18
Войдя в комнату, Генрих увидел, как хрупкое, перепуганное создание в красивом платье, выгодно подчеркивающем фигуру, металось по комнате в поиске средства самообороны, видимо, на тот случай, если нежелательный жених вновь позволит себе лишнего.
«Лувиньи постарался, надо отдать ему должное. Наверняка выложил круглую сумму за ее наряд, чтобы она смогла свести с ума своими прелестями многих», – подумал он, с улыбкой наблюдая за действиями Элизабет, -Ну, здравствуй, любовь моя».
Его смешил сам факт того, что она выбирает совсем не то. Подсвечник? Ей, пожалуй, под силу поднять его, но занести для удара сил точно не хватит. Бутылка вина? Снова неподходящий вариант- ей можно обезвредить противника, разбив ее о его голову, только если он ниже вас ростом и стоит к вам спиной. …Кочерга для каминных поленьев? Серьезно? По ее растерянности он понял, что она и сама сомневается в своем выборе. …Умница, правильно… Ее взгляд привлекло настенное панно над камином, на котором висели шпаги, но Генрих не дал ей возможность добраться до них.
Он закрыл дверь, та тихонько скрипнула, что перепугало обладательницу кочерги.
– Вы?!
Видимо, из-за того, что он уставился на нее с нескрываемым любопытством и не собирался отводить взгляда или заводить разговор, она решила взять инициативу на себя.
– Итак, значит вы тоже один из тех, кто хочет стать моим мужем?
Генрих подошел к ней и протянул руку ладонью вверх затем, чтобы в ответ она подала свою, для поцелуя. И она, задумавшись на секунду, это сделала, хотя рука, сжимающая кочергу, напряглась.
– Как ни странно, но я здесь не за этим.
– Зачем же?
Он улыбнулся:
– Я пришел на звук пощечины.
Щеки Элизабет вмиг покрылись румянцем.
– Мне наказать его? – продолжил Генрих. – Что он позволил себе?
В ее глазах проснулось любопытство и благодарность:
– Вы всегда заступаетесь за незнакомых женщин?
– Нет, не за всех, только за тех, за кого считаю нужным. За вас – с удовольствием!
– Почему?
Он пожал плечами:
– Вероятно, хочу этого. С самого нашего первого дня знакомства. А теперь, когда вижу, что вы буквально загнаны в угол, хоть я и не знаю в чем дело, тем более.
– Меня хотят выдать замуж, – она положила кочергу на место, вероятно, решив, что Генрих не опасен.
– А вы же не хотите, я прав?
– Да.
– Ваша история стара, как мир, – он улыбнулся.
– Разве?
Он кивнул:
– Да.
– Вы знаете моего кузена Лувиньи де Граммона?
– Я… знаком с ним.
– А с его другом, Генрихом де Бурье, вы знакомы?
– Немного, – улыбнулся он, услышав свое имя.
– Что вы знаете о де Бурье? Только говорите быстрее, он должен прийти с минуты на минуту.
Генрих хотел представиться, но желание получить ответ на свои вопросы пересилило. В конце-то концов, он может рассказать ей всю правду и позже. Никогда не поздно будет назвать свое имя, а сейчас, пока в ее глазах теплится надежда, делать этого ему не хотелось.
– Почему вы спрашиваете об этом меня? Я самый неподходящий ответчик. – ответил он вопросом на ее вопрос. – Если я скажу, что он – подлец, вы мне поверите? Или если я скажу, что он – хороший человек, тоже поверите? Во что бы вы хотели поверить больше? Вы и меня-то не знаете совсем.
Она на секунду задумалась, и потом выпалила как на духу:
– Вы единственный человек, который мне помог когда-то и я вам доверяю… Вот Генрих де Бурье- это действительно тот человек, против наказания которого я ничего не имею против! И буду благодарна, если вы покараете его.
– Он уже наказан, – сказал Генрих, подразумевая под своими словами то, что по всей видимости ему уже не удастся произвести на нее должное впечатление.
– Вы убили его?! – прошептала она, но тут же смутилась и добавила. – Пожалуйста, скажите мне, что он не придет никогда, что вы снова мне поможете и избавите меня от него. Пожалуйста, будьте моим добрым ангелом! Пожалуйста, помогите мне с ним справиться!
Генрих от удивления присвистнул. Да каким ангелом он может быть, если руки его по локоть в крови! И вообще, почему ангел в ее представлении должен убить людей, которых она ненавидит… Простила обидчиков на улице в день их первой встречи, а теперь жаждет крови человека, которого не знает!
Его крови, черт побери!
– А почему вы так ненавидите де Бурье? Судя по всему, вы с ним даже не знакомы.
