Глава 4
Так что, учитывая, как много русские знали об Индии, и главное, о путях в эту страну, поход казаков в 1801 году не был такой уж страшной авантюрой. Скорее можно было говорить о слабой материально-технической подготовке похода и полном отсутствии детальной проработки маршрута. Но при других исходных данных русский бросок к берегам Инда и Ганга выглядел вполне реальным. Англичане это отлично понимали, и уязвимость Индии для них была очевидна. Как и то, что любой завоеватель, который попытался бы атаковать «жемчужину короны» с моря, был бы обречен: британский флот в то время конкурентов не имел. А вот на суше все было не так однозначно, потому что британские генералы всерьез сомневались, смогут ли английские солдаты, или тем более сипаи, противостоять русской армии.
Более того, в Лондоне помнили, что вовсе не Павел I с Наполеоном впервые задумались о военном походе на Индию. Еще во времена правления Екатерины Великой, в 1791 году, французский эмигрант маркиз де Сент-Жени предложил императрице план похода в Индию через Бухару и Кабул. Местом сосредоточения русских войск должен был стать Оренбург. Результатом должно было быть восстановление власти Великого Могола. По мнению Сент-Жени, этот поход привлек бы на сторону русских мусульман Южной Азии и привел бы к восстанию в самой Индии против владычества англичан. Дальше обсуждения плана дело не пошло, но показательно, что Екатерина отнеслась к нему довольно серьезно.
Военные Ост-Индской компании в Калькутте и генералы в Лондоне понимали: сухопутный путь в Индию, который предполагает переброску больших военных подразделений с севера, есть только один. Через Персию и Афганистан. И потому уже в 1800 году, как раз в тот момент, когда Павел и Наполеон выстраивали отношения между двумя странами, англичане решили действовать на опережение. Летом 1800 года в Тегеран прибыла британская дипломатическая миссия, ее возглавлял Джон Малкольм, молодой офицер, сотрудник политического департамента компании, карьера которого началась, когда ему было всего 13 лет. Он отлично говорил на персидском, знал местные традиции. Впрочем, все это было не исключением, а правилом – большинство и британских, и русских офицеров, прославившихся как участники Большой Игры, обладали схожими биографиями. С юного возраста в погонах, на войне, с боевым опытом, со знанием языков, с пониманием реалий Азии и местных традиций.
В Тегеран Малкольм прибыл с эскортом в 500 человек, включая 100 индийских всадников и пехотинцев и 300 слуг и помощников. Ему было поручено любой ценой подписать с шахом договор о совместной обороне. Англичане обещали поддержать шаха в случае войны с Афганистаном, а он в свою очередь, по их замыслу, должен был не пустить в Персию французов. Угрозу Индии британцы хотели остановить на дальних рубежах. Договор был подписан – уж очень красиво умел говорить Малкольм, и очень уж шаху понравились дары, поднесенные дипломатом. Богато украшенные ружья и пистолеты, усыпанные драгоценностями часы, позолоченные зеркала для шахского дворца.
Вскоре, правда, шах убедился, что подписанный договор не гарантирует дружбы с англичанами, что в целом является характерной чертой англосаксонской современной политики. 8 января 1801 года Павел I подписал указ о присоединении Грузии к Российской империи, в сентябре того же года Александр I подтвердил решение отца. Это вызвало беспокойство в Тегеране, а в 1804 году, когда русская армия двинулась дальше на юг и осадила крепость Эривань, столицу Армении, персидский шах решил, что настало время обратиться к англичанам за помощью. Но к этому времени Российская империя и Англия стали формальными союзниками против Наполеона, и в Лондоне на призыв шаха никак не отреагировали. Кстати, формально все было правильно – в договоре Малкольма про русских слова единого не говорилось, там упоминались только Франция и Афганистан. Разобиженный шах в ответ подписал в 1807 году договор с Наполеоном, в котором говорилось о разрыве всех отношений с англичанами. Одновременно с этим шах соглашался объявить Британии войну и позволить французским войскам пройти в Индию, принять у себя в Тегеране французскую военную миссию. Англичане в ответ отправили к шаху сразу двух послов – одного из Лондона, другого из Калькутты. Просто правительство и Ост-Индская компания не успели проконсультироваться между собой.
Одну миссию, калькуттскую, возглавил все тот же Джон Малкольм, который принялся угрожать шаху, обещая тому множество проблем со стороны Англии. Общался он через посланников – шах его даже не принял, и потому ему пришлось уехать ни с чем. В то же время шах понимал, что французы ему помогать в случае войны с Англией не станут. И когда в Тегеран прибыл посол из Лондона, сэр Харфорд Джонс, шах согласился выгнать французскую миссию, договор с Наполеоном признать ничтожным, а при участии Джонса было заключено новое соглашение. Шах обязывался не позволять вооруженным силам какой-либо другой страны пересекать его территорию с целью нападения на Индию, а также не участвовать в каких-либо предприятиях, враждебных британским интересам, а также аналогичным интересам Индии. В обмен на это Англия официально пообещала военную поддержку. Или же Персия должна была получить достаточное количество вооружения и военных советников, чтобы быть способной воевать самостоятельно.
Однажды уже столкнувшись с английским коварством, шах на этот раз решил все оформить документально и точно. Ему удалось выбить из англичан ежегодную помощь в размере 120 000 фунтов стерлингов на модернизацию его армии. Ответственным за это назначили Джона Малкольма, который к тому моменту уже стал генералом. И в Лондоне, и в Калькутте понимали, что никто лучше него не справится с этой важной миссией. Как и с другой, более деликатной. Ему и группе сопровождавших его военных советников было поручено собрать максимум сведений о географии Персии и Афганистана, об отношениях между племенами, о состоянии дорог и возможности преодоления пустынных пространств Южной Азии войсками потенциального противника. Русских или французов. Англичане боялись всех. Дело в том, что Наполеон, несмотря на смерть Павла I, несмотря на то, что Россия не была его союзником, планов атаковать Индию не оставил. И это не было секретом для европейских политиков. Русский журнал «Вестник Европы» в 1808 году публикует перевод статьи из венского журнала как раз о будущем походе французов:
«Народы Европы не могут любить Англичан. Высокомерие, национальный эгоизм и грубость уничтожают в них всякую любезность; но характер сей нации вообще благородный; но множество великих людей, возвысивших ее своими дарованиями и приносящих честь всему человечеству; но просвещение и образованность ее, достигшие до высокого совершенства; но разнообразные и великие предприятия для пользы общества, которыми она славится; но законы ее и конституция, превосходные, несмотря на многие недостатки, служат основанием того уважения, которое имеют к ней все просвещенные люди. Намерение напасть на восточную Индию кажется близким к произведению в действие, и горе Англичанам, естьли оно увенчано будет успехом! Соотечественники их, знающие положение мест, видят опасность и предсказывают потери. Одни высокомерные, утопающие в ничтожестве Лондонские Набобы мечтают о возможности отразить Наполеоновы войска своими Индийскими Сеапоисами (Индийские солдаты).
Все обстоятельства теперь споспешествуют сему великому предприятию – Англия ни чем не может остановить его, как самым скорейшим миром.
Уже несколько раз Англичане были остерегаемы на счет сего ужасного предприятия Наполеонова. Император Наполеон, в походе своем против Ост-Индии, конечно не встретит ни в Персии, ни в Индии препятствий непобедимых. На дороге находится одна только степь, которую, с помощию верблюдов, можно пройти в три или четыре дни: следовательно (так мыслит Издаватель Минервы) 40 или 50 тысячь войска, снабженного нужными припасами, могут естьли не уничтожить, то без сомнения поколебать с корнем владычество Англичан в Ост-Индии. Дорога в сию страну указана Французам Природою, Политикою и опытом Историческим. Она та же самая, которую избрал Шах-Надир в 1738, когда он вторгся из Персии в Ост-Индию, и разорив Дели, сделался повелителем сего великого Царства.
Нельзя предполагать, чтоб, по прошествии семидесяти лет, Французское войско, ведомое сими опытами, могло встретить на пути своем к Дели более затруднений, нежели Персидское. Сей город, чрезвычайно обширный, могущий быть главною квартирою великой армии, хранилищем многочисленных военных запасов, и средоточием сообщения между владельцами и народами Индийскими, доставил бы важные пособия Французскому войску, привел бы его в состояние заключить союз с Мараттами, и открыл бы ему дорогу далее на Запад, – дорогу, которую назначает самая Политика, и именно – прямо в Бомбай.
Завоевание Бомбая было бы сильным потрясением Британского могущества в Ост-Индии. Это единственная Английская гавань во всем Индостане, к которой могут приставать большие корабли. Сей город почитают Англичане вторым из всех, принадлежащих им в Азии; сверх того имеет в нем пребывание полномочное и прикрепленное великими военными силами Правительство.
Скажем последнее свое мнение: никто не будет столь безрассуден, чтобы почитать поход в Ост-Индию незатруднительным; но можно из всего, что мы говорили выше, заключить, что все препятствия уничтожатся, есть ли только планы Завоевателя не будут слишком обширны».
Весной 1810 года в небольшом оазисе Нушки, недалеко от афганской границы, в том районе Азии, который принято называть Северным Белуджистаном, два молодых человека нанимали проводников и охрану, чтобы ехать в Герат, находящийся на границе с Персией. Они объясняли, что они братья, татары по национальности, работают на индийского купца. А в Герат им нужно, чтобы купить лошадей. В оазис Нушки они прибыли из Келата, неофициальной столицы Белуджистана, туда они приплыли на купеческом судне из Бомбея. Через несколько дней, наняв сопровождение, татарские братья разъехались – один отправился в Герат напрямую, другой решил ехать на юг Персии, в Керман. В действительности они не были ни татарами, ни торговцами, старшего из них звали Чарльз Кристи, младшего Генри Поттинджер. Капитан и лейтенант 5-го Бомбейского пехотного полка были отправлены с опасной миссией генералом Малкольмом. Им предстояло пройти через места, где до них почти не было европейцев, где не существовало никаких законов, кроме родо-племенных. Несмотря на тщательно подготовленную легенду, несмотря на знание языков, оба разведчика вызвали у местных подозрение. Более того, за несколько часов до отъезда они узнали, что их ищут посланники властителя Синда, пока еще не зависимого от англичан индийского государства, осколка империи Великих Моголов. Тот откуда-то узнал, что двое англичан рыщут около границ его государства и, видимо, ведут разведку.
Генри Поттинджер
Путешествие Кристи и Поттинджера продолжалось почти три месяца. И это, без всякого сомнения, была уникальная разведывательная операция, и, конечно, оба офицера были настоящими героями. Все три месяца они тайно вели записи, фиксируя все, что видели, что слышали, что могло иметь значение для обороны Индии. Они отмечали родники и реки, посевы сельскохозяйственных культур и прочую растительность, количество осадков и характер климата, описывали укрепления попадавшихся по пути кишлаков и детально описывали индивидуальные особенности местных ханов и их союзников. Кристи и Поттинджер даже описывали развалины и памятники истории, собирая местные байки и легенды о них. Кристи смог, кроме всего прочего, составить карту своего маршрута, на основе которой позднее составили первую военную карту западных подступов к Индии.
