Суббота
Утром Вася проснулся с хорошим настроением. Рабочая неделя осталась позади, квартальная премия, честно заработанная на юридическом фронте, была, за вычетом заначки, отдана жене, что привело к очень приятному вечеру пятницы. А впереди еще целых два дня отдыха. Конечно, домашние хлопоты никто не отменял, но это не от звонка до звонка в офисе, среди шума, гама и сплетен.
– Иди погуляй с детьми. Я обед быстренько приготовлю, и поедем в парк Горького, – потянувшись, сказала Алла. – Давно уже обещали ведь, а тут как раз погода хорошая, да и премию кто-то накануне домой принес. Не лежать же ей без дела.
Она начала перелезать через Васю, чтобы добраться до края кровати, и тут же была поймана. Впрочем, от продолжения им пришлось отказаться. Стукнула дверь детской, по коридору зашлепали босые ноги.
В ванной Вася изучил свое отражение и в очередной раз вспомнил про гантели, пылившиеся в гардеробе. Если он начнет заниматься с понедельника и не будет отлынивать, то к лету сможет обзавестись неплохой фигурой. Да что там неплохой – очень даже хорошей! В конце концов, широкие плечи пловца никуда не делись, надо только согнать жирок.
Конечно, живот еще не переваливался валиком через ремень брюк, но до этого оставалось совсем немного. Сидячая работа делала свое дело. Васина любовь к пиву с обильными закусками ей успешно помогала. Вот и второй подбородок уже наметился. Это всего-то на тридцать пятом году жизни! А дальше чего ждать?..
Вася представил рядом с собой Алю и вздохнул. Да, жена была немного выше. Несколько сантиметров разницы вполне можно пережить. Но вот остальное никуда не годится. Словно это не она рожала, а он.
На кухню Вася пришел в приподнятом настроении, радуясь тому, что принял сложное решение. С понедельника он садится на диету и каждый день после работы делает комплекс упражнений с гантелями, давным-давно составленный им лично и успешно опробованный. По утрам Вася намеревался качать пресс и отжиматься, ради чего положил себе вставать на двадцать минут раньше обычного.
Собственная решимость сделала поедание традиционной субботней яичницы особенно приятным.
Выйдя на улицу, Вася с удовольствием вдохнул свежий воздух и запрокинул лицо. Еще накануне он шел на работу под мелким нудным дождем. Ветер бросал ему в лицо пригоршни мороси, заставлял ежиться и наклонять зонт.
За ночь ветры изорвали в клочья тяжкое серое одеяло, придавившее город к земле, растащили лохмотья в разные стороны. Теперь легкие перья облаков скользили по бездонной синеве неба хищными ладьями викингов. Но солнце могло не опасаться атаки свирепых северян.
Моряки, корабли и неспокойное море с белыми барашками волн в мгновение ока промелькнули перед глазами Васи, и он улыбнулся. Хорошо, когда выходные начинаются вот так, словно в детстве.
– Айда в парк! – сказал он, присев перед детьми. – Там, наверное, уже все качели-карусели высохли, можно кататься.
Самый короткий путь в районный парк, где Вася собирался гулять с Любой и Женей до прихода жены, лежал через дворы, всего-то минут десять хода. Но Женя неожиданно уперся.
– Папа, давай там пойдем. – Он показал пальцем на улицу.
Она, конечно, тоже вела к парку, но в обход, делая изрядный крюк.
Вася удивился. На его сына, который всегда стремился добраться до любимого парка как можно быстрее, это было совсем не похоже.
– Почему?
Женя опустил глаза и промолчал.
– Эй, богатырь? Что такое случилось?
Малыш слегка покраснел, бросил на отца короткий взгляд и снова уставился в землю.
– Там парикмахерская, – протянула Люба. – А в ней Баба-яга. Вот Женечка и боится мимо проходить.
Мальчик засопел, покосился на сестру, но так и не сказал ни слова.
Вася встал и сказал:
– Вот что, сын. Давай прогоним Бабу-ягу. Я помогу.
Женя вскинул голову. В его взгляде Вася увидел надежду, но за ней прятались недоверие и страх. Кажется, сын здорово сомневался в том, что папа действительно может сделать то, что сказал.
