Еще один шанс
Затишье
Паника и ужас в Шуме Брэдли невыносимы.
Громко…
Боже, как громко…
Симона с Виолой смотрят на меня, как на умирающего…
Я умираю?
Высадились посреди войны…
55 дней до прибытия каравана…
Может, полететь в другое место?
55 дней до того, как здесь появятся нормальные лекарства…
55 дней ждать смерти…
Я умираю?
– Ты не умираешь, – говорю я, лежа на койке, пока Симона вкалывает мне лекарство для сращивания костей. – Брэдли…
– Нет. – Он вскидывает руки, останавливая меня. – Я чувствую себя таким…
Голым, голым, голым…
– Словами не передать, каким голым я себя чувствую.
Симона устроила в спальном отсеке разведчика импровизированную палату. Я лежу на одной койке, Брэдли на другой, его глаза широко распахнуты, руками он зажимает уши, а Шум становится все громче и громче…
– Он точно здоров? – напряженно шепчет Симона, начиная перевязывать мне лодыжки.
– Я только знаю, что мужчины в конце концов привыкли и что…
– …было лекарство, – перебивает меня она. – Но мэр уничтожил все запасы.
Я киваю.
– Главное, что оно существует. Это вселяет надежду. Хватит обо мне шептаться, звучит в Шуме Брэдли.
– Прости, – говорю я вслух.
– За что? – переспрашивает он, но тут же все понимает. – Вы не могли бы оставить меня одного, хотя бы ненадолго? – просит он.
А в его Шуме: Черт, убирайтесь отсюда и дайте мне спокойно подумать!
– Я только закончу с Виолой. – Голос у Симоны по-прежнему дрожит, и она старается не смотреть на Брэдли, оборачивая целебный пластырь вокруг моей лодыжки.
– Можешь прихватить еще один? – тихо спрашиваю я.
– Зачем?
– Скажу на улице, не хочу больше его расстраивать.
Она бросает на меня подозрительный взгляд, но достает из ящика еще один пластырь, и мы выбираемся на улицу. Шум Брэдли заполняет отсек доверху, от стенки до стенки.
– Я все же не понимаю, – говорит Симона на ходу. – Я вроде бы слышу этот Шум ушами… И не только слышу, но и вижу. Какие-то картинки, образы…
Она права, Брэдли уже начал показывать картинки: они могут появляться в голове, а могут висеть в воздухе перед глазами…
На этих картинках сначала мы, стоящие в дверях, и он сам на койке…
Потом – проекция битвы и что случилось, когда горящая стрела спэклов угодила в зонд…
Потом – виды на мониторах корабля-разведчика, когда он спускался с орбиты: огромный синевато-зеленый океан, бескрайние леса и река, вдоль которой маршировала, полностью сливаясь с берегом, незримая армия спэклов…
А потом…
Симона…
Симона и Брэдли вместе…
– Брэдли! – в ужасе восклицает она, пятясь.
– Прошу вас! – кричит он. – Оставьте меня в покое! Это невыносимо!
Я тоже слегка ошарашена: картинки, на которых Брэдли и Симона вместе, очень четкие, и чем усерднее Брэдли пытается их прогнать, тем яснее и отчетливей они становятся. Я хватаю Симону за руку и тащу прочь, захлопывая за нами дверь люка, – толку от этого почти никакого, все равно что пытаться заглушить громкий крик.
Мы выбегаем на улицу.
Жеребенок? – спрашивает Желудь, выходя из зарослей, в которых он пасся.
– И у животных Шум! – восклицает Симона. – Да что это такое?!
– Информация, – говорю я, вспоминая слова Бена. Однажды – кажется, что это было давным-давно, – он рассказал нам с Тоддом, каково пришлось первым переселенцам, высадившимся на Новом свете. – Бесконечный поток информации, который невозможно остановить, как бы ни хотелось.
– Брэдли так напуган, – дрогнувшим голосом произносит Симона. – Но его мысли, господи…
Она отворачивается, а мне неловко спросить, правду мы видели в Шуме Брэдли или только его фантазии.
– Он все тот же Брэдли, – говорю я. – Помни об этом. Представь, что все вокруг увидели бы твои сокровенные мысли?
Она со вздохом поднимает глаза к двум лунам.
– На кораблях каравана две тысячи мужчин, Виола. Две тысячи. Что произойдет, когда мы разбудим всех?
– Они привыкнут, – отвечаю я. – Со временем все мужчины привыкают.
Симона фыркает сквозь слезы:
– А женщины?
– Ну, с этим тут определенные проблемы.
Она снова качает головой, а потом замечает пластырь в своей руке:
– Так для чего он?
Я прикусываю губу.
– Только не падай в обморок.
Я медленно задираю рукав кофты и показываю ей железный обруч. Кожа вокруг опухла и покраснела еще сильней, чем раньше. В свете двух лун ясно виден мой номер: 1391.
– О, Виола! – едва слышно выдавливает Симона. – Это дело рук того негодяя?
– Не совсем. Он сделал это со всеми остальными женщинами, но не со мной, – отвечаю я и откашливаюсь. – Обруч я надела сама.
– Сама?!
– На то была веская причина. Слушай, позже объясню, а сейчас мне бы совсем не помешал пластырь.
Симона немного выжидает, а потом, не сводя с меня взгляда, осторожно оборачивает пластырь вокруг моей руки. Приятная прохлада тотчас снимает боль.
– Милая… – с такой невыносимой нежностью в голосе спрашивает Симона, что я отворачиваюсь, – у тебя точно все нормально?
Я кое-как выдавливаю улыбку, чтобы хоть немного ее успокоить.
– Я столько всего должна тебе рассказать.
– Да уж, – говорит Симона, затягивая бинт. – Может, начнешь?
Я качаю головой:
– Не могу. Мне надо найти Тодда.
Симона хмурит лоб:
– Что? Сейчас? – Она распрямляет плечи. – Только не говори, что полезешь в это пекло!
– Сражение закончилось, мы же видели своими глазами.
– Мы видели, как две огромные армии разбили лагеря друг против друга, а потом кто-то подстрелил наш зонд! Нет уж, я тебя туда не пущу.
– Там Тодд, – говорю я. – Я еду за ним.
– Не едешь! Как командир корабля, я тебе запрещаю, и точка.
Я моргаю:
– Запрещаешь?
У меня в груди начинает подниматься удивленный гнев.
Симона видит выражение моего лица и смягчается:
– Виола, ты очень многое пережила за последние пять месяцев, но теперь мы с тобой. Я слишком люблю тебя и не могу подвергать такому риску. Ты не поедешь. Я не позволю.
– Если мы хотим мира, войну надо остановить, – твердо говорю я. – Как можно скорее!
– И вы с другом сделаете это вдвоем? – удивляется Симона.
Тогда гнев вспыхивает во мне с новой силой, но я пытаюсь напомнить себе, что она ничего не знает: не знает, сколько всего мы с Тоддом пережили и добились вдвоем, не знает, что все запреты «взрослых» остались для меня в далеком-предалеком прошлом.
Я хватаю поводья, и Желудь опускается на колени.
– Виола, нет! – вскрикивает Симона, бросаясь ко мне.
Сдавайся! – испуганно вопит Желудь.
Симона от неожиданности пятится. Я перекидываю через седло еще больную, но уже заживающую ногу.
– Больше мне никто не указ, Симона, – тихо и как можно спокойней говорю я, невольно поражаясь своему властному голосу. – Будь мои родители живы, возможно, все было бы иначе. Но их нет.
Симона как будто хочет подойти, но всерьез опасается Желудя.
– Да, твоих родителей нет в живых, но ты не меньше дорога и другим людям.
– Пожалуйста, – говорю я. – Ты должна мне доверять.
Она смотрит на меня с грустью и досадой:
– Ты слишком рано повзрослела…
– Может быть. Но меня никто не спрашивал.
Желудь встает и уже хочет тронуться в путь.
– Я постараюсь вернуться как можно скорее.
– Виола…
– Я должна отыскать Тодда, этим все сказано. Госпожу Койл тоже надо найти, пока она не взялась за старое.
– Давай я поеду с тобой!
– Брэдли ты нужна больше, чем мне. Как бы тебя ни расстраивали его мысли, ты ему нужна.
– Виола…
– Думаешь, мне самой хочется лезть в пекло? – чуть мягче спрашиваю я, пытаясь таким образом извиниться. Меня постепенно охватывает страх. Я оглядываюсь на корабль: – Нельзя послать за мной еще один зонд?
Симона на минуту погружается в раздумья, а потом говорит:
– Есть идея получше.
– В близлежащих домах удалось добыть одеяла, – отчитывается мистер О'Хара перед мэром. – И провизию. Скоро все будет доставлено в лагерь.
– Спасибо, капитан, – говорит мэр. – Не забудьте хорошенько накормить Тодда.
Мистер О'Хара резко поднимает глаза:
– Провизии крайне мало, сэр…
– Накормите Тодда, – перебивает его мэр. – И про одеяло не забудьте. Холодает.
Вздохнув, мистер О'Хара с досадой чеканит:
– Так точно, сэр.