Лейтенанту Поттинджеру пришлось в путешествии куда сложнее, чем его товарищу. И не только потому, что по дороге он пересек две пустыни, но и потому, что из-за опасности разоблачения ему на ходу пришлось менять свою легенду – из опасения быть ограбленным и убитым афганскими племенами он решил назваться татарским паломником, хаджи. И это при том, что он обладал весьма поверхностными знаниями об исламе и практически не умел делать намаз. Надо признать, что лейтенант Поттинджер был рисковым парнем. Несколько раз он даже сумел в мечетях сделать вид, что читает молитву. Перед отъездом из Бомбея он не поленился выучить у своего слуги несколько основных сур из Корана. Один раз его едва не разоблачили на рынке, где он покупал пару сапог. Старик в толпе, собравшейся вокруг, обратил внимание, что ноги у Поттинджера слишком уж нетипичные: нет мозолей, трещин, то есть человек явно привык носить хорошую обувь. Офицер поспешил скрыться, больше никогда не переодевал сапоги прилюдно и даже старался давать ногам загорать на привалах, чтобы они стали такими же темными, как лицо и руки. В другом кишлаке мальчишка лет 12 пристально посмотрел на разведчика, внезапно произнес: «Если бы он не сказал, что он паломник, я бы поклялся, что он приходится братом тому европейцу Гранту, который приезжал в прошлом году в Бампур…»
Дело в том, что за год до этого капитан Грант из Бенгальской туземной пехоты был направлен с официальной миссией в Восточную Персию. И мальчишка его там видел. Удивительное стечение обстоятельств – подросток, который, пожалуй, единственный из местных жителей встречал живого европейца, попался Поттинджеру на пути. Он потом вспоминал: «Я попытался игнорировать замечание паренька, но мой смущенный вид меня выдал». Местный хан спросил у англичанина, правда ли, что он на самом деле европеец. И добавил, что бояться ему нечего. Здесь, около персидских границ, ему вреда не причинят. Тогда лейтенант на ходу сочинил легенду, что он европеец, но из небогатых слоев, и был вынужден наняться на службу к одному крупному индийскому купцу. А паломником он назвался, потому что не был уверен, что иначе выполнит задание своего босса. Хан, к счастью для разведчика, ему поверил и даже восхитился тем, как тот ловко выдавал себя за паломника. В дневниках Поттинджера есть немало упоминаний о том, как был труден его маршрут с технической точки зрения. Постоянная жажда, жара, невыносимый климат. Он писал:
«Человек с терпением и надеждой может выдержать усталость и голод, жару или холод и даже длительное полное отсутствие естественного отдыха. Но чувствовать, что у вас в горле все пересохло так, что вы с трудом можете вздохнуть, опасаться пошевелить языком во рту, боясь при этом задохнуться, и не иметь возможности избавиться от этого ужасного ощущения, это… это самое страшное испытание, которое может ждать путешественника».
Капитан Кристи тем временем добрался до Герата – одного из самых больших городов Афганистана. Он тоже по дороге изменил легенду. Назвался паломником и лишь в Герате снова стал представляться торговцем лошадьми. Базары Герата считались едва ли не самыми богатыми в Азии, через него шли основные дороги на запад к караванным городам Персии – Мешхеду, Тегерану, Керману и Исфахану, на восток к Кабулу и дальше в Индию. И вот именно это положение Герата было для англичан определяющим, потому что именно здесь, именно этим путем, вражеские, читай русские, войска могли пройти до одного из двух горных проходов в Индию, Хайберского или Боланского перевалов. Более того, долина Герата была весьма плодородной и могла не просто прокормить армию вторжения, но и обеспечить ее припасами на будущий поход. Кристи прожил в Герате месяц, собирая сведения о возможностях обороны города, о его казне, о политических взглядах местной элиты. Затем он перебрался в персидский Мешхед, якобы для того, чтобы посетить святые места перед покупкой лошадей.
В Персии он почувствовал себя в безопасности. Даже если бы обнаружилось, что он шпион, офицер Ост-Индской компании, это вряд ли стало бы проблемой, учитывая, как тесно Тегеран сотрудничал с англичанами. Через несколько дней Кристи и Поттинджер встретились в Исфахане. Поначалу они даже не узнали друг друга, настолько они оба загорели и обросли за месяцы, проведенные в пути. За невероятное путешествие, за смелость, отвагу, за находчивость молодые офицеры, совсем мальчишки с современной точки зрения, были должным образом вознаграждены. Лейтенанта Поттинджера, которому еще не было 21 года, ждала многолетняя работа, рыцарское звание, должность губернатора Гонконга. Кроме секретных отчетов для начальства, Поттинджер написал книгу о своих приключениях, ставшую в Англии своего рода бестселлером. А вот капитан Кристи согласился на предложение генерала Малкольма остаться в Персии в должности военного инструктора. Он стал обучать персидские войска для возможного противостояния русской агрессии. И по иронии судьбы он был убит как раз в схватке с русскими.
Как уже упоминалось, интересы Российской империи и Персии столкнулись на Кавказе. Русско-персидская война шла с 1804 по 1813 год, и за ее ходом Лондон и Калькутта наблюдали с вниманием и напряжением. Это была война, в которой Тегеран регулярно пытался вытеснить русских из зоны своих традиционных, как считали персы, интересов. Как правило, военные походы персидской армии заканчивались одним и тем же результатом – победой русских. И расширением русского влияния в Закавказье.
Один из таких эпизодов заслуживает особого внимания, потому что долгие годы он был несправедливо забыт. Это героический, невероятный поход полковника Карягина летом 1805 года, который был совершен на территории нынешнего Карабаха. Персидский правитель Баба-хан решил поквитаться с русскими за проигранную кампанию 1805 года. Он выслал 40-тысячное персидское войско под командованием наследного принца Аббас-Мирзы. Отряд перешел Аракс, батальон семнадцатого егерского полка под командованием майора Лисаневича был не в силах удержать переправу, и князь Павел Дмитриевич Цицианов, главнокомандующий русскими войсками на Кавказе, отправил на помощь к нему другой батальон и два орудия под командованием шефа того же полка, полковника Карягина.
Павел Михайлович Карягин начал свою службу рядовым в Бутырском пехотном полку во время Турецкой войны 1773 года. Когда Бутырский полк был перебазирован на Кубань, Карягин попал в суровую обстановку, где на кавказской оборонительной линии шли бесконечные стычки с горцами. Он был ранен при штурме Анапы, и с этого времени вся его жизнь проходила в войнах и походах. В 1803 году его назначили командиром семнадцатого полка, расположенного в Грузии. Карягин выступил из Елизаветполя двадцать первого июня и через три дня, подходя к Шах-Булаху, увидел передовые войска персидской армии. Под командованием Карягина были 493 солдата и офицера и два орудия.
Замечательный русский военный историк Василий Александрович Потто в своем фундаментальном пятитомном труде «Кавказская война» описывает первую стычку с персами так:
«Карягин, подходя к Шах-Булаху, увидел передовые войска персидской армии, под начальством сардаря Пир-Кули-хана.
Так как здесь было не более трех-четырех тысяч, то отряд, свернувшись в каре, продолжал идти своей дорогой, отражая атаку за атакой. Но под вечер вдали показались главные силы персидской армии, от пятнадцати до двадцати тысяч, предводимые Аббас-Мирзой, наследником персидского царства. Продолжать дальнейшее движение русскому отряду стало невозможным, и Карягин, осмотревшись кругом, увидел на берегу Аскорани высокий курган с раскинутым на нем татарским кладбищем – место, удобное для обороны. Он поспешил его занять и, наскоро окопавшись рвом, загородил все доступы к кургану повозками из своего обоза. Персияне не замедлили повести атаку, и их ожесточенные приступы следовали один за другим без перерыва до самого наступления ночи. Карягин удержался на кладбище, но это стоило ему ста девяноста семи человек, то есть почти половины отряда»[58].
Еще раз вчитайтесь: так как врагов было не более трех-четырех тысяч, отряд (в котором было меньше 500 штыков) шел дальше, выполняя поставленную задачу. Персы, атакуя укрепленную русскую позицию, понесли большие потери, и следующие сутки Аббас-Мирза принялся обстреливать лагерь, не рискуя снова атаковать. При этом сам Карягин сдаваться даже не думал. На третий день, 26 июня, у осажденных закончилась вода, а персы установили новые легкие батареи на господствующих высотах. Карягин был трижды контужен и ранен пулей в бок навылет. Большинство офицеров также выбыли из строя. Солдат, еще не раненных, осталось около ста пятидесяти человек. При этом русские постоянно совершали вылазки из лагеря и наносили персам ощутимые потери. Например, солдаты под командованием поручика Ладинского ворвались в персидский лагерь, добыли воду и принесли с собой 15 фальконетов. Ладинский рассказывал:
«Я не могу без душевного умиления вспомнить, что за чудесные русские молодцы были солдаты в нашем отряде. Поощрять и возбуждать их храбрость не было мне нужды. Вся моя речь к ним состояла из нескольких слов: “Пойдем, ребята, с Богом! Вспомним русскую пословицу, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, а умереть же, сами знаете, лучше в бою, чем в госпитале”. Все сняли шапки и перекрестились. Ночь была темная. Мы с быстротой молнии перебежали расстояние, отделявшее нас от реки, и, как львы, бросились на первую батарею. В одну минуту она была в наших руках. На второй персияне защищались с большим упорством, но были переколоты штыками, а с третьей и с четвертой все кинулись бежать в паническом страхе. Таким образом, менее чем в полчаса мы кончили бой, не потеряв со своей стороны ни одного человека. Я разорил батарею, набрал воды и, захватив пятнадцать фальконетов, присоединился к отряду»[59].
В ночь на 29 июня Карягин решил прорываться из окружения. Обоз оставили на разграбление, с собой взяли оружие, пушки, в том числе и трофейные фальконеты, боеприпасы. Под покровом ночи с помощью армянского проводника русский отряд смог уйти от преследования, а начавшаяся буря еще раз спасла его. Под утро русские оказались под стенами крепости Шах-Булах, занятой небольшим персидским гарнизоном. Поскольку персы спали, в том числе и поставленные в охранение – они ведь все были уверены, что русские сидят далеко и в окружении, – Карягин приказал атаковать. Был сделан залп из орудий, которым выбили ворота, и за десять минут русский отряд захватил крепость. Начальник гарнизона, Эмир-хан, родственник наследного персидского принца, был убит.
