Тот, кто играл на волынке
Жили когда-то на окраине Типперери вполне достойные родители, звали их Мик Фланиган и Джуди Малдун. Как говорится, Боженька благословил их четырьмя детишками, все сыновья, трое из которых были крепкими, здоровыми, розовощёкими красавчиками. Любой ирландец почувствовал бы гордость за свою страну и народ, глядя на то, как мальчишки солнечным летним утром стоят на пороге отцовской хижины. Льняные кудри сияют на солнце, щёки как румяные яблочки, и здоровенная печёная картофелина дымится в руке у каждого! Мик был горд своими сынками, и Джуди тоже ими гордилась, в полном своём праве.
А вот четвёртый сын никого не радовал. Был он страшненький, балованный замухрышка с таким дурным характером, какой вы себе только можете представить. Даже стоять он сам не мог, из детской люльки своей так и не выбрался. Волосы его, длинные, тусклые и спутанные, были цвета сажи и пепла, лицо зелёно-жёлтое, глаза светились, как горящие уголья, и всё время беспокойно вращались в глазницах. Ещё до года вырос у него полный рот заострённых зубов, руки его напоминали когти стервятника, а бесполезные, кривые, как разделочный мясницкий крюк, ножки были не толще рукояти хлыста. А что было всего невыносимей – жрал он, как баклан, и звуки издавал такие же мерзкие, постоянно крича, визжа, ухая и завывая.
Соседи подозревали, что с ним что-то неладно. Они заметили, что стоило добрым людям, как принято в округе, рассесться вокруг очага и завести разговор о божественном и достойном, как уродец, которого мать придвигала для тепла к огню, садился в колыбели и посреди разговора, будто бесом одержимый, поднимал ужасный крик и вой! Хоть святых выноси! Так что соседи справедливо рассуждали, что не всё с ним ладно! Да и как с ним быть, с уродцем-то?
Кто-то советовал одно, кто-то другое, а кто-то предложил послать за священником, чтобы учёный святой человек посмотрел на ребёнка и во всём разобрался. Джуди не возражала, но ей мешало то одно, то другое, да и просто руки не доходили, так что священник заморыша так и не увидел.
Всё шло по-старому ещё некоторое время. Уродец орал и визжал, жрал больше, чем все остальные братья вместе взятые, и продолжал делать мелкие пакости, на которые был горазд. Но тут случился проездом по соседству Тим Каррол, странствующий слепой волынщик. Зашёл он в гости, присел у очага и заговорил с хозяйкой дома. Немного погодя Тим, который в искусстве своём был не из последних, раздул мехи и давай играть во всю мочь на волынке. Тут заморыш, лежавший в колыбели тихонько, как мышь, сел, заулыбался всей своей страшной рожицей, замахал в такт своими когтистыми лапками и стал подкидывать кривые паучьи ножки музыке в такт. Всем телом тянулся он к волынке и так её выпрашивал, что мать попросила Тима одолжить инструмент, иначе заморыша было не успокоить. Тим, добрый к детям, разрешил, а поскольку был он слеп, то мать сама отнесла сыну волынку и хотела показать, как её правильно брать в руки. Но заморышу помощь не понадобилась. Он пристроил дудку к губам, мехи – под одну руку, а пузырь с воздухом – под другую и так сыграл на волынке одну из старинных ирландских мелодий, как будто двадцать лет ничем другим не занимался.
Все остолбенели, бедная мать перекрестилась. Тим же, будучи слепым и не видя, кто играл, очень обрадовался. Узнав же, что играл ребёнок, которому и пяти лет от роду ещё нет и который в жизни волынки не видел, поздравил мать с таким талантливым сыном. Тут же он предложил ей отдать сынка ему в ученики, если согласна она расстаться с таким сокровищем, потому как он прирождённый волынщик, настоящий гениус, а пройдёт немного времени, да с помощью такого учителя, как Тим, не будет ему равного во всей стране! Бедная женщина счастлива была услышать такие слова, особенно то, что сказал Тим про настоящего гениуса, ведь разговоры соседей, что с заморышем нечисто, даром не прошли. А ещё больше её утешило, что бедный малютка (она-то его и вправду любила) не станет нищим, побирающимся за кусок хлеба, а сможет достойно заработать себе на пропитание.