– И для моей лошади тоже одеяло прихватите, – добавляю я.
Мистер О'Хара переводит на меня злобный взгляд.
– Вы все слышали, капитан, – говорит мэр.
Тот кивает и в ярости уносится прочь.
Солдаты мэра расчистили для нас небольшую площадку на краю лагеря. Здесь есть костер, пара скамеек вокруг и несколько палаток для мэра и офицеров. Я сижу в стороне, но не очень далеко – не спускаю с мэра глаз. Ангаррад стоит рядом, по-прежнему свесив голову к земле, и молчит. Я без остановки глажу ее по гриве и бокам, но она не произносит ни слова – ни единого словечка.
Мы с мэром тоже не особо разговариваем. Доклады следуют один за другим: мистер Тейт и мистер О'Хара отчитываются то об одном, то о другом. Да и простые солдаты заглядывают робко поздравить мэра с победой, хотя именно он устроил весь этот кошмар.
Я прижимаюсь к Ангаррад.
– Что мне теперь делать, милая? – шепчу я.
Ну правда, что мне теперь делать? Я освободил мэра, и вот он уже выиграл первое сражение, чтобы сделать этот мир безопасным для Виолы, то есть в точности выполняя мои условия.
Но сейчас вокруг нас целая армия, готовая умирать по одному его слову. Подумаешь, я сильнее мэра и могу его побить! Эти люди не дадут мне даже попытаться.
– Господин президент? – К нам подходит мистер Тейт с белым жезлом в руке. – Поступил первый отчет о вражеском оружии.
– Докладывайте, капитан! – с любопытством восклицает мэр.
– Это что-то вроде ружья, стреляющего кислотой, – начинает мистер Тейт. – Вот здесь расположена камера, заполненная смесью из двух веществ – вероятно, растительного происхождения. – Он подносит руку к отверстию в белом жезле. – Порция аэрозолируется и смешивается с третьим веществом, а потом, – мистер Тейт указывает на конец жезла, – выстреливает отсюда, превращаясь в пар, но при этом сохраняя цельность до попадания в цель, где…
– …где едкая кислота разом отнимает у жертвы руку или ногу, – заканчивает за него мэр. – Я потрясен скоростью работы ваших химиков, капитан.
– У них был стимул работать быстро, сэр, – с неприятной ухмылкой отвечает мистер Тейт.
Потом он уходит, а я спрашиваю мэра:
– И как это понимать?
– Разве ты не учил химию в школе?
– Ты закрыл школу и сжег все учебники.
– Ах да, точно. – Мэр смотрит на вершину холма, где в свете костров вражеской армии сияет влажная дымка от водопада. – Раньше спэклы занимались только охотой и собирательством. Некоторые вели примитивное сельское хозяйство. Ученых среди них не было.
– И это значит?..
– Это значит, что тринадцать лет подряд враг подслушивал нас и учился у нас. В мире информации такое вполне возможно. – Он постукивает себя пальцем по подбородку. – Интересно, как они учатся. Ведь каждый из них – часть некоего общего разума.
– Не перебей ты всех до единого, можно было бы просто спросить.
Мэр пропускает мои слова мимо ушей:
– Все это только подтверждает, что наш враг стал сильнее и опаснее.
Я хмурюсь:
– А ты как будто рад.
К нам подходит капитан О'Хара с охапкой одеял и жутко кислой миной:
– Одеяла и еда, сэр, – говорит он.
Мэр кивает на меня, вынуждая мистера О'Хару лично вручить мне вещи. Сделав это, он тотчас убегает. Как и у мистера Тейта, Шума у него нет, но догадаться, что его взбесило, проще простого.
Я накрываю одеялом Ангаррад, но она по-прежнему молчит. Ее рана почти зажила, так что дело не в этом. Она просто стоит с опущенной головой и смотрит в землю – не ест, не пьет, никак не реагирует на мои действия.
– Ты бы отвел ее к другим лошадям, Тодд, – предлагает мэр. – Там ей хотя бы будет теплее.
– Ей нужен я. Не могу я ее бросить.
Он кивает:
– Твоя преданность достойна восхищения. Еще одно твое достоинство, которое я всегда признавал и ценил.
– Зная, что сам его начисто лишен?
В ответ мэр только лыбится и лыбится – эх, с удовольствием оторвал бы ему башку!
– Тебе лучше поесть и хорошенько выспаться, Тодд. На войне никогда не знаешь, когда понадобишься.
– На войне, которую развязал ты! Нас бы вообще тут не было, если б…
– Снова за свое, – уже резче перебивает меня мэр. – Хватит ныть о том, что могло быть, лучше подумай о том, что есть.
Тут я не выдерживаю…
Смотрю на него…
И думаю о том, что есть.
Как он рухнул на груду обломков, не выдержав моих ударов Виолиным именем. Как он, глазом не моргнув, пристрелил родного сына…
– Тодд…
Как он молча наблюдал за страданиями умирающей Виолы на Арене вопросов. Как моя ма расхваливала его в своем дневнике и как он потом обошелся с женщинами Прентисстауна…
– Это неправда, Тодд, – говорит он. – Все было не так…
Я думаю о двух мужчинах, которые меня воспитали, которые меня любили, и как Киллиан пожертвовал своей жизнью, чтобы я успел сбежать, а потом и Бен сделал то же самое, и его пристрелил Дейви. Думаю о Манчи, моем верном и храбром псе, который умер, спасая меня…
– Я тут ни при чем…
Думаю о падении Фарбранча. О людях, которые умирали на глазах мэра. Думаю о…
Я – КРУГ, КРУГ – ЭТО Я.
Мэр швыряет эти слова прямо мне в голову – с размаху.
– Не смей! – ору я.
– Ты слишком разбрасываешься, Тодд Хьюитт, – обрывает меня он, в кои-то веки разозлившись. – Как ты намерен вести за собой людей, если у тебя вся душа нараспашку?
– Да никого я вести не собираюсь! – выплевываю я в ответ.
– Но ведь ты хотел возглавить армию, когда связал меня на руинах собора? Этот миг настанет снова, и ты должен быть максимально собран. Надеюсь, ты не забросил упражнений, которым я тебя учил?
– Не стану я у тебя учиться!
– О, но ты уже учишься. – Мэр подходит ближе. – Я буду повторять это до тех пор, пока ты не поверишь: в тебе есть сила, Тодд Хьюитт, сила, которая могла бы подчинить себе всю планету.
– И тебя.
Он снова улыбается, хотя я почти довел его до белого каления.
– А знаешь, как я заглушил свой Шум? – спрашивает мэр. – Как я научился не выставлять напоказ все свои секреты?
– Нет…
Он наклоняется ближе:
– Это совсем не трудно.
– А ну пошел вон! – кричу я, но…
Мэр уже пробрался мне в голову: Я – КРУГ, КРУГ – ЭТО Я.
На сей раз эти слова звучат иначе…
В них такая легкость…
Аж дух захватывает…
От их невесомости внутри все поднимается…
– Я сделаю тебе подарок. – Голос мэра парит у меня в голове, точно горящее облако. – Я сделал его всем своим капитанам. Используй его. Используй, чтобы сокрушить меня. Я бросаю тебе вызов.
Я смотрю в его глаза, в их черноту, которая проглатывает меня целиком…
Я – КРУГ, КРУГ – ЭТО Я.
И кроме этих слов, в целом мире больше ничего нет.
Мы с Желудем мчимся по зловеще тихому городу, местами в нем нет даже Шума – жители Нью-Прентисстауна разбежались кто куда. Представить не могу, как им страшно – не понимать, что происходит, не знать, что будет дальше.
Мы проезжаем по пустой площади перед руинами собора, и я оглядываюсь. Высоко в небе над уцелевшей колокольней мерцает второй зонд – он держится подальше от огненных стрел спэклов и внимательно следит за мной.
Но это еще не все.
Мы с Желудем вылетаем с площади и мчимся по дороге к полю боя, с каждой секундой все ближе и ближе к армии. Я уже вижу их лагерь. Солдаты жмутся к кострам и друг другу, а в следующий миг поднимают на меня усталые и потрясенные глаза, как будто привидение увидели.
– Ой, Желудь, – шепчу я. – На этот случай у меня плана нет.
Один из солдат встает и направляет на меня винтовку:
– Стоять!
Он совсем молодой, волосы грязные, на лице свежая рана, наспех зашитая в свете костров.
– Я пришла поговорить с мэром, – как можно спокойней произношу я.
– С кем?
– Это еще кто? – спрашивает его второй солдат, тоже молоденький – может, ровесник Тодда.
– Да террористка, кто же еще! – отвечает первый. – Хочет бомбу подложить!
– Я не террористка, – говорю я, вглядываясь в темноту поверх их голов и пытаясь рассмотреть Тодда, услышать его Шум в поднимающемся РЁВЕ…
– А ну слезай с коня! – приказывает мне первый солдат. – Живо!
– Меня зовут Виола Ид, – говорю я. Желудь подо мной нервно переступает с ноги на ногу. – Мэр, ваш президент, хорошо меня знает.
