Глава 2
С утра раннего Степаныч на ногах. Побрился, умылся и двинул в РУВД – засвидетельствовать свое почтение.
Начальник управления отсутствовал. Зато его заместитель Каракозов оказался на месте.
– А, Ваня… Какими судьбами? – спросил Каракозов безучастным голосом, с напряжением улыбаясь и поживая руку Степаныча.
«Ведь знает, подлец, историю, но прикидывается непомнящим», – мелькнула у Степаныча мысль. Притвориться убогим для бывшего опера было делом накатанным.
– Да вот. Откинулся недавно, – сказал Ефремов напрямую. Он помнил, для чего пришел.
– Не понял юмора. Ты чо сидел, что ли? Серьезно? За что, если не секрет? Надеюсь, не за изнасилование?
– Одному – не поверишь – хотел по рогам съездить, но промазал нечаянно. А жаль, – проговорил Степаныч с расстановкой. – Вчера из зала суда отпустили. Отмечаться теперь приходить буду. Как условно-осужденный. Кто у вас этим делом ведает?
Оказывается, ведали здесь все те же. Олечка-Котомочка. Точнее – подполковник милиции Ципкина Ольга Борисовна. Нрава начальница была необузданного и жестокого. Особенно, если дело касалось «контингента». Степаныч был для нее теперь тоже «контингент».
– Сын у меня сидит, – продолжал скорбным голосом Степаныч, – суда нет до сих пор…
– Это от нас не зависит.
– Понятно, что не от вас…
В отношении данного факта Каракозов оказался наслышан. Как же ему не быть в курсе дел, если он только тем и занимается, что руководит криминальной милицией. Он ползал глазами по столу: сказать нечего, но и выгнать – не выгонишь. Все-таки вместе «пахали» когда-то.
– В общем, к Ципкиной ступай, – выдавил наконец Каракозов, притягивая к себе папку с документами и делая вид, что начальству некогда.
Ефремов, холодно улыбаясь, вышел из кабинета.
Каракозов отшвырнул от себя бумаги. Ему вдруг всё внезапно надоело. Ходят тут разные. Попался – теперь будет елозить туда-сюда, глаза мозолить.
«Сын у него сидит, суда нет до сих пор… – ехидно подумал Каракозов, вспомнив скорбный голос Степаныча. – Сам насилу вылез, а вот сын – это едва ли. Туда ведь только попади. По окончании срока опять накинуть можно. Однако в отношении этого типа надо ухо востро держать. Тот еще сукин сын…»
Перед Ципкиной дверью Степаныч остановился и прочитал расписание работы. В неприемный день угадал. На всякий случай толкнул дверь и вошел внутрь – вот он, пришел, здравствуйте!
– Неприемный день! Читать надо! – рявкнула Ципкина, не поднимая головы от стола.
Она была абсолютно уверена, с кем имеет дело.
– Извини, Борисовна. Думал, за одним уж… – оторопел Степаныч. Он так и не привык к ее буйному характеру. А бывшая медсестра и не умела по-другому.
– Ты, что ли, дядя Ваня?
– Он самый.
– Чо тебе?
– Осудили меня…
– Етит твою… Как ты попался-то? А-а! Вспомнила. С этим у тебя. Ну, ясно. Чо ты так-то? Надо было, чтобы слетел с этажа. Баран несравненный… Как там Серафима твоя? Работает все? На пенсии? Это хорошо. А я думала, она все в школе своей. Детишек учит. Давай документы.
Степаныч протянул копию приговора. Ципкина прочитала и вернула. Мог не приходить: приговор не вступил в законную силу. Через десять дней надо явиться.
– Я так пришел, – пояснил Степаныч. – К Каракозову зашел. Молодежь кругом одна. Никого не знаю почти…
– Да… Народ теперь у нас другой, – согласилась Ольга. – Так что позже приходи, потом и поговорим. Иди, мне некогда.
Вот так. Быстро и без лишних сантиментов. По крайней мере, понятно.
