Война миров. В дни кометы. Война миров (Г. Д. Уэллс, 1898,1906)

Глава I. Накануне войны

Никто не поверил бы в последние годы девятнадцатого столетия, что за жизнью человечества зорко и внимательно следили существа более развитые, чем человек, хотя такие же смертные, как и он; что в то время, как люди занимались делами, их исследовали и изучали, может быть, так же внимательно, как человек изучает тварей, кишащих и размножающихся в капле воды. С бесконечным самодовольством сновали люди по земле, занятые своими делишками, уверенные в своей власти над материей. Возможно, что инфузория под микроскопом делает то же самое. Никому не приходило в голову, что более старые миры, пространства – источник опасности для человеческого рода; сама мысль о какой-либо жизни на них казалась невозможной и невероятной. Забавно вспомнить некоторые общепринятые тогдашние взгляды. Самое большое допускалось, что на Марсе могут жить другие люди, может быть, низшие, чем мы, но готовые нас дружески встретить. А между тем через бездну пространства на Землю смотрели глазами, полными зависти, существа, превосходившие нас высоко развитым холодным бесчувственным интеллектом настолько, насколько мы превосходим вымерших животных, и медленно, но верно осуществляли свои враждебные нам планы. На заре двадцатого века эта иллюзия была разрушена.

Планета Марс – мне едва ли нужно напоминать об этом читателю – вращается вокруг Солнца в среднем на расстоянии 140 000 000 миль, получает от него вдвое меньше тепла и света, чем наш мир. Марс должен быть, если верна гипотеза о туманностях, старше нашей Земли, жизнь на поверхности Марса началась задолго до окончательного формирования Земли. Тот факт, что масса Марса в семь раз меньше земной, должен был ускорить процессы его охлаждения до температуры, при которой могла начаться жизнь. На Марсе есть воздух, вода и все необходимое для поддержания органической жизни.

Но человек так тщеславен и так ослеплен своим тщеславием, что никто из писателей до самого конца девятнадцатого века не писал о том, что разумная жизнь там, возможно, намного опередила земную. Также не принимали во внимание, что раз Марс старше Земли и своей поверхностью, равной четвертой части земной, дальше отстоит от Солнца, то, следовательно, и жизнь на нем не только дальше от своего начала, но и ближе к своему концу.

Вековое охлаждение, которое когда-нибудь должно остудить и нашу планету, у нашего соседа, без сомнения, зашло гораздо дальше. Хотя во многом еще условия жизни на Марсе остаются для нас тайной, но мы уже знаем, что даже в экваториальном его поясе средняя дневная температура такая же, как и у нас в самую холодную зиму. Его атмосфера гораздо более разрежена, чем земная. Его усыхающие океаны покрывают только треть всей его поверхности; вследствие медленного круговорота времен года около каждого из его полюсов собираются огромные снежные массы и, тая, периодически затопляют его умеренные пояса. Последняя стадия истощения планеты, для нас еще бесконечно далекая, сделалась проблемой настоящего для обитателей Марса. Под давлением неотложной необходимости их интеллект стал работать более усиленно, воля закалялась, могущество росло. И, глядя в мировое пространство, вооруженные такими инструментами и знаниями, о которых мы только можем мечтать, они видели невдалеке от себя, всего за 35 000 000 миль по направлению к Солнцу, утреннюю звезду надежды, нашу более теплую планету, зеленоватую от растительности, серую от водяных пространств, с туманной атмосферой, красноречиво свидетельствующей о плодородии, с поблескивающими сквозь облачную завесу широкими кусками населенных материков и узкими, кишащими судами морями.

Мы, люди, существа, населяющие Землю, должны были казаться им такими же чуждыми и неразвитыми, как нам – обезьяны и лемуры. Мы знаем, что жизнь – это непрерывная борьба за существование, и на Марсе, очевидно, думают то же самое. Их мир начал уже охлаждаться, а на Земле все еще кишит жизнь каких-то низших тварей. Завоевать новый мир – в этом их единственное спасение от неуклонно надвигающейся гибели.

Прежде чем судить их слишком строго, мы должны припомнить, как беспощадно уничтожали сами люди не только животных, таких как исчезнувшие бизон и додо, но и себе подобных представителей низших рас. Жители Тасмании, например, были совершенно уничтожены в течение пятидесяти лет в истребительной войне, затеянной европейскими эмигрантами. Разве мы сами такие апостолы милосердия, что может возмущаться марсианами, действовавшими в том же духе?

Марсиане, по-видимому, рассчитали свой спуск с удивительное точностью – их математические познания, очевидно, превосходят наши – и выполнили свои приготовления очень согласованно. Если бы наши инструменты были более совершенны, то мы могли бы заметить надвигавшуюся грозу задолго до конца девятнадцатого столетия. Ученые вроде Скиапарелли наблюдали красную планету – странно, между прочим, что в течение многих веков Марс считался звездой войны, – но им не удавалось разъяснить те явления, которые они умели так хорошо заносить на карты.

В течение всего этого времени марсиане, очевидно, делали свои приготовления.

Во время противостояния в 1894 году на освещенной части диска был виден сильный свет, замеченный сначала обсерваторией в Ликке, затем Перротеном в Ницце и другими наблюдателями. Английские читатели впервые узнали об этом из журнала «Nаture»{ «Природа» (англ.).} от 2 августа. Я склонен думать, что это явление было выстрелом из громадной пушки, поставленной в глубине шахты на Марсе, откуда обстреливали Землю.

Подобное странное явление, до сих пор, впрочем, необъяснимое, наблюдалось вблизи места этого взрыва в течение двух следующих противостояний.

Гроза разразилась над нами шесть лет назад. Когда Марс приблизился к противостоянию, Ловелль с Явы передал по телеграфу астрономам удивительное сообщение о громадном взрыве раскаленного газа на планете. Это случилось около полуночи 12-го; спектроскоп, к помощи которого он тут же прибегнул, обнаружил массу горящих газов, главным образом водорода, двигавшуюся к Земле с ужасающей быстротой. Этот поток огня перестал быть видимым около четверти первого. Ловелль сравнил его с колоссальной вспышкой пламени, вырвавшегося внезапно из планеты, «как взрыв из орудия».

Сравнения было удачное. Однако в газетах на следующий день не было никаких сообщений об этом, если не считать небольшой заметки в «Дейли телеграф», и мир ничего не узнал об этой самой серьезной из всех опасностей, когда-либо угрожавших человечеству. Я тоже, вероятно, ничего не узнал бы об извержении, если бы не встретился с Огилви, известным астрономом, в Оттершоу. Он был очень заинтересован этим сообщением и в большом волнении пригласил меня принять участие в его наблюдениях за Красной планетой.

Несмотря на все последующие события, я очень ясно помню наше ночное бдение: черная молчаливая обсерватория, прикрытый фонарь в углу, бросающий слабый свет на пол, тиканье часов в телескопе, небольшое отверстие в потолке – бездна, испещренная пылью звезд. Почти невидимый Огилви бесшумно двигался около телескопа. В телескопе виден был темно-голубой круг с маленькой плававшей в нем круглой планетой. Она казалась такой ничтожной, блестящей и с едва заметными поперечными полосами, со слегка неправильной окружностью. Она была так мала, так серебристо-тепла, эта светлая булавочная головка. Она как бы слегка колебалась, но на самом деле это вибрировал телескоп под действием часового механизма, держащего планету в поле зрения.

Во время наблюдения звездочка то уменьшалась, то увеличивалась, то приближалась, то удалялась, но это происходило просто от усталости глаз. Она находилась от нас за сорок миллионов… больше чем за сорок миллионов миль пустого пространства. Немногие могут представить себе всю необъятность пустоты, в которой плавают пылинки материальной вселенной.

Вблизи планеты, я помню, находились три маленьких светящихся точки, три телескопических звезды, бесконечно удаленных, а вокруг – неизмеримый мрак пустого пространства. Вы знаете, как выглядит эта бездна в морозную звездную ночь. В телескоп она кажется гораздо глубже. И невидимо для меня, вследствие удаленности и малой величины, неизменно и быстро стремясь ко мне через все это невероятное пространство, приближаясь на многие тысячи миль с каждой минутой, неслось то, что они послали к нам, то, что должно было принести столько борьбы, гибели и смертей на Землю. Я совсем не думал об этом, наблюдая планету; никто на Земле и не помышлял о последствиях, к которым может привести этот меткий метательный снаряд.

В эту ночь снова наблюдался взрыв на Марсе. Я сам видел его. Он имел красноватый блеск и чуть заметный выступ по краю и появился как раз тогда, когда хронометр показывал полночь. Я сообщил об этом Огилви, и он занял мое место. Ночь была теплая, и мне захотелось пить. Я ощупью, неловко ступая в темноте, двинулся к столику, где стоял сифон, как вдруг Огилви вскрикнул при виде несшегося к Земле огненного газа.

В эту ночь новый невидимый снаряд был выпущен с Марса к Земле ровно через сутки, с точностью до одной секунды после первого. Помню, как я сидел за столом в темноте, с красными и зелеными пятнами перед глазами. Я искал огня, чтобы закурить. Я совсем не придавал значения этой мгновенной вспышке и всему тому, что она должна была принести с собой. Огилви делал наблюдения до часу; в час он окончил, мы зажгли фонарь и отправились к нему. Внизу в темноте лежали Оттершоу и Чертси с сотнями мирно спавших жителей.

Огилви в эту ночь высказывал разные предположения относительно условий жизни на Марсе и высмеивал вульгарную мысль о том, что обитатели Марса подают нам сигналы. Он полагал, что на планету упал целый град метеоритов или что там происходит громадное вулканическое извержение. Он доказывал мне, как мало вероятности, чтобы органическая эволюция развивалась одинаково на двух близких планетах.

– Один шанс против миллиона за то, что Марс обитаем, – сказал он.

Сотни наблюдателей видели пламя в полночь в эту и последующие десять ночей. Почему выстрелы прекратились после десятой ночи – этого никто не мог объяснить. Может быть, газ от выстрелов причинял какие-нибудь неудобства марсианам. Густые клубы дыма или пыли, замеченные в самый сильный телескоп Земли, в виде маленьких серых, волнообразных пятен растягивались в чистой атмосфере планеты и затемняли ее очертания.

Наконец все газеты заговорили об этих пертурбациях, стали появляться популярные заметки относительно вулканов на Марсе. Юмористический журнал «Рunсh» очень остроумно воспользовался этим для политической карикатуры. А между тем эти незримые снаряды Марса летели к Земле через пустую бездну пространства со скоростью нескольких миль в секунду, приближаясь с каждым часом, с каждым днем. Мне кажется теперь странным, как это люди могли заниматься своими мелкими заботами, когда над нами уже нависла гибель. Я помню, как радовался Маркхем, получив новый фотографический снимок с планеты для иллюстрированного журнала, который он тогда издавал. Люди нынешнего, более позднего времени с трудом представляют себе изобилие и предприимчивость журналов девятнадцатого века. Что касается меня самого, то я с большим рвением учился ездить на велосипеде и читал массу журналов, обсуждавших возможное развитие нравственности в связи с прогрессом цивилизации.

Однажды ночью (первый летательный снаряд мог быть в это время за 10 000 000 миль от нас) я вышел прогуляться вместе с женой. Небо было звездное, и я объяснял ей знаки Зодиака и указал на Марс – на яркую точку света около зенита, куда было направлено столько телескопов. Ночь была теплая. Толпа гуляющих из Чертси и Эйлворта, возвращаясь домой, прошла мимо нас с пением и музыкой. В верхних окнах домов светились огни, и люди ложились спать. С железнодорожной станции издалека доносился, смягченный расстоянием и звучавший почти как мелодия, грохот маневровых паровозов. Жена показывала мне на красные, зеленые, желтые сигнальные огни, горевшие как в раме на фоне неба. Все казалось таким спокойным и безмятежным.

Глава II. Падающая звезда

Затем наступила ночь первой падающей звезды. Ее видели на рассвете; она неслась над Винчестером к востоку, очень высоко в виде огненной полосы. Сотни людей видели ее и приняли за обыкновенный метеорит. По описанию Альбина, она оставляла за собой зеленоватую полосу, которая блестела несколько секунд. Деннинг, наш величайший авторитет в вопросе о метеоритах, утверждал, что она стала заметной уже на расстоянии девяноста или ста миль. Ему показалось, что она упала на Землю приблизительно за сто миль к востоку от него.

Я в этот час был дома и писал в своем кабинете; но, хотя мои французские окна выходили на Оттершоу и штора была поднята (я любил наблюдать ночное небо), я ничего не заметил. Однако этот метеорит, самый необычайный из всех когда-либо падавших на Землю из мирового пространства, должен был упасть, когда я сидел там, и я мог бы увидеть его, если бы взглянул на небо. Некоторые, видевшие полет, говорят, что он летел со свистом, но сам я этого не слышал. Многие жители Беркшира, Суррея, Мидлсекса видели его падение и подумали, что упал новый метеорит. В эту ночь никто, кажется, не поинтересовался взглянуть на упавшую массу.

Бедный Огилви, наблюдавший метеорит и убежденный, что он упал где-нибудь на выгоне между Хорзеллом, Оттершоу и Уокингом, поднялся рано утром и отправился его разыскивать. Он нашел метеорит вскоре после рассвета неподалеку от песчаного карьера. Громадная воронка была вырыта упавшим телом, песок и гравий были разбросаны по сторонам среди вереска и кустарника кучами, заметными за полторы мили. Вереск загорелся и тлел тонким голубым дымком на фоне рассвета. Упавшее тело зарылось в песок и лежало среди разбросанных осколков сосны, разбитой в щепки. Наружная часть имела вид громадного обгоревшего цилиндра; его очертания была скрыты толстым чешуйчатым слоем темного нагара. В диаметре цилиндр имел около тридцати ярдов. Огилви приблизился к этой массе, пораженный ее объемом и формой, так как обычно метеориты бывают шарообразны. Цилиндр был так раскален после полета сквозь атмосферу, что к нему нельзя было близко подойти. Сильный шум, слышавшийся изнутри цилиндра, Огилви приписывал неодинаковому охлаждению его поверхности. В то время ему не приходило в голову, что цилиндр может быть полым.

Огилви стоял у края образовавшейся ямы, пораженный необычной формой и цветом цилиндра, и начинал смутно догадываться о его назначении. Раннее утро было тихо, солнце, только осветившее сосновый лес около Уэйбриджа, слегка пригревало. Огилви не помнит, чтобы он слышал пение птиц в это утро, и только изнутри покрытого нагаром цилиндра раздавались какие-то звуки. На лугу никого не было.

Вдруг он с изумлением заметил, что слой нагара, покрывавшего метеорит, стал отваливаться с верхнего края цилиндра. Он падал в песок, точно хлопья снега или капли дождя. С шумом, напугавшим Огилви, отвалился и упал большой кусок.

Ничего не понимая в первую минуту, Огилви спустился в яму и, несмотря на сильный жар, подошел вплотную к цилиндру, чтобы лучше разглядеть его вблизи. Он подумал, что это следствие охлаждения тела, но этому противоречил тот факт, что нагар спадал только с одного конца цилиндра.

И вдруг Огилви заметил, что круглая вершина цилиндра начинает вращаться. Вращение было такое медленное, что Огилви заметил его только потому, что черная метка, бывшая около него пять минут тому назад, находилась теперь на другой стороне окружности. Все же он не вполне понимал, что все это значит, пока не услыхал глухого, но резкого звука и не увидел, что его черная метка продвинулась вперед почти на дюйм. Тогда он наконец догадался, в чем дело. Цилиндр был искусственный, полый внутри, с отвинчивающейся крышкой! Что-то внутри цилиндра отвинчивало крышку!

– Боже мой, – воскликнул Огилви, – там внутри человек! Люди, зажаренные почти до смерти. Они пытаются выбраться оттуда…

Мгновенно он сопоставил это со взрывом на Марсе.

Мысль о заключенном в цилиндре существе казалась ему такой ужасной, что он позабыл про жар и подошел к цилиндру еще ближе, чтобы помочь отвернуть винт. Но, к счастью, пышущий жар вовремя его удержал, и он не успел обжечься о раскаленный металл. Он постоял с минуту в нерешительности, потом вылез из ямы и побежал к Уокингу. Было около шести часов. Он встретил извозчика и попытался объяснить ему, что случилось, но его слова и вид были так дики – шляпу он потерял в яме, – что возчик просто проехал мимо. Так же неудачно обратился он к какому-то пьянчуге, который только что отворил дверь трактира у Хорзелл-Бриджа. Малый подумал, что это сумасшедший, и сделал безуспешную попытку затащить его в трактир. Это немного отрезвило Огилви и, увидев Хендерсона, лондонского журналиста, в своем садике, он обратился к нему через палисадник, стараясь говорить возможно толковее.

– Хендерсон, – начал он, – прошлую ночь вы видели упавшую звезду?

– Ну?

– Она теперь на Хорзеллской пустоши.

– Боже мой! – воскликнул Хендерсон. – Упавший метеорит? Это интересно.

– Но это кое-что побольше, чем метеорит. Это цилиндр, искусственный цилиндр. И внутри цилиндра что-то есть.

Хендерсон выпрямился с лопатой в руке.

– Что такое? – переспросил он (он был глух на одно ухо).

Огилви рассказал все, что видел. Хендерсон с минуту соображал. Потом бросил лопату, схватил пиджак и вышел на дорогу. Оба поспешно отправились к метеору. Цилиндр лежал в том же положении. Звуки изнутри прекратились, и между крышкой и телом цилиндра блестела тонкая металлическая нарезка. Воздух или вырывался наружу, или входил внутрь.

Они прислушались, постучали палкой по нагару и, не получив ответа, решили, что человек или люди, заключенные внутри, потеряли сознание или умерли.

Конечно, они двое не могли ничего сделать. Они крикнули несколько слов ободрения, пообещали вернуться и пошли в город за помощью. Оба в песке, возбужденные и растрепанные, они бежали по узкой улице утром, в то время когда лавчонки отворяют свои ставни, а люди раскрывают окна своих спален. Хендерсон прежде всего отправился па железнодорожную станцию, чтобы сообщить новость по телеграфу в Лондон. Газетные статьи подготовили уже всех к самому невероятному.

К восьми часам толпа мальчишек и зевак отправилась на пустошь посмотреть на «мертвых людей с Марса». Такова была первая версия этого события. Я впервые услышал об этом от своего газетчика около четверти девятого, когда вышел купить номер «Дейли кроникл». Конечно, я был поражен и немедленно отправился через мост Оттершоу к песочным ямам.

Глава III. На Хорзеллской пустоши

Я нашел уже человек двадцать около огромной воронки, где лежал цилиндр. Я уже описывал вид этого колоссального снаряда, зарывшегося в землю. Дерн и гравий вокруг него, казалось, обуглились, точно от внезапного взрыва. Очевидно, удар вызвал пламя. Хендерсона и Огилви там не было. Вероятно, они решили, что пока ничего нельзя сделать и ушли завтракать к Хендерсону.

На краю ямы сидели четверо или пятеро мальчишек, болтая ногами; они забавлялась, пока я не остановил их бросание камешков в гигантскую массу. Потом, после моих слов, начали играть в пятнашки, вертясь вокруг взрослых.

Среди собравшихся были два велосипедиста, садовник-поденщик, которого я иногда нанимал, девушка с ребенком на руках, мясник Грегг со своим мальчиком, несколько гуляющих, обычно снующих около станции. Говорили мало. Многие из простонародья в Англии в то время имели очень смутное представление об астрономии. Большинство из них спокойно смотрели на плоскую крышку цилиндра, которая находилась в том же положении, в каком ее оставили Огилви и Хендерсон. Я думаю, что все были разочарованы, найдя вместо обуглившихся тел неподвижный цилиндр. Пока я там стоял, некоторые ушли домой, а вместо них подошли другие. Я спустился в яму, и мне показалось, что я слышу слабое колебание под ногами. Крышка перестала вращаться.

Только подойдя совсем близко к цилиндру, я обратил внимание на его странный вид. На первый взгляд он походил на опрокинувшийся экипаж или дерево, упавшее на дорогу. Впрочем, это сравнение не совсем точно. Он походил скорее на ржавый газометр, погруженный в землю. Необходим был некоторый запас научных сведений, чтобы заметить, что серый нагар на цилиндре был не простой окисью, что желтовато-белый металл, поблескивавший под крышкой, был странного цвета. Слово «экстраземной» не имело значения для большинства зрителей.

Я уже не сомневался, что цилиндр упал с Марса, но считал невероятным, чтобы в нем находилось какое-нибудь живое существо. Я допускал, что развинчивание могло быть автоматическим. Несмотря на слова Огилви, я все еще продолжал верить, что на Марсе живут люди. Моя фантазия разыгралась. Возможно, что внутри цилиндра запрятан какой-нибудь манускрипт… Сумеем ли мы его перевести, найдем ли мы там монеты и модели, и так далее? Впрочем, цилиндр был, пожалуй, слишком велик для этого. Меня разбирало нетерпение увидеть его открытым. Около одиннадцати, видя, что ничего особенного не происходит, я вернулся домой в Мэйбюри. Но я не мог приняться за свои абстрактные исследования.

После полудня вид пустоши сильно изменился. Ранний выпуск вечерних газет вызвал в Лондоне переполох огромными заголовками:

СООБЩЕНИЕ С МАРСА!

Небывалое событие в Уокинге!!! —

и так далее. Кроме того, телеграмма Огилви Астрономическому обществу всполошила все британские обсерватории.

На дороге у песочных ям стояло более полдюжины кабриолетов со станции Уокинг, фаэтон из Чобхема и чья-то карета. Приехало много велосипедистов, много публики пришло пешком из Уокинга и Чертси, несмотря на жаркий день, так что у песочной ямы собралась довольно порядочная толпа, между прочим, несколько нарядных дам.

Было очень жарко. На небе ни облачка, ни малейшего ветра, и клочок тени можно было найти только под редкими соснами. Вереск уже не горел, но равнина до самого Оттершоу почернела и дымилась. Предприимчивый торговец из бакалейной лавочки на Чобхемской дороге прислал своего сына с ручной тележкой, нагруженной зелеными яблоками и имбирным пивом.

Подойдя к краю ямы, я увидел в ней с полдюжины людей – Хендерсона, Огилви и высокого волосатого джентльмена – это был Стэнт, королевский астроном, как я узнал после, с несколькими рабочими, вооруженными лопатами и кирками. Стэнт давал указания чистым, резким голосом. Он стоял на цилиндре, который, очевидно, остыл. Его лицо было красно, пот катился с него ручьями, и он был чем-то раздражен.

Большая часть цилиндра была откопана, хотя нижний конец все еще находился в земле. Огилви увидел меня среди толпы на краю ямы, позвал меня вниз и попросил пойти к лорду Хилтону, владельцу этого участка.