Вася снова присел, чтобы расслышать, что шепчет Женя.
– Она прячется. Только я ее вижу.
Отец улыбнулся. Разве могло быть по-другому? Конечно, Бабу-ягу видит только сын. Значит, он и покажет, кого бравому рыцарю из Ховрино надо будет уничтожить. Потом они погуляют, дождутся Аллу и поедут в парк Горького.
«Кстати, надо будет купить Жене чего-нибудь вкусного в качестве награды за то, что он преодолеет свой страх, – решил Вася. – Это на самом деле подвиг».
– Знаешь, сын, у меня есть один секрет, – прошептал он, приблизив лицо вплотную к Жениному. – Давным-давно, когда я был еще маленьким мальчиком, один добрый волшебник рассказал мне про одно заклинание. Оно-то с Бабой-ягой и справится. Но без тебя ничего не получится. Это ты – самый главный герой.
– Я?
– Конечно ты. А как я иначе узнаю, где Баба-яга прячется? Ты мне ее покажешь, а я тогда произнесу заклинание, и готово, нет больше Бабы-яги! – Вася не отрывал взгляда от сына и увидел, какой радостью полыхнули его глаза.
На душе у отца стало тепло.
«Я молодец, отлично придумал про заклинание. Осталось дойти до этой парикмахерской, а там… – Тут мысли Васи запнулись. А что – там? После того как Женька покажет пальцем на одну из парикмахерш, мне надо будет изобразить что-то, похожее на акт колдовства. На улице, при всем честном народе, изгонять ведьму через окно парикмахерской? Или зайти внутрь и кривляться в зале? Потом придется парикмахерскую менять. В эту после такого номера уже не войдешь».
Вася поднялся на ноги, взглянул вперед, туда, где за ближайшими высотками стояла многоэтажная новостройка с отделкой «под кирпич». Парикмахерская располагалась на первом этаже.
А может?..
Вася тряхнул головой, стараясь избавиться от искушения переиграть все заново, придумать какое-нибудь волшебное МЧС, которому он отправит сообщение через не менее магическое дупло. Привет Дубровскому! По вызову тут же придут бравые чародеи во главе с каким-нибудь командиром и прогонят Бабу-ягу из парикмахерской.
Сын ждал его помощи. Неужели ему трудно пробормотать какую-нибудь абракадабру себе под нос да махнуть рукой в сторону окна? На это никто не обратит никакого внимания.
– Ну, вперед – Бабу-ягу побеждать! – Вася широко улыбнулся и протянул детям руки. – Один за всех, и все за одного!
Ноги сами шли по дороге, нахоженной за многие годы. Этим путем он бегал в Грачевку еще пацаном. Там, в овраге, у них с ребятами было тайное убежище, лагерь партизан.
Около парикмахерской Вася, который всю недолгую дорогу до нее придумывал слова, похожие на волшебные, притормозил, повернулся к Жене и спросил:
– Ну и как, готов? Будем Бабу-ягу прогонять или просто мимо пройдем – в парк? А я потом позвоню куда надо, приедут тридцать три богатыря с дядькой Черномором.
«Позвоню?.. Может, так даже лучше. Правдоподобнее, чем волшебное дупло».
– Они наведут здесь порядок.
Ладошка сына в Васиной руке слегка дернулась. Женя посмотрел на отца, и тот заметил во взгляде сына сомнение. Мальчику явно хотелось переложить борьбу с ведьмой на кого-то другого и не показываться ей на глаза.
Вася усмехнулся. Понятное дело, ведь мальчишке сейчас предстоит ткнуть пальцем в какую-нибудь парикмахершу, которая ни сном ни духом не знает о своей колдовской натуре. А если она заметит, запомнит и потом, когда надо будет стричься, расскажет бабушке или маме с папой про все, что было?
– Ну что? – Вася потрепал Женю по голове. – Как поступим?
«Пусть учится преодолевать свои страхи. Это важно, – подумал отец. – Начнет с таких вот пустяков, а там привыкнет и дальше по жизни пойдет сам, не уповая на доброго Боженьку».
Вася поморщился. Мать сперва не была особо религиозной. Затем в ее сознании будто что-то щелкнуло. Она со школьных лет вбивала ему в голову, что все на свете совершается Божьей волей!.. Мол, нечего даже пытаться прыгнуть выше головы. Это грех, гордыня и алчность. Нельзя желать лучшего, чем есть.
