Волкодав. 5. Переспорить жреца (М. В. Семёнова, 1995)

5. Переспорить жреца

Меч висел за спиной, прихваченный к ножнам за крестовину «ремешком добрых намерений». Нелетучий Мыш успел уже подробно исследовать ножны и нашёл их малосъедобными, зато очень удобными для лазания туда и сюда.

Волкодав не спеша шёл по улице, и настроение у него было вполне под стать небу, сплошь затянутому серыми облаками. Вот уже битых три дня он безо всякого толку обходил ремесленные мастерские. Кузнецы, кожемяки и мостники, подгонявшие один к другому деревянные горбыли мостовой, с уважением поглядывали на его широкие плечи и покрытые мозолями ладони. Но разбойничья, как выразился Бравлин, рожа и шрамы, оставленные оружием и кандалами, раз за разом делали своё дело. Никто не спешил брать к себе бывшего каторжника, человека наверняка беспокойного, а то и опасного… да ещё венна. Волкодав знал, что всегда может разыскать седоусого старшину. Тот наверняка поможет, раз обещал. Но при мысли о том, чтобы куда-то бежать и по приказу того же Бравлина рубить какого-нибудь «вора», ни в чём, как потом выяснится, не виноватого… Нет уж.

Волкодав шёл по улице и думал о родных лесах, и делалось ему всё тошней. Дома ему хватило бы с собой простого поясного ножа, ну там – лука со стрелами для охоты. Меч, оружие воинское, в лесу не потребен. А здесь?.. После происшествия у Вароха Волкодав без меча за ворота не выходил. И ремешок, перехлестнувший рукоять, был таков, чтобы в случае чего удара не задержал.

Ещё он думал о том, как хорошо было бы приберечь оставшиеся деньжата, купить парусную лодку и уйти на ней в верховья Светыни, в коренные веннские земли… кабы не замок Людоеда, обугленные развалины которого поганили берег в самом начале пути.

Будь он, как прежде, один, он легко обошёл бы замок лесами. Со спутниками вроде Тилорна и Ниилит придётся ждать осени, когда купцы поедут из Галирада назад.

Нет, всё же слава Богам, что он был теперь не один…

Иногда Волкодаву казалось – он так и не придумает выхода. Иногда же – всё как-нибудь образуется, надо лишь чуть-чуть подождать.

Сегодня утром Тилорн в очередной раз осмотрел крыло Мыша и велел Волкодаву купить крепкого вина, убивающего заразу. Шагая вперёд, венн неспешно высматривал харчевню почище, и было ему, правду сказать, слегка жутковато. Как если бы покупка вина таила в себе нечто необратимое, вроде первого надреза ножом. Тилорн обещал, что Мышу больно не будет. Но кто поручится наверняка?..

Нелетучий Мыш чувствовал его состояние, и, не понимая причины, ластился к человеку. От этого совесть мучила Волкодава ещё больше. Наконец, облюбовав дверь, из которой вкусно пахло свежими пирожками, Волкодав нагнул голову и вошёл.

Он сразу заметил стражников, добрый десяток которых – с Бравлином во главе – расположился за столом возле двери. Молодые стражники баловались рукоборством. Закатывали рукава, утверждали локти на столе и мерились силой, ругаясь и хохоча.

Волкодаву, точно мальчишке, захотелось немного поглазеть на борцов, однако сначала следовало исполнить задуманное. Он ограничился поклоном Бравлину и сразу прошёл к стойке.

Корчмарь ему не понравился. Посмотрев на него один раз, Волкодав понял, что до Айр-Донна этому типу было далеко. Случается, человек, привыкший иметь дело по преимуществу с иноземцами, задумывается о неоглядной ширине мира и обретает мудрость, а с нею и доброту. Бывает и наоборот: иной начинает драть нос и вроде бы даже стесняться кровной родни.

И не поговоришь с таким, и путешественника, попавшего в беду, он удавится, а даром не приютит…

– Что подать, почтенный? – спросил он Волкодава.

Спросил вроде вежливо, но так, что венн сразу вспомнил и свою рубаху, залатанную на локтях, и уродливый шрам на левой щеке, и пыльные сапоги. Он сказал:

– Маленькую склянку прозрачного вина. Очень крепкого, такого, чтобы горело.

Корчмарь слегка поднял брови. То ли просьба Волкодава показалась ему странноватой, то ли веннское оканье уж очень резало слух. Так или иначе, он кивнул и скрылся в низенькой двери позади стойки.

– …жрецы Богов-Близнецов, – коснулся ушей Волкодава обрывок случайного разговора. – Проповедуют на площади. Сходим, что ли, послушаем?..

Волкодав повернулся к стойке спиной, и, облокотившись, стал смотреть, как боролись стражники. Верх держал белоголовый верзила с плечами, проходившими, должно быть, не во всякую дверь. Могучие парни громогласно подбадривали схлестнувшихся в единоборстве друзей. Кто-то вгорячах уже бился об заклад на вынутую из уха серьгу…

Седоусый Бравлин поймал взгляд Волкодава и, казалось, хотел что-то сказать, но не успел: вернулся корчмарь и с лёгким пристуком поставил на стойку изящный пузырёк, в котором плескалось с полчашки бесцветной жидкости. Волкодав вытащил пробку и понюхал. Как раз то, что надо. Любопытный Мыш тоже сунул нос к отверстию скляночки и, чихнув, брезгливо отпрянул.

– Сколько с меня? – спросил Волкодав.

– Шесть медных монет. Надеюсь, ты умеешь считать до шести, – ответил корчмарь чуть-чуть громче, чем следовало. Волкодав заметил краем глаза, что головы начали поворачиваться в их сторону. – Но я, – продолжал хозяин заведения, – с удовольствием отдам тебе даром это вино, если ты покажешь нам прямо здесь, как пьют его у вас, в веннских лесах. Поистине лишь дикарская глотка способна…

– Я бы показал, только мне оно не для питья, – медленно и очень спокойно выговорил Волкодав. – Ты человек просвещённый, знаешь, наверное, что значит «продезинфицировать»…

Развязал кошелёк и принялся отсчитывать монеты.

Судя по выражению лица корчмаря, он ждал, что лесной житель расшумится, а то и грохнет скляницу об пол, – десять стражников, надо думать, вмиг его утихомирили бы. Или вправду попытается проглотить содержимое на потеху гостям…

– Не знаешь, – удовлетворённо кивнул Волкодав. И посоветовал: – Книжку почитай, может, найдёшь где.

Аккуратно выложил на стойку одну подле другой шесть медных монет, взял пузырёк и направился к двери.

На сей раз, однако, он не смог преодолеть искушения и задержался возле стола, у которого сгрудились стражники. Один из молодых воинов сейчас же заметил:

– Ишь какой славный меч у этого венна. А драться им он, интересно, умеет?

Длинные языки немедленно завертелись:

– Да вряд ли: он, как все венны, больше дубиной…

– То-то ему нос на сторону и свернули.

Бравлин счёл за благо предостеречь молодцов:

– Потише, ребята. Что толку попусту ссориться.

Волкодав молча повернулся и пошёл прочь, а Нелетучий Мыш презрительно плюнул в обидчиков.

– Эй, венн! – немедленно раздалось сзади. – Ты куда?

Волкодав остановился. Потом не спеша повернулся к ним лицом.

– Морды вам бить пока вроде не за что, – задумчиво проговорил он, пожимая плечами. – Да только и всё слушать, что вы несёте…

Кто-то из стражников захохотал, хотя, по мнению Волкодава, ничего смешного в его словах не было. Ещё один весело бросил:

– Чего ждать, если у них бабы верховодят.

Дружный смех сопроводил это замечание, и Волкодав призадумался, не слишком ли поспешным было его замечание насчёт битья морд.

– Иди сюда, парень, – сказал ему Бравлин. – Покажи моим дуралеям, каких мужчин рожают ваши женщины.

Уйти сделалось невозможно. Волкодав нахмурился и шагнул обратно к столу.