Все увеличивавшаяся толпа, говорил он, особенно мальчишки, мешают раскопкам. Они хотели загородиться от публики забором. Он сообщил мне, что изнутри цилиндра слышался слабый шум, но рабочим не удалось отвинтить крышку, так как не за что ухватиться. Стенки цилиндра, по-видимому, очень толстые, и возможно, что слабый звук, который мы слышали, на самом деле отдается внутри грохотом.

Я был очень рад исполнить его просьбу и таким образом попасть в число привилегированных зрителей при предстоящем раскрытии цилиндра. Я не застал лорда Хилтона дома, но узнал, что его ожидали из Лондона с шестичасовым поездом со станции Ватерлоо; так как было только четверть шестого, то я зашел домой выпить чаю и снова пошел на станцию, чтобы перехватить Хилтона на дороге.

Глава IV. Цилиндр отвинчивается

Когда я вернулся на выгон, солнце уже садилось. Публика из Уокинга все прибывала, домой возвращались очень немногие. Толпа вокруг ямы все росла и чернела на лимонно-желтом фоне неба: собралось не менее двухсот человек. Что-то кричали; казалось, около ямы происходила какая-то борьба. Меня охватило тревожное предчувствие. Приблизившись, я услышал окрик Стэнта:

– Назад, осади назад!

Пробежал какой-то мальчуган.

– Оно движется, – сообщил он, – все отвинчивается и отвинчивается. Мне это не нравится. Я пойду лучше домой.

Я подошел ближе. В толпе стояли действительно двести или триста человек, расталкивавших локтями друг друга. Две или три дамы держались не менее активно.

– Он упал в яму! – крикнул кто-то.

– Назад, назад! – кричали многие.

Толпа немного отхлынула, и я протолкался вперед. Все были сильно взволнованы. Я услышал глухой шум из ямы.

– Да осадите же наконец этих идиотов! – крикнул Огилви. – Мы ведь не знаем, что находится в этой проклятой штуке.

Я увидел молодого человека, мне кажется, приказчика из Уокинга, который стоял на цилиндре и пытался выбраться из ямы, куда его столкнула толпа.

Верхняя часть цилиндра была отвинчена изнутри. Было видно около двух футов блестящей винтовой нарезки. Кто-то оступился около меня, и я чуть-чуть не упал на конец винта. Я обернулся и, пока смотрел в другую сторону, винт, должно быть, вывинтился весь, и крышка цилиндра со звоном упала на песок. Я ударил кого-то локтем позади себя и снова повернулся к цилиндру. Круглое пустое отверстие казалось совершенно темным. Солнце било мне прямо в глаза.

Все ожидали, что изнутри покажется человек, может быть, он будет не совсем похож на нас, земных людей, но все же подобный нам. По крайней мере, я ждал этого. Но взглянув, увидел что-то копошащееся в темноте, сероватое, волнообразное, движущееся: блеснули два круга вместо глаз. Потом что-то похожее на серую змею, толщиной в трость, стало выползать кольцами из отверстия и двигаться, извиваясь, в мою сторону, – щупальца.

Меня охватила дрожь. Сзади меня закричала какая-то женщина. Я полуобернулся, не спуская глаз с цилиндра, из которого высовывались новые щупальца, и старался отойти от края ямы. Вместо удивления на лицах окружавших выражался ужас. Толпа попятилась. Приказчик все еще не мог выбраться из ямы. Я остался один и видел, как убегали люди на другой стороне ямы, в числе их был и Стэнт. Я снова взглянул на цилиндр и оцепенел от ужаса. Я стоял точно к столбняке и смотрел.

Большая сероватая круглая туша, величиной, может быть, с медведя, медленно и с трудом вылезала из цилиндра. Когда она высунулась на свет, то блеснула, точно мокрая кожа. Два больших темных глаза пристально смотрели на меня. Чудовище имело круглую форму и, если можно так выразиться, лицо. Под глазами находился рот, безгубые края которого двигались и дрожали, выпуская слюну. Тело тяжело дышало и судорожно пульсировало. Один мягкий придаток вроде щупальца упирался в край цилиндра, другой размахивал по воздуху.

Тот, кто не видел живого марсианина, вряд ли сможет представить их отвратительную наружность. Треугольный рот с отвислой верхней губой, ни малейшего признака бровей, а также подбородка под клинообразной нижней губой, непрерывное подергивание рта, щупальца, как у Горгоны, шумное дыхание легких в непривычной атмосфере, неповоротливость и затрудненность в движениях – результат большей силы притяжения Земли, особенно огромные пристальные глаза – все это было отвратительно до тошноты. Их маслянистая темная кожа напоминала грибы, их неуклюжие медленные движения внушали ужас. Даже при первом впечатлении, при беглом взгляде я почувствовал ужас и отвращение.

Вдруг чудовище исчезло. Оно перевалилось через край цилиндра и упало в яму, шлепнувшись точно тюк кожи. Я слышал, как оно издало какой-то особый, неясный крик, и вслед за первым показалось в сумраке отверстия второе чудовище.

Я повернулся и побежал изо всех сил к деревьям, находившимся ярдов за сто от цилиндра. Я бежал вкось и спотыкался, потому что не спускал глаз с ямы.

Там, среди молодых сосен и поросли вереска, я остановился, задыхаясь, и стал ждать, что будет дальше. Пустошь вокруг песочных ям была усеяна людьми, так же как и я, с любопытством и страхом наблюдавшими за чудовищами, или, вернее, за кучей гравия, где они лежали. И вдруг я с ужасом заметил что-то круглое, темное, высовывающееся из ямы. Это была голова свалившегося туда приказчика, казавшаяся черной на фоне полуденного неба. Вот высунулись его плечи и колени, но он снова соскользнул вниз – виднелась одна только голова. Потом он скрылся, и мне послышался его слабый крик. Первым моим движением было желание вернуться и помочь ему, но я не мог преодолеть чувства ужаса. Больше я ничего не увидел: все было скрыто глубокой ямой и грудами песка, вырытого упавшим цилиндром. Всякий, кто шел бы по дороге из Чобхема или Уокинга, был бы удивлен таким необычайным видом. Около сотни людей или более рассыпались в канавах, за кустами, за воротами и изгородями и молча, обмениваясь отрывистыми фразами, рассматривали внимательно кучи песка. Брошенный бочонок с имбирным пивом чернел на фоне раскаленного неба, а у песочных ям стояли пустые экипажи с лошадьми, которые ели овес из своих торб или рыли копытами землю.

Глава V. Тепловой луч

Вид марсиан, выползавших из цилиндра, в котором они явились на Землю со своей планеты, точно парализовал мои движения.

Я долго стоял по колено в вереске и смотрел на песчаную, скрывавшую их насыпь. Во мне боролись страх и любопытство. Я не решался приблизиться снова к яме, но мне очень хотелось заглянуть туда. Поэтому я начал кружить, отыскивая более удобный наблюдательный пункт и не спуская глаз с песчаных ям, где скрывались пришельцы на нашу Землю. Один раз в блеске заката показались три каких-то черных конечности, вроде щупальцев осьминога, но тотчас же скрылись. Потом поднялась тонкая составная мачта с каким-то круглым диском наверху, медленно вращающимся.

Что они с ней будут делать?

Большинство зрителей разбились на две группы – одна поменьше, ближе к Уокингу, другая побольше – к Чобхему. Очевидно, они колебались так же, как и я. Невдалеке от меня стояли несколько человек. Я подошел к одному – это был мой сосед, хотя я не знал, как его зовут, – и заговорил с ним. Однако момент для разговора. был неподходящий.

– Что за чудовища, – сказал он, – боже, что за чудовища! – Он повторил это несколько раз.

– Видели вы человека в яме? – спросил я.

Но он ничего не ответил. Мы молча стояли рядом и наблюдали, чувствуя себя вдвоем в большей безопасности. Потом я перенес свой наблюдательный пункт на бугор, возвышающийся на ярд или немного более.

Оглянувшись, я увидел, что мой сосед пошел по направлению к Уокингу.

Закат уже сменили сумерки, а ничего нового не произошло. Толпа налево, ближе к Уокингу, казалось, увеличилась, и я слышал ее неясный гул. Кучка людей по дороге в Чобхем рассеялась. В яме не было никакого движения.

Все это придало храбрости. Новоприбывшие из Уокинга также приободрили толпу. В сумерках на песчаных буграх началось медленное движение, которое, казалось, собиралось с силами, пока вечерняя тишина около цилиндра ничем не нарушалась.

Черные вертикальные тени, по двое и по трое, двигались, останавливались, прислушивались и снова двигались, растягиваясь тонким неправильным полумесяцем, рога которого понемногу охватывали яму. Я тоже стал приближаться к яме.

Потом я увидел, как кучера и другие смело подошли к яме и услышал стук копыт и колес. Мальчик покатил тележку с яблоками. Потом в тридцати ярдах от ямы я заметил черную кучку людей, идущих от Хорзелла. Впереди кто-то нес развевавшийся белый флаг.

Это была делегация. Посовещавшись, решили, что марсиане, очевидно, несмотря на свою безобразную внешность, разумные существа и надо показать им знаками, что и мы тоже разумные существа.

Флаг приближался, развеваясь по ветру, – сначала пошли направо, потом налево. Я стоял слишком далеко, чтобы разглядеть кого-нибудь, но после узнал, что Огилви, Стэнт и Хендерсон принимали участие вместе с другими в этой попытке завязать сношения. Делегация точно втягивала за собой кольцо публики, и много неясных, темных фигур следовали за ней на приличном расстоянии.

Вдруг блеснул свет, и зеленоватый дым вырвался из ямы тремя клубами, поднявшимися один за другим в неподвижном воздухе.

Этот дым – слово «пламя», пожалуй, здесь более уместно – был так блестящ, что темно-голубое небо наверху и бурая, простиравшаяся до Чертси пустошь с торчащими кое-где черными соснами вдруг потемнели при вспышке и стали казаться после нее еще темнее. Послышался какой-то слабый, шипящий звук.

За ямой стояла кучка людей с белым флагом, пораженная этим феноменом – поросль вертикальных темных теней над черной землей. Вспышка зеленого дыма осветила на миг их бледные, зеленоватые лица.

Шипение перешло сначала в глухое жужжание, потом в непрерывное, громкое гудение. Из ямы вытянулась горбатая тень, и сверкнул луч какого-то искусственного света.

Языки пламени, ослепительный огонь перекинулся по рассеянным кучкам зрителей, точно невидимая струя ударила в них и вспыхнула белым пламенем. Мгновенно каждый как бы превратился в горящий факел.

Я увидел, как одни шатались и падали, пожираемые этим огнем, другие же разбегались в разные стороны.

Я стоял и смотрел, еще не вполне сознавая, что это смерть перебегает по толпе от одного к другому. Я понял только, что произошло что-то страшное. Почти бесшумная и ослепительная вспышка света – и человек падает ничком и лежит неподвижно. От невидимого жара сосны загорались, сухой вереск вспыхивал ярким пламенем. Даже вдалеке, у Нэпхилла, загорелись деревья, заборы, деревянные постройки.

Эта огненная смерть, этот невидимый, неизбежный пылающий меч наносил мгновенные, меткие удары. Я заметил, что он приближается ко мне по вспыхнувшему кустарнику, до которого он коснулся, но был слишком поражен и ошеломлен, чтобы спасаться бегством. Я слышал гудение огня в песчаных ямах и внезапно оборвавшееся ржание лошади. Как будто чья-то невидимая, но пышущая жаром рука протянулась по пустырю между мной и марсианами, и далеко вокруг песчаных ям темная земля дымилась и шипела. Что-то упало с треском вдалеке налево, там, где выходит на пустошь дорога Уокингской станции. Шипение и гудение прекратились, и черный куполообразный предмет медленно опустился в яму и скрылся.

Все это произошло так быстро, что я все еще стоял неподвижно, пораженный и ослепленный блеском огня. Если бы эта смерть описала полный круг, она неизбежно испепелила бы и меня. Но она скользнула мимо и пощадила меня, сделав окружающую темноту еще более жуткой и мрачной.

Холмистая пустошь погрузилась в кромешный мрак, только полоска шоссе серела под темно-голубым небом ранней ночи. Люди как будто исчезли во мраке. Вверху мерцали звезды, а на западе светилась бледно-зеленоватая полоса. Вершины сосен и крыши Хорзелла четко выделялись на ее фоне. Марсиане и их орудия были невидимы, только на тонкой мачте беспрерывно вращалось зеркало. Кустарник и отдельные деревья дымились и горели, а дома близ станции в Уокинге отбрасывали зарево в тихие сумерки.

Все осталось таким же, как и было, если бы не этот пожар и ужас. Кучка черных точек с белым флагом была уничтожена, а вечерняя тишина осталась такой же невозмутимой.

Потом я вспомнил, что стою здесь, на темном пустыре, один, беспомощный, беззащитный. Точно что-то обрушилось на меня – страх.

С усилием я повернулся и побежал, спотыкаясь, через кустарник.

Страх, который я испытывал, был не просто страхом – это был панический ужас не только перед марсианами, но и перед окружающими мраком и тишиной. Я потерял всякое мужество и бежал, всхлипывая, как ребенок. Раз я обернулся, но не решился посмотреть назад.

Помню, у меня было такое чувство, точно мной кто-то играет, точно теперь, когда я уже почти в безопасности, вдруг таинственная смерть, мгновенная как вспышка огня, выпрыгнет из ямы и уничтожит меня на месте.

Глава VI. Тепловой луч на Чобхемской дороге

До сих пор еще не объяснено, каким образом марсиане могли умерщвлять людей так быстро и так бесшумно. Многие предполагают, что они как-то концентрировали интенсивные тепловые лучи в совершенно не пропускающей тепло камере. Эту конденсированную теплоту они бросали параллельными лучами на тот предмет, который избирали целью, при посредстве полированного, параболического зеркала, подобно тому как параболическое зеркало маяка бросает снопы света. Но никто не выяснил этих подробностей. Несомненно одно – здесь действовали тепловые лучи. Тепло, невидимое тепло вместо видимого света. Все, что только могло гореть, превращалось в языки пламени при его прикосновении; свинец растекался как вода; лучи размягчали железо и расплавляли стекло. При прикосновении вода, клокоча, обращалась в пар.

В эту ночь около сорока человек лежали под звездным светом около ямы, обугленные и обезображенные до неузнаваемости, и всю ночь пустошь между Хорзеллом и Мэйбюри была безлюдна и пылала заревом.

В Чобхеме, Уокинге и Оттершоу, вероятно, в тот же день узнали об этом избиении. В Уокинге лавки уже были закрыты, когда это произошло, и кучки народу, торговцев и других, заинтересованных слышанными рассказами, разгуливали по Хорзелл-Бриджу и между заборами, по дороге, ведущей на пустошь. Молодежь после дневной работы, воспользовалась этой новостью, конечно, как предлогом пойти погулять и пофлиртовать.

Вы можете представить себе, какой был гул голосов по дороге в темноте.

В Уокинге только немногие знали, что цилиндр открылся, хотя несчастный Хендерсон отправил посыльного на велосипеде в почтовую контору со специальной телеграммой для вечерней газеты.

Когда гуляющие парами и втроем вышли на открытое место, то увидели кучку людей, которые возбужденно спорили и смотрели на вращающееся зеркало над песчаными ямами; волнение их, без сомнения, передалось и подошедшей публике.

Около половины девятого, когда делегация была уже уничтожена, там, близ места их гибели, собралась толпа человек в триста или даже больше, не считая тех, которые свернули с дороги, чтобы подойти поближе к марсианам. Среди них находились три полисмена (один конный), которые старались, согласно инструкциям Стэнта, осадить толпу и не подпустить ее к цилиндру. Не обошлось, конечно, дело и без тех горячих голов, для которых всякое сборище является поводом пошуметь и позабавиться.

Стэнт и Огилви, предупреждая возможность столкновения, телеграфировали из Хорзелла в казармы, как только марсиане показались из своего цилиндра, и просили прислать роту солдат, для того чтобы оградить этих странных существ от насилия. После этого они вернулись во главе несчастной делегации. Описание их смерти так, как видела это толпа, совпадает с моим собственным впечатлением: три вспышки зеленого дыма, глухое гудение и языки пламени.

Толпе, однако, было труднее бежать, чем мне. Их спас только песчаный, поросший вереском холм, задержавший часть тепловых лучей. Если бы параболическое зеркало было поднято на несколько ярдов выше, не осталось бы никого, кто мог бы рассказать о случившемся. Они видели, как вспыхивал огонь, как падали люди, как невидимая рука, зажигавшая кустарники, быстро приближалась к ним в сумерках. Со свистом, заглушавшим гул, из ямы мелькнул луч над их головами, зажигая вершины буков, окаймлявших дорогу, раскалывая кирпичи, разбивая вдребезги окна, воспламеняя оконные рамы и разрушив часть крыши одного из домов на углу.

При треске и блеске пылавших деревьев охваченная паническим ужасом толпа несколько секунд колебалась.

Искры и горящие сучья начали падать на дорогу, кружились огненные листья, загорались шляпы и платья. С пустоши послышались крики.

Все вопили и кричали. Конный полисмен проскакал среди всеобщего смятения с криком, схватившись руками за голову.

– Они идут! – крикнула какая-то женщина.

Тотчас же все повернулись и, ринувшись на стоявших позади, стали прокладывать себе дорогу к Уокингу. Все разбегались слепо, как стадо баранов. Там, где дорога становится у́же и темнее, между высокими заборами, толпа сжалась и произошла отчаянная давка. Не обошлось, конечно, без жертв: трое – две женщины и один маленький мальчик – были раздавлены и растоптаны. Их оставили умирать среди ужаса и мрака.

Глава VII. Как я добрался до дома

Что касается меня, то я помню только, что натыкался на деревья и спотыкался в кустарнике. Надо мой навис невидимый ужас марсиан. Этот безжалостный тепловой меч, казалось, взмахивал, сверкая над головой, прежде чем обрушиться и уничтожить меня. Я выбежал на дорогу между перекрестком и Хорзеллом и побежал к перекрестку.

Скоро я изнемог от волнения и быстрого бега, пошатнулся и упал около дороги, невдалеке от моста через канал у газового завода. Я упал и лежал неподвижно.

Пролежал я так, должно быть, довольно долго.

Я приподнялся и сел, недоумевая. В течение минуты я не мог понять, как я сюда попал. Недавний ужас точно спал с меня, как одежда. Шляпа пропала, и воротничок соскочил с запонки. Несколько минут назад передо мной были только неизмеримая ночь, пространство и природа, моя беспомощность, страх и близость смерти. Теперь все сразу переменилось, и мое настроение было совсем другим. Переход этот совершился незаметно. Я стал снова самим собой, таким, каким я бывал каждый день, обыкновенным скромным горожанином. Пустырь, мое бегство, летучее пламя казались мне теперь сном.

Было ли это все на самом деле? Это казалось мне невероятным.

Я встал и пошел по крутому спуску моста. Моя голова плохо работала. Мои мускулы и нервы расслабились. Я пошатывался, как пьяный. Над аркой моста поднялась чья-то голова, и показался рабочий с корзиной. С ним шел маленький мальчик. Рабочий прошел мимо, пожелав мне доброй ночи. Я хотел заговорить с ним – и не смог. Я только ответил на его приветствие каким-то бессвязным бормотанием и прошел дальше через мост.

Около арки Мэйбюри поезд – волнистая полоса белого огненного дыма и длинная гусеница светлых окон – пронесся к югу – тук-тук, тук-тук – и исчез. Кучка людей разговаривала у ворот одного из домов, составлявших так называемую Восточную Террасу. Все это было так реально, так знакомо. А там, в поле… Это было так невероятно, фантастично. «Нет, – подумал я, – этого не могло быть».

Вероятно, я не совсем нормален и чувствую не так, как все люди. Иногда я страдаю от странного чувства. отчужденности от самого себя и от окружающего мира. Я как-то извне наблюдаю за всем, откуда-то издалека, вне времени, вне пространства, вне житейской борьбы, вне ее трагедий. Это ощущение было очень сильно у меня в ту ночь. Все это было резким контрастом моему сну. Здесь такая безмятежность, а там, меньше чем за две мили, – стремительная, летучая смерть. Газовый завод шумно работал, и все электрические лампочки горели. Я остановился подле разговаривающих.

– Какие новости с пустоши? – спросил я.

У ворот стояли двое мужчин и одна женщина.

– Что? – переспросил один из мужчин, оборачиваясь.

– Какие новости с пустоши? – повторил я.

– Разве вы сами там не были? – спросили они.

– Люди, кажется, совсем поглупели с этой пустошью, – сказала женщина из-за ворот. – Что они там нашли?

– Разве вы не слышали о людях с Марса? – сказал я. – О живых существах с Марса?

– Довольно, хватит с нас, – ответила женщина из-за ворот. – Спасибо.

И все трое засмеялись.

Я оказался в глупом положении. Раздосадованный, я попытался рассказать им о том, что видел, но у меня ничего не вышло. Они только рассмеялись над обрывками моих фраз.

– Вы еще услышите об этом! – крикнул я и пошел домой.

Я испугал жену своим видом. Прошел в столовую, сел, выпил немного вина и, собравшись с мыслями, рассказал ей обо всем, что видел. Обед, уже холодный, был подан, но мы не обращали на него внимания.

– Только одно хорошо, – заметил я, чтобы успокоить перепуганную жену. – Это самые неповоротливые существа из всех, которых я когда-либо видел. Они могут ползать в яме и убивать людей, которые подойдут к ним близко, но они не смогут оттуда вылезти… Но как они ужасны!..

– Не говори об этом, дорогой! – воскликнула жена, хмуря брови и кладя свою руку мне на плечо.

– Бедный Огилви, – сказал я, – подумать только, что он лежит там мертвый!

Я заметил, как моя жена побледнела и перестал говорит об этом.

– Они могут добраться сюда, – повторяла она.

Я настоял, чтобы она выпила вина, и пробовал разубедить ее.

– Они еле-еле могут двигаться, – сказал я.

Я стал успокаивать и ее, и себя, повторяя все то, что говорил мне Огилви о невозможности для марсиан приспособиться к земным условиям. Особенно я напирал на затруднения вследствие разницы в силе тяготения. На поверхности Земли сила тяготения втрое больше, чем на поверхности Марса. Всякий марсианин поэтому будет весить на Земле в три раза больше, чем на Марсе, между тем как его мускульная сила не увеличится. Его тело точно нальется свинцом. Таково было общее мнение. И «Таймс» и «Дейли телеграф», например, писали об этом на следующее утро, и обе упустили из вида, как и я, две особенности, компенсирующие это влияние.