Глядишь, он добился бы большего, если бы все эти ее заклинания не лежали камнями в подсознании. Конечно, и так жаловаться, в общем-то, не приходилось. Они не бедствовали. Отдыхать за рубеж ездили регулярно, ремонт в квартире отгрохали такой, что хоть экскурсии води, на даче про кусты-огороды давно забыли. Овощи, ягоды и фрукты можно купить. За городом после рабочей недели полагается отдыхать, а не горбатиться над картофельной ботвой. Машина хорошая, не из дешевых.
– Пойдем, – услышал он тихий голос. – Бабу-ягу прогонять.
Они подошли к окну парикмахерской и встали слева от него. Не особенно большое, оно тем не менее вполне позволяло разглядеть, что происходит внутри залы. Конечно, взрослому человеку. Таким малышам, как Женя, рассчитывать на самих себя не приходилось.
Вася подхватил сына под руки и заявил:
– Ноги выпрями и держи!
Ему вовсе не хотелось, чтобы Женька проехался грязными подошвами по отцовской куртке.
Когда сын выполнил то, что было сказано, Вася аккуратно посадил его на плечи. Теперь Женя получил отличный обзор. Он ойкнул и тут же попросил отца прижаться плотнее к стене, так, чтобы парикмахершам их не было видно.
Вася послушно выполнил просьбу и улыбнулся. Надо же, как сын вжился в роль. Словно там, в парикмахерской, и в самом деле сидела ведьма.
Женя вдруг подался вперед, наклонил голову, и Вася едва успел принять серьезный вид.
– Папа, я выгляну и тебе сразу покажу, – по-прежнему шепотом сказал сын, глядя на отца сверху вниз.
Вася кивнул и чуть-чуть отклонился от стены.
Люба стояла за его спиной. Пользуясь тем, что ее не видят, она скорчила гримаску.
– Тоже мне, устроили тут цирк, – пробормотала девочка любимое выражение классной руководительницы Елены Сергеевны.
Она огляделась, поколебалась пару секунд и быстро забежала на лестницу, которая находилась позади и вела к продуктовому магазинчику, располагавшемуся по соседству с парикмахерской. С широкой площадки перед входной дверью ярко освещенная зала открылась ей почти целиком.
Люба вытянула шею. Интересно, кого ее глупый братик назовет Бабой-ягой? Отчего-то слегка волнуясь, она заглянула внутрь.
Справа, у окна, стригла какого-то старого толстяка тощая тетя. Она то и дело улыбалась ему, но в ответ получала лишь хмурые взгляды. Это Люба увидела в зеркале.
Девочка покачала головой. Нет, не Баба-яга. Ну, то есть она, Люба, эту тетю не выбрала бы на такую должность.
Взгляд Любы заскользил. Следующая парикмахерша показалась ей слишком уж румяной да добродушной. Как в такой увидеть ведьму?
Люба посмотрела в самый дальний угол, где почти на стыке двух зеркальных стен стояла третья парикмахерша, отвернувшись от окна. Девочка увидела сутулую спину, на которой туго натягивался светло-голубой халат с синими завязками от передника, и сердце ее екнуло. Сзади казалось, что у парикмахерши вовсе не было головы, хотя, конечно же, она просто нагнулась к тому человеку, которого стригла. Вот из-за колеса спины показался тяжелый узел седых волос, справа вынырнула рука с ножницами.
Люба увидела ее словно бы совсем рядом с собой. Мучнисто-белая кожа, как будто никогда не бывавшая под солнечными лучами. Темные пигментные пятна и пятнышки, которые делали эту белизну еще более неестественной. Синеватые вены, протянувшиеся к пальцам узловатыми веревками.
Люба зажала рот ладошкой и отшатнулась. Нельзя, чтобы ее увидели! Она прыгнула влево, к входу в магазинчик, убедилась в том, что из парикмахерской ее больше не видно, и успокоилась. Кажется, все было в порядке.
– Папа, смотри, – прошептал Женя. – Вон она, Баба-яга.