Ефремов послушно вышел и медленно побрел по длинному коридору. Следственный отдел помещался в этом же здании, но только в другом подъезде. Степаныча туда не тянуло. Он не хотел встречаться с Бнатовым. Хотя следовало бы. Надо было узнать о сыне – слишком долго с ним разбираются. Серафима ездила недавно в СИЗО с передачей. Почти все возвратили. Не хочет, сказали. Аппетит пропал.
Степаныч опустился на первый этаж и сел на скамейку рядом с просторным окном. Стекла смотрели во двор. На заснеженной площади стоял милицейский транспорт – «уазики» вперемешку с «жигулятами». Во двор заезжали и выезжали гражданские машины, ходили в штатском и в форме люди – в основном, мужского пола. Никого из них Степаныч не знал. Сказано, молодежь одна собралась. А те, кого и знал молодыми, теперь вряд ли признают в Степаныче прежнего Ваню. Изросли напрочь все. Да и не к чему Степанычу лишняя слава. Зато он знает Бнатова и еще двух оперов.
Ефремов, закинув локоть на подоконник, продолжал смотреть во двор, бегая пальцами по крашеной поверхности.
За окнами прошла и остановилась иномарка. «БМВ». «Боевая Машина Вымогателей». Кажется, так называют машину.
Водительская дверь отворилась, и на свет божий вылупился начальник районного управления Прахов Николай Николаевич. Сам водит машину. Возможно, это его личный транспорт. Что он, бедный? Все-таки начальник РУВД. Может себе тоже позволить.
Ефремов внимательно посмотрел на государственный номер. Он не имел специальных признаков. Обычный общегражданский номер, выдаваемый для остальных смертных граждан. Получается, что машина милиции не принадлежит. Значит, она его собственность.
Бороздя взглядом по задней части машины, Степаныч несколько раз повторил номер и запомнил, после чего отвернулся. Начальник торопился внутрь здания. Надо было с ним хотя бы поздороваться, а в лучшем случае – поговорить. Долгое сидение в коридоре ничего не даст. Надо встать.
Он поднялся, и в этот момент с улицы вбежал, наклонившись вперед, полковник Прахов.
– Здравия желаю, Николай Николаевич!
Полковник кивнул и, не сбавляя темпа, кинулся на лестничную площадку. За ним словно гнались.
– Вот и поздоровались, – кинул вслед Иван Степанович, потихоньку соображая. Ему никто теперь не имеет права сказать, что он не может здесь сидеть. Теперь он под наблюдением органов и может сюда приходить хоть каждый день. Узнать бы, на чем ездят здесь остальные чины. Тот же Каракозов, например, начальник следствия Винокуров, старший следователь Бнатов и, наконец, Ципкина. Эта последняя наверняка ходит, как и прежде, пешком.
Через секунду с лестницы сбежала Ципкина.
– Чо ты стоишь? – бросила та на ходу.
– Начальника жду…
– Он же только что приехал!
Топая сапожками на тонких каблуках, Ципкина бросилась к выходу. Степаныч всерьез удивлялся: как могут каблучки держать такую кобылу?!
«Кобыла» на ходу достала из сумочки ключи и подошла к стоящей напротив штаба «Ауди». Ошибся Степаныч, не ходит она теперь пешком. Получила права и колесит по дорогам на иномарке. Лишь такие, как Степаныч, остаются верными своим «Жигулям». Правда на тех ездить скоро будет нельзя по причине технического износа.
Вот и Каракозов проскочил мимо. Видать, вызвали куда-то. Возможно, в областное УВД на ковер. Полковник подошел к стоящему напротив окон «Мерседесу». Тот откликнулся на зов хозяина, мигнув огнями и подав звуковой сигнал. Он бы, может, даже завелся, прикажи ему Каракозов.
Дождавшись, пока Каракозов отъедет, Степаныч вышел из здания и направился домой пешком. Зимой он не ездил на машине. Та доживала свой железный век в бетонном гараже.
Не успел он миновать ворота, как его чуть не сшиб Бнатов – тот вылетел на машине из-за угла, словно с цепи сорвался. По тормозам ударил, а машина прет по льду, как на коньках. Осторожнее надо быть, господин майор!