Вообще-то венны не жаловали состязаний, полагая их лишним поводом для обид. «Если я тебя одолею – ты огорчишься. Если ты одолеешь – я огорчусь. Зачем?» Сам Волкодав одно время зарабатывал на жизнь, нанимаясь стражником, телохранителем, вышибалой в кабак. Надо ли говорить, что у каждого нового хозяина его обычно встречал отказ. И косой взгляд уже нанятого молодца. Тогда-то, вдохновлённый отчаянием, Волкодав впервые воспользовался старой, как мир, уловкой, славно выручившей его в Большом Погосте. Он стал предлагать сопернику помериться сноровкой и силой – конечно, у хозяина на глазах. Тут уж отказа не случалось. Поначалу Волкодав нередко бывал бит. И жестоко. Он не горевал. Он умел терпеть. Он учился, благо Кан-Кендарат была тогда ещё с ним. Он знал, что должен очень многому научиться, если вправду хочет вернуться домой и разыскать Людоеда…

Бравлин освободил ему место рядом с собой. Волкодав поправил за спиной меч и сел на скамью. Напротив ухмылялся тот белоголовый верзила; ладони у него были что сковородки, а правый рукав закатан выше локтя. Раздень обоих, и он выглядел бы куда внушительнее Волкодава. Венн тоже распутал тесьму на запястье. При виде кандальных рубцов сзади послышалось одобрительное «О-о-о!». Волкодава это всегда раздражало. Молокососы, близко не нюхавшие неволи, почему-то любили предстать этакими знатоками, намекнуть неизвестно на что. Дурачьё. Щенки бестолковые.

Они поставили локти на стол и сцепили ладони. Свободной рукой Волкодав на всякий случай накрыл Мыша, беспокойно возившегося на плече. Откуда было знать маленькому зверьку, что тут затевалось – безобидная возня или нешуточный поединок? Ещё укусит кого.

…Соперник Волкодава удивительно долго пристраивался и примеривался, ёрзая туда-сюда по скамье. И только когда он из румяного сделался багровым и, тяжело дыша, навалился грудью на кромку стола, венн запоздало сообразил, что молодой стражник давно уже боролся всерьёз. Просто он даже издали не видал Самоцветных гор. Не говоря уж о том, чтобы ворочать там неподъёмные глыбы. И, что гораздо важнее, не знал, на что способны люди, для которых давно истёрлась разница, жить или умереть. Волкодав вздохнул. Унижать парня ему не хотелось.

– Всё, – сказал он и распрямил пальцы.

Ещё мгновение его соперник продолжал давить что было сил. Потом до него дошло. Его ладонь обмякла, и он перевёл дух. Как показалось Волкодаву, с большим облегчением.

При виде такого чуда половина стражников пришла в большую задумчивость и умолкла. Другая половина, наоборот, зашумела: каждый рвался самолично помериться с венном.

Волкодав поднялся и перешагнул скамью, выбираясь из-за стола.

– Постой, парень, – начал было Бравлин.

Волкодав мотнул головой:

– Всё, хватит. Дел много.

На сей раз никто не напутствовал его ядовитыми замечаниями и не проезжался по поводу мужчин, которые слушаются женщин. Тем не менее Волкодаву было почти совестно. Честь племени отстаивают не в дурацком рукоборстве за корчемным столом. И силу, если есть, по каждому пустяку в ход не пускают. Оставалось утешаться тем, что он, вообще говоря, не напрашивался.

И надеяться, что всё случившееся не повлияет на лечебные свойства вина…

Выходя, Волкодав заметил краем глаза, что Бравлин покинул стол и направился за ним.

Ноги сами собой понесли его на торговую площадь, к изваянию Медного Бога. Всё-таки ему часто вспоминался седобородый жрец, с которым когда-то давно, в детстве, свела его жизнь. Послушать старика, так на всех девяти небесах не было никого великодушнее, милосерднее и мудрее его Близнецов. Он говорил о них точно отец о рано умерших сыновьях. Вот уже одиннадцать лет Волкодав тщетно силился понять, какое отношение имели Боги старика к тем злопамятным и недобрым созданиям, которыми пугали людей другие носители двухцветных одежд…

Площадь была запружена любопытным народом, но высокий рост, позволявший смотреть поверх большинства голов, в который раз выручил Волкодава.

Неподалёку от Медного Бога возвышался дощатый помост, сколоченный плотниками накануне. Перед помостом плечом к плечу стояли стражники, и за их спинами, в окружении отцовской дружины, сидела в резном деревянном кресле кнесинка Елень. Насаждение новой веры часто начинают с правителей. Что примет вождь, то рано или поздно примут и люди. А кроме того, хмыкнул про себя Волкодав, в присутствии кнесинки возмущённые горожане всё же вряд ли набросятся на жрецов и побросают их, как водилось в Галираде, с пристани в воду.

На помосте стояло несколько священнослужителей, но Волкодав первым долгом посмотрел не на них. Его внимание привлёк воин, державшийся позади жрецов и как бы ожидавший своего часа. Это был настоящий гигант, облачённый в двухцветную броню. Лицо скрывала кованая личина, повторявшая черты усатого человеческого лица и тоже разрисованная в две краски. Волкодав знал, что Ученики Близнецов весьма придирчиво отбирали воинов, достойных носить двухцветные брони. И выбирать было из кого. Наёмники слетались к ним, как мухи на мёд. Ещё бы! Платили жрецы хорошо, а кроме того, стоило надеть освящённую кольчугу, и любой удар кулака становился подвигом в святой битве за веру.

Что он тут делает? Охраняет жрецов?..

Потом Волкодав разглядел на помосте ещё одного человека. Этот был одет по-аррантски – в сандалии да тонкую льняную рубаху без рукавов, длиной по колено. Человек был примерно ровесником Волкодаву, но, в отличие от него, очень хорош собой. Вот только выглядел он заморенным и голодным; Волкодаву бросились в глаза синяки на голых ногах и подозрительные пятна на грязной рубахе. Юноша стоял неподвижно, низко опустив кудрявую голову и крепко прижимая к груди несколько толстых растрёпанных книг…

А у переднего края помоста стоял проповедник. Он тяжело дышал – видимо, только что кончил вдохновенную речь. Волкодав с сожалением понял, что опоздал. Что ж, вряд ли они приплыли сюда ради одной-единственной проповеди. Подождём, услышим ещё.

– Скажи пожалуйста, досточтимый Ученик, – заговорила кнесинка Елень. – Я, наверное, недослышала. Ты рассказывал, что твой Бог един. Как же вышло, что вы поклоняетесь Близнецам?

– Это я, в скудости разума своего, не сумел внятно выразиться, госпожа, – с поклоном ответствовал жрец. – Когда Бог решил явить себя людям, человеческая плоть была измерена и найдена слишком хрупким сосудом, неспособным вместить Его дух. И была избрана женщина, ожидавшая рождения двойни. И воссияло над нею…

Дальше Волкодав не слушал. Он ощутил, как над губой выступил внезапный пот, и торопливо провёл рукой по усам. Он никогда не забывал мест, увиденных хотя бы однажды. Лица он запоминал куда хуже. Но этот голос остался в его памяти навсегда. «Догнивай же в мерзости, ничтожный язычник…»

Нелетучий Мыш взъерошил чёрную шёрстку и негромко, но с вызовом зашипел. Всякому, кто вздумает обижать Волкодава, придётся сперва иметь дело с ним!

Волкодав снова посмотрел на арранта. Тот вдруг поднял золотоволосую голову, и взгляды их на мгновение встретились. Только на мгновение, но Волкодав вздрогнул. В зелёных глазах парня ему почудился отчаянный призыв, чуть не вопль: «Помоги!» Вопль, впрочем, тут же оборванный. Аррант знал, что выручать его было слишком опасно.

Волкодав немного подумал и начал протискиваться вперёд.

Спустя некоторое время дошла очередь до юноши с книгами. Его толкнули в спину, и он обречённо шагнул вперёд, оказавшись подле жреца.

– А вот живое свидетельство того, до какой низости может докатиться пренебрёгший священными истинами Близнецов, – указывая на молодого арранта, провозгласил жрец. – Этот человек пытался спасти от очистительного костра книги лжепророков и лжеучителей, дабы смущать и вводить в искушение умы и души непосвящённых… – Проповедник осенил себя знамением Разделённого Круга. – Вот эти книги: он сам носит их, ибо людям благочестивым грешно до них даже дотрагиваться…

– Каждое учение драгоценно! – неожиданно громко и убеждённо перебил пленник. Зелёные глаза непокорно блеснули: – Уничтожь их, и мир обеднеет!