Как только отряд Карягина овладел крепостью, у ее стен образовалась персидская армия, преследовавшая русских. Наши приготовились к бою, но персы через несколько часов прислали парламентера. Попросили выдать тело убитого Эмир-хана. Карягин просьбу выполнил, тем переговоры и закончились, и началась блокада. Четыре дня осажденные питались травой и конским мясом. В одну из ночей армянский проводник отряда Юзбаш выбрался из крепости, дошел до армянских аулов и передал князю Цицианову записку о положении отряда. Карягин написал ему: «Если ваше сиятельство не поспешит на помощь, то отряд погибнет не от сдачи, к которой не приступлю, но от голода».
К Цицианову еще не подошли резервы, и все, что он мог, – это написать в ответ полковнику Карягину:
«В отчаянии неслыханном, прошу вас подкрепить духом солдат, а Бога прошу подкрепить вас лично. Если чудесами Божьими вы получите облегчение как-нибудь от участи вашей, для меня страшной, то постарайтесь меня успокоить для того, что мое прискорбие превышает всякое воображение».
Все тот же отчаянно храбрый Юзбаш доставил письмо в осажденную крепость, а в последующие дни русские предприняли с его же помощью несколько вылазок в окрестности персидского лагеря за водой и провизией. Это позволило Карягину продержаться еще целую неделю. Наконец Аббас-Мирза, потеряв терпение, предложил Карягину сдаться, перейти на службу к нему, а в случае согласия пообещал полковнику серьезное жалованье. Оставшийся отряд он пообещал отпустить. Карягин попросил четыре дня на размышление, но при условии, что персы дадут русским съестные припасы и воды. Аббас-Мирза согласился, и персы четыре дня снабжали русский отряд, пока солдаты и офицеры наслаждались передышкой. На четвертый день Аббас-Мирза прислал парламентера, чтобы узнать, что там надумали русские. Карягин ответил: «Завтра утром пускай его высочество займет Шах-Булах». И так вышло, потому что, как только наступила темная южная ночь, весь отряд вышел из Шах-Булаха и отправился к другой крепости, Мухрату. Отряду удалось, с помощью Юзбаша, обойти персидские посты скрытно, и лишь утром персы поняли, что русские ускользнули из-под носа. Утром авангард отряда, с ранеными солдатами и офицерами, уже занял новую крепость, а сам Карягин с остальными людьми и с пушками был на подходе. Во время этого перехода произошел такой случай. Отряд шел по пересеченной местности, и на пути русских солдат оказался глубокий овраг. Из книги Василия Потто:
«“Ребята! – крикнул вдруг батальонный запевала Сидоров. – Чего же стоять и задумываться? Стоя города не возьмешь, лучше послушайте, что я скажу вам: у нашего брата пушка – барыня, а барыне надо помочь; так перекатим-ка ее на ружьях”.
Одобрительный шум пошел по рядам батальона. Несколько ружей тотчас же были воткнуты в землю штыками и образовали сваи, несколько других положены на них, как переводины, несколько солдат подперли их плечами, и импровизированный мост был готов. Первая пушка разом перелетела по этому в буквальном смысле живому мосту и только слегка помяла молодецкие плечи, но вторая сорвалась и со всего размаху ударила колесом по голове двух солдат. Пушка была спасена, но люди заплатили за это своей жизнью. В числе их был и батальонный запевала Гаврила Сидоров.
Как ни торопился отряд с отступлением, однако же солдаты успели вырыть глубокую могилу, в которую офицеры на руках опустили тела погибших сослуживцев. Сам Карягин благословил этот последний приют почивших героев и поклонился ему до земли.
“Прощайте! – сказал он после короткой молитвы. – Прощайте, истинно православные русские люди, верные царские слуги! Да будет вам вечная память!”
“Молите, братцы, Бога за нас”, – говорили солдаты, крестясь и разбирая ружья»[60].
Между тем персы догнали русский отряд, атаковали его, но Карягин снова смог организовать оборону, хотя русские орудия несколько раз оказывались в руках противника и их приходилось отбивать. К счастью, русский отряд, потрепанный и измученный, отступил к Мухрату, и оттуда уже Карягин тотчас послал лазутчика с письмом к Цицианову. «Теперь я от атак Баба-хана совершенно безопасен по причине того, что здесь местоположение не дозволяет ему быть с многочисленными войсками». Одновременно Карягин отправил письмо к персидскому принцу в ответ на его предложение предать Родину.
«В письме своем изволите говорить, что родитель ваш имеет ко мне милость; а я вас имею честь уведомить, что, воюя с неприятелем, милости не ищут, кроме изменников; а я, поседевший под ружьем, за счастье сочту пролить мою кровь на службе Его Императорского Величества».
Пока отряд Карягина отчаянно сражался с персами, приковывая их многотысячный отряд, правильнее сказать армию, то к одной крепости, то к другой, князь Цицианов собрал войска, рассеянные по границам, и перешел в наступление. Тогда и Карягин отступил из Мухрата, и у селения Маздыгерт его со всеми почестями встретил Цицианов. Русские войска, одетые в парадную форму, были выстроены как на парад, и когда показались остатки героического отряда, Цицианов лично отдал команду «На караул!».
Русский император пожаловал Карягину золотую шпагу с надписью «За храбрость», а проводник отряда армянин Юзбаш получил чин прапорщика, золотую медаль и двести рублей пожизненной пенсии. Павел Михайлович Карягин сам отвел остатки своего батальона в Елизаветполь, сейчас это город Гянджа. Израненный, контуженый, едва стоявший на ногах от усталости полковник не лег в лазарет, а снова повел своих солдат в бой. Буквально через несколько дней русский обоз, следовавший из Тифлиса, был атакован персами. Русские солдаты, охранявшие обоз, составили каре из своих телег и приняли бой. Персы расстреливали русских из орудий, офицеры погибли в бою, и солдаты уже готовились к последней, смертельной схватке, когда батальон полковника Карягина, подоспевший к месту боя, атаковал персидский отряд, ворвался в лагерь неприятеля и захватил батарею. Русские тут же развернули отбитые пушки на вражеский лагерь и открыли шквальный огонь прямой наводкой. Персами овладела паника, когда они услышали, что их атакует отряд все того же Карягина, который всего неделю назад уже потрепал их с такой же горсткой храбрецов. Русские захватили весь персидский лагерь, обоз, несколько орудий, знамена и множество пленных. К сожалению, ранения подорвали здоровье героя, и в 1807 году полковник Павел Карягин скончался.
Война с Персией не прекращалась и в 1812 году, когда Россия отражала нашествие Наполеона. В это время Лондон и Петербург были союзниками, причем скорее юридически. Англия, конечно, обещала помогать русским деньгами и оружием, но не спешила это делать. Поставки были нерегулярными, и оружие русской армии приходило некачественное и бракованное. А в Закавказье в то самое время, пока русские гибли на Бородинском поле, когда горела Москва, когда русская армия топила французскую в Березине, англичане воевали против русских. Буквально.
В 1856 году премьер-министр Великобритании лорд Генри Палмерстон сформулировал, вероятно, самую универсальную формулу, характеризующую внешнюю политику Британии и, как теперь, в 21 веке, становится ясно, англосаксов вообще, включая американцев. «У Англии нет вечных союзников и постоянных врагов – вечны и постоянны ее интересы».
И вот, пожалуй, ситуация, сложившаяся в 1812 году, этот тезис отражает весьма ярко. В начале года персы решили все же отбить у русских Карабах. Командующий русскими войсками в регионе Петр Степанович Котляревский рапортовал начальству о том, что готовится вторжение. Ему отвечали, что переживать не стоит, что идут переговоры о мире и что до их завершения боевые действия запрещены и на провокации поддаваться не стоит. Персы, правда, набеги продолжали. Во время одного из них горстка русских солдат – их было всего шестьдесят человек, это были егеря все того же прославленного 17-го, карягинского, полка – с одним орудием, под командованием капитана Кулябки, отбила атаку четырехтысячного персидского отряда. Дело кончилось тем, что персов разбили наголову и к ним еще попал в плен хан Гуссейн-Кули.
Надо понимать, что российские генералы и дипломаты переговоры с персами вели не от хорошей жизни. В июне в Россию вторглась Великая армия Наполеона, и все силы были брошены на отражение этого нападения. Кавказский генерал-губернатор Николай Федорович Ртищев именно поэтому отправил в ставку наследного принца, командующего персидской армией Аббас-Мирзы, своих переговорщиков.
При этом в Тегеране, конечно, помнили поход Карягина, помнили и другие эпизоды войны и иллюзий насчет умения русских воевать и побеждать не испытывали. Единственная причина, по которой шах чувствовал себя так уверенно и нагло, была проста. За его спиной стояла Англия. Одержимая идеей защитить Индию от возможного похода русских, о котором в тот момент никто и не помышлял, Лондон и Калькутта решили максимально укрепить позиции персов и турок на южных рубежах России. В марте 1812 года посол Великобритании в Персии сэр Гор Оусли подписал договор, согласно которому Англия превращалась в союзницу Тегерана в случае войны с Российской империей. Ну и заодно дипломат пообещал, что Лондон надавит на Петербург, чтобы русские вернули Грузию и Дагестан и ушли из пока еще спорного Карабаха. Англичане быстро перешли от слов к делу, и в июне 1812 года в Персию прибыл уже известный нам генерал сэр Джон Малкольм. Вместе с ним на этот раз приплыли 350 британских офицеров и сержантов для обучения персов европейской системе ведения боя. Кораблями было также доставлено 30 тысяч ружей, 12 орудий и сукно для мундиров персидских пехотинцев, закуплено все это было на деньги Ост-Индской компании. Но шах, конечно же, получил эту помощь безвозмездно, кроме того, ему предоставили финансирование на три года войны с Россией.
Вообще такая тактика не является каким-то исключением из британской и теперь уже и американской политики. Достаточно вспомнить, как Грузия получала бесплатно вооружение и инструкторов накануне войны августа 2008 года. Грузинские военные были перевооружены и переодеты по стандартам НАТО, и даже была введена натовская система военного управления, где основой является бригада, а не дивизия.
Так что в 1812 году после прибытия английских инструкторов и получения денег и оружия персидский шах уже начал грезить о скорой победе. И когда русские переговорщики приехали к нему, то с ними персы даже не стали разговаривать – их встретил британский посол сэр Гор Оусли. И мало того, что переговоров, по сути, и не состоялось, так еще вместе с дипломатами в русскую ставку прибыл Роберт Гордон, секретарь Оусли, и передал, что шах требует от русских немедленно вернуть Грузию. Иначе войны не миновать. И в августе 1812 года, когда армия Наполеона уже два месяца шла по России, персы под командованием англичан (вроде бы наших союзников?) атаковали русских в Закавказье. Аббас-Мирза во главе 40-тысячной армии шел вперед, быстро занял Ленкорань, русские отряды отступали, огрызаясь.
В конце сентября русский генерал-губернатор Николай Ртищев отправил к Аббас-Мирзе новых переговорщиков. Он предложил от лица Российской империи огромные уступки. Русские были готовы уйти из Талышского ханства (сейчас это территория Азербайджана, где находится город Ленкорань), сделать его независимым государством, этакой буферной зоной между двумя империями. Но персы русские предложения отвергли, сочтя, как это часто бывает, вежливость и готовность к разумным компромиссам за проявление слабости.