Когда вечером Мик вернулся домой с работы, она рассказала ему, что случилось и что сказал Тим Каррол. Мик, само собой, был рад-радёшенек, потому что и сам печалился о несчастной судьбе сына-бедолаги. Так что на следующий день, не откладывая, повёз он свинью на ярмарку, а на вырученные деньги заказал в Клонмеле новенькую волынку.
Через неделю волынка была готова, и как только заморыш её увидел, то завизжал от восторга и пошёл подкидывать ноги, скакать и гримасничать в своей кровати. Чтобы успокоить его, родители дали ему волынку, и тут же он выдал такую скользящую джигу, что все слышавшие её замерли от восхищения.
Слава его разнеслась повсюду. Ни один волынщик в ближайших шести графствах не мог сравниться с ним в исполнении старинных мелодий, а также любой ирландской джиги, которая заставляет добрых людей плясать, даже если они того не хотят. А уж как он играл «Охоту на лис»! Казалось, что все взаправду находились на охоте – слышали зов гончих и тявканье терьеров, крики охотников, отзывающих собак и науськивающих их! Вот как он играл!
Музыки своей он не жалел, и соседские парни и девушки часто собирались в хижине его отца, чтобы поплясать. Когда же он играл, то словно быстрая ртуть проникала в ноги танцующих, и все как один говорили, что никакой другой волынщик своей музыкой не мог заставить танцоров двигаться так легко и воздушно.
Но помимо старой доброй ирландской музыки играл он ещё одну мелодию, не похожую ни на какую другую. Как только заморыш начинал её играть, как всё в доме пускалось в пляс. Миски и тарелки позванивали на буфете, котелки и крюки для мяса звенели в очаге, а людям казалось, что табуретки под ними подпрыгивают, хотя это было и неважно – и стар, и млад всё равно усидеть на них не могли и срывались в самый безудержный пляс. Девицы жаловались, что сбиваются с ноги, потому как от этой мелодии пол под ними обращается в лёд, и боязно им поскользнуться и оказаться на спине, а то и лицом приложиться. Молодые кавалеры, хотевшие показать своё искусство и специально нарядившиеся для этого в новые туфли и красные да жёлтые подвязки, готовы были поклясться, что мелодия путает их и не даёт станцевать как следует «носок-пятку», «через-пряжку» и прочие шаги. И все, стар и млад, чувствовали себя не в своей тарелке, и в результате плясали кучей, странно дёргаясь и наталкиваясь друг на друга, а волынщик, доведя их до этого, от радости хихикал и хехекал, точь-в-точь как злая цирковая обезьянка Жако, сделавшая пакость.
Чем старше он становился, тем хуже делался. К шести его годам жить в доме стало невозможно, потому что он всё время умудрялся делать так, что братья его то обжигались, то обваривались кипятком, то ломали ноги, споткнувшись о котелок или натолкнувшись на табуретку. Однажды в страду его оставили одного в доме. Вернувшись, мать застала кошку верхом на собаке, мордой к хвосту, с лапами, связанными под брюхом, а малый играл им свою дикую мелодию. Пёс лаял и подскакивал, кошка орала как резаная и дёргала хвостом, за который пёс пытался её цапнуть. И гам стоял – будь здоров!
Другой раз сельский помещик, очень порядочный и уважаемый человек, на которого работал Мик, проходил мимо, и Джуди пригласила его присесть отдохнуть у очага. Спиной гость пришёлся к колыбели, а рядом стояла миска со свиной кровью, потому как Джуди готовила кровяную колбасу. Малый лежал в колыбели тихонечко, пока не дождался момента, чтобы припасённым крючком на бечёвке стащить новенький парик гостя прямо в эту миску.
А ещё как-то мать вошла в хижину прямо из коровника, с подойником, полным молока, на голове. Тут-то сынок и сыграл ей свою дьявольскую мелодию, и бедная женщина, забыв про молоко, отпустила подойник, упёрла руки в боки и давай отплясывать джигу, а молоком окатило её мужа, как раз принесшего торф для растопки, чтобы готовить ужин. Короче, всех его проделок не опишешь и про все пакости не расскажешь.