Атмосфера Земли, как мы знаем теперь, содержит гораздо более кислорода и гораздо меньше аргона (в каком бы то ни было виде), чем атмосфера Марса. Живительное действие этого избытка кислорода на марсиан было, бесспорно, сильным противовесом увеличившейся тяжести их тела. Затем мы упустили из виду, что при своей высоко развитой технике марсиане могли обойтись и без мускульных усилий.

Но я не знал обо всем этом в то время, и потому мои доводы против шансов пришельцев оказались несостоятельными. Под влиянием вина и еды, чувствуя себя в безопасности за своим столом и успокаивая свою жену, я и сам понемногу осмелел.

– Они сделали большую глупость, – сказал я, передвигая свой стакан вина. – Они опасны, потому что, наверное, обезумели от страха. Может быть, они совсем не ожидали найти живых существ, особенно разумных живых существ. Одна хорошая бомба в яму, в крайнем случае, и все будет кончено.

Сильное возбуждение вследствие пережитых волнений обострило, без сомнения, мои чувства. Я и теперь необыкновенно ясно помню этот обед. Нежное и встревоженное лицо моей дорогой жены, смотрящее на меня из-под розового абажура, белая скатерть с серебром и хрусталем (в те дни даже писатели-философы могли позволить себе такую маленькую роскошь), темно-красное вино в моем стакане – все это запечатлелось в моем мозгу. В конце стола сидел я, куря папиросу, сожалея о необдуманном поступке Огилви, и доказывал, что марсиан нечего бояться.

Так какой-нибудь солидный додо на острове Святого Маврикия, чувствуя себя полным хозяином своего гнезда, мог обсуждать прибытие проголодавшихся безжалостных моряков.

– Завтра мы с ними разделаемся, дорогая.

Я не знал тогда, что за этим последним моим обедом в культурной обстановке последуют ужасные, необычайные события.

Глава VIII. Ночью в пятницу

Самым необычайным из всего того странного, чудесного, что произошло в ту пятницу, кажется мне полная беззаботность нашего общественного строя перед лицом тех событий, которые должны были перевернуть его в корне. Если бы вы в пятницу ночью взяли циркуль и описали круг радиусом пять миль вокруг песчаных ям Уокинга, то, сомневаюсь, нашли ли бы вы хоть одного человека за его пределами (кроме разве родственников Стэнта и родственников трех-четырех велосипедистов и лондонцев, лежавших мертвыми на пустоши), чьи чувства и привычки были бы нарушены пришельцами. Разумеется, многие слышали о цилиндре и говорили о нем в свободное время, но он далеко не произвел такой сенсации, какую произвел бы, например, ультиматум Германии.

Полученная ночью в Лондоне телеграмма бедного Хендерсона о постепенном развинчивании цилиндра была принята за простую утку. Вечерняя газета послала ему телеграмму с просьбой прислать подтверждение и, не получив ответа (Хендерсон был убит), решила не печатать экстренного выпуска.

Внутри пятимильного круга большинство населения ровно ничего не предпринимало. Я уже описывал, как вели себя мужчины и женщины, с которыми мне пришлось говорить. По всему округу мирно обедали и ужинали, отдыхали в своих садиках после дневного труда, укладывали спать детей. Молодежь гуляла в укромных уголках и говорила о любви, студенты сидели за своими книгами.

Может быть, о случившемся поговаривали на улице и в трактирах; какой-нибудь нарочный или очевидец вызывали кое-где волнение, беготню и крик, но в большинстве случаев жизнь шла по раз заведенному с незапамятных лет порядку: работа, еда, питье, сон – все было как обычно, как будто в небе не было никакого Марса.

То же было на станции Уокинг, в Хорзелле и Чобхеме.

На узловой станции Уокинга до поздней ночи поезда останавливались и уходили или переводились на запасные пути; пассажиры толпились и ждали. Мальчик из города, нарушая монополию Смита, продавал вечернюю газету. Звонки и давка на платформе, резкие свистки паровозов заглушали его выкрики о «людях с Марса». Около девяти часов на станцию стали прибывать взволнованные очевидцы с невероятными известиями, но они произвели не большее впечатление, чем пьяные. Пассажиры, несшиеся к Лондону, смотрели в темноту из окон вагонов, но видели только редкие взлетающие искры около Хорзелла, красный отблеск и тонкую пелену дыма, застилавшую звезды, и думали, что это горит вереск. Только на краю пустоши заметно было некоторое смятение; на окраине Уокинга горело несколько дач. В окнах домов трех соседних селений светились огни, и жители не ложились спать до рассвета.

Любопытные все еще толпились на Чобхемском и Хорзеллском мостах. Один или двое смельчаков, как потом выяснилось, отважились в темноте подползти совсем близко к марсианам. Но назад они не вернулись. Световой луч, вроде прожектора военного корабля, скользил по пустоши, и вслед за ним проносился тепловой луч. Обширный пустырь был тих и пустынен, и обугленные тела лежали неубранными всю ночь и весь следующий день. Из ямы слышался металлический стук.

Таково было положение дел в пятницу ночью. В кожу нашей старой планеты вонзился отравленной стрелой цилиндр. Но яд только еще начинал оказывать свое действие. Кругом расстилалась пустошь, дымившаяся кое-где разбросанными черными, едва заметными скорченными трупами. Кое-где горели деревья и кустарники. Дальше простиралась зона смятения, и за эту черту пожар еще не распространился. В остальном мире поток жизни катился так же, как и раньше с незапамятных времен. Лихорадка войны, которая должна была закупорить вены и артерии, умертвить нервы и разрушить мозг, только начиналась.

Всю ночь марсиане возились и склепывали какие-то машины; иногда вспышки зеленовато-белого дыма поднимались спиралью к звездному небу.

К одиннадцати часам через Хорзелл прошла рота солдат и оцепила пустошь. Позднее через Чобхем прошла вторая рота и оцепила пустошь с севера. Несколько офицеров из Инкерманских казарм рано утром отправились осматривать пустошь, и около полуночи один из них, майор Иден, не вернулся. Полковой командир появился у Чобхемского моста и расспрашивал толпу. Военные власти, очевидно, поняли серьезность положения. Утром около одиннадцати газеты готовили сообщение, что эскадрон гусар и около солдат человек Кардиганского полка с двумя пулеметами «Максим» вышли из Олдершота.

Спустя несколько секунд после полуночи толпа на дороге в Чертси, близ Уокинга, увидела метеорит, упавший в сосновый лес на северо-западе. Он падал с зеленоватым блеском, похожим на летнюю молнию. Это был второй цилиндр.

Глава IX. Сражение начинается

Суббота прошла в нерешительном выжидании. Это был томительный день, жаркий, душный; барометр, как мне передавали, то быстро падал, то поднимался. Я спал, но плохо – в противоположность жене – и встал рано. Перед завтраком я вышел в сад и стоял, прислушиваясь; со стороны пустоши слышалась только трель жаворонков.

Молочник явился как обыкновенно. Я услыхал скрип его тележки и подошел к калитке узнать последние новости. Он рассказал мне, что ночью марсиан окружили войсками и что ожидают артиллерию. Вслед за этим послышался знакомый, успокоительный грохот поезда в Уокинге.

– Их не будут убивать, – сказал молочник, – если только этого можно будет избежать.

Я увидел своего соседа в садике, поболтал о ним немного и отправился завтракать. Утро было самое обычное. Мой сосед был уверен, что войска захватят в плен или уничтожат марсиан в тот же день.

– Жаль, что они так неприступны, – заметил он, – было бы интересно узнать, как они живут на своей планете. Мы могли бы кое-чему научиться.

Он подошел к забору и протянул мне тарелку с земляникой – он был хорошим садоводом и не скупым человеком. При этом он сообщил мне о лесном пожаре около Байфлитского поля для гольфа.

– Говорят, туда упала другая такая же штука, номер второй. Право, с нас довольно и одной. Страховым обществам это обойдется дороговато. – И он добродушно засмеялся.

Леса, говорил он, все еще горят. И он указал на пелену дыма.

– Торф и хвоя будут тлеть еще несколько дней, – сказал он и принял серьезный вид, вспомнив о «бедном Огилви».

После завтрака, вместо того чтобы сесть за работу, я решил пойти к пустоши. У железнодорожного моста я увидел группу солдат – это были, кажется, саперы в маленьких круглых кепи, в черных штанах и высоких ботинках, в грязных красных расстегнутых мундирах, из-под которых виднелись голубые рубашки. Они сообщили мне, что никого не пропускают за канал. Взглянув на дорогу к мосту, я увидел часового солдата Кардиганского полка. Я заговорил с солдатами, рассказал им о виденных мной вчера марсианах. Солдаты еще не видали их, очень смутно их представляли и закидали меня вопросами. Сказали, что не знают, кто распорядился двинуть войска. Они думали, что произошли какие-то волнения в конной гвардии. Саперы, более образованные, чем простые солдаты, с большим знанием дела обсуждали необычные условия возможного боя. Я рассказал им о тепловом луче, и они начали спорить между собой.

– Подползти к ним под прикрытием и броситься в атаку, – сказал один.

– Ну да, – ответил другой. – Чем же можно прикрыться от такого жара? Хворостом, что ли, чтобы лучше зажариться? Мы можем только подойти к ним возможно ближе и начать рыть траншеи.

– К черту твои траншеи! Ты вечно мелешь о траншеях! Тебе бы родиться кроликом, Сниппи.

– Так у них совсем, значит, нет шеи? – спросил вдруг третий, маленький, смуглый, молчаливый солдат с трубкой в зубах.

Я еще раз описал им марсиан.

– Вроде осьминогов, – сказал он. – Значит, мы должны сражаться не с людьми, а с рыбами.

– Убить таких чудовищ! – сказал первый солдат.

– Пустить в них снаряд да и прикончить разом, – предложил маленький смуглый солдат. – А то они еще что-нибудь натворят.

– Где же твои снаряды? – возразил первый. – Мы не можем ждать. Надо их атаковать, да поскорее, по-моему.

Так разговаривали солдаты. Вскоре я оставил их и пошел на станцию за утренними газетами.

Однако я не буду утомлять читателя описанием этого томительного утра и еще более томительного дня. Мне не удалось взглянуть на пустошь, потому что даже колокольни в Хорзелле и Чобхеме были в руках военных властей. Солдаты, к которым я обращался, сами ничего не знали толком. Офицеры расхаживали с таинственным видом. Жители снова почувствовали себя в безопасности под охраной войск. Маршал, табачный торговец, сообщил мне, что его сын погиб около ямы. На окраинах Хорзелла войска велели жителям запереть и покинуть свои дома.

Я вернулся ко второму завтраку около двух часов очень усталый, так как день, как я уже сказал, был очень жаркий и душный. Чтобы освежиться, я принял холодный душ. Около половины пятого я отправился на железнодорожную станцию за вечерней газетой, потому что в утренних газетах было только очень неточное описание гибели Стэнта, Хендерсона, Огилви и других. Однако и вечерние газеты не сообщили ничего нового. Марсиане не показывались. Они, казалось, чем-то были заняты в своей яме – оттуда по-прежнему слышался металлический стук и вырывались клубы дыма. Очевидно, они тоже готовились к бою. «Новые попытки установить контакты при помощи сигналов оказались безуспешными», – неизменно сообщали газеты.

Сапер сказал мне, что какой-то человек из ямы поднимал флаг на длинной жерди. Но марсиане обратили на это не больше внимания, чем мы на мычание коров.

Я должен сознаться, все эти военные приготовления очень нервировали меня. Мое воображение разыгралось, и я придумывал разные способы для уничтожения непрошеных гостей. Я, как школьник, мечтал о сражениях и героизме. Тогда мне казалось, что борьба с марсианами неравная: они так беспомощно барахтались, по-видимому, в своей яме.

Около трех часов со стороны Чертси или Адлстона послышался оружейный гул – это начали обстреливать дымившийся сосновый лес, куда упал второй цилиндр, в надежде разрушить его, прежде чем он раскроется. Однако полевое орудие для обстрела первого цилиндра прибыло в Чобхем только к пяти часам.

Около шести часов вечера, когда мы с женой сидели за чаем на нашей даче, оживленно разговаривая о предстоящей борьбе, я услышал отдаленный взрыв со стороны пустоши и сильный гул. Через несколько секунд раздался грохот обвала так близко от нас, что даже земля задрожала. Я выскочил из дома и увидел, что вершины деревьев вокруг Восточной Коллегии охвачены дымным красным пламенем, а колокольня небольшой церкви лежит в развалинах. Башенка обрушилась – крышу Коллегии, казалось, бомбардировали стотонным орудием. Одна труба нашего дома рассыпалась, как будто в нее попал снаряд, и куски ее покатились по черепице и образовали целую кучу красных черепков на цветочной грядке у окна моего кабинета.

Мы с женой стояли перепуганные. Потом я сообразил, что вершина Мэйбюри-Хилла уже не защищает нас от теплового луча марсиан – вся Коллегия разрушена.

Схватив жену за руку, я потащил ее на дорогу. Потом вызвал из дома прислугу и сказал ей, что сам схожу наверх за ее сундуком, который она не хотела оставить.

– Опасно здесь оставаться, – сказал я.

Вслед за этими словами с пустыря снова послышался гул.

– Но куда же мы пойдем? – спросила моя жена в ужасе.

Я задумался, потом вспомнил о кузене в Летерхэде.

– Летерхэд! – крикнул я среди гула.

Жена посмотрела вниз по склону холма. Попуганные люди выбегали из домов.

– Как же нам добраться до Летерхэда? – спросила она.

Дальше за холмом я увидел разъезд гусар, проезжавших под железнодорожным мостом. Трое из них въехали в открытые ворота Восточной Коллегии; двое спешились и стали заходить из дома в дом. Солнце, блестевшее в дыму горевших деревьев, казалось кроваво-красным, и свет его был странный, мрачный.

– Стойте здесь, – сказал я. – Вы тут в безопасности.

Я побежал в трактир «Пятнистая собака», так как знал, что у хозяина есть лошадь и двуколка. Я торопился, предвидя, что скоро начнется повальное бегство жителей нашей стороны холма. Хозяин трактира стоял у кассы. Он и не подозревал, что творилось за его домом. Какой-то человек, стоя ко мне спиной, разговаривал с ним.

– Меньше фунта нельзя, – заявил трактирщик. – Да и править некому.

– Я даю два, – сказал я через плечо незнакомца.

– За что?

– И доставлю обратно к полуночи, – добавил я.

– Боже! – воскликнул трактирщик. – Что за спешка! Выгодное предложение. Два фунта и сами доставите обратно? Что такое происходит?

Я поспешно объяснил, что вынужден уехать из дому, и нанял также и кабриолет. В то время мне не приходило в голову, что сам трактирщик будет вынужден покинуть свое жилище. Я быстро запряг лошадь и, оставив ее под присмотром жены и служанки, вбежал в дом и уложил самые ценные вещи, вроде серебряной посуды. Буковые деревья перед домом загорелись, пока я укладывал вещи, а решетки у дороги накалились докрасна. Один из спешившихся гусар подбежал к нам. Он заходил в каждый дом и предупреждал жителей, чтобы они уходили. Он пробегал мимо, когда я вышел на крыльцо со своими сокровищами, завязанными в скатерть.

– Что нового? – крикнул я ему вдогонку.

Он повернулся, взглянул на меня, крикнул что-то вроде «вылезают из ямы в каких-то штуках, похожих на крышки от мисок», – и побежал к воротам дома на вершине холма. Внезапный клуб черного дыма пересек дорогу и на минуту скрыл его. Я побежал к дверям соседа и постучался, чтобы удостоверяться – я уже знал это, – уехал ли он с женой в Лондон и запер ли квартиру. Потом снова вошел в дом, вспомнив о сундуке прислуги, вытащил его, привязал позади экипажа и, схватив вожжи, вскочил на козлы.

Через минуту мы уже выехали из дыма и грохота и быстро спускались по противоположному склону Мэйбюри-Хилл, к Старому Уокингу.

Перед нами расстилался мирный пейзаж: освещенные солнцем пшеничные поля по обеим сторонам дорога и гостиница Мэйбюри с покачивающейся вывеской. Впереди нас ехал доктор в своем экипаже. У подножья холма я оглянулся назад. Густые столбы черного дыма, прорезанные красными языками пламени, поднимались в неподвижном воздухе и отбрасывали черные тени на зеленые вершины деревьев. Дым расстилался далеко на восток и на запад: до сосновых лесов Байфлита на востоке и до Уокинга – на западе. Дорога позади была усеяна беглецами. Глухо, но отчетливо в знойном неподвижном воздухе слышался грохот орудий, иногда прекращавшийся, и непрерывный треск ружей.

Очевидно, марсиане зажигали все, что находилось в сфере действия их теплового луча.

Я плохой кучер, и потому скоро все свое внимание я обратил на лошадь. Когда я снова обернулся, второй холм был весь окутан черным дымом. Я стал подхлестывать лошадь и пустил ее рысью, пока Уокинг и Сэнд не отделили нас от этого смятения и ужаса. Я нагнал и перегнал доктора между Уокингом и Сэндом.

Глава Х. Под грозой

От Мэйбюри-Хилл до Летерхэда почти двенадцать миль. На лугах за Пирфордом пахло сеном, по краям дороги цвела живая изгородь из шиповника. Орудийный гул, гудевший пока мы ехали по Мэйбюри-Хилл, прекратился так же внезапно, как и начался. Мы благополучно добрались до Летерхэда к девяти часам. Я дал лошади отдохнуть около часа, поужинал у родных и передал жену на их попечение.

Жена была молчалива во время дороги и казалась подавленной, точно предчувствуя что-то плохое. Я старался подбодрить ее, говоря, что марсиане привязаны к яме собственной тяжестью и вряд ли смогут оттуда выползти. Она отвечала односложными словами. Если бы не обещание трактирщику, то она уговорила бы меня остаться на ночь в Летерхэде. О, если бы я остался! Она была очень бледна, когда мы расставались.

В течение целого дня я был лихорадочно возбужден. Что-то вроде военной лихорадки, которая овладевает порой цивилизованным обществом, бродило в моей крови, и я был уже доволен, что мне нужно вернуться ночью в Мэйбюри. Я уже боялся, что прекращение ружейной перестрелки означает, что с марсианам покончено. Мне страшно хотелось присутствовать при этом.

Выехал я часов в одиннадцать. Ночь была очень темная. Когда я вышел по освещенному коридору из дома кузины, темнота показалась мне кромешной. Было так же жарко и душно, как днем. Вверху быстро неслись облака, хотя не было ни малейшего ветра. Муж моей кузины зажег оба фонаря. К счастью, я хорошо знал дорогу.

Моя жена стояла у освещенной двери и смотрела, как я садился в кабриолет. Потом вдруг повернулась и ушла в дом, оставив родных, желавших мне счастливого пути.

Я был сначала подавлен дурным настроением жены, но вскоре все мои мысли были заняты марсианами. Тогда я не знал никаких подробностей вечернего сражения, не знал даже, почему оно началось. Проезжая через Окхэм (я поехал по этому пути, а не через Сэнд и Старый Уокинг), я увидел на западном горизонте кроваво-красное зарево, которое по мере моего приближения медленно увеличивалось. Тучи надвигающейся грозы смешивались с клубами черного и красного дыма.

На Рипли-стрит никого не было. Селение как бы вымерло, только в нескольких окнах виднелся свет. У поворота дороги к Пирфорду я чуть не наехал на кучку людей, стоявших ко мне спиной. Они ничего не сказали, когда я проезжал мимо. Не знаю, было ли им известно что-нибудь о том, что происходило за холмом. Не знаю также, спали ли мирно в тех безмолвных домах, мимо которых я проезжал, или они стояли пустые и заброшенные во мраке ночи.

От Рипли до Пирфорда я ехал долиной Уэя, где не было видно красного зарева. Но когда я поднялся на небольшой холм за пирфордской церковью, зарево снова появилось, и деревья зашумели под первым порывом надвигавшейся бури. На пирфордской церкви пробило полночь, и впереди на красном фоне четко вырисовывались крыши и деревья Мэйбюри-Хилл.

Вдруг яркий зеленый блеск залил светом дорогу впереди и осветил сосновый лес у Адлстона. Я почувствовал, как вожжи натянулись, заметил, как тучи прорезала зеленая полоса пламени, осветившая хаос облаков и упавшая налево, в поле. Это была третья падающая звезда.

Вслед за ней блеснула ослепительно-фиолетовая молния начинавшейся грозы, и прокатился удар грома, разорвавшийся, как ракета. Лошадь закусила удила и понесла.

Спуск с Мэйбюри-Хилл довольно крутой, и мы понеслась вниз. Вспышки молний следовали одна за другой с короткими промежутками, почти непрерывно.

Частые раскаты грома сопровождались каким-то странным треском, скорее напоминающим громадную электрическую машину, чем грозу. Вспыхивающий свет ослеплял, приводил в замешательство, а резкий град больно бил мне в лицо.

Сначала я смотрел только на дорогу впереди, потом мое внимание было привлечено чем-то очень быстро двигающимся вниз по другому склону Мэйбюри-Хилл. Сперва я принял это за мокрую крышу дома, но при блеске двух молний, сверкнувших одна за другой, разглядел что-то быстро перекатывавшееся. Это походило на привидение – минутный ошеломляющий мрак и потом нестерпимый блеск, превращавший ночь в день, красное здание Приюта на холме, зеленые вершины сосен и этот загадочный предмет, вырисовывавшийся так четко и резко.

Что я увидел? Как мне описать это? Громадный треножник, выше многих домов, шагавший среди молодого соснового леса и ломавший на своем пути сосны; машина из блестящего металла, шагающая по вереску; стальные спускающиеся тросы и громкий треск, смешивающийся с раскатами грома. Блеснула молния – и треножник четко выступал из мрака. Он держался на одной ноге, две другие повисли в воздухе. Он исчезал и опять появлялся при новой вспышке молнии уже на сотню ярдов ближе. Можете себе представить складной стул, покачивающийся и переступающий по земле? Таково было видение при мимолетных вспышках молний. Но вместо стула представьте громадную машину, передвигавшуюся на треножнике.

Внезапно сосны впереди раздвинулись, как ломкий тростник, когда через него пробирается человек. Они ломались и падали, и через секунду показался другой громадный треножник, шагавший, казалось, прямо на меня. А я мчался во весь опор навстречу ему. При виде второго чудовища мои нервы не выдержали. Не решаясь взглянуть на пего еще раз, я изо всей силы потянул вожжи круто направо, тележка перекинулась через лошадь, оглобли с треском сломались, я отлетел в сторону и шлепнулся в лужу.

Я отполз и спрятался, лежа в воде, за кустом дрока. Лошадь лежала без движения (бедное животное сломало шею). При блеске молнии я увидел черный кузов опрокинутого кабриолета и силуэт все еще медленно вращавшегося колеса. Еще секунда – и колоссальный механизм прошел мимо меня и стал приближаться к Пирфорду.