А тем временем под Москвой произошло Бородинское сражение, всем стало ясно, что блицкрига у французов не получилось, русская армия сохранила боеспособность, а в объективных условиях русской кампании (климат, время года, близкая зима, неподготовленные тылы) это означало, что французы увязли в войне. В перспективе это могло означать и разгром Великой армии, а англичане хотели, конечно же, поучаствовать в дележке европейского пирога, для чего следовало быстренько объявить себя лучшими друзьями русских и России. В Лондоне решили чуть смягчить персидскую политику. Лорд Оусли стал настаивать на мире, большая часть английских офицеров и сержантов из персидской армии были отозваны, но не все. Так сказать, на всякий случай.
И вот в октябре 1812 года состоялась битва, которую некоторые историки полагают официальной точкой отсчета Большой Игры, потому что русские и английские военные впервые столкнулись в открытом сражении. 22 октября принц Аббас-Мирза со всей своей армией численностью около 30 тысяч человек подошел к реке Аракс около Асландуза. Персидская пехота заняла позиции на левом берегу. На правом расположили конницу. Английские инструкторы настаивали на необходимости провести рекогносцировку местности, выслать пешую и конную разведки, поставить пикеты. Персы отмахнулись – у русских нет сил атаковать. И это было чистой правдой. Как правдой было и то, что между двумя русскими начальниками произошел серьезный конфликт. Генерал Котляревский несколько раз убеждал генерала Ртищева, что не стоит тянуть, что надо атаковать персов, пока они не собираются в один отряд. Ртищев предпочитал вести переговоры. Они ругались постоянно, однажды Ртищев оскорбил Котляревского, сказав, что, видимо, трудно быть генералом в таких молодых летах. Оскорбленный Котляревский предложил уволить его со службы. Впрочем, Ртищев быстро опомнился и при первой же возможности извинился, сказав: «Я виноват, простите меня, Петр Степанович, вы лучше меня знаете местные обстоятельства и самую сторону; делайте, что ваше благоразумие велит вам, но дайте мне только слово не переходить Араке»[61].
И это правда. Котляревский лучше кого бы то ни было знал местные обычаи и умел воевать. Он вырос на войне. Сын бедного сельского священника, Петр Степанович Котляревский родился 12 июня 1782 года в селе Ольховатке Харьковской губернии. Отец и не помышлял, что сын его станет офицером, планировалось, что Петя пойдет в семинарию. Но как порой поворачивается судьба, одна случайная встреча меняет все. Зимой 1793 года сильная метель заставила проезжего офицера искать убежища в селе Ольховатке. Звали офицера Иван Петрович Лазарев, в будущем он стал одним из покорителей Кавказа. Лазарев прожил в доме священника неделю и, присмотревшись в мальчику, сказал отцу, что тот наверняка станет отличным военным. Через год 12-летний мальчик Петя Котляревский был отправлен на Кавказ, где поступил в четвертый батальон Кубанского корпуса, которым командовал тогда Лазарев. Когда ему было 14 лет, он уже участвовал в персидском походе, в осаде Дербента. Он прослужил в звании сержанта шесть лет, в 1799 году стал офицером, и его перевели в семнадцатый егерский полк, командовать которым назначили Лазарева. В качестве его адъютанта Котляревский участвовал в переходе через Кавказские горы, когда Лазарев шел отбивать у персов Грузию. За первое же сражение в Грузии Котляревскому дали чин штабс-капитана и крест Святого Иоанна Иерусалимского. А после смерти Лазарева молодой офицер получил в командование егерскую роту, при этом он отказался от должности адъютанта кавказского наместника князя Цицианова. Причем тот Котляревского понял, доложил императору о подвигах и рвении офицера и представил его к наградам: чину майора и ордену Святой Анны 3-й степени с бантом.
В 1805 году Котляревский – участник похода Карягина, где он был дважды ранен и потом награжден орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом, в 1807 году – произведен в подполковники, в следующем году – в полковники, а в 1809 году уже назначен начальником самостоятельного отряда, расположенного тогда в Карабахе. В 1810 году он разбил превосходящий по численности персидский отряд возле Мигри – небольшого пограничного селения. По первоначальным данным туда выдвинулся небольшой, примерно равный по силам русскому, отряд. Позже выяснилось, что туда направляется вся персидская армия. Правда, к ее подходу Котляревский уже взял Мигри, расположенный на скалах и считавшийся оттого почти неприступным. Он выбил оттуда персидский гарнизон и отбил пять батарей. А на следующий день десятитысячный корпус под начальствованием Ахмет-хана, при котором в качестве советников состояли несколько английских офицеров, блокировал село. Котляревский приказал солдатам спрятаться в садах, запретил перестрелки и требовал, чтобы никто не показывался на глаза персам. Все передвижения происходили скрытно – персы не могли понять, сколько русских находится в селении. А вот сам Котляревский со всеми офицерами каждый день обедал и ужинал на подмостках, сделанных в ветвях огромного дерева, на виду у персидской армии. Английские советники посоветовали не штурмовать село, а перекрыть доступ воды, отвести ручей. Котляревский, впрочем, это предвидел, заранее прикрыл доступы к источнику двумя батареями. Видя, что блокада толку не приносит, персы отошли на позиции возле реки Аракс. Ночью Котляревский повел батальон в атаку. Шли только с одними штыками, без ранцев и без патронов. Своим подчиненным отчаянно храбрый Котляревский не раз говорил: «Идущему вперед одна пуля в грудь или в лоб, а бегущему назад десять в спину».
И вот под покровом ночи пятьсот русских солдат и офицеров подкрались к лагерю противника и по условному сигналу, без выстрелов и криков с разных сторон бросились на персов в рукопашную схватку. Персы бежали в ужасе – они не понимали, сколько нападавших, где можно скрыться, и бросались с обрыва в реку. Котляревский потерял тринадцать человек убитыми и ранеными. Потери противника исчислялись сотнями. Вот такой русский генерал встал на пути персидской армии под английским командованием в 1812 году.
Котляревскому было очевидно – войны не избежать, а постоянные набеги персов из-за реки Аракс не ставят целью только угон скота или лошадей. Идет разведка. Подготовка к походу. Он отправил персидскому наследному принцу такое вот письмо:
«Вы происходите от знаменитой фамилии персидских шахов, имеете между родными стольких царей и даже считаете себя сродни небесным духам; возможно ли, чтобы при такой знаменитости происхождения, зная всю малочисленность моего отряда, вы решились тайно воровать у него лошадей? После этого вам не прилично называться потомком столь знаменитого рода».
Аббас-Мирза не ответил на письмо, а войска его стали готовиться к походу. Котляревский понимал: если персы сейчас прорвутся через Карабах, то дальше они вторгнутся в Грузию, а там они смогут атаковать русских уже на Северном Кавказе. Генерал решил ударить по персам первым. Он обратился к солдатам с речью: «Братцы! Нам должно идти в Араке (то есть на реку Аракс. – Прим. авт.) и разбить персиян. Их на одного десять, но храбрый из вас стоит десяти; а чем более врагов, тем славнее победа. Идем, братцы, и разобьем!»
И тут же он отдал штабу приказ, что «в случае его смерти, команду над отрядом должен принять старший штаб-офицер, и если бы случилось, что первая атака была неудачна, то непременно атаковать в другой раз и разбить, а без того не возвращаться и отнюдь не отступать».
19 октября ранним утром, когда солнце еще не поднялось над горами, а только окрасило вершины, отряд в составе двух тысяч человек при шести орудиях переправился через Аракс. Русские построились в каре и двинулись вперед. Отряд сопровождала татарская конница, точнее, сейчас бы сказали, что была она азербайджанской, но в 19 веке было принято называть азербайджанцев закавказскими татарами. В таком порядке отряд зашел в тыл персидским войскам. Вел русских проводник, азербайджанец Мурад-хан. При переправе одно из шести орудий утонуло в реке. Котляревский сказал солдатам: «Эх, братцы, если будем хорошо драться, то и пятью орудиями побьем персиян, и тогда, вернувшись, вытащим это, а если не вернемся, то оно нам и совсем не нужно».
Персы появления русского отряда не ожидали и вообще вели себя совершенно беспечно. Рассказывают, что, когда вдали среди белого дня показалась кавалерия Котляревского, Аббас-Мирза сказал сидевшему подле него английскому офицеру: «Вот какой-то хан едет к нам в гости». Англичанин, посмотрев в подзорную трубу, вернул ее принцу и хладнокровно ответил: «Нет, это не хан, а Котляревский».
Петр Котляревский
Другие историки рассказывают, что персидский дозор под командованием капитана Линдсэя и вовсе столкнулся с русскими, что выбирались из прибрежных зарослей лицом к лицу. Не сразу поняв, что это враги, англичанин поспешил в лагерь предупредить начальство. Тем временем русский отряд тройным каре атаковал персидскую конницу и сбросил ее с командной высоты. Внезапное появление русского отряда распространило в персидском лагере всеобщую панику. Когда же началась штыковая атака, персы бежали. Тридцать шесть фальконетов и весь персидский лагерь достались в руки победителям. Аббас-Мирза пытался контратаковать, однако Котляревский предугадал маневр, ударил с фланга при поддержке артиллерии.
Аббас-Мирза отступил и собрал свои отряды в Асландузе, где находилось укрепление, построенное на высокой горе, у реки Дара-Урты. Котляревский дал солдатам днем отдохнуть, а в ночь на 20 октября гренадеры и егеря пошли к позициям персов. Дорогу указывал беглый русский солдат, который успел повоевать в персидской армии. Он привел отряд с той стороны лагеря, где не было пушек. Когда русские подошли к позициям, то по сигналу они молча, без единого звука, атаковали. Получив приказание не щадить никого, кроме самого Аббас-Мирзы, солдаты, страшно ожесточенные, стреляли и кололи штыками всех подряд. Персы кинулись было в Асландузский замок, обнесенный палисадами и окруженный двумя глубокими рвами, но Котляревский с ходу взял его штурмом, не дав гарнизону опомниться. Аббас-Мирза едва успел бежать в Тавриз в сопровождении лишь двадцати человек из своего конвоя. Все возле Асландуза было в буквальном смысле слова завалено телами убитых персов.
Котляревский в рапорте написал, что потери противника составили не менее 1200 погибших. Правда, в реальности их было в девять (!) раз больше. Но он сказал адъютанту донесение не менять: «Напрасно писать – все равно не поверят». В этом бою были убиты все английские инструкторы. Среди них был и майор Чарльз Кристи, тот самый героический разведчик, который прошел через Южный Афганистан за два года до этого. Он пытался удержать подчиненных от бегства, организовать оборону, был тяжело ранен и не захотел сдаваться в плен русским. Раненого английского майора хотели вынести в лазарет, но он ударил ножом офицера, пытавшегося помочь ему встать, отбивался от солдат, в итоге был застрелен казаком. Для Чарльза Кристи этот его последний бой был, видимо, принципиальным. Наверное, он полагал, что тут, на Кавказе, он защищает дальние подступы к Индии. Потому что именно так прошли его последние годы. Он шпионил, пытаясь разобраться, смогут ли русские дойти до берегов Ганга и Инда. И тут, на небольшой речушке в Закавказье, он, вероятно, в последние часы жизни с ужасом осознал, что худшие предположения верны, что русские дойдут, потому что отчаянно храбры и умеют воевать, а Персия им не станет преградой.
