Царевна-медведица
В стороне далёкой да северной,
За горой высокой, немереной
Средь дубрав да лесов, что хвойные,
Под царём жили люди довольные.
Зла не ведали, да и бремени
До поры до какой-то, до времени.
Царь с царицей немало правили,
Но детьми свой род не прибавили.
Уж и зрелость проходит глубокая,
А семья у царя не широкая,
Не широкая, неказистая,
Да на слухи молва голосистая.
Покатились слова населения
Далеко от любого селения,
За дубровник, за ельник. За речкою
Запорхнули в избушечку с печкою,
Где жила одинокая женщина,
Что с неведомой силой обвенчана.
Как услышала весть, опечалилась
Да добром к ним на помощь отправилась.
Через срок, что положено временем,
Разрешилась царица от бремени,
Род пополнив царей ясной ноченькой,
Долгожданной и крепенькой доченькой.
Подрастало, красой наделённое,
При родителях чадо холёное.
Так любили её, так лелеяли,
Что в заботе худое содеяли.
До такого была избалована,
Что на грубое слово не скованна.
Старикам никогда не поклонится,
На расправу совсем не сторонится,
За жестокость свою не ответлива.
Так и выросла – зла, неприветлива.
Из подруг – только служки безвольные,
Что терпели затрещины больные
Да слова получали обидные,
На судьбу свою не завидные.
И никак её нрав не исправится.
Нелюбима народом красавица –
И любовь её сердцу неведома,
И родителям чадо не преданно.
Царь с царицей от горести – в слёзоньки,
Словно сок по весне из берёзоньки.
А молва говорила, что якобы
Только лес та любила да ягоды.
Раз царевна, гуляя в дубравушке,
Притомившись, присела на травушке,
Разогнала прислужек глумливая,
Улыбнулась, собой горделивая.
Только личиком солнышко встретила,
Как мелькнувшую тень заприметила.
К ней старушка идёт черноглазая,
На головушку вся седовласая.
Через руку – корзинка покрытая.
На улыбку старушка открытая.
Поздоровалась с девицей бабушка:
«Будь здорова, голубушка-лапушка.
Не солгала молва перекатная –
Красота у тебя ненаглядная.
Разреши мне присесть, притомилась я,
Тут с тобой бы едой поделилась я.
Отвечает царевна жестокая:
«Ты ходила бы мимо, убогая.
Прут пока на себе не отведала,
От меня бы подальше обедала –
Красоту мне испортишь убогостью».
Поглядела старушка со строгостью,
Говорит: «Хоть красива, да вздорная.
И душа-то не светлая, чёрная.
Ни добра в тебе нету, ни радости,
Только брань да в деяниях пакости.
Я же девицу норовом грубую
Одарю не снимаемой шубою.
И не скинется та, и не стянется,
И до срока такого останется,
Как сердечком найдёт покаяние
Да исполнит три добрых деяния.
Ну, а жалостью вдруг кто откликнется,
Тут и шуба от этого скинется».
После слов, словно не было бабушки,
Лишь корзинка осталась на травушке.
А царевна – в корзиночку, смелая,
А там – ягодка сочная, спелая.
Только скушала ягодку девица,
Так и стала собою медведица.
Когти выросли, зубы клыкастые,
Вместо рук – лапы, силой опасные.
Слуг зовёт да сама же пугается –
Только рык у неё получается.
Косолапой ступает медведицей
За подмогой к прислужницам-девицам.
А прислужки, как зверя увидели,
Так в дубраве их только и видели –
Побежали стремглав до околицы.
Да царевна за ними торопится.
В дом к родителям рвётся медведицей.
Да народ ополчился. Не верится –
Колья тычут в неё да рогатины,
Нанося ей удары да ссадины.
Криком, ором себе во спасение
Гонят зверя долой из селения.
А медведице с людом не справиться,
В лес бежит, хоть и то ей не нравится.
В ельник скрылась, в леса, что дремучие,
Да излила там слёзы горючие.
Не дождаться родителям доченьки
И на вечер. К исходу же ноченьки
Отправляют народ, чтоб аукали,
Зазывали рожковыми звуками.
Не нашли, не услышали девицы.
Лишь тоскливые рыки медведицы
Из оврагов, что были глубокие,
По лесам разносились далёкие.
Долго поиски длились немалые,
Только канули с летом усталые.
Скоро ль время летит быстротечное,
За зимою – весна скоротечная,
За весной – лето, ягодой спелое.
Детвора в лес бежит оголтелая.
За полянкой – полянка богатая,
За пригорком – грибница горбатая
Завели двух сестёр, что родимые,
В дебри леса непроходимые.
Все корзинки уж горками дыбятся,
Только к дому никак им не выбраться.
Больно ветки лишь хлещут еловые –
Заблудились вдвоём непутёвые.