– Да мне плевать, как тебя зовут, – отвечает первый солдат. – Слезай!
Жеребенок, предостерегает меня Желудь.
– Слезай, говорю!
Я слышу щелчок затвора и начинаю вопить:
– Тодд!
– Последний раз предупреждаю! – говорит тот же солдат, и остальные тоже вскакивают.
– ТОДД!
Второй хватает поводья Желудя, со всех сторон подступают еще солдаты.
Сдавайся! – скалится Желудь, но его бьют винтовкой по голове…
– ТОДД!
Меня хватают чьи-то руки, а Желудь все ржет – Сдавайся! Сдавайся! – но солдаты тащат меня вниз, и я держусь из последних сил…
– Отпустите ее. – Мужской голос насквозь прорезает поднявшийся вокруг гвалт. Спокойный и негромкий голос.
Солдаты мигом меня отпускают, а я выпрямляюсь в седле.
– Добро пожаловать, Виола, – говорит мэр, вставая передо мной.
– Где Тодд? – спрашиваю я. – Что вы с ним сделали?!
И тут я слышу его голос:
– Виола?
…Он идет сразу за мэром, грубо толкая его в плечо и освобождая себе дорогу; глаза ошалело сверкают, но это он…
– Виола!
Он тянется ко мне и улыбается, я тоже тянусь…
Но на долю секунды успеваю заметить что-то странное в его Шуме, что-то неуловимое…
В следующий миг меня захлестывает океан чувств, и вот он, мой Тодд, обнимает меня и твердит:
– Виола, Виола!
– А потом Симона сказала: «Есть идея получше». – Виола открывает сумку и достает две плоские железные штуковины, похожие на каменные «блинчики» – гладкие и округлые, они идеально ложатся в ладонь. – Это коммы. Мы теперь можем разговаривать, как бы далеко друг от друга ни находились.
Она протягивает руку и кладет один комм в мою ладонь…
… ее пальцы касаются моих, и снова меня охватывает неудержимая радость и облегчение – наконец-то я ее вижу, наконец-то она здесь, рядом, хотя от ее тишины по-прежнему щемит сердце, и смотрит она как-то странно…
Смотрит в мой Шум.
Я – круг, круг – это я. Он вложил эти слова в мою голову, легкие и неуловимые. Сказал, это такая специальная «техника», чтобы научиться молчать, как он сам и остальные капитаны.
И тогда мне показалось, всего на минуту…
– Комм первый, – говорит она в свой комм, и тотчас мой железный кругляш вспыхивает, показывая мне улыбающееся лицо Виолы.
Она прямо у меня на ладони!
Виола со смехом показывает мне свой экран, и я вижу на нем собственную удивленную рожу.
– Сигнал передается через зонд, – говорит она, показывая в небо над городом, где висит крошечный огонек. – Симона не подпустит его ближе, так что от огненных стрел он не пострадает.
– Отлично придумано, – говорит стоящий неподалеку мэр. – Можно взглянуть?
– Нет, – отвечает Виола, даже не глядя на него. – А если нажать сюда, – продолжает она, нажимая на край своего комма, – можно выйти на связь с кораблем. Симона?
– Я тут, – говорит женщина, лицо которой появляется на экране моего комма рядом с Виолиным. – Как ты? Я уже начала беспокоиться…
– Все хорошо, – отвечает Виола. – Я нашла Тодда, мы вместе. Вот, кстати, и он.
– Приятно познакомиться, Тодд, – говорит женщина.
– Э… Здрасьте…
– Я вернусь, как только смогу, – говорит ей Виола.
– Хорошо, я за тобой присматриваю. Тодд?
– Что? – спрашиваю я, глядя на маленькое лицо Симоны у меня на ладони.
– Не давай ее в обиду, слышишь, Тодд?
– Не волнуйтесь, – отвечаю я.
Виола снова нажимает на свой комм, и лица исчезают. Она глубоко вздыхает и устало улыбается:
– Стоило оставить тебя на пять минут, как ты тут же помчался воевать?!
Она говорит это шутливым тоном, но мне кажется…
Мне кажется, что после всех этих ужасов и смертей я стал воспринимать ее чуть-чуть иначе. Она теперь какая-то… настоящая, она здесь, и то, что мы оба живы, самое необыкновенное чудо на свете. В груди у меня все сжимается, и я думаю: Вот она, прямо передо мной, моя Виола, она пришла за мной, она здесь…
Я замечаю в себе нестерпимое желание снова взять ее за руку и больше никогда не отпускать, чувствовать тепло ее кожи, крепко стискивать ладонь и…
– Шум у тебя какой-то странный, – говорит она, пристально глядя на меня. – Размытый. Я вижу все чувства… – Она отворачивается, и мои щеки тотчас вспыхивают – с чего бы? – но прочесть толком ничего не могу.
Я уже открываю рот, чтобы рассказать Виоле о мэре, о том, как я на секунду вырубился, а потом мой Шум стал легче и тише…
Я уже собираюсь все это сказать…
Но тут Виола наклоняется ближе и шепчет:
– Это как с твоей лошадью?
Виола тоже заметила, что Ангаррад все время молчит. Когда они подъехали, Желудю не удалось выжать из нее даже приветствия.
– Вы так притихли из-за того, что видели на войне? – спрашивает Виола.
От ее слов я мысленно возвращаюсь к сражению – во всех его кошмарных подробностях. И хотя Шум у меня размытый, Виола, похоже, понимает мои чувства, потому что берет меня за руку и излучает такую заботу и покой, что мне хочется свернуться клубочком, прижаться к ней и плакать всю оставшуюся жизнь. На глазах выступают слезы. Заметив их, она произносит мое имя, вкладывая в него всю свою доброту и нежность, так что мне приходится снова прятать глаза. В итоге мы оба взглядываем на мэра, который стоит по другую сторону костра и внимательно наблюдает за нами.
Виола вздыхает.
– Зачем ты его отпустил, Тодд? – шепотом спрашивает она.
– У меня не было выбора. Спэклы шли на город, а воевать под моим командованием армия ни за что бы не согласилась.
– Но ведь спэклы в первую очередь пришли за ним. Они напали из-за геноцида, который он устроил.
– Вот уж не уверен, – говорю я и впервые позволяю себе вспомнить про 1017-го, как я в гневе сломал ему руку, а потом вытащил из груды трупов и отпустил. Что бы я ни делал, он все равно желал мне только смерти. Я смотрю на Виолу: – Как нам теперь быть, Виола?
– Мы должны остановить войну, – отвечает она. – Госпожа Койл сказала, что давным-давно люди и спэклы заключили мирный договор. Надо попробовать снова его заключить. Может, Брэдли и Симона смогут с ними поговорить и объяснить, что на самом деле мы хорошие.
– А вдруг спэклы нападут раньше? – Мы снова переводим взгляд на мэра, и тот кивает. – Придется отбивать атаку, а для этого нам нужен он.
Виола хмурится:
– То есть он опять не получит по заслугам. Потому что без него нам никак не справиться.
– Армия пойдет только за ним. Меня они не послушают.
– А он тебя слушает?
Я вздыхаю:
– Ну да, такой был уговор. Пока он его не нарушил.
– Пока, – тихо добавляет Виола. А потом зевает и трет глаза кулаками. – Даже не помню, когда я последний раз спала.
Я опускаю глаза на свою пустую ладонь и вспоминаю, что она сказала Симоне.
– Так ты возвращаешься на корабль? – спрашиваю я.
– Придется, – кивает Виола. – Я должна найти госпожу Койл, пока она не подлила масла в огонь.
Я вздыхаю:
– Ладно. Только помни мои слова. Я тебя не брошу. Даже в мыслях.
И тогда Виола снова берет меня за руку и ничего не говорит, да ей и не надо говорить, потому что я знаю, знаю ее, а она знает меня, и мы просто сидим молча несколько минут. Но ничего не поделаешь: ей пора уходить. Она кое-как поднимается на ноги. Желудь напоследок тычется мордой в Ангаррад и подходит к Виоле.
– Буду держать тебя в курсе дел, – говорит она, показывая мне комм. – И вернусь, как только смогу.
– Виола? – обращается к ней мэр, подходя ближе.
Она закатывает глаза:
– Что?
– Я только хотел попросить, – говорит мэр таким тоном, словно зашел к соседям взять сахару, – будь так добра, передай людям на корабле, что я готов встретиться с ними в любое время, когда им будет удобно.
– Ага, передам, уж не сомневайся, – отвечает Виола. – И вот что я тебе скажу. – Она показывает пальцем на огонек, висящий высоко в небе. – Мы за тобой следим. Тронешь Тодда хоть пальцем – я разнесу твою армию ко всем чертям. На корабле есть мощное оружие, имей в виду.
Клянусь, улыбка мэра становится еще шире.
Виола напоследок бросает на него долгий грозный взгляд и отправляется в путь – обратно в город, а оттуда на поиски госпожи Койл и ее армии.
– Боевая девчушка, – говорит мэр.
– Я не разрешаю тебе о ней говорить, ясно? Не смей даже!
Он пропускает мои слова мимо ушей:
– Уже почти рассвело. Тебе надо отдохнуть. День был тяжелый.