– Учения, о которых глаголешь ты, неразумный, – что грязь на ногах, – едва ли не с жалостью покачал головой жрец. – Её трудно избежать, пока идёшь по дороге. Но прежде нежели входить в дом и ступать на прекрасные ковры, грязь следует смыть.

– Ты называешь грязью золотую пыль, по крупице собранную человеческим разумом! – не сдавался аррант.

– С каких это пор божественные истины собираются нашим разумом, тёмным и бедным? – спросил жрец.

Волкодав, успевший достичь передних рядов, только вздохнул. Когда заходила речь о какой-нибудь бредовой, совершенно невыполнимой затее, венны предлагали натаскать воды решетом, сегваны советовали вычерпать море, арранты же – переспорить жреца. Парень, похоже, забыл поговорку. А может, просто нечего было терять…

Проповедник взирал на книжного юношу со скорбью и сожалением, словно на опасно больного:

– Если к божественным откровениям подходят с убогими мерками разума, значит, можно подходить к ним и со столь же убогими мерками силы… Осмелюсь назвать это последнее даже более оправданным, ибо Боги в своём всемогуществе даруют победу не тому, кто крепче телесно, а тому, за кем правда. Вот наш воин…

Рука в красном рукаве вытянулась в сторону окованного сталью верзилы. Всё правильно, подумал Волкодав. Боги могущественны и справедливы, однако всё-таки лучше, если правдоборец сноровист, сыт и силён.

– На его благородном клинке пребывает благословение Близнецов, – продолжал жрец. – Я знаю, ваше племя чтит праведность поединка. Найдётся ли здесь кто-нибудь, кто дерзнёт…

– Найдётся! – почти сразу отозвались из толпы. К помосту уже проталкивался светловолосый детина в тяжёлой сольвеннской кольчуге. Если он чем и уступал полосатому, то ненамного.

– Я не хотела бы осквернять убийством сегодняшний день, добрый Ученик, – заметила кнесинка.

– Мы проехали уже семь городов, государыня, – с поклоном ответствовал жрец. – Наш воин всего только даст твоим подданным убедиться в могуществе истинной веры. Для этого нет нужды отнимать жизнь.

Светловолосый миновал стражников и забрался на помост. Развязав ремешок, он вытащил из ножен длинный прямой меч. Невежа, поморщился про себя Волкодав. Меч у парня был хорошей нарлакской работы, красивый и дорогой, с двумя красными камнями, вделанными в рукоять.

– Доброго слова не стоят твои Близнецы! – дерзко бросил жрецу сольвенн.

Проповедник усмехнулся:

– Посмотрим, как ты это докажешь…

И отошёл благословить своего воина на праведный бой.

Волкодав покосился на галирадских волхвов, сидевших чуть позади резного кресла кнесинки Елень. Волхвы слушали молча, с непроницаемыми лицами. Они не вмешивались в спор. Вероучений в Галираде бытовало бессчётное множество – по числу стран, откуда прибывали в город купцы, а уж съезжались сюда воистину со всего света. И никто не посягал изгонять или свергать чуждых Богов, и даже Медный Бог, аррантский Морской Хозяин, терпеливо сносил не всегда почтительное обращение…

Вот начался поединок, и Волкодав сразу понял, что противники были вполне достойны друг друга. Тяжёлые мечи невесомо порхали в крепких руках, мелькая, точно серебристые рыбки, играющие в пруду. Волкодав слышал, как неподалёку от него шёпотом переговаривались две девушки. Обеим хотелось, чтобы сольвенн изловчился и сшиб с двухцветного шлем. Вот бы глянуть, хорош ли собой?..

Волкодав внимательно смотрел на поединщиков, придерживая одной рукой кошель с деньгами. Он всегда так делал, когда оказывался в толпе.

Между тем происходившее на помосте нравилось ему всё меньше и меньше. Сначала он сам толком не понимал почему. Потом понял. И снова начал потихоньку проталкиваться вперёд.

Бой был подстроен. Подстроен от начала и до конца. Но подстроен здорово. Волкодав это заметил только потому, что сам полных четыре года немногое видел, кроме сражений и поединков.

Он ещё додумывал эту мысль, когда великан ударил. Рослый, тяжёлый телом, он был быстр. Очень быстр. Зато сольвенн как будто вообще не заметил угрожающего движения. Волкодав, которого самого тысячу раз выручала именно быстрота, распознал смертоносный замах в самом зародыше. Он видел, как вспыхнул на солнце, чертя великолепную дугу, отточенный меч. И как этот меч в последний миг обернулся плашмя, и удар, которому полагалось бы рассечь хулителя Близнецов пополам, только швырнул его на колени.

Стало тихо. Ни стука клинков, ни выкриков зрителей. Сольвенн охнул и выронил оружие. И опустил голову, униженно стоя на четвереньках. Боги-Близнецы восторжествовали.

– Лишь чистая вера святит меч воина, даруя победу! – торжественно провозгласил жрец. И обратился к толпе: – Пусть этот человек идёт с миром. Не гибели людской мы ищем, но лишь вразумления. Дерзнёт ли ещё кто-нибудь из вас сразиться с воителем, осенённым…

– Дерзнёт, – проворчал Волкодав. Раздвинул плечом обернувшихся стражников и оказался лицом к лицу со жрецом.

Тот со спокойным презрением смотрел на него с высоты помоста:

– Кто ты, восстающий на Тех, чьи имена прославлены в трёх мирах?

Не узнал, подумалось Волкодаву. Ещё он не отказался бы выяснить, почему жрец обошёл этим вопросом первого поединщика. А впрочем, не всё ли равно.

– Я молюсь своим Богам и не восстаю на чужих, – сказал он мрачно. Потом кивнул на арранта: – Скажи лучше, отдашь ты его мне, если побью твоего молодца?

Жрец окинул его оценивающим взглядом.

– Не слишком ли ты самонадеян, язычник?

Волкодав промолчал.

– Ты не победишь, – сказал жрец. – Хотя… мне ли, неприметному, судить о путях Близнецов? Победи, – тут он улыбнулся, – и твори над ним, что пожелаешь.

Волкодав кивнул и, расстегнув нагрудную пряжку, снял перевязь с ножнами. Подошёл к кнесинке и с поклоном протянул ей рукоять:

– Развяжи, государыня, ремешок.

Кнесинка Елень распутала узел и тихо сказала:

– Не погуби себя, Волкодав.

Запомнила, радостно поразился он. А вслух сказал:

– Как уж получится, госпожа.

Потом он посмотрел на то место в толпе, где только что стоял сам, и не слишком удивился, увидев там Бравлина. Волкодав сунул ему в руки ножны и скляночку с вином:

– Подержи!

Склянка могла разбиться, а к новым ножнам он ещё попросту не привык и боялся, что они ему помешают. Бравлин взял то и другое и неуверенно протянул руку к Мышу:

– Зверюшку-то…

Мыш громко щёлкнул зубами, и седоусый старшина поспешно отдёрнул ладонь. Вокруг с облегчением засмеялись. Бравлин сперва нахмурился и покраснел, но затем разгладил усы и тоже улыбнулся.

– Давай, парень! – сказал он Волкодаву. – Не посрами!

Тот уже шёл к помосту, и привычный Мыш хватался за косы, перебираясь с его плеча на затылок.

Взобравшись на возвышение, Волкодав всей шкурой ощутил взгляды толпы. Не самое большое удовольствие, когда на тебя таращится полгорода. Дикий венн, как всегда лезущий не в своё дело. Волкодав нахмурился и погнал лишние мысли прочь.

Вытащив из поясного кармашка кусок тесьмы, он повязал им лоб, чтобы пот не тёк в глаза и не мешал драться. Двухцветный воин преклонил колени, и жрец, что-то шепча, начертал в воздухе над его шлемом Разделённый Круг. Волкодав повернулся лицом к солнцу, проглянувшему в разрыве туч.

«Око Богов, Податель Всех Благ, пресветлое Солнце, – мысленно обратился он к небесному пламени. – Пускай Близнецы мирно правят теми, кто им поклоняется. Но зачем этот человек говорит мне, будто Тебя – нет?..»