Вблизи треножник показался мне еще более странным, потому что это была, очевидно, управляемая машина с металлическим звенящим ходом, с длинными, гибкими блестящими щупальцами (один из них ухватил молодую сосну); они качались и свешивались вниз. Треножник, впрочем, выбирал дорогу, и медная крышка наверху поворачивалась в разные стороны, напоминая голову. За остовом машины висело гигантское сплетение из какого-то белого металла, похожее на огромную рыбачью корзину; клубы зеленого дыма вырывались из суставов чудовища, когда оно шло мимо меня. Через минуту оно уже скрылось.

Вот что увидел я очень смутно при блеске молнии, среди ослепительных вспышек в черном мраке.

Проходя мимо, чудовище оглушительно заревело, заглушая раскаты грома: «Элу… элу…» – и через минуту присоединилось к другому треножнику за полмили дальше, остановившемуся над чем-то в воде. Я не сомневался, что это был третий из десяти цилиндров, которые были выпущены к нам с Марса.

Несколько минут я лежал за кустом под дождем, в темноте, наблюдая при вспышках света, как эти чудовищный существа из металла двигались вдали над заборами. Стал падать редкий град, и очертания их то расплывались в тумане, то снова вырисовывались четко, когда прояснялось. В промежутках между молниями их поглощала ночь.

Я весь промок: сверху – град, внизу – лужа. Не сразу я пришел в себя от изумления, выбрался из лужи на более сухое место и стал соображать, куда мне спрятаться.

Невдалеке, на картофельном поле, стояла деревянная сторожка в одну каморку. Я поднялся и, припадая и пользуясь всяким прикрытием, побежал к сторожке. Тщетно я стучал в дверь – ответа не последовало (может, там никого не было). Тогда я перестал ломиться и, прячась в канаве, добрался ползком, не замеченный чудовищными машинами, до соснового леса около Мэйбюри.

Здесь, под прикрытием, мокрый и продрогший, я стал пробираться к своему дому. Я тщетно старался отыскать тропинку между деревьями. В лесу было очень темно, потому что молнии стали сверкать реже, а частый град падал потоком сквозь тяжелую хвою.

Если бы я понял, что происходит, то немедленно повернул бы назад и вернулся бы через Байфлит и Стрит-Кобхэм к жене в Летерхэд. Но загадочносгь всего происходившего, ночной мрак, физическая усталость – все это повлияло на мою психику. Я устал, промок до костей, был ослеплен и оглушен грозой.

Я думал только об одном: как бы поскорее добраться домой. Я плутал между деревьями, упал в яму, расшиб колено и наконец вынырнул на дорожку, спускающуюся от Коллегии Бедных. Я говорю «вынырнул», потому что по песчаному холму несся бурный поток. Тут в темноте на меня наткнулся какой-то человек и толкнул меня так, что я зашатался.

Он вскрикнул, в ужасе отпрыгнул в сторону и скрылся, прежде чем я успел прийти в себя и заговорить с ним. Порывы бури были так сильны, что я с большим трудом взбирался на холм по склону. Я пробирался, держась вдоль изгороди по левой стороне.

Невдалеке от вершины я наткнулся на что-то мягкое, и при свете молнии увидел у своих ног кучу темной одежды и пару сапог. Я не успел рассмотреть лежащего – вспышка погасла. Я нагнулся над ним, ожидая следующей вспышки. Это был рослый человек, в дешевом, но еще не поношенном костюме. Голова подвернулась под туловище, и он лежал, прижавшись к забору, как будто налетел на него с разбега.

Преодолевая отвращение, вполне естественное, так как мне не приходилось дотрагиваться до мертвого тела, я наклонился и перевернул лежащего, чтобы посмотреть, бьется ли еще сердце. Он был мертв. Очевидно, он сломал себе шею. Молния блеснула в третий раз, и я увидел лицо мертвеца. Я отшатнулся. Это был трактирщик, хозяин «Пятнистой собаки», у которого я нанял лошадь.

Я осторожно шагнул через труп и стал пробираться дальше. Я прошел мимо полицейского участка и Коллегии Бедных к своему дому. Пожар на склоне холма прекратился, хотя со стороны пустоши все еще виднелось красное зарево и клубы красноватого дыма вставали в ливне града. Большинство домов, насколько я мог рассмотреть при молнии, уцелело. Около Коллегии на дороге лежала какая-то темная груда.

Вниз по дороге к Мэйбюри-Бридж слышались чьи-то голоса и шаги, но у меня не хватило смелости крикнуть или пойти навстречу. Я вошел в свой дом, отворил дверь ключом, затворил и запер ее на засов и в изнеможении опустился на ступеньки лестницы.

Перед глазами у метая мелькали шагающие, металлические чудовища и мертвец, прижавшийся к забору.

Весь дрожа, я прислонился спиной к стене.

Глава XI. У окна

Понемногу я начал приходить в себя. Я почувствовал, что промок и мне холодно. На половике, разостланном на лестнице, возле меня набралась целая лужа. Я машинально поднялся, прошел в столовую и выпил немного виски, потом решил переодеться.

Переменив платье, я поднялся в свой кабинет – почему именно туда, я и сам не знаю. Из окна моей рабочей комнаты были видны деревья и железнодорожная станция около Хорзеллской пустоши. В суматохе мы даже забыли закрыть окно. В коридоре было темно, и комната тоже казалась темной по контрасту с пейзажем в рамке окна. Я остановился около двери.

Гроза прошла. Башни Восточной Коллегии и окружающие сосны исчезли; вдали в красном свете виднелась пустошь с песчаными ямами. На фоне зарева двигались гигантские черные тени.

Казалось, все в этой стороне было охвачено огнем – по широкому склону холма пробегали языки пламени, колебавшиеся и корчившиеся в порывах затихающей бури и отбрасывавшие красный отсвет в облачное небо. Часто дым близкого пожарища заволакивал вид и скрывал тени марсиан. Я не мог рассмотреть, что они делали. Их очертания вырисовывались неясно, они возились над чем-то темным, и я не мог разобрать тех предметов, над которыми они работали. Я не видел и ближайшего пожара, хотя отблеск его играл на стенах и потолке кабинета. Слышалась резвое смолистое потрескивание огня.

Я тихо приоткрыл дверь и подкрался к окну. Передо мной открылся белее широкий вид от станции Уокинга до обугленных и почерневших сосновых лесов Байфлита. Вблизи арки на линии железной дороги, у подножья холма, что-то ярко горело. Многие дома вдоль по дороге к Мэйбюри и улицы вблизи станции тлели в грудах развалин. Я сначала не мог разобрать, что горело на линии железной дороги. Огонь перебегал по какой-то черной груде, направо виднелось что-то желтое, длинное. Потом я разглядел, что это был потерпевший крушение поезд, передняя часть которого была разбита и горела, задние же вагоны еще стояли на рельсах.

Между этими тремя центрами света – домами, поездом и горевшими окрестностями Чобхема – вклинивались неправильные черные куски, разорванные кое-где полосами тлеющей и дымящейся почвы. Это было странное зрелище: черное пространство, усеянное огнями. Это напомнило мне гончарные заводы ночью. Сначала я не заметил людей, хотя и смотрел очень внимательно. Потом на фоне пожара у станции Уокинга я увидел несколько мечущихся темных фигурок.

И этот огненный хаос был тем маленьким мирком, где я столько лет жил так мирно! Я не знал, что произошло в течение последних семи часов; я только начинал смутно догадываться, что есть какая-то связь между этими механическими колоссами и теми неповоротливыми чудовищами, которые на моих глазах выползли из цилиндра. С каким-то странным любопытством, не думая об опасности, я придвинул свое рабочее кресло к окну, уселся и начал наблюдать. Особенно заинтересовали меня три черных гиганта, расхаживавшие при блеске пожарища около песчаных ям.

Они, казалось, были чем-то заняты. Я недоумевал, что они там делают. Неужели это одухотворенные механизмы? Но ведь это невозможно! Очевидно, в каждом из них находится марсианин и управляет им. Я стал сравнивать их с нашими машинами и в первый раз в жизни задал себе вопрос: какими должны казаться разумному, но менее развитому, чем мы, существу броненосцы или паровые машины?

Гроза пронеслась, и небо очистилось. Над дымом пожарища блестел, как булавочная головка, Марс.

Какой-то солдат залез в мой сад. Я услыхал легкое царапанье по забору и, пробудившись от своего оцепенения, увидел человека, перелезавшего через частокол. При виде другого человеческого существа мой столбняк сразу прошел, и я быстро высунулся в окно.

– Тсс… – прошептал я.

Он в нерешительности уселся верхом на заборе. Потом перелез и, согнувшись, прокрался через лужайку к углу дома.

– Кто там? – шепотом спросил он, стоя под окном и глядя вверх.

– Куда вы идете? – спросил я.

– Я и сам не знаю.

– Вы хотите спрятаться?

– Да.

– Входите в дом, – предложил я.

Я спустился и впустил его. Потом снова запер дверь. Я не мог видеть его лица. Он был без фуражки, мундир был расстегнут.

– Боже мой! – воскликнул он, когда я впустил его.

– Что случилось? – спросил я.

– И не спрашивайте. – Несмотря на темноту, я заметил, что он безнадежно махнул рукой. – Они смели нас, просто смели… – повторял он.

Почти машинально он вошел за мной в столовую.

– Выпейте виски, – предложил я, наливая ему порядочную порцию.

Он выпил. Потом опустился на стул перед столом, положил голову на руки и в волнении начал всхлипывать, как ребенок. Забыв о своем недавнем припадке отчаяния, я с удивлением смотрел на него.

Прошло довольно много времени, пока он наконец совладал со своими нервами и смог отвечать на мои вопросы. Он говорил отрывисто и путано. Он был ездовым в артиллерии и попал в бой только около семи часов. В это время стрельба на пустыре была в полном разгаре; говорили, что первая партия марсиан медленно ползет ко второму цилиндру под прикрытием металлической брони.

Потом эта металлическая броня превратилась в треножник, в ту первую военную машину, которую я увидел. Орудие, при котором он находился, было выставлено около Хорзелла для обстрела песчаных ям, и его прибытие ускорило развязку. Когда ездовые с лафетом отъезжали в сторону, его лошадь оступилась и упала, сбросив его в яму. В ту же минуту пушка сзади взлетела в воздух вместе со снарядами.

Все было охвачено огнем, и он очутился погребенным под грудой обгорелых мертвых тел людей и тушами лошадей.

– Я лежал тихо, – рассказывал он, – полумертвый от страха. На мне лежала передняя часть лошади. Они нас смели. А запах! Боже мой! Точно пригорелое жаркое. Я расшиб спину при падении лошади. Так я лежал, пока мне не стало немого лучше. Минуту назад мы ехали точно на парад – и вдруг разбиты, сметены, уничтожены. Нас смели, – повторял он.

Он долго прятался под тушей лошади, высматривая украдкой. Кардиганский полк пытался броситься в штыки, но его мигом уничтожили. Потом чудовище поднялось на ноги и начало расхаживать по пустоши, преследуя спасавшихся бегством. Вращавшийся колпак на нем напоминал голову человека в капюшоне. Какое-то подобие руки держало сложный металлический ящик, вспыхивал зеленый свет, рассеивавший тепловой луч.

В несколько минут на пустоши не осталось ни одного живого существа, кусты и деревья, еще не обратившиеся в почерневший скелет, горели. Гусары стояли на дороге за холмом, и он их не видел. Он слышал, как застрекотали пулеметы, потом все смолкло. Гигант сначала не тронул станцию Уокинга и окрестные дома. Потом скользнул тепловой луч, и городок превратился в груду пылающих развалин. Чудовище прикрыло тепловой луч и, повернувшись спиной к артиллеристу, заковыляло по направлению к дымившемуся сосновому лесу, где упал второй цилиндр. Вместо него поднялся второй сверкающий титан.

Второе чудовище последовало за первым. Артиллерист осторожно пополз по горячему пеплу вереска к Хорзеллу. Ему удалось доползти до канавы, тянувшейся вдоль края дороги, и таким образом он добрался до Уокинга. Рассказ артиллериста был очень краток. Через Уокинг нельзя было пройти. Немногие уцелевшие жители, казалось, сошли с ума. Многие сгорели заживо или были обожжены. Он повернул в сторону от огня и спрятался в развалинах, когда один из гигантов вернулся. Он видал, как чудовище преследовало одного бегущего, схватило его одним из своих стальных щупальцев и размозжило ему голову о сосновый пень. Когда стемнело, артиллерист стал пробираться дальше и добрался до железнодорожной насыпи.

Потом он направился к Мэйбюри, в сторону Лондона, думая, что там будет безопаснее. Люди прятались в погребах и канавах, и многие из уцелевших бежали к Уокингу и Сэнду. Его мучила жажда. Около железнодорожной арки он увидел водопровод, вода била ключом на дорогу из лопнувшей трубы.

Вот и все, что я смог у него выпытать. Он несколько успокоился, рассказывая мне обо всем, что ему пришлось видеть. С полудня он ничего не ел. Он сказал мне об этом еще в начале своего рассказа. Я нашел немного баранины и хлеба в кладовой и принес ему еду. Мы не зажигали лампу, боясь привлечь внимание марсиан, и наши руки часто соприкасались, нащупывая еду. Пока он рассказывал, окружавшие предметы стали неясно выступать из мрака, за окном виднелись затоптанные кусты и сломанный шиповник. Можно было подумать, что по полянке промчалась толпа людей или животных. Теперь я мог рассмотреть лицо артиллериста, перепачканное, бледное, – такое же, вероятно, было и у меня.

Закусив, мы поднялись осторожно в мой кабинет, и я снова выглянул в открытое окно. За одну ночь цветущая долина, превратилась в долину развалин. Пожар догорал. Там, где раньше бушевало пламя, теперь чернели клубы дыма. Бесчисленные развалины разрушенных и покинутых домов, поваленные обугленные деревья, скрытые раньше мраком, казались такими ужасными в сумерках рассвета. Кое-что уцелело среди всеобщего разрушения каким-то чудом: белый железнодорожный семафор, часть оранжереи. Никогда еще в истории войн не было такого разрушения. Поблескивая в свете зари, три металлических гиганта стояли около ямы, и их колпаки поворачивались, как будто они любовались произведенным опустошением.

Мне показалось, что яма стала шире. Вспышки зеленого пара беспрерывно взлетали навстречу разгоравшейся заре – клубились, падали и исчезали.

Около Чобхема вздымались столбы пламени. С первым лучом рассвета они превратились в столбы кровавого дыма.

Глава XII. Разрушение Уэйбриджа и Шеппертона

Когда совсем рассвело, мы отошли от окна, откуда наблюдали за марсианами, и тихо спустились вниз.

Артиллерист соглашался со мной, что в доме оставаться опасно. Он предлагал идти в сторону Лондона. Там он присоединится к своей батарее конной артиллерии. Я же хотел вернуться в Летерхэд. Пораженный могуществом марсиан, я решил увезти жену подальше, в Ньюхэвен. Я предчувствовал, что скоро окрестности Лондона неизбежно станут сценой ужасной борьбы, пока чудовища не будут уничтожены.

Между нами и Летерхэдом, однако, находился третий цилиндр, охраняемый гигантами. Будь я один, вероятно, положился бы на свою судьбу и пустился бы напрямик, но артиллерист разубедил меня.

– Вряд ли вы поможете своей жене, если сделаете ее вдовой, – сказал он.

В конце концов я согласился идти вместе с ним, под прикрытием леса, к северу до Стрит-Кобхэма. Оттуда я должен был сделать большой круг через Эпсом, чтобы попасть в Летерхэд.

Я хотел отправиться сразу, но мой компаньон был опытным военным. Он заставил меня перерыть весь дом и отыскать флягу, в которую налил виски. Мы набили свои карманы сухарями и ломтиками мяса. Потом вышли из дому и пустились бегом вниз по размытой дороге, по которой я шел прошлой ночью. Дома казались вымершими. На дороге лежали рядом три обуглившихся тела, пораженных тепловым лучом. Кое-где валялись брошенные или потерянные вещи: часы, туфля, серебряная ложка и другие малоценные предметы. На повороте к почтовой конторе лежала на боку распряженная тележка со сломанным колесом, нагруженная ящиками н мебелью. Несгораемый ящик был, видимо, наспех открыт и брошен среди разной рухляди.

Дома в этой части не особенно пострадали, горела только одна сторожка при Приюте. Тепловой луч скользнул только по трубам. Однако, кроме нас, на Мэйбюри-Хилл, по-видимому, не было ни души. Большая часть жителей бежала, вероятно, к Старому Уокингу по той дороге, по которой я ехал в Летерхэд, или прятались где-нибудь.

Мы спустились вниз по переулку, мимо намокшего от града мертвеца в черном, вошли в лес у подножья холма и добрались до полотна железкой дороги, никого не встретив. Лес по ту сторону железной дороги казался сплошным буреломом. Далеко кое-где торчали обгоревшие стволы.

На нашей стороне огонь только опалил ближайшие деревья и не произвел больших опустошений. В одном месте, очевидно, лесорубы еще работали в субботу. Деревья, срубленные и свежеочищенные, лежали на просеке, среди кучи опилок, около паровой лесопилки. Рядом стояла пустая лачуга. Все было тихо; воздух казался неподвижным, даже птицы куда-то исчезли. Мы с артиллеристом переговаривались шепотом и часто оглядывались. Раз или два мы останавливались и прислушивались.

Скоро мы приблизились к дороге и услышали стук копыт. В сторону Уокинга медленно ехали три кавалериста. Мы окликнули их, и они остановились. Мы быстро подошли к ним. Это были поручик и двое рядовых 8-го гусарского полка с каким-то прибором вроде теодолита. Артиллерист объяснил мне, что это гелиограф{ Гелиограф – прибор, служащий для передачи сообщений при помощи зеркал и отраженных лучей солнца.}.

– Вы первые, кого я встретил на этой дороге сегодня утром, – сказал поручик. – Что тут у вас такое заварилось?

Он казался озабоченным. Солдаты смотрели на нас с любопытством. Артиллерист спрыгнул с насыпи на дорогу и отдал честь.

– Пушку нашу взорвало прошлой ночью, сэр. Я спрятался. Хочу догнать батарею, сэр. Вы увидите марсиан, я думаю, если проедете еще с полмили по дороге.

– На какого черта они похожи? – спросил поручик.

– Великаны в броне, сэр. Сто футов высоты. Три ноги, тело похоже на алюминиевое, с огромной головой в колпаке, сэр.

– Рассказывай! – воскликнул поручик. – Что за чепуху ты мелешь?

– Сами увидите, сэр. У них в руках что-то вроде ящика, сэр, из него вспыхивает огонь и убивает на месте.

– Вроде пушки?

– Нет, сэр. – И артиллерист стал говорить о тепловом луче.

Поручик прервал его и обернулся ко мне. Я все еще стоял на насыпи у дороги.

– Вы тоже видели это? – спросил поручик.

– Он говорит правду, – ответил я.

– Ну, – сказал офицер, – я думаю, и мне не мешает взглянуть на это. Слушай, – обратился он к артиллеристу, – нас отрядили сюда, чтобы очистить дома от жителей. Ты лучше явись лично к бригадному генералу Марвину и доложи ему обо всем, что знаешь. Он находится в Уэйбридже. Ты знаешь дорогу?

– Я знаю, – сказал я.

Офицер повернул свою лошадь снова к югу.

– Вы говорите, полмили? – спросил он.

– Самое большее, – ответил я и указал на вершины деревьев к югу.

Он поблагодарил меня и поехал дальше. Мы не видели их больше.

Потом у коттеджа мы увидели трех женщин и двух детей на дороге, нагружавших ручную тележку узлами и разной рухлядью. Все они были так заняты, что не стали разговаривать с нами.

У станции Байфлит мы вышли из соснового леса. В лучах утреннего солнца деревня казалась такой мирной. Здесь мы были уже вне сферы действия теплового луча; если бы не опустевшие дома, не суетня укладывающихся, не кучки солдат на мосту над железной дорогой, смотревших вдаль по линии к Уокингу, день походил бы на обычное воскресенье.

Несколько телег и повозок двигались со скрипом по дороге к Адлстону. Через ворота в изгороди мы увидели на лугу шесть двенадцатифунтовых, аккуратно расставленных на равном расстоянии друг от друга пушек, направленных в сторону Уокинга. Прислуга стояла подле в ожидании, зарядные ящики были на положенном расстоянии за линией. Солдаты стояли точно на смотру.

– Вот это хорошо, – сказал я. – Во всяком случае, они дадут хороший залп!

Артиллерист в нерешительности остановился у ворот.

– Я пойду дальше, – сказал он.

Ближе к Уэйбриджу, как раз за мостом, солдаты в рабочих куртках рыли длинный вал, за которым торчали новые пушки.

– Это все равно что лук и стрелы против молнии, – сказал артиллерист. – Они еще не видали этого огненного луча.

Офицеры, не принимавшие непосредственного участия в работе, стояли и смотрели к юго-западу на вершины леса, солдаты тоже часто отрывались от работы и поглядывали в том же направлении.

Байфлит был в смятении. Жители укладывались, и двадцать человек гусар, частью спешившись, частью верхом, торопили их. Три или четыре черных лазаретных фургона, с красными крестами на белом круге, и какой-то старый омнибус грузились на улице среди прочих повозок. Многие из жителей приоделись по-праздничному. Солдатам стоило большого труда растолковать всю опасность положения. Какой-то старичок сердито требовал от капрала, чтобы захватили его большой ящик и около двух дюжин цветочных горшков с орхидеями. Капрал хотел их оставить. Я подошел и дернул старичка за рукав.

– Знаете вы, что там делается? – спросил я, показывая на вершины соснового леса, скрывавшего марсиан.

– Что? – обернулся он. – Я говорю им, что этого нельзя бросать.

– Смерть! – крикнул я. – Смерть приближается! Смерть!

Не знаю, понял ли он мои слова. Я поспешил за артиллеристом. На углу я обернулся: солдат ушел от старичка, который стоял возле своих горшков с орхидеями и смотрел растерянно в сторону леса.

Никто в Уэйбридже не мог сказать нам, где помещалась штаб-квартира. Такого беспорядочного оживления не увидишь даже в городе. Повозки, экипажи, лошади всех сортов. Почтенные жителя местечка, спортсмены в одежде для гольфа и гребли, нарядно одетые женщины – все укладывались. Помогали даже катающиеся по реке. Дети галдели и были очень довольны такой удивительной переменой в их воскресном времяпрепровождении. Среди всеобщей суматохи почтенный викарий, не обращая ни на что внимания, под звон колокола служил раннюю обедню.