– И надеюсь, он не повторится.
– Это уже не в нашей власти.
– А вот и в нашей! – После слов Виолы я и сам поверил, что выход есть. – Мы заключим со спэклами второй мирный договор. До тех пор армии надо только сдерживать их наступление.
– Неужели? – удивленно переспрашивает мэр.
– Да! – упрямо отвечаю я.
– Так дела не делаются, Тодд. Они не станут с тобой разговаривать, пока чувствуют себя сильнее. Зачем им мир, если они легко могут нас уничтожить?
– Но…
– Не волнуйся, Тодд. Я уже был на этой войне. Я знаю, как одержать в ней победу. Сперва надо доказать врагу, что можешь его разбить, и вот тогда он пойдет на любой мирный договор.
Я пытаюсь возразить, но потом понимаю, что у меня нет сил спорить. Я тоже не помню, когда последний раз спал.
– А знаешь что, Тодд? – говорит мне мэр. – Твой Шум стал гораздо тише, клянусь!
И…
Я – КРУГ, КРУГ – ЭТО Я.
Он посылает эти слова мне в голову, и я снова становлюсь невесомым…
От этого чувства Шум как будто исчезает…
От чувства, о котором я так и не рассказал Виоле…
(потому что кошмары войны тоже улетучиваются, и мне больше не нужно без конца прокручивать их у себя в голове…)
(но за этой легкостью вроде бы слышится что-то еще…)
(тихий гул…)
– Убирайся из моей головы! – говорю я. – Предупреждал же, если ты еще раз попытаешься мною управлять…
– Я и не лез в твою голову, Тодд, – говорит мэр. – В этом вся прелесть. Ты сам это делаешь. Надо только потренироваться. Считай, это подарок.
– Не нужны мне твои подарки!
– Ну конечно, – улыбается он.
– Господин Президент! – снова перебивает нас мистер Тейт.
– А… капитан! Ну что, получили первые сведения от разведчиков?
– Пока нет, – отвечает мистер Тейт. – Ждем их сразу после рассвета.
– Тогда-то нам и доложат, что лишь небольшое движение замечено на севере, у берега реки, которая слишком широка и глубока для перехода вброд, а также на юге, вдоль цепочки холмов – они слишком далеко и эффективно атаковать оттуда невозможно. – Мэр поднимает глаза на вершину холма. – Нет, они ударят с запада. В этом я не сомневаюсь.
– Я пришел не поэтому, сэр. – Мистер Тейт поднимает в воздух стопку аккуратно сложенной одежды. – Непросто было отыскать ее в завалах собора, но она оказалась почти нетронутой.
– Отлично, капитан! – с неподдельным удовольствием в голосе говорит мэр, забирая у него стопку. – Просто великолепно.
– Что это? – спрашиваю я.
Ловким движением мэр встряхивает и разворачивает одежду: ладно скроенный бушлат и брюки такого же цвета.
– Моя генеральская форма! – объявляет он.
Я, мистер Тейт и все сидящие у ближайших костров солдаты наблюдаем, как он снимает свою старую, забрызганную кровью, насквозь пропыленную форму и надевает новенькую – темно-синюю с золотистыми полосками на рукавах. Разгладив ее, он поднимает на меня сверкающие глаза:
– Так начнем же битву за мир!
Мы с Желудем въезжаем в город и пересекаем главную площадь. Небо вдалеке чуть розовеет: скоро рассвет.
Я до последней минуты не спускала с Тодда взгляда. Неспокойно мне за него… Что-то не так с его Шумом. Даже когда я уезжала, он все еще был размыт: подробностей не разглядишь, только яркие пятна чувств.
(…но даже этих пятен хватало, чтобы все понять, пока он не смутился и не спрятал их подальше, – почти физические ощущения, без слов, сосредоточенные на моей коже: ему так хотелось ее гладить, а мне в ответ хотелось…)
…и я снова спрашиваю себя: быть может, у него шок, как у Ангаррад? Быть может, он насмотрелся в бою таких ужасов, что теперь даже не видит, как изменился его Шум?.. При мысли об этом у меня сжимается сердце.
Еще одна причина, чтобы положить конец войне.
Я покрепче запахиваю куртку, которую мне дала Симона. На улице очень холодно, и я дрожу, но при этом потею, а значит, как я помню из целительских курсов, у меня жар. Задираю рукав и заглядываю под повязку. Кожа вокруг обруча все еще красная и припухлая.
А вверх по руке ползут красные полоски.
Полоски означают инфекцию. Причем серьезную.
Я опускаю рукав и пытаюсь не думать об этом. И еще о том, что я скрыла свою болезнь от Тодда.
Ведь сейчас главное – найти госпожу Койл.
– Так, – говорю я Желудю, – она часто вспоминала океан. Может, на самом деле он не так уж и далеко?
Вдруг у меня в кармане начинает верещать комм.
– Тодд? – не глядя, отвечаю я.
Но это Симона.
– Немедленно возвращайся, – говорит она.
– Зачем? – с тревогой спрашиваю я. – Что случилось?
– Кажется, я нашла твой «Ответ».
Что было до
С олнце скоро взойдет, и я подхожу к костру, чтобы взять немного еды. Земля смотрит, как я беру миску и накладываю себе тушеные овощи. Их голоса открыты – закрыть их и оставаться при этом Землей практически невозможно, – а потому я слышу, что они меня обсуждают. Их мысли расходятся кругами, формируя единое мнение, затем где-то складывается прямо противоположное и катится обратно – все происходит так стремительно, что я с трудом успеваю следить.
А потом Земля принимает решение. Одна из них встает и протягивает мне большую костяную ложку, чтобы мне не пришлось хлебать еду прямо из миски. За ней я слышу голоса других, вернее, общий голос, тоже добродушный и готовый помочь.
Я протягиваю руку за ложкой.
Спасибо, говорю я на языке Бремени…
И снова – легкое неприятие моего языка, презрение к чему-то чужому, чему-то отдельному и столь красноречиво свидетельствующему о моем позоре. Это чувство почти сразу прогоняют и забивают бурлением голосов, но оно совершенно точно было.
Ложку я не беру. Виноватые голоса летят мне вслед, но я, не оборачиваясь, иду к недавно обнаруженной тропинке, ведущей на скалистый холм в стороне от дороги.
Земля разбила лагерь вдоль дороги, где местность более ровная, но горные жители расположились и на холмах: они привыкли устраиваться на крутых склонах. Внизу, у самой воды разместились жители рек: они спят в наспех сколоченных лодках.
Но все же… Земля ведь едина, так? Здесь нет чужих и нет своих.
Есть лишь Земля.
А я – тот, кто стоит в стороне.
Дохожу до того места, где склон становится совсем уж крутым, и подтягиваюсь на руках. А вот и уступ, на котором можно сидеть и смотреть на Землю, так же как Земля может сидеть на гребне холма и смотреть на Бездну.
Место, где можно побыть одному.
Но я не должен быть один.
Я мог бы есть и смотреть на занимающуюся зарю вместе с моей любовью, готовясь к новому сражению.
Но моей любви нет.
В первую же ночь, когда Бремя начали выгонять из сараев, подвалов, кладовок и комнат для прислуги, моей любви не стало. Мы бились до последнего, бились, чтобы нас не разлучили.
Но мою любовь срубил тяжелый клинок.
Меня утащили; я издавал глупые цокающие звуки, которые Бездна оставила нам для общения, силой накормив «лекарством», – звуки, даже близко не передавшие моей боли от разлуки с любовью. Потом меня швырнули в загон с остальным Бременем, и те держали меня, чтобы я не убежал обратно в сарай.
И не лег от того же клинка.
Я ненавидел Бремя. Ненавидел за то, что они не дали мне умереть, а потом, когда я не умер и от горя, ненавидел за…
За то, как легко мы смирились со своей судьбой, как безропотно выполняли все приказы, ели что дают, спали где положат. За все это время мы лишь раз попытались дать Бездне отпор. Мы восстали против Ножа и его приятеля – шумного, глупого и совсем еще ребенка, хотя он был старше. Мы восстали, когда приятель Ножа просто ради забавы закрутил обруч на шее одного из Бремени.
В той страшной тишине мы наконец-то снова поняли друг друга, снова стали целым.
Мы были не одни.
И мы бились.
Многие из нас умерли.
И дальше биться мы не отважились.
Даже когда Бездна пришла с винтовками и штыками. Даже когда они выстроили нас в ряд и начали убивать. Расстреливать, рубить, колоть – и все это с мерзким заикающимся звуком, который у них называется «смехом». Они убивали стариков и молодых, матерей и детей, отцов и сыновей. Если мы сопротивлялись, нас убивали. Если не сопротивлялись, нас убивали. Если пытались бежать, нас убивали. Если не пытались, нас убивали.
Одного за другим, одного за другим.
И мы даже не могли поделиться друг с другом страхом и горем. Не могли сговориться и дать им отпор. Не могли утешить друг друга на пороге смерти.
И поэтому мы умирали в одиночестве. Каждый умирал один.