Русским войскам в Асландузском сражении достались одиннадцать английских пушек с надписью «От короля над королями – шаху над шахами» и пять знамен. В Казанском соборе, где расположена могила М. И. Кутузова, до революции среди 107 знамен, ставших трофеями Отечественной войны 1812 года, было и два знамени, захваченные при Асландузе и под Ленкоранью отрядом Котляревского, как признание его военного подвига и полководческого гения. Их можно было отличить от множества других, там же находившихся, тем, что на древках вместо орла они имеют распростертую руку. Сам Котляревский говорил друзьям: «Кровь русская, пролитая в Азии, на берегах Аракса и Каспия, не менее драгоценна, чем пролитая в Европе, на берегах Москвы и Сены, а пули галлов и персиян причиняют одинаковые страдания». Он умер в 1851 году, но в Грузинском гренадерском полку, который носил имя генерала Котляревского, на ежедневной перекличке фельдфебель Первой роты Первого батальона называл: «Генерал от инфантерии Петр Степанович Котляревский». Правофланговый рядовой отвечал: «Умер в 1851 году геройской смертью от 40 полученных им ран в сражениях за Царя и Отечество!»
Тогда, в октябре 1812 года, главнокомандующий русскими войсками в Закавказье узнал о сражении лишь из рапорта генерала, который начинался словами: «Бог, “Ура!” и штыки даровали победу Всемилостивейшему Государю!» В январе 1813 года Котляревский взял штурмом крепость Ленкорань, хотя гарнизон крепости был больше, чем его отряд, по численности почти в два раза, и Персия была вынуждена подписать Гюлистанский мирный договор с Российской империей. Все то время, пока шла война, пока подстрекаемые англичанами персы пытались выкинуть русских за Кавказский хребет, сами англичане развернули активнейшую разведывательную деятельность в Средней Азии, которую они также считали потенциально опасным направлением, если русские решат атаковать Индию, тем более в Лондоне помнили поход казаков.
Британские политики преследовали и еще одну цель. Руководство Ост-Индской компании уже жестко настроилось на дальнейшую экспансию на Запад. Судьба пока еще независимых княжеств, вроде Синда, была предрешена. А лежавший дальше Афганистан тоже становился объектом интереса Компании. Небольшая и очень бедная горная страна, население которой в начале 19 века не превышало 5 миллионов, тем не менее стала одной из ключевых точек геополитического противостояния между Россий и Британией. Впрочем, и по сей день Афганистан по-прежнему остается одной из беднейших стран мира и вместе с тем точкой геополитического напряжения и раздора. Он снова объект Большой Игры, хотя в нынешней ситуации, когда появилось множество новых игроков, Афганистан пытается быть субъектом, играть самостоятельную роль. Так чем же так привлекала и привлекает всех эта страна? Бедное государство, в котором нет ресурсов, где половина населения и сейчас живет по укладу 17–18 веков? Ответ очень простой: географическое положение. Афганистан находился на пересечении важнейших путей, связывающих Индию, Иран, Среднюю Азию и западные области Китая. Через земли афганцев веками шли торговые караваны индийских купцов в среднеазиатские ханства, перевозились китайские товары в Иран и далее в Европу. И вот контроль над этими путями был важен для Ост-Индской компании. Потому что он позволял оптимизировать расходы и сократить путь в Европу. А кроме того, контроль над Афганистаном позволял ощущать некоторое спокойствие за судьбу индийских колоний.
Подбираться к Афганистану британцы стали с начала 19 века. 12 марта 1809 года в Тегеране в результате переговоров между Ираном и Англией был подписан договор, по которому шах обязывался оказывать Англии всемерное содействие в случае ее войны с Афганистаном. Одновременно с этим англичане отправили дипломатическую миссию во главе с Чарльзом Меткафом в столицу Пенджаба, город Лахор. Махарадже Ранджит Сингху сделали предложение, от которого он не смог отказаться. Потому что у его восточных границ стояла армия Ост-Индской компании. Он был вынужден признать господство Англии над левобережьем реки Сатледж, входившим ранее в состав Пенджаба. Но англичане заявляли, что ему предоставляется полная свобода действий в областях к северу и западу от Сатледжа. Границы этой территории умышленно не были определены. И вот как раз там, к западу и к северу, находились земли, которые контролировали афганские племена. То есть англичане пытались, с одной стороны, ослабить Пенджаб, с другой – чужими руками попробовать «пощупать» оборону и реакцию афганцев.
У сикхов с афганцами отношения были сложными, потому что после распада империи Великих Моголов часть Пенджаба оказалась под контролем афганских племен. Но махараджа был человеком весьма искушенным, период его правления принято считать «золотым веком» в истории Пенджаба. Его государство было светским, на посты люди назначались независимо от вероисповедания и происхождения. Он даже звал на службу европейцев, его армией командовал француз Жан Франсуа Аллар, в прошлом адъютант наполеоновского маршала Гильома Брюна. В Пенджабе было запрещено брать на службу людей только одной национальности. Англичан. Так что Ранджит Сингх понимал, что лучше ему не поддаваться на английские провокации.
В это же время в 1808–1809 годах в Кабуле побывало первое английское посольство во главе с выдающимся дипломатом и военным Маунтстюартом Эльфинстоном. Ему было поручено детально и всесторонне изучить Афганистан, понять настроение политической элиты, разобраться, можно ли найти среди них потенциальных союзников. Потому в составе посольства были офицеры и чиновники Ост-Индской компании. А обстановка в Афганистане была весьма напряженной. Два претендента на кабульский престол из пуштунского племени садозаев – сводных братьев Махмуд-Шах и Шуджа уль-Мульк – долго вели гражданскую войну. В 1803 году Шуджа уль-Мульк победил, но брат затаил обиду и стал собирать новое войско. И потому Шуджа с радостью принял британскую миссию в надежде получить от нее содействие в борьбе за престол.
В феврале 1809 года посольство Эльфинстона, отправившееся из британских владений в Индии, прибыло в Пешавар. Вот что важно понять – путешествие продолжалось почти пять месяцев. Хотя можно было добраться за два. Но в пути члены миссии делали карты, зарисовывали возможные дороги, горные проходы, колодцы, знакомились с вождями племен, раздавали подарки. Потом миссия пробыла еще несколько месяцев в Кабуле, где офицеры и дипломаты тоже даром времени не теряли, и только в июне 1809 года Эльфинстоном и Шуджой уль-Мульком был подписан первый англо-афганский договор. Он предусматривал участие Афганистана на стороне Англии в борьбе против Франции и Ирана в случае их попыток предпринять наступление на Индию. Ужасный призрак русско-французского похода на Индию теперь бесконечно нависал над умами лондонских политиков. Ост-Индская компания обязалась, согласно этому договору, в случае войны профинансировать афганскую армию. По сути, договор был так составлен, что афганцы превращались в наемников Компании. При этом, случись война между Персией и Афганистаном, на англичан никаких союзнических обязательств договор не возлагал.
Правда, Пешаварский договор практически тут же после заключения потерял смысл, потому что, пока Шуджа уль-Мульк подписывал его, власть захватил ненавистный родственничек, Махмуд-Шах, и Шуджа был вынужден скрыться в английских владениях, он поселился в Лудхиане, небольшом городке на реке Сатледж, у самой границы Пенджабского государства. Там, помимо самого западного офиса Ост-Индской компании, располагалась резиденция британского политического агента, это был разведцентр, курировавший всю деятельность завербованной агентуры в Северной Индии и Афганистане. Из средств Ост-Индской компании Шуджа уль-Мульк получал небольшую пенсию, англичане решили оставить его при себе, на случай если им понадобится сменить власть в Кабуле. Точнее, не если, а когда.
В Афганистане тем временем маховик гражданской розни раскручивался все сильнее. Феодальные группировки стали сражаться за трон, центральная власть уже мало на что влияла. Соседи, увидев, что происходит, решили немножко перекроить границы страны. Персия поставила цель отобрать у афганцев Герат, сикхи таки пришли к выводу, что им тоже можно расширить свои владения на запад, бухарские эмиры распространили контроль на территории к югу от Амударьи, например на Мазари Шериф. В 1818 году Махмуд-Шах, как некогда Шуджа уль-Мульк, был свергнут. Он переехал в Герат, где вскоре умер. Власть над Гератским оазисом перешла к его сыну Камрану. Остальной Афганистан поделили между собой влиятельные, как сейчас сказали бы, полевые командиры из рода баракзаев. Под их контролем оказались Кандагарский, Кабульский и Пешаварский уделы с общим населением без малого почти 2,5 миллиона человек.
В Кандагаре правили пять братьев во главе с Кохендиль-ханом, в Пешаваре – Султан Мухаммед-хан, в центральном владении – кабульском – в конечном счете утвердился Дост Мухаммед-хан. Все они были сводными братьями, детьми важного сановника Фатх Али-хана, который был визирем при Махмуд-Шахе. Но как водится в таких случаях, родня теплых чувств друг к другу не испытывала. Каждый из них был бы рад при случае свести братьев со свету. Единое афганское государство де-факто распалось. Но постепенно среди баракзайских правителей определился лидер – кабульский владыка Дост Мухаммед-хан. Кабул все же воспринимался традиционно как столица, через него шли основные торговые маршруты, городской базар был одним из богатейших в регионе. В 1826 году Дост Мухаммед присоединил город Газни и принял титул эмира, братья молча с этим согласились, сохранив при этом статус-кво, по сути, Досту Мухаммеду они не подчинялись, но эмиром признали.
Впрочем, как уже говорилось, Афганистан был только одним из направлений, где развернули деятельность агентура и дипломатия Ост-Индской компании. Другим не менее важным для англичан направлением стала Средняя Азия. Она, по замыслу Лондона и Калькутты, должна была стать плацдармом для сдерживания русской экспансии на юг на дальних рубежах Британской империи. Если Афганистан был этаким трамплином для продвижения в Центральную Азию, то сам регион виделся буфером. В идеале англичанам хотелось бы получить контроль над союзом мусульманских государств Азии – Хивы, Бухары и Коканда, который, во-первых, ограничил бы русское проникновение на юг, во-вторых, стал бы дополнительной колонией британской короны, в-третьих, был бы отличным плацдармом для размещения британских гарнизонов под брюхом у русского медведя.