В дом дороженьку ищут, торопятся.
Вдалеке уж и волки охотятся,
Рядом шорохи, рыки медвежьи
И от страху леса им безбрежные.
Волки стаей в охоте жестокие
Стали ближе, а были далёкие.
За спиною дубровник ломается –
Рыком страшным медведь надрывается.
То зайдёт к ним по левую сторону,
То по правую рыкнет по-скорому.
О себе дикий зверь не заботится,
Гонит деток до дому, торопится.
Потеряв по дороге корзиночки,
Кое-как добежали кровиночки
До порога, а там озираются,
На медведицу все удивляются.
Та с волками рычит да сражается,
То когтями их рвёт, то кусается.
Вышли люди помочь зверю бурому,
Да медведица стаю по-хмурому
Разогнала, сама не жалеючи,
Хоть и грубо, да, видно, умеючи.
После этого скрылась в дубравушке.
А молва покатилась по травушке
О медведе, в ком силы немалые,
Старики говорили бывалые.
Время дальше идёт, не коробится,
Не летит, не ползёт, не торопится.
Осень рыжая листьями стелется.
Промышляет у речки медведица.
Чистит зубы травою осокою
У скалы, что считалась высокою.
Забралась на скалу косолапая,
Да на реку взглянула лохматая.
Чу, по речке ладьи иноверные,
А в них воины, устоями верные.
Как один, все сильны и холёные,
Копья, стрелы у воинов калёные.
До заставы им плыть оборот реки,
Да медведица вкось поворот реки.
До заставы бежит, надрывается,
Кое-как до неё добирается.
Там рычать да на реку показывать,
По медвежьи да как-то рассказывать.
Не поймут её воины-соколики,
Лишь взлетают в руках их топорики.
По заставе набегалась бурая,
Да и к ельнику кинулась хмурая.
Там зверей созывать рыком, шорохом
Да командовать ими всем ворохом.
Рыси, волки, медведи послушные
За заставою встали все дружные.
Воевода узрел чудь творимую,
Да и поднял заставу родимую.
Вышли на берег лучники, мечники,
Все одеты в кольчуги, наплечники.
Только вышли, как лодки широкие
Показались, посадкой глубокие.
Гости ль вороги те иноверные
Не спешат, знать, закалкой примерные.
Лодки к берегу встали, красуются,
В лодках воины на местных любуются.
Видят, люди заставы серьёзные,
Да и звери у леса все грозные.
Видно, службу им служат послушными,
А с такими людьми быть бы дружными.
Соступили на берег умелыми,
Да и встали под взглядами смелыми.
Хоть и смелые, словом бедные.
Воевода слова им приветные:
«Мир вам, люди судьбою военные,
Да не быть вам ни разу, чтоб пленные.
Проходите за стол, побеседуем,
Яств покушайте наших, не бедуем».
Усадили за стол всё их воинство
И вели разговоры с достоинством.
По уму, без войны, тут скончавшейся,
Дружбой крепкой, отсюда начавшейся.
Как застолье прошло да беседушки,
Так и кончились вовсе все бедушки.
Гости дружно в ладьи да до родины.
И зверьё в лес укрылось всё вроде бы.
А молва, как всегда, не насытится:
На щитах уж медведица видится.
Так бродить бы царевне медведицей
И не быть никогда красной девицей.
Да поймали тут дядьки-затейники,
Посадили на цепь на ошейнике.
Чтобы зверь танцевал да приплясывал
Да диковинки люду показывал.
А медведица им не противится,
Хоть и так, да с народом ей видеться,
Больно худо в лесу одиночество,
Да никак не проходит пророчество.
Обойдя сторону всю широкую,
На заставу у речки далёкую
С диким зверем затейники-дядечки
Подались, чтоб устраивать празднички.
И плясал у них зверь, и притопывал,
А народ от веселья прихлопывал.
Да не всех это действие радует.
Воевода стоит да досадует –
Нрав людской не исправишь лопатою.
Пожалел воевода лохматую:
«Уходи-ка домой во спасение,
Расстаралась и так на везение».
Отобрал цепь у дядьки-затейника
Да лишил зверя тут же ошейника.
Лишь ошейник слетел, как медведицу
Превратило в прекрасную девицу.
Так пригожа лицом и послушностью,
Да и видно, что царской наружностью.
Тут и поняли: «Дочка то царская»,
Так и кончилась тяжба мытарская.
Отвели её к дому родимому
Да к отцу, что всем сердцем любимому,
К милой матушке доченьку ясную,
Что годину ждала не напрасную.
Тут и пир, тут и радость великая,
Что беда откатилась безликая.
Так и жили в ладу, со свободою.
После свадьба была с воеводою.
И семья ребятишками полнилась,
И медведица людям запомнилась.