Вы здесь

Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917. Глава 1 МОБИЛИЗАЦИЯ РУССКОЙ АРМИИ (В. И. Гурко)

Глава 1 МОБИЛИЗАЦИЯ РУССКОЙ АРМИИ

В миролюбивой России был разгар летнего отдыха, когда нависшие над Европой штормовые облака наконец разразились грозой.

Петербург и Москва практически обезлюдели; в них оставались только те, чьи служебные обязанности приковывали их к городам. Как ни мрачен был политический горизонт после убийства в Сараеве австрийского престолонаследника, лишь очень немногие могли вообразить себе, что противоречия между Австрией, с одной стороны, и Сербией с Россией – с другой, были настолько серьезны, что не могут быть разрешены в рамках обыкновенных дипломатических процедур.

Когда стало ясно, что Австрия намерена превратить сараевский инцидент в casus belli и употребить для развития конфликта с Сербией всю свою мощь, русское правительство решило объявить мобилизацию войск, расквартированных вблизи от русско-австрийской границы.

24 июля стало общеизвестно, что конфликт неизбежен. Войска только что выступили в летние учебные лагеря. Через два дня им было приказано возвратиться к месту постоянного расквартирования; командующие военными округами получили приказы о проведении частичной мобилизации.

Первый приказ касался только Одессы, Киева, Петрограда и Казани; момент начала мобилизации был определен в полночь с 29 на 30 июля. Командующие этих округов едва успели приступить к выполнению указаний, когда были получены новые распоряжения, превращавшие мобилизацию во всеобщую. Это, разумеется, касалось и всех остальных военных округов, и во избежание неразберихи срок начала мобилизации был перенесен на полночь 30–31 июля. На следующий день, в 7 часов 10 минут пополудни, германский кайзер подписал манифест об объявлении войны России.

Отмена приказа о мобилизации южных армий, нацеленных против Австрии, и замена его всеобщей мобилизацией послужила германскому императору предлогом для начала войны с Россией. Германское правительство утверждало, что эти действия служат неопровержимым доказательством подготовки русских к боевым действиям не только против Австро-Венгрии в том случае, если она нападет на беззащитную Сербию, но и против Германии. В результате германский император в собственноручном послании к президенту Соединенных Штатов, переданном через американского посла мистера Дж. В. Джерарда, писал, что указ царя о всеобщей мобилизации направлен также и против Германии.

В проекте соглашения, подписанном императорами Николаем II и Вильгельмом II в июле 1905 года на русской императорской яхте близ шведского острова Бьёркё[6], утверждалось следующее:

«Если одна из двух империй подвергнется нападению любой европейской державы, то союзная империя должна будет, по условиям настоящего трактата, оказать своему союзнику помощь сухопутными и военно-морскими силами».

Иначе говоря, Германия ожидала, что Россия, для оказания помощи своему будущему союзнику, выведет на поле боя все свои вооруженные силы. Возможно ли тогда, чтобы германский император мог предположить, что Россия, вынужденная объявить войну Австрии, не мобилизует все свои вооруженные силы? Следует ли нам допустить, что император Вильгельм, который считал себя большим знатоком военных вопросов, умышленно или по рассеянности забыл об элементарном и основополагающем принципе ведения боевых действий: «Не только сразу же ввести в дело все войска, но, во избежание риска быть разбитым по частям, немедленно добиться перевеса своих сил над противником»? Однако тогда возникает другой вопрос: если германская мобилизация была направлена исключительно против России, почему в таком случае Германия не была последовательна в своих действиях и не объявила войну только ей одной? Непосредственно перед объявлением войны Германия делала Франции выгодные предложения в надежде, что та сохранит нейтралитет, но при этом одновременно проводила мобилизацию всех своих сухопутных войск и флота.

Русский приказ о частичной мобилизации стал ответом на мобилизацию восьми австрийских армейских корпусов, дислоцированных вблизи от сербской границы. Австрия ответила на него мобилизацией всех своих армий, и, только когда об этом стало известно в России, был отдан приказ о полной мобилизации всех русских войск.

