Война, любовь и психология. *** (Лев Горфункель)

Дизайнер обложки Вера Филатова

© Лев Горфункель, 2017

© Вера Филатова, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-3395-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эта книга написана исключительно благодаря моей маме – Анне Михайловне Горфункель. Она сохранила и перебрала множество документов и писем, написала много воспоминаний и, главное, вдохновила меня – своим примером (она написала замечательную книгу о своей сестре), своим доверием и, конечно, своей любовью к отцу. Если бы не мама, я, вообще, вряд ли бы начал эту книгу. И никогда бы не узнал, насколько это занятие может быть интересным и эмоционально содержательным. Я многое понял о жизни своего отца, и мне многое стало понятно о самом себе. А главное – пока я писал эту книгу, я совершенно отчетливо почувствовал ту тональность, в которой надо строить отношения со своими детьми, чтобы сохранить их способность быть счастливыми. Так что маме огромное спасибо.

Мне помогли многие люди, поделившиеся своими воспоминаниями о моем отце, все они упомянуты в книге, и я всем им очень благодарен.

Отдельно хочу сказать спасибо моей жене Ирине и моему старшему сыну Максиму за полезные советы и проявленное внимание.

У меня плохая память. Просто ужасная. Она помнит множество вещей, запоминать которые совершенно ни к чему, и при этом не может воспроизвести мне меня самого (не говоря уже о других людях) в сколь-нибудь последовательном промежутке времени. Недавно у нас была встреча одноклассников. Все вспоминали какие-то события, происшествия, рассказывали, кто каким был в школе. Я ничего не помню. Так, какие-то отрывочные события, какие-то картинки – не более. И так лет до тридцати. Примерно с этого возраста, мне кажется, я помню себя более-менее отчетливо, и то, как показывает практика, это мне только кажется. Мама говорит, что это такой вид памяти и что с возрастом я буду вспоминать все больше и больше. Возможно. Но она это мне говорила, когда мне было тридцать, сейчас мне уже за пятьдесят, а до сих пор ничего не изменилось, если не считать еще нескольких забытых лет.

Мой отец умер двадцать девять лет назад, мне было двадцать три. Он умер от инфаркта ночью в своей комнате. У него был рак легких, и это уже был приговор, но сердце не выдержало раньше. Я помню мамин стон, когда она утром нашла его, лежащего в своей комнате на полу. Помню, как вызывал скорую, чтобы как-то помогли маме, и даже не мог сказать слово «умер». Помню, как потом я пошел в университет, где отец работал, чтобы сообщить преподавателям его кафедры. Помню, что вызвал Сергея Леонидовича и в коридоре сказал ему, и он пошел сказать всем, и через минуту уже выбежала их лаборантка Ольга – она была вся в слезах. И потом я помню – все плакали. Все эти дни, когда были приготовления к похоронам, прощание, похороны… Очень много людей, и все плакали… А я почему-то нет. Я помню, что я не плакал. Не знаю почему. Сейчас я, совершенно взрослый мужик, по прошествии стольких лет набираю эти строки и натурально реву – слезы как будто накопились с тех пор.

Отца своего я помню так же, как и себя самого: отрывками, картинками… Почему-то запомнилось, что, когда мы брались делать что-то вместе (ну, например, какой-нибудь шкафчик на кухне или верстак на нашем садовом участке), дело заканчивалось ссорой. Это, наверное, было соперничество за «кто прав», возможно, в молодости это кажется принципиальным. Сейчас-то я понимаю, какая это глупость вообще, а уж в отношении близких – тем более. А тогда, видимо, это казалось таким важным… Причем я не помню самих событий этих ссор, у меня просто остались воспоминания, что они были. Впрочем, один случай помню. Мы с отцом собирались сделать что-то типа серванта, и предусматривалось стекло, которое должно было скользить в пазах, как тогда это делалось. Стекло было решено купить на рынке и там же попросить отрезать по размеру. А вот как сделать кромки стекла гладкими, нецарапающимися? И тут отец говорит, что надо купить серную кислоту и ей обработать края стекла. На мой вопрос он пояснил, что серная кислота растворит поверхность стекла и загладит шероховатости. Я попробовал себе это представить и сказал, что это вряд ли. Отец продолжал меня убеждать, что это так, что серная кислота очень сильная. Вскоре мы перешли на повышенные тона. И тут я достал козырного туза, сообщив папе тоном человека, уставшего от глупого спора по пустякам и вынужденного объяснять очевидные вещи, что если бы серная кислота разъедала стекло, то ее не наливали бы в стеклянную тару. Противник был сражен наповал. Наверное, в моей жизни были и еще какие-нибудь такие же никчемные победы – не помню. Но эту помню точно. И до сих пор жалею об этом.

