Вокруг Финляндского вокзала. Путеводитель по Выборгской стороне. Часть первая. Рядом с Финляндским вокзалом (А. В. Гусева, 2013)

Наше знакомство с примечательным уголком Выборгской стороны, расположенным рядом с Финляндским вокзалом, мы начнем с площади, которая раскинулась перед ним.

Сегодня Площадь Ленина – одна из самых оживленных в городе. С раннего утра и до позднего вечера с разных концов города на Финляндский вокзал устремляются сотни пассажиров, сотни других с вокзала выходят на площадь и спешат на общественный транспорт. Особенно же многолюдной она становится летом, когда работает фонтанный комплекс с подсветкой и музыкальным сопровождением.

Трудно поверить, что в XVIII в. пространство современной площади Ленина называлось в народе «Волчьим полем». Оно служило местом для выгона скота, затем использовалось как городская свалка. Позже часть свалки отвели Артиллерийскому ведомству. Здесь разместился полигон и военный лагерь. На север от полигона располагался пустырь, называвшийся «Куликовым полем». В начале XIX в. в юго-западной части пространства современной площади Ленина появились первые постройки Михайловского артиллерийского училища, речь о котором у нас впереди[1].

Рождение же площади относится к 1870 г., когда по проекту П. С. Купинского[2] севернее Симбирской улицы (ныне – ул. Комсомола) построено здание Финляндского вокзала в модном для того времени неоготическом стиле. Главный вход в вокзал осуществлялся со стороны западного фасада, здесь и возникла небольшая привокзальная площадь. Интерьеры вокзала были отделаны по проектам финских архитекторов В. Вестлинга и П. Дегенера, а мебель приобрели в Германии[3].

Площадь Ленина

Официальное открытие дороги состоялось 11 (23) сентября 1870 г. Именно в этот день Александр II объявил об этом событии. Но еще 3 февраля 1870 г. «Санкт-Петербургские ведомости» писали: «1 февраля 1870 года, в час пополудни, на станции Финляндской ж.-д. на Выборгской стороне было совершено молебствие; дорога и подвижной состав ее освящены; торжества сопровождались и речами, и завтраками, и прекрасною погодою. Официальная жизнь дороги началась при самых благоприятных обстоятельствах. Подвижной состав ее очень хорош». Всего на этом участке действовали 32 станции, и только Финляндский вокзал был каменным, остальные были деревянными. К столетию открытия дороги в Финляндии на вокзале города Рихимяки установили мемориальную доску с текстом на русском и финском языках следующего содержания: «1870 г. Была открыта железная дорога Рихимяки – Ленинград (Петербург)»[4].

Финляндский вокзал после постройки представлял собой сильно растянутое приземистое здание, в основном одноэтажное. Главный фасад его выходил на Симбирскую улицу, по углам имел два этажа в пять окон. Боковой фасад, выходивший на вновь проложенный тогда Финский переулок, возведен одноэтажным, за исключением небольшого двухэтажного помещения, где располагались царские комнаты, доступ в которые для простого люда был закрыт.

Старое здание Финляндского вокзала почти полностью разобрано в конце 1970-х гг. в связи с общей его реконструкцией.

Аллея Ленина. Фото 1950-х гг.

Финляндский вокзал. 1960-е гг.

Однако центральная часть вокзала была включена в новую постройку как архитектурный мемориал, напоминающий о том, что на площади перед ним вечером 3 апреля 1917 г. состоялось историческое выступление В. И. Ленина, вернувшегося в Петроград из эмиграции.

Но прежде чем рассказать об этом событии, напомним читателям, что на Финляндском вокзале В. И. Ленин бывал неоднократно.

Впервые он сюда пришел 8 ноября 1905 г., когда в разгар Первой русской революции нелегально вернулся в Петербург из своей первой эмиграции. В течение 1906–1907 гг. Ленин много раз приезжал на Финляндский вокзал, когда находился в «ближней эмиграции» в Финляндии, на даче «Ваза». В 1917 г. В. И. Ленин с этого вокзала уехал на дачу В. Д. Бонч-Бруевича в деревню Нейвола 29 июня и возвратился оттуда утром 4 июля.

В последний раз Ленин был на Финляндском вокзале в декабре 1917 г., 24 декабря он вместе с Н. К. Крупской и М. И. Ульяновой выехал отсюда в санаторий «Халила» для кратковременного отдыха и возвратился 28 декабря[5].

Воспоминания современников позволяют нам воссоздать часы, предшествовавшие встрече Ленина. В это время площадь и улицы у Финляндского вокзала уже переполнял народ. Революционный беспорядок поддерживали отряды рабочей милиции Выборгского района, Финской Красной гвардии, студенты с красными повязками на рукавах. Такого скопления людей улицы Петрограда не видели с февральских дней. Преобладали рабочие, солдаты, матросы. Развевались красные полотнища. Прожекторная рота гарнизона Петропавловской крепости выставила несколько прожекторов у вокзала и по улицам, через Невку до самой Троицкой площади. На перроне Финляндского вокзала к встрече приготовился почетный караул моряков 2-го Балтийского флотского экипажа.

После реконструкции западной части привокзальной площади началось преобразование внутридворовых территорий. При этом была разобрана левая часть дома № б на пл. Ленина (арх. П. Ю. Сюзор, 1879 г.). Фото 1969 г.

Площадь Ленина, д. 5. Открытка начала XX в.

Интересный факт: сам Ленин не ожидал такой встречи в Петрограде. До Белоострова он говорил Н. К. Крупской, что если их в Петрограде и не арестуют, то вряд ли в такой поздний час они найдут у вокзала извозчика.

За два дня до этого события, 1(14) апреля, меньшевики встречали вернувшегося на родину из более чем 37-летней эмиграции Г. В. Плеханова, усталого и тяжелобольного[6]. Но вернемся к событиям 3 апреля 1917 г. По решению Военной организации большевиков к вокзалу были выведены броневики Броневого дивизиона. На перроне выстроился почетный караул из матросов Балтийского флотского экипажа с оркестром, шеренги солдат Московского и Преображенского полков…

В газетном отчете, посвященном встрече, сообщалось: «В 11 час. 10 мин. подошел поезд. Вышел Ленин, приветствуемый друзьями, товарищами по давнишней партийной работе. Под знаменами партии двинулся он по вокзалу, войска взяли на караул…».

После того как умолк оркестр, исполнявший «Марсельезу», В. И. Ленин произнес на перроне несколько кратких приветственных речей, призывая к борьбе за победу социалистической революции.

Н. К. Крупская вспоминала: «Питерские массы, рабочие, солдаты, матросы пришли встречать своего вождя. Было много близких товарищей. В числе их с красной широкой перевязью через плечо Чугурин – ученик школы Лонжюмо…» И. Д. Чугурин тут же на перроне вручил Ленину партийный билет № 600 большевистской организации Выборгской стороны. Ленина проводили в парадный зал вокзала, где его ждали делегация Центрального, Петербургского комитетов партии, Петроградского Совета. От имени Петроградского Совета В. И. Ленина приветствовал Н. С. Чхеидзе…

Г. В. Плеханов

Когда Ленин вышел на привокзальную площадь, ему помогли подняться на один из броневиков, чтобы он смог обратиться с речью к массам, пришедшим его встретить… На броневике, в сопровождении тысяч трудящихся, В. И. Ленин направился к зданию ЦК и ПК РСДР (б) – к особняку Кшесинской. Маршрут этого необычного шествия пролегал по Финскому переулку, Нижегородской улице, Боткинской улице, Большому Сампсониевскому проспекту, Финляндскому проспекту, Сампсониевскому мосту, Большой Дворянской улице[7]. Справедливости ради стоит добавить, что на Финляндский вокзал после Февральской революции возвращались из эмиграции и другие видные революционеры. Кроме упомянутого выше Г. В. Плеханова, назовем также идеолога анархизма князя П. А. Кропоткина, вернувшегося в Петроград в июне того же года. Его приезд на Финляндский вокзал также сопровождался встречей сторонников, только не такой массовой[8]. Первый же русский социал-демократ Г. В. Плеханов в январе 1918 г. с этого же вокзала уехал на лечение в финский туберкулезный санаторий Питкеярви (ныне – пос. Ильичева /б. Ялкала/, озеро Долгое), где и умер 30 мая того же года[9]. Возвращаясь же к событиям судьбоносного 1917 г., упомянем факт, известный не столь широкому кругу читателей.

23 декабря 1917 г. с Финляндского вокзала на гастроли в Стокгольм уехал из Петрограда великий С. В. Рахманинов. Он надеялся, что волнения в России временные и несколько месяцев гастролей помогут ему пережить это тяжелое время. Сергей Васильевич выехал за границу вместе с семьей и сложилось так, что в Россию он больше не вернулся[10]. Однако все эти события в советское время оставались в тени той апрельской знаменательной встречи, в память о которой площадь перед Финляндским вокзалом и была названа именем Ленина[11]. А уже в 1926 г. перед старым зданием вокзала установили бронзовый памятник Ленину (ск. С. А. Евсеев, архитекторы В. А. Шую и В. Г. Гельфрейх), ставший своего рода символом Ленинграда[12]. Площадь эту начали создавать к 10-й годовщине Октябрьской революции (раньше на этом месте находились дровяные склады).

П. А. Кропоткин

Интересна история создания этого монумента.

После смерти В. И. Ленина, по решению депутатов Городского совета, 16 апреля 1924 г. заложили памятник в сквере перед входом в старое здание Финляндского вокзала, где поставили глыбу черного гранита с надписью: «Ленину». Тогда же объявили Всесоюзный конкурс на проект монумента.

В августе 1924 г. в Академии художеств открылась выставка конкурсных проектов. Еще до ее открытия в печати и устных выступлениях деятели искусства и общественность начали дискуссию о характере будущего памятника. Архитектор A.C. Никольский был убежден, что это должен быть строгий и лаконичный архитектурный монумент символического характера. Его поддержали многие, но были и сторонники более традиционных решений. Прикованный к инвалидному креслу Б. М. Кустодиев очень живо реагировал на дискуссию и утверждал свое понимание памятника: «Попытки изобразить Ленина в моменты ораторского подъема, в движении, кажутся мне неудачными. В искусстве гораздо больше говорит намек на движение, начало движения, чем передача самого процесса… Я на стороне тех, кто отстаивает архитектурный памятник. Гигантская фигура человека в пиджаке, да еще жестикулирующего, выглядела бы несуразно. Другое дело – бюст или барельеф как часть памятника (например, на фасаде здания); это было бы уместно. Словом, памятник Ленину представляется мне не в форме статуи, а в плане монументального архитектурного сооружения». Именно таким и был проект выдающегося зодчего и художника A.C. Никольского, так нигде и не реализованный.

Памятник В. И. Ленину

После закрытия выставки выяснилось, что из 60 конкурсных проектов ни один не получил одобрения, и в 1925 г. предложили разработать новый проект, завершенный к маю 1926 г. Бронзовая фигура Ленина органично связана с гранитным пьедесталом в форме броневика, с которого вождь выступал на этой площади в апреле 1917 г. с речью, содержавшей призывы к революции. В мае 1925 г. модель была готова, памятник отлили из бронзы в 1926 г. на заводе «Красный выборжец» под руководством мастера художественного литья Э. П. Гакера. Открытие монумента состоялось 7 ноября 1926 г., в девятую годовщину Октябрьской революции. Постамент сложен из черных гранитных блоков в сочетании с бронзовыми частями, воспроизводящими башню броневика. На лицевой стороне постамента надпись: «…и да здравствует социалистическая революция во всем мире». Под ней дата: 17 апреля 1917 г. Высота статуи равняется 4 м 26 см, постамента – 5 м 12 см, вес статуи – 6 тонн.

Воздвигнутый на небольшой площади перед старым зданием вокзала монумент имел скорее смысловую, нежели архитектурную связь с городской застройкой. В 1945 г., в связи с разработкой проекта нового здания Финляндского вокзала, памятник перенесли в центр большой площади, которая впоследствии стала новым архитектурным ансамблем Ленинграда[13]. Новая площадь от старой исторической унаследовала и название.

Суровое испытание пало на долю вокзала в период Великой Отечественной войны, когда он стал головным пунктом «Дороги жизни». На вокзале создали эвакопункт, который занимался вывозом населения из блокированного города через Ладогу. Вокзал сильно пострадал от артобстрелов и бомбежек, но продолжал работать. Здесь даже был свой «фирменный» поезд, сформированный из пригородных вагонов. Ежедневно, ровно в 19 часов 05 минут, он отправлялся на Ладогу. 7 февраля 1943 г., после прорыва блокады города, к перрону вокзала прибыл первый поезд с «Большой земли». О годах блокады Ленинграда напоминает первый из 36 мемориальных столбов, поставленных в 1973 г. вдоль железнодорожной ветки легендарной Дороги Жизни. Летом 1944 г. с пустыря между Невой и Финляндским вокзалом была увезена последняя зенитная батарея[14]. Тогда же начались работы по коренной реконструкции площади Ленина, в ходе которой, как уже было отмечено, памятник В. И. Ленину, вначале установленный возле здания вокзала, передвинули ближе к Неве на 180 м. При этом изменились масштабные соотношения памятника с окружающей средой, он органичнее связался с просторами Невы, приобрел не локальный, а общегородской характер. Фигура вождя пронизана динамикой, подчеркнутой жестом правой руки, поворотом головы, широко распахнутым пальто. Перенос монумента усилил его пластическую выразительность.

Работы по переносу памятника выполнялись в ночь с 14 на 15 октября 1945 г. бригадой восстановительного поезда Ленинград – Финляндского отделения под руководством начальника поезда М. М. Боченкова. В процессе этих работ оказалось, что монумент весит больше, чем считалось раньше, и поэтому лебедки, с помощью которых производилась передвижка, вышли из строя. Но все же на следующий день работы по установке памятника на новый фундамент, превышающий старый по высоте на 1,5 м, были закончены[15].

Важные работы по созданию ансамбля площади провели в 1950-е гг. В 1952 г. реконструировали здания Михайловской военной артиллерийской академии. Реконструкция здания Артиллерийской академии на площади Ленина и Арсенальной набережной, осуществленная в 1948–1952 гг. Н. В. Барановым в соавторстве с М. Е. Русаковым, а также строительство школы на Арсенальной набережной совместно с Я. Н. Лукиным явились важными звеньями в композиции, как и возведенное в 1952–1954 гг. по проекту Н. Г. Агеевой, Н. В. Баранова и Г. И. Иванова монументальное административное здание в восточной части площади (дом № 1). Здесь разместили Исполнительный комитет Калининского районного совета и Ленинградский концертный зал.

Площадь Ленина

В 1950-х гг. по проекту А.К Барутчева, Я. О. Рубанчика и Н. И. Иоффе был построен дом № 8 и реконструирован дом № 4/41. В 1970 г. по проекту А. В. Васильева и Л. Н. Соболева сооружен широкий (135 м) парадный спуск к Неве[16].

Старое здание Финляндского вокзала после реконструкции площади перестало гармонировать с окружающими его постройками, возникли затруднения и с обслуживанием возросшего числа пассажиров. Увеличению числа пассажиров способствовало сооружение метрополитена со станцией «Площадь Ленина». Для строительства этой станции пришлось разобрать часть старого здания вокзала. Автор проекта наземного вестибюля, который встроен в здание Финляндского вокзала (1958 г.), – архитектор А. К. Андреев.

Проект реконструкции вокзала разработан Н. В. Барановым в соавторстве с архитекторами П. А. Ашастиным, Я. Н. Лукиным, инженером-конструктором И. А. Рыбиным и реализован в 1960 г. Украшением здания стали семнадцать горельефов, созданных воспитанниками Художественно-промышленного училища им. В. И. Мухиной и отлитых на заводе «Монументскульптура». Все фрагменты связаны в единое целое и воспринимаются как фриз, посвященный этапам развития революции в России 1917 г. – от апреля к октябрю. Центральный горельеф – аллегорическая фигура Революции, у ее ног – поверженный двуглавый орел и разорванные оковы. Горельефы правой стороны посвящены Советской армии и Военно-морскому флоту, левой – Красной гвардии.

Вместе с тем это окончательное решение существенно отличается от первоначального варианта, разработанного Н. В. Барановым еще в 1945 г. и получившего на конкурсе 1-ю премию. Тогда предполагалось использование ордерных форм, а башня решалась в виде трехъярусной композиции, завершенной шпилем. При этом высотная часть в три раза превышала высоту самого здания. Такая высотная композиция делала это здание важным элементом в панораме Невы, корреспондирующим с Петропавловской крепостью.

Площадь Ленина, д. 5

О несостоявшемся проекте с горечью писал Николай Варфоломеевич: «В 1953 г., когда меня в Ленинграде не было, был спешно выполнен ошибочный в градостроительном, архитектурном и художественном отношении другой проект. Здание главного корпуса, замыкающее площадь, было по новому проекту на восемь метров ниже и вовсе лишено башни, призванной центрировать площадь и подчеркнуть фронт Пироговской набережной со стороны Биржевой стрелки». Позднее, в 1954 г., Баранову удалось добиться пересмотра неудачного проекта, но вернуться к первоначальной высоте башни уже не пришлось, и она оказалась на 50 м ниже проектной[17].

Архитекторы позаботились и о том, чтобы сохранить часть исторического здания вокзала: при реконструкции 1950-х гг. ризалит старого вокзала включили в один из корпусов нового здания. На нем установлена мемориальная доска в память возращения В. И. Ленина в Петроград 3 апреля 1917 г.[18]

В 1957 г. на вокзале при входе на перрон на вечную стоянку установили паровоз № 293, на котором В. И. Ленин под видом кочегара с машинистом Г. Э. Ялавой дважды в 1917 г. пересек русско-финляндскую границу. Паровоз нашли на кладбище паровозов в Финляндии. Его капитально отремонтировали, и в 1957 г. финляндское правительство передало его в дар Советскому Союзу. В ноябре 1964 г. паровоз поместили в специально построенный павильон[19].

Паровоз № 293, на нем Ленин дважды пересек русско-финскую границу

Реконструкция района Финляндского вокзала стала наиболее крупным градостроительным мероприятием, предусмотренным Генеральным планом 1948 г. Преобразование участка перед Финляндским вокзалом позволило радикально изменить облик площади Ленина, которая была расширена и доведена до Арсенальной набережной. Западная и восточная стороны площади уравновешены возведением здания Исполкома Калининского района.

Таким образом сформировался грандиозный ансамбль, подобно Сенатской площади обращенный к Неве. Но кроме площади Ленина образовалась еще и дополнительная площадь с западной стороны. Она оказалась связанной с Петроградской стороной с помощью так называемой Боткинской прорезки[20].

Следующий этап реконструкции Финляндского вокзала и площади перед ним относится уже к началу XXI в. К 300-летнему юбилею Санкт-Петербурга вокзал в очередной раз масштабно реконструировали: фасад облицован наборной итальянской плиткой, окраска которой близка «исторической». Руководил работами Марк Рейнберг. Полностью заменены инженерные сети, системы водо– и теплоснабжения. Внутри здания перепланирован и отделан заново большой зал ожидания, отремонтированы помещения второго этажа[21].

Площадь Ленина. Комплекс поющих фонтанов

22 сентября 2005 г. вокруг памятника Ленину открыли комплекс «поющих» фонтанов. Он стал первым фонтанным комплексом в городе с подсветкой и музыкальным сопровождением.

Комплекс состоит из двадцати отдельных чаш, фонтаны в которых оборудованы подсветкой и музыкальным сопровождением. Со стороны Финляндского вокзала расположены две восьмиугольные чаши и одна прямоугольная. По бокам восемь прямоугольных чаш с каждой стороны. По центру большая чаша, в которой водная картина представлена струями (около пятисот струй) с динамической четырехцветной подсветкой и восемью каскадами. Водные картины и цветовые фигуры в данной чаше перекликаются с музыкальными темами. Музыку для «Поющих фонтанов» написал петербургский композитор Сергей Баневич. Сочинение, записанное симфоническим оркестром, состоит из тринадцати частей. Среди них – «Ленинградский фронт. Противостояние», «Укрощение стихии», «Корабль-мечта»[22].

Интересный факт: при реконструкции площади под фонтанный комплекс нашли могильные плиты упраздненных в советское время исторических кладбищ. По видимости, они использовались для мощения площади.

Наше знакомство с площадью Ленина осталось не полным, если бы мы не упомянули, что в доме № 3 с 1946 по 1968 г. жил Герой Советского Союза, полярный исследователь М. М. Сомов. Об этом напоминает мемориальная доска на фасаде дома[23].

М. М. Сомов (1908–1973), океанолог, доктор географических наук, в 1948–1973 гг. руководил отрядами по исследованию с воздуха Центральной Арктики, в 1950–1951 гг. – дрейфующей станцией «Северный полюс-2», а в 1955–1957 гг. – первой антарктической экспедицией. Он один из первооткрывателей (1948 г.) подводного хребта Ломоносова. Большую научную ценность представляют его труды по ледовому режиму полярных морей и ледовым прогнозам. Именем М. М. Сомова названо одно из научно-исследовательских судов Северного морского флота[24].

Мемориальная доска М. М. Сомову

Выйдя из Финляндского вокзала, пассажиры сразу же попадают на улицу Комсомола. Возникновение этой магистрали, открывающей выезд в Калининский район со стороны Литейного моста, относится к первой четверти XVIII в., когда на Выборгской стороне формировались слободы Госпитальная, Компанейская, Бочарная и др.

Улица Комсомола проходит от Арсенальной улицы до улицы Академика Лебедева. Первоначально здесь были две улицы, зафиксированные уже в документах Комиссии о Санкт-Петербургском строении 1738 г. Первая половина магистрали – до современной улицы Михайлова – именовалась Бочарной по находившейся здесь слободе, в которой жили мастера бочарного производства. Вторая половина была Компанейской, так как на ней располагалось производство «Компании пивоваренных заводов». Однако к концу XVIII столетия производство пива на Выборгской стороне было свернуто, и в 1808 г. Компанейская улица вошла в состав Бочарной[25].

На правом берегу Невы, в месте, где располагались Компанейская и Бочарная слободы, еще со времен Древней Руси начиналась дорога в Швецию, служившая продолжением подходившей против этого места к левому берегу дороги, по которой купцы из Великого Новгорода возили свои товары в северные страны. В короткое северное лето дороги связывал перевоз через Неву, а длинное зимнее время превращало обе дороги в непрерывный санный путь. Им спешили воспользоваться и шведы, и новгородцы, и их соседи. Миновав последние в Бочарной слободе, двор Солодовникова и кабак, а также преодолев формальности на таможне, транспорт с товарами выходил из Петербурга на шведскую дорогу. С расширением территории города двор Солодовникова, кабак и таможня после 1741 г. снесли, чтобы уступить место полигону для обучения артиллеристов.

На шведских картах приневских земель и на первых планах Петербурга видна застройка вдоль начальной части дороги в Швецию, а «План Столичнаго Города Санктпетербурга с изображением знатнейших онаго проспектов, изданный трудами Императорской Академии Наук и Художеств в Санктпетербурге 1753 года» показывает здесь уже вполне плотную жилую застройку с церквями, кладбищами, складами и работными дворами. Бочарная и Компанейская слободы показаны на Генеральном плане слобод около Сампсониевской церкви на Выборгской стороне, составленном архитектором С. А. Волковым в середине XVIII в.[26]

Во времена Анны Иоанновны на месте пивоваренного завода располагались винные погреба – так называемый «Винный городок», на складах которого хранились винные запасы всего города.

Как Бочарная, так и Морская улицы (позже Нижегородская, ныне – Академика Лебедева) были тупиковыми и не выходили к Неве. Берег в районе нынешнего Литейного моста занимали службы Морского и Военного ведомств. В начале XVIII в. на территории нынешней площади Ленина располагались канатный и прядильный дворы, голландская пивоварня и рабочие слободы.

Бочарная улица застраивалась беспорядочно, вследствие чего там образовалось два крутых изгиба. Дома возводились преимущественно деревянные и смешанные: первый этаж кирпичный, второй – деревянный. Вокруг домов простирались сады, огороды[27].

Кто же были первые домовладельцы и обитатели этой улицы? В адресной книге на 1809 г. дается информация только о 17 домах и 11 домовладельцах, некоторые владели несколькими домами. Из домовладельцев двое принадлежали к знати (графиня Потемкина и граф Ягужинский), пятеро были чиновниками (от коллежского до надворного советников), всего один был причислен к купеческому сословию; домами также владели фабрикант Гутье, чье предприятие изготовляло пудру, и профессор Медико-хирургической академии Петров. Из проживавших в тот момент на этой улице мы насчитали трех чиновников, двух военных, двух купцов. Из долгожителей улицы отметим надворного советника, присутствующего в Земском суде Алексея Пастухова, потомки которого владели домом здесь до начала XX в.[28]

Заметную роль на состав жителей Бочарной улицы оказало разместившееся здесь в 1820 г. военно-учебное заведение, известное как Михайловское артиллерийское училище. Территория его, окруженная глухим каменным забором, доходила тогда до берега Невы. С этого времени в адресных книгах мы постоянно встречаем имена офицеров, служивших и преподававших здесь.