А ведь собирался же Степаныч пройти калиткой. Нет! Потянуло воротами. Боком пробираться через засыпанные снегом воротца не захотелось. Так и трупом недолго стать. Тебя же и обвинят потом. «Шел с раскрытой «варежкой», – скажут.
Старший следователь ехал, между прочим, тоже на иномарке. Темно-синий «Фольксваген» у него. Новехонький.
Степаныч качал головой. Так отстать от жизни мог только он. Ушел из одной милиции, а возвратился в другую. Правильно говорит Серафима. Если бы он навещал милицию, то не было бы так заметно… Контраст очевиден. Но не мог он слоняться, как некоторые. Да и некоторые другие тоже не каждый день приходят. Раньше можно было «пузырь» раздавить, запершись в кабинете, поговорить по душам. Теперь нет. Бутылку с тобой разопьют, но говорить по душам не станут.
Ефремов вернулся домой.
Полдня потратил на «мероприятия». И все для того, чтобы понять: не по средствам живут ребята.
– Иди обедать, Ваня, – позвала Серафима.
– Иду, – ответил он, но с места не сдвинулся. Слишком потрясающими выглядели результаты наблюдения.
«Ошизели они там, что ли? Думают, людям не видно со стороны. Глупый же пошел нынче мент. Да и какой это мент, если по нем тюрьма плачет».
– Идешь, что ли?! – повысила голос Серафима.
Третьего раза дожидаться Степанычу не следовало. Он встал и двинулся на кухню, однако не дошел: кого-то принесло, в дверь позвонили.
Степаныч приблизился к выходу и посмотрел в глазок. За дверью стоял какой-то мужик. Физиономия, как у японца. Из тех, что занимаются борьбой сумо. Глаза от жира заплыли. Не видно даже, как моргает. Откроешь дверь, потом думай, как закрывать.
Степаныч положил в карман сапожные клещи, лежавшие в прихожей на тумбочке, накинул цепочку, отворил дверь.
– Не узнал, что ли? – угрюмо спросил «сумо», заглядывая в щель.
– Японский Царь! – воскликнул Ефремов.
– То-то же!.. Меня вообще теперь никто не узнает…
– Заходи, Саня. Очень рад…
Это был Царев. Он вошел и сразу занял всю прихожую в коридоре.
– Я буквально тут краем уха слышал… Говорят, накатили на вас. Рассказывай.
– Садись с нами обедать. Потом расскажу.
Царев снял кожаную куртку и остался в одной футболке. Не брал его мороз.
– Помнишь, Серафима, Саню Царева? – радовался Степаныч. – Борьбой вольной занимался…
Серафима помнила. Она открыла холодильник и вынула оттуда бутылку водки.
– У меня своя с собой! – вспомнил Саня и вскочил из-за стола.
Лучше бы он этого не делал. Чуть стол не опрокинул.
– Не надо, Саня, – уговаривала его Серафима. Однако Саня был неумолим. Не для того он бутылку покупал, чтобы в кармане таскать.
– Вам же потом страдать… Вы же на одной не успокоитесь. Начнете вспоминать…
Она всхлипнула. Думы о сыне не давали ей покоя.
– Разберемся, не плачь, – тронул ее за плечо Степаныч.
– Ага, разберемся. Сам только вышел…
– Все равно разберемся.
Ефремов разлил по рюмкам.
– Вздрогнули…
– За тех, кого нет рядом. За всех подряд.
– А я хотела бы за сына…
– Давай за него, чтобы вышел из этой неприятности целым и невредимым.
– Передачу, паразиты, не приняли…
Серафима Семеновна отставила рюмку и залилась слезами.
– Разве же слезами поможешь, Семеновна, – говорил Саня.
Они выпили. Саня громко крякнул. Серафима Семеновна махала перед лицом ладошкой. Степаныч сразу покраснел лицом – реакция на алкоголь.
– Они ведь и мне подкинули, когда связывали, – повествовал Степаныч. – Уму моему не понять, до какой степени надо опуститься, чтобы творить подобные дела. Может, в наше время было всё так же, а мы сейчас просто забыли?
– Да ты что, Иван!
Царев уставился на него, словно впервые видел.
– Чтобы на иномарках ездить, никакой зарплаты не хватит, – продолжал Степаныч.