А в Петербурге с начала 19 века одновременно с экспансией на Кавказ было принято решение активизировать работу на азиатском направлении. Прежде всего по причинам вовсе не политическим, а экономическим. В 1802 году министр коммерции граф Николай Петрович Румянцев на встрече с Александром I высказал мысль, что самыми богатыми являются те страны, которые играют роль посредников в международной торговле. В качестве примера он привел Англию. О том, какова прибыль от английской торговли и каковы выгоды Британии, имели представление даже неспециалисты. Русский журнал «Вестник Европы» сообщал своим читателям:
«Сия великая часть Азии вообще называется Индостаном и есть без сомнения благословеннейшая страна в мире; граничит к Северу с Королевством Тибетским, отделяясь от него цепию гор; к Югу с Индейским Океаном; к Востоку с рекою Борампутером и заливом Бенгальским; к Западу с рекою Индом, Персиею и Арабским заливом. Число людей в Индостане не велико по обширности земли; Английские Колонии многолюдны, но в других местах очень мало жителей.
Индейских товаров вывозится ежегодно на 70 миллионов рублей или более.
Индейские Колонии не на таком основании принадлежат Англии, как другие; они зависят от Директоров Компании, которые в Индейских делах имеют сношение с избранною Правительством Комиссиею. Сии Директоры управляют через своих Губернаторов обширною страною за 24,000 верст от Лондона, которая втрое обширнее и многолюднее Англии, и приносит чистого доходу более того, что получает Английское Правительство с вычетом процентов государственного долгу: ибо ему, за уплатою их, не остается и семидесяти миллионов рублей, а Компания, заплатив проценты своего долгу, имеет еще 90 миллионов рублей доходу»[62].
Афганистан и Персия в 19 веке. 1864
По мнению российских министров, Россия тоже могла получить выгоды от транзитной торговли, уже просто в силу своего географического положения. Для этого даже не надо было брать под контроль всю Среднюю Азию или Персию. Достаточно было не отдавать уже имевшиеся пути: через Каспийское море, Оренбург и Троицк, новую дорогу, проложенную в 1800 году горными офицерами Бурнашевым и Поспеловым, от Иртышской линии до Ташкента через казахскую степь. Граф Румянцев полагал, что дороги через Оренбург и Астрахань могут стать новым маршрутом из Азии в Европу и из России в Индию. Тут главным было только обеспечить безопасность торговых караванов, чего сделать пока не удавалось. И тогда в Бухару была отправлена специальная миссия. Руководителем этого торгово-дипломатического посольства был назначен поручик по квартирмейстерской части Свиты Его Императорского Величества Яков Петрович Гавердовский, героический офицер, впоследствии погибший в Отечественной войне 1812 года. Согласно утвержденной 14 ноября 1802 года инструкции, Гавердовский и его спутники должны были как раз установить нормальные торговые отношения, ликвидировать факторы, мешавшие свободной торговле. В первую очередь речь шла именно о безопасности караванов. Также миссии предписывалось собирать «основательные» сведения о казахских жузах в тех местах, где лежат торговые пути, о месторождениях полезных ископаемых в Мугоджарских горах у верховьев рек Ори и Эмбы.
В инструкции в частности говорилось: «Поелику Бухария сама по себе не заслуживала бы дальнейшего внимания, если б не была она пунктом соединения путей к китайскому, персидскому и индейскому торгу ведущих». Непосредственно подготовкой экспедиции занималась оренбургская пограничная комиссия, орган российской разведки и контрразведки в Азии, о котором будет отдельный рассказ. В июле 1803 года посольство отправилось из Оренбурга. Сам Яков Петрович Гавердовский писал в составленном по итогам поездки обозрении:
«Для препровождения до Бухарии предположено было вызвать известных по своей силе начальников киргизского народа из тех обществ, которые располагаются кочевьем по лежащему туда пути, с тем, дабы они доставили на границу потребное число верблюдов для перевозки тяжестей и взяли на себя обязанность в проезд наш печься о безопасности.
Несчастье, преградившее нам путь в Бухарию, лишило нас всех плодов приобретенных к познанию Степи. Единая обязанность, сопряженная с желанием доставить хотя что-нибудь любителям сего рода путешествий, заставили меня собрать последние кое-как спасенные отрывки и привести их в ясность»[63].
Несчастие, о котором пишет Гавердовский, было банальным разбойным нападением кочевников. Первые полтора месяца посольство благополучно продвигалось по западному региону казахской степи, но 9 сентября в урочище Ходжа-Берген подверглось внезапному нападению. Казахи из Младшего жуза почти полностью разграбили караван, некоторые купцы и дипломаты попали в плен. Гавердовскому удалось организовать оборону и оторваться от нападавших. 21 сентября он смог с остатками отряда добраться до Орской крепости.
Проект русского транзитного маршрута был на время забыт, а потом Российская империя уже была озабочена другими проблемами, война с Наполеоном становилась неизбежной, и Азия на время отошла на второй план. В отличие от Кавказа, азиатское направление не требовало настолько пристального внимания. И уж тем более военного вмешательства. А вот англичане как раз в этот момент усилили свою разведывательную работу и экономическую экспансию на рынки Бухары, Хивы и Коканда. Все шпионские операции в регионе планировались и осуществлялись специальным управлением Ост-Индской компании, причем огромное число филиалов и, главное, активная торговая деятельность позволяли британцам обеспечивать прикрытие своим агентам.
Собственно, Компания и так фактически занималась промышленным шпионажем в регионе, собирая сведения об экономической ситуации в странах на основании анализа торговых потоков и объема сделок. Можно сказать, что Ост-Индская компания была предтечей сегодняшних корпораций, которые содержат свои штатные частные армии и частные разведки. Англичане решили основную работу сосредоточить на Бухарском эмирате, который поддерживал тесные связи, с одной стороны, с Индией, с другой – с Россией, с третьей – с Афганистаном, где представители правящих династий плотно общались между собой, кроме того, в Бухаре был силен религиозный фактор, она была азиатским центром исламской науки, это позволяло предполагать, что эмират точно не попадет под русское влияние в силу религиозного антагонизма. Так как в Бухаре проживали десятки индийских купцов, у Ост-Индской компании к началу 19 века там уже имелась какая-никакая, но действующая агентурная сеть. Это, конечно, были не кадровые разведчики, не офицеры Компании, но информацию, судя по всему, от них в Калькутте получали исправно.
В 1812–1813 годах в Центральную и Среднюю Азию был направлен купец Мир Иззет Улла. То есть официально он просто поехал прикупить товаров, но его путешествие продолжалось полтора года, а маршрут был проложен именно по районам, которые интересовали руководство Ост-Индской компании с точки зрения сбора информации. Мир Иззет Улла выехал из города Шахджеханабада 20 апреля 1812 года. Первоначально он отправился в Кашмир, оттуда, перевалив через Каракорумский хребет, попал в Тибет, потом в Восточный Туркестан, где посетил Яркенд и Кашгар, а затем он добрался до Средней Азии, проехав Коканд, Самарканд и Бухару. В Индию он вернулся через Балх и Кабул 16 декабря 1813 года.
Считается, что это путешествие было организовано по заданию Уильяма Муркрофта, военного коннозаводчика и разведчика Ост-Индской компании. Потому что через несколько лет сам Муркрофт отправился в путешествие очень похожим маршрутом, и вообще, поездка Мира Иззет Уллы была своего рода проверочным мероприятием, разведкой путей к северу от Гиндукуша, которые тогда были мало изучены англичанами, но при этом являлись для них крайне важными. О том, кем был Мир Иззет Улла, точных сведений нет. По отрывочным данным можно понять, что он был индийцем-мусульманином, и, судя по содержанию его записок, он именно что выполнял разведывательное задание. Записки его были составлены на персидском языке, и похоже, что купцу-разведчику дали указания насчет того, что он обязан отмечать, на что обращать внимание: наименования населенных пунктов, их ориентация по странам света, расстояния между ними, качество и проходимость дорог, сведения об обеспеченности питьевой водой, фуражом, топливом, кроме того, он должен был указывать пункты, удобные для устройства походных военных лагерей, описывать вооруженные силы и фортификацию местных государств. Именно поэтому записки Иззет Уллы не отличаются художественной красотой, однако в них есть ряд интересных данных по истории и этнографии. Скажем, он довольно подробно описал Кокандское ханство.
«В армии Кокандского эмира состоят 10 000 всадников, которые получают в вознаграждение за военную службу земли и селения.
Кокану подчиняются следующие племена: киргизы, тюрки, кыпчаки, минги и казаки (речь идет о казахах. – Прим. авт.).
Большинство солдат вооружено копьями, а часть – огнестрельным оружием – имеют кремневые ружья.
Кокану принадлежат описанные выше города Ош и Наманган, Кассан и Чует, каждый из которых в дне пути от Намангана, – Андижан, Мургалан, Кан-и бадам, Исфарак и Худжанд. К северу от Андижанских гор имеется смежная с российской территорией огромная область, населенная племенами казаков и каракалпаков.
Разговорным языком населения является тюркский, но среди городского населения имеются также изъясняющиеся по-персидски»[64].
Персидский текст дорожника Мир Иззет Уллы не был опубликован, и неизвестно даже, где хранился оригинал до конца 19 века. Тогда он попал в руки сотрудникам Министерства иностранных дел правительства Индии, то есть колониального правительства. Его подарил чиновникам один из индийских навабов.
И вот что еще интересно – первая публикация дорожника Мира Иззет Уллы была сделана в 1826 году в Париже, через 13 лет после его возвращения из путешествия. Опубликована была лишь часть записей, а французский перевод был сделан не с оригинала рукописи, а с копии, доставленной издателю. В предисловии же было сказано, что эта копия была доставлена издателю «одним из наших друзей». Английский перевод этого манускрипта вышел через несколько десятков лет. Видимо, речь здесь идет о противостоянии разведок, и текст скорее всего был похищен. Хотя лично у меня есть предположение, как это могло случиться. Но поделюсь я им чуть позже.
Так вот английский перевод записок, сделанный капитаном Хендерсоном – сотрудником Форин-офис в Индии, был издан в 1872 году в Калькутте. О судьбе Мира Иззет Уллы больше ничего неизвестно, и где закончил жизнь британский агент, сказать невозможно.
Именно в это время началось противостояние русской и британской разведок в Средней Азии. Русские не желали спокойно смотреть, как англичане хозяйничают у них под носом. И англичане, конечно, не могли не понимать, что вторгаются в зону русских интересов. Кстати, русская военная разведка как раз и появилась одновременно с началом этого противостояния. В 1810 году военным министром Российской империи был назначен генерал Барклай-де-Толли. В 1807 году, после заключения Тильзитского мира, князь Петр Михайлович Волконский был направлен во Францию для изучения устройства французской армии и ее Генерального штаба, а по возвращении оттуда, в 1810 году, был назначен генерал-квартирмейстером Главного штаба русской армии.
