Волшебный фонарь. Хроника жизни Марины Цветаевой: от рождения до начала взрослой жизни (1892–1912). 1908 год (Юлий Пустарнаков)

Зима – весна

Дружба сестёр Цветаевых с Лидией Александровной Тамбурер159 – Драконной160 (имя, придуманное Мариной и Анастасией). Их познакомил И. В. Цветаев.

В. И. Цветаева вспоминала: «Как-то в кабинет директора Румянцевского музея входит высокая, красивая дама лет 30-ти, называет себя и сообщает: по профессии она зубной врач, она согласна, чтобы её зубоврачебный кабинет бесплатно обслуживал всех служащих Румянцевского музея, лишь бы ей, наравне со служащими, получить право брать книги на дом, так как обычные городские библиотеки её не удовлетворяют, чтение же для неё лучшее, что есть в жизни. Отец, поняв, что это человек, которому можно верить, на просьбу её согласился. Так состоялось знакомство с Л. А. Тамбурер, скоро перешедшее в постоянное общение с нашей семьёй. Л. А. была существом необычным и прелестным. Искренняя, умная, отзывчивая, далёкая всякой мелочности – общение с нею было радостью. Марина и Ася, несмотря на разницу лет, крепко с нею сдружились. Живая и горячая привязанность стала для девочек настоящей душевной опорой».161

Из «Воспоминаний» Анастасии Цветаевой: «К зиме 1907/1908 года относится запомнившееся стихотворение Марины – во всяком случае, стихотворение было написано до её шестнадцати лет. Увы, помню лишь начало.

Оно было длинно и очень нравилось Лидии Александровне. Она сравнивала его – в то время почётное сравнение – с бальмонтовским:

В зубоврачебном кабинете Лидии Александровны Тамбурер на Поварской улице Марина и Анастасия познакомились с поэтом Эллисом163, это был первый «живой» поэт в жизни Марины Цветаевой.

В посёлке Удельная (ныне посёлок городского типа в Раменском районе Московской области) Л. А. Тамбурер имела усадьбу на улице Великокняжеской (адрес после 1917 года – Южный проспект, 14), напротив Троицкой церкви. Можно предположить, что Марина и Анастасия Цветаевы бывали здесь у неё в гостях. Дом не сохранился, сгорел 25 декабря 2005 года.

Марина Цветаева пишет стихотворение «Последнее слово» («О, будь печальна, будь прекрасна…»), посвящённое Л. А. Тамбурер:164

Облик Эллиса Марина Цветаева воссоздаст в 1914 году в поэме «Чародей»165, посвящённой Анастасии Цветаевой. А также в стихах «Бывшему Чародею» и «Чародею», обращённых к Эллису, вошедших в 1910 году в первую книгу «Вечерний альбом».

Из письма А. В. Бахраху взрослой Марины Цветаевой (1923 г.): «Есть в Вашем письме нечто вроде упрёка. – „Вы отравлены логикой“. Дитя, этот упрёк мне знаком как собственная рука. Мне не было 16-ти лет – поэт Эллис, к <оторо> го Вы знаете по записям Белого – сказал обо мне: – Архив в хаосе. – „Да, но лучше, чем хаос в архиве!“ Это – я, один из моих камней (о меня!) преткновения людей и спасательных кругов от них».166

Из «Сводных тетрадей» Марины Цветаевой (1932 г.): «Первый образец мужского хамства я получила из рук – именно из рук – поэта.

Возвращались ночью откуда-то втроём: поэт (вероятно, Эллис – Ю. П.), моя дважды с половиной меня старшая красивая приятельница (по-видимому, Л. А. Тамбурер – Ю. П.) – и 14летняя, тогда совсем неказистая – я. На углу Тверского бульвара, нет – Никитского – остановились. Мне нужно было влево, поэт подался вправо – к той и с той.

– А кто же проводит Марину? спросила моя очень любезная и совестливая приятельница.

– Вот её провожатый – луна! был одновременный ответ и жест занесённой в небо палки в виде крюка.

Из-за этой луны, ушибшей меня как палкой, я м. б. и не стала – как все женщины – лунатиком любви».167

Весенние походы в синематограф в большой компании, в том числе, с Петром Юркевичем.

Март

Написано стихотворение «Проснулась улица. Глядит, усталая…».

До 8 июня

Марина и Анастасия Цветаевы приехали в Тарусу.

15 июня, воскресенье

Из письма А. К. Виноградова В. А. Ватагину168 из Тарусы в Москву: «…Марина Цветаева была до приезда нашего у Некрасовых <семья Виноградовых приехала из Москвы в Тарусу 8 июня> и Madame Некрасова получила несколько неприятных впечатлений: Марина что-то говорила о Бальмонте, М. П. назвала его Бальмошкой и сказала о нём какой-то вздор, Марину это взорвало, она нагородила кучу дерзостей. М. П. сказала, что она (Марина) была в предыдущей жизни „гуннской девицей“, на что Марина ответила, что человеку умному и развитому стыдно пробавляться такими баснями. Возникла взаимная ненависть. Мною Марина недовольна, ибо папаша её, Иван Владимирович, возымел ко мне необычайное расположение, причины коему не придумаю, и выразил это многими лестными для меня содействиями».169

До 21 июля

Марина Цветаева гостит в имении Юркевичей Орловка в Чернском уезде Тульской губернии (недалеко от железнодорожной станции Скуратово), её пригласила Софья Юркевич, которая до этого (поездки в Орловку) гостила в Тарусе у Марины Цветаевой.

