Глава 5
Трое суток морская стихия жестоко «играла» с попавшим в ее крепкие лапы маленьким суденышком, бросая его с волны на волну, или опуская в образовывавшиеся между волнами ямы. В этих случаях шхуна днищем с размаху ударялась о воду, и создавалось впечатление, что она попала на что-то очень твердое. А через некоторое время, переваливаясь с борта на борт, она поднималась на очередную волну, чтобы снова рухнуть в водяную яму.
Приближение шторма определяется не только по падению давления. Первая волна перехлестнувшая через борт – это его визитная карточка. Теперь трудно сухим пробраться с бака на корму. А через полчаса палубы уже совсем не видно под клокочущей водой и трудно разобраться, где кончается судно и начинается океан. Шхуна то зарывается носом в волны, то становится на дыбы. Волны яростно разбиваются о борт и тысячами брызг перелетают через надстройки.
Двери и иллюминаторы накрепко задраены и кажется не осталось ни одной щели, куда может проникнуть вода, но она все же находит только ей известные пути. Просачивается через потолок, течет тонкими струйками по переборкам. Она всюду: соленая и въедливая. Из машинного отделения сообщают, что вода попала на распределительный энергощит, следом пришло сообщение, что залило кормовую лабораторию и агрегатную и нужна срочная помощь. Все бросаются вниз промывать спиртом приборы и протирать их насухо.
Шхуну бросает на волнах из стороны в сторону и создается впечатление, что она остервенело отплясывает под аккомпанемент взбесившихся волн какой-то дикий танец. Палуба убегает из-под ног, а все вещи вдруг приобретают способность двигаться, падать, греметь и трещать. Даже кровать норовит сбросить тебя на палубу, и ты должен крепко держаться руками за ее спинки. И нужно быть настоящим акробатом, чтобы передвигаться по ускользающей из-под ног палубы.
Ходить вообще не хочется. Хочется лечь и забыть обо всем на свете. Всего в двадцати сантиметрах от уха в борт шхуны гулко бьет волна, корпус дрожит и, кажется, что он вот-вот развалится. За время длительной стоянки организм отвыкает от качки и надо некоторое время, чтобы он опять к ней привык. Через двое суток морская болезнь проходит, и первыми это чувствуют работники камбуза: в столовой и кают-компании просят добавки.
Шторм все усиливается, радист не покидает радиорубки и передает капитану неважные вести: несколько пароходов подали сигналы бедствия, на пути шхуны очередной тайфун, следом идет второй и он уже приближается к южной части Японии. Тайфуны – это тропические циклоны, возникающие над океаном и приэкваториальной зоне Тихого океана. В Атлантическом океане они называются ураганами. Исследованиями тропических циклонов занимаются многие ученые мира, но причины их возникновения до сих пор не ясны.
Тропические циклоны зарождаются в летнее время, и максимальное их количество падает на август-сентябрь. Скорость ветра в районе циклонов иногда достигает двухсот километров.
Берега были далеко и локатор до них на доставал, звезд и солнца на покрытом тяжелыми облаками небе не было видно, и определить точное местонахождение шхуны не представлялось возможным. Оставался только один старый способ определения места судна – по счислению. От последнего точного местонахождения судна прокладывался курс следования и с учетом скорости ветра, подводных течений и волнения моря каждую вахту определяли относительное местоположение судна. Скорость и направление ветра вахтенные матросы замеряли специальным прибором анеометром каждые полчаса, а данные о подводных течениях брали из лоции – морском справочнике.
Учитывая, что судно практически не имело хода, а учесть все элементы морской стихии, влияющие на местоположение судна, было весьма затруднительным, точное определение откладывалось до улучшения погоды или приближения к берегу. Особенно это относилось к тем случаям, когда плавание вдали от берегов продолжалось более месяца.
И, тем не менее, это относительное счисление плюс богатая морская практика позволяла морякам примерно определять положение судна в безбрежном океане. А когда облака рассеивались и на небе показывались долгожданные звезды или солнце, все штурмана, включая капитана, выходили на крылья мостика с секстанами в руках, «хватали» высоты нескольких звезд, возвращались в рубку, засекали точное время «взятия» звезды по судовому хронометру и затем с помощью специальных астрономических таблиц решали задачи и получали точное местоположение судна. И опять же, оно было относительное, так как определение места с помощью небесных светил было связано с последним местом, полученным по счислению.
По сложившейся веками традиции, каждый из штурманов сохранял на карте свою точку, полученную во время астрономических наблюдений, и только приближающийся берег мог разрешить извечный спор: чье место-определение (обсервация) было точнее. Как правило, разброс был небольшой и опять же, как правило, самым точным определением оказывалось капитанское – сказывалась большая морская практика.