– Он оскорбил меня!
– Вот как? Чем же?
– Во-первых, он обещал Лувиньи, что найдет мне мужа! Как будто он мой отец, и вправе решать мою судьбу! Лувиньи я бы еще смогла просить не делать этого, но как мне быть с человеком, которого я совсем не знаю? Как будто я какая-то вещь, которой нужно найти пару. Просто как одной туфле подобрать подобную! Он не знает, как я выгляжу, что я за человек…
– Возможно, он наслышан о вас немного больше, чем вы о нём… и надеется получить пару сюрпризов.
– Вот как? Что ж, он их получит!
Он тихо рассмеялся: столько лет прошло с их первой встречи, а она все еще напоминала ему сейчас девчонку, заблудившуюся в лесу. С той лишь разницей, что теперь она не блуждала по лесу в поисках выхода из него, теперь все было гораздо серьезнее: взяв в руки огромную ветку, она старалась распугать волков, разевающих на нее свои пасти. В каждом возрасте есть свои страхи.
«В какие же непролазные дебри ты снова забрела, Элизабет? И как мне помочь тебе?» – подумал он, но вслух сказал лишь:
– А во-вторых? Вторая часть нанесенного вам оскорбления, милое создание?
– Я весь день его жду, а он так до сих пор и не явился.
– А если он не знал, что встретит вас сегодня?
– Вряд ли. Лувиньи наверняка сообщил ему об этом.
– Да уж, должен был сообщить. – Он подошел к столику, налил в два бокала шампанского и поднес один собеседнице.
– Возьмите, это поможет вам успокоиться.
– Но ведь я никогда…
– Попробуйте, – он выпил свой бокал залпом и сейчас наблюдал за ней с улыбкой.
Она отхлебнула немного и зажмурилась, видимо, чувствуя, как шампанское обожгло горло и разливается теплом в груди.
– Расскажите мне о нем. – попросила она Генриха.
– Поверьте, мне очень трудно судить его, но я попробую. Что именно вас интересует?
– Он молод?
– Да, ему чуть больше тридцати.
Эльза встряхнула черными кудрями и ее серьги, украшающие милые ушки, запутались в них.
– Разве в таком возрасте можно быть таким беспощадным в любовных вопросах? Он сам- то женат?
– Нет, – Генрих усмехнулся, поняв, что хочет подойти к ней и поправить ее прическу, прекрасно осознавая, что на это его толкает розовая пелена, именно она подсказывает ему предлоги, чтобы подойти к ней поближе и дотронуться до нее.
– Как вы сами относитесь к нему? – прозвучал следующий вопрос.
– Иногда я его понимаю.
Наступило молчание, это молчание он узнал: оно всегда наступает перед тем, как будут заданы главные вопросы и прозвучат ответы на них, задающие тон последующему общению. Это молчание нельзя не узнать, потому что у него особый цвет.
– Почему вы здесь, рядом со мной, ведь внизу идет веселье, а вы для этого сюда и приехали, чтобы веселиться.
– Что-то мне подсказывает, что мое место рядом с вами, -ответил он так, как будто ждал этого вопроса. -Сейчас я, может быть, скажу большую глупость, очень многие правдивые вещи глупы по сути. Я не хочу отпускать вас от себя дальше, чем на пару шагов. Что-то должно произойти еще с нами, обязательно произойдет. И хочу вам сказать еще одну вещь: нет человека на свете более преданного вам, и я готов доказать это. Завтра я уезжаю из города и мог бы увезти вас туда, куда пожелаете. Обещайте, что подумаете над моим предложением.
– Обещаю… Обещайте мне тоже кое-что.
– Что же?
– Что вы не пустите больше никого в эту комнату. Ни де Бурье, ни кого бы то ни было. Я устала.
– Обещаю. Не спущу глаз с этой комнаты.
Он дышал розовой пеленой, он чувствовал ее терпкий запах шалфея, он ощущал ее уже не только в своих легких, но и в своем сердце, над которым она установила свою власть и теперь упивалась ею- захочет и сожмет его так, словно желая выжать из него всю кровь без остатка, отпустит, и оно расслабится, забьется вновь, толкая горячую кровь, с примесью розового, по венам. Стараясь завладеть новым телом, словно вирус, словно болезнь, пелена одаривала мозг красивыми картинками из будущего, обещая вечное блаженство.
– Вы ведь даже не знаете моего имени, – прошептала девушка чуть слышно.
– Так скажите, как ваше имя?
– Элизабет.
– Такое длинное имя, для вас такой маленькой, – сказал он те же слова, что и много лет назад.
Но она не придала им значения, она не узнала Генриха.