Так в 1837 г. на Бочарной улице жил А. Я. Ваксмут, генерал-майор, командир Артиллерийского училища[29]. В свои 46 лет, имевший за плечами богатый послужной список. Андрей Яковлевич родился 12 августа 1791 г. Военное образование Ваксмут получил во 2-м Кадетском корпусе, который он закончил в 1809 г. В 28 лет он был уже полковником (1819 г.), в 37 лет – генерал-майором (1828 г.), а еще через девять лет – генерал-лейтенантом. До того, как Ваксмут возглавил Артиллерийское училище, он был командующим резервными батареями 2-й и 3-й артиллерийских дивизий и заведующим учебной артиллерийской бригады, занимал ответственный пост члена комитета по Артиллерийской части. Умер 20 марта 1849 г.[30]

Среди жителей Бочарной улицы упомянуты также офицеры Артиллерийской бригады и Михайловского артиллерийского училища: подполковник Н. М. Родер, капитаны М. К. Альбедин, П. И. Котович, А. К. Мессершмидт, А. Янковский, поручики и подпоручики Василенко, А. Я. Кнуст, Н. А. Пастухов, А. Семечкин, прапорщик Анциферов, врач лейб-гвардии Артиллерийской бригады Никита Щершин и др. Вообще, из особ, относившихся в Табели о рангах к лицам от 6 до 10 классов, больше половины на 1837 г. были военные. Еще восемь жителей Бочарной улицы принадлежали к чиновничьему сословию: коллежские асессоры, титулярные советники, – все они служили в разных департаментах. Всего двое обитателей улиц относились в тот момент к купеческому сословию. Изначально здесь жили священники Спасо-Бочаринской церкви. В 1837 г. им был Василий Петрович Смирницкий. К этому времени на Бочарной улице проживали уже упомянутые выше владельцы участков во втором поколении: поручик Н. А. Пастухов и его мать, вдова надворного советника Е. В. Пастухова, купец С. Л. Васильев и др.[31]

Большое влияние на формирование Бочарной улицы оказала постройка на ней в 1844–1849 гг. заводских корпусов «Арсенала» (арх. А. П. Гемилиан и А. А. Тон), сюда в 1851 г. с Литейного проспекта перевели мастерские и казармы[32]. С момента переноса «Арсенала» на Выборгскую сторону среди жителей улицы в адресных книгах мы все чаще встречаем мастеровых и инженеров этого завода. С 1849 г. здесь жил директор «Арсенала» генерал-лейтенант А. Я. Вильсон. Сын полковника, Александр Яковлевич состоял на службе с 1790 г., офицер корпуса корабельных инженеров с 1795 г. В 1826 г. дослужился до звания генерал-майора, а в 1829 г. был уже генерал-лейтенантом и генерал-инженером. После директорства на «Арсенале» он возглавил Ижорские заводы. Умер А. Я. Вильсон 13 февраля 1866 г. в Колпино, тогда относившегося к Царскосельскому уезду. Но вернемся к истории улицы[33]. По данным Атласа 13 частей Санкт-Петербурга Н. Цылова, на Бочарной улице по-прежнему проживало много офицеров-артиллеристов и их семей. Но встречались среди владельцев участков и необычные личности: жена камергера, княгиня Е. П. Салтыкова имела здесь дачу, а садовник Марсель разводил цветы в оранжереях.

Большие участки на Бочарной и Воскресенской улицах (позже Тихвинской и Михайлова) занимали: сахарный завод П. М. Пивоварова, лесной двор И. П. Лихачева, казенный военный городок. Первые деревянные и каменные строения появились на участках, принадлежавших А. И. Чарной, М. А. и Н. А. Пастуховым, И. И. Скокову, Ф. А. Гудкову, А. И. Васильевой и др.[34]

Прямой выход к Неве и центру города Бочарная и Морская улицы получили лишь в 1850-х гг., когда разобрали старый Литейный двор, замыкавший выход Литейного проспекта к Неве. После этого Воскресенский плашкоутный мост, соединявший Воскресенский проспект на Выборгской стороне (ныне – ул. Михайлова) с Воскресенским проспектом в Литейной части Петербурга (ныне – пр. Чернышевского), передвинули к Литейному проспекту, и мост получил название Литейного плашкоутного. Тогда же расчистили часть правого берега Невы и Морская улица получила выход к Неве, соединив Литейный проспект с Выборгской стороной.

Атлас 13 частей Санкт-Петербурга Н. Цылова (Бочарная улица)

На протяжении всей истории улица Комсомола была важной транспортной артерией района. Еще в начале 40-х гг. XIX в. по ней начал курсировать дилижанс в направлении дачного поселка и курорта «Полюстрово». В 1870-х гг. улицу пересекли рельсовые пути, соединяющие вокзал с берегом Невы. В это же время по Симбирской улице в сторону Охты начала курсировать конка. В 1913 г. на Выборгскую сторону пошли первые трамваи.[35]

Атлас 13 частей Санкт-Петербурга Н. Цылова (Бочарная улица)

7 марта 1858 г. Бочарную улицу переименовали в Симбирскую по городу Симбирску (ныне – Ульяновск). Тогда несколько улиц Выборгской стороны назвали по городам Поволжья; сейчас из них существуют Саратовская и Астраханская[36].

Серьезные изменения в облик Симбирской улицы внесло строительство Финляндской железной дороги (1862 г.) и Финляндского вокзала (1870 г.). В эти годы на средства железной дороги была не только заложена привокзальная площадь, но и построены тротуары вдоль улицы. Напротив вокзала в двухэтажном деревянном здании разместилась контора Петербургско-Белоостровского участка Финляндской железной дороги, а по соседству различные службы и склады.

Впоследствии специально для нужд Финляндской железной дороги на Симбирской улице возвели шесть каменных домов[37].

После открытия в 1879 г. Литейного моста, связавшего Выборгскую сторону с центром города, на Симбирской улице развернулось активное строительство доходных домов.

Дома становились все выше, возводили их все ближе друг к другу единым фасадом. Так на Симбирской улице двух-, четырехэтажные дома обычно состояли из нескольких корпусов-флигелей, часто объединенных не одним, а двумя и более дворами. Дома состояли из двенадцати и более квартир. Они приносили владельцам немалые прибыли. Плотность заселения была очень высокой. Первые этажи и полуподвалы зданий часто сдавали под лавки и мастерские. Эти дома, построенные в эпоху стиля эклектики, по-прежнему определяют архитектурный облик улицы[38].

На протяжении многих лет домами на Симбирской улице владели семьи Уваровых, Ониковых, Вилиных, Гудковых, Пастуховых, а таким домовладельцам, как А. Н. Калинина, А. Д. Бари, П. Д. Вилин, Е. Е. Уваров, принадлежали по два или более домов.

Во «Всеобщей адресной книге Санкт-Петербурга» на 1867–1868 гг. мы встречаем не только имена домовладельцев, но и проживавших тогда на улице чиновников, военных, купцов, мещан, большое количество студентов Медико-хирургической академии, а также служащих Михайловского артиллерийского училища[39].

В 1880-х гг. на большом участке между Симбирской улицей и берегом Невы купцы А. И. Тименков и В. А. Фролов начали строительство «богоугодных» заведений. Вначале построили богадельню, а через несколько лет училище с интернатом для купеческих детей. Оба корпуса соединял крытый переход[40]. Этот комплекс, в котором ныне размещается Областная детская клиническая больница, так же важный архитектурный акцент в портрете улицы, как и примыкающее к ней краснокирпичное тюремное здание. В 1893 г. на обширной территории между богадельней и домом № 10 по проекту архитектора А. О. Томишко построили «гордость» Тюремного ведомства – Петербургскую одиночную тюрьму, названную народом «Кресты»[41].

Особое место занимает Симбирская улица в истории рабочего революционного движения: от первых марксистских кружков и «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» до революционных событий февраля и октября 1917 г.[42]

История улицы связана с рождением комсомола, о чем напоминает ее третье название, которое она получила в 1927 г.[43]

Значительные изменения произошли на улице после Октябрьского вооруженного восстания 1917 г. Еще в 1920-х гг. начались большие работы по ее благоустройству. В связи с прокладкой аллеи Ленина вдоль улицы снесли часть заборов и деревянных зданий.

В предвоенные годы на улице Комсомола появляется ряд новых культурно-бытовых и медицинских учреждений, в том числе детские сады и ясли, амбулатория, столовая, клуб и кинотеатр «Прогресс», крупные производственные магазины и др.

В предвоенные годы произошли также важные изменения в административно-территориальном устройстве районов Ленинграда. В 1936 г. Выборгский район разделили на два – Выборгский и Красногвардейский, а в 1946 г. его переименовали в Калининский. Административные же учреждения района располагались долгие годы на улице Комсомола, пока в 1954 г. не были переведены в специально возведенное административное здание на площади Ленина[44].

В период войны и блокады Ленинграда многие здания на улице Комсомола пострадали от снарядов и бомб, ряд деревянных построек снесли на топливо. В этот период в домах № 4 и № 22 размещались крупные военные госпитали, а в помещении Финляндского вокзала оборудовали эвакопункт, обеспечивающий эвакуацию населения через этот единственный в городе действующий вокзал[45].

После войны развернулись большие работы по восстановлению и реконструкции улицы Комсомола. В частности, на месте разрушенных домов № 23 и № 25 возвели большой многоэтажный дом. Полной реконструкции и расширению подвергся поврежденный бомбой Дом железнодорожников (дом № 35). На пустыре, где до войны были деревянные дома № 16 и № 18, вырос многоэтажный жилой дом Ленметростроя[46].

Всего на улице Комсомола в те годы размещались девять дошкольных учреждений, кинотеатр и музыкальная школа, крупнейшая в районе 11-летняя школа, две школы рабочей молодежи, 14 предприятий торговли и бытового обслуживания. Продолжали развиваться транспортные связи района. Трамвай, доходивший в дореволюционное время только до Финляндского вокзала, теперь следовал по всей улице Комсомола, направляясь вглубь района[47].

О современной жизни улицы, как и об истории каждого из домов и учреждений, мы расскажем в ходе наших прогулок по улице Комсомола. Начнем мы знакомство с улицей от улицы Академика Лебедева, а закончим у проходной завода «Арсенал».

От улицы Академика Лебедева до площади Ленина по левой стороне улицы Комсомола тянется длинный боковой фасад здания Михайловской военной артиллерийской академии. Это угловое трехэтажное здание под № 22–24, решенное в стиле ранней рациональной эклектики, возведено по проекту военного инженера К. Ф. Гаусману для офицерского корпуса[48]. А так как парадный фасад и вход в Академию обращен к Арсенальной набережной, то и наш рассказ об этом старейшем военном учебном заведении (недавно оно отметило свое 190-летие), мы отложим до прогулки по набережной.

Наше знакомство с историей домов улицы Комсомола мы начнем с правой стороны, с дома № 51/5, одним фасадом обращенным на эту улицу, другим – на улицу Академика Лебедева.

Четырехэтажный угловой шоколадного цвета с рустованными первым этажом и углами на всю высоту здания, с окнами, обрамленными простыми наличниками на первом этаже и украшенными прямоугольными сандриками на втором и третьем, с нехитрым геометрическим орнаментом из прямоугольников и окружностей под ними, с эркером и балконом на фасаде, увенчанном аттиком – типичный образец архитектуры эклектики. Свое современное оформление он получил в 1882 г., когда существовавший ранее дом перестроил и расширил академик архитектуры Ф. К. Пуншель[49].

Михайловская артиллерийская академия. Фасад по Арсенальной набережной

Улица Комсомола, д. 51/5

Первой владелицей этого участка и стоявшего на нем более скромного дома являлась жена капитана А. В. Мошкова. В 1858–1869 гг. дом принадлежал сначала купцу 3-й гильдии К. М. Дегтереву[50], а после его смерти, вплоть до 1883 г., его вдове Матрене Евдокимовне. Она состояла в купечестве с 1867 г. и торговала фуражом. Ее магазины находились как в собственном доме, так и в доме графини Строгановой в Спасской части[51].

Дом М. Е. Дегтеревой был трехэтажный каменный с подвалами. Его наружные и внутренние стены оштукатурены, окна украшали наличники и сандрики, а в нижнем этаже еще и русты. Кроме лицевого дома на этом участке во дворе располагались «одноэтажная каменная служба» и «деревянный в один этаж дом с мезонином»[52]. На тот период в каменном трехэтажном здании располагалось 16 квартир: шесть однокомнатных, восемь двухкомнатных и четыре трехкомнатных. Из них две квартиры, арендованные под лавки, располагались в подвальных помещениях. В деревянном здании были устроены еще по одной двух и трехкомнатной квартире, а также три помещения, предназначенные для торговли. Среди жильцов этого дома жили: сапожник, повивальная бабка, портниха, почтальон, унтер-офицер, 2 рядовых, 2 чиновника и чиновница. Но больше всех в доме проживало купцов, снимавших в наем помимо жилых торговые помещения. Один из них Е. К. Дегтерев, владевший мелочной лавкой, был сыном домовладелицы. Сама она жила здесь же в трехкомнатной квартире[53].

В 1869 г. в доме М. Е. Дегтеревой открыл гастрономический магазин мещанин Н. Я. Вишняков. Николай Яковлевич приехал в столицу из города Романово-Борисоглебска в 1851 г. и поступил приказчиком на Пантелеймоновский рынок. Через восемь лет он развернул собственную торговлю в Гостином дворе (в лавке № 18), купил для жительства дом в Соляном пер., 6, и тогда же открыл упомянутый гастрономический магазин на Симбирской ул., 51.

С его смертью торговое дело перешло к вдове, купчихе 2-й гильдии Анне Михайловне (урожд. Ожгихиной), матери трех сыновей и трех дочерей. В 1909 г. в связи с кончиной матери руководство фирмой сосредоточил в руках ее средний сын Константин[54].

Спокойную размеренную жизнь дома нарушил большой пожар, произошедший в марте 1882 г[55]. В том же году большую часть комнат арендовал под трактирное заведение купец Егоров, винный погреб содержал Алекин, табачный магазин – мещанин Безруков. В сентябре 1882 г., как уже отмечалось, был «выстроен новый каменный четырехэтажный лицевой дом на нежилых подвалах», кроме того, на старом лицевом доме надстроен один этаж и возведен пятиэтажный каменный надворный флигель[56].

Дом снаружи оштукатурили, в него провели водопровод и вместо «отхожих мест» установили ватерклозеты и раковины[57]. По-прежнему санкт-петербургские купцы арендовали в этом доме торговые помещения: Егоров содержал в подвальном этаже трактир, Алекин – «ренский погреб», Вишняков – гастрономический магазин, Безруков – «суровский» и «табачный» магазины, мастер Заитовец владел «магазином часовых дел», а крестьянин Василий Бантов – «магазином бакалейных товаров»[58]. В доме, где прежде большинство составляли однокомнатные и двухкомнатные квартиры, теперь устроили семикомнатные, однако больше всего было трех– и четырехкомнатных квартир. Социальный состав дома составляли мещане и купцы[59].

В 1883 г. после смерти купеческой вдовы М. Е. Дегтеревой, по решению мирового судьи, ее имущество «сдано на хранение» дочери, купеческой жене М. К. Чистяковой. По духовному завещанию купца 3-й гильдии К. М. Дегтерева, составленному за двадцать лет до того, судебный пристав Санкт-Петербургского окружного суда 23 февраля 1885 г. ввел во владение недвижимостью его наследников – дочерей, внуков и внучек – всего 15 человек, проживавших не только в Санкт-Петербурге, но и в Гдове, Солигаличе, Выборге и принадлежавших к купеческому и мещанскому сословиям. Столь многочисленные потомки Матрены Евдокимовны и Кузьмы Михайловича Дегтеревых – не редкость в купеческих семьях[60].

В 1892 г. дом у наследников приобрела А. А. Дорогина, вдова потомственного почетного гражданина, попечительница одноклассной Сретенской церковно-приходской школы. Ей принадлежали еще четыре доходных дома. Домом на Симбирской она владела до 1918 г.[61] Здесь известная промышленная фирма «Петров В. Е., Натус Ф. и К. Водочные заводы» держала один из своих многочисленных винных погребов. В 1913 г. фирма была перерегистрирована с капиталом в 500 тыс. руб. на потомственных почетных граждан Степана и Николая Михайловичей Самсоновых, которые с тех пор и владели здешним винным погребом[62]. Без существенных перемен этот дом дошел до нашего времени.

Улица Комсомола, д. 49

Следующий на нашем пути доходный трехэтажный дом песочного цвета под № 49 возведен в 1903 г. по проекту архитекторов Ф. Ф. Миритцу и И. И. Герасимова, совладельцев архитектурно-строительной конторы «Ф. Ф. Миритц и И. И. Герасимов», с включением в него ранее существовавшего здесь здания[63].

Архитекторы при оформлении фасада широко использовали рустовку: рустованные углы здания, рустованные пилястры на уровне второго и третьего этажей. Окна третьего этажа оформлены сложной формы наличниками, вперемежку прямоугольными и полуциркульными. Особенно эффектен больших размеров полуциркульный сандрик, оформляющий сразу два окна второго этажа, выходящие на улицу Комсомола.

Но у этого дома были и более скромные предшественники.

В середине XIX в. участком, который одной стороной выходил на Бочарную улицу, а другой на позже образовавшийся Финский переулок, владела жена статского советника А. И. Чарная. Тогда здесь стоял также трехэтажный, но более скромный дом[64]. С осени 1850 по 1856 г. в этом доме жил в будущем известный композитор, член «Могучей кучки», ученый-химик А. П. Бородин и его мать. С этим адресом связаны его студенческие годы – в это время он учился недалеко от дома в Медико-хирургической академии. Его учителем, оказавшим огромное влияние на формирование личности Бородина, был «отец русской химии» Н. Н. Зинин. Слава ученого-химика, профессора академии и композитора, автора «Богатырской симфонии» и оперы «Князь Игорь», придут к Бородину позже, но годы, проведенные на Бочарной улице, стали для него важным этапом в формировании богатого духовного мира. Здесь он увлекся не только химией, но и начал серьезные занятия музыкой[65].

Описание дома Чарной мы находим в Описи 1876 г., когда им владел уже новый хозяин, санкт-петербургский купец 2-й гильдии В. Ф. Чистяков: «Каменный 3-х этажный дом, оштукатуренный гладью и окрашенный колером». Тогда в доме располагалось всего восемь квартир – поровну четырех и трехкомнатных[66].

Состав жильцов дома был весьма пестрым. В нем проживали потомственный почетный гражданин И. В. Куницын, петербургский купец И. Кашинский, мещане Л. В. Москвин и В. Т. Сысоев, вдова статского советника А. И. Парная (бывшая домовладелица!), вдова подпоручика К. Ф. Достоевская, финляндский уроженец и крестьянин Вологодской губернии[67].

А. П. Бородин

Через четыре года Василий Федорович выстроил во дворе два новых каменных доходных дома: пяти– и четырехэтажный[68]. В списках жильцов мы неоднократно встречаем имя купца Абрама Денисова, содержавшего здесь два магазина, а впоследствии домовладельца на Нижегородской улице[69].

А всего в новых домах Чистякова проживали шесть купцов, имевших здесь свои торговые лавки, многочисленные ремесленники (шляпного, фуражного, портного цеха мастера, один из которых, Чуркин, содержал здесь свою шляпную фабрику!), солигаличский и кашинский мещане, а позже многочисленные финляндские уроженцы. Несколько особняком в списке жильцов стоят имена полковника Сизинова, инженера-механика Н. В. Попова, надворных советников М. А. Максимова и В. Ф. Меленбурга[70].

Интересный факт: в доме В. Ф. Чистякова квартиру снимал И. И. Гриневицкий, смертельно ранивший императора Александра II. Тут же проходили предварительные собрания будущих исполнителей цареубийства 1 марта. Гриневицкий жил здесь с первой половины января по 1 марта 1881 г.[71] Видимо, у домовладельца в связи с проживавшим у него убийцей царя, готовившего здесь злодейское покушение, были неприятные разговоры с полицией.

Вообще, дела В. Ф. Чистякова, казалось бы, шедшие в гору, (к существующим трем домам добавился еще один четырехэтажный)[72], вдруг начали пробуксовывать. Об этом говорит тот факт, что в 1883–1884 гг., вероятно, остро нуждаясь в средствах, под залог своего имущества он занимает крупные суммы денег сначала у своей жены, дочери владельцев дома № 51 М. К. Чистяковой, затем у мещан, братьев Никифоровых, и, наконец, у санкт-петербургского 2-й гильдии купца И. П. Коняева[73].

И. И. Гриневицкий

С этого же момента за неуплату недоимок Городскому кредитному обществу его дом многократно выставлялся на торги, но до поры до времени В. Ф. Чистякову удавалось погашать свой долг и даже перезаложить имущество на новый удлиненный срок[74]. К 1889 г. в его доме проживало уже больше тридцати жильцов, среди которых была и такая важная персона, как генерал, барон Е. Э. Фитингоф. Евгений Эмильевич родился в 1854 г., образование получил в Полоцком военном училище (1873 г.). В столице он служит сначала капитаном лейб-гвардии Измайловского полка, затем полковником, генерал-майором, наконец, генерал-лейтенантом (с 1907 г.). Фитингоф участвовал во многих военных кампаниях: Русско-турецкой войне (1877–1878 гг.), Русско-японской (1904–1905 гг.), Первой мировой войне, на которой 21 декабря 1914 г. он погиб[75].

Но все это будет значительно позже, а в 1880– 1890-е гг. помимо генерала в доме Чистякова проживали уже упомянутые выше чиновники, надворные советники В. Ф. Меленбург и М. А. Максимов, а также Р. И. Левицкий, Н. П. Урсин, отставной штабс-капитан В. В. Байков, студент Лесного института В. Д. Прихотко, санкт-петербургские купцы А. А. Денисов, Ф. П. Богданов, Е. А. Федоров, сам В. Ф. Чистяков, мещане из разных губерний и до 10 человек финляндских уроженцев. Чистый доход от жильцов и аренды торговых помещений он получал немалый – более 12 тыс. руб. Тем не менее это не спасало его от краха.

В 1889 г. дом В. Ф. Чистякова с торгов переходит в собственность графине Е. В. Тизенгаузен. На «переторжке» представлявший интересы жены действительный статский советник, граф, сенатор В. А. Тизенгаузен предложил самую высокую цену за дом В. Ф. Чистякова – 60 020 рублей[76]. Так в историю Симбирской улицы оказались вписаны имена представителей этого баронского рода, происходившего из Голштинии, откуда братья Эгельбрехт и Дитрих Тизенгаузены поселились в Лифляндии в 1198 г. Их потомок, граф Иван Андреевич был обер-гофмейстером; граф Павел Иванович (1774–1862) – сенатором; граф Федор Иванович – флигель-адъютантом Александра I и его убили под Аустерлицем в 1805 г. Одна из дочерей последнего, Екатерина Федоровна, была камер-фрейлиной Высочайшего двора. Граф Виктор Александрович, муж новой домовладелицы, служил обер-прокурором гражданского кассационного суда, впоследствии стал сенатором[77].

Улица Комсомола, д. 47

Однако в собственности графини дом находился всего 5 лет. 28 января 1894 г. по акту купчей крепости дом перешел во владение сначала прапорщику В. Ю. Бушу, а еще через 5 лет, 26 апреля 1899 г., потомственному почетному гражданину, с. – петербургскому цеховому мастеру Г.-А. Бетцу[78]. Именно при нем и возвели дошедший до нашего времени дом. Сам домовладелец жил на Сампсониевской набережной, в другом собственном доме под № 5–7[79].

В 1908 г. Г.-А. Бетц выплатил весь долг Городскому кредитному обществу и владел этим домом еще 10 лет до его национализации[80].

Следующий на нашем пути дом № 47/5 – трехэтажный, светло-желтый, со скромной отделкой фасада. Некоторое разнообразие во внешний облик здания вносят 4 рустованных пилона между двумя парами окон второго и третьего этажей, а также глубоко выдвинутый карниз и межэтажные тяги.

Первый каменный доходный дом появился здесь еще в 1869 г., когда этим участком владел ольденбургский (позже германский) подданный булочный мастер Б. Д. Любберс[81]. Автором проекта этого характерного для архитектуры эклектики дома был А. Р. Гешвенд[82]. Б. Д. Любберс владел этим участком без малого полвека.