На четвертые сутки морской бог решил, что довольно потрепал моряков, ветер стал стихать, волны успокоились, и команда вздохнула свободно. Но эта свобода продолжалась совсем недолго: прозвучала команда «аврал» и все опять ринулась на постановку парусов.
Шхуну все еще покачивало, брызги волн падали на палубу, обдавая моряков с головы до ног мелким дождем, но после жестокого шторма настроение у всех поднялось и они с энтузиазмом накинулись на постановку парусов.
За штормовые дни бушприт покрылся мокрой солевой корочкой, и передвигаться по нему было скользко, но Виктор, подхватив страховочный пояс, пулей пролетел двенадцатиметровое расстояние. Закрепив страховочный пояс, и практически повиснув над морской пучиной, он стал расправлять и крепить первый кливер, который сначала весело затрепетал на ветру, но через несколько минут его обтянули, он наполнился ветром и пришел в рабочее состояние. Второй кливер чуть позади, ставил напарник Виктора – Манохин. Все это время они «в раскоряку» балансировали на скользком бушприте в десятке метров от носовой части шхуны, временами висели на страховочных поясах над все еще бушующими волнами. Мышцы рук ныли от непосильного напряжения и когда они оказались на палубе, то почувствовали себя как в раю: не надо было балансировать на рее и бояться, что сорвешься в воду.
Покончив с кливерами, Виктор с напарником поставили и закрепили более крупный парус – стаксель, находящийся за кливерами, и, опять балансируя на скользком бушприте, вернулись на бак шхуны помогать ставить паруса на остальных мачтах.
В море не бывает так, чтобы после сильного шторма сразу все успокоилось – нужно время, чтобы стих ветер и волны перестали бить в борт судна. Однако ждать, когда ветер стихнет окончательно, и море успокоится нерационально – ведь надо идти вперед, поэтому, несмотря на все еще довольно крепкий ветер и высокие волны, капитан решил ставить паруса.
Чтобы уменьшить парусность, он решил не ставить трисели – верхние паруса на мачтах, а ограничиться основными парусами. Площадь парусов, например, бри-фока на фок-мачте, была около 120 квадратных метров, и управляться с ним было весьма трудно, так как ветер надувал парусину и вырывал ниралы и шкоты из рук моряков. В таких случаях на помощь закрепленным за мачтой матросам приходила остальная команда и восемь, а то и десять пар рук с трудом поднимали парус.
Наконец, с постановкой парусов было покончено, экипаж, мокрый, но довольный, покинул палубу, а матросы по штатному расписанию заступили на вахту. И опять им пришлось напрягать мышцы, удерживая колесо штурвала, которое норовило вырваться из рук после каждого удара волны в перо руля.
На пятые сутки море почти успокоилось, ветер стих и сразу забылось, что недавно их донимал шторм и что не представлялось возможным даже нормально поесть. Появлялось ощущение, что жизнь не такая уж и плохая.
Небо уже очистилось от облаков, вдали появилась полоска горизонта, замерцали звезды и штурмана, схватив секстаны, кинулись определять местоположение шхуны. Японское море это не Тихий океан, и даже очень сильный шторм не очень сильно снесет судно с основного курса. Получив точное место нахождения шхуны, капитан подкорректировал курс, и она направилась, хотя и не под всеми парусами, к Сангарскому проливу, который разделяет японские острова Хоккайдо и Хонсю и открывает выход в Тихий океан.
Каждый раз, когда после любого по длительности плавания на горизонте появляется берег, моряки чувствуют прилив сил и радуются, что скоро ступят на твердую землю. И во времена плаваний Колумба и Васко Да-Гама, да и в нынешние времена самым радостным возгласом моряков был: Земля! Вся свободная от вахты команда высыпала на палубу, чтобы полюбоваться на виднеющиеся вдали берега и полной грудью вдохнуть необыкновенный «береговой» воздух.
Расстояние от Владивостока до Хаккодате около пятисот миль и если идти со средней скоростью семь узлов, то есть семь миль в час, то его можно пройти за трое суток. Но это при спокойном море, а в этот раз шхуну более пяти суток трепал жестокий шторм, она потеряла управление и дрейфовала под напором ураганного ветра и высоких волн. Поэтому-то на преодоление такого небольшого расстояния ей потребовалось десять суток.
Неясные поначалу горы стали приобретать очертания береговой черты, появились контуры зданий, а вахтенный штурман уже прицелился пеленгатором на едва видневшуюся черно-белую вышку маяка, чтобы сделать первое определение местонахождения судна. А вскоре и локатор стал доставать до береговой черты, и капитан довольно потирал руки: несмотря на шторм, они не очень сильно отклонились от курса и астрономические наблюдения были проведены точно.
Только на десятые сутки шхуна вошла в довольно широкое горло Сангарского пролива, и взорам команды предстало множество судов с иностранными флагами, стоявших на якорях на рейде порта Хакодате и ожидавших своей очереди на погрузку или выгрузку.