Для доказательства того, сколь мало ожидали в России начала войны, достаточно упомянуть о следующем. В тот момент население выезжало из больших городов для летнего отдыха, а русских военнослужащих выводили в летние учебные лагеря, которые в некоторых случаях находились за сотни верст от мест постоянного расквартирования полков, где хранилось все необходимое для ведения военной кампании. Это означало, что до того, как войска смогут принять участие в мобилизации, их необходимо прежде возвратить в казармы. Импровизация в такой сложной проблеме, как проведение мобилизации, совершенно недопустима; выигрыш одного дня или даже часа при первоначальных перемещениях войск может приобрести неоценимую важность. Именно по этой причине царь и принял решение об общей мобилизации всех вооруженных сил России.

Приказ о проведении частичной мобилизации неизбежно стал известен миллионам военнослужащих и гражданских лиц, в результате чего информация о нем дошла до слуха наших противников. Если бы Германия рассматривала эту акцию не только как предупреждение Австрии, но и как свидетельство желания России принять участие в боевых действиях, то наверняка начиная с этого момента ею делались бы представления русскому правительству. Однако, вместо выражения протеста, Центральные державы начали подготовку к войне, что касалось прежде всего их торгового флота, находившегося в далеких морях. Неоспоримые свидетельства этой подготовки позднее попали в наши руки среди документов, захваченных в Восточной Пруссии.

Вечером 29 июля стало известно, что царь подписал манифест о всеобщей мобилизации. Вся Россия, военная и гражданская, принялась за работу. Следует отдать должное миллионам людей из всех слоев общества, которые взялись за дело с такой самоотверженностью и энергией, что результаты превзошли наши наиболее оптимистические надежды и предположения, не говоря уже о расчетах неприятеля. Под стать быстроте оказались и достигнутые результаты. Чтобы должным образом оценить сложности и препятствия, с которыми сталкивалась всеобщая мобилизация в Российской империи, необходимо продемонстрировать различия между Россией и западными империями в тех аспектах, которые имеют наибольшее влияние на быстроту проведения подобных операций. В европейской части России, за вычетом польских губерний, на 100 квадратных километрах на каждые 10 тысяч населения приходилось всего 0,96 километра железных дорог, тогда как Германия, в том же исчислении, располагала 11,5 километра.

Следовательно, Германия по развитию железных дорог в двенадцать раз превосходила Европейскую Россию, причем русские дороги должны были обслуживать в два с половиной раза более многочисленное население. Кроме того, в России все необходимое в ходе мобилизации надо было перевозить в среднем на расстояния в пять раз большие, чем в Германии – если принимать во внимание только Европейскую Россию и учесть тот факт, что все войска двигались в одном направлении. Численность войск, перевезенных на громадные расстояния, достаточно проиллюстрирует указанные трудности. Необходимо помнить, как сравнительно мал был процент железных дорог, известных как стратегические – то есть те, которые позволяли подвозить войска в приграничные районы от Балтийского моря до Румынии, где требовалось развертывание армии. До того момента, однако, для русского командования было совершенно неясно, предстоит ли России столкнуться с единственным противником – Австрией, или же со всей коалицией Центральных держав в целом.

Тем не менее исторические события развивались очень быстро, и всего через два дня после приказа о всеобщей мобилизации стало ясно, что России угрожает война на всем протяжении ее западной границы. Тогда во всех умах возник вопрос – к которой из сторон конфликта примкнут Италия и Румыния?

Существовало еще несколько второстепенных опасностей, которые угрожали воспрепятствовать успешному и быстрому проведению мобилизации. Совсем недавно был предпринят, но не вполне еще доведен до конца отвод нескольких пехотных корпусов и нескольких кавалерийских дивизий от разных участков границы в центральные и приволжские губернии. Эти меры были вызваны экономическими, а не военными причинами, что устраняет всякие сомнения в том, что у России совершенно отсутствовали какие бы то ни было агрессивные намерения в отношении ее соседей. Безусловно, большая концентрация войск на границе давала населению этих районов несомненные экономические преимущества, но одновременно наносила ущерб внутренним губерниям, которые вносили свою долю в расходы по содержанию армии, не получая никаких выгод от ее присутствия на их территории.