В 1887 г. во дворе этого дома им выстроено новое каменное пятиэтажное здание. Большинство квартир в нем составляли трехкомнатные с умеренной годовой платой, а среди жильцов дома были доктор, механик, техник, провизор, бухгалтер, инженер, офицеры (капитан и поручик), студенты Военно-медицинской академии. Характерен для улицы в целом был и многонациональный состав дома[83]. Дом оснастили по последнему слову комфорта того времени. Здесь устроили 18 ватерклозетов, 18 раковин, 18 ванн. При каждой квартире имелся чулан для дров, чердак и общая прачечная[84].

Видимо, благосостояние Любберса росло, и на очередную ссуду, выделенную ему Городским кредитным обществом в марте 1904 г., он выстроил еще один каменный лицевой дом, выходящий на Финский переулок[85]. Помимо жилых помещений в новом доме было выделено много торговых: здесь в начале XX в. осуществлялась табачная, шапочная, игровая, сливочная и молочная торговля, были открыты магазин готовых платьев и модный магазин[86]. С 1906 г. в доме Любберса (Финский пер., 5) размещалось известное Выборгское восьмиклассное коммерческое училище, знаменитая школа П. Германа, о которой мы расскажем в главе, посвященной Финскому переулку[87].

Характерный штрих эпохи: после начала Первой мировой войны местожительством германского подданного указан уже не его собственный дом на Симбирской улице, а «селения Всеволжского, Баракановской пудости… хутор»[88], что можно объяснить тем, что когда в Петрограде возобладали антигерманские настроения и начались погромы немцев, немецкий булочник поспешил покинуть столицу и укрыться в тихом месте.

Соседями Любберса на участке под № 45 почти столетие, начиная с 1809 г., являлись капитан артиллерии Н. А. Пастухов и его наследники: вдова Вера Ивановна и ее сыновья.

Как уже отмечалось, первое упоминание о Пастуховых относится еще к 1809 г.[89] Но тогда на месте дошедшего до нас богато декорированного цвета «беж» огромного пятиэтажного дома стояло скромное каменное двухэтажное с деревянными к нему галереями и огородными местами строение[90]. Все сыновья Веры Ивановны, как и ее покойный муж, выбрали военную службу. В 1862 г., когда она впервые обратилась за ссудой в Городское кредитное общество. Орест и Александр были гвардии-поручиками, Аркадий – подпоручиком, Михаил – прапорщиком, а старший сын Николай в звании штабс-капитана служил в лейб-гвардии Гренадерском полку. Дочь же В. И. и Н. А. Пастуховых Мария была женой капитана[91].

Улица Комсомола, д. 45

Через четверть века Н. Н. Пастухов уже отставной генерал-майор, Александр и Аркадий – полковник, Орест – отставной майор, а Михаил, избравший гражданскую службу, – надворный советник. Их сестра М. Н. Линдер (в девичестве Пастухова) к тому времени в документах уже названа вдовой полковника[92]. Таким образом, почти столетие отец и сыновья Пастуховы верой и правдой защищали Отечество.

То, что это действительно так, видно из послужного списка одного из братьев – Александра Николаевича. Родился 24 августа 1846 г., в 20 лет закончил Павловский кадетский корпус. В 1873 г. был еще капитаном, а через четыре года, в 1877 г., уже полковником. В 1895 г. ему присвоено звание генерал-майора. Каждое новое воинское звание он получал, участвуя в военных кампаниях: в 1862–1863 гг. – на Кавказе, 1877–1878 гг. – в Русско-турецкой войне. На этой войне его ранили. С 1878 г. Александр Николаевич в течение четырех лет командовал запасным батальоном лейб-гвардии Гренадерского полка, а с 1882 по 1901 г. – командир роты дворцовых гренадер[93]. Но вернемся к истории дома.

В 1869 г. часть участка (огородное место с избою) Пастуховы продали правлению Финляндской железной дороги. Вера Ивановна, судя по отзывам архитекторов, многократно оценивавших дом, была рачительной хозяйкой, и все время благоустраивала свое имущество, не раз перестраивала дом. В одном из отзывов говорится, что в первом этаже «выведена каменная поперечная стена и устроены ворота, покрытые вазами на рельсах, вместо деревянного крытого балкона сделан каменный, вместо прежних деревянных галерей и лестницы выведены каменные 2-х этажные пристройки, в коих помещаются каменные лестницы и отхожие места, в лицевых комнатах вместо крашеных полов положен паркет…»[94] т. д.

Жильцами дома кроме двух чиновников, статских советников Фишера и Дубницкого, и генерал-майора Байкуля были отставные офицеры-артиллеристы, купцы и крестьяне, владельцы мелочной, посудной, кожевенной, суровской, овощной лавок; шесть комнат по контракту с Артиллерийской академией в доме Пастуховой занимали женатые солдаты. В аренду сдавалась и огородная земля с избой. Сама Вера Ивановна жила в семикомнатной квартире в этом же доме[95], а вот ее дети, сделав карьеру, переселялись в привилегированные районы Санкт-Петербурга. Так, например, полковник, впоследствии генерал-майор А. Н. Пастухов жил на аристократической Миллионной улице[96]. Интересно, что в доверенности на имя брата Аркадия Николаевича он в перечне своего недвижимого имущества называет имение, доставшееся ему в наследство от родственника, помещика Псковской губернии Новоторжевского уезда Е. А. Пастухова, а также свое собственное, приобретенное у помещицы Голенищевой-Кутузовой[97].

В 1893 г. умер один из братьев, надворный советник М. Н. Пастухов, в 1895 г. ушел из жизни другой – генерал-майор Н. Н. Пастухов[98].

30 апреля 1898 г. по акту купчей крепости имущество Пастуховых перешло потомственному почетному гражданину, петербургскому 1-й гильдии купцу М. А. Александрову[99]. В том же 1899 г. по проекту академика архитектуры А. В. Иванова, автора более полусотни доходных домов в Петербурге и известной гостиницы «Балчуг» в Москве, построили новый пятиэтажный дом, дошедший до нашего времени[100].

В сравнении с соседними зданиями этот дом выглядит каким-то богато разряженным франтом. Это впечатление усиливается от того, что нарядный фасад дома недавно отреставрирован и весь его декор буквально заиграл, невольно привлекая внимание прохожих. Да и своим размером этот дом значительно превосходит соседние. Впечатление солидности, респектабельности усиливают огромные витрины торговых помещений, изначально заложенные в проекте А. В. Иванова, два больших богато декоративных эркера на уровне третьего и четвертого этажей, дорические сандрики с триглифами и крупные замковые камни над окнами третьего этажа, бриллиантовый руст, оформляющий окна второго этажа, равно как и сплошная рустовка фасада.

Под стать этому дому и сам Михаил Александрович, успешный предприниматель, занимавшийся оптовой мануфактурной торговлей и владевший девятью (!) домами в столице, в том числе домом № 37 по Моховой улице, где он проживал. Немалые деньги он отдавал на благотворительную деятельность[101]. Солидными были и жильцы этого дома, среди которых мы встречаем практикующих врачей, адвокатов, чиновников. Из купцов, имевших свою торговлю в доме MA. Александрова, отметим санкт-петербургского 2-й гильдии купца И. И. Горохова (1858–1907). Семейное дело Иван Иванович основал в 1891 г., а через 8 лет, скопив немалый капитал, вступил в купечество. Помимо торговли в доме М. А. Александрова, он владел магазинами на Невском пр., 9, и Ново петергофском пр., 20. Проживал И. И. Горохов на ул. Гоголя, 17. После его смерти дело унаследовал сын, также купец 2-й гильдии Павел Иванович[102].

В этом же доме торговал галантерейным и мануфактурным товаром купец 2-й гильдии Ф. П. Богданов, начинавший торговлю в 1878 г. в доме проживания на Симбирской ул., 14[103].

В 1907 г. дом по акту дарственной перешел во владение сына Михаила Александровича, потомственного почетного гражданина И. М. Александрова, в собственности которого он оставался до национализации[104]. С этим домом связано историческое событие, которое объясняет современное название улицы.

Мемориальная доска, установленная на этом здании в 1958 г., напоминала о том, что «В этом доме в 1918 г. помещался районный комитет Р. К. С. М. Выборгского района – организатор боевых комсомольских отрядов Выборгской стороны по борьбе с контрреволюцией»[105]. В 2006 г. доску демонтировали в связи с аварийным состоянием дома, да так она и не вернулась на свое место.

Дом № 43 кажется бедным родственником по сравнению со своим богатым соседом. Пятиэтажный, со следами прежней охристой окраски, а ныне с облезлой штукатуркой, он и изначально отличался своей скромной отделкой. Несколько разнообразят дом сплошная рустовка фасада, полуциркульные окна четвертого этажа, поэтажные тяги и далеко выступающий карниз.

На месте этого дома в середине XIX в., согласно Атласу Н. Цылова, располагался «лесной двор», принадлежавший почетному гражданину И. П. Лихачеву[106]. В 1860-е гг. участком владел титулярный советник Н. С. Воронин[107]. Тогда здесь уже стоял дом, возведенный в 1852 г. по проекту академика архитектуры В. Роде[108]. В описи 1867 г. о нем сказано, что это «каменное, крытое железом лицевое строение в четыре этажа с жилыми мансардами, снаружи оштукатуренное и убранное рустом»[109].

Улица Комсомола, д. 43

В доме было 23 квартиры, а также – мелочная и табачная лавки, трактирное заведение купца 2-й гильдии Н. Леонтьева и фотографический павильон Гринберга (новшество того времени). Кроме лицевого дома на участке стояли «каменное надворное строение в 2 этажа с угловым мансардным», и несколько деревянных одноэтажных служб, из-за своей ветхости, не включенных в оценку[110].

17 февраля 1868 г. дом перешел во владение жены (позже вдовы) полковника Н. И. Карнович[111]. Проживали в доме преимущественно купцы, мещане, нижние армейские чины и крестьяне, а также финляндские уроженцы, рабочие Выборгской губернии, занимавшие дешевые квартиры, о которых оценивавший дом архитектор Городского кредитного общества в своем акте написал: «Имеются комнаты, освещенные окнами на соседний двор, и расположение этих квартир не отличается своими удобствами, а потому и доход с них принимается по уменьшенной цене…».

Из жильцов дома отметим крестьянина Ярославской губернии Угличского уезда М. Тупицына, которому принадлежало несколько мелочных лавок и дом на соседней Нижегородской улице, а также санкт-петербургского 2-й гильдии купца Николая Леонтьева, содержавшего здесь трактирное заведение, занимавшее 23 комнаты[112]. Из «Справочной книги о лицах Санкт-Петербургского купечества» известно, что в доме Карнович жил и торговал суровским товаром мещанин И. А. Безруков, состоявший в купечестве с 1872 г. Еще одну лавку он имел в доме Дегтеревой (№ 51). В доме № 47 проживала большая купеческая семья, главой которой после смерти мужа стала санкт-петербургская 2-й гильдии купчиха Е. П. Богданова. При ней были Василий, 35 лет, с женою Еленою Сергеевной и сыновьями – Василием, 7 лет, и Федором, 6 лет. Василий содержал мануфактурный магазин в соседнем доме № 45[113].

В этом же доме в конце XIX в. владел магазином осветительных приборов купец 1-й гильдии Иван Андреевич Семенов (1836–1908). Коммерческой деятельностью в звании купца 2-й гильдии он занимался с 1870 г. Сферой его торговых интересов были хозяйственные товары. Нажив приличный капитал, он в 1893 г. уже купцом 1-й гильдии владел Литейно-механическим заводом на Шлиссельбургском пр., 31, а также 14 магазинами по продаже хозяйственных товаров и осветительных приборов, в том числе на Симбирской ул., 43. К чести Ивана Андреевича надо сказать, что многие средства он вкладывал в благотворительную деятельность, был членом Человеколюбивого общества[114].

Что касается полковницы Н. И. Карнович, то она проживала на Ивановской улице в собственном доме № 16[115]. Довольно часто на Симбирской улице случались пожары. Не обошел он и дом № 43. 12 июня 1897 г. сгорело деревянное строение на задней границе двора. Еще один пожар произошел здесь 12 сентября 1909 г., и, наконец, третий – 21 сентября 1915 г. И каждый раз убытки от пожара возмещались Российским страховым от огня обществом. Страхование имущества было обязательным условием для получения домовладельцами ссуды от Городского кредитного общества.

8 декабря 1900 г. после смерти Н. И. Карнович ее имущество «определением Санкт-Петербургского Окружного суда» перешло во владение дочерей полковника Екатерины и Евдокии Ивановны[116]. Сестры проживали в Старой деревне, на Благовещенской ул., 5[117].

За время владения ими домом на Симбирской ул., 47, никаких изменений в нем не произошло. Архитектор Городского кредитного общества А. Н. Веретенников, осмотревший дом в 1901 г., отметил, что «дом старый, но в капитальных частях прочный… а бывшие окна на чужой двор закрыты вновь возведенной соседней пристройкой». В доме, хотя и появились два ватерклозета и четыре раковины, сохранилось пять отхожих мест, каких уже давно не было в соседних домах. Весь дом в 1900-е гг. занял трактир[118].

В 1917 г. сестры предпринимают отчаянную попытку продать отцовский дом. Последнее их обращение в Городское кредитное общество датировано 10 августа 1917 г. Но совершить эту сделку дочери полковника уже не успели[119].

Следующее на нашем пути облицованное серым гранитом с мощной колоннадой монументальное здание на углу площади Ленина и улицы Комсомола № 4/41. Это здание, первоначально предназначавшееся для универмага, своей массивностью «сталинского ампира» больше напоминает архитектуру времен германского Третьего рейха. Его возвели в 1935–1940 гг. (арх. Я. О. Рубанчик, А. Д. Балков и Н. И. Иоффе), а в конце 1940-х гг. перестроено по проекту архитектора Б. С. Збаржа[120].

Улица Комсомола, д. 4/41

Улица Комсомола, д. 41. Вероятно, август-сентябрь 1941 г. Здание универмага недостроено. Часть соседнего доходного дома еще цела

Но история этого углового участка (по Финскому пер. 9) значительно старше самого здания. Начало его застройки связано с именем потомственного почетного гражданина С. П. Петрова. При нем в 1878 г. возвели каменный четырехэтажный лицевой дом на Финском переулке (дом № 9) – каменный трехэтажный угловой дом и еще один каменный трехэтажный на подвалах надворный флигель.

О доме № 9 по Финскому переулку мы расскажем позже. С. П. Петров владел им до 1917 г. Что касается лицевого дома, выходившего на Симбирскую улицу, и внутридворовых флигелей, то они сменили немало владельцев.

В 1900 г., по данным адресно-справочной книги «Весь Петербург», владелицей дома под № 41 становится жена генерал-лейтенанта, графиня Е. Л. Игнатьева, личность весьма деятельная и состоятельная. Екатерина Леонидовна участвовала в работе

Елизаветинского общества сестер милосердия, была председателем еще одной благотворительной организации – для пособий бедным женщинам. Графине принадлежали пять доходных домов. Сама же она вместе с мужем проживала в собственном доме на наб. р. Мойки, 21[121].

Ее супруг, граф и генерал-лейтенант Алексей Павлович Игнатьев (1842–1906), сделал блестящую военную карьеру, о чем красноречиво свидетельствует его послужной список. Родился в Твери, но военное образование получил в столице. В 1859 г. закончил Пажеский корпус, а затем в 1862 г. – Академию Генерального штаба. После этого начался стремительный взлет его карьеры. Если в 1893 г. он еще ротмистр гвардии, то в 1866 г. уже полковник, а в 1875 г., тридцати трех лет от роду, генерал-майор. Звание генерал-лейтенанта ему присвоили в 1886 г., а в 1898 г. – генерала от кавалерии. Вся его служба была связана с элитарными гвардейскими полками. В 1871 г. он командовал 2-м Уланским полком, а с 1873 г. – Кавалергардским. С 1881 по 1883 г. он – начальник штаба Гвардейского полка.

Затем его военная карьера делает еще один крутой вираж: с 1885 г. А. П. Игнатьев – генерал-губернатор Восточной Сибири и одновременно командующий войсками Иркутского Военного округа, а через четыре года, в 1889 г., на короткий срок занимает пост товарища министра внутренних дел.

Но уже в августе 1889 г. Алексея Павловича назначают командующим Киевским, Подольским и Волынским округами. В 1897 г. он возвращается в столицу, получив высокий пост члена Государственного совета. Служа в этой должности, он приобретает от имени жены дом на Симбирской улице.

За два года до смерти, в 1904 г., ему высочайшим указом присваивается звание генерал-адъютанта. Умер А. П. Игнатьев 9 декабря 1906 г.[122]

Никаких изменений в приобретенном графиней Игнатьевой имуществе на Симбирской улице за годы владения им не произошло. В 1905 г. дом у нее приобретает в собственность солигаличский мещанин Я. И. Рожков[123]. Кроме дома на Симбирской улице, он владел еще пятью домами в столице. Но не хлебом единым жил Яков Иванович. Он активно работал в Обществе распространения религиозного православного просвещения и состоял в Костромском благотворительном обществе. Видимо, как уроженец Костромской земли, он поддерживал связи со своими земляками. Сам он проживал в другом собственном доме на Забалканском (ныне – Московском) пр., 62[124]. По-прежнему основной доход с дома приносили ему торговые заведения.

28 января 1908 г. «недвижимое имение» Рожкова по акту купчей крепости перешло во владение принца Александра Петровича Ольденбургского[125], сына известного государственного и общественного деятеля, основателя Училища правоведения, попечителя многих благотворительных учреждений. Александр Петрович, как и его отец, личность незаурядная. Боевой генерал (у него был чин генерала от инфантерии и звание генерал-адъютанта), он ярко проявил себя в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. как командир 1-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии и в отряде генерала Гурко при переходе русской армии через Балканы, осаде Плевны и окончательном поражении армии Сулеймана-паши.

Но не менее значимой являлась его государственная и благотворительная деятельность. В 1896 г. его назначили членом Государственного совета. Кроме того, продолжив дело отца, Александр Петрович состоял попечителем Императорского училища правоведения, приюта принца Петра Георгиевича Ольденбургского, дома призрения душевнобольных, учрежденного в память императора Александра III, и Свято-Троицкой общины сестер милосердия, был покровителем Общества вспоможения нуждающимся ученицам принцессы Терезии Ольденбургской. Но главным делом его жизни стало учреждение Императорского института экспериментальной медицины, в организацию которого он внес щедрые пожертвования[126].

Что же подвигло его, представителя Императорского дома, приобрести дом на Симбирской и другие дома в Петербурге? Такая активная хозяйственная деятельность, прежде невозможная, была вызвана серьезными изменениями в жизни правящего класса после отмены крепостного права, лишившей его значительной части доходов. А как уже было отмечено ранее, Александр Петрович вкладывал огромные средства в благотворительные учреждения, и доходные дома хотя бы частично компенсировали его расходы.

Он владел участком на Симбирской ул., 41, восемь лет. Доход дом приносил немалый: 60 500 руб. в год, в основном за счет аренды огромного числа торговых помещений. Естественно сам сиятельный владелец не занимался хозяйством, доверив ведение дел гвардии капитану И. Д. Вершеву[127]. Чем только не торговали в этом доме: зеленью, фруктами, колбасой, конфетами, пивом, молочными продуктами, мукой и хлебом, а кроме того, бельем, часами, серебряными и ювелирными изделиями, железным товаром и канцелярскими принадлежностями, обоями, красками и типографскими работами. Здесь пекли хлеб, мыли в бане и стригли в парикмахерской, развлекали в ресторане, продавали лекарства, гробы и венки и т. п.

Понятно, что основным контингентом жильцов здесь были купцы, потомственные почетные граждане, мещане, мастеровые и крестьяне, столь далекие по своей социальной принадлежности Его Высочеству принцу Ольденбургскому.

3 февраля 1917 г. сиятельный владелец выплатил весь долг Городскому кредитному обществу, и 17 мая этого же года с дома принца сняли «запрещение»[128]. До отъезда из охваченной революционным пожаром России принц успел продать дом новому владельцу – гражданскому инженеру Марквату Альфреду Юлиусу, владевшему им до 1918 г.[129] В предвоенные годы лицевой дом со стороны Симбирской улицы и часть дворовых флигелей были снесены, и на освободившейся территории начали строить универмаг «Выборгский».

К нашему рассказу о Финляндском вокзале добавим здесь информацию, взятую нами из «Справочной книги о лицах Санкт-Петербургского купечества». При вокзале был буфет, и с 1870 г. им владели разные купцы. Так, в 1874 г. этот буфет содержала Елизавета Васильевна Зист, состоявшая в купечестве с 1872 г. Вместе с ней торговали ее сыновья Василий, 21 года, с женой Ираидой Ивановной; Фридрих, 17 лет, и Генрих, 12 лет. В 1905 г. буфет в вокзале содержал Иван Михайлович Давыдов, санкт-петербургский 2-й гильдии купец. При нем были жена Ольга Казимировна и сын Михаил, 21 года[130].

С 1870 по 1917 г. в недошедшем до нашего времени доме № 37 находилось отделение Санкт-Петербургской таможни. Учреждение этого отделения стало одной из мер по устройству «пограничного движения по железной дороге», согласно высочайше утвержденному мнению Государственного совета от 9 мая1870 г. Новое таможенное учреждение располагалось по следующему адресу: «Выборгская часть, 1 участок по Симбирской ул. при станции „Петербург“ Финляндской железной дороги, д. 37». Об этом исчезнувшем здании известно следующее: рядом со станцией располагался окруженный стеной «…просторный двор для телег или саней, привозящих или увозящих товары… в западной части этого двора находился трехэтажной дом, купленный вместе с двором; тут же в нижнем этаже – коридор и четырнадцать комнат, в которых помещались финляндские таможенники. Этаж второй и третий – средний и верхний – были заняты квартирами служащих при железной дороге…». И только в 1928 г. Таможня при Финляндской железной дороге прекратила существование, передав свои функции единой Ленинградской таможне[131]. В отличие от бывшего дома Таможни другой «Дом железнодорожников» под № 35 дошел до нашего времени.

Железная дорога, площадь перед Финляндским вокзалом. Здание Таможни на заднем плане справа

Здание Таможни

Улица Комсомола, д. 35. Дом служащих железной дороги

Это здание, взятое на учет КГИОП как «вновь выявленный» памятник архитектуры, возведено в 1882–1887 гг. по проекту архитектора А. Р. Гешвенда[132]. Оно сильно пострадало в годы Великой Отечественной войны и дошло до нашего времени в перестроенном виде.

Характерной для стилистики архитектуры эклектики является угловая часть фасада четырехэтажного светло-коричневой окраски кирпичного дома, выходящего на улицу Комсомола. Окна второго и третьего этажей оформлены богато декорированными сандриками и замковыми камнями, карниз здания раскрепован. Первый этаж, приспособленный под торговые помещения, имеет большие окна-витрины. Совсем по-другому решен длинный реконструированный после войны фасад здания, идущего вдоль платформы Финляндского вокзала. В традициях неоклассической архитектуры пять ризалитов, ритмично членящих фасад, оформлены сдвоенными рустованными пилястрами дорического ордера с фризом, украшенным триглифами и метопами и завершенными треугольными фронтами. Второй этаж оформлен бриллиантовым рустом. Окна этого этажа украшены замковыми камнями, а окна третьего этажа – крупными сандриками.

Улица Комсомола, д. 33

Особенно эффектно смотрятся декорированные окна с полуциркульными сандриками, расположенными между пилястрами. Как и в угловом здании, первый этаж с большими окнами-витринами предназначен для многочисленных торговых учреждений.

Четырехэтажный светло-песочного цвета доходный дом под № 33, возведенный в 1905 г. по проекту архитектора Н. Н. Еремеева[133], лишен каких-либо украшений, не считая поэтажных тяг и современных однообразных окно-пакетов второго и четвертого этажей.

Этот дом единственный из дошедших до нашего времени построек на смежных участках №№ 31–33, принадлежавших с 1872 по 1918 г. потомственным почетным гражданам, мещанам, а впоследствии купцам 2-й гильдии Ивану и Павлу Дмитриевичам Вилиным. Предшествующими владельцами этих участков были жена купца А. Н. Вилина, купец П. Е. Воронин, потомственный почетный гражданин И. Е. Уваров и мещанка М. В. Вилина[134].

Предшественником дошедшего до нас четырехэтажного дома был деревянный двухэтажный на каменном фундаменте дом, выстроенный в 1872 г., когда нынешний участок № 33 принадлежал жене купца 2-й гильдии А. Н. Вилиной. Кроме этого лицевого дома, выходившего на Симбирскую улицу, ее имущество включало в себя также два деревянных двухэтажных флигеля и каменные одноэтажные службы[135].