Когда Волконский вернулся в Россию, он написал для Барклая-де-Толли отчет «О внутреннем устройстве французской армии и генерального штаба». Именно после этого военный министр поставил перед императором Александром I вопрос об организации постоянного органа военной разведки. Императора не надо было слишком долго убеждать, была выделена особая секретная статья в бюджете военного ведомства, а в январе 1810 года – создана «Экспедиция секретных дел при Военном министерстве», через два года переименованная в «Особенную канцелярию при военном министре». Это был прообраз современного ГРУ, или, выражаясь официально, ГУ ГШ, то есть Главного управления Генерального штаба. Было определено, что новое ведомство будет работать в трех направлениях: стратегическая разведка – добыча сведений за границей, тактическая разведка – сбор сведений о противнике на границах Российской империи и контрразведка – выявление и нейтрализация вражеских агентов.
Первоначальный штат «Экспедиции секретных дел» состоял из управляющего, четырех экспедиторов и переводчика. Всех сотрудников отобрал лично Барклай-де-Толли, все сотрудники владели несколькими иностранными языками, подчинялись они напрямую министру. Результаты их деятельности не включались в ежегодный отчет военного ведомства, а круг их обязанностей был засекречен, или, как писали в документах, определялся «особоустановленными правилами». Руководителями военной разведки России поочередно были три близких товарища Барклая-де-Толли. С 29 сентября 1810 года разведку возглавлял полковник Алексей Васильевич Воейков, который воевал вместе с де-Толли в Финляндии. С 21 марта 1812 года руководителем стал граф Арсентий Андреевич Закревский, бывший адъютант министра, а в январе 1813 года управление разведывательным органом взял на себя полковник Петр Андреевич Чуйкевич, военный исследователь, тактик, аналитик, написавший две книги – «Подвиги казаков в Пруссии» и «Стратегические рассуждения о первых действиях россиян за Дунаем». Как раз после их издания Чуйкевича и пригласили на службу в Секретную экспедицию.
В январе 1810 года Барклай-де-Толли попросил у императора Александра разрешения направить за границу специальных русских агентов под видом работников посольств. Им было поручено собрать сведения о войсках потенциальных противников, «об устройстве, оборудовании и вооружениях, расположении по квартирам с означением мест главных запасов, о состоянии крепостей, способностях и достоинствах лучших генералов и расположении духа войск». Им также поручался экономический шпионаж, и еще они должны были предложить планы действия России в случае войны с каждой конкретной страной.
И через несколько недель они отправились к местам службы. Первые в истории офицеры русской разведки. В Париж поехал полковник Александр Иванович Чернышев, в Вену – полковник Федор Васильевич Тейль фон Сераскеркен, в Берлин – полковник Роберт Егорович Ренни и поручик Григорий Федорович Орлов, в Дрезден – майор Виктор Антонович Прендель, в Мюнхен – поручик Павел Христианович Граббе, в Мадрид – поручик Павел Иванович Брозин.
Полковник Чернышев, ветеран русско-французских войн 1805–1807 годов, кавалергард, вошел в историю как самый лучший разведчик того времени. Он очень быстро смог создать во Франции сеть информаторов, завербовать чиновников, генералов, банкиров. Обаятельный и веселый, такой русский жизнелюб при больших деньгах, стал душой множества компаний, он был, как сказали бы сейчас, главным тусовщиком. За бокалом шампанского на рауте или на балах он между делом узнавал важнейшие сведения. Именно он еще в декабре 1810 года сообщил, что Наполеон уже принял решение о войне против России. Он смог завербовать даже военного чиновника, который составлял отчеты для Наполеона в единственном экземпляре. Надо заметить, что гениальному разведчику было всего-то 25 лет.
Помимо стратегической разведки, которая велась в Европе, на западных рубежах, Кавказе и в Азии осуществлялась тактическая разведка.
Одним из русских полевых, или тактических: разведчиков Российской империи был сын муллы, переводчик, поручик Башкирского войска Абдулнасыр Субханкулов. По поручению оренбургской пограничной администрации – а именно этот орган отвечал за сбор разведывательных данных на азиатском направлении – он дважды был послан в Азию: в 1810 году в Бухару и в 1818 году в Хиву. Причем оба раза он ездил официально. В Бухару его отправили с личным посланием Александра I к бухарскому эмиру. Он встретился с кушбеги, первым министром двора, передал ему заверения в дружественном расположении русского правительства, выразил пожелания усилить торговлю между двумя странами и особо обозначил необходимость обеспечить безопасность купеческих караванов. Но была у Субханкулова и секретная инструкция. Он должен был выяснить взаимоотношения Бухары с Хивой и Персией, понять, насколько активно идет торговля и с кем, есть ли судоходство на Амударье и как относятся к России туркмены и каракалпаки.
Помимо этого у поручика была еще одна задача: вернуть на родину фальшивомонетчика татарина Валита Хамитова, уроженца деревни Иштеряповой Уфимского округа Казанской губернии. Хамитов нелегально выехал в Бухару через Троицкую крепость и там наладил производство фальшивых русских денег, изготавливая их по 8000 рублей ассигнациями в неделю. Преступная деятельность Хамитова очень беспокоила российские власти. Еще 2 сентября 1802 года министр коммерции граф Румянцев доложил о ней императору Александру I, и, кстати сказать, неудачная миссия Якова Гавердовского одной из целей имела заполучить в Бухаре Хамитова.
На этот раз Абдулнасыр Субханкулов потребовал у бухарских властей отдать злодея. Но бухарские власти не выдали преступника. По возвращении Субханкулов представил ценный отчет о внутриполитической ситуации в Бухаре, о войне эмира с Хивой, о торговле и русских рабах. 23 марта 1811 года Абдулнасыр Субханкулов был награжден «золотой медалью на красной ленте за усердное исполнение своих обязанностей при отправке в Бухарию». Сверх того, ему было выдано 750 рублей. Вот как раз в своем отчете разведчик сообщал, что в Бухаре в последнее время усилился приток водным путем английских купцов «с немалым своим коварным умыслом», которые всюду скупают «разные вещи и хлеб для себя высокою ценою, а продают оные в народе со значительным для себя убытком»[65].
На самом деле, конечно, это были не совсем английские купцы, то есть не этнические англичане, это были индийцы, представители Ост-Индской компании, и демпинговать они могли только при условии, что Компания покроет их убытки. А для нее эта операция была проверкой, попыткой понять, можно ли вытеснить с рынка российских купцов, татар и башкир. Вероятно, что с помощью распродажи товаров по совсем низким ценам индийские купцы пытались набрать лояльную агентуру. То есть тех, кто будет собирать сведения, кто примет у себя в гостях человека с рекомендательным письмом. Вероятно, эта акция была как-то связана с поездкой Мира Иззет Уллы, потому что его путешествие в Азию произошло как раз через год. Характерно, что в записках поручика Субханкулова от 1818 года, когда он посетил Хиву, английское влияние в регионе уже не упоминается. Видимо, потому, что англичане все эти годы были настроены на экспансию в Бухару. Поручик тщательно собрал сведения о городе, нравах населения и чиновников, о настроениях и междоусобных распрях местной элиты. Одной из задач Субханкулова – в Хиву он ездил официально как представитель оренбургских властей – было выяснить, как намерены хивинцы разбираться с ограбившими русский караван туркменами.
«В бытность мою в Хиве достоверно узнал я, что грабившие караван точно трухменцы и каракалпаки, что большая часть товаров сих поступила в руки имралиевского и чавдурского родов трухменцам и каракалпакам разных родов. По возвращении их в Хиву и до прибытия еще из Бухарии посланника хан Мухамметь-Рахим приказал все ограбленное отобрать, империалы и серебряную российскую монету перечеканить.
Главный хивинского владения г. Хива расположен на ровном месте, обнесен земляным валом вышиною близ трех сажен, в нем трое городских ворот. Строение глиняное и частое, ширина улиц не более полутора сажен, в нем домов считается до 800. Среди оного устроена крепость, обнесенная также небольшим земляным валом, в коей одни ворота; внутри сей крепости хранятся медных разного разбора двенадцать пушек, некоторые с лафетами, но худо устроенные; сказывают, что при выстрелах из них употребляется в каждую хивинского делания пороха до трех фунтов; в оной крепости имеет жительство и хан Мухамметь-Рахим. Бухарской нации узбек Мухаметь-Шариф по какому-то случаю назад тому 15 лет был в Англии и там научился лить пушки, третий год как находится у хивинского хана при артиллерии и вылил ныне одну медную пушку длиною около трех аршин, канониры при нем: 1-й, города Кузнецка пленник, именуемый Сидор, 2-й, беглый российский солдат из татар Батырша. Военные хивинские чиновники, живущие в сем городе, говорят, что у них на каждое орудие пороха по одному пуду и ядер на пять-десять выстрелов есть в готовности, и что отбитые от генерала Бековича орудия отправлены тогда же в Бухарию; сии же чиновники проговаривают, что если когда из России приедут к ним войска с намерением взять их под свою державу, тогда они в первый раз будут драться, если же побить их будут не в силах, то, возвратившись в свое место, не оставят принять с хлебом и солью; потом, расставив по квартирам, будут ожидать удобного случая, чтоб часть сего перерезать, а остальных употребить в невольническую работу»[66].
1819 год стал, скорее по совпадению, переломным в Большой Игре. Летом этого года из Тифлиса в Хиву отправился 24-летний офицер Николай Муравьев. Участник Отечественной войны 1812 года, взятия Парижа, дипломат, он был квалифицированным военным топографом и совершил целый ряд секретных миссий на территории Персии, где странствовал с фальшивыми документами под видом мусульманского паломника. Именно его генерал Ермолов, кавказский наместник, решил послать в Хиву, чтобы наладить, точнее, активизировать, торговлю между ханством и Российской империей. Еще молодому офицеру было поручено составить географическое описание берегов Каспия, изучить возможные пути в Индию, установить контакты и попробовать наладить торговлю с туркменами. И конечно, ему надо было понять – не пытаются ли англичане проникнуть в Хиву и распространить свое влияние на этот регион.
Генерал Николай Муравьев
После событий Персидской войны 1804–1813 годов русской военной элите стало ясно, что недооценивать коварство англичан опасно, и при этом было очевидно, что столкновение интересов двух империй уже произошло. Формально главой экспедиции был Елизаветпольский окружной начальник майор Пономарев, капитан Муравьев был представителем Генерального штаба, то есть, говоря прямо, именно он был настоящим разведчиком. 28 июля 1819 года экспедиция высадилась на туркменских берегах Каспийского моря. В течение полутора месяцев Муравьев обследовал побережье, составлял карты, общался со старейшинами туркмен-иомудов, уговаривал их сопроводить его в Хиву. И 19 сентября Муравьев в сопровождении денщика и отрядного переводчика-армянина вместе с небольшим отрядом туркменов отправились к заданной цели.
«Во все время поездки моей ходил я в Туркменском платье и называл себя Турецким именем Мурад-бек; сие имело для меня значительную выгоду потому, что хотя меня и все в керване знали, но при встречах с чужими я часто слыл за Туркмена поколения Джафарбай и тем избавлялся от вопросов любопытных».