Другая реформа, которая затрудняла мобилизацию, – введение системы, известной под названием «скрытых резервов». Все боевые рода войск имели в своем составе формирования, состоявшие из сравнительно малого числа офицеров и нижних чинов, которые должны были служить ядром частей второго наступательного эшелона; они и представляли собой упомянутый «скрытый резерв». В то же время все штабы высшего военного командования предстояло еще сформировать; это требование, вкупе с некоторыми другими, указывало на недостатки системы, поскольку естественно, что только недавно сформированный штаб не может в незнакомых условиях моментально приступить к исполнению своих обязанностей. Эта проблема касалась подготовки штабов верхнего командного уровня начиная со штаба армии и кончая штабом Верховного главнокомандующего. С открытием боевых действий было необходимо сформировать один штаб Верховного главнокомандующего всей русской армии, три штаба главнокомандующих фронтами, включая командование на Кавказе, и, если учитывать Кавказскую армию, одиннадцать армейских штабов, что в общем составляло четырнадцать главных командований. Офицеры, из которых следовало сформировать эти штабы, должны были иметь опыт службы в Военном министерстве в Петрограде, в Императорском Генеральном штабе или в штабах командования различных военных округов. Все эти учреждения, однако, могли выделить для формирования новых штабов высшего армейского командования только малую часть из своих высокопоставленных офицеров; их время было уже занято мобилизацией второго эшелона армии одновременно с теми, кто уже был призван.

Естественно, что число офицеров в этих штабах было совершенно недостаточно для выполнения увеличившегося объема работы при одновременном формировании новых штабов. Это влекло за собой необходимость откомандирования для штабной службы офицеров из строевых частей. В самый критический момент, когда работа штабов была наиболее ответственна, когда любая ошибка могла нанести текущим действиям войск невосполнимый ущерб, эти штабы только еще формировались. В таких случаях ответственность ложилась на тех командиров, которые сохранили свои прежние посты, или на тех, кто был назначен руководить только что сформированными боевыми частями или штабами. Тем не менее, как я уже отмечал, мобилизация проходила весьма успешно и с такой быстротой, что было невозможно перехвалить армейские штабы и гражданскую администрацию, которые участвовали в ее проведении, а в первую очередь – тех, кому выпала наиболее трудная часть работы, продолжавшаяся до завершения сложной и бесперебойной транспортной операции. Для всех железнодорожных чинов – от младших и до самых высоких, которыми руководило только сознание государственной необходимости их дела и патриотизм, было тогда вполне обычным делом несколько дней кряду работать по двадцать четыре часа в сутки, ни на минуту не смыкая глаз.

Что касается верхних уровней командования, то служившие там люди еще в мирное время были поставлены в известность относительно того, какие назначения они получат. Тем не менее после объявления войны эти офицеры почти или совершенно не имели времени для осмотра войск, отданных под их командование, или хотя бы для того, чтобы просто познакомиться со своими непосредственными подчиненными.

Естественно, такое положение не способствовало укреплению авторитета начальников среди подчиненных и не облегчало их взаимоотношений с помощниками. Выдающиеся личности, занимавшие высшие командные должности, безусловно вызывают громадный интерес у общества благодаря той роли, которую они играли в недавних исторических событиях. Несмотря на это, тот факт, что большинство из этих людей еще живы и, будем надеяться, со временем вновь займут видное место в управлении нашей страной, заставляет меня ограничиться только самым кратким обзором их curriculum vitae.

Во главе армии был поставлен великий князь Николай Николаевич[7], дядя царя, человек хотя и немолодой, но по-прежнему полный сил, можно даже сказать – юношеской энергии.