Но это редкий случай из нашей жизни, который я помню. В основном не помню ничего. И странное дело: несмотря на это, я почему-то уверен, что запросто могу ответить на вопрос, каким был мой отец. Он был сильный, он был строгий, умный, веселый, жизнерадостный, у него было отличное чувство юмора и огромная сила воли. Он был смелый – не боялся ничего и никого. Вообще, он был таким, что все, кто имел хоть какое-то к нему отношение, гордились этим. Он любил людей. Всегда был внимателен к ним, и особенно – к слабым. Потому что им нужна помощь. И еще он уважал себя. И поэтому ему никогда не надо было скрывать, какой он есть, никогда не надо было казаться каким-то другим, он всегда был собой. И он по-настоящему любил жизнь. А как было ему ее не любить, когда он всегда был в полной гармонии с ней и в согласии с самим собой? Вот таким был мой отец. Конечно, такой отзыв о своем папе больше достоин маленького мальчика, чем взрослого человека, способного проанализировать, обдумать и сделать выводы. Но в том-то и дело, что особо анализировать мне нечего: я практически ничего не помню, никаких конкретных событий. А откуда я это знаю – не знаю. Наверное, это какая-то память души, когда ничего не помнишь, но знаешь.

Прошло, наверное, года два, а то и три, с того времени, как он умер, когда я понял, что мне его не хватает. Не хватает так, что жизнь стала восприниматься совсем иначе, она просто стала совсем другой. Это было странно – ведь я не помню, чтобы при его жизни я привык бы, например, делиться с ним моими радостями и печалями, идти к нему за советом, просить у него помощи… Потом я понял – просто я стал главой семьи. Это когда ты чувствуешь ответственность за всех, а за твоей спиной никого нет. И это случилось внезапно, и ты к этому не готовился, и не у кого спросить совета. И единственный, кто мог бы тебя понять и посоветовать, – тот, кто был на этом месте до тебя, твой отец.

Я стал часто ходить к нему на могилу, один, без всяких поводов. Просто приду, принесу цветы, постою, немного поговорю с ним… Мне и до сих пор – прошло уже двадцать девять лет – его не хватает. И я живу теперь далеко и редко бываю на его могиле, но все равно иногда разговариваю с ним, просто ни о чем или про какие-то события, как мы сейчас живем, какие у меня планы и какие проблемы…

Не так давно я начал читать письма, которые отец с мамой писали друг другу на протяжении всей своей жизни, и другие документы из нашего семейного архива. Раньше я как-то этим не занимался, не знаю почему. И даже не знаю точно, почему занялся сейчас, наверное, просто время пришло. Узнавая о тех или иных событиях в жизни отца, о том, как он поступал в тех или иных обстоятельствах, что говорил, чувствовал, переживал, я как будто восстанавливал физически картину, которую потерял, но помнил. Я настолько узнавал отца в его поступках и словах, как будто видел все это сам. Я прочитал все, что было, о его жизни, а в основном это была их жизнь с мамой (хотя и до встречи с ней у отца была целая эпоха в жизни – война). Вот это была жизнь! Это настоящий роман о любви, преданности и бесстрашии!

Я с сожалением отмечаю, что я не знаю среди своих знакомых моего поколения – включая и меня тоже – людей, о жизни которых можно сказать такие слова. И мне уже кажется, что мы чего-то лишились, что сегодняшние наши жизни – хоть они и с сотовыми телефонами, компьютерами, машинами и прочими достижениями технократического развития – жалкая пластиковая модель по сравнению с жизнями наших родителей. Ну, может, не всех, но моих – точно.