Кое-кто потом утверждал, будто серебристый узор на лезвии его меча блестел удивительно ярко.

– Зови, зови своих божков, – прервал его молитву насмешливый голос жреца.

Толпа ответила обиженным гулом, а кнесинка Елень, нахмурившись, покосилась на могучих бояр, стоявших слева и справа от её кресла. Не пора ли, мол, намекнуть заезжему проповеднику, чтобы выражался учтивей?..

«Благослови мой меч, прадед Солнце, – не снисходя до перебранки со жрецом, молча попросил Волкодав. – Я хочу вызволить этого парня: ну разве дело – силой заставлять верить в Богов…»

– Он не мешал тебе, когда ты заклинал Близнецов, – бесстрашно подал голос аррант.

– Когда говорят с истинными Богами, помешать не может ничто, – сказал жрец и отступил в сторону, освобождая место для поединка.

Переспорить жреца, зло подумал Волкодав и повернулся к сопернику. Человек, способный согласиться на подставной бой, ни доверия, ни уважения ему не внушал. Но с ним по крайней мере можно поспорить на понятном языке, без зауми и словесных кудрей…

Они приветствовали друг друга взмахом меча, потом сошлись, и народ загудел снова. Двухцветный был до того здоров и могуч, что жилистый, как ремень, Волкодав рядом с ним казался щуплым подростком.

– Куда ему, – раздавалось из толпы. – Да полосатый его живьём съест!

– Мыслимо ли, против этакой силы…

Молодой аррант горестно покачал головой и крепче прижал к себе книги…

Сыт и силён, думал Волкодав, ловя и отбивая удар за ударом. Очень силён. И всегда был сыт. Вот только силушкой привык тешиться всё больше над безответными. Как этот книгочей. А когда-то, небось, был доблестным воином…

Волкодав медленно пятился вдоль кромки помоста, оценивая соперника, привыкая и приспосабливаясь к нему. Площадь за его спиной разочарованно вздыхала. И правда, мол, – мыслимое ли дело?.. Волкодав знал: на взгляд обычного человека, он выглядел куда менее проворным, чем светловолосый сольвенн. Потому что тот заранее знал, каким будет каждый удар, а он дрался по-настоящему, без подсказки, и полосатый был противником, каких поискать. Помалкивали только опытные рубаки да немногочисленные венны, стоявшие в толпе. Они-то видели: двухцветный злился и вкладывал в свои удары всё большую силу, нападал всё стремительней и опасней. Вот только цели его удары почему-то не достигали.

Потом Волкодав отчётливо услышал голос Бравлина, обращавшегося к кому-то из горожан:

– На сколько бьёмся, что венн победит?

– Никак лишние деньги завелись, старшина, – прозвучало в ответ. Волкодаву некогда было рассматривать, с кем там договаривался его нечаянный знакомец.

– Вчера жалованье получил за две седмицы, – усмехнулся Бравлин.

Собеседники начали спорить и наконец сошлись на полутора четвертях серебра, из чего Волкодав заключил, что стражники жили не бедно. Или Бравлин просто рассчитывал, что отдавать не придётся…

Двухцветный между тем свирепел. Сумасшедшему венну с великолепным мечом просто неоткуда было взяться. Но ведь взялся же. И дрался всерьёз. Очень даже всерьёз. Полосатый хорошо знал себе цену. Вдобавок он загодя усвоил приёмы, любимые галирадскими витязями, и вполне был готов если не к лёгкой победе, то к равному спору с любым здешним воителем. Белобрысый Плишка был тоже силён, но он побил бы его и в настоящем бою. Что за нелёгкая принесла сюда венна? Этот венн дрался, словно забытый Богами хулитель веры был его родным братом. И дрался мастерски! Весь натиск гиганта точно проваливался в пустоту, только на мече неведомо каким образом возникали зарубки.

Два тяжёлых клинка взлетали, кружились, ткали в воздухе стремительную паутину. Потом всё кончилось.

Полосатый злился всё больше, теряя терпение и осторожность. Каждый раз, соприкасаясь с клинком Волкодава, его меч выходил из повиновения и словно по собственной воле чертил в воздухе кренделя, норовя выскочить из ладони. Воин жрецов был готов сожрать венна живьём. Все уговоры насчёт непролития крови были давно и прочно забыты. Он убьёт этого дикаря, так унижавшего его своим мастерством. Беда только – после каждого выпада приходилось заново отыскивать венна взглядом: тот всякий раз успевал пропасть неизвестно куда. Глаза начала затягивать багровая пелена бешенства. Никогда ещё двухцветный не ведал поражения в поединке. Очередной свистящий замах канул в никуда, полосатого развернуло кругом. И прямо перед собой он увидел испуганные глаза пленного книгочея, следившего за схваткой. Из-под расписной личины донёсся сдавленный рык. Меч стремительно и кровожадно взмыл над головой…

Волкодав возник между ним и аррантом, как по волшебству. Узорчатый меч взвился в его руке, встречая страшный удар.

Веннский кузнец, живший давным-давно, не подвёл далёкого внука. Раздался звон и хруст. В руках у двухцветного осталась рукоять с обрубком в полпяди длиной. Не разобравшись в горячке, обезоруженный воин ещё попробовал замахнуться. Потом с руганью швырнул бесполезную рукоять Волкодаву в лицо.

Узорчатый меч перехватил её в воздухе – не ровен час, ещё поранит кого – и уронил наземь в двух шагах от помоста. Потом змеёй метнулся вперёд и, приподняв кольчужную бармицу, свисавшую с личины на грудь, упёрся в подбородочный ремень шлема.

– Снимай рукавицы, – негромко приказал Волкодав. Рубаха на нём промокла насквозь. Он тяжело дышал, но старался говорить ровно. Ни у кого не должно быть сомнений относительно того, кто победил.

Двухцветный, надо отдать ему должное, заколебался… Но меч Волкодава передвинулся с ремня, коснувшись податливой кожи, и в голубых глазах за прорезями личины ярость и непокорство сменились жалостью к себе. Удивительное дело, подумалось Волкодаву, до чего дорожат собственной жизнью люди, привыкшие с безнаказанной лёгкостью отнимать её у других…

Двухцветный медленно стащил одну рукавицу, потом другую. Бросил их на помост.

– А теперь шлем, – сказал ему Волкодав.

Из-под шлема появилась копна кудрявых чёрных волос, слипшихся от пота, и густые усы. Побеждённый был весьма недурён собой. Небось, в самом деле нравился девкам. Волкодав отвёл меч от его шеи и повернулся к проповеднику. Нелетучий Мыш успел вернуться на плечо и гордо раздувал пушистую грудку, считая победу по крайней мере наполовину своей.

– Так я забираю этого человека, – сказал Волкодав. И кивнул на арранта. Тот смотрел на него широко распахнутыми глазами, явно не веря случившемуся.

Волкодав низко поклонился кнесинке, спрыгнул с помоста и пошёл за ножнами и пузырьком. Бравлин встретил его широченной улыбкой: полторы четверти коня серебром были деньгами вовсе не маленькими. Аррант пугливо оглянулся на своих недавних мучителей, потом судорожно прижал к груди книги и неуклюже слез наземь следом за Волкодавом.

Толпа весело шумела и улюлюкала, отпуская малопристойные шуточки по поводу Богов-Близнецов и их слуг. Надобно думать, жрец произнёс достаточно грозную проповедь. Люди всегда рады посмеяться над тем, чем их собирались пугать.

Однако мир неизбежно перевернулся бы, если бы Ученик Близнецов позволил кому-нибудь другому оставить за собой последнее слово. Вот он торжественно воздел руки к небу, и голос, привыкший к гулкой пустоте храмов, без труда разнёсся над площадью:

– Благословенна премудрость Близнецов, прославляемых в трёх мирах, и Отца Их, Предвечного и Нерождённого! Внемлите же, маловерные, что за кару назначили Они отступнику, который предпочёл сумерки отречения свету истинной веры. Они сделали его рабом дикого варвара, коснеющего в язычестве. Может ли выпасть худшая доля еретику, мнящему себя просвещённым?..

Да, устало сказал себе Волкодав, застёгивая нагрудную пряжку и пряча в кошель хрупкую скляночку. Переспорить жреца!