Все, кроме 1017-го.
Перед тем как начать резню, они осмотрели наши обручи, нашли меня, оттащили к стене и заставили смотреть. Наблюдать, как затихает цоканье Бремени, как траву заливает липкая кровь. В конце концов из всего Бремени на свете остался лишь я один.
Тогда меня хватили чем-то тяжелым по голове и бросили в кучу трупов: то были трупы моих знакомых и близких, эти руки когда-то ласково гладили мои, губы делили со мной пищу, глаза пытались разделить ужас.
Я очнулся среди мертвых, и они давили, душили меня.
А потом пришел Нож.
Он здесь…
Вытаскивает меня из груды трупов…
И мы летим на землю, я откатываюсь в сторону…
Мы смотрим друг на друга, с губ срываются облака пара…
Его голос широко открыт: в нем боль и ужас…
Боль и ужас, которые он чувствует почти всегда…
Боль и ужас, которые грозят свести его с ума…
Но не сводят.
– Ты жив, – говорит он. И он так рад, так счастлив видеть меня живым среди этой мертвечины, где я теперь один, один, один навсегда, он так счастлив, что я даю себе клятву убить его…
А потом он спрашивает… спрашивает меня про свою любовь…
Не видел ли я, пока нас убивали, его любовь…
И вот тогда я даю нерушимый обет…
Я клянусь, что убью его…
Слабым, едва ощутимым голосом, который только-только возвращается ко мне, я показываю, что убью его…
Так и будет…
Я сделаю это сейчас, прямо сейчас…
Все хорошо, произносит голос…
Я вскакиваю, в ужасе стискивая кулаки.
Небо тотчас ловит их своими большими руками, а я от неожиданности чуть не сваливаюсь с уступа, на котором уснул. Тогда Небо хватает меня за больную руку – ту, что с обручем, – и я вскрикиваю от боли. Его голос окутывает мой теплом и лаской, успокаивая жжение, снимая боль…
До сих пор болит? – мягко спрашивает Небо на языке Бремени.
Я тяжело дышу: от внезапного пробуждения, от боли, от появления здесь Неба.
Болит. Ничего другого я сейчас показать не могу.
Прости, что мы до сих пор не залечили твою рану. Земля удвоит усилия.
Усилия Земли пригодятся для другого, показываю я. Это яд Бездны, предназначенный для животных. Возможно, лишь они знают лекарство.
Земля многому научилась у Бездны, показывает Небо. Мы слышим их голос, даже когда они не слышат наш. И мы учимся. В голосе Неба просыпается сильное чувство. Мы спасем Возвращенца.
Я не нуждаюсь в помощи.
Ты не хочешь помощи, а это совсем другое дело. Но Земля позаботится и об этом.
Боль в руке стихает, и я тру лицо, пытаясь проснуться.
Я не хотел спать, показываю я. Я вообще не хочу спать, пока мы не изгоним отсюда Бездну.
Лишь тогда в твоих снах настанет мир? – растерянно показывает Небо.
Ты не понимаешь. Не можешь понять.
И снова я чувствую тепло, окутывающее мой голос.
Возвращенец не прав. Небо видит прошлое в голосе Возвращенца и переживает вместе с ним. Так устроен голос Земли. Все чувства – едины, поэтому ничто не забыто и…
Я там был, а это совсем другое! грубо перебиваю я. Мои чувства не сравнятся с воспоминаниями.
Небо умолкает, но тепло остается.
Пусть так.
Чего ты хотел? – показываю я, наверно, чересчур громко. От его доброты мне становится стыдно.
Он кладет руку на мое плечо, и мы вместе смотрим на лагерь Земли, раскинувшийся вдоль дороги: справа до самого гребня холма, откуда открывается вид на Бездну, а слева – до горизонта и много дальше, я это знаю.
Земля отдыхает, показывает Небо. Земля ждет. Ждет Возвращенца.
Я молчу.
Скоро ты станешь Землей, показывает он, даже если сейчас чувствуешь себя чужим. Однако Земля ждет не только этого.
Я удивленно смотрю на него.
Планы изменились? Мы нападаем?
Пока нет, показывает Небо. Но войну можно вести разными способами.
И он широко открывает мне голос, показывая то, что видят сейчас остальные…
Остальные, на которых уже упали первые лучи восходящего солнца…
И тогда я тоже вижу…
Я вижу, что грядет.
И внутри загорается теплая искорка.
Буря
– Скажешь, это не самое безопасное место, дитя мое? – говорит госпожа Койл.
После звонка Симоны мы с Желудем быстро вернулись на холм.
Где «Ответ» сейчас разбивает лагерь.
Холодное солнце всходит над поляной, забитой телегами, людьми и первыми кострищами. «Ответ» уже разбил шатер, где госпожа Надари и госпожа Лоусон раскладывают запасы и выдают еду. Синяя «О» по-прежнему красуется у них на груди и на некоторых лицах в толпе. Магнус и еще несколько моих знакомых ставят палатки, и я машу Уилфу, которому поручили заниматься лошадьми и быками. С ним его жена Джейн: она так радостно машет мне в ответ, что, кажется, вот-вот потеряет руку.
– Пусть переселенцы не хотят вмешиваться в войну, – говорит госпожа Койл, поглощая завтрак; она сидит в телеге возле самого люка корабля-разведчика, где и спала, – но если мэр или спэклы решат напасть, твои друзья будут вынуждены защищаться.
– Ну и наглость! – злобно восклицаю я, все еще сидя верхом на Желуде.
– Да, наглости мне не занимать. – Она отправляет в рот ложку каши. – Именно благодаря моей наглости эти люди выживут.
– Пока вам не захочется принести их в жертву.
Ее глаза вспыхивают.
– Ты возомнила, что знаешь меня. Называешь меня злодейкой и тираном! Да, я приняла немало сомнительных решений, но цель у меня всегда была одна, Виола. Избавиться от этого негодяя и вернуть прежний Хейвен. Я не устраиваю резню ради резни. Не жертвую хорошими людьми безо всякой причины. Мы с тобой, как выясняется, хотим одного, дитя. Мира.
– И ради него вы готовы идти по трупам.
– Ради него я готова на многое. Пусть это будут не самые благородные поступки, но зато эффективные. Поступки взрослого человека. – Она бросает взгляд мне за спину. – Доброе утро!
– Доброе, – отвечает ей Симона, сходя по ступеням трапа.
– Как Брэдли? – спрашиваю я.
– Вышел на связь с караваном, консультируется с врачами. – Она разводит руками. – Пока они ничего дельного не посоветовали.
– Лекарства у нас больше нет, – говорит госпожа Койл, – зато есть народные средства, которые помогут снять тревогу.
– Не смейте его трогать, понятно?
– Я целительница, Виола, нравится тебе это или нет. Кстати, тебе медицинская помощь тоже не повредит. Сразу видно, что у тебя жар.
Симона озабоченно смотрит на меня:
– Она права, Виола. Ты неважно выглядишь.
– Да я близко ее к себе не подпущу! Никогда!
Госпожа Койл тяжко вздыхает:
– Даже если я хочу загладить вину, дитя мое? Даже в знак мира между нами?
Я смотрю на нее и вспоминаю, как хорошо она лечила людей, как яростно боролась за жизнь Коринн, как умудрилась одной силой воли превратить горстку целительниц и отбившихся от стада жителей Хейвена в армию, способную раз и навсегда сокрушить мэра, если бы не вмешались спэклы.
Но потом я вспоминаю бомбы.
Особенно последнюю.
– Вы хотели меня убить.
– Я хотела убить его. Это совсем другое дело.
– Найдется еще местечко? – раздается мужской голос за нашими спинами.
Мы дружно оборачиваемся. Перед нами стоит человек в изорванной солдатской форме и с головы до ног покрытый пылью. В глазах хитрый блеск.
Я узнаю эти глаза.
– Иван!
– Я очнулся в соборе, а вокруг война, – говорит он.
За ним я замечаю других солдат, плетущихся к палатке с едой. Все они помогали нам с Тоддом схватить мэра и пали жертвами его Шума. Последним лишился чувств Иван.
И почему-то я не очень рада его видеть.
– Тодд говорил, что ты всегда встаешь на сторону сильных, – говорю я.
Его глаза вспыхивают.
– Благодаря этому я и выжил.
– Добро пожаловать, – говорит госпожа Койл, как будто она тут главная.
Я оглядываюсь и вижу на ее лице улыбку: видно, мои слова о сильной стороне ей понравились.
Ведь он пришел к ней, верно?
– Разумный ход, – говорит мэр. – На ее месте я бы тоже так поступил. Попытался бы переманить новых переселенцев на свою сторону.
Виола сразу, как только смогла, вышла со мной на связь и рассказала про «Ответ». Я попытался скрыть эту новость от мэра, незаметно придавая своему Шуму невесомость.
Но он все равно меня услышал.
– Нет никаких «сторон»! – говорю я. – И быть не может. Мы все должны объединиться в борьбе со спэклами.
Мэр только задумчиво хмыкает:
– Господин президент?
К нам подходит мистер О'Хара с очередным донесением. Мэр жадно прочитывает бумагу.