В доме помимо жилых помещений располагалась портерная, мелочная и чайная лавки, принадлежавшие сыну домовладелицы И. Д. Вилину Характерно, что среди жильцов дома было пять кондукторов Финляндской железной дороги. В доме проживал и муж домовладелицы санкт-петербургский 2-й гильдии купец Д. А. Вилин[136]. Из «Справочной книги о лицах Санкт-Петербургского купечества» известно, что в 1874 г. Дмитрию Алексеевичу было 50 лет, а в купечестве он состоял с 1866 г., содержал овощные и мелочные лавки, как в доме жительства, так и в Литейной и Спасской частях. Вместе с ним и женой Александрой Николаевной в доме проживали сыновья Павел, 20 лет, и Иван, 13 лет, а также дочери Любовь и Мария. Впоследствии его младший сын Иван продолжил дело отца[137]. В 1874 г. в этом же доме снимала квартиру купчиха 2-й гильдии А. М. Болховитинова, состоявшая в купечестве с 1870 г. Меняльную лавку она содержала в самом центре столицы на Невском, 12. С ней жили сыновья Иван, 28 лет, и Александр, 21 год, а старший сын Василий Васильевич в том же 1874 г. вступил в купечество и открыл в доме № 33 чайный магазин. Вместе с ним в этом же доме жила и его жена Мария Ивановна Болховитинова[138].

Из архивного дела мы узнаем, что дом А. Н. Вилиной 14 июня 1896 г. перешел во владение сыну, мещанину П. Д. Вилину и в 1/14 части потомственному почетному гражданину И. Е. Уварову[139].

Ныне существующий каменный четырехэтажный дом возведен на смежном участке, когда им владел П. Д. Вилин. Его имущество включало в себя также два деревянных двухэтажных жилых флигеля на каменных жилых подвалах и каменную двухэтажную службу во дворе дома[140].

В 1906 г. в лицевом доме устроили торговые помещения, занятые мясной и зеленной торговлей, магазином канцелярских принадлежностей, мелочной лавкой и портерной. Здесь же были открыты кафе-ресторан и парикмахерская. Типичен в целом для улицы социальный состав дома: инженер-технолог «Арсенала», чиновник средней руки, потомственные почетные граждане, мещане, студент Политехнического института, жена регистратора, финляндские уроженцы, но больше всего среди жильцов было крестьян (21 человек!)[141].

В предреволюционные годы владельцами этого смежного участка №№ 31–33 были: потомственный почетный гражданин И. Д. Вилин и его сестра, мещанка М. В. Вилина, в собственности которых дом находился до его национализации[142]. Иван Дмитриевич многие годы был казначеем Общества вспомоществования бедным при Спасо-Бочаринской церкви, а в годы Первой мировой войны еще и заведующим 27-го Военно-Конского училища г. Петрограда[143].

Обратим теперь внимание на дома послевоенного времени, расположенные напротив по четной стороне улицы Комсомола. В 1950-е гг. на пустыре, где до войны стояли деревянные дома № 16 и № 18, вырос пятиэтажный жилой дом Ленметростроя[144].

Архитектурный облик дома характерен для времени «сталинского ампира». На уровне четвертого и пятого этажей фасад дома украшают трехчетвертные колонны коринфского ордера, которые опираются на мощные пилоны первых трех этажей. Архитектурное убранство дома дополняет рустовка фасада.

В начале 1870-х гг. на его месте стоял двухэтажный деревянный с каменным подвальным жилым этажом дом супруги инженера, коллежского советника М. А. Шпилевой. Во дворе этого дома располагались деревянные службы: конюшни, каретный сарай для дров. В доме тогда проживали всего 6 жильцов, принадлежавших к разным социальным слоям общества, от полковников Винера и Лаврова, купчихи Ермаковой и до ремесленника Гуехина, державших здесь свои лавки[145].

18 октября 1874 г. имущество М. А. Шпилевой по акту купчей крепости перешло к купцу 2-й гильдии Н. Н. Ковригину[146]. При нем мещанин Я. Ф. Егоров арендовал в доме 18 комнат под гостиницу, а аптекарь М. Б. Шаскольский 5 комнат под аптеку[147]. В доме Н. Н. Ковригина в 7 комнатах размещалась также портерная В. Д. Дмитриева. Среди немногочисленных жильцов дома следует выделить шведского подданного Августа Фима[148].

17 июня 1882 г. дом купил купеческий сын A.C. Одноушевский под фирму «М. И. Одноушевская с сыновьями»[149]. Мария Ивановна, мать нового домовладельца, в купечестве состояла с 1843 г., торговала мехами в Гостином дворе. Ее магазин и фирма именовались «С.-Петербургская 1-й гильдии купчиха Мария Ивановна Одноушевская с сыновьями»[150].

Ее старший сын Андрей Семенович, владевший домом на Симбирской улице, состоял старостой церкви Инженерного училища, а младший, погодок Федор Семенович, был попечителем Андреевского детского приюта[151].

В 1892 г. дом по акту купчей крепости перешел к уже известному нам санкт-петербургскому 1-й гильдии купцу, потомственному почетному гражданину М. А. Александрову, а у него участок приобрело Управление Финляндской железной дороги[152], как и следующий за ним дом под № 18. На их месте и был возведен в послевоенные годы жилой дом Ленметростроя.

Финляндской железной дороге принадлежал прежде и дом № 14 – нарядный, двухцветный, четырехэтажный с двумя трехэтажными боковыми флигелями. На фоне краснокирпичного фасада эффектно смотрятся декоративные вставки цвета терракоты. Особенно эффектны раскрепованный антаблемент с фризом, декорированным триглифами и метопами, а также окна, оформленные причудливыми сандриками с рустовкой. Этот дом на рубеже XIX–XX вв. возведен для Управления Финляндской железной дорогой на участке, который с середины XIX в. сменил немало владельцев. В архивных делах Городской управы хранятся чертежи построек, принадлежавших Степанову, почетному гражданину И. Лихачеву, совладельцам: П. С. Степановой, Е. М. Биельской[153]. Дошедший до нас дом, взятый на учет КГИОП как вновь выявленный памятник архитектуры, построен в 1894 г. по проекту известного петербургского архитектора В. Е. Стуккея[154], как и соседний дом№ 12, также четырехэтажный с громадных размеров аттиком с раскрепованным окном-люкарной, оформленным декоративными вазами, цветочными гирляндами с рогами изобилия. Без малого 40 лет он принадлежал потомственному почетному гражданину И. А. Пастухову. На месте этого дома в середине XIX в. стоял сахарный завод П.M. Пивоварова. После него этим смежным с Тихвинской улицей участком владел барон Л. А. Гауф, от него он перешел к И. А. Пастухову. В 1879–1881 гг. по проекту академика архитектуры В. Е. Стуккея заводское строение перестроили в жилое[155]. Во дворе, под аркой дома № 12, помещена мраморная мемориальная доска, из которой мы узнаем об этом событии[156].

Улица Комсомола, д. 14

Улица Комсомола, д. 14. Внутренняя лестница

Улица Комсомола, д. 14. Балясины ниже площадки между 1-м и 2-м этажами

Улица Комсомола, д. 12

Элемент декора

Архитектор Городского кредитного общества, осматривавший новый дом, в своем отзыве отметил, что «бывший каменный завод ныне капитально перестроен на жилые квартиры с хорошею внутреннею отделкою», а в «Описи с оценкою дома» еще и подчеркнул, что «дом снаружи богато оштукатурен в тягах и украшен лепными работами». Другой каменный двухэтажный флигель, прежде занятый рабочими, «отдан для сдачи в наем»[157]. В 1885 г. в перестроенном «четырехэтажном с мезонином доме» устроены по две барские восьмикомнатные и семикомнатные квартиры, пять шестикомнатных, шесть пятикомнатных и по одной четырехкомнатной и двухкомнатной квартире. В каждой из этих квартир были передняя, кухня, людская, ванная, ватерклозет и даже «отдельный сад». Большинство квартир предназначались для состоятельных людей: годовая плата за восьмикомнатную квартиру составляла 2000 руб., семикомнатную – 1800 руб., шестикомнатную – 1700 руб. в год и т. д. (самая высокая цена на Симбирской улице!).

В барских квартирах помимо домовладельца проживали аптекарь Липинский, вдова генерал-майора Шарыгина, инженер-механик В. А. Чацкий, надворный советник Матусевич, доктор Диатроптов. В шестикомнатной квартире размещался приют для грудных детей ведомства Императорского Человеколюбивого общества. Среди известных жильцов дома следует упомянуть генерала В. И. Сафроновича, архитектора В. Е. Стуккея, перестраивавшего этот дом, и профессора Военно-медицинской академии В. А. Манассеина, инженера-механика В. А. Чайкина[158]. О некоторых из них следует сказать особо.

Архитектор и жилец этого дома В. Е. Стуккей (Бенджамин Джон Стокке, 1832–1898) выходец из шотландской семьи. Перебравшись в Петербург, становится вольноприходящим учеником Академии художеств. О его успехах свидетельствуют завоеванные им серебряные медали и одна из них «за отличное исполнение рисунка орнаментов с гипсов». В 1846 г. он окончил Академию со званием неклассного художника и работал архитектором Монетного двора и Горного института, совмещая эту деятельность с работой в строительном комитете Ведомства учреждений императрицы Марии Департамента уделов и Министерства финансов. В. Е. Стуккей был членом-учредителем Петербургского общества архитекторов. Особое место в его жизни занимала преподавательская деятельность – в строительном училище и институте гражданских инженеров. К самостоятельной архитектурной практике он приступил в 1858 г., завершив начатую А. В. Ильиным постройку доходного дома (В. О. Малый пр., 5). В 1860–1897 гг. Стуккей построил и перестроил в различных частях города восемь доходных домов, в том числе доходный дом, где поселился и жил до своей кончины, перестроил особняки Э. П. Казалета на Английской наб., 6 (1865–1866 гг.) и П. Ф. Семянникова на Бассейной (ныне – ул. Некрасова), 11 (1869 г.), производственные помещения Монетного двора в Петропавловской крепости (1872–1874 гг.; 1881–1883 гг.), склад товарищества Русских паровых маслобоен на Курляндской ул., 37–39 (1897 г.).

Определением Правительствующего Сената от 11 ноября 1874 г. В. Е. Стуккей по личным своим заслугам утвержден в потомственном дворянском достоинстве с правом на внесение в третью часть дворянской родословной книги вместе с женой Софией Лаурой и их детьми, Рихардом Фридрихом, Максимилианом Вильгельмом Петром, Вениамином Фридрихом Карлом, Вольдемаром Луи, Николаем Евгением Александром и дочерью Алисой Софией. Герб Стокке (Стуккей) внесен в часть XIII «Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи»[159].

В. А. Чацкий – основатель «Первой мясной конторы», член физико-химического общества и Общества по распространению коммерческих знаний. В 1905 г. выкупил за 100 тыс. рублей все оставшиеся от распродажи паи Политехнического общества, ускорив тем самым строительство здания этого общества в Москве, за что удостоен звания почетного его члена[160].

Самым знаменитым жильцом дома И. А. Пастухова являлся В. А. Манассеин (1841–1901). После первоначального обучения в пансионе Омона и Казанской гимназии он поступил в Императорское училище правоведения в Петербурге. С юных лет он был борцом за справедливость и потому одноклассниками его избрали своими депутатом. Это избрание заслужило хорошую службу пятнадцатилетнему пылкому юноше: за «депутатство» в конце 1856 г. его исключили из 4-го, последнего гимназического класса училища, и он решил осуществить свою мечту – учиться в университете.

В 1857 г. Манассеин первым из 450 претендентов выдержал экзамен и поступил на медицинский факультет Московского университета. В университете он учился вопреки воле родителей, и поэтому остался без средств. В Москве пробыл только два года. За участие в студенческих волнениях в конце 1859 г. Манассеин выслали под надзор к отцу в Казань, где он снова поступил в университет. Однако и здесь он пробыл всего лишь около года. В 1861 г. в университете произошла «Струвевская история» (изгнание старого реакционного профессора Струве из аудитории), и Манассеина совместно с другими шестью студентами отчислили как одного из наиболее непримиримых.

На сей раз он продолжил обучение в Дерптском университете. В первый год Манассеин усиленно занимался химией и по обыкновению протестовал против здешних порядков. В столичные газеты писал о немецких злоупотреблениях, за что подвергся двухмесячному аресту в III Отделении. После отсидки ректор заявил, что диплом пятикурснику Манассеину здесь не получить и ему лучше перейти в другой университет.

Так, в 1864 г. он оказался в Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге с понижением курса, но зато с возможностью заниматься в клинике самого С. П. Боткина. 31 декабря 1866 г. продолжавшееся девять лет обучение наконец-то закончилось. Манассеин сдал лекарский экзамен и остался при Академии на три года для дальнейшего усовершенствования. Он продолжил заниматься в клинике С. П. Боткина, а последний год в качестве ассистента в клинике В. Г. Бессера.

Затем Манассеин сдал докторский экзамен, защитил диссертацию «Материалы к вопросу о голодании». В 1870 г. началась его учебная командировка за границу, где он работал в Вене и Тюбингене в лабораториях и клиниках известных в то время ученых. В 1872 г. Манассеин возвратился в Академию и получил одобрение представленных им работ, а после пробной лекции был утвержден доцентом общей патологии и диагностики и в октябре 1873 г. приступил к чтению лекций и практическим занятиям со студентами III курса.

В 1875 г. его избрали адъюнкт-профессором, а через год ординарным профессором частной патологии и терапии, причем для студентов III курса Академии он читал курс практической диагностики. Лекции Манассеина активно посещались не только студентами всех курсов, ходили к нему на лекции и врачи[161].

Как отмечал Г. Г. Скориченко, профессор и историк Военно-медицинской академии: «Манассеин принадлежал к числу самых блестящих, энергичных и любимых преподавателей. Говорил он с необыкновенным увлечением и, отличаясь громадной начитанностью, знакомил слушателей, как с современным состоянием известных вопросов, так и их историей. При этом затрагивал предметы гигиены, общей медицины, указывал постоянно на высшие идеалы, к которым должен стремиться врач, как гражданин и представитель науки. Любовь к больному он проявлял тем, что почти ежедневно обходил клинику два раза, утром и вечером, между тем, как его товарищи – профессора по отношению к клинике напоминали редкую птицу, которая кое-когда появится и немедленно скроется. Как получивший хорошее воспитание и представитель аристократической семьи, Манассеин был отменно вежлив не только с докторами и студентами, но и с больными солдатами, с последними он обращался на „вы“. Больным он присылал лакомства и кушанье от своего стола. Все новые способы лечения или распознавания, которые обещали успех, проверялись у него в клинике. Студенты занимались ежедневно по вечерам практически под руководством ординаторов клиники. Много докторов и студентов производили научные исследования; очень многие, работавшие в других академических лабораториях или клиниках, а также в провинции, получали от него темы для научных трудов. Для всех, желавших посоветоваться о каком-нибудь научном вопросе или о своем личном деле, квартира Манассеина была открыта ежедневно. О всех занимавшихся под его руководством он заботился буквально, как родной отец: ободрял, исправлял сочинения, старался где-нибудь пристроить, иногда помогал деньгами. Неудивительно, что Манассеин сделался центральной фигурой в Академии. Ни в одном из академических учреждений не производилось столько ученых работ, ни в одном не скоплялось так много занимающихся, ни в одном не встречалось такого заботливого отношения к нуждам больного. В „Материалах к истории кафедры“ говорится, что „Особое внимание он уделял будущей роли врача и его нравственным обязанностям по отношению к больным и обществу“. „Врач должен отдаваться принимаемому на себя долгу всей душой, бескорыстно, с любовью и самоотвержением“, – утверждал Манассеин. Как преподаватель профессор Манассеин был одним из выдающихся и блестящих лекторов не только при нашей кафедре, но и вообще за весь исторический период Академии. Это был идеальный преподаватель, какой только мог быть на кафедре частной патологии и терапии. Он был человеком, обладающим критичным умом, обширными историко-литературными сведениями, превосходным даром слова и тонкой способностью читать содержательные лекции, используя при этом большое количество материалов. Особенно были богаты по содержанию его лекции по этиологии и по истории медицины…

Манассеин был не только преподавателем медицины – он был „учителем жизни“. Он готовил не просто врачей, а воспитывал ответственных работников, любящих свою профессию и относящихся к больным с любовью, как к своим близким».

По словам Г. Г. Скориченко: «Не меньшим влиянием пользовался Манассеин, как редактор самого распространенного и основанного им журнала „Врач“». В нем он смело обличал злоупотребления и непорядки и фамилии виновных всегда называл, хотя это были близкие товарищи. При этом он всегда ссылался на основания этики, обязательные для всех. Своей литературной деятельностью он нашел себе много врагов. Его упрекали в пристрастии, партийности и т. д. На профессуру Манассеин смотрел, как на служение правде и науке, и потому утверждал, что по окончании 25 лет профессор должен добровольно покинуть кафедру, а не выпрашивать оставление на пятилетие… Никогда не изменявший своим убеждениям, он 31 декабря 1891 г. в 50-летнем возрасте вышел в отставку, когда исполнилось 25 лет его работе. Манассеин сделал завещание, в силу которого весь его капитал по истечении известного срока должен быть передан Обществу для вспомоществования недостаточным студентам. Это общество благодарные студенты называли «Манассеинским».

Свою огромную библиотеку, состоящую из 12 тысяч томов, Манассеин передал в Томский университет, испытывавший нехватку книг.

Скромный Манассеин так говорил о своих трудах: «Сам работал очень мало и ничего выдающегося не напечатал. Когда умру, то решительно нечем будет помянуть меня»[162].

А. В. Берташ в главе, посвященной Северному (б. Успенскому) кладбищу в книге «Исторические кладбища Санкт-Петербурга», так написал об этом ученом-медике: «Для всех, знавших его, Манассеин служил примером любви, справедливости и бескорыстия, – как бы священнослужителем». Он умер после двух недельной болезни 14 февраля 1901 г.

«Человек этики, истинный друг нескольких поколений врачей, – кто его знал, тот не мог не любить этого русского человека и ученого-гуманиста. С ним вместе исчезает независимый и неподкупный судья чести», – писали в те дни петербургские газеты.

Похороны знаменитого врача привлекли внимание всего Петербурга. На отпевании в церкви Медико-хирургической академии хватило места лишь для небольшой части собравшихся – представителей медицинского мира, литераторов, студентов, пациентов Манассеина. После заупокойной литургии гроб, покрытый редкими зимой живыми цветами, обнесли вокруг Академии. У аудитории покойного профессора отслужили краткую службу – литию, затем процессия направилась к Финляндскому вокзалу. В. А. Манассеин завещал похоронить его на Успенском кладбище без всяких почестей. Поэтому не было ни разряженных факельщиков, ни пышного катафалка с балдахином. На руках внесли гроб в убранный зеленью и обитый черным сукном вагон. Немногие из провожавших смогли разместиться в десятивагонном составе. Строгий крест из черного гранита и чугунная ограда ныне исчезли. Над могилой «совести русских врачей» – современный обелиск[163].

В конце прошлого века на фасаде дома № 12 висела мемориальная доска, посвященная выдающемуся ученому-медику[164]. Ее местонахождение сегодня неизвестно. Долг потомков восстановить ее.

Мемориальная доска

В этом же доме размещался упомянутый «Литературный фонд», председателем которого был сам В. А. Манассеин, товарищем председателя А. А. Потехин, секретарем С. А. Венгеров, казначеем Н. Ф. Анненский, а членами правления В. Г. Короленко, В. В. Лесевич и др.[165]

Следует сказать и о жене Манассеина Марии Михайловне. По отзыву все того же Г. Г. Скориченко: «Она была очень ученая женщина, переведшая очень много сочинений с иностранных языков, а также написавшая несколько оригинальных книг. Она с успехом читала публичные лекции, в „Военно-медицинском журнале“ много лет вела отдел рефератов и рецензий. За свою полезную литературную деятельность Мария Михайловна при жизни мужа удостоилась „Высочайших“ наград: при императоре Александре III ей назначена пенсия, а после вступления на престол императора Николая II выдано 10 000 рублей»[166]. Но вернемся к другим жильцам.

В 1886 г. в доме проживало много иностранцев – австрийские подданные Венцелидес и Гаак, бывший валыпастрандский купец Штрибен, британский подданный Мюргед, итальянский – Перелли, а в надворном каменном двухэтажном флигеле восьмикомнатную квартиру занимал прусский подданный Кученрейтер, арендовавший еще и конюшню на два стойла.

Ряд квартир в доме отдавались под торговые помещения: купец П. М. Ермаков в трехкомнатной квартире открыл виноторговлю; в отдельном каменном доме были устроены пекарня и булочный цех купцов Елисеевых[167]. Если их «Товарищество» хорошо известно, то о фирме братьев Ермаковых следует сказать особо. Санкт-Петербургский 2-й гильдии купец Петр Михайлович Ермаков был одним из учредителей фирмы по торговле вином (его двоюродный брат Василий Максимович также купец 2-й гильдии). П. М. Ермаков занимался коммерческой деятельностью с 1875 г. и, помимо винного погреба на Симбирской ул., 12, владел таковыми же в Кирпичном пер., 7; на Галерной ул., 20; Невском пр., 71; по 8-й роте Нарвской части. Проживали братья в собственном доме на Симбирской ул., 17. В начале XX в. из-за больших убытков фамильное дело пошатнулось, Петр Михайлович вынужден был свернуть винную торговлю и содержал лишь одну пивную в Академическом пер., 3.[168]

Члены петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Слева направо (стоят): А. Л. Малченко, И. K. Запорожец, A. A. Ванев, слева направо (сидят): В. В. Старков, Г. М. Кржижановский, В. И. Ульянов, Ю. О. Мартов. Санкт-Петербург, 1897 г.

Дом № 12 вошел и в историю революционного движения. Здесь в квартире С. И. Радченко осенью 1895 г. на встрече петербургских марксистов под руководством В. И. Ленина состоялось собрание революционеров, на котором оформили создание петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Здесь же 6 декабря – за три дня до своего ареста – В. И. Ленин читал членам «Союза борьбы» подготовленный к печати первый номер газеты «Рабочее дело». Эта квартира до конца 1895 г. оставалась местом встреч оставшихся на свободе деятелей «Союза борьбы». Хозяин квартиры на Симбирской улице с 1890 г. занимался пропагандой в рабочих кружках. После провала социал-демократического кружка М. И. Бруснева летом 1892 г. он, избежав ареста, организовал марксистский кружок студентов-технологов. Никто из участников не знал лучше, чем он, состояние пропаганды в рабочих районах осенью 1893 г., когда в Петербург приехал В. И. Ленин. Именно Степан Иванович, по свидетельству М. А. Сильвина, являлся держателем всех связей, хранителем всех тайн.

6 декабря 1895 г. здесь читался и обсуждался подготовленный первый номер нелегальной газеты «Рабочее дело», печатного органа «Союза борьбы».

С. И. Радченко и его жена Л. Н. Радченко оставались на свободе после ареста В. И. Ленина и других участников организации в декабре 1895 г. и продолжили работу в ней. С. И. Радченко прожил короткую жизнь революционера-подпольщика. В январе 1902 г. Степана Ивановича арестовалии. Обыски, аресты, длительное тюремное заключение, ссылка подорвали его здоровье. В августе 1911 г. С. И. Радченко скончался[169].

Об этих исторических событиях когда-то напоминала мемориальная доска из гранита, установленная в 1963 г. (с 2007 г. ее местоположение неизвестно)[170].

После того как в 1936 г. Выборгский район разделили на два – Выборгский и Красногвардейский, в зданиях № 12 и № 14 остались партийные и советские организации нового Красногвардейского района, переименованного в 1946 г. в Калининский. В 1954 г. районный комитет партии и райсовет Калининского района перевели во вновь выстроенное здание Дома Советов на площади Ленина, а освободившиеся здания № 12 и № 14 заняла первая районная больница, объединенная с центральной поликлиникой № 16[171].

Сейчас в этом доме располагается Медико-санитарная часть № 7 °CПБГУП «Пассажиротряд», а также Клиника эстетической хирургии и косметологии.

Нашу следующую остановку мы сделаем у дома с тройным номером: № 5–7 по улице Михайлова и № 10 по улице Комсомола, у четырехэтажного ярко-розового цвета и богато декорированного здания, фасад которого сплошь покрыт рустом, а окна украшены нарядными сандриками и наличниками.

