«Люди встречаются, люди влюбляются, женятся» – гремела в парке культуры и отдыха популярная в то время песня-хит в исполнении местного ВИА на танцплощадке за высоким забором из сетки. А в самом парке от кафе «Дружба» до фонтана окончилась драка. Николай собрал человек двадцать друзей, а в парке за них «подписались» ребята из Форштадта, а это еще человек тридцать. Всего дралось больше сотни пацанов. Около десяти милиционеров стояли поодаль и ждали конца драки. Карась и его друзья давно с разбитыми физиономиями, порванными рубашками исчезли. Никто не знал из-за чего или из-за кого возникла драка: били каждый любого, кого не знал в лицо. Как и обещал, Николай нашел компанию Карася, назначил встречу в одиннадцать вечера, но, как обычно такую же встречу назначили и еще несколько пацанов в этом месте. Поэтому все разбились на группы по районам, где проживали, и разборки продолжились уже район на район. Ближе к полуночи драка закончилась, менты подбирали пьяных и сильно избитых и увозили; остальные разбрелись компаниями и парами, кто куда.
С порванной рубахой, разбитым кулаком и синяком под глазом Николай ловко по кустам обошел милиционеров и направился уже было к остановке, когда увидел в свете фонарей Наташу. Она была с подругой и явно не кого-то искала, отбиваясь от навязчивых желающих ее «проводить, познакомиться, угостить». Немного постояв в темноте, раздумывая, все же решился подойти:
– Привет, Наташа. Кого-то ищешь?
Она, вздрогнув от неожиданности, пролепетала:
– Привет. Да, ищу! – Помолчав, с укоризной добавила, – а Карася за что ты так отделал? Его под руки потащили домой!
– А кто такой еще за Карась?
– А это тот, кого ты сегодня так изувечил, зверь. Разве можно был так бить? Ты же его убить мог!
– Да ты че, жалеешь его? Иди, догони, пошепчи на раны ему. Может, быстрее заживет.– Зло сказал Николай и быстрыми шагами пошел на остановку.
Заскочив в переполненный автобус, не оглядываясь, протиснулся по площадке. Талончики в такое время никто и не думал компостировать. Пробившись к окну, смотрел на проплывающие огоньки редких машин, мигающих светофоров. Задумавшись о чем-то своем, вздрогнул, почувствовав, как чьи-то нежные руки закрыли ему глаза. В автобусе было тесно и шумно, и вдруг такое… Кто же это мог быть? И как хотелось, чтобы это была она. Как вдруг захотелось, чтобы все увидели ее с ним здесь, в этом далеко не безобидном рейсе позднего, возможно, последнего в этот день, пригородного автобуса. Его – и с такой красавицей! Вот было бы завтра разговоров по всей улице, да и по всему району его! Николай замер на мгновение, дотронулся своими руками до ее рук. Вокруг все замерли, лишь где-то раздался смешок, и тот стих. Николай осторожно снял руки со своих глаз, оглянулся и замер. Это действительно была она. Наташа. Широко открытыми, доверчивыми и улыбающимися глазами она смотрела нежно и вопросительно. В этом автобусе и в этот поздний час; с подвыпившей молодежью; наглой, хамоватой цыганской челядью. В пригороде, где уже нет ни личных фонарей, ни патрулей милиции, где гуляют до утра с транзисторным приемником, початой бутылкой самогонки или дешевого яблочного вина, а на закуску идет «житники» и «белый налив» из какого-нибудь «Лизочкиного» сада. Где рассветы пацаны, продрогшие от утренней прохлады, встречают, провожая девчонок до калитки, и боясь на прощание не только поцеловать, но и обнять усмехающихся подруг; где поют соловьи в кустах за огородами; где пахнет сеном, домашним теплом из открытых сенных дверей; где, явно от безделья и на всякий случай, перегавкиваются привязанные собаки. Ни город – ни деревня. Одним словом, слобода. Блатная и беспечная, веселая и грустная, размеренная своим укладом жизни и неудержимо взрываемая эмоциями свадеб, проводов, вечеров целых улиц. Здесь «чужие» не уживались, здесь все были своими. И «городская фифа» в фирменных джинсах, с распущенными роскошными волосами, модной сумочкой, тоненькими колечками-«недельками» на холеных пальчиках явно приковывала к себе внимание. А тут еще вдруг оказалось, что она явно подруга Коли-охотника, в общем-то, не «первого парня на деревне». Николай повернулся и в тесноте автобуса оказался тесно прижатым к Наташе. Неловко попытался отстраниться, но тепло ее груди, ее упругость, ворвавшиеся сквозь порванную на нем рубашку, невольно заставили его замереть. А руки? Куда деть руки? И он как-то рывком, поспешно положил свои руки ей на плечи, полуобняв и еще теснее прижав ее к себе. Притворно заскучав, поотворачивали головы друзья-соседи. И лишь девчонки, возвращавшиеся с танцев, нарочито громко стали обсуждать самую главную для них тему – крашеные ли у девицы волосы. И что колечки-недельки уже давно вышли из моды. Николай слышал эти пересуды, краснел, злился на соседок, но молчал. Что можно было сказать, когда вот она – Наташа, тесно прижавшись к нему, доверчиво и открыто заглядывает ему в глаза? Он слышит запах ее волос; он чувствует на своем лице ее дыхание; он ощущает тепло ее тела. На них смотрит весь народ, а она никого не боится, она ему доверяет. А что ж дальше? А вдруг она только что-то скажет ему на прощание и захочет уехать на возвращающемся автобусе домой? И вот спасительная остановка автобуса, предпоследняя на этом маршруте. Николай стал проталкиваться на выход, несмело потянул Наташу за собой, и чудо – она спокойно стала пробираться вместе с ним к выходу…
Эту ночь они провели бродя по тихим улочкам спящего поселка, обнимаясь и целуясь, загадывая желания с упавшей звездой. И лишь когда утреннее солнце стало будить жителей на работу, они тихонько огородами пробрались к Колиному дому на сеновал. Включили «Маяк», укутавшись в одеяло и тесно обнявшись, уснули крепким счастливым юношеским сном. Еще не взрослым, но уже не детским…
Проспав до обеда, Николай осторожно оставил Наташу, спустился с сеновала, выкатил из гаража мотоцикл. Сегодня они собирались съездить на ночь в лес, просто с ночевкой. Прошло больше месяца с той первой встречи в Бобовках, где нашел Николай Наташу, сбежавшую с пикника. За время после драки во дворе Наташиного дома Николай пытался найти ее. Очень хотелось увидеть ее, очень хотелось о многом поговорить, но идти к ней домой и встретиться с ее родителями опять ему было неловко. Но в городе, в людных местах он ее не смог найти. И только сегодня он узнал, что Наташи не было в городе. На следующий день после драки во дворе приезжал бывший Наташин ухажер, просил прощения. И после того, как отец Наташи чуть не спустил его с лестничной площадки, Наташу отправили в «ссылку» к бабушке в деревню. И вот только позавчера она приехала, и как раз попала на «разборки» в парке и осталась с Колей. Всю ночь они говорили друг с другом о том, как скучали, переживали и ждали этой встречи. Наташа, уходя в парк с подругой, сказала маме, что она будет искать Колю, и не смотря на то, что он бросил ее на остановке, не подошел, не обнял, не показал даже, что она ему нужна, что он искал ее, что он скучал без нее – она во взгляде его нашла и радость встречи, и боль той разлуки, и ревность, и отчаяние. Она поняла, что нужна ему, что он все помнит, что было; она поняла, что и она не может без него. Обо всем этом они говорили сегодня этой звездной августовской ночью, и не могли наговориться. И уже на рассвете, засыпая, признались друг другу в любви. Тихонько льющаяся из приемника песня в исполнении Джо Дассена убаюкала их – уставших и счастливых, с предвкушением предстоящей ночевки в лесу, с ощущением близости и теплоты, доверия и нежности. С ощущением того, что весь мир создан для них, и они одни во всей Вселенной. Запах сена, стрекотание кузнечиков, аромат яблок из сада, тихая ласковая Наташа – все это пьянило, кружило голову, сознание; губы, пахнущие ягодами, шепот их дыхание заставляло забыть обо всем на свете…
Выбросив весь хлам из коляски мотоцикла, на всякий случай протер потеки масла на двигателе, окатив водой из шланга технику и оставив сушиться, стал собирать рюкзак. Все, что было необходимо, уложил в багажник коляски. Подогрел на кухне, заботливо приготовленный мамой, обед и пошел будить Наташу. А она ждала его уже у мотоцикла, ополоснувшись холоднющей водой из не выключенного шланга.