Люба взглянула на младшего брата, медленно отступила от двери на один шажок и поняла, что Женя показывает вовсе не на ужасную старуху в углу, а на ее соседку, ту самую бабушку, которая Любе показалась очень хорошей.
– Это Баба-яга? – услышала она голос отца. – Женя, ты уверен? Может, вон та, в углу?
Женя замотал головой.
– Нет! – заявил он и тут же отскочил в сторону, испуганный своим громким возгласом. – Нет, папа! Эта!
– Ладно. – Вася поднял руки, удивленный горячностью сына. – Тебе виднее, конечно. А теперь…
Он огляделся. Народу на улице хватало. Утро субботы, отличная погода – понятное дело. Хорошо, что Вася по пути к парикмахерской успел придумать, как быть в этом случае.
От парикмахерской к тротуару вела короткая дорожка, вдоль которой стоял информационный стенд. Вася ссадил сына с плеч, встал у левого, дальнего от дома края, едва не прижимаясь носом к стеклу, и вынул руки из карманов.
«Минимум жестов! – сказал он себе. Размахивать руками как ветряная мельница, да еще и читать заклинания завывающим голосом – устаревшая техника. Мы, колдуны двадцать первого века, ведем себя гораздо приличнее».
Вася прокрутил в голове заклинание, придуманное заранее, представил, какими жестами сопроводит его, и посмотрел на Женю. Сын стоял слева и не сводил с него глаз. Впрочем, про игру в прятки он все-таки не забыл, встал так, чтобы между окном и ним оказался папа, которого было отлично видно из парикмахерской. Васе отчего-то на миг стало неуютно.
«Будет тут уютно, – заявил он сам себе. – Если надо дурака валять при всем честном народе».
Вася громко хрустнул пальцами и замер, глядя на сына. Тот враз побледнел, зажмурился, сжал кулачки и засунул их в карманы как можно глубже.
Таким Женю он еще не видел. Вася полностью повернулся к нему и открыл рот.
«Просто сделай это, – сказал голос в голове, здорово похожий на его собственный. – Пора уже».
Вася огляделся по сторонам, снова посмотрел на сына. Тот так и стоял зажмурившись.
«Он же не увидит, как я тут пальцами буду шевелить, колдуна изображая, и вряд ли много услышит из-за городского шума. Значит, все пройдет впустую. Ведь весь спектакль затеян ради него», – подумал отец, присел на корточки и с удовольствием отметил, что теперь со стороны это выглядит нормально.
У мальчика какие-то огорчения, а добрый папа пытается его утешить.
Вася глянул через плечо. В парикмахерской вроде все было как обычно. Клиенты сидели перед зеркалами, мастера приводили их головы в порядок. Никому не было никакого дела до Васи и его детей.
– Папа, прогони Бабу-ягу, – тихо сказала Люба, стоявшая за спиной у брата – А то нам с Женей страшно.
– Конечно, егоза. Вот прямо сейчас и прогоню, чтобы ни следа от нее не осталось.
Он увидел, как Женины глаза чуть приоткрылись, и обрадовался. Похоже, действует!
Чародей еще раз прогнал в голове заклинание, соединил кончики пальцев и начал произносить его, стараясь помнить про жесты. Вася тут же обнаружил, что говорить вслух несуществующие и просто длинные слова куда труднее, чем мысленно. Ему пришлось замедлиться, чтобы ненароком не сбиться.
На парикмахерскую Вася больше не оборачивался. Во-первых, не хотел отвлекаться, а во-вторых, куда важнее для него было следить за сыном. С каждым новым словом заклинания тот все больше успокаивался. Глаза из зажмуренных стали просто закрытыми, между веками появились узенькие щелки и начали понемногу расширяться. Женя перестал плотно сжимать губы… но кулаки по-прежнему оставались в карманах.
– …энергоколлапс! – закончил Вася и посмотрел сыну в глаза. – Вот и все, Женька! Не будет теперь Бабы-яги.
– Правда?
– Правда.
Женя осторожно высунулся из-за Васи и увидел только двух парикмахерш, которые работали справа и слева у самого окна. Никакой Бабы-яги рядом с ними не было.
– Уже?..
Вася мужественно поборол соблазн ответить «да», покачал головой и сказал:
– Женька, пока нет. Нельзя, чтобы другие видели, как Бабы-яги не станет. Люди могут испугаться.