Мы с артиллеристом присели на ступеньку у колодца и наскоро перекусил. Патрули – уже не гусары, а гренадеры в белом – предупреждали жителей и просили их или уходить, или прятаться по погребам. как только начнется стрельба. Переходя через железнодорожный мост, мы заметили большую толпу около станции. Платформа кишела людьми и была завалена ящиками и узлами. Обычное расписание было нарушено, вероятно, для того, чтобы подвести войска и орудия к Чертси; после я слышал, что произошла страшная давка из-за мест в экстренных вечерних поездах.

Мы оставались в Уэйбрдже до полдня. К двенадцати часам мы были у Шеппертонского шлюза, где сливаются Темза и Уэй. Немало времени мы потратили также на то, чтобы помочь двум старушкам нагрузить их тележку. В устье Уэя три рукава. Здесь причаливают лодки и находится паром. По ту сторону над деревьями Шеппертона виднелась харчевня с лужайкой, а дальше колокольня шеппертонской церкви – теперь она заменена шпилем.

Здесь мы встретили целую толпу беженцев. Хотя бегство еще не стало паническим, все же желающих переехать было гораздо больше, чем могли вместить лодки. Люди шли, задыхаясь под тяжелыми ношами. Муж с женой тащили даже небольшую входную дверь от своего дома, на которую сложили разный домашний скарб. Какой-то человек сказал нам, что хочет попытаться уехать со станции в Шеппертон.

Слышались крики, и нашелся даже один шутник. Многие думали, что марсиане великаны, похожие на людей: они могут напасть на город и разорить его, но, конечно, в конце концов должны погибнуть. Часто посматривали через Уэй на луга около Чертси, но там не было ничего особенного.

По ту сторону Темзы, кроме того места, где причаливали лодки, тоже все было спокойно – полный контраст по сравнению с Сурреем. Народ, выходивший там из лодок, рассыпался по улице. Большой паром только что перевалил через реку. Три или четыре солдата стояли на лужайке возле харчевни и подшучивали над женщинами, не предлагая своей помощи. Харчевня была закрыта.

– Что там? – крикнул вдруг один лодочник.

– Тише, глупая! – унимал какой-то человек возле меня лаявшую собаку.

Звук повторился на этот раз со стороны Чертси, заглушенный какой-то гул – выстрел из пушки.

Бой разгорался. Скрытые за деревьями батареи за рекой направо приняли участие в этом хоре, тяжело стреляя одна за другой. Какая-то женщина вскрикнула. Все смотрели в сторону сражения. Мы не видели ничего, кроме ровных лугов, пасшихся коров и серебристых подстриженных ив, неподвижных под лучами горячего солнца.

– Солдаты задержат их! – проговорила нерешительно какая-то женщина возле меня.

Над лесом показался дымок.

И вдруг мы увидели – далеко вверх по течению реки – вспышку дыма, взлетевшего и погасшего в воздухе. Почва под ногами у нас задрожала, и оглушительный взрыв потряс воздух, разбив стекла в соседних домах. Все оцепенели от удивления.

– Вот они! – закричал какой-то человек в синей фуфайке. – Вон там! Видите? Вон там!

Быстро один за другим появились одетые в броню марсиане – один, два, три, четыре – вдали над деревьями, среди лугов Чертси. Сначала они казались маленькими фигурками в колпаках, и двигались как будто на колесах с быстротой птиц.

Они поспешно шагали к реке. Сбоку наискось к нам приближался пятый. Их броня блестела на солнце, когда они направились к батареям, и при приближении размеры их увеличивались. Самый крайний и самый дальний из них слева поднял высоко в воздухе какой-то большой ящик, и ужасный призрачный тепловой луч, который я уже видел в ночь на субботу, скользнул к Чертси и поразил город.

При виде этих странных быстроходных чудовищ толпа на берегу реки оцепенела от ужаса. Ни возгласов, ни криков – мертвое молчание. Потом бурный рокот и топот ног – шлепанье по воде. Какой-то человек, слишком перепуганный, чтобы сбросить сумку с плеча, повернулся и углом своей ноши так сильно ударил меня, что я пошатнулся. Какая-то женщина уцепилась за меня и бежала сзади. Я тоже побежал вместе со всеми, хотя и не потерял способности мыслить. Я думал об ужасном тепловом луче. Нырнул в воду. Самое лучшее!

– Ныряйте! – тщетно кричал я.

Я обернулся вперед и бросился навстречу приближавшемуся марсианину, прямо вниз по песчаному отлогому берегу в воду. Некоторые последовали моему примеру. Какая-то лодка с пассажирами опрокинулась. Камни под моими ногами были скользкие от тины, а река так мелка, что я пробежал около двадцати футов, и вода доходила мне едва до пояса.

Когда марсианин показался у меня над головой ярдах в двухстах, я быстро нырнул. В ушах у меня, как удары грома, раздавался плеск людей, прыгавших с лодок.

Многие торопливо высаживалась, выбирались на берег по обеим сторонам реки.

Но марсианин обращал не больше внимания на людей, чем человек на беготню снующих муравьев в муравейнике, на который он наступил ногой. Когда, полузадохшийся, я поднял голову над водой, колпак марсианина был обращен к батареям, которые все еще обстреливали реку. Приближаясь, он держал что-то наготове, очевидно, генератор теплового луча.

В следующее мгновение он был уже на берегу и шагнул на середину реки. Колени его передних ног упирались о противоположный берег. Еще мгновение – и он выпрямился во весь рост у Шеппертона. Вслед за тем шесть орудий – никто не знал о них на правом берегу, так как они были скрыты за окраиной – дали залп. От сильного сотрясения сердце мое учащенно забилось. Чудовище уже поднимало камеру теплового луча, когда первый снаряд разорвался в шести ярдах над его колпаком.

Я вскрикнул от удивления. Я забыл про остальных четырех марсиан – все мое внимание было отвлечено происходившим. Почти одновременно с первым два других снаряда взорвались вблизи в воздухе, колпак наклонился, но не успел увернуться от четвертого снаряда.

Снаряд ударил прямо в лицо марсианину. Колпак треснул и разлетелся кусками красного мяса и сверкающего металла.

– Ловко! – не то вскрикнул, не то взвизгнул я.

В ответ послышались крики людей, стоявших в воде недалеко от меня. От восторга я готов был выскочить из воды.

Обезглавленный колосс пошатнулся, как пьяный гигант, но не упал, сохранив каким-то чудом равновесие. Никем не управляемый, с высоко поднятой камерой, испускавшей тепловой луч, он быстро, но нетвердо зашагал по Шеппертону. Его живой мозг под колпаком был разорван на куски, и чудовище стало теперь слепой сложной машиной. Оно шагало, никем не управляемое, по прямой линии и вдруг натолкнулось на колокольню шеппертонской церкви, раздробив ее, точно тараном, отшатнулось, затрепетало и с грохотом рухнуло в реку.

Раздался взрыв, и целый смерч воды, пара, грязи и обломков металла взлетел высоко к небу. Камера теплового луча погрузилась в воду, и вода стала превращаться в пар. В следующий момент огромная волна, вроде морского прибоя, горячая почти до обжигания, покатилась по берегу вверх против течения. Я видел, как люди барахтались и старались выбраться на берег, и слышал их крики и вопли, заглушенные кипением воды после падения марсианина.

Не обращая внимания на жар, позабыв про опасность, я поплыл по бурной реке, оттолкнув какого-то человека в черном, пока не добрался до поворота. С полдюжины пустых лодок беспомощно качались на волнах. Упавший марсианин лежал поперек реки дальше вниз по течению, почти весь под водой.

Густые облака пара поднимались над местом его падения, и среди их вихря и разглядел гигантские члены чудовища, бившегося в воде и выбрасывавшего в воздух фонтаны из грязи и пены. Щупальца размахивали и бились, как руки, и если бы не беспомощность и бесполезность этих движений, то можно было бы подумать, что какое-то раненое существо борется за жизнь среда волн. Масса какой-то красновато-коричневой жидкости струей била вверх из машины.

Мое внимание было отвлечено от этого зрелища ужасным ревом, напоминавшим рев паровой сирены. Какой-то человек, стоя по колени в воде недалеко от тропинки, по которой идут с бечевой, что-то кричал мне и на что-то указывал, но я не мог разобрать его слов. Оглянувшись, я увидел второго марсианина, приближавшегося огромными шагами от Чертси к берегу реки. Пушки из Шеппертона стреляли без всякого результата.

Я нырнул и поплыл, сдерживая дыхание, пока движение не превратилось в какую-то агонию. Вода бурлила и быстро нагревалась.

Когда на минуту я вынырнул, чтобы перевести дыхание, удалить упавшие на глаза волосы и набравшуюся под веки воду, то увидел, что кругом белыми клубами поднимался пар, скрывший марсианина. Шум был оглушительный. Затем я увидел серых колоссов, казавшихся сквозь туман еще более огромными. Они прошли мимо, и двое из них нагнулись над пенящимися и бьющимися останками своего товарища.

Третий и четвертый стояли возле в воде, один, ярдах в двухстах от меня, другой – дальше к Лелхэму. Генераторы теплового луча были высоко подняты, и лучи с шипением падали в разные стороны.

Воздух звенел от оглушительного хаоса звуков: пронзительный рев марсиан, грохот рушащихся домов, шипение охваченных пламенем деревьев, заборов, сараев, гул и треск огня. Густой черный дым поднимался вверх и смешивался с паром от реки. Прикосновение теплового луча, скользившего по Уэйбриджу, вызывало белые вспышки, за которыми следовала дымная пляска более темного пламени. Ближайшие дома все еще стояли нетронутыми, ожидая своей участи, сумрачные, бледные на огненном, зыбком фоне.

С минуту я стоял по грудь в почти кипящей воде, растерянный, не надеясь спастись. Сквозь пар я видел, как из реки выползали по камышу на берег люди, точно лягушки, прыгающие по траве при приближении человека, и разбегались в ужасе в разные стороны.

Вдруг белые вспышки теплового луча стали приближаться ко мне. Дома рушились при его прикосновении и охватывались пламенем; деревья с шумом обращались в огненные столбы. Он скользил вверх и вниз по береговой тропинке, сметая разбегавшихся людей, и наконец спустился до края воды, может быть, за пятьдесят ярдов от того места, где стоял я. Потом перенесся на другой берег, к Шеппертону, и вода под ним закипела и стала обращаться в пар. Я бросился к берегу.

В следующую минуту огромная волна, почти кипяток, обрушилась на меня сзади. Я закричал и, полуослепленный, обваренный, вне себя от боли, старался выбраться на берег из кипевшей воды. Поскользнись я – и все было бы кончено. Я упал беспомощно на глазах у марсиан на широкой песчаной открытой отмели, на месте слияния Уэя и Темзы. Я считал себя уже погибшим.

Помню, как во сне, марсианина, который прошел ярдах в двадцати от моей головы, увязая ногой в гравии, вытаскивая ее и поднимая; потом, после долгого промежутка, четыре марсианина пронесли останки своего товарища, выступая то отчетливо, то смутно сквозь пелену дыма, расползавшегося по реке и лугам. Потом я понял, что каким-то чудом спасся.

Глава XIII. Как я встретился с викарием

Показав свое превосходство над земной военной техникой, марсиане отступили к своей первоначальной позиции на Хорзеллской пустоши. Они торопились унести останки своего разорванного снарядом товарища и поэтому не обращали внимания на таких жалких беглецов, как я. Если бы они бросили его и двинулись дальше, то не встретили бы на своем пути никакого сопротивления, кроме нескольких батарей двенадцатифунтовых пушек, и, конечно, достигли бы Лондона гораздо раньше, чем поток беженцев. Их неожиданное появление было бы так же ужасно и губительно, как землетрясение, разрушившее сто лет назад Лиссабон.

Но им нечего было спешить. Из межпланетного пространства каждые двадцать четыре часа, принося им подкрепление, падал цилиндр за цилиндром. Военные и морские власти тоже приготовлялись с лихорадочной поспешностью, узнав на опыте силу врагов. Ежеминутно новое орудие ставилось на позицию; еще до наступления сумерек почти из каждого куста, из каждой пригородной дачи на холмистых склонах близ Кингстона и Ричмонда торчало черное пушечное дуло. На всем обугленном и опустошенном пространстве в двадцать квадратных миль вокруг лагеря марсиан на Хорзеллской пустоши, среди пепелищ и развалин, под черными и обгорелыми остатками сосновых лесов, были устроены наблюдательные пункты, которые должны были тотчас же предупредить артиллерию о приближении марсиан. Но марсиане поняли маневры нашей артиллерии и опасность близости людей: всякий, кто пытался подойти к одному из цилиндров ближе, чем на милю, расплачивался за это своей жизнью.

Кажется, что гиганты потратили все утро на переноску груза второго и третьего цилиндров – второй упал у Адлстона, третий у Пирфорда – к своей яме на Хорзеллской пустоши. Над почерневшим вереском и разрушенными строениями стоял на часах один марсианин. Остальные же сошли со своих боевых машин в яму. Они работали до поздней ночи, и из ямы вырывались вспышки густого зеленого дыма, который был виден с холмов Мерроу и даже, как говорят, из Бэнстеда и Эпсома.

Пока марсиане позади меня готовились к новой вылазке, а впереди человечество собиралось дать им отпор, я с большим трудом и мучениями пробирался к Лондону от пожарища Уэйбриджа.

Увидев плывущую вниз по течению брошенную лодку, я сбросил большую часть своего промокшего платья, поплыл за ней, поймал ее и спасся таким образом от гибели. Вёсел не было. Я подгребал, насколько мог, обожженными руками, вниз по течению к Холлифорду и Уолтону, подвигаясь очень медленно и боязливо оглядываясь назад. Я предпочел водный путь, так как на воде легче было спастись в случае встречи с гигантами.

Пар от падения марсианина клубился вниз по реке, почти на протяжении мили оба берега были скрыты. Раз, впрочем, я различил несколько черных фигур, спешивших через луга от Уэйбриджа. Холлифорд казался вымершим, несколько домов у берега горело. Странно было видеть спокойное и безлюдное селение под знойным голубым небом с взлетающими языками пламени и клубящимся дымом. Первый раз видел я пожар без толпы. Сухой камыш на отмели тоже дымился и горел, и огонь медленно подбирался к сенокосу.

Долго я плыл по течению, измученный и усталый от всех этих ужасов. Даже на воде было очень жарко. Однако страх был сильнее, и я снова стал грести руками. Солнце жгло мою обнаженную спину. Наконец, когда за поворотом показался уолтонский мост, лихорадка и слабость преодолели страх, и я причалил к отмели Мидлсекса и растянулся в изнеможении на траве. Было около четырех или пяти часов. Потом я встал, прошел с полмили, никого не встретив, и снова улегся под тенью забора. Меня томила жажда, и я сожалел, что не напился на реке.

Любопытно, что я злился на свою жену. Меня раздражало, что я должен был добраться до Летерхэда.

Я не помню уже, как встретился с викарием. Вероятно, я задремал. Я увидел, что он сидит рядом со мной, в выпачканной сажей рубашке, закинув вверх гладко выбритое лицо, и смотрит на легкие облачка, пробегавшие по небу. Небо было, как говорится, покрыто барашками, рядами легких перистых облаков, чуть окрашенных отблеском летнего заката.

Я привстал, и он обернулся ко мне.

– Нет ли у вас воды? – спросил я сразу.

Он покачал головой.

– Вы целый час все спрашивали воду, – сказал он.

Мы молча с минуту рассматривали друг друга. Вероятно, я показался ему странным: почти голый (на мне были только промокшие насквозь брюки и носки), красный от ожога, с лицом и шеей, черными от дыма. Он же казался совсем расслабленным, нижняя челюсть отвисла, а волосы спустились льняными завитками на низкий лоб. Большие светло-голубые глаза смотрели грустно. Он говорил отрывисто, смотря куда-то в пространство.

– Что такое происходит? – спросил он. – Что значит все это?

Я смотрел на него.

Он протянул белую тонкую руку и заговорил жалобно:

– Зачем все это допущено? Чем же мы согрешили? Я кончил утреннюю службу и прогуливался по дороге, чтобы освежиться и приготовиться к проповеди, – и вдруг огонь, землетрясение, смерть! Содом и Гоморра! Все труды пропали… Кто такие эти марсиане?

– А кто мы сами? – ответил я, откашливаясь.

Он обхватил свои колени и снова повернулся ко мне. С полминуты он смотрел молча.

– Я прогуливался по дороге, чтобы освежиться, – сказал он. – И вдруг огонь, землетрясение, смерть!

Он снова замолчал. Подбородок его почти касался колен. Потом опять заговорил, размахивая рукой.

– Все труды… все воскресные школы… Что мы сделали? Что сделал Уэйбридж? Все исчезло, все разрушено. Церковь! Мы только три года тому назад ее перестроили – она исчезла, стерта с лица земли! Почему?

Новая пауза. И снова он заговорил, как помешанный.

– Дым от ее пожарища будет вечно подниматься к небесам! – воскликнул он.

Его глаза блестели, костлявым пальцем он указывал на Уэйбридж. Я начал догадываться, что передо мной душевнобольной. Ужасная трагедия, свидетелем которой он был – очевидно, он спасся бегством из Уэйбриджа, – довела его до сумасшествия.

– Далеко отсюда до Сэнбюри? – спросил я деловым тоном.

– Что же нам делать? – спросил он. – Неужели эти исчадия повсюду? Неужели Земля отдана им во власть?

– Далеко отсюда до Сэнбюри?

– А ведь только сегодня утром я служил раннюю обедню…

– Обстоятельства переменились, – сказал я спокойно. – Не отчаивайтесь. Есть еще надежда…

– Надежда?!

– Да, надежда, несмотря на все это разрушение.

Я стал излагать ему мой взгляд на наше положение. Он сначала слушал с интересом, но скоро впал в прежнее безразличие и отвернулся, его взор снова стал блуждающим.

– Это начало конца, – прервал он меня. – Конец! День Страшного суда!

Я старался его разубедить и встал, положив ему руку на плечо.

– Будьте мужчиной, – сказал я, – вы просто потеряли голову. Хороша вера, если она не может устоять перед несчастьем! Подумайте, сколько раз в истории человечества были землетрясения, потопы, войны и вулканы. Почему Бог должен был сделать исключение для Уэйбриджа? Ведь он не агент страхового общества.

Он молча слушал.

– Но как нам спастись? – вдруг спросил он. – Они неуязвимы, они безжалостны…

– Ни то ни другое, может быть, – ответил я. – И чем могущественнее они, тем разумнее и осторожнее должны быть мы. Я сам видел, как один из них был убит три часа тому назад.

– Убит! – воскликнул он, взглянув на меня. – Разве может быть убит вестник Божий?

– Я сам видел, – продолжал я. – Мы с вами попали как раз в самую свалку, только и всего.

– Что это за мигание в небе? – вдруг спросил он.

Я объяснил ему, что это сигналы гелиографа. Это люди стараются нам помочь.

Мы находимся как раз посередине. Пока все спокойно. Это мигание в небе возвещает о приближающейся грозе. Вот там марсиане, а в стороне Лондона, там, за холмами около Ричмонда и Кингстона, под прикрытием зелени устроены траншеи и поставлены орудия. Марсиане пойдут по этой дороге…

Я не успел кончить, как он вскочил и остановил меня жестом.

– Слушайте! – сказал он.

Из-за низких холмов за рекой доносился глухой гул отдаленной орудийной пальбы и какой-то далекий странный крик. Потом все стихло. Майский жук, жужжа, перелетел через забор мимо нас. Высоко на западе, над дымом Уэйбриджа и Шеппертона, в ослепительном закате поблескивал бледный нарождающийся месяц.

– Нам лучше пойти по этой тропинке к северу, – сказал я.

Глава XIV. В Лондоне

Мой младший брат находился в Лондоне в то время, когда в Уокинге упал цилиндр. Он был студентом медиком и готовился к предстоящему экзамену. Он тоже ничего не слыхал о прибытии марсиан до субботы. Утренние субботние газеты в дополнение к длинным специальным статьям о Марсе, о жизни на нем и так далее напечатали короткое, довольно туманное сообщение о том, что марсиане, напуганные приближением толпы, убили несколько человек при помощи какой-то скорострельной пушки. Телеграмма заканчивалась словами: «Марсиане, несмотря на свой ужасный вид, не вылезали из ямы, куда они упали, и, очевидно, не в состоянии сделать это. Вероятная причина этого – большая сила земного притяжения». Передовицы особенно напирали на этот последний пункт и успокаивали публику.

Конечно, все студенты, подготовлявшиеся к экзамену по биологии в университете, куда отправился в тот день и мой брат, очень заинтересовались сообщением, но на улицах не замечалось никакого особенного оживления.

Вечерние газеты вышли с сенсационными заголовками, но сообщали только о движении войск к пустоши и о пожаре сосновых лесов между Уокингом и Уэйбриджем. В восемь часов «Сент-Джеймс газетт» в экстренном выпуске кратко сообщила о порче телеграфа. Предполагали, что линия повреждена упавшими от пожара соснами. В эту ночь ничего не было известно о сражении. Это была та ночь, когда я ездил в Летерхэд и обратно.

Мой брат не беспокоился о нас, так как знал из газет, что цилиндр находится по крайней мере в двух милях от моего дома. Он собирался поехать вечером ко мне, чтобы, как он говорил, посмотреть на чудовищ, пока их не уничтожили. Он телеграфировал мне около четырех часов, а вечером был на каком-то концерте. Телеграмму я так и не получил.

В Лондоне в ночь на воскресенье также разразилась гроза, и брат мой доехал до станции Ватерлоо на извозчике. На платформе, откуда обыкновенно отходит двенадцатичасовой поезд, он узнал, прождав некоторое время, что в эту ночь поезда почему-то не доходят до Уокинга. Почему – он так и не мог добиться, толком об этом не знала даже железнодорожная администрация. На станции не заметно было никакого волнения, администрация предполагала, что произошло крушение между Байфлитом и узловой станцией Уокинга. Вечерние поезда, шедшие обычно через Уокинг, направлялись через Виргиния-Уотер или Холлифорд. Много хлопот железнодорожной администрации доставила перемена маршрута экскурсии Саутгемптонского и Портсмутского воскресного союза. Какой-то репортер вечерней газеты, приняв брата по ошибке за начальника движения, на которого брат немного походил, хотел получить у него интервью.

Почти никто, не исключая и железнодорожников, не ставил крушение в связь с марсианами.

Я потом читал в какой-то газете, что будто бы еще утром в воскресенье «весь Лондон был наэлектризован сообщениями из Уокинга». В действительности ничего подобного не было. Большинство обитателей Лондона впервые услышали о марсианах только в понедельник, утром, когда разразилась паника. Даже те, кто читал газеты, не сразу понял составленное наспех сообщение. Большинство же лондонцев вообще не читают воскресных газет.