Тут ещё стали приключаться несчастья со скотиной помещика. То охромеет конь, то помрёт телёнок, то пропадут овцы, то коровы перестанут доиться и начнут лягать хозяйку, а то провалится крыша сарая. И втемяшилось помещику в голову, что источник всех бед – нечестивый сынок Мика Фланигана. Отозвал он как-то Мика в сторонку и говорит:
– Слушай, Мик, я тут сам не свой от того, что делается со скотиной. Заснуть не могу – боюсь, что проснусь, а там опять горе какое приключилось. И сдаётся мне, Мик, что сынок твой негожий тому виной. Так что я буду рад, если ты поищешь себе работу у кого-нибудь другого. Работник ты справный и найдёшь себе дело в любом графстве Ирландии.
Мик ответил хозяину, что сожалеет об убытках, а ещё печальнее, что его считают в тех убытках виноватым. Сказал, что он и сам не всегда доволен сыном, но коли уж тот родился, то ничего не поделаешь – надо его вырастить. И пообещал, что работу на новом месте начнёт искать прямо сразу.
Как только Мик объявил, что уходит от Джона Риордана, так тут же другой помещик, чьё хозяйство находилось всего в паре миль, дал знать, что нужен ему человек за плугом (он как раз расстался с предыдущим пахарем). Он предложил Мику домик с огородом и работу круглый год. Мик знал его как доброго хозяина, они ударили по рукам и договорились, что тот пришлёт телегу для перевозки всех нехитрых пожитков и мебели в будущий четверг.
В четверг Мик погрузил в телегу пожитки, наверх взгромоздил колыбель с сыном и волынкой, а рядом села Джуди – смотреть, чтобы сын не скатился вниз. Впереди привязали корову, сзади побежал пёс, но кошку, конечно, оставили вместе с домом. Другие дети бежали по обочине дороги, собирая ягоды боярышника и ежевики, потому что это был славный денёк на исходе жатвы.
Пришлось им пересекать реку, которая бежала между крутых берегов, так что пока не подойдёшь близко, воды не увидишь. Малыш лежал тихо на дне колыбели, пока не добрались они до моста. Услышав рёв воды (а несколько дней назад прошёл сильный дождь, и река поднялась), он сел в колыбели и огляделся вокруг. Увидев воду и поняв, что ему придётся через реку переправляться, он поднял такой крик, с которым даже писк крысы в ловушке не сравнится.
– Будет тебе! Уймись! – сказала Джуди. – Чего тебе бояться-то? По каменному мосту поедем.
– Чтоб тебе пусто было, старая оборванка! – визжал он. – Что за пакость, заманить меня сюда!
И он орал и вопил, и чем дальше двигались они по мосту – тем громче, пока Мик не вытянул его кнутом, сказав:
– Поганец! Да когда ты замолчишь? От этих воплей аж собственных ушей не слыхать!
Едва почувствовав прикосновение кнута, уродец встал в полный рост в кровати, подхватил волынку, улыбнулся Мику ядовитой ухмылкой и спрыгнул с телеги, миновав перила моста, прямо в воду.
– О, сынок, мой сынок! – закричала Джуди. – Он пропал, пропал навеки!
Мик и дети перебежали на другую сторону реки и увидели его, выплывающего из-под арки моста. Он сидел верхом на белогривой волне, сложив ноги по-турецки, и играл на волынке во всю мочь, да так весело, как будто ничего особенного не случилось. Течение было быстрым, так что и несло его быстро, но играл он ещё быстрее. Как ни торопились Мик и дети, река делала резкий поворот у подножия холма в сотне ярдов от моста, и когда они добежали, волынщик уже скрылся из виду.
И никто никогда больше его не видал. Но всеобщее мнение было такое, что он вернулся к своим настоящим родичам, к доброму народцу, и теперь сочиняет им музыку и играет для них на волынке.
– Повезло им избавиться от такой обузы! – произнёс Оберон, хотя было замечено, что и он, и большинство фей весело смеялись при мысли о том, как удивились Мик и Джуди, увидев заморыша, прыгающего с телеги в реку.
Смех ещё не успел утихнуть, когда раздалось:
– Я расскажу короткую историю с длинным названием.
Смех тут же замолк, и все посмотрели на табурет рассказчика, на котором сидел престраннейший гном. Он положил ногу на ногу и раскачивался взад-вперёд, схватившись за свой башмак, а увидев устремлённые на него взгляды, продолжил:
– Иногда добрый народец не так-то добр к людям. Кое-кто пытается навредить им под видом оказания услуги, но не всегда бывает успешен в своих планах. Что вы и узнаете, как узнал