– Почему? Это же хорошо.
– Хорошо-то хорошо, да страшно. – Заготовки закончились, и Васе пришлось сочинять на ходу, отчаянно надеясь на то, что кривая вывезет куда надо. – Понимаешь, Женька, Баба-яга эту тетю, которая в парикмахерской работает, как пальто на себя надела.
Женины глаза стали совсем круглыми, да и Люба подалась вперед.
– Да-да, как пальто. Она к ней в голову залезла и стала тетей командовать. – Тут Васю осенило. – Женька, помнишь машинку, которую тебе тетя Юля подарила? Ту, с пультом управления?
– Да.
– Вот Баба-яга этой парикмахершей как машинкой управляет. Сидит у нее в голове и говорит, что делать. А заклинание Бабу-ягу выгонит. Но она же не захочет просто так уходить, верно? – Женя, чуть помедлив, кивнул. – Она начнет упираться, поэтому тетя будет кричать. Больно ей станет, понимаешь? Вот заклинание и подождет, пока парикмахерша с Бабой-ягой в голове не придет домой или еще куда, чтобы ее никто не видел. – Он полагал, что сказка закончена, но Женя молча смотрел на отца и не спешил радоваться.
Только через несколько секунд Вася понял, чего от него ждет сын, и продолжил: – Баба-яга снова окажется в своей избушке на курьих ножках, а на двери появится большой-пребольшой замок. Она никогда не сможет выйти оттуда, сынок.
– А тетя-парикмахерша?
– А тетя-парикмахерша будет жить долго и счастливо, станет сама решать, что ей делать.
Женя заулыбался и кинулся отцу на шею.
– Спасибо, папа! – прошептал он, уткнулся носом ему в шею и затих.
– Ну что, сын, Бабу-ягу заколдовали, пора и в парк идти? – Вася чуть отстранился от Жени и посмотрел ему в лицо. – А то еще, чего доброго, мама придет вперед нас и станет спрашивать, где пропали. Мы же ей не скажем про ведьму, да? Это будет наш секрет?
Получив молчаливое согласие сына, Вася подхватил его и посадил на плечи. Он услышал восторженный вскрик Жени и махнул рукой Любе. Мол, пойдем уже, нечего здесь стоять. Ему и правда очень хотелось побыстрее уйти от парикмахерской. Его не покидало ощущение, что он слишком вошел в роль и размахивал руками куда сильнее, чем надо было бы. Того и гляди кто-нибудь мог спросить, все ли в порядке. Те же парикмахерши, например. У них обзор был отличный.
Остаток дня семья провела в парке Горького и вернулась из него в прекрасном настроении уже вечером. Порог квартиры Вася и Алла перешагнули друг за другом. Люба прижималась к маминому боку, Женя снова сидел на папиных плечах. В прихожей они едва не рухнули друг на друга, что вызвало новый взрыв хохота. Смеялись они всю субботу много и с удовольствием, которому не мешали даже ноющие от этого животы.
Но в темной квартире смех прозвучал как-то странно. Мрак словно съел всю его звонкость и силу, отрыгнул обратно глухие, безжизненные звуки. Вася с Аллой недоуменно переглянулись. Что не так?
– Мама! – позвал сын.
Елизавету Петровну им долго искать не пришлось. Они нашли бабушку в ее комнате и тут же встали на пороге стеной, чтобы дети не заглянули внутрь.
– Мультики… – абсолютно спокойно сказал Вася, не глядя на Женю с Любой, подошедших к ним. – Идите посмотрите. Бабушка отдыхает.
Те послушались, хоть и без особой охоты. Дети, то и дело оглядываясь, пошли к своей комнате.
Дождавшись, когда оттуда донесутся звуки заставки мультсериала, Вася взглянул на жену. Затем все с тем же спокойствием на лице он повернулся к комнате матери, нащупал на стене выключатель и нажал на клавишу.
Яркий свет, любимый Елизаветой Петровной, залил комнату. Васина мать, совершенно нагая, сидела на полу на коленях, спиной привалившись к кровати, уронив голову на грудь.