Они шли по улице.

– Куда мы идём? – спросил аррант. Волкодав ответил не сразу, и юноша, метнув на грозного избавителя опасливый взгляд, сокрушённо поправился: – Куда ты ведёшь меня… хозяин?

– На постоялый двор, – проворчал Волкодав. – Вымоешься, поешь… а там оставайся или иди, не держу.

Арранту понадобилось время, чтобы переварить эти слова. Потом он нерешительно проговорил:

– Брат Хономер отдал меня тебе в…

Голос его дрогнул.

Брат Хономер, мысленно повторил Волкодав.

– Меня… Эврихом звать, – помолчав, сказал юноша. – Тебя же, я слышал… кнесинка Волкодавом назвала…

– Может, и назвала, – буркнул Волкодав. Если бы Эврих не представился сам, он нипочём не стал бы выспрашивать. На кой ему имя человека, с которым он самое позднее завтра утром распрощается навсегда. А уж своё ему открывать…

– Спасибо тебе, – говорил между тем Эврих. – Видно, не перевелись ещё благородные люди…

Замолчишь ты или нет, подумал Волкодав.

…Потом он спрашивал себя, уж не его ли злая досада сглазила Эвриха. Они были в двух шагах от гостиного двора Любочады, когда навстречу им попался прохожий: среднего роста человек с удивительно незапоминающейся внешностью, каких в любой толпе с избытком. Он миновал их, пройдя с той стороны, где шёл со своими книжками Эврих…

Сперва Волкодаву показалось, будто аррант остановился, споткнувшись. Он покосился на неуклюжего спутника… и тотчас крутанулся всем телом, оборачиваясь назад. Незаметного прохожего нигде не было видно. А Эврих неподвижным взглядом смотрел сквозь Волкодава, и на лице у него было изумление, смешанное с какой-то детской обидой. Он медленно клонился вперёд, и верхняя книга из стопки, которую он нёс, уже готова была упасть. А по низу его короткой рубахи быстро растекалась и капала на деревянную мостовую густая алая кровь.

Вездесущие мальчишки прыгали на месте, указывая за угол:

– Туда, туда побежал!..

Догнать, ошпарила Волкодава мгновенная мысль. И убить. Да, он догонит убийцу. И тот пожалеет, что родился на свет. Но вот аррант к тому времени изойдёт кровью уже наверняка.

Упасть Эвриху так и не пришлось. Волкодав подхватил его на руки. Эврих слабо застонал и затих. Кровь толчками уходила из широкой раны внизу живота. Книги в тяжёлых кожаных переплётах рассыпались по мостовой…

– Соберите! – рявкнул Волкодав мальчишкам. И сломя голову кинулся в раскрытые ворота, потом через двор. Постояльцы, попадавшиеся навстречу, в ужасе шарахались прочь.

Волкодав взлетел по всходу, прыгая через ступеньки, и с силой пнул ногой дверь. Ударившись о косяк, она отошла наружу, и Волкодав ворвался в комнату. Тилорн, стоявший у залитого солнцем окна, испуганно обернулся.

– Спаси его, если можешь, – тяжело дыша, сказал Волкодав.

Из коридора, ненамного отстав от него, появилась Ниилит. Она уже второй день трудилась на кухне, помогая то стряпухе, то судомойке. Увидев во дворе Волкодава, она сразу бросила все дела и побежала за ним. Ниилит подхватила свёрнутое покрывало, – то самое, унесённое из замка Людоеда, – и живо расстелила на полу. Волкодав опустил на него умирающего. Лицо Эвриха казалось прозрачным, губы посерели, и лишь на шее слабо трепыхался живчик.

Тилорн уже стоял подле него на коленях. Длинные пальцы учёного коснулись лба арранта – бледного, в холодных бисеринах пота.

– Спасти можно, боюсь только, мне не справиться одному, – сказал он. – Помогите, друзья…

– Что делать-то? – хрипло выговорил Волкодав.

– Обнимите меня. И ни в коем случае не разжимайте рук…

Волкодав и Ниилит бросились рядом с ним на пол и крепко обхватили его с двух сторон. Ладони Тилорна легли на окровавленный живот Эвриха, справа и слева от раны.

Сейчас будет молиться, понял Волкодав. Позовёт кого-нибудь на подмогу… Он ошибся: Тилорн молиться не стал, по крайней мере вслух. Зато у Волкодава вдруг замелькали перед глазами огоньки. Так бывает, если долго сидеть на корточках, а потом сразу вскочить. Он почувствовал, как холодеют уши и нос. Тилорн забирал у него часть жизненной силы, чтобы каким-то образом перелить её в тело Эвриха. Точно так же он, наверное, поступил и со щенком. Вот только пёсий малыш помещался на ладонях, а сегодня они пытались спасти человека.

Волкодав хотел было оттолкнуть прочь Ниилит, но для этого требовалось высвободить по крайней мере одну руку, и он не отважился.

Огоньков перед глазами становилось всё больше. Ну уж нет, подумал Волкодав, стискивая зубы и чувствуя, как бежит по вискам пот. Только попробуй мне помереть. Ещё чего выдумал. Я тебя для этого у жрецов отнимал?.. Где Правда ваша, Боги?.. Почему всякий говнюк, напяливший жреческое облачение, может от вашего имени…

– Всё, – слабым и бесконечно усталым голосом выговорил Тилорн. – Если это не помогло… Ниилит, девочка моя, посмотри…

Волкодав открыл глаза. К его ужасу, рука учёного, перемазанная запёкшейся кровью, слепо шарила в воздухе. Ниилит схватила её своими двумя.

– Посмотри, как он, – попросил её Тилорн.

– Ты… – начала было она, но Тилорн перебил:

– Со мной ничего не случится. Взгляни, как его рана.

Ниилит склонилась над Эврихом. Вдвоём с Волкодавом они приподняли арранта и стащили с безвольного тела рубаху. Волкодав отметил про себя, что Эврих дышал уверенно и ровно, и губы из серых сделались просто бледными. Аррант выглядел голодным, измученным и ослабевшим, но никак не умирающим. Волкодав нахмурился. Может, это пережитое напряжение шутило с ним шутки, давая увидеть то, что ему хотелось увидеть?.. Ниилит проворно размотала набедренную повязку арранта. Нагота больного мужчины для неё мало что значила.

Широкая рана, только что зиявшая в тощем животе Эвриха, почти затянулась. Глубокая царапина, слегка сочившаяся сукровицей, – и ничего больше. Если не считать отпечатков ладоней Тилорна, выделявшихся на бледной коже, как два красных солнечных ожога. Шкурка слезет, решил про себя Волкодав…

Он обернулся к учёному, и весьма вовремя: тот потихоньку оседал на пол. Волкодав сгрёб его в охапку и ощутил немалое искушение влепить горе-чародею какую следует затрещину. Как ни смутно было для него сделанное Тилорном, он понял одно: прежде чем прибегнуть к жизненной силе друзей, мудрец вычерпал свою собственную чуть не до дна.

– Ты что над собой учинил?.. – зарычал Волкодав. Видят Боги: будь он вполовину так зол во время поединка с двухцветным, лежать бы тому на помосте разрубленным на сорок девять кусочков. – Я тебя спрашиваю! Опять ослеп?..

– Нет. То есть я… – оправдывался Тилорн. – Несколько дней, и я буду в порядке…

– Сейчас, – сквозь зубы сказал ему Волкодав. – Ты сделаешь это сейчас.

Больше всего он боялся, что Тилорн скажет нет, и этим всё кончится. Тилорн ведь не из тех, кого можно заставить.

– Потом… – просящим голосом ответил учёный, безуспешно силясь разжать на своих плечах пальцы Волкодава. – Потом… Когда ты выспишься и как следует поешь…

– Я сказал, сейчас, – повторил Волкодав. Он знал, что делает глупость, что Тилорн был прав… что такими делами тоже лучше заниматься, когда сыт и силён… Но ничего с собой поделать не мог. Только подумать, что едва начавшего оживать Тилорна снова ждала беспомощная слабость… слепота… – Я сказал, сейчас!