Из воспоминаний Софьи Юркевич (в замужестве Липеровской): «Летом я ездила к Марине в Тарусу. Мы катались по Оке, ездили к Марининой тёте. Нам было обеим по пятнадцать лет – вечером мы тайком бегали к реке, катались на пароме, там была прекрасная и нами любимая природа.

В Тарусе сохранились следы татарского нашествия, и мы говорили о татарах и вообще об истории, которой Марина очень интересовалась… Она мне читала Пушкина, немецких романтиков, Гейне. <…>

Проведя всю ночь на Оке, мы глядели на рассвете на любимые дали, которые потом и носили с собой всю жизнь».170

21 июля, понедельник

Марина Цветаева уезжает из Орловки в Тарусу. Уезжая, вручает письмо Петру Юркевичу – «„Понтику“ (своеобразному пойнтеру, не вошедшему в возраст)», вероятнее всего, на железнодорожной станции Горбачёво (недалеко от Орловки). В письме стихи:

Не вообразите о себе слишком многого, избалованный Понтик! —

Написано в «весёлом» настроении 21-го июля 1908 (после езды на конях)».171

22 июля, вторник

Марина Цветаева пишет два письма Петру Юркевичу из Тарусы в Орловку: утром172 и вечером173.

Утреннее письмо

«Хочу Вам писать откровенно и не знаю, что из этого получится, – по всей вероятности ерунда.

Я к Вам приручилась за эти несколько дней и чувствую к Вам доверие, не знаю почему.

Когда вчера тронулся поезд я страшно удивилась – мне до последней минуты казалось, что это всё «так», и вдруг к моему ужасу колёса двигаются и я одна. Вы наверное назовете это сентиментальностью, – зовите как хотите.

Я почти всю ночь простояла у окна. Звёзды, темнота, кое-где чуть мерцающие огоньки деревень, – мне стало так грустно.

Где-то недалеко играли на балалайках, и эта игра, смягченная расстоянием, ещё более усиливала мою тоску.

Вы вот вчера удивились, что и у меня бывает тоска. Мне в первую минуту захотелось всё обратить в шутку – не люблю я, когда роются в моей душе. А теперь скажу: да, бывает, всегда есть. От неё я бегу к людям, к книгам, даже к выпивке, из-за неё завожу новые знакомства.

Но когда тоска «от перемены мест не меняется» (мне это напоминает алгебру «от перемены мест множителей произведение не меняется») – дело дрянь, так как выходит, что тоска зависит от себя, а не от окружающего.

Иногда, очень часто даже, совсем хочется уйти из жизни – ведь всё то же самое. Единственно ради чего стоит жить – революция.174 Именно возможность близкой революции удерживает меня от самоубийства.

Подумайте: флаги. Похоронный марш175, толпа, смелые лица – какая великолепная картина.

Если б знать, что революции не будет – не трудно было бы уйти из жизни.

Поглядите на окружающих. Понтик, обещающий со временем сделаться хорошим пойнтером, ну скажите, неужели это люди?

Проповедь маленьких дел у одних, – саниновщина176 у других.

Где же красота, геройство, подвиг? Куда девались герои?

Почему люди вошли в свои скорлупы и трусливо следят за каждым своим словом, за каждым жестом. Всего боятся, – поговорят откровенно и уж им стыдно, что «проговорились». Выходит, что только на маскараде можно говорить друг другу правду. А жизнь не маскарад!

Или маскарад без откровенной дерзости настоящих маскарадов.

От пребывания моего в Орловке у меня осталось самое хорошее впечатление. Сижу перед раскрытым окном, – всё лес. Рядом со мной химия, за к <отор> ую я впрочем ещё не принималась, так как голова трещит.177

Сейчас 9 ½ ч. утра. Верно, вы с Соней178 собираетесь провожать Симу179. Как бы я хотела сидеть теперь в милом тарантасе, вместо того, чтобы слышать, как шагает Андрей в столовой, ругаясь с Мильтоном180.

Папа ещё не приехал.

Вчера в поезде очень хотелось выть, но не стоит давать себе волю. Вы согласны?

Нашли ли Вы мою «пакость», которую можете уничтожить в 2 секунды и уничтожили ли?

После Вашей семьи мне дома кажется всё странным. Как мало у нас смеха, только Ася вносит оживление своими отчаянными выходками. У Вас прямо можно отдохнуть.

Милый Вы чёрный понтик (бывают ли чёрные, не знаете?) я наверное без Вас буду скучать. Здесь решительно не с кем иметь дело, кроме одной моей знакомой – г <оспо> жи химии, но она до того скучна, что пропадает всякая охота иметь с ней дело.