Близко знакомый с армейской жизнью, великий князь получил военное образование в Николаевской академии Генерального штаба в Петербурге. Позднее он приобрел обширный опыт командования кавалерией; немногим менее десяти лет назад он занимал пост главнокомандующего гвардией и начальника Петербургского военного округа. Несмотря на то что его высочество имел репутацию начальника сурового и вспыльчивого, а временами даже теряющего над собой контроль, он пользовался любовью в войсках, которыми ему доводилось командовать. В своем качестве генерал-инспектора русской кавалерии он был в той или иной степени знаком со всеми крупными кавалерийскими начальниками и практически со всеми заметными офицерами, поскольку все они, получая назначение на новую должность, приезжали в Петербург и представлялись великому князю по его должности главнокомандующего столичным военным округом.

Его назначение Верховным главнокомандующим русской армией было с удовлетворением встречено всей без единого исключения русской прессой. Великий князь не получил возможности самому выбрать себе ближайших помощников; они были назначены к нему Военным министерством.

Хотя великий князь и не имел случая его одобрить, список этих офицеров был представлен властям империи и должным образом утвержден государем императором.

Занимавший прежде пост в военной администрации генерал Янушкевич[8] незадолго до начала войны был назначен начальником Генерального штаба в Петрограде, а после открытия боевых действий стал ближайшим помощником великого князя – начальником его штаба.

Деятельность Янушкевича на этом посту вызвала следующее замечание, адресованное генералом Сухомлиновым своему близкому другу, некоему генералу, скрывающемуся под литерами «Д-н»: «Наш начальник Генерального штаба все еще дитя».

Он совершенно не имел боевого опыта и, что вполне естественно, по всем вопросам, имевшим касательство к стратегическим комбинациям, полностью подпал под влияние своего ближайшего товарища по службе, петроградского Генерального штаба генерала Данилова[9].

На протяжении нескольких лет Данилов занимал должность генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба. Позднее во время войны он назначался на различные строевые должности и стал командиром армейского корпуса, а затем и командующим армией. Во время революции он был начальником штаба Северного фронта, которым тогда командовал генерал Рузский, и занимал этот пост в течение шести месяцев.

Главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта был назначен генерал Иванов[10].

Его штаб формировался в Киеве на основе штаба этого округа, и генералу Иванову пришлось командовать армиями на Юго-Западном фронте, который действовал против Австрии. Начальником штаба у Иванова был генерал Алексеев[11], позднее прославившийся на весь мир в качестве начальника штаба императора. Свойства генерала Иванова являлись типичными для человека весьма скромного происхождения, который своим трудом достиг высочайшего положения. Отличительными чертами его характера и интеллекта были благожелательность, доброта, доступность для подчиненных, спокойный нрав и величайшая скромность в сочетании с прилежанием при изучении военных вопросов. Большую часть жизни он провел в артиллерии, включая и крепостную. Боевое крещение он получил в Маньчжурской кампании[12], занимая тогда пост командующего 3-м Сибирским армейским корпусом.

В той кампании среди прочих отличий он получил вожделенные ордена Св. Георгия четвертой и третьей степени[13], высоко ценимые во всех европейских армиях.

Хотя его боевая активность в Маньчжурии не отличалась ни большим разнообразием, ни широтой, она тем не менее позволила накопить большой и разнообразный опыт. В Маньчжурии его упрекали за то, что он всецело находился под влиянием своего начальника штаба; но, если дело обстояло именно так, то из этого могла проистекать только большая польза для государства, поскольку в результате проявились замечательные таланты генерала Алексеева.

Алексеев, используя свое влияние на генерала Иванова, оказался в состоянии разрабатывать стратегические планы, зная, что будет нести на своих плечах полную ответственность за принимаемые решения. Именно тогда Алексеев приобрел начальный опыт, который подготовил его к исполнению высоких обязанностей, возложенных на него впоследствии.

Генерал Алексеев провел первые десять лет своей военной службы в малых чинах в одном из малозаметных пехотных полков, расквартированных в Могилеве.