Смерть отца была для мамы не просто страшным ударом. Я думаю, она восприняла это как конец ее самой. Ведь отец был не просто ее мужем, он был центром ее жизни и одновременно – ее тылом. Быть вместе с ним – это было для мамы и смыслом, и способом жизни. И вдруг всего этого не стало. Тут любой может сломаться. Но только не моя мама. Она-то, конечно, уверена, что вся ее жизненная сила, которая до сих пор удивляет и восхищает всех, кто ее знает, и которая снова поставила ее на ноги и заставила идти дальше, что все это есть результат жизни с отцом. Она, конечно, уверена, что он встретил ее в далеком сорок пятом маленькой, слабенькой, пугливой девочкой, а за время их совместной жизни сделал ее сильной, стойкой, способной к сопротивлению любым вызовам жизни. Наверное, это так. Но я думаю, не совсем так. Я думаю, увидев эту маленькую, слабенькую, пугливую девочку, отец – вот что значит быть психологом от бога! – сразу разглядел в ней ее внутреннюю жизненную силу и энергию, о которых сама мама, наверное, и не подозревала. И отец в течение всех лет их с мамой жизни плавно, но последовательно раскрывал ей ее собственную силу, заставлял поверить в нее и учил пользоваться ею на собственном примере. Как будто всю свою жизнь он готовил маму к жизни после него… Они написали друг другу огромное количество писем. Как рассказывала мама, она никогда не сохраняла эти письма и даже не задумывалась об этом. И только несколько лет назад, продолжая разбирать бумаги отца, она нашла все их письма – больше тысячи. Они все были аккуратно сложены и сохранены. Мама написала много писем отцу после его смерти, она ведет собственные дневники. И недавно я все это прочитал. Она все время обращается к нему… Он никуда не делся, он до сих пор с ней…

Я думаю, жизнь моих родителей – это уникальный случай такого сплава любви и профессионального сотрудничества, да еще длящегося всю жизнь! Они были поистине талантливы – и в любви, и в профессии. Об их профессиональной деятельности уже написано несколько статей, о ней известно многое.

Они окончили Ленинградский государственный университет и в качестве профессиональных психологов приехали в Ижевск в начале пятидесятых годов по направлению от министерства – работать в Удмуртском пединституте1. Они застали науку психологию в самом плачевном состоянии, практически в нулевом – профессионально подготовленных специалистов не было, а информация о психологии доносилась в качестве популярных сведений. Ни о каких научных подходах в изучении, а тем более в применении психологии, не было и речи. Даже о применении психологии в педагогике (институт-то педагогический, готовил учителей!) рассказывалось преимущественно на любительском уровне. Совместная профессиональная деятельность родителей длилась тридцать лет, и это целая эпоха и в их жизни, и в развитии психологии в Удмуртии. За это время им удалось не просто сдвинуть изучение и применение психологи с места, а поднять их на совершенно новый – научный – уровень. Чем только они не занимались, какие только области изучения и применения психологии не затронули!

Но это все известно и без меня. И уже несколько раз написано, хотя, конечно, далеко не все. Я и сам-то о профессиональной деятельности отца знаю из этих же источников и рассказов мамы, так что не мне об этом рассказывать.

Многих людей, знавших отца, работавших с ним или учившихся у него, впечатляла не только психология, не только профессионализм отца в ней, но – и я думаю, даже в бо́льшей степени, – сама личность отца. А проявлялась она не только в работе. Не в меньшей, а может быть даже в большей, степени она давала о себе знать в семье.

Как я уже сказал, я практически ничего не помню. И отец никогда не рассказывал мне о себе. Наверное, потому что я не спрашивал. Так что все, что я узнал теперь, – из писем, документов и рассказов, в основном маминых.

Справедливости ради, надо сказать, что мама была права (какая замечательная фраза, не правда ли? Каждый пришедший наконец к этой мысли, может считать себя по-настоящему взрослым человеком), и, пока я собирал сведения о жизни отца, я и сам вспомнил несколько ярких эпизодов из своего детства, связанных с отцом, и крайне удивился – не тому, что я их вспомнил, а тому, что забыл. Мне было интересно писать эту книгу, и я подумал, что, может быть, людям, которые знали отца, будет интересно ее прочитать. А может, и тем, которые не знали, тоже.