Обычно, пассажирские суда, курсировавшие между портом Находка и Иокогамой, проходили весь путь за двое с половиной суток, а Японское море – за полтора суток. Но у них и скорость была по 18 узлов, и шторм на них не особо влиял, а у шхуны даже в нормальную погоду скорость не превышала семи-восьми узлов, а во время шторма она убирала паруса и просто дрейфовала в течение пяти суток, поэтому и добиралась до Хаккодате целых десять суток.
Это был внешний рейд, а шхуна должна была пройти на внутренний рейд для пополнения запасов пресной воды и топлива, и заходить туда надо было под двигателем.
Опять был объявлен аврал, команда высыпала на палубу убирать паруса, и на этот раз, в условиях спокойной воды и отсутствия ветра шхуна быстро освободилась от парусов, и палуба слегка задрожала от заработавшего двигателя.
Еще не войдя на внутренний рейд, все услышали бравурные марши берегового оркестра и подумали, что это так торжественно с помпой встречают знаменитую на весь мир немагнитную шхуну «ЗАРЯ». Конечно, это было удивительно, тем более, что во Владивостоке ее отход портовые власти просто проигнорировали.
Все стало ясно, когда шхуна вошла на внутренний рейд. Все причалы были заполнены народом, девушки с плакатами в руках, на которых крупными буквами было написано по-английски «Добро пожаловать», восторженно приветствовали входящую в бухту эскадру американских кораблей во главе с авианосцем «Харнет». Эскадра в составе авианосца, подводных лодок, эсминцев и кораблей охранения заполнила весь внутренний рейд, над которым разносился звон цепей отдаваемых якорей, а над всем этим барражировали американские военные вертолеты, поднявшиеся с палубы авианосца.
Эскадра шла из Гонолулу и зашла с дружеским визитом в Хакодате. Еще не успели отгреметь якоря, а от американских кораблей на берег отправилось множество катеров, набитых молодыми моряками, которые, едва очутившись на причале, сразу попадали в окружение радостных японских девушек, надеющихся заработать. Зрелище было фантастическое – все улицы города превратились в красочную арену, везде звучала музыка многочисленных оркестров, в кабаках и ресторанчиках не было свободных мест. Весь город гулял и богател от этого многотысячного нашествия, а девушки радовались общению с американскими мальчиками.
Ну, а моряки со шхуны на небольшом катере скромно добрались до причала, погуляли по первому со времени выхода из Владивостока городу, фотографировались, купили мелкие сувениры. Виктор купил своей младшей сестренке чудную лаковую шкатулку, в которой при открытии крышки маленькая нарядная японская балерина вальсировала перед зеркалами с ее многочисленными отражениями (после рейса было очень приятно дарить подарки родным и близким, и Наташа была в восторге от игрушки). В общем, без приключений вернулись на борт шхуны. Да и что там было делать бедным советским морякам, если весь город принадлежал американским военным.
Зато финал выхода на берег у американских моряков был весьма плачевный, и возвращались они на корабли весьма оригинальным способом. Многочисленные группы военных патрулей с авианосца собирали по городу пьяные тела моряков, подвозили их к причалу и попарно, хватая за руки и ноги, с раскачкой скидывали этих бедолаг в боты, где их просто складывали буквально штабелями и развозили по кораблям.
На следующий день экипаж шхуны занимался пополнением запасов топлива, пресной воды и продуктов, приводил в порядок паруса и такелаж после основательно потрепавшего их шторма. Все плохое быстро забывается, забылись и нескончаемые дни беспрерывной болтанки, когда не хотелось ни есть, ни пить, и нельзя было толком отдохнуть. Когда под ураганным ветром приходилось убирать паруса, закрадывалась мыслишка: и зачем мне это все нужно и не лучше ли было проходить практику на обычном комфортабельном океанском лайнере без всяких «авралов».
Пополнив запасы, шхуна снялась с якоря, вышла под «мотором» из бухты, и с другой стороны Сангарского пролива вырвалась на просторы Тихого океана. В проливе было весьма активное движение судов, а маленькие рыболовные лодки норовили проскочить прямо перед форштевнем шхуны, поэтому, этот опасный участок пути прошли под двигателем. Зато когда вышли в Тихий океан, опять прозвучала команда «аврал» и весь экипаж высыпал на палубу, занял согласно расписанию свои места у мачт, и приступил к очередному «накачиванию» мышц, то есть тянуть изо всех сил всякие шкоты и ниралы, поднимая паруса до самого нока мачт.
На этот раз кроме основных парусов были подняты и трисели, и шхуна, надувшись всеми парусами, и слегка наклонившись на один борт, двинулась на север вдоль Курильских островов, взяв курс на Петропавловск-Камчатский.