– Говорят же, у Прахова коттедж в Заволжском районе. И у многих других… Живут, будто завтра потоп, а им об этом точно известно – вот и наслаждаются. Торопятся жить.
– Кому пакетик с наркотиком, кому пистолетик в карман… с перебитыми номерами. Попробуй, отвертись. Волосы дыбом встают. И ведь кто этим занимается? Милиция! Слуги закона! А прокуратура молчит!
– Хлещут из одного стакана…
Сослуживцы умолкли. Что тут скажешь?
– Беднякова помнишь? – спросил Саня.
Как можно о нем забыть?! Иван помнил командира отделения.
– Умер, – произнес Саня.
Голос у Царева спокоен. Поздно переживать. Давно дело было. По осени. Он лишь констатирует факт.
– А Мишу Волкова?
Ефремов молчал, ожидающе глядя.
– Тоже ушел. С неделю назад… Так что от нашего дивизиона остаются рожки да ножки.
– Да-а…
Царев и Ефремов служили когда-то в оперативном дивизионе, подчиненном областному УВД. Позже именно дивизион оказался базой, на основе которой был создан ОМОН. Все они выходцы из ОМОНа. Степаныч был там позже на командной должности, командиром взвода, затем начальником штаба. За восемь лет до ухода на пенсию перешел Степаныч на «территорию», переведясь в следственный аппарат. Везде были свои трудности, однако не подличал человек в мундире.
Степаныч рассказал о событиях последнего времени, упомянув фамилию следователя.
– Ему надо морду набить, – задумчиво произнес Царев. – Где он ходит?
Степаныч пожал плечами. Караулить Бнатова не входило в его планы. Под горячую руку – куда ни шло, но чтобы специально, это еще подумать надо.
– Жалко… Отлегло от сердца… – перечислял Царев. – В следственном изоляторе не твой сын сидит, а соседский хулиган…
Он, может, еще наседал бы, но Степаныч с ним согласился. До сих пор камера вонючая снится.
– Вот я и говорю, – мечтал Саня. – Устроить им… Сезон мордобития. По снегу да по пороше оно как раз было бы…
– Завтра забудешь, Саня.
– Я?! Позабуду?!
Под толстым слоем жира у Сани шевельнулись мышцы, и Ефремов понял: не забудет. Во всяком случае, до сегодняшнего вечера. Но если он так настроен, не имеет ли он к этому какое-то отношение? С чего бы это вдруг его понесло? Однако Саня лишь хитро щурился.
– И все же – для чего тебе это надо? Голый спортивный интерес – это вряд ли…
– Может, и так, – произнес Царев.
Серафима Семеновна сидела ни жива ни мертва. На войну собрались. Ладно Царев. Случаем упадет на кого – насмерть задавит. А этот куда? Тем более отпустили недавно. Она сомневалась в возможностях мужа, в то время как участники трапезы уже вынашивали план.
– Машина понадобится, – говорил Степаныч.
– Адреса! – воскликнул Царев. – Чтобы ни один гад не выскользнул! И чтобы ни один невиновный не пострадал. Согласен?
Иван Степанович кивнул, сжав губы на манер сковородника. Он пока что не знал, кого в точности следовало отнести к виновным.
– Но это же проще простого! – удивлялся Царев. – Всё, что нажито сверх установленного оклада, есть доказательство преступного обогащения…
У Сани – ни в одном глазу. Ничего странного: алкоголь распространяется на килограмм веса. А килограммов у Сани… Сколько есть, – все его. Молодец, что пришел. Умница, что не забыл, что говорит сейчас с Иваном и даже готов с ним пойти в одной упряжке.
– Кроме того, – планировал Саня, – потребуются еще три человек… Или четыре…
Размахнулся. Стратег. Чем больше людей, тем меньше гарантия, что все будет шито-крыто.