Кроме того, лондонцы так уверены в своей личной безопасности, а сенсационные утки так обычны в газетах, что никто не был особенно обеспокоен следующим сообщением:

«Вчера вечером, около семи часов, марсиане вышли из цилиндра и, двигаясь под броней из металлических щитов, совершенно разрушили станцию Уокинг и расположенные поблизости от нее дома и уничтожили целый батальон Кардиганского полка. Подробности неизвестны. Пулеметы Максима оказались совершенно бессильными против их брони; полевые пушки приведены были ими в негодность. Летучие отряды гусар спешно направлены в Чертси. Марсиане, по-видимому, медленно продвигаются к Чертси или Виндзору. В Западном Суррее всеобщее беспокойство. Возводятся земляные укрепления, чтобы преградить доступ к Лондону».

Это было напечатано в «Санди сан», а «Рефери» написал, что это походило на разбежавшийся зверинец.

Никто в Лондоне не знал, что такое эти бронированные марсиане; почему-то упорно держалось мнение, что чудовища очень неповоротливы: «ползают», «с трудом волочатся» – вот выражения, которые встречаются почти во всех первых сообщениях. Воскресные газеты печатали экстренные выпуски, даже когда не было никаких новостей. Ни одна из телеграмм не составлялась очевидцами сообщений. Только вечером газеты получили правительственное сообщение, что население Уолтона, Уэйбриджа и всего округа эвакуируется в Лондон.

Утром брат зашел в церковь Приюта, все еще ничего не зная о том, что случилось прошлой ночью. Там он услышал разговоры о каком-то вторжении и специальную молитву о мире. При выходе он купил номер «Рефери». Взволнованный новостями, он отправился на станцию Ватерлоо узнать, восстановлено ли железнодорожное движение. Омнибусы, экипажи, велосипедисты, масса разодетой публики. Никто особенно не был взволнован неожиданными новостями, о которых кричали газетчики. Люди интересовались, даже беспокоились, но не о себе, а о местных жителях. На вокзале он в первый раз услышал, что на Виндзор и Чертси поезда не ходят. Носильщики сказали ему, что со станций Байфлита и Чертси было получено утром несколько важных телеграмм, но что теперь телеграф почему-то не работает. Брат не мог добиться от них более точных подробностей. «Около Уэйбриджа идет бой» – вот все, что они знали.

Движение поездов нарушилось. На станции стояла толпа ожидавших приезда родных и знакомых с юго-запада. Какой-то седой старый джентльмен вслух ругал Юго-Западную компанию.

– Ее нужно подтянуть! – ворчал он.

Пришли один или два поезда из Ричмонда, Путни и Кингстона с лондонскими жителями, выехавшими на праздник покататься на лодках. Они рассказывали, что шлюзы заперты и в воздухе чувствуется паника.

Мой брат разговорился с каким-то человеком в бело-голубом спортивном костюме.

– Множество народа едет к Кингстон на повозках, на телегах, на чем попало, с сундуками, со всем скарбом, – рассказывал тот. – Едут из Молси, Уэйбриджа и Уолтона и говорят, что около Чертси слышен гул орудий, канонада и что кавалеристы велели им поскорее выбираться, потому что приближаются марсиане. Мы слышали стрельбу из орудий у станции Хэмптон-Корт, но мы думали, что это гром. Что значит вся эта чертовщина? Ведь марсиане не могут вылезти из своей ямы! Не так ли?

Мой брат на это не мог ничего ответить.

Немного спустя он заметил, что какое-то смутное беспокойство передалось и пассажирам подземной железной дороги: воскресные экскурсанты начали почему-то раньше времени возвращаться из всех юго-западных дачных местностей – из Бэрнса, Уимблдона, Ричмонд-парка, Кью и других. Но никто не мог сообщить ничего, кроме смутных слухов. Все пассажиры на главной конечной станции, казалось, были не в духе.

Около пяти часов собравшаяся на станции публика была очень удивлена открытием движения между Юго-Западной и Юго-Восточной линиями, обычно закрытым, а также платформами с тяжелыми орудиями и воинскими поездами. Это были орудия из Вулвича и Чэртхема для прикрытия Кингстона. Публика шутила с солдатами: «Вас там съедят!» – «Ничего, мы укротители зверей», и так далее. Вскоре на станцию явился отряд полицейских и стал очищать платформы от публики. Мой брат вышел на улицу.

Церковные колокола звонили к вечерне, и группа девушек Армии спасения шла с пением по Ватерлоо-роуд. На мосту толпа зевак смотрела на странную коричневую пену, клочьями плывшую вниз по течению. Солнце садилось, колокольня и здание парламента четко вырисовывались на фоне самого спокойного неба, какое только можно себе представить, – золотого, с грядой розовато-пурпурных облаков. Говорили, что видели проплывшего утопленника. Один из публики – он назвал себя резервистом – сообщил моему брату, что на западе он заметил сигналы гелиографа.

На Веллингтон-стрит брат встретил двух бойких газетчиков, которые только что выбежали с Флит-стрит с еще сырыми газетами, испещренными ошеломляющими заголовками.

– Ужасная катастрофа! – выкрикивали они наперебой по Веллингтон-стрит. – Бой под Уэйбриджем! Подробное описание! Отпор марсианам! Лондон в опасности!

Брат дал три пенса за номер газеты.

Только теперь он понял, как ужасны и опасны эти чудовища. Он узнал, что это не просто кучка маленьких, неповоротливых созданий, что это разумные существа, управляющие гигантскими механизмами, что они могут быстро передвигаться и уничтожать все и что против них бессильны самые дальнобойные пушки.

Их описывали в виде «громадных паукообразных машин, почти сто футов вышиной, способных передвигаться со скоростью экспресса и выбрасывать какой-то интенсивный тепловой луч». Замаскированные батареи, главным образом полевых орудий, были расставлены около Хорзеллской пустоши и Уокинга по дороге к Лондону. Видели, как пять машин двигались к Темзе; одна из них благодаря счастливой случайности была уничтожена. Обычно все снаряды не достигали цели, и батареи мгновенно истреблялись тепловым лучом. Упоминалось также о тяжелых потерях в войсках, но вообще сообщения были составлены в оптимистическом духе.

Марсиане все же отбиты. Оказалось, что они уязвимы. Они отступили к треугольнику, образованному тремя упавшими около Уокинга цилиндрами. Разведчики с гелиографами их окружили. Быстро подвозятся пушки из Виндзора, Портсмута, Алдершота и Вулвича, даже с севера. Между прочим, из Вулвича доставлены дальнобойные девяностопятитонные орудия. Выставлено около ста шестидесяти пушек – главным образом для защиты Лондона. Никогда еще в Англии не производилась с такой быстротой и в таких обширных размерах концентрация военных сил.

Все последующие цилиндры будут впредь уничтожаться самыми сильными взрывчатыми веществами, которые уже изготовлены и рассылаются. Положение, несомненно, серьезное, по население не должно поддаваться панике. Конечно, марсиане чудовищно опасны, но ведь их всего около двадцати против миллионов людей.

Власти имели основание предположить, принимая во внимание величину цилиндров, что в каждом не более пяти марсиан. Всего, значит, их пятнадцать. Один из них уже уничтожен, может быть, даже и больше. Население будет предупреждено вовремя при приближении опасности, и будут приняты специальные меры для охраны жителей юго-западных предместий. Уверениями в безопасности Лондона и выражением твердой надежды, что правительство справится со всеми затруднениями, кончалось это квазиправительственное сообщение.

Все это было напечатано очень крупно на еще непросохшей бумаге, без всяких комментариев. Любопытно было смотреть, рассказывал брат, как безжалостно все остальное содержание газеты было скомкано и урезано, чтобы дать место этому сообщению.

На Веллингтон-стрит нарасхват раскупали экстренный выпуск, а на Стрэнде уже раздавались выкрики целой армии газетчиков, спешивших за первыми пионерами. Публика толпилась и толкалась в погоне за газетой. Сообщения, видимо, взволновали толпу, несмотря на ее прежнюю апатию. Ставни магазина географических карт на Стрэнде были раскрыты, и какой-то человек, одетый по-праздничному, в лимонно-желтых перчатках, стоял в витрине и поспешно прикреплял к стеклу карты Суррея.

Проходя по Стрэнду до Трафальгар-сквер с газетой в руке, брат встретил нескольких беглецов из Западного Суррея. Какой-то мужчина ехал в тележке, похожей на тележку зеленщиков, – на ней сидели его жена, два мальчика и был навален домашний скарб. Он ехал от Вестминстерского моста, а вслед за ним ехала фура для сена – на ней сидели пять или шесть человек, прилично одетых, с сундуками и узлами. Лица беженцев были испуганны, и они резко выделялись из празднично разодетых пассажиров омнибусов. Люди в элегантных костюмах смотрели на них с удивлением из кэбов. Они в нерешительности остановились у площади, потом повернули на восток по Стрэнду. За ними проехал какой-то человек в рабочей одежде на старинном трехколесном велосипеде с маленьким передним колесом. Он был весь перепачкан. Лицо его было бледно.

Мой брат повернул к Виктория-стрит и встретил новую толпу беженцев. У него мелькнула смутная мысль, что он, может быть, увидит меня. Он заметил многочисленных полисменов, которые регулировали движение. Некоторые из беженцев разговаривали с пассажирами омнибусов. Один уверял, что видел марсиан: «Паровики на ходулях, говорю вам, и шагают как люди». Большинство беженцев были взволнованы и возбуждены.

За Виктория-стрит рестораны были переполнены беженцами. На всех углах толпились кучками, читали газеты, возбужденно разговаривали или смотрели на этих необычных пришельцев. Беженцы все прибывали, и к вечеру, по словам брата, улицы походили на Хай-стрит в Эпсоме в день скачек. Мой брат обращался ко многим из беженцев, но они давали очень неопределенные ответы.

Никто не мог сообщить ничего нового относительно Уокинга. Только один какой-то человек уверял его, что Уокинг совершнно разрушен еще прошлой ночью.

– Я из Байфлита, – сказал он, – какой-то велосипедист проехал рано утром, заходя и каждый дом и советуя нам уходить оттуда. Потом пришли солдаты. Мы вышли посмотреть – на юге был виден дым, только дым, и никто не приходил по той дороге. Потом мы услыхали гул орудий у Чертси. Из Уэйбриджа повалил народ. Я запер свой дом и тоже ушел вслед за другими.

В толпе слышался ропот, ругали правительство за то, что оно оказалось неспособным справиться с марсианами.

Около восьми часов гул канонады был ясно слышен в южной части Лондона. Мой брат не мог слышать его из-за движения на главных улицах, но, проходя по более тихим улицам к реке, он тоже ясно расслышал гул.

Около восьми часов он шел от Вестминстера обратно к своей квартире у Риджент-парка. Он очень беспокоился обо мне и понял, насколько скверно положение. Как и я в ночь на субботу, он тоже заразился военным духом. Он думал о молчаливых ожидающих пушках, о таборах беженцев, старался представить себе «паровики на ходулях» сто футов вышиной.

На Оксфорд-стрит ему попались одна или две телеги с беженцами; на Мэрилбон-роуд – тоже несколько; но известие распространялось так медленно, что Риджент-стрит к Портленд-роуд были полны обычной воскресной гуляющей толпой, хотя кое-где собирались кучки и обсуждали последние события. В Риджент-парке, как обычно, под редкими газовыми фонарями попадались молчаливые парочки, которые прятались по укромным уголкам. Ночь была теплая и тихая, слегка душная; гул орудий доносился с перерывами; после полуночи на юге блеснуло что-то вроде молнии.

Брат читал и перечитывал газету, боясь, что со мной случилось какое-нибудь несчастье. Он не мог успокоиться и после ужина и снова пошел бесцельно бродить по городу. Потом вернулся и тщетно попытался заняться своими лекционными записями. Он лег спать после полуночи, но вскоре был пробужден от своих мрачных снов стуком дверных молотков, топаньем ног по мостовой, отдаленным барабанным боем и звоном колоколен. На потолке вспыхнули красные отблески. С минуту он лежал и не мог понять, что случилось. Наступил уже день, или все сошли с ума? Потом вскочил с постели и подбежал к окну.

Его комната помещалась в мезонине, и он, распахнув со звоном окно, услышал крики с обоих концов улицы. Из окон высовывались и перекликались заспанные неодетые люди.

– Они уже близко! – кричал полисмен, стуча в двери. – Марсиане приближаются! – И шел к следующей двери.

Изо всех церквей несся беспорядочный набат. Из казарм на Альбани-стрит слышались барабаны и трубы. Хлопали двери, в окнах домов на противоположной стороне вспыхивали желтые огни, точно иллюминация.

По улице пронеслась во весь опор закрытая карета; шум колес вырвался вдруг из-за угла, перешел в оглушительный грохот под окном и замер где-то вдали. Вслед за каретой пронеслись два кеба – авангард целой вереницы экипажей, мчавшихся к станции Чок-Фарм, где специальные поезда Северо-Западной дороги забирали пассажиров, вместо того чтобы спуститься к Юстону.

Долго мой брат смотрел из окна в тупом изумлении. Он видел, как полисмены перебегали от двери к двери, стуча молотком и выполняя какое-то приказание. Вдруг дверь сзади отворилась, и вошел жилец, занимавший комнату напротив. Он был в рубашке, брюках и туфлях, с болтающимися подтяжками, с взлохмаченными после сна волосами.

– Что за чертовщина? – спросил он. – Пожар? Что за дьявольская суматоха!

Оба они высунули головы из окна, стараясь разобрать, что кричали полисмены. Из боковых улиц повалил народ, останавливаясь кучками на углах.

– Что за чертовщина? – спросил сосед.

Мой брат что-то ответил ему и стал одеваться, подбегая с каждой принадлежностью туалета к окну, чтобы видеть то, что происходит на улицах. Откуда-то налетели газетчики, продававшие необычно рано вышедшие газеты и кричавшие во все горло:

– Лондон под угрозой удушения! Укрепления Кингстона и Ричмонда взяты! Ужасная бойня в долине Темзы!

Повсюду к квартирах нижнего этажа, в соседних домах, позади, в Парк-Террас, и в сотне других улиц этой части Мэрилбона, в районе Вестберн-парка и Сен-Панкраса; на западе и на севере – в Килбурне, Сент-Джонс-Вуде и Хэмпстеде; на востоке – в Шордиче, Хайбюри, Хаггерстоне и Хокстоне; на всем громадном протяжении Лондона, от Илинга до Истхэма, люди протирали глаза, отворяли окна, выглядывали на улицу, задавали бесцельные вопросы и поспешно одевались. Первое дыхание надвигавшейся грозы – страха – пронеслось по улицам. Это было началом паники. Лондон, спокойно уснувший в воскресенье ночью, проснулся рано утром в понедельник под угрозой смертельной опасности.

Не имея возможности разузнать из окна, что случилось, мой брат спустился вниз и вышел на улицу. Над крышами домов розовела заря. Толпа бегущих пешеходов и количество экипажей с каждой минутой все увеличивалось.

– Черный дым! – услышал он выкрики. – Черный дым!

Паника захватила всех. Стоя в нерешительности у порога, брат мой остановил газетчика и купил газету. Газетчик побежал дальше, продавая газеты на ходу по шиллингу – забавная смесь наживы и паники.

В газете брат прочел следующее катастрофическое донесение главнокомандующего:

«Марсиане рассеивают громадные клубы черного ядовитого дыма при помощи ракет. Они уничтожили наши батареи, разрушили Ричмонд, Кингстон и Уимблдон и медленно приближаются к Лондону, разрушая все на своем пути. Остановить их невозможно. От черного дыма нет иного спасения, кроме немедленного бегства».

Очень коротко, но и этого было достаточно. Все население огромного шестимиллионного города зашевелилось, растерялось, обратилось в бегство. Все устремились к северу.

– Черный дым! – слышались крики. – Огонь!

Колокола соседних церквей били набат. Какой-то неумело управляемый экипаж налетел среди криков на кучку людей, пивших из водопровода на улице. Бледно-желтый свет мелькал в окнах домов; у некоторых кэбов еще горели ночные фонари. А вверху разгоралась заря, холодная, ясная, спокойная.

Брат слышал, как бегали по комнатам и лестнице. Его хозяйка вышла, наскоро закутанная в пеньюар и шаль; за ней шел ее муж, что-то бормотавший.

Когда брат наконец понял, что происходит, он поспешно вернулся в свою комнату захватил все свои деньги – всего несколько десятков фунтов, – положил их в карман и снова вышел на улицу.

Глава XV. Что случилось в Суррее

Как раз в то время, когда викарий сидел и дико разговаривал со мной под плетнем на поле, около Холлифорда, а брат смотрел на поток беженцев, стремившийся по Вестминстерскому мосту, марсиане перешли в наступление.

Если можно верить сбивчивым рассказам, то большинство марсиан оставались до девяти часов вечера в яме Хорзеллской пустоши, занятые какой-то спешной работой, сопровождавшейся взрывами зеленого дыма.

Установлено, что трое из них вышли оттуда около восьми часов и, продвигаясь медленно и осторожно через Байфлит и Пирфорд к Рипли и Уэйбриджу, появились перед сторожевыми батареями на фоне освещенного закатом неба. Марсиане шли не колонной, а цепью, на расстоянии полутора миль один от другого. Они переговаривались каким-то ревом, похожим на вой сирены, издававшей то высокие, то низкие звуки.

Это рев и пальбу орудий из Рипли и Сент-Джордж-Хилла мы и слышали у Верхнего Холлифорда. Артиллеристы у Рипли – неопытные волонтеры, которых не следовало ставить на такую позицию, – дали один преждевременный безрезультатный залп и обратились в бегство верхом и пешком по опустевшему местечку. Марсианин спокойно перешагнул через орудия, не пустив даже теплового луча, остановился осторожно среди них, прошел по фронту и затем врасплох уничтожил батареи в Пэнсхилл-парке.

Артиллеристы Сент-Джордж-Хилла оказались более опытными и храбрыми: скрытые соснами от ближайшего к ним марсианина, они навели свои орудия тщательно, как на параде, и дали залп, когда марсианин находился на расстоянии около тысячи ярдов.

Снаряды рвались вокруг марсианина. Он сделал несколько шагов, пошатнулся и упал. Все закричали от радости. Артиллеристы снова зарядили орудия. Рухнувший марсианин издал продолжительный рев, и тотчас второй блестящий гигант, отвечая ему, показался над деревьями с юга. По-видимому, снарядом была разбита нога треножника. Весь второй залп пропал даром. Снаряды пролетели через марсианина и ударились в землю. Тотчас же два других марсианина подняли камеры теплового луча, направляя их на батарею. Все снаряды моментально взорвались, сосны загорелись, из прислуги, обратившейся в бегство, спаслись всего несколько человек.

Трое марсиан остановились и стали о чем-то совещаться. Разведчики, наблюдавшие за ними, донесли, что они стояли неподвижно около получаса. Опрокинутый марсианин неуклюже выполз из своего колпака – издали он походил на хлебный грибок – и занялся починкой своего треножника. К десяти он уже кончил, и его колпак снова показался над лесом.

Вскоре после девяти часов вечера к этим трем часовым присоединились четыре других марсианина, каждый с большой черной трубой. Такие же трубы были переданы и каждому из трех первых. После этого все семеро растянулись на разном расстоянии друг от друга по кривой линии между Сент-Джордж-Хиллом, Уэйбриджем и селением Сэнд на юго-западе от Рипли.

С холмов перед ними, как только они начали двигаться, взвились сигнальные ракеты, предупреждая батареи у Диттона и Эшера. В то же время четыре боевых машины, также снабженные трубами, переправились через реку и, чернея на фоне закатного неба, появились передо мной и викарием, когда мы, усталые и измученные, шли поспешно по дороге к северу от Холлифорда. Нам казалось, что они двигались над облаком, потому что молочный туман покрывал поля и поднимался до трети их высоты.

Викарий, увидев их, вскрикнул сдавленным голосом и пустился бежать. Зная, что бегство бесполезно, я свернул в сторону и пополз среди покрытого росой терновника и крапивы в широкую канаву на краю дороги. Викарий оглянулся, увидел, что я делаю, и побежал назад ко мне.

Два марсианина остановились – ближайший к нам стоял, обернувшись к Сэнбюри, второй вырисовывался серой массой под вечерней звездой в стороне Стэна. Рев марсиан прекратился, и каждый из них тихо занял свою позицию на длинной кривой линии, тянувшейся от цилиндров. Расстояние между концами этой дуги было около двенадцати миль. На разу еще со времени изобретения пороха сражение не начиналось среди такой тишины.

Из Рипли было видно то же, что и нам: марсиане одни возвышались среди ночного мрака, освещенные бледным месяцем, звездами, отблеском заката и красноватым заревом Сент-Джордж-Хилла и лесов Пэнсхилла.

Но против наступающих марсиан повсюду – у Стэна, Хаунслоу, Диттона, Эшера, Окхэма, за холмами и лесами, к югу от реки и за ровными сочными лугами к северу от нее, из-за деревьев и домов – были выставлены орудия. Сигнальные ракеты взвивались и рассыпались искрами во мраке. Батареи лихорадочно готовились к бою. Марсианам стоило только войти в сферу обстрела, и все эти неподвижные силуэты людей, все эти пушки, поблескивавшие в ранних сумерках, были бы охвачены боевой горячкой.

Без сомнения, так же, как и я, тысячи этих бодрствующих людей думали о том, понимают ли нас марсиане. Поняли ли они, что нас миллионы и что мы организованы, дисциплинированы и действуем согласованно? Или для них наши выстрелы, неожиданные удары наших снарядов, наша упорная осада их укреплений то же самое, что для нас яростное нападение потревоженного пчелиного улья? Или они так самонадеянны, что хотят нас всех уничтожить? (В это время еще никто не знал, чем питаются марсиане.) Сотни таких вопросов приходили мне в голову, пока я наблюдал за стоявшим на страже марсианином. Вместе с тем я думал о том, готов ли Лондон к их встрече. Вырыты ли ямы-западни? Удастся ли их заманить в ловушку к пороховым заводам в Хаунслоу? Хватит ли у лондонцев смелости и мужества превратить в пылающую Москву огромный город?

Наконец после бесконечного ожидания из-за плетней по земле отдался гул отдаленного орудийного выстрела. Второй, несколько ближе, третий… Марсианин невдалеке от нас поднял высоко свою трубу и выстрелил из нее, как из пушки, с таким грохотом, что дрогнула земля. Марсианин у Стэна последовал его примеру. При этом не было ни дыма, ни пламени – только сильный детонирующий гул.

Я был так поражен этими раскатами, следовавшими один за другим, что совсем забыл о безопасности, о своих обожженных руках и полез на забор посмотреть, что происходит у Сэнбюри. Раздался второй выстрел, и высоко надо мной какой-то снаряд пролетел к Хаунслоу. Я ожидал увидеть или дым, или огонь, или какой-нибудь иной признак его разрушительного действия, но увидел только темно-голубое небо с одинокой звездой и белый туман, стлавшийся по земле. Ни вспышки, ни взрыва – все тихо. Прошла всего одна минута.