В 1820-е гг. этот участок принадлежал генерал-лейтенанту Вырубову. В середине XIX в. владельцами стали наследники купца Н. П. Плетнева. От них участок перешел в собственность Прозоровскому, а уже у него землю с находящимися на них строениями приобрел «ейский 1-й гильдии купец» И. Е. Уваров[172], при котором и построили ныне существующий четырехэтажный доходный дом[173]. История накопления богатства приезжим из небольшого провинциального городка купцом в столице Российской империи, постепенного расширения его имущества весьма характерна и поучительна для становления капитализма в пореформенную пору.

Из заявления И. Е. Уварова, датированного августом 1862 г., известно, что участок на углу Воскресенского проспекта и Бочарной улицы с существовавшими на нем строениями принадлежал ему к тому времени как минимум уже 10 лет, т. к. еще 15 ноября 1854 г. «ейский купец» под залог этого дома получил ссуду Государственного заемного банка в 6750 рублей на 13 лет. Архитектор Э. Г. Юргенс, осмотревший имущество заявителя 4 сентября 1862 г., включил в оценку два каменных двухэтажных дома, «деревянный на каменном фундаменте дом» и еще один «деревянный нежилой дом». На первом этаже каменного дома в то время в двух двухкомнатных и одной трехкомнатной квартирах жили купец Алексей Скоков и крестьяне Сергей Фобков и Дмитрий Алексеев, а шестикомнатную квартиру на втором этаже занимал сам домовладелец; другая, четырехкомнатная квартира, была не занята. Квартирная плата за год в доме Е. Е. Уварова составляла от 300 руб. за двухкомнатную, до 420 руб. за шестикомнатную квартиры[174].

Жильцами этих домов были купцы, мелкие чиновники и крестьяне. В деревянном доме весь первый этаж в 11 комнат под торговлю занимал приказчик А. И. Браун. Сам домовладелец проживал в шестикомнатной квартире на втором этаже каменного лицевого дома[175]. Об авторитете «ейского купца» свидетельствует тот факт, что когда Иерофей Ефимович выразил несогласие с размером той ссуды, которое выделило под залог его дома Городское кредитное общество, сам директор правления И. И. Глазунов осмотрел «вследствие личной просьбы купца Уварова» имущество его «и засвидетельствовал» о полной возможности, без риска для общества увеличить выданную сумму[176]. Случай, надо сказать, беспрецедентный! В 1863 г. на участке, принадлежавшем И. Е. Уварову построили еще один двухэтажный каменный дом, в котором в четырехкомнатной квартире на первом этаже и в семикомнатной на втором этаже купчиха Гундарева открыла трактирное заведение[177]. 14 августа 1868 г. в доме случился пожар, убыток от которого составил крупную по тем временам сумму 7 тыс. руб. На деревянном доме сгорел весь мезонин, огонь до основания уничтожил и нежилой флигель. К счастью, для домовладельца каменные строения не были повреждены пожаром. Впрочем, И. Е. Уваров быстро устранил его последствия[178].

Имущество «ейского купца» неуклонно продолжает расти, появляются новые служебные строения, увеличивается количество квартир, улучшаются и условия проживания в них. В 1870-е гг. весь первый этаж каменного лицевого дома отдали под торговые заведения: свою лавку здесь держал унтер-офицер Илья Петров, Дмитрий Вилин, в то время еще крестьянин, имел ренсковый погреб, мучную и мелочную лавки: финляндский подданный Теодор Дангельм содержал булочную, а уже упомянутая купчиха Гундарева в десятикомнатной квартире – трактир. На втором этаже в четырехкомнатной квартире проживали надворный советник Ильин, а пятикомнатную квартиру занимало отделение «Общества заклада недвижимости».

В мезонине в трехкомнатных квартирах жили псаломщик Николай Альбов, чиновник Артиллерийского ведомства Талызин и купчиха Гундарева.

В деревянном доме пятикомнатную квартиру занимал сам домовладелец, а в трехкомнатных квартирах проживали штабс-капитан Н. Корольков и чиновница Татаринова. Валовой доход с дома значительно возрос[179].

И. Е. Уваров в документах именуется уже как «потомственный почетный гражданин». Но Иерофей Ефимович со свойственной ему предприимчивостью и энергией продолжает развивать свое имущество[180]. И нет ничего удивительного, что на месте сравнительно небольших строений в 1877 г. И. Е. Уваров сначала возводит четырехэтажный доходный дом по проекту архитектора Е. Е. Аникина, о котором уже было сказано ранее, а в 1892 г. по проекту Е. П. Вейнберга значительно расширяет это здание[181].

Сам домовладелец открыл в нем ренсковый погреб и трактирное заведение в восьми комнатах первого и второго этажей[182]. Один из четырех своих винных погребов в доме Уварова имел Санкт-Петербургский купец 1-й гильдии Т. Н. Крюков. Тимофей Никифорович свое торговое дело основал в 1870 г. Он владел водочным заводом и магазином спиртных напитков в собственном доме на Вознесенском пр., 4, а также четырьмя трактирами и четырьмя винными погребами. Об авторитете Тимофея Никифоровича в торговом мире свидетельствует то, что он был выборным от петербургского купечества. Помимо коммерческой он занимался благотворительной и общественной деятельностью, был старостой при церкви Императорского Человеколюбивого общества[183]. По-прежнему содержал здесь свою булочную финляндский уроженец Теодор Дангельм, вдова Марья Оленицкая открыла в четырех комнатах первого этажа булочную лавку[184], а новгородский мещанин Иосиф Люстик – один из трех принадлежавших ему магазинов верхней одежды[185]. В этом же доме проживал и торговал галантереей Трофим Григорьевич Филиппов, личный почетный гражданин, занимавшийся коммерческой деятельностью с 1893 г. Помимо галантерейного магазина в доме жительства он владел магазином тканей и готовой одежды на Симбирской, 12. 26 июня 1893 г. он учредил торговый дом «Товарищество на вере „Т. Г. Филиппов и К°“» со скромным капиталом в 1000 руб. В торговых делах ему помогала жена Мария Ивановна[186].

После смерти И. Е. Уварова его имущество унаследовал сын, отставной корнет Армейской кавалерии. Увы, как это часто случалось в купеческих семьях, наследник не увеличил отцовский капитал, а проживал его, и не случайно, что в 1902 г. продает этот дом инженер-технологу А. И. Красносельскому[187]. От него дом по наследству переходит жене и дочери, в собственности которых и находился до его национализации[188].

На рубеже веков в этом доме размещались два благотворительных общества. Казначеем одного из них, «Общества призрения престарелых интеллигентных тружениц», был проживавший здесь генерал-майор В. И. Стомма. С Симбирской улицей связана большая часть жизнь Витольда-Мечислава Игнатьевича. После окончания Александровского кадетского корпуса (1885 г.) он в 1888 г. закончил Михайловское артиллерийское училище, а в 1893 г. – Михайловскую артиллерийскую академию. Службу офицером в том же году он начал в 28-й артиллерийской бригаде. С 1900 г. Стомма – капитан, а с 1904 г. – полковник. В 1915 г. ему присвоено звание генерал-майора. Многие годы его военной службы связаны с Санкт-Петербургским патронным заводом, где он последовательно исполнял должности начальника мастерских (с 1896 г.), помощника начальника по хозяйственной части (с 1912 г.), наконец, с 1915 г. – помощника начальника по технической части. В 1917 г. его назначили директором этого завода. Умер В. И. Стомма в эмиграции[189].

Во втором благотворительном обществе – «Обществе пособия нуждающимся ученикам 11-й гимназии» – все правление составляли жители Симбирской и прилегающей к ней улиц: председатель – Барсов Петр Иванович, товарищ председателя – протоирей Кедринский Николай Григорьевич, делопроизводитель – Георгиевский Михаил Владимирович, члены правления – Дворянов Иван Афанасьевич, Квашнин Иван Поликарпович, Липинский Александр Александрович, Штром Вильгельм Федорович, Борнеман Василий Александрович, Зубов Петр Михайлович[190].

С именем Уваровых связана и история участка № 6/27 на углу улицы Михайлова и улицы Комсомола, не дошедшего до нашего времени. Как уже было сказано ранее, в середине XIX в. на участке от Невы до Бочарной улицы и дальше располагался сахарный завод, принадлежавший потомственному почетному гражданину П. М. Пивоварову[191]. В 1860-е гг. этот участок приобрел барон Гауф[192].

Леонтий Андреевич Гауф (1796–1867) был известной личностью в столице. Банкир, купец 1-й гильдии (с 1825 г. – потомственный почетный гражданин и кавалер), один из учредителей и первый председатель правления (1864–1867 гг.) Петербургского частного коммерческого банка, владелец оптовой фирмы «Миллер и Гауф» при Петербургском порте. Жил в собственном доме № 4 в Кирпичном переулке. Кроме сахарного завода на Выборгской стороне Гауф имел в собственности два оптовых склада в Гостином дворе при столичной бирже. Кроме того, состоял членом совета Государственных кредитных установлений и Мануфактурсовета, являлся генеральным консулом Гессенским и Саксен-Веймарским. С 1862 г. и до своей кончины состоял гласным Петербургской городской думы[193]. У Гауфа-то один из пустопорожних участков и приобрела жена ейского купца К. И. Уварова[194].

Один за другим здесь возвели два каменных и два деревянных двухэтажных дома. Также, как и в доме И. Е. Уварова, первые этажи отдавались ею под торговлю. Упомянутая ранее жена унтер-офицера Мария Оленицкая содержала здесь закусочную, а крестьянин Иван Земсков – мясную лавку, купец И. В. Болховитинов – чайный магазин, а муж домовладелицы – ренсковый погреб[195].

22 июня 1874 г. в имуществе К. И. Уваровой произошел пожар, убыток от которого оказался в 11 тыс. руб.: сгорел деревянный двухэтажный дом на углу Симбирской и Воскресенской улиц[196]. Но очень скоро на месте пепелища построили новый деревянный двухэтажный лицевой дом. Пожары, правда, не столь крупные, преследовали этот дом и позже[197]. В 1901 г. имущество К. И. Уваровой унаследовала ее дочь – жена генерал-майора, впоследствии генерал-лейтенанта А. Е. Ярцева[198]. В 1910-е гг. совладельцами дома также стали ее дочери, внучки И. Е. Уварова: жена капитана А. В. Бухвостова и жена врача, надворный советник О. В. Шуббе[199]. Характерная черта того времени: потомки купца и потомственного почетного гражданина принадлежали уже к другому сословию – дворянству. Но по-прежнему немалый доход они получали как от жильцов дома, так и от аренды торговых помещений. В предреволюционные годы в доме А. Е. Ярцевой открылись шляпный и чайный магазины, мелочная, кожевенная, бакалейная, сливочная и съестная лавки, булочная, парикмахерская, портерная, наконец, пивная распивочная лавка Санкт-Петербургского акционерного общества пивоваренного завода «Новая Бавария». Среди жильцов дома наряду с купцами, мещанами и крестьянами немалый процент составляли финляндские уроженцы, проживал здесь и баварский подданный М. Филизер; в ведомостях о доходах встречались также имена и представителей дворянского сословия, например капитан-лейтенанта лейб-гвардии 1-й Артиллерийской бригады М. И. Буяковича, и технической интеллигенции, как например, инженера С.-Петербургского Металлического завода Е. А. Галле[200].

Наследницы К. И. Уваровой владели этим домом до его национализации[201].

На участке, расположенном на углу улиц Комсомола и Михайлова, до нашего времени в перестроенном виде дошел жилой дом при Спасо-Бочаринской (во имя Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня) церкви. О самом храме, одном из старейших на Выборгской стороне, мы расскажем в отдельной главе, а пока продолжим наше знакомство с домами на нечетной стороне улицы Комсомола.

Об истории углового участка № 29, где в конце XIX – начале XX вв. работал винтоделательный и механический завод «Бруно Гофмарк», речь пойдет в главе, посвященной Тихвинской улице. На участке же дома № 25, по данным адресных книг «Весь Петербург» и «Весь Петроград», в 1892–1917 гг. располагалась исправительная тюрьма, которая соседствовала со Спасо-Бочаринской церковью.

Улица Комсомола, д. 27

На участке № 23–25 в послевоенное время построили трехэтажное здание, стилизованное под архитектуру раннего классицизма, с характерным для этого стиля желтым цветом и декором: окном-люкарной, украшенным цветочными гирляндами и сандриками, на фоне почти голой, лишенной украшений, стены.

Судьба этого участка по-своему интересна. С 1809 по 1850-е гг. здесь находился двор садовника Марселя с каменными оранжереями, которые унаследовали его дети[202]. Дошедший до нас дом возвели в середине XIX в., когда этим участком владели генерал-майор, капитан флота I ранга Павел, девица Елена и Любовь Ильины[203]. В 1860 г. по купчей крепости этот дом перешел во владение жены инженер-капитана Е. И. Васильевой[204]. О том, что представлял собой этот дом, мы можем судить из подробной ведомости о доходах с дома, составленной мужем домовладелицы, тогда еще капитаном А. П. Васильевым: «В главном корпусе 7 чистых больших комнат с каменным балконом на выход в сад, с переднею, коридором, кухнею и двумя подвалами с внутренним входом в них. К квартире относится каретный сарай, конюшня в 6 стойл, ледник, отдельный чердак и сеновал. Квартира занимается самим домовладельцем… 3 комнаты, гостиная, столовая и кабинет имеют полы с паркетом (из них в одной цветного дерева), мраморный камин и штучные печи. Стены покрыты французскими обоями высшего сорта, на потолке лепные украшения. К ней же относится сад с весьма редкими многолетними деревьями дуба и липы. Вход в квартиру через гранитный подъезд…».

Улица Комсомола, д. 23–25

Улица Комсомола, д. 23–25. Элементы декора

К достоинствам дома А. П. Васильев относит также то, что «дом по счастливому положению окруженный садом, пустопорожним местом, с глухими брандмауэрами, совершенно безопасен от пожара», и то, что «дом устроен на местности, которая осушена прокладкой… подземной сточной трубы, что весьма редко на Выборгской стороне. Осушение это дает возможность устраивать глубокие и даже жилые подвалы, что особенно возвышает ценность части земли, не застроенной еще по фасаду улицы, на которой лавки дадут высший доход. При каждой отдельной квартире устроены особо к ней принадлежащие отхожие места; для всех квартир общая каменная прачечная и общие помещения для дворников»[205].

Надо сказать, что жильцами дома были люди приличные: капитан Макарович, капитан Вейсенфольк, поручик Карпов, вдова помещика Емельянова, мещанин Федот Карпов[206], добросовестно вносившие квартплату, тем не менее дом Е. И. Васильевой за недоимки Городскому кредитному обществу не раз выставлялся на торги, однако в последний момент Екатерина Ивановна возвращала долг и торги отменялись[207]. Но после смерти мужа, 13 августа 1869 г., совершена купчая «на проданный вдовою подполковника Е. И. Васильевой временно обязанному крестьянину Ярославской губернии Угличского уезда деревни Дьяково С. Д. Дмитриеву дом»[208], а уже 18 декабря 1870 г. он продает этот дом Женскому патриотическому обществу[209] – старейшей и наиболее влиятельной в России женской общественной организации, учрежденной указом императрицы Елизаветы Алексеевны от 29 декабря 1812 г. для «вспомоществования бедным, от войны пострадавшим».

В 1895 г. в обществе состояло 43 действительных члена, 34 почетных члена и 29 почетных старшин. К этому времени в ведении общества находились 7 школ с интернатом, 8 школ для приходящих, одна рукодельная школа с магазином, 7 ремесленных отделений и классов[210].

Само общество располагалось на Симбирской ул., 9, а в доме № 23 открыли находящуюся под его попечением женскую школу в память цесаревича, безвременно умершего сына Александра II великого князя Николая Александровича. При ней устроили церковь со звонницей[211].

Из переписки, которую вели в связи с устройством этой церкви помощница попечительницы Николаевской школы Ю. Н. Данзас, надзирательница М. А. Ярцева и правитель дел подполковник М. Е. Ермолов с 12 октября 1912 г. по 7 января 1913 г., мы узнаем, что устройство школьной церкви и звонницы было доверено архитектору Собственного Его Императорского Величества дворца Юлию Юльевичу Бенуа.

16 ноября 1912 г. получено благословение на устройство церкви от Временного управляющего Санкт-Петербургской епархией епископа Нарвского Никандра. 8 ноября 1912 г. Синод разрешил устройство церкви в честь столетия Общества. Размещалась она на верхнем третьем этаже; колокола висели в слуховом окне. Желание оборудовать на собственные средства домовую церковь выразил санкт-петербургский купец 2-й гильдии М. М. Постников. Ее освятил 17 декабря 1912 г. епископ Гдовский Вениамин. В знак благодарности благотворителю «Попечительство решило представить М. М. Постникова» к всемилостивейшей награде, предварительно «испросив в Канцелярии Санкт-Петербургского градоначальника сведения о благонадежности устроителя церкви». Процитируем письмо, написанное попечительницей школы Екатериной Нарышкиной, на имя одного из высокопоставленных чиновников Владимира Карловича Саблера в Зимний дворец:

«Его превосходительству

В. К. Саблеру

Зимний дворец

Милостивый Государь

Владимир Карлович!

Санкт-Петербургский 2 гильдии купец Михаил Михайлович Постников в октябре минувшего года изъявил желание оборудовать на собственные средства церковь в помещении Николаевской школы Императорского женского Патриотического Общества.

На всеподданнейшем докладе Ея Величеству Августейшей Председательнице Патриотического общества, ходатайства попечительства Николаевской школы о разрешении устроить и освятить при школе церковь во имя Святого Николая Чудотворца Ея Императорскому Величеству благоугодно было, 8 ноября 1912 года, собственноручно начертать: „Прочла с удовольствием“.

Все работы по сооружению церкви, по ее оборудованию, по сооружению колокольни и прочие расходы производились Постниковым с примерной быстротой, и церковь была вполне закончена 17 декабря минувшего года и в этот день состоялось ее торжественное освящение, причем все расходы по означенному освящению господин Постников принял на себя.

Общая сумма расходов, понесенных жертвователем Постниковым на означенную святую цель, выражается в сумме около 8000 рублей.

Сообщая о вышеизложенном, имею усердно просить Ваше высокопревосходительство представить названное лицо, согласно установленному для поощрения церковного строительства порядку, к статусному ордену Св. Анны третьей степени.

В надежде на сочувственную поддержку моего ходатайства, пользуясь случаем, просить Вас, Милостивый Государь, принять уверение в совершенном моем к Вам уважении и истинном почтении.

Подписала Е. Нарышкина

7 января 1913 года»[212].

Это лишь один из примеров подвижнической деятельности благотворителей Симбирской улицы. Из адресных книг «Весь Петербург» за 1900–1910 гг. известно, что помощницами попечительницы школы в память Цесаревича и Великого князя Николая Александровича Е. А. Нарышкиной были: В. Ф. Вышнеградская, Н. И. Оржевская, графиня М. А. Келлер, фрейлина М. С. Толстая; директорами школы в разные годы назначались доктора медицины Г. И. Арронет и В. М. Фин. В адресных книгах называются имена благотворителя школы купца Э. Г. Лесснера и надзирательниц Л. И. Ильинской и О. П. Пашкевич[213].

Улица Комсомола, д. 21

Николаевскую школу закрыли в 1918 г., позже здание перестроили под жилье.

Канули в лето и доходные дома № 19 и № 21. На месте первого из них располагается магазин завода ЛОМО, на месте второго – производственное здание Центра измерений ЗАО «Водоканал». В 1870-е гг. стоящий на этом сдвоенном участке двухэтажный деревянный дом принадлежал купеческой дочери А. И. Щербаковой[214].

В нем проживали преимущественно крестьяне, мещане и отставные солдаты. Имущество А. И. Щербаковой включало в себя также два надворных флигеля, один из которых был двухэтажный, частично нежилой, а другой такой же двухэтажный на каменных жилых подвалах. Во дворе располагались также одноэтажная каменная служба[215]. В 1876 г. Анна Ивановна вышла замуж за потомственного почетного гражданина А. О. Бари[216], и тогда на принадлежащем ей участке построили еще три двухэтажных и один одноэтажный деревянных дома. В результате количество жильцов увеличилось вдвое, хотя социальный состав их оставался прежним[217]. Значительно больше помещений было отведено под торговлю. В доме располагались лабаз купца Елиснева (так в оригинале), мясная и зеленная лавки И. Земскова, закусочная М. Оленицкой, суровский магазин Антипина, красильный магазин Мартынова, железная и москательная лавки Набатова.

Один из учредителей торговой фирмы Петербургского акционерного общества виноторговцев И. Г. Полозов, происходивший из крестьян деревни Дмитровской Даниловского уезда Ярославской губернии, открыл здесь ресторан[218].

Ряд помещений арендовало Управление Финляндской железной дороги[219]. В 1881 г. на участке возвели каменный трехэтажный на подвалах дом, что стало возможным в результате объединения капиталов супругов Бари[220]. Из адресных книг известно, что в предреволюционные годы владельцами двух участков № 19 и № 21 являлись А. О. Бари и его дети Антон, Георг, Раиса и Сергей.

Адольф Оттович в адресных книгах значится казначеем Санкт-Петербургского общества велосипедистов-любителей[221]. Потомственным почетным гражданином стал Сергей Адольфович, а Георг занимался судебной деятельностью[222]. В 1900-е гг. семейным гнездом Бари был дом на Измайловском проспекте в 1-й Роте под № 4[223]. В 1910 г. отец и дети разъехались: Адольф Оттович жил в Царском Селе, на Малой ул., 17, Георг снимал дорогую квартиру на Французской набережной (ныне – наб. Кутузова) в доме № 30, Раиса проживала в собственном доме на Симбирской ул., 19, и только Сергей Адольфович по-прежнему жил в 1-й Роте[224].

Много владельцев поменял и четырехэтажный светло-бежевого цвета дом, стоящий на участке № 17. Второй и четвертый этажи его оформлены рустом. Чередующиеся прямоугольной и полуциркульной формы окна декорированы сандриками и нарядными наличниками. На третьем этаже дома размещаются два балкона.

В 1864 г. участком владели купец 2-й гильдии А. И. Скоков и его сестра Е. И. Волкова. Тогда здесь стояли двухэтажный каменный дом и каменная одноэтажная служба[225]. Жильцами дома были преимущественно мещане, крестьяне и мастеровые завода «Арсенал». Но случались среди них и титулярные советники, и коллежские асессоры, и штабс-ротмистр[226]. Как и в других домах на Симбирской улице, часть помещений на первом этаже сдавалась домовладельцами под торговлю. В 1860-е – начале 1870-х гг. здесь открылись табачная лавка Зиновьевой, булочная Т. Дангельма, лабаз, принадлежавший самому домовладельцу[227].

Улица Комсомола, д. 17

В 1875 г. участок переходит в собственность крестьянину И. Т. Оникову[228], при котором в 1878–1879 гг. по проекту архитектора К. Т. Андрущенко возвели дошедший до нас каменный лицевой четырехэтажный доходный жилой дом[229]. Кроме того, во дворе построили еще один четырехэтажный каменный флигель, два двухэтажных деревянных дома на каменных подвалах со службами[230].

Количество квартир возросло до 73, расширился и социальный состав квартиросъемщиков. Наряду с мастеровыми завода «Арсенал», купцами, мещанами и крестьянами увеличилось количество проживающих в доме чиновников, в основном коллежских и титулярных советников, отставных военных нижних чинов (унтер-офицеров, рядовых, писарей, барабанщиков, стрелков, горнистов). Но в списке жильцов мы нашли и имя генерала-майора Ф. Ф. Матюковича. Феодосии Филиппович Матюкович (1818–1891) в военную службу поступил в 16 лет, в 1834 г.; первое офицерское звание получил в 1847 г. после окончания Пиротехнической артиллерийской школы, а через 14 лет его продвижение по службе набирает стремительные обороты – капитан с 1867 г., генерал-майор с 1881 г. С 1864 г. генерал находился в распоряжении Главного артиллерийского управления. О его авторитете военного специалиста свидетельствует тот факт, что с 1878 г. Матюкович состоял совещательным, а с 1886 г. – постоянным членом Артиллерийского управления. В доме на Симбирской проживал со своей многочисленной семьей (у Матюковича было семь детей), один из которых, Вячеслав, пошел по стопам отца, дослужившись до подполковника[231].