В этом качестве он принял боевое крещение во время Дунайской кампании 1877–1878 годов и приобрел первый, хотя и весьма ограниченный, боевой опыт. Только на десятом году службы он решил наконец сдать экзамены в Николаевскую военную академию, а поступив, закончил учебу блестяще. Маньчжурская кампания застала его на посту генерал-квартирмейстера [3-й Маньчжурской армии]; после сражения при Мукдене в период относительного затишья он стал начальником штаба 3-й армии. На этой работе он приобрел обширный боевой опыт, в первую очередь – штабной работы; этот опыт оказался для него очень полезен во время европейской войны.

Характер его можно описывать, ни о чем не умалчивая, поскольку он был безупречен. Даже на самых высоких постах он сохранил необыкновенную скромность, доступность и простоту, о которых с теплотой вспоминают все, кому довелось общаться с ним непосредственно. Его невозможно упрекнуть в излишней мягкости, поскольку он умел с необходимой жесткостью принимать меры для выполнения однажды принятых решений. Если и имелись в его характере недостатки, то они касались исключительно его общения с ближайшими помощниками и коллегами, на ошибки которых он был склонен смотреть с излишней терпимостью. Но, как известно, даже на солнце есть пятна, и генерала Алексеева в основном упрекали за то, что он стремился переделать все дела сам. Он вплоть до мельчайших деталей прорабатывал множество вопросов и проделывал массу подготовительной работы вместо того, чтобы распределить эти задачи между своими подчиненными, возложив на них ответственность за их безукоризненное и вдумчивое исполнение. Вполне естественно, что такие методы работы доставляли ему много неудобств и, возможно, заставляли его перенапрягаться, что и стало причиной болезни, которая незаметно подкралась к нему в октябре 1916 года и через несколько дней едва не свела в могилу. Только после четырех месяцев отдыха в солнечном Крыму он оправился достаточно для того, чтобы вновь приступить к исполнению своих обязанностей начальника штаба Ставки. Это произошло всего за несколько недель до революции. Позднее, хотя только на короткое время, он становится Верховным главнокомандующим русских армий. В этом качестве характер его деятельности изменился только очень незначительно, поскольку, будучи начальником штаба, он практически исполнял обязанности Верховного главнокомандующего в те периоды, когда Николай II отвлекался для отправления других государственных дел.

Следует ожидать и надеяться, что русский народ вновь призовет этого высокоодаренного благородного воина и предоставит ему возможность еще раз послужить столь страстно любимой им отчизне, которой он уже отдал сорок лет жизни и поистине безупречного и ревностного труда[14].

Главнокомандующим группы армий Северо-Западного фронта был назначен генерал Жилинский. Относительно личности этого генерала я могу сообщить очень мало. Во время Маньчжурской кампании он занимал пост начальника штаба дальневосточного наместника, а также главнокомандующего. Он не добился тогда значительных успехов, а его влияние на ход боевых действий едва ли можно считать удачным. Несмотря на это, он перед нынешней войной на короткое время исправлял должность начальника Генерального штаба, будучи избран на эту роль военным министром генералом Сухомлиновым. Когда стал вакантным пост главнокомандующего войсками и генерал-губернатора в Варшаве, Жилинский использовал все свое влияние для того, чтобы занять его, и в том преуспел. Должен с огорчением отметить, что это лишний раз доказывает – в тот период назначения на наиболее ответственные и важные посты производилось по самым различным причинам, самой последней из которых по значимости являлась пригодность назначаемого лица. Став командующим Варшавским военным округом, он в случае войны с Германией назначался главнокомандующим расквартированными в округе войсками, хотя его военные способности, продемонстрированные на Русско-японской войне, делали его непригодным для этой должности. Последующие события только подтвердили впечатление о его неспособности занимать ответственный пост главнокомандующего. При открытии кампании, когда его действия должны были быть направлены на согласование операций генералов Самсонова[15] и Ренненкампфа[16], он оказался совершенно не в состоянии выполнять то, что от него требовалось.

Среди лиц, получивших назначения на должности командующих армиями, я должен упомянуть генералов Самсонова, Брусилова[17] и Ренненкампфа. Первые двое из них сыграли исключительно важную роль в первые дни войны, а третий приобрел во время Русско-японской войны, так же как в ходе Маньчжурской кампании 1900 года[18], репутацию необычайно энергичного, упорного и мужественного солдата, наделенного большими военными способностями.