Потому что все это время ничего не происходило. Он надеялся, что на рассвете начнется новая битва, но холодное солнце встало, а ничего так и не произошло. Сейчас уже почти полдень – и по-прежнему все тихо. Словно вчерашнего сражения вообще не было.
(вот только оно было…)
(и до сих пор происходит – у меня в голове…)
(Я – круг, круг – это я, стараюсь думать я как можно легче…)
– Ваше донесение не очень-то проливает свет на происходящее, – говорит мэр мистеру О'Харе.
– Докладывают также о возможных движениях вражеских войск на юге…
Мэр осаживает его, всучивая бумаги обратно.
– А ты знаешь, Тодд, – обращается он ко мне, – что, если враг решится пойти на нас всей своей армией, мы ничего не сможем сделать? Боеприпасы у нас рано или поздно закончатся, солдаты полягут, а спэклов все равно останется столько, что они легко сотрут нас с лица Нового света. – Он задумчиво щелкает зубами. – Так что же они не идут? – Он поворачивается к мистеру О'Харе: – Велите разведчикам подойти ближе.
– Но, сэр… – удивленно пытается возразить мистер О'Хара.
– Мы должны знать, – перебивает его мэр.
Мистер О'Хара секунду смотрит на него, потом выдавливает: «Так точно, сэр», но любому ясно, что решение мэра ему ни капельки не нравится.
– А может, у спэклов совсем другое на уме, – говорю я. – Может, они не только войны хотят.
Мэр смеется:
– Прости, Тодд, но ты совсем не знаешь своего врага.
– А ты прямо знаешь! Ну-ну…
Он перестает смеяться:
– Я разбил их однажды, разобью снова. Даже если они стали умнее и сильнее. – Он стряхивает пыль со своих генеральских брюк. – Они нападут, попомни мои слова, и когда это случится, я их разобью.
– А потом мы заключим мир, – твердо добавляю я.
– Хорошо, Тодд. Как скажешь.
– Сэр? – На сей раз к нам подходит мистер Тейт.
– Что такое?
Но мистер Тейт на нас даже не смотрит. Он смотрит мимо нас, поверх армии, РЁВ которой постепенно меняется от того, что они видят.
Мы с мэром разворачиваемся.
И в первую секунду я не могу поверить своим глазам.
– Все-таки лучше бы госпожа Койл тебя осмотрела, Виола, – говорит госпожа Лоусон, перевязывая мою руку.
– Вы тоже неплохо справляетесь.
Мы вернулись в импровизированную палату, устроенную на борту корабля-разведчика. Утром мне стало нехорошо, и я нашла госпожу Лоусон, которая, завидев мою руку, чуть не свалилась в обморок от тревоги. Едва спросив разрешения у Симоны, она втащила меня на корабль и принялась изучать инструкции ко всем новым инструментам и лекарствам, какие были на борту.
– Сильнее антибиотиков я не нашла, – говорит она, затягивая новую повязку. По руке расходится приятная прохлада от лекарств, но красные полоски уже поползли от обруча в обе стороны. – Теперь остается только ждать.
– Спасибо, – говорю я, но госпожа Лоусон уже вернулась к изучению лекарственных средств на борту. Она всегда была самой доброй из целительниц. Невысокая и пухлая, госпожа Лоусон лечила детей Хейвена и больше остальных стремилась положить конец людским страданиям.
Я оставляю ее одну и схожу по трапу на улицу, где лагерь «Ответа», над которым висит ястребиная тень корабля-разведчика, уже приобрел обжитой вид: палатки и костры стоят ровными рядами, есть зоны для совещаний и хранения запасов. Всего за одно утро «Ответу» удалось разбить лагерь, который выглядит почти точь-в-точь как тот, первый, куда меня привезли из Нью-Прентисстауна на телеге. Многие обитатели лагеря радостно меня приветствуют, другие отворачиваются и молчат, не зная, какую роль я играю в происходящем.
Да я и сама не знаю.
Я попросила госпожу Лоусон меня подлечить, потому что хочу вернуться к Тодду, но меня одолевает такая усталость, что я боюсь уснуть прямо в седле. Мы с Тоддом уже дважды выходили на связь. Его голос казался металлическим и далеким, а Шума было не разобрать из-за РЁВА армии.
Но я хотя бы увидела его лицо – и то полегчало.
– Все эти люди – твои друзья? – спрашивает Брэдли, спускаясь по трапу за моей спиной.
– О, привет! – восклицаю я и кидаюсь его обнимать. – Как ты?
Очень шумно, говорит он мысленно, а сам выдавливает растерянную улыбку. Надо признать, сегодня его Шум стал спокойней, в нем меньше паники.
– Ты привыкнешь, – говорю я. – Обещаю.
– Не очень-то меня радует такая перспектива.
Он смахивает с моих глаз прядь волос. Такая взрослая, думает он. И жутко бледная. А потом я вижу в его Шуме прошлогоднюю себя на уроке математики, где я тщетно бьюсь над очередной задачей. Я выгляжу такой маленькой и чистенькой, что невольно прыскаю со смеху.
– Симона выходила на связь с караваном, – говорит он. – Они тоже считают, что мы должны действовать мирно. Надо попытаться вступить в переговоры со спэклами и предложить гуманитарную помощь здешним людям. Меньше всего мы хотим ввязываться в войну, к которой не имеем никакого отношения. – Брэдли стискивает мое плечо. – Ты была совершенно права, что не захотела вмешивать нас в это, Виола.
– Если б еще знать, что делать дальше, – отвечаю я. Мне неловко от его похвалы, ведь я была так близка к совсем другому решению… – Я пыталась вывести госпожу Койл на разговор о том, как они заключили первый мир, но…
Я умолкаю, потому что кто-то бежит к нам по склону холма, озираясь по сторонам и судорожно вглядываясь в лица. Потом он видит меня и прибавляет шагу…
– Кто это? – спрашивает Брэдли, но я уже отстраняюсь…
Потому что это…
– ЛИ! – Я с криком бросаюсь навстречу ему.
Виола, твердит его Шум, Виола, Виола, Виола, а сам он хватает меня и закручивает в таких крепких объятиях, что из легких вышибает весь воздух.
– Слава богу!
– Ты цел? – спрашиваю я, когда меня ставят на землю. – Где ты?..
– Река! – выкрикивает он, тяжело дыша. – Что стряслось с рекой?
Он переводит взгляд с Брэдли на меня и обратно. Его Шум становится все громче, голос тоже:
– Вы что, не видели реку?!
– Но как?!
Я таращусь на водопад…
Он становится все тише, тише…
И исчезает вовсе…
Спэклы остановили реку.
– Очень умно, – бормочет мэр себе под нос. – Очень, очень умно.
– Что это такое?! – чуть не кричу я. – Что они творят? Теперь на водопад смотрят все солдаты без исключения, и РЁВ от них идет такой, что вы не поверите. Водопад превращается в тонкую струйку, бутто наверху кто-то перекрыл кран. Река под ним тоже сужается, и из-под воды выходят грязные берега.
– От разведчиков по-прежнему никаких известий, капитан О'Хара? – спрашивает мэр ничуть не радостным голосом.
– Нет, сэр, – отвечает мистер О'Хара. – Видимо спэклы построили плотину где-то очень далеко.
– Тогда нам нужно ее найти, не так ли?
– Прямо сейчас, сэр?
Мэр поворачивается к нему, в глазах – огонь. Мистер О'Хара отдает честь и убегает.
– Что происходит? – спрашиваю я.
– Они устраивают осаду, Тодд, – отвечает мэр. – Вместо того чтобы воевать, они отберут у нас воду и дождутся, пока мы ослабнем, а потом растопчут нас. – Голос у него почти злой. – Мы не для этого начинали войну, Тодд. И мы не позволим так с нами обращаться. Капитан Тейт!
– Да, сэр, – откликается мистер Тейт, который все это время стоял рядом.
– Стройте солдат.
– Сэр?.. – удивленно переспрашивает мистер Тейт.
– Вы не слышали приказа, капитан?
– Но идти в гору на врага… Сэр, вы же сами говорили…
– Это было до того, как враг отказался играть по правилам. – Его голос начинает наполнять воздух, змеиться и пролезать в головы ближайшим солдатам…
– Каждый мужчина должен исполнять свой долг, – говорит мэр. – Каждый мужчина должен биться до победного конца. Враг не ожидает от нас столь стремительных ответных действий, и мы выиграем сражение благодаря элементу внезапности. Все ясно?
Мистер Тейт отвечает: «Так точно, сэр» и уносится в лагерь, на бегу выкрикивая приказы. Ближайшие к нам солдаты уже строятся.
– Готовься, Тодд, – говорит мэр, провожая его взглядом. – Сегодня все разрешится.
– Как? – вопрошает Симона. – Как им это удалось?
– Можете отправить зонд вверх по реке? – спрашивает госпожа Койл.
– Тогда они снова его подстрелят, – говорит Брэдли, набирая что-то на пульте дистанционного управления зондом.