– Что случилось? – спросил викарий.

– Ничего не видно, – ответил я.

Летучая мышь пролетела и скрылась. Издали донесся и замер какой-то крик. Я взглянул на марсианина – он быстро и плавно скользил теперь к востоку вдоль берега реки. Я ждал, что вот-вот на него направят огонь какой-нибудь скрытой батарея. Но спокойствие ночи ничем не нарушалось. Фигура марсианина уменьшилась, и скоро его поглотили туман и ночная темнота. Побуждаемые любопытством, мы влезли выше. У Сэнбюри, заслоняя даль, виднелось какое-то темное пятно, как будто только что насыпанный конический холм. Дальше, за рекой, мы заметили второе такое же возвышение. Эти похожие на холмы груды на наших глазах уменьшались и расползались.

Взглянув на север, я и там увидал холмик черного дыма.

Все было необычайно тихо. Только далеко на юго-востоке перекликались марсиане. Воздух снова дрогнул от отдаленного грохота их орудий, но земная артиллерия не отвечала.

В то время мы не могли понять, что происходит. Позже я узнал, что значили эти зловещие расползавшиеся в темноте черные кучи. Каждый марсианин со своей позиции, на упомянутой мной громадной дуге, выпускал по сигналу из похожей на пушку трубы снаряды вроде жестянки на каждый холм, лесок, дом – на все, что могло служить прикрытием для наших орудий. Некоторые марсиане выпустили по одному заряду, другие по два; так, например, тот, которого мы видели у Рипли, говорят, выпустил не меньше пяти. Ударившись о землю, снаряды беззвучно рвались и выпускали клуб тяжелого, черного дыма, который, извиваясь кольцами, взлетал вверх большим черным облаком. Газовый холм оседал и медленно расстилался по окрестностям.

Он был тяжел, этот газ, тяжелее самого густого дыма. После взрыва он оседал на землю и заливал ее точно жидкость, стекая с холмов и устремляясь в долины, в углубления, к уровню реки, подобно тому как стекает углекислота при выходе из вулканических трещин. При соединении газа с водой происходила какая-то химическая реакция, и поверхность тотчас же покрывалась пыльной накипью, которая очень медленно осаждалась. Эта накипь совершенно не растворялась, поэтому, несмотря на ядовитость газа, воду по удалении из нее осадка можно было пить без всякого вреда для здоровья. Этот газ не диффундировал, как всякий другой газ. Он висел над ровными местами, стекал по склонам, не рассеивался от ветра, очень медленно смешивался с туманом и влагой и оседал на землю в виде пыли. Мы до сих пор ничего не знаем о составе этого газа; известно только, что в состав его входил какой-то новый элемент, дававший четыре линии в голубой части спектра.

Взлетев, черный газ оседал и прилегал так плотно к почве, прежде чем превратиться в пыль, что на высоте пятидесяти футов в воздухе, на крышах, в верхних этажах высоких домов, на высоких деревьях можно было спастись от него. Это подтвердилось в ту же ночь в Стрит-Кобхэме и Диттоне.

Один человек, спасшийся в Стрит-Кобхэме, передавал странные подробности о кольцевом потоке этого газа. Он смотрел вниз с церковной колокольни и видел, как дома селения выступали из черного газа, точно призраки. Он просидел там полтора дня, несмотря на усталость, голод и жару. Земля под голубым небом, обрамленная отдаленной возвышенностью, казалась покрытой черным бархатом с торчавшими кое-где в лучах солнца красными крышами и зелеными вершинами деревьев; кусты, ворота, амбары и стены домов казались подернутыми черным налетом.

В Стрит-Кобхэме черный газ не был рассеян, а осел на землю. Вообще же марсиане, использовав газ, очищали воздух, направляя на газ струю пара.

То же сделали они и с облаками газа недалеко от нас; мы видели это при свете звезд из окна брошенного дома в Верхнем Холлифорде, куда мы вернулись. Мы видели, как прожекторы скользили по Ричмонд-Хиллу и Кингстон-Хиллу. Около одиннадцати часов стекла в окнах задрожали, и мы услыхали раскаты тяжелых осадных орудий, поставленных там на позицию. С четверть часа с перерывами продолжалась стрельба наудачу по невидимым марсианам у Хэмптона и Диттона, потом бледные лучи электрического света погасли и сменились большим красным заревом.

Затем упал четвертый цилиндр – яркий зеленый метеорит – в Бэши-парк, как я потом узнал. Еще раньше гула орудий у Ричмонда и Кингстона послышалась откуда-то с юго-запада беспорядочная канонада; вероятно, орудия стреляли наугад, пока черный газ не покрыл артиллеристов.

Марсиане действовали методично, как люди, которые выкуривают гнездо ос, и разливали этот удушающий газ по окрестностям Лондона. Концы полумесяца медленно расходились, пока наконец марсиане не вытянулись в прямую линию от Хануэлла до Кумба и Молдена. Всю ночь приближались их смертоносные трубы. Ни разу после того, как марсианин был выбит с треножника у Сент-Джордж-Хилла, они не давали больше артиллерии случая попасть в них. Туда, где можно было скрыть пушки, они выбрасывали баллон с черным газом, а там, где пушки стояли без прикрытия, выпускали тепловой луч.

В полночь горевшие по склонам Ричмонд-парка деревья и зарево на Кингстон-Хилле осветили облака черного газа, клубившегося по всей долине Темзы и простиравшегося до самого горизонта, где расхаживали два марсианина, направляя свистящие струи пара.

Марсиане в эту ночь берегли почему-то тепловой луч; может быть, потому, что у них был ограниченный запас материала для его производства, или потому, что они не хотели обращать страну в пустыню. Они пользовались им только в случае сопротивления или для устрашения и, конечно, очень успешно. В ночь на понедельник была последняя попытка остановить их наступление. После этого никто уж не осмеливался выступить против них – всякое сопротивление казалось безнадежным. Даже экипаж торпедных лодок и миноносок, поднявшихся вверх по Темзе со скорострельными пушками, отказался остаться на реке, взбунтовался и ушел в море. Единственным средством борьбы после этой ночи были закладка мин и устройство ловушек, но даже это делалось недостаточно энергично.

Можно только представить себе судьбу артиллеристов около Эшера, которые так напряженно ждали во мраке. Из них никто не остался в живых. Представьте себе ожидание настороженных офицеров, орудийную прислугу, приготовившуюся к залпу, сложенные у орудий снаряды, обозную прислугу с передками лафетов и лошадьми, кучку штатских зрителей, старающихся подойти возможно ближе, вечернюю тишину, палатки походного лазарета с обожженными и ранеными из Уэйбриджа. Затем глухой раскат выстрелов марсиан и уродливый снаряд, пролетевший над деревьями и домами и упавший в соседнем поле.

Можно представить себе то напряженное внимание, с каким люди следили за быстро развертывающимся кольцами и извивами надвигающегося черного облака, превращающего сумерки в тьму; непонятный и ужасный враг – газ, охватывающий свои жертвы; бегущие и падающие в панике люди и лошади, вопли ужаса, брошенные орудия, люди, столкнувшиеся на бегу и корчащиеся на земле, и расширяющийся черный конус газа. И вдруг ночь и смерть – и беззвучная газовая завеса над мертвецами.

Еще перед рассветов черный газ разлился по улицам Ричмонда. Дезорганизованное правительство сделало последнее усилие и сообщило населению Лондона, что необходимо очистить город.

Глава XVI. Исход из Лондона

Трудно представить себе ту бушующую волну страха, которая прокатилась по величайшему городу мира рано утром в понедельник, – ручей бегства, выросший скоро в поток, бурно пенившийся вокруг железнодорожных станций, превращающийся в бешеный водоворот у судов на Темзе и стремившийся по всем улицам к северу и востоку. К десяти часам паника захватила и полицию, к полудню – и железнодорожную администрацию: служащие теряли связь друг с другом, растворялись и уносились в потоке беженцев.

Все железнодорожные линии к северу от Темзы и жители юго-восточной части города на Кэннон-стрит были предупреждены еще в полночь в воскресенье; уже в два часа все поезда были переполнены, люди дрались из-за стоячих мест в вагонах. К трем часам поток беженцев залил даже Бишопсгейт-стрит. На расстоянии каких-нибудь двухсот ярдов от вокзала Ливерпуль-стрит раздавались револьверные выстрелы, происходила поножовщина, и полисмены, посланные регулировать движение, усталые и раздраженные, разбивали головы публике, которую они должны были охранять.

Скоро машинисты и кочегары начали отказываться возвращаться назад в Лондон; охваченные паникой, люди толпами устремлялись к северу от вокзалов по полотну железных дорог. В полдень у Барнса видели марсианина; облако медленно оседающего черного газа ползло по Темзе и равнине Ламбета, отрезав дорогу через мосты. Другое облако ползло по Илингу и окружило небольшую кучку уцелевших людей на Касл-Хилле, которые еще были живы, но не могли пройти.

После бесплодной попытки попасть на северо-западный поезд у Чок-Фарм – паровоз поезда с товарной платформы двинулся прямо на кричавшую толпу, и несколько дюжих молодцов едва сдержали публику, хотевшую размозжить машинисту голову о топку, – мой брат вышел на Чок-Фарм-роуд, перешел дорогу, лавируя среди роя мчавшихся экипажей, и, по счастью, оказался одним из первых при разгроме велосипедного магазина. Передняя шина велосипеда, который он захватил, лопнула, когда он вытаскивал машину через окно, но он тем не менее вскочил в седло и поехал, слегка поранив кисть руки в свалке. По крутому подъему Хаверсток-Хилла нельзя было проехать из-за трупов павших лошадей, и брат выехал на Белсайз-роуд. Он выбрался из охваченного паникой города и, повернув на Эджуер-роуд, к семи часам достиг Эджуера, голодный и усталый, но зато опередивший толпу беженцев. По пути он встречал людей, которые стояли и удивлялись. Его обогнали несколько велосипедистов, несколько всадников и два автомобиля. За милю от Эджуера покрышка лопнула, ехать дальше было невозможно. Он бросил велосипед у дороги и пешком отправился к селению. На главной улице магазины были открыты. Жители толпились на мостовой, стояли у дверей и окон и с удивлением смотрели на это необычайное шествие беженцев, которое только что начиналось. Брату удалось закусить в гостинице.

Он задержался в Эджуере, не зная, что ему делать. Поток беженцев все увеличивался. Многие, подобно моему брату, казалось, хотели остаться там. О марсианах ничего нового не сообщалось.

Дорога была полна беженцами, но еще свободна. Сначала было больше велосипедистов, потом появились быстро мчавшиеся автомобили, кебы, экипажи; пыль висела столбом по дороге у Сент-Албансу.

Вспомнив, очевидно, про своих друзей в Челмсфорде, брат решил свернуть в тихий переулок, тянувшийся к востоку. Он дошел до забора, обогнул его и направился по тропинке к северо-востоку. Он проходил мимо фермерских домиков и каких-то небольших местечек. Он видел нескольких беженцев.

У Хай-Барнета в заросшем травой переулке он встретился с двумя дамами, ставшими его спутницами. Он догнал их как раз вовремя, чтобы спасти.

Услыхав крики, он поспешно завернул за угол и увидел, как двое мужчин старались высадить женщин из фаэтона, в котором они ехали, тогда как третий удерживал под уздцы испуганного пони. Одна из дам, небольшого роста, в белом платье, кричала; другая же, стройная брюнетка, ударила хлыстом по лицу мужчину, схватившего ее за руку.

Мой брат поспешил им на помощь. Один из нападавших оставил даму и повернулся к нему. Брат, хороший боксер, видя по лицу противника, что драка неизбежна, кинулся к нему и одним ударом свалил его под колеса.

Тут было не до рыцарской вежливости, и брат, оглушив упавшего вторичным ударом, схватил за шиворот второго нападавшего, который держал за руку стройную брюнетку. Вдруг он услышал топот копыт, хлыст скользнул по его лицу, и третий противник нанес ему удар в переносицу. Мужчина, которого он держал за шиворот, бросился бежать по переулку в ту сторону, откуда подошел брат.

Оглушенный ударом, брат очутился лицом к лицу с человеком, который держал пони; он видел, как фаэтон удалялся по переулку, вихляя из стороны в сторону. Обе женщины обернулись назад. Рослый противник готовился нанести ему второй удар, но брат остановил его ударом в лицо. Потом, видя, что остался один, брат увернулся от удара и побежал по переулку вслед за фаэтоном, преследуемый своим противников и вторым нападавшим, который спешил ему на помощь.

Вдруг брат споткнулся и упал; его ближайший преследователь пробежал дальше с разбегу, и брат, вскочив на ноги, очутился лицом к лицу уже с двумя противниками. У него было мало шансов справиться с ними, но в это время стройная брюнетка остановила лошадь и поспешила к нему на помощь. Оказывается, у ней был револьвер, но он был спрятан под сиденьем, когда на нее и на ее спутницу напали. Она выстрелила на расстоянии шести ярдов, чуть не подав в брата. Менее храбрый из грабителей пустился наутек, а его товарищ последовал за ним, проклиная его трусость. Оба они остановились в конце переулка, около третьего нападавшего, лежавшего на земле без движения.

– Возьмите, – сказала стройная брюнетка, подавая брату свой револьвер.

– Идите скорее к фаэтону, – уговаривал ее мой брат, вытирая кровь с рассеченной губы.

Она молча повернулась. Оба они, запыхавшиеся, пошли назад туда, где женщина в белом платье старалась сдержать испуганного пони.

Грабители уже не пытались нападать. Обернувшись, брат увидел, что они уходят.

– Я сяду здесь, если можно, – сказал брат и взобрался на пустое переднее сиденье.

Брюнетка оглянулась через плечо.

– Дайте мне вожжи, – сказала она и ударила пони кнутом.

Через минуту трое нападавших скрылись за поворотом.

Таким образом совершенно неожиданно брат, запыхавшийся, с рассеченной губой, с опухшим подбородком и окровавленными пальцами, очутился в фаэтоне рядом с двумя женщинами.

Он узнал, что одна из них была женой, а другая младшей сестрой хирурга из Стэнмора, который вернулся домой рано утром от одного тяжелобольного в Пиннере, услыхав на одной из железнодорожных станций о приближении марсиан. Он поспешил домой, разбудил женщин – прислуга ушла от них за два дня перед тем, – уложил кое-какую провизию, сунул, к счастью для моего брата, свой револьвер под сиденье и сказал им, чтобы они ехали поскорей в Эджуер к поезду. Сам он остался оповестить соседей и обещал нагнать их около половины пятого утра. Теперь уже около девяти, но его все не было. Остановиться в Эджуере они не могли из-за массы беженцев и таким образом заехали в глухой переулок.

Все это они бессвязно рассказывали моему брату, пока не остановились на дороге к Нью-Барнету. Брат обещал не покидать их по крайней мере до тех пор, пока они не решат что предпринять, или пока их не догонит хирург. Брат уверял, что он отличный стрелок из револьвера, желая их успокоить, хотя стрелять он совсем не умел.

Они расположились: около дороги, и пони чувствовал себя счастливым около живой изгороди. Брат рассказал спутницам о своем бегстве из Лондона и сообщил им все, что слышал о марсианах. Солнце поднималось все выше, и скоро их оживленный разговор сменился неловким молчанием. По переулку прошли несколько беженцев. От них брат узнал кое-какие новости. Эти отрывистые ответы еще более подтвердили его впечатление о каком-то громадном бедствии, разразившемся над человечеством и о необходимости дальнейшего бегства. Он сообщил об этом своим спутницам.

– У нас есть деньги, – сказала стройная брюнетка и смутилась. Ее глаза встретились с глазами брата, и ее нерешительность прошла.

– У меня тоже есть деньги, – сказал брат.

Она сообщила, что у них имеется тридцать фунтов золотом и одна пятифунтовая кредитка и высказала предположение, что они смогут сесть в поезд в Сент-Албансе или Нью-Барнете. Брат думал, что попасть на поезд совершенно невозможно: он видел, с какой яростью поезда осаждались толпами лондонских жителей и предложил, со своей стороны, пробраться через Эссекс к Хариджу и там сесть на пароход.

Миссис Элфинстон – так звали даму в белом – не хотела слушать никаких доводов и хотела ждать своего Джорджа. Но ее золовка оказалась более рассудительной и в конце концов согласилась с моим братом. Они поехали к Барнету, намереваясь пересечь Большую Северную дорогу. Брат вел пони под уздцы, чтобы сберечь силы лошади.

Солнце поднималось, и день становился очень жарким; мелкий беловатый песок блестел, раскаляясь под ногами, так что они подвигались вперед очень медленно. Живая изгородь посерела от пыли. Когда они приблизились к Барнету, то услышали какой-то отдаленный гул.

Стало попадаться больше народу. Беженцы шли изнуренные, угрюмые, грязные, неохотно отвечая на расспросы. Какой-то человек во фраке прошел мимо них, смотря в землю; они слышали, как он разговаривал сам с собой, и, оглянувшись, увидели, что одной рукой он схватил себя за волосы, а другой наносил удары, по-видимому, врагу; после этого пароксизма бешенства он пошел дальше, ни разу не обернувшись.

Когда брат и его спутницы подъезжали к перекрестку дорог южнее Барнета, то увидели женщину налево от дороги, в поле, с ребенком в руках; двое детей шли за ней, а позади шел муж в грязной черной блузе, с толстой палкой в одной руке и с пледом в другой. Потом за углом улицы, откуда-то из-за дач, отделявших ее от проезжей дороги, выехала тележка, в которую был запряжен взмыленный черный пони. Бледный мальчик в широкополой серой от пыли шляпе правил – в тележке сидели три девушки, по виду работницы из Ист-Энда, и двое детей.

– Как проехать на Эджуер? – спросил напуганный мальчик.

Брат ответил, что надо свернуть налево, и мальчик хлестнул пони, даже не поблагодарив. Мой брат заметил, что дом перед ним и белый фасад террасы за дорогой позади дач окутаны голубоватой дымкой, точно мглой.

Миссис Элфинстон вдруг вскрикнула, увидев дымные красные языки огня над домами на фоне знойного голубого неба. Среди гула стали выделяться теперь голоса, грохот колес, скрип повозок и стук копыт. Улица круто поворачивала за пятьдесят ярдов от перекрестка.

– Боже мой! – вскрикнула миссис Элфинстоп. – Куда же вы едете?

Брат остановился.

Большая дорога представляла сплошной клокочущий людской поток, стремившийся в давке к северу. Облако белой пыли, блестящей в лучах солнца, поднималось над землей на высоту двадцати футов, окутывало все своей пеленой и не рассеивалось, так как ноги лошадей, пешеходов и колеса экипажей вздымали новые клубы.

– Дорогу! – слышались крики. – Дайте дорогу!

На перекрестке улицы и дороги казалось, будто въезжаешь в облако дыма; толпа гудела, как пламя, а пыль была горячей и едкой. Немного дальше горела дача, и клубы дыма стлались по дороге, увеличивая беспорядок.

Мимо прошли двое мужчин, потом какая-то женщина, перепачканная и заплаканная, с тяжелым узлом. Потерявшая хозяина собака покружилась, высунув язык, вокруг фаэтона, испуганная и жалкая, и убежала, когда брат цыкнул на нее.

Впереди вся дорога со стороны Лондона казалась сплошным клокочущим среди домов потоком грязных спешивших людей. Черная масса голов и тел делалась более отчетливой в своем напоре у угла, проносилась мимо и снова сливалась в сплошную массу под облаком пыли.

– Вперед, вперед! – раздавались крики. – Дорогу, дорогу!

Руки задних упирались в спины передних. Брат вел под уздцы пони. Подхваченный толпой, он медленно, шаг за шагом, продвигался по улице.

В Эджуере чувствовалось какое-то беспокойство, в Чок-Фарме – паника, но здесь происходило точно переселение народов. Трудно описать движение этой массы – это не походило даже на толпу. Фигуры появлялись из-за угла и удалялась, повернувшись спиной. По краям шли пешеходы, рискуя попасть под колеса экипажей, сталкивались, спотыкаясь о выбоины.

Повозки и экипажи тянулись вплотную друг за другом. Более быстрые и нетерпеливые иногда и в давке прорывались вперед, заставляя жаться к заборам и воротам вилл.

– Пропустите! – слышались крики. – Дорогу! Они идут!

В одной коляске стоял слепой старик в мундире Армии спасения, жестикулируя скрюченными пальцами и вскрикивая: «Вечность, вечность!» Он охрип и кричал так пронзительно, что брат слышал его долго спустя после того, как тот скрылся за поворотом в облаке пыли. Многие, сидевшие в экипажах, подхлестывали лошадей и переругивались; некоторые сидели неподвижно, жалкие, растерянные; другие кусали себе руки или лежали, растянувшись в повозках. Удила были покрыты пеной, а глаза лошадей налиты кровью.

Тут были кебы, коляски, фургоны от магазинов, повозки, даже почтовая карета, и телега для нечистот с надписью «Приход св. Панкратия», и платформа для перевозки досок, переполненная оборванцами, и повозка для перевозки пива с запачканными свежей кровью колесами.

– Дайте дорогу! – раздавались крики. – Дайте дорогу!

– Вечность! Вечность! – доносилось, как эхо, издалека.

Тут были суровые, угрюмые женщины, и хорошо одетые, и оборванные с плакавшими и спотыкавшимися детьми; их платье было запылено, усталые лица заплаканы. Со многими шли мужья, то беспомощные, то озлобленные и рассвирепевшие. Тут же прокладывали себе дорогу оборванцы в выцветших черных лохмотьях, зычно кричавшие и цинично ругавшиеся. Рядом со здоровыми рабочими, энергично пробиравшимися вперед, жались тщедушные люди, похожие по одежде на клерков и приказчиков; мой брат заметил раненого солдата, железнодорожных носильщиков и какого-то жалкого человека в ночной рубашке с наброшенным поверх пальто.

Но, несмотря на все свое разнообразие, толпа имела и нечто общее. Лица у всех были испуганные, измученные, чувствовалось. что всех гонит страх. Шум впереди на дороге, спор из-за места в повозке заставляли всю эту толпу ускорять шаг. Даже люди, до того испуганные, что у них подгибались колени, точно гальванизированные, на мгновение делались более энергичными. Жара и пыль истомили толпу, кожа пересыхала, губы чернели и трескались. Все хотели пить, все устали, все прихрамывали. И среди хаоса криков слышались споры, упреки, стоны изнеможения и усталости. У большинства голос был хриплый и слабый. И вся толпа выкрикивала, точно припев:

– Дорогу, дорогу! Марсиане идут!