– Таких же, как и мы, – продолжал Саня. – Один такой уже есть. Обиженный. Ему летом медаль вручали. Двести лет МВД называется. Пригласили по телефону: зайди на днях, мол, вручим. Приходит – в кадрах дура одна возьми и скажи: «Год целый обзваниваем, а вы всё не чешетесь!.. Чо тянете?!» Да знаешь, с надрывом так, будто он ей мужем приходится. Этот возьми и скажи: «А не пошла бы ты козе в трещину! На передках в рай въехали и все туда же! В критику!» Он любитель крепкого выражения и за словом в карман не полезет – что думает, то и говорит. Скандал возник в отделе кадров грандиозный. Пятнадцать суток ветеран схлопотал – веришь ты или нет?!
– Верю… У нас теперь как в Греции – все есть…
Ефремов взял со стола бутылку.
– Мать, ты меня не жури. Я сегодня как из разведки вернулся. И тебе налью.
Семеновна не противилась. Мужики правы. Их достали за живое – вот они и задумались… Завтра они протрезвеют, и юношеский пыл, подогретый алкоголем, улетучится. Вместо него придет похмелье. А с ним и головная боль.
– Я с тобой полностью согласен, Саня, – говорит Степаныч. – Мне эта жизнь вот где. – Он черкнул себя ладонью по горлу. – И времени у меня теперь достаточно. Свободен, как ворона на суку. Меня же с работы уволили. Какой я теперь охранник? Ведь там оружие, а я с «кичи» откинулся. Зэк.
– Короче, у того мужика машина подходящая. «Уазик»… – Японский Царь разрабатывал тактику. – По бездорожью в самый раз будет. Плюс твоя машина. У меня тоже таратайка на ходу. Будем транспорт менять, чтобы нас не заметили раньше времени и не вычислили.
– Кому вы нужны, чтобы вас вычисляли…
Семеновна по-прежнему не верила в серьезность намерений.
– Тогда подняли и вздрогнули. – Степаныч взялся за рюмку.
Вечер наступил незаметно. Пора расходиться. Или бежать еще за одной по старому обычаю. Но это уже будет явный перебор. В особенности для Степаныча. Поговорили, и то хорошо. По пять лет не видеться, это разве нормально? Теперь каждый месяц году равняется. Потому что стареет человек.
– У тебя есть оружие? – неожиданно спросил Степаныч.
– Есть, – не задумываясь, ответил Саня. – Оно у меня всегда с собой. Вот.
Он сжал волосатый кулак.
– Вот это оружие! Пистолет настоящий! – Серафима впервые за долгое время рассмеялась.
– А чо? Одним выстрелом сразу двоих, – моргал японскими глазами Саня. – Лбами друг о друга если…
Царев допил остатки и засобирался домой.
Серафима Семеновна собралась вместе с мужем проводить гостя – надо же на троллейбус человека посадить.
– Кто у нас третьим будет? – спрашивал Степаныч.
– Увидишь…
– Ну, все-таки?
– Пока не могу ничего сказать. Вдруг он откажется. Будь дома и жди. Мы к тебе завтра заедем. Договорились?
Какие проблемы?! С пьяных глаз Степаныч в космос готов лететь. Несмотря на то, что у самого условная мера в биографии. Как родимое пятно. И хрен с ним, с пятном, если речь о главном. О принципах! А принципами, как известно, не поступаются. Нельзя ими жертвовать в угоду обстоятельствам. Их, если потребуется, отстаивать надо.
– Помогая другим, забываешь о себе, – выдал вдруг Саня. – Вот сейчас и подошло тот самое время, когда надо о себе подумать. Комбинаторы районного масштаба – вот они где у меня сидят.
Степаныч молчал, слабо кивая. Вся сила у него ушла в переваривание пищи и усвоение выпитого. Ему бы лечь, но надо проводить гостя.
– Пошли, что ли?
– Конечно, двинули…
На улице стояли потемки. Троллейбуса долго не было. Саня продолжал сучить кулаками у Степаныча под носом. Жаль, не было под рукой подходящей физиономии. Например, Бнатова Александра Сергеевича. Было бы на ком проверить исправность оружия.
Рогатый транспорт наконец подошел. Саня ступил в него, и троллейбус качнулся.
– Пока! Ловите меня на слове, дорогие мои… Я слова на ветер не бросаю.
Неспроста Царев ввязывался в это дело. Было в его речи что-то, чего Степаныч пока не понимал.