– Мои на работе, Светы тоже нет почему-то. Пойдем в дом, перекусим и поедем, заодно глянем, во что тебе переодеться, ну и посмотришь, как я живу, что ли…
Наташа осторожно, робко вошла в дом. Огромная прихожая переходила в кухню, такую же огромную и с печкой. Другая дверь вела во вторую прихожую-холл, который в разные стороны открывался тремя спальнями и залом. Коля провел ее в свою спальню. На полу – палас, слева- канцелярский стол с таким же стулом; на столе несколько книг, ночная лампа с абажуром; над столом на стене, выполненная акварелью, картина – красивая девушка с русыми волосами, а позади – парусник с алыми парусами. «Ассоль» – догадалась Наташа. Справа металлическая застланная кровать, на стене – ковер. На ковре висит охотничья сумка-ягдташ, чучело добытого вальдшнепа и охотничий горн. На подоконнике окна, занавешенного только шторами, магнитофон «Электроника» и несколько кассет; будильник и пустая керамическая ваза. Окно спальни выходило в сад, где виднелись яблони, усыпанные сочными разноцветными плодами. Над дверями – красивые ветвистые рога оленя. В углу спальни – кресло, на котором аккуратно висел спортивный костюм и в раскрытом футляре, знакомый ей, фотоаппарат.
– А ружье твое где?
– За шторой стоит, – он отодвинул штору, там действительно стояла незачехленная двустволка.
– Это то ружье?
– Какое – то?
– Ну, ты что, забыл?
– А ты что, не помнишь разве? Конечно то.
– Ой, я так тогда испугалась, что ничего не помню, мне казалось, что ты их застрелил.
За сегодняшнюю ночь они ни разу не говорили о ее компании, хотя Николаю так хотелось не раз спросить у нее об Андрее и об их отношениях.
– Ты знаешь, я уговаривала тогда отца, он хотел его в милицию отдать и убить. Я все же убедила, что между нами ничего не было, нет и не может быть. Но он однажды пришел сам, и папа его чуть не побил. Больше я его не видела, – как-то смущенно и неловко произнесла она…
– Да ладно. Вот, попробуй примерить мой спортивный костюм, а куртку-ветровку сейчас я тебе принесу, ладно? – Он быстро вышел, а Наташа переоделась в его костюм, уложив свою одежду на спинку кресла.
В холле стоял трельяж и, вернувшийся с курткой, Николай застал Наташу перед зеркалом. Костюм был великоват, но шикарные распущенные волосы, полурастегнутая молния и яркая открытая улыбка произвели на Колю впечатление. Такая красота! Само совершенство! Он залюбовался ею, стоя в пороге с курткой, а она, улыбаясь, на цыпочках подошла к нему, положила свои руки ему на плечи, обняла и прижалась щекой к его щеке.
– Ты помнишь, что я тебе говорила сегодня?
– Когда?
– Утром! – Шепнула она.
– Да! Это правда?
– Да, Коля. Я это поняла еще тогда, когда ты от нас тихонечко ушел. Я это поняла там, у бабушки. Я это поняла вчера, когда искала тебя в парке. И в автобусе. И когда мы с тобой гуляли. И я тебе об этом сегодня и сказала, и вот – повторяю: я очень тебя люблю, ты мой милый, хороший, сильный, ласковый зверобой! И я не смогу без тебя… Просто не могу даже жить. Вот и все…
Когда Колины родители вернулись с работы, мама нашла на кухне записку: «Буду завтра к обеду. Целую». А в спальне на кресле – девичьи джинсы и блузку, на кровати – незнакомую дамскую сумочку. Вздохнув, мама прикрыла дверь и решила отцу пока ничего не говорить. А отец, увидев, что нет мотоцикла, решил не говорить об этом матери, дабы не расстраивать ее.
Заехав по пути в магазин, они через час были уже на месте. Это место называлось «Маяк», потому что здесь на высокой поляне среди леса когда-то стоял деревянный маяк-тригонометрический пункт. Сейчас от него осталась только половина со смотровой площадкой наверху. Место дикое и глухое, до ближайшей деревни около десяти километров. В пойменном лесу, в основном из ольхи, березы и ивняка, разбросаны небольшие озерца с бобровыми хатками; поляны заросшие разнотравьем в человеческий рост, и «грядки» – возвышенные острова, заросшие вперемежку елями, осинами, березами и редким сосонником. Сам маяк находился на краю соснового леса, с красивым и разнообразным подлеском и подростом. Особенно красивы были выделы с подлеском лещины – лесного орешника. Эту поляну с маяком Николай знал и любил здесь бывать еще с детства, когда ее показал ему старший брат. Сюда они приезжали раньше ставить вентери на рыбу, капканы на норку. Здесь охотились на косуль, кабанов с собаками; здесь добывали куницу; на болотных полянах охотились на тяге на вальдшнепа; на «грядках» стояли шалаши для охоты на тетеревов. Здесь, недалеко от поляны, было гнездо ястреба-тетеревятника, откуда каждый год они брали птенца и растили до глубокой осени у