Если он что-нибудь понимал в людях, Тилорну стало стыдно. Сообразил, наверное, что заставлять друзей заново возиться с бессильным – это уж слишком. Слабые пальцы оплели запястья Волкодава… Когда-то на руках у Серого Пса умирал человек, которого венн считал своим другом. Тоже, между прочим, аррант. Умирал, замученный непосильной работой и рудничным кашлем, выевшим лёгкие. Как же молил Богов Серый Пёс, упрашивая взять частицу его силы и отдать двадцатилетнему старику, так и не посмотревшему перед смертью на солнце… Он и сам кашлял после побоев, но умирать не собирался. И, уж конечно, ни лечить волшебством, ни с небесами разговаривать он не умел до сих пор. Но допустить, чтобы Тилорн… чтобы он опять…

На этот раз он не стал зажмуриваться и увидел, как мало-помалу прилила краска к бледным щекам Тилорна, как начали разгораться живым светом глаза. Сам он, кроме нарастающей слабости и холодка в позвоночнике, ничего особенного не ощущал. Видно, Тилорн до смерти боялся ему повредить. Вот сейчас он откроет рот и скажет: «Всё, хватит». Поняв это, Волкодав покрепче стиснул его запястья и напряг, как умел, волю, силясь перелить, передать Тилорну… неведомо что…

– Всё, хватит, – тихо проговорил Тилорн. – Я же не упырь какой-нибудь.

И отпустил руки.

– А ну встань, – велел Волкодав. – Пройдись.

Тилорн послушно поднялся, шагнул к окну и вернулся.

– Ты и с самого начала так мог? – сидя на полу, спросил Волкодав. Вставать ему не хотелось. – Что же ты сразу-то?..

– Я… – замялся Тилорн. – Я не счёл удобным…

– Предпочёл ехать на мне верхом, – хмыкнул Волкодав.

Тилорн сперва смутился и покраснел, но потом мотнул головой.

– Я думаю, друг мой, – сказал он, – это отняло бы у тебя куда больше сил, нежели обуза моего бренного тела.

Волкодав презрительно скривил губы. Вставать с полу ему, однако, по-прежнему не хотелось. Собственно, он даже не был вполне уверен, что сумеет подняться. Последний раз с ним было подобное, когда он выбрался из замка Людоеда – с помятыми рёбрами и в пузырях от ожогов. Тогда ему тоже хотелось только одного… закрыть глаза и спать, спать…

Внезапная мысль обожгла его: если с ним такое, то что же с Ниилит?.. Он разодрал успевшие склеиться веки. К его удивлению, Ниилит была на ногах и бодро сновала по комнате. Он услышал, как в дверь постучала детская рука, и повернул голову. Ниилит приоткрыла дверь. В щели мелькнули сразу три любопытные мальчишеские рожицы, но жадное любопытство мгновенно стёр ужас. Дети любят страшные сказки, любят, чтобы их слегка попугали. Но когда страшное приключается в жизни… Книги тяжело бухнули об пол, и топоток босых пяток стремительно удалился по коридору. Потом послышался голос Авдики. Молодой сегван помог Ниилит собрать книги и внёс их в комнату. Внутренность комнаты больше походила на поле брани, но Авдике было не привыкать. Ниилит схватила тряпку и исчезла за дверью. Подтирать побежала, сообразил Волкодав. Там же всюду пятна – и по всходу, и во дворе, и на мостовой… Авдика проводил девушку глазами.

– Да нет, ничего, – донёсся голос Тилорна. – Теперь им обоим только выспаться и…

Во сне всё воспринимаешь как должное, и Волкодав не особенно удивился, увидев себя самого. Однако потом разглядел, что на том, другом, была больно уж смешная одежда: сплошь кожаная, не разделённая на штаны и рубаху, да к тому же неподпоясанная.

– Ну? – усмехнулся неведомый гость. – Узнаёшь?

Волкодав молча смотрел на него, не зная, как отвечать. И надо ли вообще отвечать.

Тот вздохнул, сделал какое-то движение… и перед Волкодавом оказался его меч, вдетый в новенькие кожаные ножны.

– Теперь узнаёшь? – снова делаясь человеком, поинтересовался меч.

Волкодав только и нашёлся спросить:

– Почему ты похож на меня?..

– А на кого мне, по-твоему, походить? – хмыкнул тот. – На Жадобу?.. – Подумал и добавил: – Если хочешь знать, мы с тобой похожи. Я тоже долго жил под землёй.

– Тебя положили в могилу? – сразу угадал Волкодав. – Кем он был?

Меч скрестил ноги, устраиваясь поудобнее.

– Он был сыном большухи рода Ежа. В двенадцать лет ему нарекли имя, и они с отцом поехали в род Скворца – просить бус у дочери тамошней госпожи. Она той весной как раз вскочила в понёву…

Волкодав вспомнил беленькую девочку, одарившую его искристой хрустальной горошиной, и улыбнулся. Ей, малявочке, выткут понёву ещё годика этак через три. Тогда и придёт ей пора дарить ясную бусину тому, кто достоин. Вспомнит ли она случайную встречу в «Белом Коне»? Или послушает мать, которая наверняка скажет ей, что та бусина не считается? А может, всё-таки не позабудет старую яблоню и Серого Пса, которого не надо было бояться?

Когда-нибудь он разыщет её…

– Ежонок понравился Скворушке, – продолжал меч. – Их хорошо принимали. Но на третий день в деревню забежал бешеный волк. Ежонок был крепким и храбрым парнишкой. Он оборонил девочку и ударил зверя ножом, но тот успел его укусить.

Волкодав молча кивнул. Он видел бешеного волка и помнил, как сам чуть не умер от страха.

– Он умер, и Скворушка взяла в мужья его брата, – сказал меч. – Потому что теперь у них знали, кто такие Ежи. Но прежде оба рода послали к великому кузнецу и попросили выковать меч, которого незачем было бы стыдиться и кнесу.

Лучшими кузнецами всегда были мы, Серые Псы, подумал Волкодав.

– Лучшими кузнецами тогда были Серые Псы, – сказал меч. – Они даже не ставили на мечах своих клейм: знающему человеку и так было ясно, кто выковал. Так я появился на свет. Меня похоронили вместе с Ежонком, и я пролежал под землёй двести лет. Могилу разорил Жадоба, и в его руке я впервые попробовал крови.

Он произнёс это с таким отвращением, что Волкодав не удержался и сказал:

– Все мечи проливают кровь.

– Мечи исполняют то, для чего их ковали, – прозвучало в ответ. – Меня сделали для того, чтобы я отгонял зло.

– Я тоже дрался тобой, – заметил Волкодав. – Может, мне тебя… назад отнести?

– Тот курган для меня – как для тебя твой прежний дом, – ответил меч. – Ты ведь не будешь больше там жить… Жалко, не я могильному вору пальцы отсёк, – добавил он со вздохом. – Ладно, спасибо Создавшим Нас и на том, что дерёшься ты не хуже других…

Волкодав промолчал.

– Мы, мечи, не любим неправедных рук, – сказал его удивительный собеседник. И вновь принял своё истинное обличье, но голос, звонкий голос узорчатой стали, продолжал звучать: – Ты сам видел, как я бросил Жадобу. А тебя не покину, пока ты меня бесчестить не станешь…

Всё расплылось. Волкодав перевернулся на другой бок, и никакие сны его больше не посещали.

Ещё не проснувшись толком, Волкодав понял, что остался в комнате один. И ещё, что час был не ранний. Пахло стряпнёй, доносился скрип половиц, голоса, чей-то смех, время от времени – лай собак и крик петуха. Жизнь гостиного двора шла своим чередом.

Вставать до смерти не хотелось, и Волкодав позволил себе редкое удовольствие: несколько блаженных мгновений между бодрствованием и сном…

И тут же на него навалился кашель.

Он сел, торопливо вскидывая ладони к лицу, и сразу подумал, что вчерашняя самонадеянность грозила дорого ему обойтись. Это был совсем не тот кашель, которым наказывает человека случайно подхваченная простуда. Это подавала голос рудничная сырость и темнота. Волкодав знал: ещё год-два на каторге, и лежать бы ему где-нибудь в отвалах, на вековечном горном морозе. Ему повезло, Боги вывели его на свободу. Но те, чьё искусство отогнало от него смерть, предупреждали, почти как кнесинка Елень: побереги себя, Волкодав. Он только кивал. Дел в жизни у него оставалось немного. Стать воином. И разыскать Людоеда. А дальше…

Он провёл рукой по губам и посмотрел на ладонь. Ладонь была чистая. Пока.