В то же время я с сожалением должен отметить, что в нравственном отношении его репутация оставляла желать лучшего. Невзирая на это обстоятельство, он непосредственно перед войной был назначен командующим приграничными силами на Восточно-Прусском направлении в Виленском военном округе, где он раньше командовал 3-м армейским корпусом. Это назначение многими критиковалось по причине не лучшего с точки зрения нравственности реноме генерала, но одновременно и приветствовалось как назначение человека, способного в случае войны достойно послужить родине. Впоследствии, когда военное счастье ему изменило, публика вспомнила о его немецком происхождении. Сообщали даже, что его родной брат будто бы служил в германской армии. Так или иначе, он пострадал точно так же, как и многие другие, от которых отвернулась удача. Общественное мнение в поисках причин и оправданий военного поражения неизбежно прибегает к слову «изменник» и ищет подтверждения даже в тех случаях, когда это обвинение заведомо безосновательно. Во всяком случае, немецкое происхождение генерала Ренненкампфа было неоспоримым фактом; несмотря на это, следует помнить, что всякий, кому приходилось с ним общаться, неизбежно проникался убеждением, что все его симпатии отданы России, в особенности – ее армии, в которой он прослужил сорок лет и приобрел репутацию блестящего военачальника. При описании последующих событий я еще буду говорить о Ренненкампфе. Здесь все же я могу утверждать, что его отличали большая смелость, настойчивость и решительность при планировании боевых операций. Несомненно, Франция должна быть благодарна ему за свою победу на Марне, а следовательно, и за спасение Парижа от германского нашествия.

Личность генерала Самсонова несколько менее яркая. Подобно генералу Ренненкампфу, он получил образование в Николаевской военной академии, а во время Маньчжурской войны, в ходе которой он в основном командовал кавалерийскими частями, заработал себе отличную репутацию. В вопросах морали он был безупречен, что вызывало к нему любовь и уважение в войсках. Несмотря на то что он был наделен блестящим умом, подкрепленным хорошим военным образованием, ему никогда не доводилось проявить силу характера или решительность.

Характер генерала Брусилова труднее поддается анализу. Его военная карьера не предоставила ему случая испытать свои способности. Большая часть его службы прошла в офицерской кавалерийской школе[19], где он больше имел дело с техническими аспектами подготовки войск, нежели с их боевым применением.

Эта служба по крайней мере позволила ему довести до совершенства свои теоретические познания и изучить [современную] военную проблематику, что было для него совершенно необходимо, поскольку он не получил высшего образования в Николаевской академии. Несмотря на это, его действия в нынешней войне показывают, что он, несомненно, обладает определенными военными дарованиями. Он не лишен способности воодушевлять своих людей, что неоднократно проявлялось в ситуациях, когда подчиненные ему войска попадали в трудное положение. В начале войны фамилия Брусилова была в русской армии почти совершенно неизвестна, но его изобилующая победами карьера на первом же месте боевой службы быстро выдвинула генерала в первые ряды наиболее популярных личностей. Но разумеется, наибольшее внимание привлекло его победоносное наступление весной 1916 года, которое было призвано облегчить положение Италии в момент, когда эта страна оказалась под угрозой разгрома австрийской армией. Его восходящая звезда достигла тогда зенита. Впоследствии общественный интерес к нему постепенно угас. Его падение было вызвано крайне оппортунистическим поведением генерала после революции 1917 года. Этим его качеством вполне воспользовалось Временное правительство, премьером которого был тогда князь Львов. Брусилова назначили Верховным главнокомандующим русскими армиями, но это только окончательно уничтожило его в глазах образованных слоев русского общества, и в первую очередь в глазах всего русского офицерства. Поэтому его отставка с поста Верховного главнокомандующего никого не удивила, и никто о нем особенно не сожалел[20].

Тем не менее необходимо признать, что в его личности было больше положительных черт, нежели отрицательных.