себя дома. Здесь, на склонах холмов, было большое поселение барсуков, судя по всему, уже ни один десяток лет. Где-то здесь, в болоте, часто зимой останавливались на грядах волки, особенно во время гона в феврале. Здесь в августе-сентябре на больших полянах встречались для поединков самцы-лоси, и ближе к октябрю поляны были истоптаны их следами, а кусты лозняка и молодые осинники изломаны мощными их рогами и копытами. Здесь, на краю поляны, ловко укрыто под кронами орешника кормохранилище, сбитое из досок. В нем хранилось сено для выкладки зимой в кормушки для косуль; в бочках с осени закладывались на хранение желуди и дикие яблоки, зерно – для подкормки диких кабанов; в ящиках лежала кусками каменная соль. В вырытый внутри хранилища погребок завозилась картошка для дичи, кормовая свекла. Над хранилищем сделана надстройка из жердей для хранения веников из осины для лосей, косуль, зайцев. Со стороны хранилище было почти незаметно, а на краю полянки у огороженного жердями столика со скамейками устроено кострище – вкопанный в землю диск от трактора, обложенный кирпичом. Внизу у поляны маяка бил ключ прямо из-под обрыва. Ключ был тоже «окультурен» – место выхода из земли оплетено ивовыми прутьями, дно устлано камнями и щебенкой, русло ручейка прокопано в дерне и оплетено метров на десять прутами лещины. На колышке, вбитом в дерн у «колодца», подвешена металлическая пружинка. От хранилища к ключу ведет крутая тропинка, с одной стороны обустроенная перилами из отесанных жердей. Незнающий путник и случайный грибник не замечали летом хранилище, а зимой в этих краях, кроме охотников и лесников с егерями, никто не появлялся, что и спасало уникальный уголок от наплыва «диких» туристов-природолюбов.
Сюда и приехал тогда Николай с Наташей. Он ночью пообещал ей показать диких зверей и птиц живьем. Ей так хотелось хоть чуть-чуть побывать в «его» мире, ей так хотелось хоть чуть-чуть окунуться в эту загадочную жизнь зверей, о которой Коля ей столько рассказывал в прошлый раз. Казалось, что все это существует вообще на другой планете. И поэтому, когда ночью на ее настойчивые просьбы свозить ее в лес, показать хоть белочку, хоть ежика, не говоря о других более «фантастических» обитателях, таких как лось, кабан, косуля, черный дятел, журавль – он все же согласился, но предупредил, что это не зоопарк, будет и холодно и страшно, но если она будет достойно переносить все эти трудности, и не удерет, не захнычет, не запросится домой, то они завтра, то есть уже сегодня, они поедут на мотоцикле в «его» лес, в его вотчину, в его жизнь. По сути, она без раздумий согласилась на все его условия и, обняв, крепко и звучно его расцеловала.
Приехав на место, они первым делом обустроили себе «гнездышко». В хранилище на сеновале расстелили одеяло, на проволоке от потолка подвесили фонарик и приемник. Быстро насобирав валежника, разложили костерок. Коля объяснил, что костер на месте привала – первое дело, «флаг». Если затухнет, то и привал провален, разорен. Так договорились, что сегодня ужин готовит Коля по «спецтехнологии зверобоев», которому уже срочно необходимо было проверить клетки в озере, находящемся совсем рядом, внизу. Захватив с собой целлофановый пакет и ружье, они спустились с поляны, и по узкой звериной тропинке углубились в болото. Сразу почувствовалось присутствие комаров, не смотря на то, что Наташа обильно обрызгала себя «Тайгой» из баллончика. Жужжание комаров, оводов, мошкары заглушало шуршание шагов. Она невольно вспомнила, как бродила, заблудившись, точно в таком же болоте; как ей было страшно и безнадежно больно. Поежившись, она взглянула на Николая, и тот, словно угадав ее мысли, улыбнулся и дружески ласково коснулся ее плеча. Так они дошли до озера. Мох под ногами прогибался вместе с дерном, шевелилась вокруг зыбкая трясина. Бобровые ходы, прорытые по трясине, пересекали их тропинку, а кое-где Николай показывал Наташе бобровые лазы – свежие грязевые полосы из канав на сушу, которые оставляли бобры. Разговаривали они шепотом, часто останавливаясь. Вот на грязи отпечатались копытики – это дикие поросята семенили за мамкой, пересекая их тропинку и уходя в заросли; а это, чуть побольше, – это следы косули, у которых уже заканчивается гон. Чуть дальше, на краю небольшой поляны, ободрана кора ивняка и крушины, кое-где вырыт дерн, разбросана земля, стоптана трава – это лось-самец с вечера или под утро грозно метил территорию, предупреждая возможных соперников или врагов, что он здесь хозяин, показывая своей избраннице мощь своих рогов и свою силу.
Конец ознакомительного фрагмента.