Мы собрались вокруг трехмерной проекции, которую Брэдли развернул в тени под крылом корабля. К нам подошли Симона с госпожой Койл, и по мере того, как расходится весть, подтягиваются все новые и новые люди.
– Вот, – говорит Брэдли, и проекция становится вдвое больше.
В толпе охают. Река почти полностью пересохла. От водопада осталась жалкая струйка. Зонд немного поднимается, но мы видим только пересыхающую реку, а по обеим сторонам дороги – массу спэклов в доспехах белого или глиняного цвета.
– Другие источники воды здесь есть? – спрашивает Симона.
– Очень мало, – отвечает госпожа Койл. – Несколько ручьев и прудов, но…
– Дела плохи, – заключает Симона. – Верно?
Ли растерянно поворачивается к ней:
– Думаете, наши дела стали плохи только сейчас?
– Я же вас предупреждала, их нельзя недооценивать, – говорит госпожа Койл Брэдли.
– Нет, вы предлагали взорвать их к чертовой матери, не попытавшись даже заключить мир.
– Хотите сказать, я была не права?
Брэдли снова жмет на дисплей пульта, и зонд поднимается еще выше, показывая нам бесконечную армию спэклов, раскинувшуюся вдоль дороги. За нашими спинами раздаются потрясенные охи: «Ответ» впервые видит, насколько велика вражеская армия.
– Всех убить мы бы все равно не смогли, – говорит Брэдли. – И только подписали бы себе смертный приговор.
– Что делает мэр? – напряженно спрашиваю я.
Брэдли меняет угол съемки, и мы видим, как армия выстраивается в боевые порядки.
– Нет, – шепчет госпожа Койл, – он не может…
– Не может что? – вопрошаю я. – Что не может?
– Атаковать, – говорит она. – Это самоубийство.
Пищит мой комм, и я сразу отвечаю на вызов.
– Тодд?
– Виола!
У меня на ладони – его взволнованное лицо.
– Что происходит? – спрашиваю я. – У тебя все нормально?
– Река, Виола… река…
– Мы все видим. Мы смотрим…
– Водопад! – выдыхает он. – Они в водопаде!
В тени за исчезающим водопадом возникает полоска огней: они тянутся вдоль прохода, по которому мы с Виолой однажды убегали от Аарона – скользкого каменистого уступа за ревущей стеной воды, ведущего к заброшенной пещерной церкви. На ее стене сиял белый круг с двумя кружками поменьше – наша планета и два ее спутника. Рисунок видно и сейчас: он белеет над полоской огней, протянувшейся поперек отвесной каменной стены.
– Ты это видишь?
– Подожди минутку!
– Бинокль еще у тебя? – спрашивает мэр.
Надо же, я и забыл, что забрал у него бинокль! Бегу к Ангаррад, которая по-прежнему молча стоит рядом с моими вещами.
– Не бойся, – говорю я ей, копаясь в сумке. – Я не дам тебя в обиду.
Я нахожу бинокль и сразу подношу к глазам, даже не вернувшись к мэру. Жму кнопки, приближаю картинку…
– Мы их видим, Тодд, – говорит Виола по комму. – Группа спэклов на уступе, по которому мы бежали от…
– Знаю. Я тоже вижу.
– Что там, Тодд? – подходя ко мне, спрашивает мэр.
– Что у них в руках?
– Что-то вроде луков, – говорю я, – только вместо стрел…
– Тодд! – вскрикивает Виола, и я смотрю на водопад поверх бинокля…
Прямо из-под белого символа на стене вырывается огонек и широкой дугой летит над руслом реки…
– Что это? – спрашивает мэр. – Стрелы такими большими не бывают.
Я снова смотрю в бинокль, пытаясь найти огонек, который с каждой секундой все ближе и ближе…
Вот он!..
Кажется, он дрожит, мерцает, то загораясь, то вспыхивая снова…
Мы все неотрывно смотрим, как он летит над пересыхающей рекой…
– Тодд? – кричит Виола.
– Что это? – рявкает мэр.
И я вижу…
Огонек начинает спускаться…
Он летит прямо к армии…
Прямо к нам…
И он не мерцает…
А вертится…
Свет – не просто свет…
Это огонь…
– Отступаем, – говорю я, не убирая бинокля от глаз. – Надо бежать в город.
– Оно летит прямо к вам, Тодд! – кричит Виола.
Мэр не выдерживает и пытается вырвать бинокль у меня из рук…
– Эй! – воплю я.
И бью его кулаком в лицо…
Он пошатывается – скорее от удивления, чем от боли…
Мы все резко оборачиваемся на крики…
Вертящийся огонь добрался до армии…
Солдаты бросаются врассыпную, скрываясь от пламени… Летящего к нам…
Летящего ко мне…
Но толпа слишком плотная, люди мешают друг другу…
И огонь мчится прямо сквозь них…
Он летит на уровне голов…
Солдат, которых он задевает, разрывает пополам…
Но он не останавливается…
Он не останавливается, черт возьми…
Даже ни капли не сбавляет скорости…
Он пробивает толпу, и солдаты вспыхивают, точно спички… Уничтожает все, что встает на пути…
Окутывая все вокруг белым липким огнем…
И летит дальше…
С прежней скоростью…
Прямо ко мне…
Прямо к нам с мэром…
Бежать некуда…
– Виола! – кричу я…
– Тодд! – ору я в комм, глядя сперва на огненную дугу в воздухе, а потом на толпу солдат, в которую врезается пламя…
И пробивает ее насквозь…
За нашими спинами раздаются крики людей, которые тоже видят происходящее на проекции…
Огонь режет армию легко и непринужденно, словно кто-то чертит в толпе карандашную линию: она рвет солдат на куски, окутывая все вокруг белым пламенем…
– Тодд! – кричу я. – Беги!
Но я больше не вижу его лица, только огонь, вспарывающий толпу, а потом…
Пламя снова поднимается в воздух…
– Что за черт?.. – выдавливает Ли.
Оно взлетает над армией и убитыми…
– Что это? – спрашивает Симона госпожу Койл.
– Первый раз вижу, – отвечает та, не сводя глаз с проекции. – Спэклы зря времени не теряли.
– Тодд? – кричу я в комм.
Но ответа нет.
Брэдли рисует на дисплее пульта квадрат, и тут же на проекции появляется прозрачный куб: в отдельном окне рядом с основной проекцией он показывает увеличенное изображение огненного снаряда. Потом картинка замедляется, и мы все видим, что огонь пылает на вертящейся острой штуковине S-образной формы, пылает так яростно и ослепительно, что больно смотреть…
– Она возвращается к водопаду! – кричит Ли, показывая пальцем на проекцию.
Огненная штуковина уже взлетела над армией и с прежней зловещей скоростью мчится назад, завершая круг: она поднимается над склоном с зигзагообразной дорогой и мчится к уступу, все еще вертясь и полыхая. Теперь мы видим, что у других спэклов на уступе такие же луки с горящими S-образными клинками наготове. Они спокойно дожидаются, пока огонь подлетит прямо к ним, и тут мы замечаем спэкла с пустым луком, сделавшего первый выстрел…
Он вскидывает свое оружие вверх: на одном конце лука большой железный крючок, с помощью которого стрелок ловким отточенным движением перехватывает бумеранг прямо в воздухе, и тот снова готов лететь в бой, огромный, ростом с самого спэкла.
В свете пламени ясно видно, что кисти, руки и тело стрелка покрыты толстым слоем мягкой глины, защищающей его от огня.
– Тодд? – кричу я в комм. – Ты там? Беги, Тодд, слышишь? Беги!..
Тут спэклы на уступе дружно поднимают луки…
– Тодд!!! Ответь мне!
И в следующий миг все, как один…
Отпускают тетиву…
– ВИОЛА! – кричу я…
Но комма в моей ладони уже нет, и бинокля тоже…
Их вышибло из рук волной бегущих солдат: они толкаются, кричат…
И горят…
Вертящийся огонь дугой вспорол нашу армию, убивая солдат трак стремительно, что они и понять ничего не успевали…
Но буквально в нескольких метрах от меня, не успев снести мне башку…
Огонь взлетел…
Поднялся обратно в воздух…
И начал возвращаться…
К уступу за водопадом…
Я кручусь на месте, пытаясь сообразить, куда бежать…
Но потом сквозь крики и вопли людей…
До меня доносится ржание Ангаррад…
И тогда я начинаю проталкиваться назад, к своей лошади…
– Ангаррад! – воплю я. – АНГАРРАД!
Я не вижу ее…
Но слышу, как она кричит от ужаса…
Я расталкиваю бегущих на меня солдат…
И вдруг меня хватает за шкирку чья-то рука…
– Нет, Тодд! – кричит мэр…
– Мне надо к ней! – ору я в ответ, вырываясь…
– Бежим!
Это слово настолько странно звучит из уст мэра, что я удивленно оборачиваюсь…
Но он смотрит на водопад…
Я тоже поднимаю глаза…
И…
И…
Силы небесные!..
С уступа на нас несется растущая огненная арка…
Спэклы выстрелили из всех луков разом…
Из десятков луков…
Скоро от нашей армии останется одна зола и обугленные трупы…
– Живо! – вопит мэр, опять хватая меня за шкирку. – В город!