Некоторые останавливались и отходили в сторону от потока. Переулок выходил на большую дорогу узким проходом – можно было принять его за продолжение лондонской дороги. Толпа оттесняла сюда более слабых; постояв здесь и отдохнув, они снова кидались в давку.

Посреди переулка лежал какой-то человек с обнаженной ногой, в окровавленных лохмотьях. Над ним наклонились двое. Счастливец – у него нашлись друзья!

Невысокий старичок с седыми солдатскими усами, в грязном черном сюртуке, выбрался, прихрамывая, из давки, сел, снял ботинок – носок был в крови, – вытряс мелкие камешки и снова надел. Девочка, лет восьми-девяти, бросилась к забору, неподалеку от брата, и расплакалась.

– Я не могу идти дальше… Я не могу идти дальше…

Мой брат, очнувшись точно от столбняка, стал ее утешать, поднял и отнес ее к мисс Элфинстон. Девочка притихла, как будто в испуге.

– Элен! – кричала жалобно какая-то женщина в толпе. – Элен!

Девочка вдруг вырвалась из рук брата с криком «мама!».

– Они идут, – сказал человек, ехавший верхом по переулку.

– Прочь с дороги, эй, вы! – кричал, привстав, какой-то кучер.

Мой брат увидел закрытую карету, которая сворачивала в переулок.

Толпа отхлынула, давя друг друга, чтобы не попасть под лошадь. Брат осадил пони ближе к забору, кучер проехал мимо него и остановился на повороте. Это была карета с дышлом для пары, но почему-то только с одной лошадью.

Брат заметил сквозь облако пыли, что двое мужчин подняли кого-то на белых носилках и осторожно положили на траву около забора. Один из них подбежал к брату.

– Есть тут где-нибудь вода? – спросил он. – Он почти умирает, он хочет пить… Это лорд Геррик.

– Лорд Геррик? – воскликнул брат. – Верховный судья?

– Где тут вода?

– Может быть, в одном из этих домов найдется кран, – сказал брат, – у нас нет воды, я боюсь оставить своих.

Человек побежал через толпу к воротам углового дома.

– Идите, идите! – кричали люди, напирая на него. – Они идут! Не задерживайте.

Брат заметил бородатого мужчину с орлиным профилем, с небольшим саквояжем в руке; саквояж раскрылся, и из него посыпались золотые соверены, со звоном падая на землю и катясь под ноги двигавшихся людей и лошадей. Бородатый мужчина остановился, тупо смотря на рассыпавшееся золото. Оглобля кеба ударила его в плечо, он пошатнулся, вскрикнул и отскочил в сторону, чуть не попав под колесо.

– Дорогу! – кричали ему. – Не останавливайтесь!

Как только кэб проехал, бородатый мужчина бросился снова, протянув руки к куче монет, и стал совать их пригоршнями в карманы. Вдруг над ним выросла лошадь. Он приподнялся, но тут же упал под копыта.

– Стойте! – закричал брат и, оттолкнув какую-то женщину с дороги, бросился, чтобы схватить лошадь под уздцы.

Но прежде чем брат успел сделать это, послышался крик, и сквозь клубы пыли он увидел, как колесо проехало по спине упавшего. Кучер хлестнул кнутом подбежавшего брата. Рев толпы оглушил его. Несчастный корчился в пыли среди золотых монет и не мог подняться, потому что колесо переехало ему позвоночник и его ноги были парализованы. Брат попытался остановить следующий экипаж. Какой-то человек на черной лошади вызвался помочь ему.

– Уберите его с дороги! – крикнул он.

Брат схватил за шиворот упавшего и стал одной рукой тащить его в сторону, но тот все силился подобрать монеты и злобно бил брата по руке пригоршней золота.

– Не останавливайтесь, проходите! – злобно кричали сзади. – Дорогу, дорогу!

Послышался треск, и дышло кареты ударилось о повозку, которую остановил человек на черной лошади.

Брат повернулся, и человек с золотыми монетами укусил его руку.

Произошло столкновение, черная лошадь рванулась в сторону, а лошадь с повозкой прошла мимо, чуть не задев копытом ногу брата. Он выпустил упавшего и отскочил в сторону. Он видел, как злоба сменилась ужасом на лице валявшегося на земле несчастного; через минуту он исчез в давке.

Брата оттеснили, и он с большим трудом пробрался назад в переулок.

Он видел, как мисс Элфинстон прикрыла глаза, и девочка с детским любопытством смотрела на пыльную черную кучу под колесами катившихся экипажей.

– Поедем назад! – крикнул брат и стал поворачивать пони. – Нам не пробраться через этот ад.

Они проехали около ста ярдов назад по переулку, пока яростная толпа не скрылась за поворотом. Проезжая мимо, брат увидал мертвенно-бледное, искаженное, лоснящееся от пота лицо умирающего лорда Геррика в канаве под забором. Обе женщины, содрогаясь, молча схватились за сиденье.

За поворотом брат остановился. Мисс Элфинстон была бледна; ее родственница была так потрясена, что забыла даже про своего Джорджа. Брат тоже был перепуган. Только отъехав от главной дороги, он понял, что необходимо опять попытаться проехать через нее. Он решительно повернулся к мисс Элфинстон.

– Мы должны проехать там, – сказал он и снова повернул пони.

Второй раз в этот день девушка высказала свое мужество.

Чтобы пробиться сквозь поток людей, брат бросился вперед и осадил лошадь какого-то кэба, пока мисс Элфинстон объезжала мимо. Экипаж зацепился колесом и обломал фаэтон. В следующую секунду их подхватил поток и понес вперед. Брат, с красными полосами на лице и руках от бича кучера, правившего кэбом, вскочил в фаэтон и взял вожжи.

– Цельтесь в человека позади, – сказал он, подавая револьвер миссис Элфинстон, – если он будет напирать слишком… Нет, цельтесь лучше в его лошадь.

Он попытался проехать по правому краю и переехать дорогу. Это оказалось невозможным – надо было двигаться по течению толпы. Вместе с толпой они миновали Чиппинг-Барнет и проехали почти милю от центра города, прежде чем им удалось пробиться на другую сторону дороги. Кругом были такие же шум и давка, но в городе и за городом дорога несколько раз разветвлялась, и толпа немного разрядилась.

Они направилась к востоку через Хэдли и здесь по обе стороны дороги и еще дальше в одном месте увидели толпу людей, которые пили прямо из реки и дрались из-за водопоя. Еще дальше, с холма близ Ист-Барнета, они видели, как вдали медленно, беспорядочно, без сигналов, друг за другом двигались два поезда. Не только вагоны, но даже тендеры с углем позади паровозов были облеплены народом. Масса народа шла пешком к северу по Главной Северной линии. Очевидно, поезда эти взяли пассажиров вне Лондона, потому что в то время из-за паники сесть в вагоны на центральных вокзалах было невозможно.

Здесь они остановились отдохнуть: все трое страшно устали после пережитых волнений. Они начали чувствовать первые приступы голода; ночь была холодная, но они боялись уснуть. Даже вечером мимо их стоянки проходили беженцы, убегающие от неведомой опасности и направляющиеся в ту сторону, откуда приехал брат.

Глава XVII. «Гремящий»

Если бы марсиане стремились только к разрушению, то они могли бы в тот же понедельник уничтожить все население Лондона, медленно растекавшееся по ближайшим графствам. Не только по дороге к Барнету, но и по дороге к Эджуеру и Уолтхэм-Эбби, и на восток к Саусенду и Шрусбери, и к югу от Темзы, к Дилу и Бродстерсу, стремилась такая же яростная толпа. Если бы в это июньское утро кто-нибудь, поднявшись на воздушном шаре в ослепительную синеву, взглянул на Лондон сверху, то все северные и восточные дороги, отделявшиеся от бесконечной сети улиц, показались бы ему усеянными черными точками беженцев, каждая точка – молекула человеческого страха и отчаяния. В конце предыдущей главы я передал рассказ моего брата о дороге к Чиппинг-Барнет, чтобы показать читателям, чем представлялся этот рой черных точек одному из беженцев. Ни разу еще в истории мира не двигалась и не страдала вместе такая масса людей. Легендарные полчища готов и гуннов, величайшие орды показались бы только каплей в этом потоке. Это было беспорядочное шествие, паническое стадное бегство, гигантское и ужасное, без всякого порядка, без определенной цели: шесть миллионов людей, безоружных, без запасов пищи, стремились куда-то очертя голову. Это было началом падения цивилизации, гибели человечества.

Прямо перед собой воздухоплаватель увидел бы сеть улиц, дома, церкви, скверы, перекрестки, сады, уже покинутые, точно огромную карту с чернеющими пятнами на юге. Над Илингом, Ричмондом, Уимблдоном словно какое-то чудовищное перо накапало чернильные кляксы на карту. Безостановочно, неуклонно каждое черное пятно ширилось и расстилалось, разветвляясь, останавливаясь перед подъемом и быстро переливаясь через возвышенность в какую-нибудь вновь открытую ложбину. Так расплывается чернильное пятно на промокательной бумаге.

Дальше, за голубыми холмами, поднимавшимися на юг от реки, расхаживали, поблескивая, марсиане, спокойно и обдуманно выпуская ядовитые облака газа. Затем они рассеивали газ струями пара и захватывали завоеванную страну. Они, очевидно, не собирались все уничтожать, только хотели вызвать деморализацию и сломить всякое сопротивление. Они взрывали пороховые склады, перерезали телеграфные провода и портили в разных местах полотно железных дорог. Они как бы подрезали человечеству подколенную жилу. Казалось, они не торопились расширить зону своих действий и прошли в этот день не дальше центра Лондона. Возможно, что значительное количество лондонских жителей оставалось еще в своих домах в понедельник утром. Без сомнения, многие из них были задушены черным газом.

До полудня Пул представлял удивительное зрелище. Пароходы и разные суда еще стояли там, и за переезд предлагались громадные деньги. Говорят, что многие бросались вплавь к судам – их отталкивали баграми, и они тонули. Около часа дня под арками Блэкфрайерс-Бриджа показались тонкие струйки черного газа. Моментально весь Пул превратился в арену бешеного смятения, борьбы и свалки. Масса лодок и катеров стеснилась в северной арке Тауэр-Бриджа, и матросы-грузчики отчаянно отбивались от людей, бросавшихся к ним с берега. Некоторые, карабкаясь, спускались даже по устоям моста.

Когда спустя час за Клок-Тауэром появился первый марсианин и направился вниз по реке, то за Лаймхаузом плавали одни обломки.

Я уже упоминал о пятом цилиндре. Шестой упал у Уимблдона. Брат, охраняя своих спутниц, спавших в фаэтоне на лугу, видел зеленый блеск его полета далеко за холмами. Во вторник, все еще не теряя надежды уехать по морю, он продолжал пробираться среди массы беженцев к Колчестеру. Слухи о том, что марсиане уже захватили Лондон, подтвердились. Их видели у Хайета и даже у Нисдона.

Брат мой увидел их, однако, только на следующий день.

Скоро толпы беженцев почувствовали недостаток продовольствия. Голодные не церемонились с чужой собственностью. Фермеры должны были защищать с оружием в руках свои скотные дворы, амбары и еще зреющую и не снятую с полей жатву.

Некоторые беженцы, так же как и мой брат, повернули на восток. Находились такие смельчаки, которые в поисках пищи возвращались обратно к Лондону. Это были главным образом жители северных предместий, которые знали о черном газе только понаслышке. Брат слышал, что около половины членов правительства собралось в Бирмингеме и что масса сильных взрывчатых веществ была заготовлена для закладки автоматических мин в средних графствах.

Ему передавали также, что железнодорожная компания Мидленда исправила все повреждения, причиненные в первый день паники, восстановила сообщение, и поезда снова идут к северу от Сент-Албанса, чтобы уменьшить прилив беженцев в ближайшие графства. В Чиппинг-Онгаре висело объявление, сообщавшее, что в северных городах имеются большие запасы муки и что в течение двадцати четырех часов хлеб будет распределен между голодающими жителями окрестностей. Однако это сообщение не заставило брата изменить свой план; они весь день продвигались к востоку и нигде не видели раздачи хлеба. Да и никто этого не видел. В эту ночь упал седьмой цилиндр – на Примроз-Хилл. Он упал во время дежурства мисс Элфинстон. Она дежурила ночью попеременно с братом.

В среду трое беженцев после ночевки в пшеничном поле достигли Чэлмсфорда, где кучка жителей, назвавшаяся Комитетом общественного продовольствия, отобрала у них пони и не выдала ничего взамен, хотя и пообещала выдать часть при разделе на следующий день. По слухам, марсиане были уже у Эппинга; говорили, что пороховые заводы Уолтхэм-Эбби разрушены при неудачной попытке взорвать одного из марсиан.

На церковных колокольнях были устроены сторожевые посты. Брат, к несчастью, предпочел идти пешком к берегу, не дожидаясь выдачи съестных припасов, хотя все трое были очень голодны. Около полудня они прошли через Тиллингхэм, который оказался безлюдным; только несколько мародеров искали пищу по домам. За Тиллингхэмом они увидели море и массу всевозможных судов.

Боясь подниматься вверх по Темзе, моряки направились к берегам Эссекса – к Хариджу, Уолтону и Блэктону, а потом и к Фаулнессу и Шоубери, где забрали на борт пассажиров. Суда стояли в большом серповидном заливе, который терялся в дымке у Нэйза. У самого берега стояли небольшие рыбачьи шхуны – английские, шотландские, французские, голландские и шведские; паровые катера с Темзы, яхты, моторные лодки; подальше – более крупные суда: угольщики, грузовые пароходы, пассажирские, нефтеналивные, океанские пароходы, даже один старый белый транспорт; красивые серые с белым пароходы, курсирующие между Саутгемптоном и Гамбургом. Вдоль голубоватого берега до Блэкуотера тянулся целый рой лодок – лодочники торговались с пассажирами, стоявшими на взморье, – и так почти до самого Мелдона.

Мили за две стояло броненосное судно, почти совсем погруженное в воду, как показалось брату. Это был миноносец «Гремящий». Других военных судов поблизости не было, но вдалеке, вправо, над спокойной поверхностью моря – в этот день стоял мертвый штиль – змеился черный дымок: это броненосцы эскадры Ла-Манша, вытянувшись в длинную линию против устья Темзы, стояли под парами, готовые к бою, и зорко наблюдали за победоносным шествием марсиан, бессильные, однако, помешать ему.

При виде моря миссис Элфинстон перепугалась, хотя золовка старалась ее приободрить. Прежде она никогда не выезжала из Англии. Она скорее согласится умереть, чем уехать на чужбину. Бедняжка! Она, кажется, думала, что французы похожи на марсиан. В течение двух последних дней она была очень нервной, растерянной. Она хотела возвратиться в Стэнмор. Наверное, в Стэнморе все спокойно и благополучно. Они встретят Джорджа в Стэнморе…

С большим трудом удалось уговорить ее спуститься к берегу, где брату посчастливилось привлечь внимание нескольких матросов колесного парохода с Темзы. Они выслали лодку и сторговались на тридцати шести фунтах за троих. Пароход шел, по их словам, в Остенде.

Было уже около двух часов, когда брат и его спутницы, заплатив за свои места на шкафуте, взошли наконец на борт. Здесь можно было достать еду, хотя по страшно дорогой цене, и они решили пообедать.

На борту уже набралось около сорока человек, многие из которых истратили все свои последние деньги, чтобы заручиться местом, но капитан стоял у Блэкуотера до пяти часов, набирая новых пассажиров, пока вся палуба не наполнилась народом. Он, может быть, остался бы и дольше, если бы на юге около пяти часов не началась орудийная канонада. Как бы в ответ на нее «Гремящий» выстрелил из небольшой пушки и выкинул ряд флажков. Клубы дыма вырывались из его дымовых труб.

Некоторые из пассажиров уверяли, что пальба доносится из Шрусбери, пока не стало ясно, что канонада приближается. Далеко на юго-востоке в море показались мачты и верхняя часть трех броненосцев, окутанных черным дымом. Но внимание брата отвлекла отдаленная орудийная пальба на юге. Ему показалось, что он увидел столб дыма в тумане.

Пароходик заработал колесами и двинулся к востоку от длинной изогнутой линии судов. Низкий берег Эссекса уже оделся голубоватой дымкой, когда появился марсианин. Маленький, чуть заметный на таком расстоянии, приближающийся по илистому берегу со стороны Фаулнесса. Перепуганный капитан на своем мостике злобно выругался вслух, упрекая себя за задержку, и лопасти колес, казалось, заразилась его страхом. Все пассажиры стояли у бульверка{ Бульверк – укрепление, часть борта, поднимающаяся над верхней палубой.} или на скамьях парохода и смотрели на марсианина, который, казалось, возвышался над деревьями и колокольнями на берегу и двигался, забавно пародируя человеческую походку.

Это был первый марсианин, виденный братом. Брат стоял скорее удивленный, чем испуганный, глядя на этого титана, осторожно приближавшегося в линии судов и шагавшего все дальше и дальше по воде от берега. Потом показался другой марсианин – далеко за Краучем, – шагавший по перелеску; за ним третий, еще дальше, точно идущий вброд через поблескивавшую илистую отмель, которая, казалось, висела между небом и землей. Все они шли прямо в море, как будто намереваясь помешать отплытию многочисленных судов, собравшихся между Фаулнессом и Нэйзом. Несмотря на усиленное пыхтение машины и на потоки пены за колесами, пароходик очень медленно уходил от приближавшейся опасности.

Взглянув на северо-запад, брат заметил, что линия судов смешалась. Суда обрезали друг другу нос, огибали по борту; пароходы давали свистки и выпускали клубы дыма, паруса распускались, катера беспорядочно сновали. Увлеченный зрелищем, брат совсем не смотрел в сторону моря. Неожиданный поворот – пароход должен был повернуть, чтобы избежать столкновения, – сбросил брата со скамейки, на которой он стоял. Крутом затопали, закричали «ура!», на которое ответило слабое эхо. Судно накренилось, и брат покатился.

Он вскочил и увидал за штирбортом, всего в каких-нибудь ста ярдах от их накренившегося и нырявшего пароходика, громадное стальное тело, разрезавшее воду, точно лемех плуга, на две огромные пенистые волны. Пароходик беспомощно махал лопастями колес по воздуху и накренялся почти до ватерлинии.

Целый душ пены ослепил на минуту брата. Протерев глаза, он увидел, что чудовище пронеслось мимо к берегу. Надводная часть стального длинного корпуса поднималась из воды, а из двух труб вырывались искры и клубы дыма. Это был миноносец «Гремящий», спешивший на выручку находившимся в опасности судам.

Ухватившись за перила на раскачивавшейся палубе, брат взглянул на марсиан вслед за промчавшимся левиафаном. Трое из них теперь сошлись и стояли так далеко в море, что их треножники были почти под водой. Погруженные в воду на таком далеком расстоянии, они не казались уже чудовищными по сравнению со стальным гигантом, в кильватере которого так беспомощно качался пароходик. Марсиане как будто с удивлением рассматривали нового противника. Быть может, этот гигант показался им похожим на них самих. «Гремящий» шел полным ходом без выстрелов. Вероятно, благодаря этому ему и удалось подойти так близко к врагу. Марсиане не знали, как поступить с ним. Один снаряд – и они тотчас же пустили бы его ко дну тепловым лучом.

«Гремящий» шел таким ходом, что через минуту находился уже на половине расстояния между пароходиком и марсианами – черное уменьшавшееся пятно на фоне низкого отдалявшегося берега Эссекса.

Вдруг передний марсианин опустил свою трубу и метнул в миноносец баллон черного газа. Точно струя чернил залила левый борт миноносца, и черное облако дыма заклубилось по морю. Миноносец проскочил сквозь эту дымовую завесу. С низко сидящего парохода, против солнца, казалось, что миноносец находится уже среди марсиан.

С парохода заметили, что скелетообразные формы разделились и стали отступать к берегу, все выше и выше поднимаясь над водой. Один из них поднял похожий на камеру генератор теплового луча, направляя под углом вниз. Целое облако поднялось с поверхности воды при прикосновении теплового луча. Он прошел бы сквозь стальную броню миноносца, как добела раскаленный железный гвоздь сквозь лист бумаги.

Вдруг среди дымящегося пара блеснула вспышка. Марсианин дрогнул и пошатнулся. Через секунду второй снаряд срезал его, и смерч из воды и пара взлетел высоко в воздух. Орудия «Гремящего» гремели залпами среди пара. Один снаряд, взметнув водяной столб, упал возле одного парохода, отлетел рикошетом к другим судам, уходившим к северу и раздробил в щепки рыбачью шхуну.

Но никто не обратил на это внимания. Увидев, что марсианин упал, капитан на мостике громко крикнул, и все пассажиры на корме подхватили этот крик. Вдруг все снова закричали: за белым хаосом пара, вздымая волны, неслось что-то длинное и черное, с пламенем посередине, с вентиляторами и трубами, извергающими огонь. Миноносец все еще боролся. Руль, по-видимому, был не поврежден, и машины работали. Он шел прямо на второго марсианина и находился в ста ярдах от него, когда тот выпустил тепловой луч. С грохотом среди ослепительного пламени палуба и трубы взлетели вверх. Марсианин пошатнулся от взрыва, и через секунду пылающая развалина, все еще несшаяся вперед по инерции, ударила и подмяла его, как кусок картона.

Брат невольно вскрикнул. Снова все скрылось в хаосе кипящей воды и пара.

– Два! – крикнул капитан.

Все кричали. Весь пароход от кормы до носа сотрясался от радостного крика, подхваченного сперва на одном, потом на всех судах и лодках, шедших в море.

Пар висел над водой несколько минут, скрывая и берег и третьего марсианина. Пароходик продолжал работать колесами и уходить с места боя. Когда наконец пар рассеялся, его сменил черный газ, нависший такой тучей, что нельзя было разглядеть ни «Гремящего», ни третьего марсианина. Броненосцы с моря подошли совсем близко и находились между берегом и пароходиком.

Суденышко уходило в море; броненосцы же приближались к берегу, все еще скрытому причудливыми клубами пара и черного газа. Целый флот спасавшихся судов уходил к северо-востоку; несколько рыбачьих шхун сновало между броненосцами и пароходиком. Скоро, не дойдя до оседавшего облака пара и газа, эскадра повернула к северу и скрылась в сгущавшихся вечерних сумерках. Берег стирался и расплывался среди облаков, собравшихся вокруг солнца.

Вдруг из золотистой мглы заката донеслись вибрирующие раскаты орудий, и показались какие-то темные, двигавшиеся тени. Все бросились к борту и смотрели в ослепительное сияние запада, но ничего нельзя было разобрать. Туча дыма поднялась и скрыла солнце. Пароходик, пыхтя, уходил все дальше и дальше среди этой томительной неизвестности.

Конец ознакомительного фрагмента.