Видите, понемногу впадаю в свой обычный тон, до того не привыкла по-настоящему говорить с людьми.

Как странно всё, что делается: сталкиваются люди случайно, обмениваются на ходу мыслями, иногда самыми заветными настроениями и расходятся всё-таки чужие и далёкие.

Просмотрите в одном из толстых журналов, к <отор> ые имеются у Вас дома, небольшую вещичку (она кажется называется «Осень» или «Осенние картинки»). Там есть чудные стихи, к <отор> ые кончаются так

…«И все одиноки»…181

Вам они нравятся? Слушайте, удобно ли Вам писать на Вас? М. б. лучше на Сонино имя? Для меня-то безразлично, а вот как Вам?

Приходите ко мне в Москву, если хотите с Соней (по-моему лучше без). Адр <ес> она знает. М. б. мы с Вами так же быстро поссоримся, как с Сергеем182, но это не важно.

Вы вчера меня спросили, о чём писать мне. Пишите обо всём, что придёт в голову. Право, только такие письма и можно ценить. Впрочем, если неохота писать откровенно – лучше не пишите.

Удивляюсь как Вы меня не пристукнули, когда я рассказывала Соне в смешном виде Андреевскую Марсельезу183.

Что у Вас дома? Горячий привет всем, включая туда Нору, Буяна и Утеху184.

Ах, Петя, найти бы только дорогу!

Если бы война! Как встрепенулась бы жизнь, как засверкала бы!

Тогда можно жить, тогда можно умереть! Почему люди спешат всегда надеть ярлыки?

И Понтик скоро будет с ярлыком врача или учителя, будет довольным и счастливым «мужем и отцом», заведёт себе всяких Ев и тому подобных прелестей.

Сценка из Вашей будущей жизни

– «Петя, а Петь!»

– «Что?»

– «Иди скорей, Тася без тебя не ложится спать, капризничает!» —

– «Да я сочинения поправляю». —

– «Всё равно, брось, наставь им троек, больше не надо, ну а хорошим ученикам четвёрки. Серьёзно же, иди, Тася совсем от рук отбилась». —

– «Неловко, душенька, перед гимназистами…»

– «Ах, какой ты, Петя, несносный. Всё свои глупые студенческие идеи разводишь, а тем временем Тася Бог знает что выделывает!» —

– «Хорошо, милочка, иду…»

Через несколько минут раздается «чьё-то» пенье. «Приди котик ночевать, Мою Тасеньку качать»…

– «Папа, а что это ты разводишь, мама говорила?»

– «Идеи, голубчик, студенты всегда разводят идеи». —

– «А-а… Много?» —

– «Много. Что тебе ещё спеть?» —

– «Как Бог царя хоронил185, это всё мама поёт».

– «Хорошо, детка, только засыпай скорей!» – Раздаются звуки национального гимна.

Ad infinitum186

Пока прощайте, не сердитесь, крепко жму Вам обе лапы

М.Ц.

Адр <ес> Таруса. Калуж <ская> губ <ерния>. Мне.

Передайте Соне эту открытку от Аси.

Пишите скорей, а то химия, Андрей, алгебра… Повеситься можно!»

Вечернее письмо

«Говорила я Вам, Понтик, что буду писать по два раза в день.

Сегодня получила письмо от Серёжи.187

Представьте себе, в каких обстоятельствах он вспомнил меня: оркестр в японском театре заиграл Хиавату, и он, конечно, не мог меня не вспомнить.

Не могу сказать, чтобы я была очень польщена этим обстоятельством.

Сейчас особенно темно на душе. Ася с Андреем уехали в гости с ночёвкой, я одна с француженкой. Ворчит-поварчивает на столе самовар, тёмная, совсем осенняя ночь обступила стены дома и старается проникнуть в него через чёрные стекла.

У меня был сегодня странный разговор, после к <оторо> го я ник <а> к не могу прийти в себя.

Странный субъект – этот мой знакомый.188 Он не сильный, я его страшно боюсь. Боюсь его и иду к нему, потому что не могу не идти.

Он холодный, мёртвый. Увидит светлую точку и мгновенно загасит её. Зажечь он ничего не может. Вся жизнь его полна призраков.

Сегодня он мне сказал такую вещь:

– «К <а> к прекрасно иметь в себе огонь и тушить его!» – Я долго над этим думала. Что можно ответить на такую вещь?

К чему гасить огонь? Гасить его не надо. А к чему разжигать? Человек может погибнуть, если огонь вспыхнет в нём слишком сильно. Горение могут вынести только немногие избранные. Я лично говорю: надо всегда разжигать костёр в сердце прохожих, только искру бросить, огонь уж сам разгорится.

Лучше мученья, огненные, яркие, чем мирное тленье. Но к <а> к убедить людей, что гореть надо, а не тлеть. Они потребуют моментально гарантию, расписку в счастье.

Всё сводится к риску и дерзости. Только они спасут людей от спячки.

Дерзость мысли, чувства, слова! Говорить, не боясь преград, идти смело, никому не отдавая отчёта, куда и зачем, влечь за собой толпу…

Конец ознакомительного фрагмента.