14 комнат домовладельцем было отдано под 5-е Выборгское смешанное городское училище, которым заведовала А. В. Шарова[232]. По-прежнему многие квартиры использовалось под торговые помещения. В 1880-е гг. в доме И. Т. Оникова открыли булочную-пекарню, портерную лавку (она принадлежала самому домовладельцу), табачный магазин, мелочную лавку, часовую мастерскую. До 1917 г. домом владели сыновья И. Т. Оникова Василий и Леонтий Ивановичи[233]. Василию принадлежал магазин бракованной посуды на Среднем проспекте В. О. в доме № 16/39.[234]

Сохранились воспоминания Галины Константиновны Гусевой, в девичестве Голубевой (прабабушки одного из авторов книги) – в этом доме прошло ее детство и юность. Семья Голубевых занимала три комнаты в пятикомнатной квартире. Окна выходили во двор. В квартире было три печки, отапливались они дровами. В этом доме находилась прачечная и булочная, куда бегала маленькая Галина со своими сестрами за свежим хлебом и булочками. Брат Г. К. Гусевой, Михаил, работал на военном заводе «Арсенал», а также был редактором газеты, которую выпускал завод им. И. В. Сталина (впоследствии Ленинградский Металлический завод).

Константин Матвеевич, отец Галины, работал там же бригадиром. Осенью 1941 г. он получил возможность эвакуировать своих родных в Омск. Но жена, Ольга Васильевна, к тому времени была уже очень слаба. Галина и ее сестры не могли оставить больную маму. Вечером 8 января 1942 г., когда Константин Матвеевич находился на рабочем месте, на завод упала бомба, он получил множественные тяжелые ранения и умер. Через четыре дня от истощения и голода слег Михаил – он умер 12 января. К тому времени Галя осталась единственная в семье, кто мог ходить. 24 января 1942 г. умерла Ольга Васильевна и ее положили рядом с мужем и сыном на дубовый стол в большой комнате, где с началом блокады уже не жили. Галину и ее сестру Веру забрали в детский дом. В середине марта в детский дом попала бомба. Ночью всех детей перевели в бомбоубежище. Там ребятам сообщили, что на следующий день их эвакуируют в Краснодар. В этот же день всех детей из разрушенного детского дома (в том числе Галину) переправили по «Дороге жизни» через Ладожское озеро. Дальше на товарном поезде они добрались до Краснодара. Группа, в которую попала маленькая Галя, пешком шла в станицу Исправна Ставропольского края, где их взяли на воспитание колхозники. Галину приютила семья станичницы Полины и ее мужа Георгия (фамилия неизвестна). Осенью 1944 г. Галина получила письмо от своего дяди, но только в 1949 г. она смогла вернуться в Ленинград[235]. Подобная судьба была и у многих жителей улицы Комсомола, переживших блокаду…

Следующий дом на нашем пути № 15, четырехэтажный, лимонного цвета фасадом со скромным декором, который составляют замковые камни над окнами третьего этажа, рустовка второго и четвертого этажей и здесь же простые наличники окон. Некоторое разнообразие вносит акцентирующая центр здания на уровне 2-го и 3-го этажей сложная композиция, образуемая причудливым полуциркульным сандриком. Этому дому, пережившему блокаду, более 135 лет. Построен в 1875 г. по проекту архитектора В. В. Штрома[236]. Первым же владельцем этого участка, по данным атласа Н. Цылова, в 1830-1840-е гг. стал почетный гражданин Ф. А. Гудков. Ему в разных частях Санкт-Петербурга принадлежали 17 домов[237]. Наследником стал сын, купец 2-й гильдии, потомственный почетный гражданин А. Ф. Гудков[238]. А дошедший до нашего времени дом возведен внуком первого владельца участка, также потомственным почетным гражданином Ф. Ф. Гудковым. Еще два таких же четырехэтажных флигеля построили при нем во дворе, один в 1879 г., другой в 1881 г.[239] Большинство квартир в доме были пяти– и четырехкомнатные и лишь единичные шести-, семи– и даже двенадцатикомнатные. Среди жильцов дома в «Ведомостях о доходах» мы встречаем коллежского советника, купца, строительного подрядчика, но чаще других квартиры снимали здесь мещане. На первом этаже дома в аренду сдавались торговые помещения под сливочную и молочную лавки, пекарню. Четыре комнаты были отданы под камеру мирового судьи[240].

В 1885 г. имущество Ф. Ф. Гудкова перешло в собственность статскому советнику Е. З. Михневичу[241], который владел домом 16 лет. При нем все строения оставались без изменений. Из жильцов его дома можно выделить судебного пристава Чернышева, занимавшегося шестикомнатную квартиру, коллежского секретаря Миллера, снимавшего квартиру из пяти комнат. В двенадцатикомнатной квартире проживала Н. И. Оржевская, супруга сенатора, председательница Попечительского совета Васильевского училища для девочек. Такую же квартиру снимал купец 2-й гильдии Петров. 12 комнат занимало 2-е Выборгское городское шестиклассное начальное училище для мальчиков; 11 комнат были отданы домовладельцем «страдникам» (охранникам) тюрьмы «Кресты». Крестьянин Иван Нипоминов открыл в доме Е. З. Михневича пекарню (она размещалась в шести комнатах с тремя кладовыми), а мещанин Иван Михайлов – молочную ферму. Свою торговлю в доме имел и уже упомянутый купец 1-й гильдии Тимофей Крюков[242].

Улица Комсомола, д. 15. Доходный дом Ф. Ф. Гудкова

В адресной книге «Весь Петербург» на 1892 г. среди проживающих в доме значатся К. А. Добромыслов, учитель начального 1-го Выборгского училища, П. Ф. Иванов, коллежский советник, служащий Петербургской крепостной артиллерии и др.[243]

Последней владелицей дома являлась жена коллежского советника М. М. Дробович. В ее собственности дом находился 16 лет: с 1901 г. до его национализации[244]. При ней квартиры третьего и четвертого этажей перепланировали для городского училища. В предреволюционные годы здесь размещалось 16-е Выборгское смешанное начальное училище, заведующей, которой была Е. Д. Сергопольцова[245].

В 1906 г. на месте разрушенных двухэтажных деревянных служб выстроили пятиэтажный каменный дом и еще один жилой двухэтажный деревянный дом во дворе, не дошедший до нашего времени[246].

Сама домовладелица, овдовев, проживала в предреволюционные годы в Лесном[247].

Следующий дом на нашем пути под № 11–13, крупное пятиэтажное кирпичное здание песочного цвета с двумя ризалитами и центральным трехэтажным эркером, завершенном балконом на четвертом этаже. Окна четвертого этажа оформлены замковыми камнями, а окна второго и третьего этажей – причудливой формы наличниками и «полотенцами». На первом этаже устроены крупные окна-витрины. Владельцами дома в конце XIX в. были потомственный почетный гражданин С. Л. Васильев и его дочь, 2-й гильдии санкт-петербургская купчиха А. Н. Калинина[248]. В 1896 г. на этом участке стояли двухэтажный каменный дом и одноэтажный флигель по Симбирской улице. Во дворе располагались двухэтажный деревянный жилой дом и одноэтажное каменное строение для керосинного склада и ледника. Весь первый этаж лицевого дома был занят под торговые заведения, а в деревянном доме оба этажа были отданы под трактир[249].

После того как участок в 1904 г. перешел в собственность жене британского подданного Е. Г. Барсельман[250], все прежние строения снесли, а на их месте выстроили сначала каменный поперечный надворный семиэтажный флигель, а затем еще и пятиэтажный лицевой каменный жилой дом[251]. Оба они дошли до наших дней. Участки под № 11 и № 13 принадлежали Елене Григорьевне до 1917 г.[252] Сама она также проживала в собственном доме.

По данным адресных книг «Весь Петербург» и «Весь Петроград» на 1900–1917 гг., в доме № 13 по Симбирской улице располагалось 7-е четырехклассное мужское училище. Его заведующим был Н. А. Запаннов, а помощниками В. И. Жуков и А. Ф. Чистов. Многие годы законоучителем в училище проработал священник С. И. Канарский. Из 14 учителей: 12 – мужчины, что характерно для дореволюционной школы, и только 2 – женщины (Л. Н. Эртова и А. А. Бальтинг). Среди ведущих преподавателей училища Н. А. Соколовский, И. Н. Никифоров, Г. Г. Бажанов, П. А. Курпатов, Е. А. Збаковский, П. А. Массимовский, И. Н. Левин, В. П. Влачинов, М. С. Орехов, А. Н. Машков. Характерно, что некоторые из этих учителей работали совместителями в 1-м, 3-м, 5-м, 10-м, 13-м и других четырехклассных училищах, в том числе расположенных на этой же и соседних улицах[253].

Улица Комсомола, д. 13

Улица Симбирская (ныне Комсомола), д. 11–13. Фото 1913 г.

Мемориальная доска на д. 13

Многие годы в этом доме жил один из самых известных тренеров нашего города – В. И. Алексеев (1914–1977). В 1942 г. ему, многократному чемпиону страны в метании копья (1936–1948 гг.), присвоено звание заслуженного мастера спорта, а в 1956 г. – заслуженного тренера СССР. Он воспитал целую плеяду выдающихся российских легкоатлетов, чемпионов Олимпийских игр и мировых рекордсменов. В 1970 г. по его инициативе построен спорткомплекс Школы высшего спортивного мастерства «Зенит».

На фасаде дома установлена гранитная мемориальная доска, посвященная Виктору Ильичу Алексееву, со скульптурным профилем великого спортивного педагога[254].

В стороне от улицы Комсомола на участке № 7–9 до нашего времени дошел еще один доходный дом. Стоящее здесь шестиэтажное здание возвели в 1914 г. по проекту малоизвестного архитектора детских приютов и сотрудника технической части градоначальства В. М. Асеева[255]. Фасад этого дома отразил некоторые характерные черты стиля неоклассицизм. Первый и второй этажи его рустованы, центр третьего и четвертого этажей оформлен пилястрами с ионической капителью, декорированной еще и цветочной гирляндой. Центральный ризалит завершен лучковым фронтом. Стена пятого и шестого этажей обработана «под шубу», так же как угловые части фасада. Окна оформлены наличниками и таким элементом декора, как «полотенце». А за 40 лет до этого здесь еще стоял деревянный одноэтажный дом, принадлежавший М. Д. Мержановой, жене коллежского асессора, а позже и самому чиновнику Д. А. Мержанову[256]. В 1893 г. его имущество перешло во владение почетного гражданина И. А. Дворянова. Это звание он заслужил своей благотворительной деятельностью. Иван Афанасьевич был старостой при Доме предварительного заключения и Общества вспомоществования бедным при Спасо-Бочаринской церкви, а еще – председателем Общества для пособления нуждающимся ученикам 11-й Санкт-Петербургской гимназии.

Улица Комсомола, д. 7–9

Улица Комсомола, д. 5

В собственном доме он открыл чайную, молочную, мясную и зеленную лавки, а также лабаз[257]. Управляющей в доме № 9 была Анна Николаевна Калинина. Ей-то в собственность от Ивана Афанасьевича и перешел сдвоенный участок под № 7–9.[258] Последней владелицей этого участка стала ее сестра, жена почетного гражданина Н. Н. Дворянова[259]. При ней за три года до революционных потрясений и построили дошедший до нас доходный дом. За ним в самой глубине участка под № 9 стоит новое пятиэтажное офисное здание с мансардой.

Как уже было сказано, многие годы доходный дом под № 5 принадлежал купчихе А. Н. Калининой, позже перешедший в собственность той же Н. Н. Дворяновой[260].

В годы Великой Отечественной войны дом сильно пострадал, от него осталась лишь половина трехэтажного бежевой окраски здания с очень скромной отделкой, которую разнообразят лишь сандрики над окнами второго этажа, обогащенные декоративным орнаментом, и угловой эркер. Сохранившаяся южная часть дома в 1882 г. возведена по проекту архитектора В. В. Штрома[261], а северная, пристроенная в 1906 г. архитектором О. Л. Игнатовичем[262], была разрушена. В списке практикующих врачей за 1905 г. мы встретили имя действительного статского советника, доктора медицины В. Ф. Штрома, отца архитектора[263].

Элемент декора

Здесь у дома № 5, рядом с «Арсеналом», мы завершаем наше знакомство с жилыми домами, где протекала повседневная жизнь обитателей улицы. Большинство из них были прихожанами Спасо-Бочаринской церкви, о которой пойдет речь ниже.

На углу Симбирской и Тихвинской улиц располагалась церковь во имя Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня (Спасо-Бочаринская), одна из первых на Выборгской стороне. Самая первая временная (полотняная) церковь на этом месте построена еще в 1714 г. и освящена 1 августа того же года в Бочарной слободе «при компанейских домах» у перевоза через Неву по повелению Петра I[264].

Церковь эта известна по трем названиям. Первое и второе имя связаны с праздником Происхождения (Изнесения) Честных Древ Животворящего Креста Господня, который в народе называют Медовым спасом или Первым спасом, отмечаемым 1 августа, в день освящения церкви. Еще одно имя – Тихвинская церковь – получено по особо чтимой святыне храма – иконе Тихвинской Божией Матери[265].

В прошении, поступившем в Правительственный Синод из Адмиралтейской коллегии от 12 мая 1735 г., говорится о том, что при церкви Святых Древ на Бочарной улице при Пильной мельнице «полотняная часовня» во имя святого Николая Чудотворца обветшала и содержится просьба дать разрешение взамен обветшавшей построить новую деревянную часовню «во имя святой живоначальной Троицы» с пределом Николая Чудотворца[266].

Науглу Симбирской (ныне ул. Комсомола) и Тихвинской улиц, д. 9 (ныне ул. Михайлова) располагалась церковь Во Имя Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня. План места расположения

Такое разрешение от Санкт-Петербургского духовного управления было получено[267] и новую часовню возвели 26 сентября 1735 г.[268] 25 ноября того же года последовало заявление в Синод от священника Павла Иванова о том, что вновь построенный храм до сих пор не освящен из-за болезни «протопопа Иосифа Седневского, которому было поручено то освящение»[269].

Духовное управление своим решением от 28 ноября 1735 г. приказало освящение новопостроенной часовни провести протопопу Иоанну Семенову[270]. Наконец, 2 августа 1736 г. последний докладывал в Духовное управление, что «чиноположение сей церкви провел»[271].

Через тридцать лет после возведения первой деревянной церкви, в 1744–1745 гг., на деньги купцов Дмитрия Лукьянова и Федора Зотова на месте обветшавшего храма по проекту И. Я. Шумахера была возведена новая деревянная церковь, освященная в 1745 г.[272], но и она простояла недолго. Через несколько лет вновь построенное здание опять повредила молния[273]. В 1749–1752 гг. на месте деревянной построили каменную двухэтажную церковь в стиле барокко[274]. Она была освящена 7 февраля 1752 г. – главный престол и два придела во имя Тихвинской иконы Божией Матери и во имя Священномученика Антипы[275]. После расширения 20 июня 1761 г. освятили придел во имя Трех Святителей, а 4 ноября 1767 г. освящена верхняя Спасская церковь[276]. В это время около церкви существовало кладбище.

Церковь Спаса Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня

Интересна судьба старой деревянной «шумахеровской» церкви. Деревянную церковь ко времени возведения новой каменной отремонтировали и перенесли на Сенную площадь, она стала предшественницей знаменитой церкви Успения на Сенной. Как известно, эта площадь получила свое название от торговли сеном. Торговля приносила стабильный хороший доход, поэтому сенновские купцы Гроздов, Краснощеков, Соломяков, Копушкин, Рогов, Попов, Ватин, проживавшие вблизи площади, обратились в кабинет «Ея Величества» императрицы Анны Иоанновны за разрешением поставить на ней храм. Но разрешение они получили только много лет спустя, когда именным указом императрицы Елизаветы Петровны от 8 декабря 1751 г. им позволили на выбранном месте построить церковь. Однако сбор денег и материалов на возведение церкви не обещал скорого ее построения, поэтому на Выборгской стороне купили предназначенную к разборке деревянную Спасо-Бочаринскую Церковь. Отсюда и первое название каменной церкви, позже получившей официальное имя Успения Божией Матери[277].

Именем «Спас», пишет автор книги «Сенная площадь» Зоя Юркова, церковь наделила народная память и одновременное существование рядом деревянной церкви, поставленной сенновскими купцами и освященной 18 июля во имя Всемилостивейшего Спаса Происхождения Честных Древ и Животворящего Креста Христова, или в просторечии Спас, что празднуется Православной церковью 1 августа, в день памяти мученика Маккавея. Поэтому тогда можно было услышать название «Спас Маккавей». Петербургские газеты по этому поводу в 1864 г. писали: «Церковь на площади зовется в народе Спас-на-Сенной, между тем престольный праздник там – Успения Богородицы. Прежде, лет 100 назад, была деревянная церковь во имя Спаса Нерукотворного. Народ привык к этому имени, и называет ее так до сих пор»[278].

Эта церковка возвышалась на пространном пустыре, который каждое воскресенье, во время стечения через Московскую заставу тысяч крестьян из окрестных деревень и торговых людей (гостей) из дальних весей, превращался в шумное торжище – ярмарку[279].

До нас дошли изображения Спасо-Бочаринской церкви только начала XX в. А какой была самая первая деревянная церковь? Одновременно с церковью во имя Происхождения Честных Древ в молодой столице были возведены и другие деревянные храмы:

Троицкая церковь на Городовом острове, церковь Святых Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы на берегу Фонтанки, церковь Св. Сампсония на Выборгской стороне и Св. Иосифа Древодела на Охте. Это были маленькие деревянные постройки в четыре окна по фасаду, лишенные какой-либо архитектурной отделки, единственным украшением которых были небольшие деревянные шпили. Рядом стояли сколоченные из бревен в виде каркасов колокольни в несколько метров высотой[280]. Скорее всего такой же была и первая Спасо-Бочаринская церковь. Имя автора этого, как и других перечисленных храмов, неизвестно, хотя круг архитекторов, работавших в то время в Санкт-Петербурге, очень узкий – Доминико Трезини, Федор Васильев, Ганс Киндлер, Иван Устинов, Георг Иоганн Матарнови[281].

Известно только, что с 1710 г. резко усиливается роль Канцелярии городовых дел в строительстве нового города. Именно ей поручаются все новые и новые объекты строительства, в том числе и на Выборгской стороне.

Возможно, именно Канцелярией разработан некий «образцовый» простейший проект храма, по которому плотниками в короткое время были сколочены из дерева эти церкви.

Автор второй деревянной и первой каменной Спасо-Бочаринской церкви Иоган Якоб Шумахер (1701–1767) – один из ведущих архитекторов анненского времени из штата Полицмейстерства. Особое покровительство ему оказывал шеф этого учреждения – Бурхард фон Миних. Вместе с М. Г. Земцовым Шумахер работал в Александро-Невском монастыре (в 1733–1735 гг. строил Литейный двор), участвовал в сооружении Партикулярной верфи на Фонтанке и Пантелеймоновской церкви при ней вместе с главным архитектором Адмиралтейства И. К. Коробовым. Позже, уже в начале 1740-х гг., И. Шумахер построил еще небольшой храм во имя Преподобного Сергия Радонежского. В 1740-1750-е гг. Шумахер занимался строительством Первого Кадетского корпуса, отделкой интерьеров в здании Кунсткамеры. Он – автор такой крупной, впоследствии перестроенной постройки, как Крестовоздвиженская церковь на Лиговском канале (1747–1751 гг.)[282]. Искусствоведы указывают, что все культовые постройки И. Шумахера воспринимаются как модификация проектов двух других ведущих мастеров анненской поры М. Земцова и И. Коробова.

Одновременно с церковью во имя Происхождения Честных Древ в молодой столице были возведены и другие деревянные храмы

Поэтому возведенные по его проектам деревянная и каменная Спасо-Бочаринская церкви могут быть сопоставлены с церковью Рождества Богородицы и храмом Симеония и Анны М. Г. Земцова[283].

Верхнюю церковь, напоминавшую по плану постройки М. Г. Земцова, перекрывал низкий свод с двумя рядами колонн, поставленных попарно. Зал пересекал поперечный неф, благодаря чему помещение казалось более просторным[284].

Следует отметить, что каменная барочная церковь во имя Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня возводилась в одно время с такими шедеврами архитектуры Елизаветинского времени, как Смольный собор Ф. Б. Растрелли и Николо-Богоявленский собор С. И. Чевакинского, однако уступала им по своему художественному уровню, к тому же архитектурный облик храма претерпел значительные изменения во второй половине – конце XIX в., в эпоху эклектики. От его барочного облика не осталось и следа.

А первые изменения в облике «шумахеровского» каменного храма относятся еще к первой трети XIX в. Один из проектов на «перестройку паперти церкви святого Спаса на Выборгской стороне» рассмотрен на заседании Комитета для строений и гидравлических работ и одобрен 10 мая 1828 г. Этот документ подписан членом Комитета архитектором В. П. Стасовым[285].

В последующие, 1830-е гг., сначала тем же Комитетом, затем в 1840-1860-е гг. Управлением путями сообщений и публичных зданий, наконец, Техническим комитетом Городской управы рассмотрены проекты перестройки или ремонта различных деревянных служб при церкви взамен обветшавших или сгоревших[286].

Постройки М. Г. Земцова

В 1832 г. над входом возвели колокольню, которую в 1902 г. заменили новой, трехъярусной[287].

В 1840 г. по проекту А. Я. Андреева на углу Симбирской и Тихвинской улиц выстроили каменную ограду и часовню[288]. Последняя подверглась перестройке спустя четверть века при ремонте храма. Ее прекрасный барочный иконостас остался при этом нетронутым[289].

31 декабря 1864 г. высочайше утвержден» фасад новой каменной часовни с оградою, предполагаемой к постройке при церкви Спаса Происхождения Честных Древ. Под документом стоит подпись управляющего путями сообщений и публичными зданиями инженер-генерал-лейтенанта Мельникова[290], автора проекта Николаевской железной дороги, соединившей Петербург и Москву. 23 августа 1865 г. общим присутствием правления 1-го округа Путей сообщения дозволено «перестройка сторожки к каменной часовне»[291]. В последующих документах за 1870-е гг. уже Техническим Комитетом Санкт-Петербургской управы были рассмотрены и одобрены проекты постройки деревянных одноэтажных служб, деревянного двухэтажного флигеля, о двух лестницах[292].

Очередное обновление Спасо-Бочаринской церкви совершилось 10 мая 1881 г. Богослужение совершал преосвященный Гермоген, епископ Ладожский, викарий Санкт-Петербургского митрополита, в сослужении шести протоиреев[293].

Как отмечал в 1882 г. священник Ф. Елеонский, автор одной из самых первых книг об этом храме под названием «Тихвинская церковь с фарфоровыми украшениями в Спасобочаринском приходе»: «Храм был во всех стенах сыр, и сырость давала себя заметить, был очень низок, душен и темен, тесен от нагроможденных простоватых киот; и в добавок к тому священнодействия не были видны молящимся. Одним словом: неудобств было много»[294].

Чертеж 1827 г. Спасо-Бочаринская церковь

Чертеж 10 декабря 1899 г. Архитектор Н. Еремеев

В упомянутой книге Ф. Елеонского мы находим ценнейший материал об устройстве церкви: «В течение двух лет на обновление Тихвинского храма в Спасобочаринском приходе, усердием настоятеля Василия Яковлевича Михайловского привлечено пожертвований деньгами и вещами на тридцать тысяч рублей».

«Сырость в храме устранена, во-первых, вытяжными каналами по стенам в печи, во-вторых, отдушинами, проделанными вверх прямо из нижнего этажа храма в верхний; храм углублен для поступления большого количества воздуха и для того, чтобы возвысить солею, благодаря чему будет хороший обзор священнодействий… Света прибавлено округлением толстых столбов, удалением громоздких киот со стен и столбов и прибавкой откосов в косяках. Духоты не чувствуется при обыкновенном по воскресным дням собрании богомольцев, вследствие устройства отдушин и особенно железной лестницы из нижнего алтаря в верхний»[295].

В 1889 г. отремонтировали верхнюю церковь, переделав ее в теплую. В верхнем храме стоял прекрасный деревянный иконостас середины XVIII в. с хорошо сохранявшейся резьбой. На хорах находилась церковь во имя Николая Чудотворца, устроенная фабрикантом Роговиковым, позже перенесенная в его дом у Пустого рынка[296].

И наконец, 10 декабря 1899 г. Техническим комитетом утвержден проект Н. Е. Еремеева четырехэтажного с подвальным этажом каменного дома и каменных служб на месте предполагаемого к сломке сарая[297].

В 1902 г. по его же проекту церковь увеличили за счет пристройки новой отдельной трехъярусной колокольни, где внизу на средства купца А. А. Денисова в конце 1906 г. устроили придел преподобного Авраама Затворника со склепом[298]. К Спасо-Бочаринской церкви были приписаны еще ряд близлежащих часовен. Так, в 1908–1909 гг. на углу Минеральной и Тимофеевской улиц (ныне – ул. Ватутина) по проекту Н. Н. Еремеева построили каменную Богословскую часовню, заменившую деревянную. Еще раньше, в 1901–1902 гг., на углу Безбородкинского проспекта и Тимофеевской улицы по проекту Ю. Рейнера возвели часовню Св. Александра Невского[299]. Кроме того, к храму были приписаны церковь на Богословском кладбище, а также Успенская часовня на Финляндском вокзале[300].