Ее комнатушка представляла собой узкий пенал шириной от силы метра три. У стены справа был комод. На нем и над ним располагались образа. Узкая одинарная кровать стояла вдоль стены слева. Васина мама сидела как раз напротив икон, словно бы захотела пораньше лечь спать, а перед этим, конечно, помолиться.
Васе она была видна в основном с правого бока. Левую сторону тела взгляд захватывал едва-едва.
Прежде всего он заметил, что голова мамы, опущенная на грудь, была безволосой. Абсолютно голая кожа под светом люстры казалась белоснежной. Затем его взгляд опустился чуть ниже. Где-то в дальнем уголке сознания чей-то голос прокричал, что ему нельзя смотреть на голую мать, но Вася равнодушно пропустил это мимо ушей.
С грудью что-то было не так. Правая висела на положенном ей месте, выдаваясь вперед толстой нашлепкой. А вот левой, которой полагалось хоть краешком показываться из-за соседки, видно не было.
Вася вошел в комнату и услышал, что за его спиной коротко всхлипнула Алла. Ему хотелось рассмотреть все получше. Сделав два-три шага, он остановился. Теперь мама была видна почти что целиком. Во всяком случае, Васе показалось, что этого достаточно.
Его зрение работало на удивление четко, передавало мозгу всю картинку до мельчайших деталей. На левой стороне маминой груди зияла огромная дыра. Присев, он убедился в том, что она была сквозной. Ее края выглядели очень ровными. Линии плавно изгибались, сходились вверху и внизу. Они образовывали рисунок, который Вася, конечно же, знал, но совместить с телом матери пока не мог. Он снова шагнул вперед.
Тот голос в дальнем уголке сознания уже не кричал, а визжал тонко, надрывно, умолял о чем-то.
Вася сел на пол. Теперь дыра в маминой груди оказалась почти что напротив его лица. Он еще раз обежал ее края взглядом. Да, она была именно такой, какой показалась ему сверху. В форме сердечка. Того самого, которое когда-то давно сделали символом любви, а затем безнадежно опошлили миллиардами открыток и прочей праздничной, подарочной хренотенью.
Вася дотронулся пальцем до края дыры, обрамленного бисеринками свернувшейся крови, и тут же отдернул руку. Его тело пронзил укол холода.
Он обернулся к Алле, тихо подвывавшей, кусавшей кулак, совершенно незнакомой, как-то ломко улыбнулся. А потом провалился во тьму.
– Значит, больше вам нечего рассказать? – Следователь потер пальцами виски, нажал кнопку на смартфоне и убедился в том, что шел второй час ночи.
Он поднял глаза на Васю с Аллой, сидевших слева от него за кухонным столом, вплотную придвинутым к окну. Им было тесновато вдвоем за его узкой стороной, но в этот момент оба, не отдавая себе в том отчета, чувствовали, что только так и надо. Вплотную друг к другу, согреваясь общим теплом.
– Нет. – Вася не отрывал взгляда от своих рук, лежавших на столешнице.
Вот этим пальцем он дотронулся!..
Следователя звали Виктором Степановичем. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, сутуловатый, с коротко подстриженными русыми волосами.
Он вздохнул, потер кончиком указательного пальца горбинку на носу и заявил:
– Тогда давайте повторим все еще раз. Вы говорите, что целый день провели вне дома и все время были вместе, так?
– Не так, – тихо сказала Алла. – Вася с детьми вышел раньше. Я обед готовила. Мы потом в парке встретились. А после этого да, вместе.
Виктор Степанович кивнул. Нехитрая уловка, которой он воспользовался скорее по привычке, едва ли не бессознательно, не сработала. Показания остались прежними. Хотя и противный случай вряд ли дал бы что-нибудь полезное. Смерть наступила не утром, когда Алла некоторое время провела наедине со свекровью, а ближе к вечеру. Конечно, оценки были приблизительными, но не до такой же степени, не с разницей в шесть-восемь часов! Вот если бы вдруг выяснилось, что муж или жена оставляли семью днем, да еще надолго. Но на это, похоже, рассчитывать не приходилось. Их перепуганные дети утверждали то же самое, и младшему следователь верил больше всего.
– Верно. – Он не стал утруждать себя извинениями за якобы случайную ошибку. – Вы пришли домой в начале девятого и обнаружили вашу мать мертвой.