Стало быть, вчера он всё-таки надорвался. Причём по собственной глупости. Дрался на поединке. Помогал колдуну тащить с того света раненого арранта. Приводил в божеский вид самого колдуна. И всё в одно утро. Жаловаться не на кого.

Нелетучий Мыш спрыгнул с насеста, которым служил толстый деревянный гвоздь, и жалобно запищал, прижимаясь к груди Волкодава. Венн усмехнулся и погладил зверька, пытавшегося поделиться с ним теплом. Совсем как когда-то.

– Вот так, – сказал он Мышу. – Надо будет крыло тебе поскорее поправить.

Как он и ожидал, Тилорн с Эврихом и Ниилит обнаружились внизу. Они сидели за столиком возле окна, распахнутого на залитый солнцем двор, и о чём-то увлечённо беседовали. Щенок лежал на полу у ног Ниилит. Волкодав кивнул и вышел наружу.

Он мылся с остервенением, раз за разом обливаясь холодной колодезной водой и докрасна надирая кожу обтрёпанным полотенцем. Потом вернулся в корчму.

– Ели? – остановившись у стола, спросил он своих.

– Спасибо!.. – хором отозвались Ниилит и Тилорн. Эврих нерешительно улыбнулся. Он ещё не взял в толк, как вести себя с Волкодавом.

Венн ссадил Мыша на стол и направился к стойке. Когда-то он долго раздумывал, позволительно ли пускать зверька на стол, почитавшийся у его народа Божьей Ладонью, или следовало кормить его на полу. Потом насмотрелся, как в придорожных кабаках эту самую Ладонь били спьяну кулаком, царапали ножами, а то и попросту оскверняли… и решил, что от чистоплотного маленького Мыша ей уж точно никакой обиды не будет. Да и не с Божьей ли Ладони питалась всякая живая тварь…

Служанка за стойкой стояла к нему спиной, облокотившись на гладкую вощёную доску и болтая с судомойкой, выглянувшей передохнуть.

– Лес привезли с Зелёных Озёр, – поясняла она подруге, видимо, пересказывая слышанное от кого-то из постояльцев. – Гуляют, говорят, страсть! Хоть бы нас обошли. Возчики тамошние…

Волкодав порылся в кошеле и негромко сказал:

– Сделай милость, красавица, покорми.

– Господин не показывался с позавчерашнего утра, – поворачиваясь к нему, игриво хихикнула розовощёкая молодая служанка, и Волкодав запоздало сообразил, что проспал почти двое суток. – Господин, наверное, был занят чем-нибудь… весьма утомительным…

– Дай кружку молока, если есть, – сказал Волкодав. – Ещё кусок хлеба и блюдце.

– Может быть, яичницу с салом? – спросила служанка.

При мысли о пузырящихся яйцах и сале, жарко шкворчащем на сковороде, у Волкодава потекли слюнки. Он мысленно взвесил свой кошелёк. Деньги, что отсчитал ему Фитела, таяли медленно, но неотвратимо.

– Молока и хлеба, – повторил он. – На два медяка.

Держась за край когтистыми сгибами крыльев и опустив мордочку в блюдце, Нелетучий Мыш уплетал любимое лакомство: хлеб, размоченный в молоке. Волкодав жевал свою краюху, запивая из кружки. Он очень любил молоко. И всегда вспоминал, как впервые вволю напился его, выйдя из рудника. Молоко было замечательное, с роскошных горных лугов, – парное, целебное, жирное. Но что после этого делалось в его животе, отвыкшем от человеческой пищи!..

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Тилорн.

Волкодаву не надо было смотреть в зеркало. Он сам знал, что выглядит скверно. Он пожал плечами. Врать он так и не выучился, а значит, разговор следовало направить в другое русло. Он приподнял пальцем дальний край блюдечка, чтобы Мышу было удобней, и сказал:

– Иголку с ниткой я купил, вино принёс. Когда шить будешь?

Тилорн провёл рукой по бороде, и Волкодав отметил про себя, что ногти у него на пальцах почти совсем отросли. Тилорн подумал и кивнул:

– Пожалуй, хоть сегодня.

Волкодав молча кивнул в ответ. Не сознаваться же, что глубоко в животе вдруг стало пусто и холодно.

– Позволь спросить… – осторожно кашлянул Эврих. – О каком шитье идёт речь?

– Речь идёт о том, чтобы вот этот маленький храбрец снова начал летать, – сказал Тилорн. – У него, если ты заметил, крыло порвано. Сейчас доест, и я тебе покажу.

Мыш вправду не выносил, когда его беспокоили за едой. Но вот с блюдца исчезла последняя капелька, и зверёк благодушно позволил учёному растянуть на столе покалеченное крыло. Тилорн стал водить пальцем по разорванной перепонке, объясняя Эвриху, каким именно образом он собирался перекроить и составить лоскутки кожи. Эврих слушал внимательно и с явным знанием дела, только время от времени напряжённо хмурил блестящие золотистые брови.

– Просвещённейший Аледан, – заметил он наконец, – советует умащивать раны, во имя скорейшего их заживления, мёдом.

– Особенно старые и неизлечимые, – вдруг подала голос Ниилит. От волнения саккаремский акцент был заметней обычного. – А к только что нанесённым Зелхат Мельсинский советует прикладывать свежую печень, дабы ток крови не распространил лихорадку по всему телу…

Она выпалила это единым духом и смущённо покраснела. Волкодав посмотрел на Эвриха и увидел, как на его лице промелькнула тень раздражения. Стоит ли, дескать, пригожей юной девушке встревать в разговор двоих учёных мужей? Девушки должны быть красивы. И хватит с них.

Потом раздражение пропало, сменившись изумлением и любопытством.

– Тебе знакомо имя великого Зелхата, дитя? – спросил Эврих. – Но откуда?..

Ниилит залилась румянцем гуще прежнего и даже придвинулась поближе к Тилорну, рядом с которым сидела. Не ко мне, подумал Волкодав, сидевший по другую сторону. К Тилорну. А если бы перед ней был не безобидный учёный спорщик, а настоящая опасность?.. Что-то подсказывало Волкодаву, что и в этом случае она кинулась бы к Тилорну. И, пожалуй, заслонила бы его собой. Вот только Тилорн вряд ли это позволил бы. Мудрец обнял девушку за плечи, и его движение никто не назвал бы чисто отеческим.

– Я читала книги благородного Зелхата… – чуть слышно выговорила Ниилит.

– Наверное, что-нибудь из «Родника Исцеления»? – допытывался Эврих.

– Да, и эту тоже…

Тилорн улыбался с такой гордостью, как будто это он сам научил Ниилит грамоте и приохотил её к книгам. Книги, подумал Волкодав, молча слушая, как увлечённо болтали между собой три спасённых им человека. Сам он ни одной книги в своей жизни не прочитал. А они? Штук по десять каждый, наверное. Может, даже и больше. Из вежливости они говорили по-сольвеннски, но Волкодав, знавший этот язык не хуже своего родного, в скором времени потерял нить разговора, а потом и вовсе перестал что-либо понимать.

Глубоко внутри, точно хищный сом под корягой, пробудилась глухая обида. Так, наверное, обижается юный отрок, когда могучий боярин, прошедший сотню сражений, небрежно выбивает у него из руки меч и спешит сойтись в потешном поединке с равным себе по искусству.

Нелетучий Мыш лежал кверху брюшком, нежась под ласковыми и осторожными руками людей. Волкодав поставил кружку на стол и ушёл на крыльцо. Странно. Он никогда не завидовал богачам и знатным вельможам, у которых ему доводилось служить. Зато этим троим, которых он, вообще говоря, одевал и кормил… он был едва ли не зол на них оттого, что они запросто рассуждали о чём-то, ему решительно недоступном…

Спустя некоторое время сзади пискнула дверь, и на крыльце появился Эврих.

– Куда же ты ушёл, благородный варвар? – весело спросил он Волкодава. – Тебе, верно, показался неинтересным наш разговор?