Рисунок иконостаса с фарфоровыми украшениями в Спасо-Бочаринском приходе

Интерьер Спасо-Бочаринской церкви

Хотя архитектура храма не отличалась особой выразительностью, он был интересен своим старинным иконостасом середины XVIII в., утварью и уникальным образом, который, по преданию, принадлежал Петру I и написан по случаю взятия Азова. Местным почитанием пользовались две иконы: Тихвинской Божией Матери и священномученика Антипы. В церковной библиотеке хранилось много старинных книг и редких рукописей[301].

В нижнем этаже, где размещались приделы во имя Тихвинской иконы Божией Матери и священномученика Антипы, установили фарфоровые иконостасы из фаянса, изготовленные на фабрике Михаила Савиновича Корнилова, местного прихожанина. Это был первый иконостас такого рода, позже вызвавший подражания[302].

Все тот же Ф. Елеонский пишет: «В этом святилище были две особенности, вызывающие на размышление. Знаменитая небывалая решетка, которая полна символов, и за ней фарфоровый иконостас, беспримерный, устроенный по мысли и плану настоятеля церкви протоирея Василия Яковлевича Михайловского[303]. Что означала эта решетка и к чему она была такой устроена? В ней видны: рыбы, якорь с крестом, а под ним змеи.

«Якорь с крестом выражал надежду на Распятого на кресте. Для объяснения якоря были вырезаны слова на дверцах решетки против царских дверей алтаря в честь священномученика Антипы из послания апостола Павла к Евреям (гл. 6, 19): надежда для души есть как бы якорь безопасный и крепкий…

Змей рисовался и имел в древности три значения, как прообраз Христа, как символ благоразумия житейского христианского и как олицетворитель демона, древнего змея, соблазнителя. Змей под крестом означал и означает победу Христа и христианства над дьяволом и его искушениями. Так нередко на древних иконах и святые угодники Божий изображались стоящими над змеем придавленным»[304].

Важную роль в оформлении интерьеров храма на протяжении всей его истории играли благотворители, которые дарили иконы, предметы культа, художественного убранства. Как отмечает Ф. Елеонский: «Украшение нашего храма фарфором есть знак усердия и любви одного из прихожан раба Божия Михаила», потомственного почетного гражданина Михаила Савиновича Корнилова. Его пожертвование ценится не менее шести тысяч рублей[305].

Сама Спасо-Бочаринская церковь считалась одним из важных центров благотворительности на Симбирской улице. Так, с 1873 г. при церкви работало благотворительное общество, содержавшее богадельню, приют и школу и имевшее свой домовый храм. Называлось оно Обществом вспоможения бедным. В приходе состояли работники Патронного и Арсенального заводов, Фарфоровой фабрики братьев Корниловых и других предприятий с окраин Выборгской стороны[306].

В 1885 г. Общество получило в дар от потомственного почетного гражданина Никиты Федоровича Козьмина и его супруги Марии Трофимовны два деревянных дома и 10 тыс. руб. на устройство благотворительных заведений. В 1890 г. по завещанию Козьмина обществу поступило еще 10 тыс. руб. На эти средства на Безбородкинском проспекте (ныне – Кондратьевский пр., 25) по проекту архитектора Н. Н. Еремеева выстроили новое трехэтажное каменное здание с домовой церковью во имя Св. Никиты Мидикийского – святого покровителя Козьмина. Здесь расположились Богадельня и приют для детей имени Никиты и Марии Козьминых, а также начальная школа. В 1910 г. в заведениях Козьминых призревалось 12 мужчин, 9 женщин и 7 девочек. В 1910-е гг. председателем общества был И. Я. Соколов, секретарем – его брат священник В. Я. Соколов. В настоящее время в здании находится отделение полиции[307].

Особым почитанием прихожан Симбирской улицы пользовались священнослужители Спасо-Бочаринской церкви. В различных источниках по истории Церкви приведены сведения о некоторых священнослужителях Спасо-Бочаринского храма.

Упомянутый выше протоирей Василий Яковлевич Михайловский (1834–1910) – духовный писатель, магистр Петербургской Духовной академии, служил здесь в 1869–1879 гг., после чего перемещен к церкви Вознесения Христова и в 1884 г. рукоположен в сан протоиерея. Состоял членом Учебного комитета при Святейшем Синоде, издал много книг и брошюр духовно-нравственного и церковно-исторического содержания, священных картин, церковно-исторических карт, листков для народного чтения; составил несколько учебников по Закону Божию. Михайловский энергично боролся с пьянством; в Санкт-Петербургском Обществе трезвости был одним из видных деятелей и одно время – председателем[308].

Сергей Николаевич Слепян (от рождения Израиль Иосифович), по словам Л. А. Тихомирова: «Один из ревнителей духовного просвещения русского народа». Окончил коммерческое училище в Минске, работал служащим (бухгалтером) «Новой бумагопрядильни» братьев Говард, крупной прядильно-ткацкой фабрики, располагавшейся по нечетной стороне Боровой улицы. Был вольнослушателем Санкт-Петербургской Духовной академии.

Благотворительная деятельность С. Н. Слепяна заключалась в том, что он организовал на фабрике, где работал, религиозно-нравственные беседы и чтения, которые имели большой успех и посещались многими рабочими и служащими. По воскресным и праздничным дням в отдельном зале совершались богослужения, пел хор рабочих. При этом деятельность Слепяна проходила в одном из самых «неблагополучных» районов Петербурга – на фабрично-заводской окраине, населенной в основном рабочими и служащими близлежащих предприятий. Здесь процветали всяческие пороки, поэтому религиозно-нравственное просвещение, руководимое Слепяном, было особенно необходимо. Среди его слушателей и активных участников бесед и чтений, а также среди людей, поддерживающих его деятельность в этом районе, возникла идея создания здесь церкви, что совпало с желанием членов Санкт-Петербургского Епархиального братства иметь соответствующий его целям собственный храм.

В дальнейшем С. Н. Слепян – учредитель Общества трезвости во имя Святомученика Вонифатия при Братской Покровской церкви, образованного 3 марта 1890 г., товарищ председателя Санкт-Петербургского Общества трезвости, почетным председателем которого являлся протоиерей Иоанн Ильич Сергиев (Иоанн Кронштадтский).

В 1898–1904 гг. С. Н. Слепян священствовал в Спасо-Бочаринской церкви, был товарищем председателя Общества вспоможения бедным Спасо-Бочаринского прихода. В марте 1904 г. его назначили священником в церковь Святителя Николая Чудотворца при Особом присутствии (позднее – Комитете) по разбору и презрению нищих на углу Торговой ул., 26 (ныне – ул. Союза Печатников) и Английского проспекта. Тогда же он председательствовал в Сергиевском кружке трудовой помощи детям. С 1898 до 1904 г. С. Н. Слепян жил в доме причта Спасо-Бочаринской церкви, а затем до своей кончины на Английском пр., 36.

«17 февраля 1912 г. скончался в храме Божием при совершении Литургии Преждеосвященных Даров во время пения молитвы Господней „Отче наш“ пастырь-труженик на ниве Божией о. Сергий Николаевич Слепян, служивший последние годы в Комитете для нищих. Благоговейное служение литургий, частых акафистов с пением любительского хора привлекало массу молящихся. Народ стремился помолиться с любимым пастырем и услышать из уст его слова назиданий, каковые он произносил почти за каждым богослужением»[309].

Павел Васильевич Раевский (1877–1940), в будущем епископ Кронштадтский, Новгородский и Старорусский, Лодейнопольский, митрополит Рыбинский и Угличский, позднее – Ярославский и Ростовский, Ялтинский и Крымский. Служил здесь с 9 февраля 1915 г. по 22 апреля 1917 г., затем с перерывами до 1926 г.

Родился в Новгороде, где и учился в семинарии, затем окончил Петербургскую Духовную академию. За работу «Главные течения в православной русской церкви за время царствования Екатерины I и Петра II», удостоенную почетного отзыва, получил степень кандидата богословия. Одновременно с Академией окончил Археологический институт в Петербурге, получив звание его действительного члена. Отношением к учебе обратил на себя внимание ректора Академии Сергия Страгородского (будущего патриарха), который впоследствии будет поддерживать его прогрессивные начинания.

П. В. Раевский работал также законоучителем в воскресной школе для рабочих и других учреждениях Петербурга (преподавал без платы за уроки). Ему, студенту III курса, будет поручено возглавлять делегацию на чествовании Иоанна Кронштадтского в день его рождения 19 октября 1901 г. в кронштадтском Андреевском соборе и произнести речь.

В 1902 г. по рекомендации основателя трезвенного движения в Петербурге и руководителя Александра-Невского общества трезвости о. Александра Рождественского, о. Павел был определен на вакансию при Петербургском городском попечительстве о народной трезвости, с причислением к церкви Приюта принца П. Г. Ольденбургского (Народный дом), а в 1904 г. стал настоятелем церкви Иоанна Предтечи (ныне – угол Лесного пр., 16 / Выборгской ул., 11) и руководителем одного из крупнейших в России Иоанно-Предтеченского братства трезвости.

В этот период завязалась его дружба с выдающимися писателями и общественными деятелями С. Булгаковым, Н. Бердяевым, В. Розановым, В. Пассе, А. Кони, Д. Мережковским, 3. Гиппиус и др. В печати того времени отмечалась церковная и просветительская деятельность о. Павла под заголовками: «Божий улей«, «Истинный пастырь Христова стада», «Какой нужен пастырь» и др.

С 1915 г. о. Павел Раевский – настоятель Спасо-Бочаринской церкви. В 1917 г. на Богословском кладбище на свои средства им построены церковь Иоанна Богослова и приют для малолетних брошенных детей. В церкви Иоанна Богослова он стал почетным настоятелем. В 1923–1926 гг. о. Павел – настоятель церкви Воскресения Христова вблизи Варшавского вокзала (наб. Обводного кан., 116), бывшей церкви Всероссийского Александро-Невского братства трезвости. С 1926 по март 1927 г. – настоятель храма Пресвятой Троицы (бывшей Общества распространения религиозно-нравственного просвещения), уничтоженного уже в 1960-е гг. (ныне – ул Марата, 5 / Стремянная ул., 21).

В 1923 и 1925 гг. о. Павел избирался постоянным членом Синода, был ректором и профессором Высшего Богословского института, в 1927 г. посвящен в сан епископа.

В 1916–1918 гг. П. В. Раевский и его жена Мария Васильевна жили в доме причта Спасо-Бочаринской церкви (ранее жили на Ломанском пер., ныне – ул. Комиссара Смирнова, 5/7). Похоронен Раевский на Серафимовском кладбище[310].

Протоиерей Григорий Александрович Сербаринов родился в 1880 г. в селе Плуталово Зарайского уезда Рязанской губернии в семье личного почетного гражданина. Окончил Рязанскую семинарию и со званием кандидата богословия Петербургскую Духовную академию (1905 г.). Преподавал в Вятской семинарии.

Вернувшись в Петербург, Г. А. Сербаринов женился на дочери священника Иоанна Дмитриевича Шишова, бывшего одним из известных петербургских пастырей и служившего более 30 лет священником в Петропавловской больнице. Здесь же стал служить и принял сан в 1909 г. С 1911 г. служил в Спасо-Бочаринской церкви, с 1912 г. – в церкви Всех Скорбящих Радости на Шпалерной улице.

В 1918 и 1922 гг. Сербаринов подвергался арестам. Первый из них остался без последствий, а после суда по второму аресту Г. А. Сербаринов в 1922–1924 гг. отбывал ссылку в Оренбурге и был отпущен по личному ходатайству патриарха Тихона, но вернулся в Ленинград только в 1927 г. С 1928 г. служил настоятелем собора в Сестрорецке, в 1930–1933 гг. – настоятелем Рождественской церкви в Ленинграде.

Вновь арестовали Г. А. Сербаринова осенью 1933 г. Решением суда от 25 февраля 1934 г. его отправили в концлагерь на Колыму. После освобождения в 1937 г. поселился в Казани, где по обвинению в том, что «восстановил связь с духовенством, продолжал антисоветскую агитацию, используя религиозные предрассудки», вновь арестован и приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян в Казани 8 января 1938 г.[311] В 2000 г. Г. А. Сербаринов канонизирован Русской православной церковью как священномученик. Репрессиям подвергались также его сын Александр и дочь Нина.

Трудно переоценить роль, которую Спасо-Бочаринская церковь играла в духовной жизни Симбирской и прилегающих к ней улиц. По субботам и воскресным дням, а в особенности в двунадесятые праздники в храм под звон колоколов прихожане приходили целыми семьями. В приходе устраивались три крестных хода 7 июля – на патронный завод, 1 августа – к «Новому арсеналу» для водосвятия, 15 августа – по округе[312].

В послереволюционные годы, вплоть до августа 1926 г., Спасо-Бочаринская принадлежала обновлеченской церкви, а с августа 1926 по март 1932 г. снова относилась к Патриаршей церкви[313]. Удивительно то, что 27 декабря 1931 г. местные власти подписали договор о передаче церкви верующим, 10 февраля 1932 г. проведено заседание «двадцатки» о предстоящих богослужениях[314], а за две недели до этого, 25 января, Президиумом Ленсовета и Выборгского райсовета принято решение о закрытии и сносе здания[315]. Это ли не пример лицемерия?

Из актов о передаче церковного имущества известно, что церковное имущество частично передано в Госфонд, частично – хозяйственному отделу ОГПУ и Русскому музею. В акте от 10 марта 1932 г. записано, что две иконы и серебряный крест переданы в Сампсониевский собор[316]. В архивных документах представлена справка о ликвидации церкви на основании постановления Президиума ВЦИК от 7–9 марта 1932 г. и, наконец, справка секции революционной законности Выборгского района от 10 апреля 1934 г. о том, что на месте церкви разбит сквер.

Снос храма нарушил вековые традиции прихожан и стал для них невосполнимой потерей. Кроме того, колокольня Спасо-Бочаринской церкви являлась доминантой улицы, и ее разрушение негативно сказалось на облике этой узкой и длинной магистрали.

Было бы справедливо установить в сквере на месте разрушенной церкви часовню или поминальный крест, как это сделано в других районах города.

Как мы уже отмечали, целый квартал на улице Комсомола занимает тюрьма «Кресты» – самая известная тюрьма в Петербурге, и одна из наиболее крупных российских тюрем. Официальное ее название – следственный изолятор № 1 (Из № 47/1) УФСИН по г. Санкт-Петербургу. Располагается по адресу: Арсенальная наб… 7/ ул. Комсомола, 8.[317]

После 1861 г. крестьянин подпадал под общий суд и в случае обвинительного приговора подвергался тюремному заключению. Отмена в 1863 г. телесных наказаний также привела к увеличению видов преступлений, наказуемых тюремным заключением. Таким образом, во второй половине XIX в., как никогда ранее, возникла необходимость принятия решительных мер по упорядочению тюремного дела[318].

В 1867 г. находившиеся на месте тюрьмы склады «Винного городка» переоборудовали и перестроили по проекту архитектора Владислава Павловича Львова, директора Санкт-Петербургского тюремного комитета, и здесь устроили уголовную тюрьму, которая просуществовала до 1886 г.[319] Она перестала отвечать нуждам Тюремного ведомства, так как была мала, тесна и условия содержания арестантов оставляли желать лучшего.

Тюрьма «Кресты»

Фигурная кладка фасада создала впечатление замковых строений

В марте 1879 г. в составе Министерства внутренних дел России образовано Главное тюремное управление. По замыслу его учредителей, оно призвано стать высшей инстанцией, осуществляющей руководство органами Тюремного ведомства. В числе первых решался вопрос о тюремном строительстве. Для изучения тюремного дела были командированы за границу несколько лиц. Среди них – Антоний Иосифович Томишко[320] – уроженец Австро-Венгрии, долгое время живший в России, а ко времени командировки – академик архитектуры и штатный архитектор Главного тюремного управления. В обширной инструкции рекомендовалось: «Тюрьма должна быть построена прочно и удобно, но совершенно просто, без липших украшений и роскоши, нередко допускаемых в западных государствах и столь нежелательных для России, где предстоит построить значительное количество мест заключения»[321].

На участке в 10 925 кв. саженей по программе, утвержденной 8 марта 1884 г. Александром III, в тот же год приступили к возведению зданий новой тюрьмы по проекту архитектора А. И. Томишко. Строительство, продолжавшееся 5 лет и 7 месяцев, завершилось в 1890 г.[322] Осуществлялось оно хозяйственным способом: заключенные, находящиеся в старой тюрьме, строили новую и по мере строительства новых зданий переходили в них, а старые ломали[323].

Все здания тюрьмы строились из красного кирпича артели братьев Стрелиных, фигурная кладка фасада создавала впечатление замковых строений. На территории 4,5 га расположились два арестантских корпуса с одиночными камерами, административный корпус с церковью, входное здание с квартирами надзирателя, дома для надзирателей, кухня с пекарней, 4 больничных корпуса, инфекционный корпус, баня, котельная с электрогенератором, ледник, кузница – всего 20 отдельно стоящих зданий, часть которых была связана переходами или чугунными трапами. В тюрьме провели электрическое освещение, систему автономного водоснабжения, эффективную принудительную вентиляцию и водяное отопление[324].

Как отмечает М. Н. Гернет: «В последней четверти XIX века в центре рабочего Петербурга, рядом с Финляндской железной дорогой, между набережной Невы и Симбирской улицей был выстроен мрачный, красного кирпича, комплекс построек для Изолятора специального назначения. В комплекс входила церковь, здания служб и корпуса собственно Изолятора. В плане все здания имели форму креста, за что изолятор и приобрел свое широко и печально известное прозвище. В центре каждого креста возвышалась Сторожевая башня. От города тюрьму отделяла глухая кирпичная стена»[325].

Тюрьма возводилась в течение 8 лет и построена в 1884–1892 гг. Ее комплекс включал два пятиэтажных крестообразных в плане корпуса (традиционная для того времени планировка тюремных зданий, их форма и определила название тюрьмы), в которых было 960 камер, рассчитанных на 1150 человек. В одном из корпусов на верхнем этаже изначально находилась пятиглавая церковь Св. Александра Невского[326].

В «Крестах» содержались уголовные преступники, а также политические, приговоренные к одиночному заключению. В числе наиболее известных узников первой поры были народовольцы В. И. Браудо, А. А. Ергин, М. С. Ольминский и В. П. Приютов[327]. Имя одного из них, Михаила Степановича Ольминского, вошло не только в историю революционного движения, но и литературы, как публициста, литературного критика и литературоведа.

В апреле 1894 г. Ольминского арестовали и до осени 1898 г. он пробыл в одиночном заключении, в том числе 9 месяцев в Петропавловской крепости и 3 года в «Крестах». В тюрьме писал стихи, проникнутые главным образом тоской по воле. Тогда же в «Крестах» Ольминский написал цикл статей о творчестве русских писателей под общим названием «Как они работали» и осуществил в 1897 г. основную часть работы над «Щедринским словарем» (окончен в Женеве в 1904 г.). «С первых же дней после приговора, как только узнал о трехлетнем сроке, не покидала меня мысль о необходимости… придумать себе большую умственную работу… – писал Ольминский в книге воспоминаний „В тюрьме“, – понемногу стал назревать план составления словаря к сочинениям Щедрина».

В. И. Браудо. Фото 1902 г.

М. С. Ольминский – деятель революционного движения в России. Публицист, историк, литературный критик и историк литературы. «Щедринский словарь»

9 октября 1898 г. досрочно освобожден из тюрьмы и выслан на 5 лет в Сибирь[328].

С декабря 1890 г. в «Крестах» начала свою деятельность первая в России тюремная типография. Благодаря этой печатне оказалось возможным сформировать в МВД и Главном тюремном управлении обширную библиотеку служебной литературы. В ней печатался вплоть до 1917 г. журнал «Тюремный вестник», сыгравший заметную роль в профессиональной подготовке лиц тюремного управления и надзора[329].

Распорядок дня в тюрьме был очень жесткий. Подъем осуществлялся в 5 часов, зимой – в 6. За час необходимо о привести себя в порядок, убрать камеру, помолиться. За утренней поверкой шла хозяйственная работа. Затем арестантов выводили на прогулку по тюремному двору. Вечером также проверка, уборка камеры, молитва. Банные дни – дважды в месяц. Белье на заключенных меняли каждую неделю. Переписка допускалась только с близкими родственниками – с разрешения начальника тюрьмы.

В обязанность арестантов вменялись учеба в школе и принудительный труд. Но арестантам предоставлялась возможность применять свои творческие возможности в ремеслах. В результате «Крестам» в 1902 г. в Санкт-Петербурге вручили Золотую медаль Всероссийской кустарно-промышленной выставки «За замечательно разнообразную постановку ручного труда и очень хорошие изделия»[330].

Из адресных книг «Весь Петербург» и «Весь Петроград» известно, что в штате тюрьмы состояли: ее начальник, а также пять его помощников 1–5 разрядов, 4 врача, управляющий больничной аптекой, провизоры, классные фельдшеры и др. В 1900–1917 гг. начальниками тюрьмы были статский советник В. А. Чунихин, полковник А. А. Иванов и коллежский советник А. И. Штрандмак. В тех же адресных книгах содержится информация о том, что: «Общие свидания за решеткой с срочными заключенными всех категорий производится по воскресным дням от 1–8 часа дня. В это же время допускается прием для указанных арестованных чаю, сахара, книг, одежды и денег по средам и четвергам от 11-2 7₂час дня по предъявлению документа о личности. Личные свидания с последовательными политическими заключениями производятся по понедельникам и пятницам с 1–3 часа дня»[331].

Украшением тюремного комплекса являлась домовая кресто-купольная пятиглавая церковь во имя Св. Александра Невского на 400 мест, венчающая административное здание. Церковь находится на верхнем этаже центрального корпуса. Она создана в неорусско-византийском стиле с применением кладки из красного кирпича, как и весь тюремный комплекс. Все интерьеры расписаны С. И. Садиковым, а иконостас по рисунку А. И. Томишко изготовлен на средства казанского мецената Тюфилина. 3 июля 1890 г. церковь освятил епископ Выборгский Антоний именем святого благоверного великого князя Александра Невского, она построена на частные пожертвования.

Раритетные издания библиотеки в «Крестах»

Храм Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского

Первым священником в этой тюрьме стал протоиерей Иоанн Закревич. В его обязанности входило совершать требы, преподавать в школе Закон Божий, ежедневно проводить частные беседы с арестантами. Ввиду такой загруженности отца Иоанна попечительству пришлось пригласить для помощи второго священника – Иоанна Братолюбова[332].

Последовавшая борьба государства с религией привела к массовому разрушению или закрытию церквей в нашей стране. 3 ноября 1918 г. тюремный храм закрыли при священнике Евгении Соколове, с его куполов демонтировали кресты, помещение стало использоваться как клуб. Алтарь превратился в сцену, завешанную кумачовыми полотнищами, а росписи закрыли большим плафоном. Над входом в тюремную церковь красовались профиль Ф. Дзержинского и лозунг из В. Маяковского: «Обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого, скажу не задумываясь: делай ее с товарища Дзержинского»[333].

В период революции 1905–1907 гг. «Кресты» стали преимущественно политической тюрьмой. Среди заключенных были представители различных политических партий и групп, члены Петербургского Совета рабочих депутатов, депутаты 1-й Государственной думы, подписавшие в 1906 г. «Выборгское воззвание».

27 февраля 1917 г. восставшие рабочие Выборгской стороны и солдаты петроградского гарнизона освободили всех заключенных «Крестов».

Тюрьма «Кресты». Фото 1906 г.

После июльских событий того же года в «Крестах» недолгое время содержались арестованные большевики В. А. Антонов-Овсеенко, П. Е. Дыбенко, Л. Б. Каменев, Ф. Ф. Раскольников, Л. Д. Троцкий. Среди заключенных был A. B. Луначарский.

Анатолий Васильевич Луначарский, которому в послереволюционное время суждено стать первым народным комиссаром просвещения молодой Советской республики, известен на рубеже веков не только как профессиональный революционер, но и как литературный критик, публицист, искусствовед, театровед и драматург. Большая статья, посвященная его литературной деятельности, помещена в III томе Биографического словаря «Русские писатели. 1800–1917 гг.».[334]

В июне 1917 г. его избрали делегатом Первого Всероссийского съезда Советов РСД (3-24 июня 1917 г.) от фракции большевиков, в июле вошел в редакцию созданной Максимом Горьким газеты «Новая Жизнь», с которой сотрудничал с момента своего возвращения. Но вскоре после июльских дней был обвинен Временным правительством в государственной измене и арестован. Он, как и другие большевики, находился в тюрьме «Кресты» с 23 июля по 8 августа.[335]

В 1920 г. «Кресты» из одиночной тюрьмы преобразованы во 2-й лагерь принудительных работ особого назначения и из Комиссариата юстиции тюрьму передали в ведение отдела Управления Исполкома Петросовета. В конце 1923 г. она вливается в Петроградское Губернское ОПТУ и получает статус Петроградской окружной изоляционной тюрьмы[336].