Но тут я вижу прогал в стене бегущих людей…
А в нем – вставшую на дыбы Ангаррад…
Она таращит глаза на солдата, который пытается схватить ее за поводья…
Я кидаюсь к ней…
Солдаты тут же заполняют пространство между мной и мэром…
– Я здесь, девочка! – ору я, проталкиваясь вперед…
Но она только истошно ржет…
Я подбегаю и отпихиваю в сторону солдата, который пытался залезть в седло…
Огненная арка все ближе и ближе…
Пламя летит со всех сторон…
Солдаты бегут кто куда: в город, к пересыхающей речке, даже к холму…
Я кричу:
– Бежим, милая!
И тут нас настигают огни…
– Тодд! – снова ору я в комм, видя огни, часть которых летит по дуге над рекой, а часть – над холмами долины…
Они мчатся на армию с обеих сторон…
– Где он?! – визжу я. – Вы его видите?
– В такой сумятице ничего не разглядеть, – отвечает Брэдли. Госпожа Койл ловит мой взгляд, пристально всматриваясь в мое лицо…
– Тодд? – твержу я в комм. – Ответь, прошу тебя!
– Они настигли армию! – вопит Ли.
Мы все переводим взгляд на проекцию…
А там – бумеранги уже косят бегущих в разные стороны солдат…
Они доберутся до Тодда…
Они его убьют…
Они убьют всех до единого…
– Надо это остановить! – кричу я.
– Виола! – предостерегает меня Брэдли.
– Как ты это остановишь? – спрашивает Симона, и я вижу, что она лихорадочно обдумывает варианты.
– Да, Виола, как? – подхватывает госпожа Койл, глядя мне прямо в глаза.
На поле боя горят и умирают солдаты…
– Спэклы убьют твоего друга, – говорит госпожа Койл, словно читая мои мысли. – На сей раз уж точно.
И она видит мое лицо…
Видит, что я раздумываю…
Снова раздумываю о напрасных смертях.
– Нет, – шепчу я, – мы не можем…
Или?..
ВЖИХ!
Один из вращающихся огней проносится слева от нас, и солдату, который пытался увернуться, отрывает голову…
Я хватаю поводья Ангаррад, но она снова встает на дыбы, тараща белые от ужаса глаза. В ее Шуме – только истошный крик, невыносимый…
И снова прямо перед нами со свистом проносится еще один огонь, разбрызгивая вокруг себя языки пламени. Ангаррад так напугана, что кидается прямо в толпу солдат, сшибая меня с ног…
– СЮДА! – доносится сзади крик.
Это кричит мэр, и очередной бумеранг превращает в огненную стену солдат за моей спиной….
Мои ноги сами разворачиваются в нужную сторону…
Но я заставляю себя вернуться к Ангаррад…
– Давай, милая! – кричу я, пытаясь сдвинуть ее с места, хоть немного, ну пожалуйста…
– ТОДД! БРОСЬ ЕЕ!
Я оборачиваюсь и вижу мэра, который каким-то чудом снова оказался верхом на Морпете и в последнюю секунду вылетает из-под огненного бумеранга: тот взмывает в небо, чудом не задев его…
– В ГОРОД! – кричит мэр солдатам…
Вкладывая эти слова им в голову…
И в мою тоже…
Низкий гул пульсирует в затылке…
Я швыряю в мэра ответный Шумовой сгусток…
Но солдаты рядом с ним припускают еще быстрей…
Я поднимаю голову и вижу, что вращающиеся огни до сих пор в небе, рассекают воздух точно пикирующие птицы…
Они возвращаются к уступу…
Вокруг горят люди, и все же армия еще жива: солдаты замечают, что огни летят обратно…
А значит, у нас есть несколько секунд до следующей атаки…
Первые, кто кинулся бежать, уже добрались до города, а мэр орет:
– ТОДД! БЕГИ!
Но Ангаррад все кричит и кричит, рвется из рук, брыкается от ужаса…
И мое сердце обливается кровью…
– ДАВАЙ, МИЛАЯ!
– ТОДД! – кричит мэр.
Но я не брошу Ангаррад…
– Я НЕ БРОШУ ЕЕ! – кричу я в ответ…
Черт подери, я ни за что…
Я уже бросил Манчи…
Бросил его умирать…
Второй раз я так не поступлю…
– ТОДД!
Я разворачиваюсь…
А мэр уносится прочь, к городу…
Вместе с остальными солдатами…
И мы с Ангаррад остаемся одни в пустеющем лагере…
– Ракетный удар – не выход, – говорит Брэдли, его Шум рвет и мечет. – Мы ведь уже договорились и приняли это решение.
– Так у вас есть ракеты? – вопрошает Ли. – Что же вы сидите?!
– Мы хотим заключить мир с коренным населением! – кричит Брэдли в ответ. – Если мы нанесем удар, последствия могут быть катастрофическими.
– А это, по-вашему, не катастрофа? – спрашивает его госпожа Койл.
– Катастрофа, но для армии, которую вы сами хотели разбить, которая развязала эту войну!
– Брэдли… – начинает Симона.
Он резко разворачивается к ней, Шум так и сыпет проклятиями.
– Сюда летит пять тысяч человек, их судьба – в наших руках. Ты действительно хочешь, чтобы они проснулись посреди кровопролитной войны, которую нам никогда не выиграть?
– Но вы уже вмешались в эту войну! – восклицает Ли.
– Нет! – еще громче отвечает ему Брэдли. – И поскольку этого пока не случилось, мы еще можем попытаться вытащить из нее и вас!
– Мы их немного припугнем – и все. Пусть поймут, что бояться им надо не только президентских пушек, – говорит госпожа Койл, почему-то обращаясь ко мне, а не к Брэдли или Симоне. – Первый мир со спэклами, дитя мое, удалось заключить лишь благодаря превосходству нашей армии. Так уж устроены войны, именно так заключаются мирные соглашения. Надо показать врагам силу, тогда они охотнее согласятся на мир.
– А через пять лет вернутся сюда еще более многочисленной армией и перебьют всех до единого, – усмехается Брэдли.
– За пять лет мы постараемся наладить мирные отношения и сделаем все, чтобы войны больше не было, – возражает ему госпожа Койл.
– Ну да, вы великолепно справились с этой задачей, как я посмотрю, – не сдается Брэдли.
– Чего вы ждете? Ударьте по ним ракетой! – подает голос Иван, а с ним и еще несколько человек из толпы.
– Тодд, – шепчу я себе под нос и оглядываюсь на проекцию…
Горящие бумеранги летят обратно к водопаду, где их ловят, заряжают в луки…
И тут я вижу его.
– Он один! – кричу я. – Его бросили!
Армия мчится по дороге к городу, мимо Тодда, ныряя в первые попавшиеся заросли…
– Он хочет спасти лошадь! – кричит Ли.
Я снова и снова щелкаю кнопку на комме.
– Черт возьми, Тодд! Отвечай!
– Дитя! – резко одергивает меня госпожа Койл. – Это переломный момент. Тебе и твоим друзьям выпал второй шанс принять правильное решение.
Шум Брэдли злобно шипит, он поворачивается за поддержкой к Симоне, но та обводит взглядом толпу вокруг нас – толпу, требующую ударить по спэклам…
– Я не вижу другого выхода, – говорит она. – Если мы не ударим, эти люди умрут.
– Если ударим, они тоже умрут, – отвечает Брэдли, исходя удивлением и досадой. – И мы вместе с ними, а потом и все остальные переселенцы. Это не наша война!
– Однажды она станет нашей, – говорит Симона. – Мы должны продемонстрировать силу. Так они охотнее пойдут на переговоры.
– Симона! – обрывает ее Брэдли, и в его Шуме снова звучат ругательства. – Караван хочет, чтобы мы колонизировали эту планету мирно…
– Караван не видит того, что видим мы.
– Они опять стреляют! – кричу я.
Еще одна арка вертящихся огней взмывает в воздух с уступа…
И я думаю про себя: чего бы хотел Тодд?
Первым делом, конечно, чтобы я не подвергала себя опасности…
Тодд хотел сделать этот мир безопасным для меня…
И он сделает, я уверена…
Даже если его самого в нем больше не будет.
Но сейчас он по-прежнему там, в гуще битвы…
Один против сокрушительного огня…
И я не могу выбросить из головы факт, который для меня совершенно ясен…
Это горькая правда…
Опасная правда…
Если его убьют…
Если причинят ему боль…
Тогда на корабле-разведчике попросту не хватит оружия на всех спэклов, которым придется за это ответить.
Я смотрю на Симону, и она тотчас прочитывает мои мысли.
– Пойду готовить ракеты, – говорит она.
– Пожалуйста, милая, пойдем…
Вокруг нас валяются тела – груды тел; некоторые раненые еще кричат…
– Бежим! – ору я.
Но Ангаррад брыкается, вертит головой, рвется то в одну сторону, то в другую – от дыма и огня, от трупов, от последних бегущих мимо солдат…
Конец ознакомительного фрагмента.