– Да.
– Сердце вырезано, – раздумчиво проговорил Виктор Степанович. – В груди дыра в форме сердца, как на открытках рисуют. Кровь не вытекла. Над дырой надпись на коже: «Она не верила». Выжжена тонким раскаленным предметом. Возможно, иглой. Глаза тоже вырезаны. Крови снова нет. На лбу надпись: «Она не видела». Голова полностью лысая, не осталось ни одного волоса. Смерть… – Тут следователь запнулся.
Это уже не было тактическим ходом ради получения хотя бы крохотной зацепки. Гибель жертвы вызывала вопросы. Если судить по тому, что чудовищные раны не вызвали кровотечения, то можно было предположить, что органы убийца вырезал уже после смерти женщины. Но существовала и другая версия.
Первым на место преступления добрался наряд полиции, случившийся неподалеку. Коллеги рассказали, что до тела жертвы в области груди и возле глаз почти невозможно было дотронуться. Оно оказалось таким холодным, что прикосновение вызывало боль, словно от ожога. Но ткани при этом сохранили мягкость. Это также означало, что убили старушку уж точно не утром и даже не около полудня, а позже.
То, что тело в указанных местах чрезвычайно холодное, следователь ощутил и сам, когда прибыл в эту квартиру. Чуть позже судмедэксперт Дима, который приехал сюда вместе с Виктором Степановичем, опером Сашей и криминалистом Денисом, подтвердил, что температура тканей аномально низка.
Диму Виктор Степанович знал уже далеко не первый год и успел убедиться в том, что этот мужик в своем деле разбирается.
Однако судмедэксперт только недоуменно развел руками и сказал:
– Знаешь, ее словно заморозили, а уже потом вырезали все, что хотели. Но как это можно было сделать, не выходя из квартиры? И вот еще что, – помолчав, добавил Дима. – Зуб не дам, но есть у меня ощущение. Да, старуху заморозили, но она была еще жива, когда… – Он сделал выразительное движение рукой, словно нарезал торт. – Только не спрашивай, как такое может быть. Не знаю.
Будь на месте Димы какой-нибудь желторотый юнец, Виктор Степанович списал бы эти слова на впечатлительность. Даже Денису, матерому мужику, повидавшему за годы службы всякое, стало сильно не по себе. Но Диме можно было верить.
– Смерть наступила около шести часов вечера, – сказал Виктор Степанович. – Возможно, от переохлаждения. На входной двери следов взлома нет. Окна тоже не тронуты. Соседи ничего не видели и не слышали. – Он обвел супругов взглядом и задержал его на Васе.
Для того чтобы вот так вырезать кусок человеческого тела, требовалась сила, и немалая, каким бы острым ни был инструмент. Да, конечно, алиби. Но все же Виктор Степанович ждал, вдруг муж отведет глаза. Это, конечно, не стало бы уликой, но могло послужить подсказкой для расследования.
Вася моргнул, и он напрягся. Ну же! Однако подозреваемый – так Виктор Степанович поначалу называл всех, кто был хоть каким-то боком причастен к преступлению, – не оправдал надежд следователя.
– Так кто же мог это сделать? – заново собравшись с мыслями, тихо спросил следователь, не дожидаясь ответа, встал из-за стола, вышел в коридор и посмотрел налево, в сторону комнаты жертвы.
Нет, там больше делать было нечего. Все уже обследовано, собрано, взято. Теперь предстояло работать снаружи. Ну и про родственников не забывать, конечно же. За время работы следователем Виктор Степанович убедился в том, что в этом мире убить человека может кто угодно.
Проводив его, Вася с Аллой посмотрели друг на друга и молча двинулись в спальню. Мимо двери в комнату Елизаветы Петровны они прошли, не повернув головы, разделись, легли в кровать. Вася протянул руку, чтобы обнять жену… и бессильно уронил ее на подушку.
Кажется, ему полагалось плакать. Или хотя бы горевать. Но на душе по-прежнему было пусто. Перед глазами, заслоняя собою весь мир, снова встала дыра в форме сердечка и палец, дотрагивающийся до ее края.
Алла сама прижалась к его боку, обняла, провела рукой по груди. Вася не откликнулся, и она замерла, не делая новых попыток утешить мужа.