Во время Большого террора 1937–1938 гг. «Кресты» были переполнены лицами, обвиненными в контрреволюционных преступлениях. В каждой камере одиночного содержания площадью 3 кв. м размещалось 15–17 человек. В эти годы в «Крестах» находились в заключении видные представители отечественной науки и культуры, в частности поэт Николай Заболоцкий, которого 19 марта 1938 г. арестовали, а затем осудили по сфабрикованному делу за антисоветскую пропаганду. В это время поэт жил в доме на Малой Конюшенной ул., 4 / наб. кан. Грибоедова, 9, с так называемой «писательской надстройкой» и был близок жившему в том же доме известному драматургу Евгению Львовичу Шварцу.

Воспоминание об этом трагическом периоде жизни Н. А. Заболоцкого и тех бедах, которые обрушились после ареста поэта на его семью, мы находим в знаменитой «Телефонной книжке» Евгения Шварца. В качестве обвинительного материала в деле Заболоцкого фигурировали злопыхательские критические статьи, тенденциозно исказившие существо его творчества и бывшие по существу доносами на поэта[337].

От смертной казни его спасло то, что, несмотря на тяжелейшие физические испытания на допросах, он не признал обвинения в создании контрреволюционной организации, куда якобы должны были входить Н. Тихонов, Б. Корнилов и др.

A. B. Луначарский

H. A. Заболоцкий – русский советский поэт. О его трагическом периоде жизни можно найти в знаменитой «Телефонной книжке» Б. В. Шварца

«Первые дни меня не били, стараясь разложить морально и физически. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом – сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали…» Это строки Заболоцкого из мемуаров «История моего заключения» (опубликованы за рубежом на английском языке в 1981 г., в России в 1988 г.). Срок он отбывал с февраля 1939 г. до мая 1943 г. в системе Востлага НКВД в районе Комсомольска-на-Амуре; затем в системе Алтайлага в Кулундинских степях; с марта 1944 г. – в Караганде, уже освобожденным из-под стражи. Частичное представление о его лагерной жизни дает подготовленная им подборка «Сто писем 1938–1944 годов» – выдержки из писем к жене и детям[338].

Среди заключенных «Крестов» в период «Большого террора» был и сын двух великих русских поэтов Николая Гумилева и Анны Ахматовой – Лев Гумилев. По одному делу с ним проходили студенты Теодор Шумовский и Николай Ерехович. Этим трем студентам Ленинградского университета приписывали руководство молодежным крылом мифической партии прогрессистов и ставилась в вину разнообразная антисоветская деятельность. После вмешательства адвокатов, нанятых Анной Ахматовой, матерью Льва Гумилева, и Вриенной Ерехович, сестрой Николая Ереховича, первоначальный приговор отменили. Несмотря на это, все трое подследственных были отправлены в лагеря для отбывания наказания. Шумовского и Гумилева первоначально послали в Воркуту, а затем, после переследствия, в различные лагеря. Николай Ерехович был отправлен на Колыму, где погиб в 1945 г. Непосредственной причиной заключения Шумовского могло послужить его публичное выступление в защиту его учителя, академика И. Ю. Крачковского[339].

H. С. Гумилев

A. A. Ахматова

Л. Н. Гумилев

Трагизм этих страшных лет с необыкновенной силой передан Анной Ахматовой в ее поэме «Реквием». Как пишет она сама в предисловие к поэме: «В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то „опознал“ меня, тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

– А это вы можете описать?

И я сказала:

– Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом…»[340]

Тяжелые испытания пали и на долю тогда еще начинающего, а впоследствии выдающегося русского актера Георгия Жженова. Во время съемок картины «Комсомольск» (1938 г.) он выехал на поезде в Комсомольск-на-Амуре. Во время поездки в течение нескольких дней в поезде познакомился с американским дипломатом, ехавшим во Владивосток для встречи деловой делегации. Это знакомство заметили работники кино, что послужило поводом для обвинения его в шпионской деятельности. Актера арестовали и приговорили к пяти годам заключения[341]. Несколько месяцев предварительного заключения Георгий Жженов провел в «Крестах», где на допросах к нему применялись такие же меры устрашающего воздействия, как и на других «врагов народа», как называли тогда политических заключенных.

В годы блокады Ленинграда тюрьма погрузилась во мрак, холод и голод. Кучка сотрудников (стариков и женщин) находились на казарменном положении. Они организовали охрану и оборону тюрьмы. Против ворот входного флигеля, на набережной Невы, возвели дзот. Тюрьма подвергалась постоянному обстрелу противником, поэтому оказались поврежденными ряд тюремных зданий и сооружений. Бомбежкой 7 ноября 1941 г. были снесены Северные ворота и убиты двое постовых. Часть сотрудников и многие заключенные умерли от истощения. В феврале 1942 г. там умер арестованный в августе 1941 г. русский поэт, писатель Даниил Хармс. 23 августа 1941 г. его арестовали за «пораженческие настроения» (по доносу Антонины Оранжиреевой, знакомой Анны Ахматовой и многолетнего агента НКВД). Чтобы избежать расстрела, он симулировал сумасшествие; военный трибунал определил «по тяжести совершенного преступления» содержать Хармса в психиатрической больнице. Умер поэт во время блокады Ленинграда, в наиболее тяжелый по количеству голодных смертей месяц, в отделении психиатрии больницы тюрьмы «Кресты»[342].

На берегу Невы напротив «Крестов» поставлен памятник Анне Ахматовой, завещанный ею в поэме «Реквием»

Г. С. Жженов. Советский и российский актер театра и кино

Следует отметить, что в 1937–1953 гг. в «Крестах» располагалось ОКБ-172 («шарашка»), где производились разработки морских вооружений.

В послевоенный период возникла необходимость замены всех инженерных сооружений и коммуникаций, капремонт помещений, но на реализацию этой программы не было денег. Источником финансирования могли быть только внебюджетные средства. Поэтому в 1958 г. начальник тюрьмы подполковник Н. Е. Орловский принял решение о создании в «Крестах» картонажной фабрики. В 1958–1959 гг. образовали заготовительный цех с установкой в нем технологического оборудования. Это позволило создать самостоятельное и прибыльное производство картонажной тары с завершающим циклом производства и уже в 1960 г. сформировать штат учебно-производственных мастерских, который возглавил И. К. Капустин.

Д. И. Хармс (настоящая фамилия Ювачев). Русский писатель и поэт

Деятельность этого коллектива позволила увеличить объемы производства, довести занятость трудом заключенных до максимально возможных размеров[343].

В настоящее время в «Крестах» содержатся только взрослые подследственные. В камерах изолятора содержится вдвое больше подследственных, чем планировалось при его строительстве в конце XIX в.: около 4 тыс. при лимите в 2 тыс.[344]

В середине 1990-х гг. в «Крестах» иногда находилось до 12 тысяч подследственных. В камерах размером 8 кв. м, рассчитанных на 6 человек, держали до 20 человек, так что спать приходилось по очереди[345].

Несмотря на то что проблемой переполнения мест лишения свободы и следственных изоляторов в последнее время весьма активно занялись, что позволило несколько разгрузить и «Кресты», вопросы обеспечения питанием, постельными принадлежностями и прочим остаются актуальными как для «Крестов», так и для прочих следственных изоляторов Петербурга.

В начале 1990-х гг. возобновились службы в тюремном храме Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского. В январе 2004 г. купола храма вновь увенчали утраченные некогда кресты[346], символизирующие процесс возрождения лучших традиций православной церкви.

С «Крестами» неразрывно связаны монументы, установленные на противоположном берегу Невы. 28 апреля 1995 г. напротив «Крестов» по проекту Михаила Шемякина установлен мемориал «Жертвам политических репрессий» в виде двух бронзовых сфинксов на гранитных постаментах. К жилым домам на набережной эти необычные сфинксы обращены профилем, как юные женские лица, к Неве и тюрьме «Кресты» на противоположном берегу – изъеденные, обнажившиеся черепа. Между сфинксами на парапете набережной – стилизованное окно тюремной камеры с решеткой. По периметрам гранитных постаментов – медные таблички, на которых выгравированы строки из произведений Н. Гумилева, О. Мандельштама, А. Ахматовой, Н. Заболоцкого, Д. Андреева, Д. Лихачева, И. Бродского, Ю. Галанскова, А. Солженицына, В. Высоцкого, В. Буковского[347].

В 2005 г. напротив «Крестов» на противоположном берегу Невы, на набережной Робеспьера, установлен памятник Анне Ахматовой работы скульптора Галины Додоновой. Его там завещала поставить сама А. Ахматова в поэме «Реквием»: «…здесь, где стояла я триста часов / и где для меня не открыли засов». Словом «здесь» Анна Ахматова подразумевала вход в «Кресты» на Арсенальной набережной, где в годы сталинских репрессий стояли огромные очереди родных и близких политзаключенных, среди них и сама Анна Андреевна с передачами для сына.

Памятник жертвам политических репрессий

К жилым домам на набережной эти необычные сфинксы обращены профилем, как юные женские лица, к Неве и тюрьме «Кресты» на противоположном берегу – изъеденные, обнажившиеся черепа

Между сфинксами на парапете набережной стилизованное окно тюремной камеры с решеткой

В «Крестах» установили точную копию бронзового монумента А. А. Ахматовой на набережной. Заключенные его, правда, не увидят: фигура находится в служебном коридоре[348].

По периметрам гранитных постаментов – медные таблички, на которых выгравированы строки из произведений Н. Гумилева, О. Мандельштама, А. Ахматовой, Н. Заболоцкого, Д. Андреева, Д. Лихачёва, И. Бродского, Ю. Галанскова, А. Солженицына, В. Высоцкого, В. Буковского

На берегу Невы напротив «Крестов» поставлен памятник Анне Ахматовой, завещанный ею в поэме «Реквием»

Музей «Кресты» открылся на территории следственного изолятора № 1 в 1993 г. Проводимые в нем тематические экскурсии внесли свой вклад в дело воспитания молодых сотрудников, поступающих на службу в уголовно-исполнительную систему.

С 1999 г. музей могут посетить жители и гости Санкт-Петербурга. Экскурсия включает в себя посещение административного и режимного корпусов, храма Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского, в которой проводятся регулярные богослужения, а также осмотр одной из камер. В музее можно услышать об истории строительства самой крупной тюрьмы Европы. Вниманию посетителей представлены запрещенные предметы, изъятые из камер при обысках, поделки из хлеба, дерева и картона, изготовленные заключенными. Интерес вызовет также экспозиция фотографий знаменитых деятелей России, которым на разных этапах истории нашей страны пришлось побывать узниками этой тюрьмы, а также многие другие экспонаты музея[349].

Здесь можно узнать о трагической судьбе жертв «большого террора» – узников тюрьмы «Кресты».

«Кресты» были предназначены для изоляции «падших», но одновременно на Симбирской улице находилось немало благотворительных учреждений, предназначением которых – спасти заблудшие души, не дать им оказаться «на дне».

Симбирскую улицу по праву можно назвать улицей благотворительности. Особую известность улице принесли благотворительные заведения А. И. Тименкова и В. А. Фролова.

Дом призрения А. И. Тименкова и В. А. Фролова устроен купцом 1-й гильдии Андреем Ивановичем Тименковым – одним из владельцев торговой оптовой фирмы «Тименков и Фролов». Будучи распорядителем капиталов своих друзей Василия Александровича Фролова и владельца войлочного завода Михаила Назаровича Солодовникова, умерших бездетными, он, «движимый ревностью своей о славе Божией и самоотверженною любовью к бедной и неимущей братии», пожертвовал на устройство Дома призрения все завещанные ему состояния, а также собственные средства, вырученные от продажи дома (всего более 4 млн руб.). Для строительства специального здания Тименков приобрел большой участок земли с садом на Выборгской стороне (Симбирская ул., 4). Возведение здания было начато Тименковым в 1869 г., а после его смерти в 1871 г. продолжено Санкт-Петербургским купеческим обществом[350]. К счастью, комплекс зданий Дома призрения сохранился и отнесен к учетным памятникам КГИОП[351].

Дом призрения AM. Тименкова и В. А. Фролова. Ныне – Областная больница на ул. Комсомола, д. 4

В него входят здания бывшей Богадельни для неимущих престарелых и увечных Санкт-Петербургского купечества и мещан со школой для сирот и детей, возведенные в 1870–1878 гг. архитекторами К. К. Вергеймом, Н. Ф. Монтандром, А. Х. Пелем и в 1910 г. перестроенные известными архитекторами братьями В. А. и Г. А. Косяковыми[352], и здание школы, построенное в 1891–1896 гг. по проекту одного из самых видных зодчих рубежа XIX – начала XX вв. П. Ю. Сюзором[353]. Трехэтажное на высоких подвалах здание в формах «неоренессанса», с большими полуциркульными окнами и крупным рустом, производит впечатление монументального общественного здания. Оно могло бы украсить и одну из центральных улиц Петербурга.

Дом призрения открыл и освятил митрополит Исидор 16 января 1877 г.[354]

Сорокалетняя деятельность этого Дома – один из самых ярких примеров благотворительности в Петербурге.

Дом призрения, рассчитанный на 500 престарелых и увечных лиц купеческого и мещанского звания, состоял в ведении Санкт-Петербургского купеческого общества. По данным на 1910 г., здесь призревали 40 мужчин и 406 женщин[355]; в годы Первой мировой войны число призреваемых увеличилось[356]. Многолетним председателем Комитета был потомственный почетный гражданин M. M. Комелов[357]. При Доме призрения работали две школы для приходящих неимущих мальчиков и девочек, в том числе для сирот, проживавших в доме (Арсенальная наб., 3)[358].

Здание бывшей школы при Доме призрения

Дом призрения AM. Тименкова и В. А. Фролова. Ныне – Областная больница

В предреволюционные годы обеими школами руководил коллежский советник Николай Иванович Парамонов. В обеих школах работали законоучителями протоирей А. И. Малинин и дьяк П. П. Михайловский, преподавателями С. М. Вонифатов, В. А. Гусев, П. Н. Крашевский, М. Т. Тимофеев, К. М. Федоров, статский советник М. Е. Григорьев и его сын В. М. Григорьев[359].

Кроме них долгие годы в школе для мальчиков проработали И. С. Абрамов, П. Я. Данилюк, Н. Н. Панкратов, А. Н. Юзефович, совмещавшие обязанности воспитателей и преподавателей, и преподаватели-предметники: Л. И. Аббей, Ю. А. Юрандт (редкие учителя-женщины в мужской школе), А. Н. Аполинский, Н. И. Бориславский, В.Г Мальстрем, Д. Д. Муратов, А. В. Тарусин, В. И. Хрутский, П. В. Чеснаков.

В школе для девочек старшим воспитателем многие годы была Елена Петровна Бобрик. Ей помогали воспитатели и преподаватели А. Н. Балясников a, A. M. Вейтель, М.Г Кирина, Н. А. Рыбина, А. Д. Флинк, А. П. Шерстобитова. Кроме уже названных выше преподавателей-предметников общеобразовательных дисциплин, назовем А. И. Гусятникову, Е. С. Зинову, Н. А. Кузнецову, A. A. Романова. Особое внимание и в той, и другой школах уделялось преподаванию ремесел. Сапожное дело мальчикам преподавал Н. И. Трояновский, переплетное – Н. К. Клаузов, портновское – В. А. Номаров. Девочкам ремесла преподавали О. З. Дьячкова, Е. П. Обланова, А. Ф. Тихомирова[360].

При Доме призрения А. Тименкова и В. Фролова существовала церковь во имя Андрея Блаженного. Большой пятикупольный храм в византийском стиле для 500 купцов и мещан, возведенный на Симбирской улице, устроен в 1876–1877 гг. Автором отдельно стоящего храма стал академик К. К. Вергейм[361]. Главный алтарь церкви освящен 16 января 1877 г. во имя Андрея Блаженного в память одного из храмоздателей А. И. Тименкова. Правый придел освящен 23 января 1877 г. во имя Василия Епископа Анкирского в память другого основателя – В. А. Фролова; левый придел – 30 января 1877 г. во имя Архангела Михаила в память третьего основателя М. Н. Солодовникова. В склепе под главным алтарем в мраморных гробницах похоронены главные жертвователи А. И. Тименков, В. А. Фролов и М. Н. Солодовников; их имена были начертаны на мраморной доске при входе. Их прах, перенесенный с Большеохтинского кладбища, положен в крипте[362].

Церковь Св. Андрея Блаженного при Доме призрения A. M. Тименкова и В. А. Фролова

Трехъярусные золоченые иконостасы церкви вырезали на петербургской фабрике Шредера, образа в них написали академик П. Ф. Плешанов и К. А. Горбунов. Орнаментальную роспись по эскизу П. Ф. Плешанова исполнил Н. В. Розанов. Запрестольным образом в храме являлось известное «Моление о чаше» Ф. А. Бруни в копии того же Плешанова. Храм был полон света: днем его освещали многочисленные окна, а в сумерки – красивые канделябры и люстры из бронзы, сделанные на фабрике Шопена. В 1890 г. епархиальный архитектор Г. И. Карпов несколько переделал интерьер храма[363].

Интерьер церкви Св. Андрея Блаженного при Доме призрения A. M. Тименкова и В. А. Фролова

Через семь лет храм отремонтировали, а в 1908–1909 гг. зодчие В. А. и Г. А. Косяковы превратили подвальный этаж в небольшой Никольский придел, чтобы удобнее нести панихиду у гробниц. Здесь установили одноярусный майоликовый с золоченой бронзой иконостас в древнерусском стиле фирмы М. С. Кузнецова; стены расписали художники М. М. Васильев и В. В. Эмме. 31 мая 1909 г. этот придел освятили[364].

Настоятелями этой церкви в разные годы были священники И. Г. Полканов, В. И. Красовский, П. И. Михайловский, псаломщиками – М. А. Васнецов, В. В. и А. В. Любимцевы, В. Григорьев, Н. Филологов, А. Муравейский[365].

Дома богадельни и церкви при ней были одной из доминант Арсенальной набережной в излучине Большой Невы. 16 декабря 1922 г. Дом призрения, приют и церковь при нем закрыли[366]. Церковь впоследствии снесли, а в здании богадельни размещена Областная клиническая больница.

В самом начале улицы Комсомола целый квартал занимает завод «Арсенал» – одно из самых старейших предприятий России. Как мы уже отмечали, немало жителей улицы работали здесь. Это был уже третий по счету «Арсенал» с момента основания города.

Необходимость создания Петербургского Литейного двора была обусловлена все возраставшими потребностями армии и флота в артиллерийских орудиях и боеприпасах. Россия стремилась завоевать господство на море[367].

Основанный в 1711 г. Петром I – сначала мазанковый, а в 1733–1738 гг. по проекту И. Я. Шумахера возвели каменное здание. Его высокая ломаная кровля и башня в центре придали промышленному сооружению торжественность и представительность. На берегу Невы, у пристани, разгружались барки с материалами, необходимыми для литья орудий, и отсюда же отправлялись готовые пушки, единороги, мортиры, гаубицы, петарды, лафеты и боеприпасы. Вдоль Воскресенской набережной, в одну линию с Литейным домом, тянулись мастерские, кузницы, склады, выстроенные К. И. Шпекле[368].

К началу XIX в. улицу около Литейного дома застроили только с правой стороны. Рядом с ним стояло великолепное здание Старого «Арсенала». Подлинная монументальность, пышность и изысканность архитектурной декорации в решении центра и срезанных углов дали основание исследователям назвать его автором знаменитого зодчего В. И. Баженова. Это казалось тем более неопровержимым, что в 1766 г., сразу же после возвращения из-за границы, он назначается архитектором Канцелярии главной артиллерии и фортификации. Однако архивные документы и чертежи, найденные исследователем творчества Федора Демерцова Н. В. Мурашовой, показали, что к 1766 г. здание уже четыре года строилось по проекту специально приглашенного для сооружения инженера В. Т. фон Дидерихштейна. Таким образом, В. И. Баженов если и мог внести какие-либо изменения, то только в решение фасадов. Дидерихштейн выехал из России сразу же после назначения В. И. Баженова, а сам архитектор в 1767 г. уехал в Москву для строительства Кремлевского дворца и Царицына. Осуществлял строительство в течение двадцати лет К. И. Шпекле[369].

Новый питейный двор. 1733–1738 гг.

Старый «Арсенал». 1764–1776 гг.

Новый «Арсенал». 1799–1808 гг.

Он построил и соседнее со здание – присутственные места Артиллерийского ведомства. Оградой оно соединялось с церковью Сергия Чудотворца. Напротив этой парадно застроенной части Литейной улицы располагался пушечный двор, обнесенный невысоким забором. Здесь хранились ядра, находились сверлильная машина и химическая лаборатория[370].

Демерцову предстояло на этом месте построить «Новый арсенал», предназначенный для производственных и административных целей. Старый «Арсенал» должен стать музеем для хранения исторических знамен, орудий, амуниции, различных видов воинского вооружения.

Строительство началось с цейхгаузов. Их проект 13 августа 1798 г. утвердил Павел I, в связи с чем, очевидно, и состоялся перевод Демерцова в Артиллерийский департамент.

За два года выстроили лишь одно крыло, расположенное ближе к Литейному дому. Строительство второго затянулось до 1804 г. В центре между ними Демерцов выстроил здание для новой сверлильной машины на конной тяге.

Фасады решены без применения ордера, художественный эффект достигался ритмом арок, в которые вкомпонованы прямоугольные проемы первого этажа и полуциркульные второго. Центр каждого из цейхгаузов отмечен ризалитом, завершенным аттиком, несущим скульптуру из арматур. Несколько примитивным даже по отношению к скромной архитектуре цейхгаузов было решение фасада здания для сверлильной машины.

Цейхгаузы, протянувшиеся по Литейной улице, заворачивали на Сергиевскую и Шпалерную улицы, составляя в плане букву «П». В образовавшемся внутреннем дворе, разделенном на две части зданием для сверлильной машины, Демерцов выстроил несколько технических сооружений: склады для сушки дубового леса, кузницы, угольный сарай, лабораторию, казармы для юнкеров и конюшни для офицерских лошадей артиллерийского батальона. Со стороны города они закрывались цейхгаузами, в которых располагались мастерские по обработке орудий и склады для амуниции.

Этими скромными зданиями Демерцов застроил большой пустынный участок, но еще не создал оформления, соответствующего архитектуре окружающих зданий: Старого «Арсенала», Артиллерийского департамента, Литейного дома и выстроенной им к началу XIX в. церкви Сергия Чудотворца[371]. Со временем в здании Старого «Арсенала» размещался не музей, как это предполагалось вначале, а Окружной суд, сожженный в феврале 1917 г. революционными массами.

Но уже в царствование императора Николая I, с развитием аристократического центра Санкт-Петербурга с его великолепными гранитными набережными, дворцами и особняками, существование рядом с ними пожароопасного промышленного предприятия представляло немалую угрозу. Поэтому приняли решение о переносе «Нового арсенала» на Выборгскую сторону, на окраину города.

Если Арсенал на Литейном формировался в течение длительного периода, то его преемник – «Арсенал» на Выборгской, создан единовременно по плану архитектора А. Гемилиана. Как отмечает М. С. Штиглиц: «В его архитектурно-пространственной организации, и прежде всего в периметральном характере застройки двух расположенных друг против друга участков, прослеживается определенная преемственность и традиция»[372].

В самом сжатом виде представим основные вехи этого «наследника» Петровского «Арсенала».

Третья стадия существования этого старейшего петербургского производства началась с конца 1840-х гг. В 1841 г. создан Комитет для построения «Нового арсенала», которому предстояло выбрать окончательное место, составить сметы и наблюдать за ходом строительства. Строительная часть выполнялась по плану и сметам механика Монье. Новый комплекс расположился на месте бывшей градской Партикулярной верфи, на правом берегу Невы. Вся территория получила четкое зонирование в соответствии с назначением. Основная производственная зона, образованная корпусами мастерских, составившими в плане четырехугольник с внутренним двором, разместилась на участке между Невой и Симбирской улицей. Жилая зона по другую сторону улицы, а складская – в глубину жилой. Образовался прямоугольник, симметричный относительно единой центральной оси[373].

Конец ознакомительного фрагмента.