Волкодав не ответил, но у той его половины, которая считала себя собакой, шевельнулась на загривке щетина. Эврих глубоко, с наслаждением вздохнул и сел рядом с ним на тёплые, удивительно гостеприимные доски.

– Какой человек!.. – проговорил он и положил руку Волкодаву на колено. – Если бы ты только знал, варвар, какому светочу знаний тебе выпало счастье служить!.. Подобные умы приходят раз в пятьсот лет, чтобы оправдать существование мира…

Волкодав опять промолчал, неприязненно поглядывая на руку Эвриха на своём колене. Тот ничего не видел и не замечал, вдохновенно продолжая:

– …И подобного человека дремучий дикарь держал в клетке и всячески истязал! Друг мой варвар, ты не знаешь, что такое неволя и пытки. Моли же своих Богов, чтобы тебе никогда…

– Почему ты называешь меня варваром? – мрачно спросил Волкодав.

Эврих оторопело умолк.

– Я… – Он заметно смутился, на скулах выступил неровный румянец. – Поверь, я ничего плохого… Я аррант, а у нас принято называть этим словом всех, кто не принадлежит…

– Ну да, – по-аррантски, со столичным выговором сказал ему Волкодав. – А также тех, кто принадлежит, но горазд только драться, пить вино и бегать за женщинами. Я не прав?

Эврих неподдельно изумился:

– Где ты так овладел нашей божественной речью?..

Волкодав не ответил.

Эврих поёрзал на месте, помолчал и наконец предложил извиняющимся тоном:

– Хочешь, я тебя читать научу?

– Нет! – сказал Волкодав. Эврих не удосужился для начала спросить его, был ли он грамотен. Ниилит с Тилорном он этого тоже, между прочим, не говорил.

Эврих тяжело вздохнул, помолчал ещё какое-то время, потом поднялся.

– Я, наверное, злоупотребил твоим гостеприимством, благородный воитель, – проговорил он негромко. – Я надеюсь, ты позволишь мне забрать с собой книги…

Волкодав поднял голову и хмуро посмотрел на него снизу вверх.

– И далеко собрался? – спросил он арранта. – До первого угла? Или до второго?

– Я учился воинскому искусству, – обиженно выпрямился Эврих. – Я умею…

Волкодав не спеша поднялся и отряхнул кожаные штаны.

– Давай, – сказал он. – Показывай, что умеешь. Если живот не болит. Сойдёшь мимо меня с крыльца – отпущу.

…Давай, давай, думал он, разглядывая переминавшегося арранта. Отощал в плену у жрецов и наверняка ослаб, но сложен отменно. Сразу видно, этот народ не только поколениями воспевал телесную красоту, но и старался облагородить дарованное природой…

Волкодав попробовал мысленно сравнить себя с Эврихом и нашёл, что они различались примерно так же, как пушистый домашний любимец – и лютый цепной зверь, которого боится даже хозяин. Кудрявый беленький пёсик тоже может попасть в беду, исхудать и завшиветь. Но подкорми его, расчеши, приласкай – и он прежний. А ведь, казалось бы, и клыки есть, и когти на лапах…

Эврих нерешительно двинулся вниз, перешагнул ступеньку и попробовал оттолкнуть Волкодава с дороги. Венн вскинул руку, и его пальцы несильно ткнули Эвриха в шею, по обе стороны горла.

– Никуда ты не пойдёшь, – безразлично проговорил Волкодав. – Ты убит.

Возле крыльца, радуясь дармовому развлечению, уже стояло несколько любопытных.

– Как это убит?.. – отшатнулся аррант.

Волкодав пожал плечами, не убирая руки.

– А как по-твоему, что будет, если я хорошенько сожму? А потом дёрну к себе?

Эврих слегка позеленел и попытался отвести его пальцы. С таким же успехом он мог бы двигать стену.

– Это нечестно, – обиделся он. – Я не успел…

Волкодав кивнул.

– Скажи это убийце, который там тебя дожидается.

Эврих закусил губу. Венн был прав, но сдаваться юноша не собирался. К тому же он действительно знал кое-какие ухватки. Если бы вместо меня перед ним стояло соломенное чучело, подумалось Волкодаву, этому чучелу, вероятно, пришлось бы несладко. Он поймал мелькнувшую руку Эвриха и, обхватив кисть, слегка повернул её внутрь. Аррант тихо ахнул и согнулся в три погибели, уложив голову на сгиб свободной руки Волкодава.

– Опять убит, – сказал венн. В настоящем бою у Эвриха уже трещали бы позвонки. Волкодав выпустил арранта и усмехнулся: – Хоть бы через перильца высигнул, что ли. А то прёшь напролом, как…

Он не особенно ждал, чтобы Эврих поспешил воспользоваться советом. Но тот сразу стрельнул глазами в сторону и тем себя выдал.

Молоденькая служанка, выглянувшая из дому, сперва испугалась, потом прыснула смехом: красивый молодой аррант застыл в нелепой позе, пригвождённый к резным перильцам жёстким коленом Волкодава. Венн посторонился, давая девушке пройти, и не спеша выпустил Эвриха.

Тот чуть не плакал от бессильной ярости и унижения.

– Хватит? – спросил Волкодав. – Или ещё куда-нибудь идти собираешься?

– Ты… – задохнулся Эврих. – Ну да, ты сильней… И думаешь, что от этого…

Ага, сильней, подумал Волкодав. Причём намного. А ещё я быстрей. И выносливей. И драться учён. Именно поэтому они до тебя не очень-то доберутся…

– Поди к хозяйке, дров ей наколешь, – сказал он вслух. Добрый труд и сытная еда – вот что, по его понятиям, нужно было арранту.

Эврих с ненавистью выкрикнул ему в лицо:

– Не пойду!

Повернулся и убежал в дом.

Волкодав вздохнул и пошёл рубить дрова сам. Нравились они с Эврихом друг другу или не нравились, а лишний рот следовало кормить.

Он встал возле колоды так, чтобы одновременно видеть ворота и дверь, и принялся за работу. Никто не войдёт во двор незамеченным. И не выйдет. Ещё не хватало, чтобы аррант, оскорбившись, в самом деле сбежал. И остался валяться где-нибудь под забором, получив в живот ещё один нож. Или стрелу в затылок…

Насчёт чёрного хода, ведшего через кухню, Волкодав не беспокоился: по заднему двору днём и ночью разгуливала злющая и очень чуткая псица. Сам он подружился с нею сразу и прочно. Он умел, как учили в его роду, мысленно облекать себя в пёсью серую шкуру. Благодаря этой способности самые злые собаки на него не только не бросались, но даже не лаяли, угадывая вожака. Бывало и так, что он собакам приказывал, и они понимали…

…А может, я ему мстил, спросил себя Волкодав. За то, что пришлось надсесться, спасая жизнь обормоту. За то, что он умеет читать, а я не умею. Шибко умный, мол… И вообще, не забывай смотри, что ты мне по уши… что я тебя от жрецов… что ты у меня вот где сидишь…

Волкодав поставил очередной чурбак на колоду и взмахнул колуном.

А ну его, подумал он затем, уворачиваясь от неудачно отлетевшего полена. Пускай думает что хочет. Не буду я ничего ему растолковывать. Да и не растолкую, всё равно не поймёт. Я одним способом только убеждать умею… Но со двора ты у меня не пойдёшь. Никуда не пойдёшь.

Дверь скрипела, открываясь и закрываясь, люди входили и выходили. Когда на крыльце появился Эврих, Волкодав не бросил работы. У арранта в руках не было книг. Значит, решил всё же остаться.

Он несколько удивился, когда Эврих пошёл прямо к нему. Стараясь не глядеть на Волкодава, молодой грамотей поднял второй колун и поставил на свободную колоду чурбак. Если Волкодав что-нибудь понимал, вид у Эвриха был немного пристыженный. Кто его вразумил? Ниилит, Тилорн, Авдика или сама госпожа Любочада, выглянувшая из кухни?.. Волкодав не стал интересоваться.

Наколов десятка два поленьев, Эврих положил колун, тоскливо посмотрел на свои руки и присел передохнуть. Волкодав продолжал работать. От его ладоней могли приключиться мозоли у топорища, но никак не наоборот. Они с Эврихом так ничего и не сказали друг другу.

Конец ознакомительного фрагмента.