Правда, в какой-то момент Муравьев едва не погиб. Встреченные туркмены поняли, что перед ними в составе каравана едут русские.
«Они смотрели на нас с любопытством и спрашивали у проводников, что мы за люди, – это пленные Русские отвечали наши; нынче пришли суда их к берегу, мы поймали трех и везем продавать. – Везите, везите их проклятых неверных, отвечали Игдыры с злобной усмешкою, мы сами трех Русских теперь продали в Хиве, и за хорошие деньги»[67].
Впрочем, до Хивы экспедиция добралась без приключений. 5 октября Муравьев собирался въехать в город, но был остановлен сановниками ханского двора, посольству было назначено дожидаться приема в небольшой крепости Иль-Гельды. Более месяца Муравьев был, по сути, в положении пленника. Хан никак не мог понять, что ему делать – убить русского, но тогда возможно, что русские пришлют сюда войска. Принять русского? Но как это будет воспринято в Бухаре, и вообще, зачем этот русский сюда приехал? Каждый день Муравьев ожидал, что его казнят. Только утром 16 ноября было наконец получено приглашение хана, и на следующий день Муравьев въехал в Хиву. Ему тут же нанесли визиты высшие чиновники – начальник таможни, первый визирь и диван-беги, то есть премьер-министр. 20 ноября Муравьева принял хан. Ему были вручены подарки от Ермолова, а Муравьев объяснил, что российский император хотел бы развития взаимовыгодной торговли между обеими странами, что послужило бы их процветанию.
«Главнокомандующий наш, желая вступить в тесную дружбу с Вашим Высокостепенством, хочет войти в частые сношения с вами. Для сего должно сперва утвердить торговлю между нашим и вашим народами в пользу обеих держав. – Теперь керваны ваши, ходящие через Мангышлак, должны идти 30 дней почти безводной степью, трудная дорога сия причиною, что торговые сношения наши до сих пор еще очень малозначительны. Главнокомандующий желал бы, чтобы керваны сии ходили к Красноводской пристани, что в Балканском заливе; по сей новой дороге только 17 дней езды, и купцы ваши всегда найдут в предполагаемой новой пристани Красноводской несколько купеческих судов из Астрахани, с теми товарами и изделиями, за которыми они к нам ездят»[68].
Но хан прямо не ответил ни на одно предложение и сказал, что отложит решение этого вопроса до прибытия хивинского посольства на Кавказ. А именно это предложил ему Муравьев. И оно действительно было послано, сам же Муравьев в своих записках подробнейше описал свое пребывание в Хиве, нравы и быт, и особое внимание он уделил проблеме русских рабов. Жизнь этих людей, условия, в которых они находятся, Муравьева ужаснули.
«У Ат Чапара было 7 Русских невольников, из коих один жил в Иль Гельди, 3 в Хиве и 3 по другим местам. Живущий в Иль Гельди назывался Давыдом, его схватили еще 14-летним мальчиком около Троицкой крепости на Оренбургской линии и продали в Хиву. – Он уже 16 лет в неволе. – Был продан и перепродан несколько раз и давно принял нравы и обычаи Хивинцев, но не переменял закона своего.
Я желал сам поговорить с Давыдом и приказал ему прийти к себе ночью. – Ему под опасением смерти запрещено было с нами видеться, однако же он пришел в полночь и подтвердил те же самые вести на мой счет, которые уже знал от Туркменов. Он также дал мне многие сведения насчет положения Русских невольников в Хиве.
Их ловят большею частью Киргизцы на Оренбургской линии и продают в Хиву. Число Русских невольников в Бухарии находящихся, говорят, столь же велико, как и в Хиве. – Проводя целый день в трудной работе, к коей ни Туркмены ни Хивинцы неспособны, они получают на содержание в месяц по два пуда муки и больше ничего, разве иногда бросят им изношенный кафтан. Они продают излишество получаемого хлеба и копят деньги, присоединяя приобретаемые воровством. – Когда же соберут сумму, превышающую за них заплаченную 20 или 30 тиллами (1 тилла равен 4 р. (серебр.) (что обыкновенно удается им после двадцати лет неволи), то откупаются у своих хозяев; однако же получивши свободу должны остаться навсегда в Хиве, – по второму подозрению о побеге лишают их жизни. За 25-летнего Русского платят по 60 и по 80 тилла, за Персиянина меньше. – Сих последних считается до 30 000 в Хиве, Русских же до 3000. —
Хозяева имеют право убивать невольников своих, но редко сие делают, чтобы не лишаться работника; а выкалывают им один глаз или отрезывают ухо, при мне Ат Чапар хотел отрезать Давыду ухо за то, что он ездивши в Хиву, поссорился с Персидским невольником и ударил его ножом. Он бил его плетью сперва по лицу, потом, выхватя нож, приказал его повалить, дабы исполнить свое намерение; но его удержал от сего приказчик его Узбек Магмед Ага».
Когда Николай Муравьев уезжал из Хивы, несколько пленников вышли его провожать, не тайно, конечно, но во всяком случае, они старались сильно не бросаться в глаза.
«Какой-то русской, подводя мне лошадь, шепотом ругал Хивинцев за неловкость их в приводе лошади. Ехавши через Хиву, я видел во многих местах несчастных соотечественников наших, собравшихся в особенные толпы, они кланялись мне и называли своим избавителем.
Один из них шел долго подле моей лошади, и когда я оборотился к нему, сказал мне: господин Посланник, примите мое усерднейшее почтение и не забудьте нас несчастных по возвращении вашем в отечество; по виду его мне казалось, что он не из простолюдинов».
Находясь в Хиве, Муравьев отдал в починку свое сломанное ружье. И когда его вернули, он не сразу проверил качество ремонта. Он решил это сделать лишь перед самым отъездом.
«Когда уже совсем сбирались в дорогу, я хотел его зарядить, но дух в левый ствол не пошел; я приказал его вычистить, и вытащили из него свернутую бумагу. Когда все разошлись, я развернул оную и нашел в ней следующее.
“Ваше Высокородие, осмеливаемся вам донести, Российских людей найдется в сем Юрте тысячи три пленников и претерпев несносные труды глад и холод и разные нападки сжальтесь над нашим бедным состоянием, донесите Его Императорскому Величеству, заставьте вечно молить Бога есмь пленник”».
До глубины души русского офицера поразила история русского старика, раба, с которым он увиделся тоже накануне отъезда.
«Старик сей по имени Осип Мельников уже 30 лет был в неволе, он был солдатской сын, и только одна неделя прошла после его женитьбы, как его схватили Киргизы близь Пречистинской крепости и продали в Хиву; в течении слишком тридцатилетней жестокой неволи, трудясь по ночам, и продавая часть пойка ему положенного, он накопил то число золота, которое требовал от него хозяин для выкупу, но сей последний взял у него сии деньги, вместо обещанной свободы продал его другому».
По возвращении на Кавказ Муравьев составил подробную записку о положении дел в Хиве и о том, как, по его мнению, Российской империи следует поступить, а именно, полагал Муравьев, Хиву следует подчинить силой оружия. То есть он не писал об этом совсем уж прямо, но подробный анализ хивинского войска, крепостей и вооружения, и также резервов, приводил его к мысли о том, что война с Хивой слишком сложной не будет. Во всяком случае, пораженный увиденным – рабами, жестокими нравами, дикими для европейца обычаями, – капитан считал, что это просто нужно сделать.
«Из сказанного выше о Хивинском ополчении можно удостовериться, что они не в силах противиться образованному неприятелю и что самая большая сила владения сего состоит в неизмеримых безводных степях, окружающих оное. – Природное укрепление сие могло бы устрашить всякое Европейское войско, кроме Российского.
В нынешнее же время с большею известностью того края можно поручиться за удачу сего предприятия. – Нет никакого сомнения, что с тремя тысячами Русского войска, предводимого решительным и бескорыстным начальником, можно покорить и удержать под своим владычеством Хиву, столь полезную для нас по многим важным отношениям Азийской торговли».
Карта Хивы XIX века
В декабре все того же 1819 года генерал-майор Александр Никитич Сеславин, герой Отечественной войны 1812 года, отправил письмо начальнику Главного штаба Петру Михайловичу Волконскому. Тому самому, что был одним из отцов русской военной разведки. Письмо было скорее дружеское – от одного старого вояки другому. Но писал Сеславин о походе на Индию. Активность англичан в Турции, Персии, на Кавказе и в Азии заставила его вернуться к рассуждениям о том, что Российской империи пора призадуматься и наконец ударить зарвавшихся бриттов в самое уязвимое место. Сеславин обращался к старшему товарищу по службе:
«Ваше сиятельство милостивый государь!
Близ полугода как я просил Вас поручить мне должность, ежели его императорскому величеству не угодно, чтоб я, скрыв мое звание, сделал путешествие от Калькутты в Ост-Индии чрез Делли, Кагор, в Кабул, осмотрев берега рек Гангесса (Gange) и Инда, оттуда через Бухарию и степи в Оренбург или Солочковскую крепость, пункты, откуда должно начать наши движения, ежели бы решено было когда-нибудь предприятие на Ост-Индские английские владения.
Рассуждая часто об Англии и о причинах возвышения ее, утвердился я в той мысли, что не в Европе должно искать средство ослабить влияние Англии на твердую землю, но в Ост-Индии. Россия к ней ближе всех, одна Россия в состоянии разрушить владычество англичан в Индии и овладеть всеми источниками ее богатств и могущества. Вот что побудило меня предпринять путешествие в Ост-Индию не через Персию, ибо на коварных персиян полагаться нельзя, но через Бухарию и Кабул должно будет проходить; будущая внутренняя война в Персии за наследство и неминуемая война англичан с Северною Америкою, удвоив долг Англии до двух тысяч миллионов фунтов стерлингов, подадут нам способ исполнить наше предприятие. Три года тому назад, как наши купцы из Сибири встретились с англичанами, переодетыми в молебщиков, у источников Гангесса (Gange), которая выходит из ледяных гор Гималаиа в Багхирати или Доли. Из сего я заключаю, что ежели из Сибири и с Оренбургской линии из разных пунктов посланы будут надежные люди в направлении на Тибет, Багхирати, Кагор (так в тексте, видимо, имеется в виду Лахор. – Прим. авт.) и Делли, мы будем иметь подробное сведение о путях самых трудных для прохождения войск и неизвестных по сие время. От Делли, первая английская колония, останется 1000 верст до Калькутты, земли населенные и изобильные, следовательно удобные для прохождения войск.
Армия, употребленная в последней войне в Индии, под командою генерала Гастинга, состояла из 90 000 человек, из коих 10 000 единственно европейских войск, прочие же из индийских дисциплинированных солдат (cipayes), под командою европейских офицеров. Нынешняя оборонительная линия английской земли в Индии 2500 английских миль. Всего же народа считается в Индии около 100 миллионов на пространстве одного миллиона квадратных миль. Три пятых сего многочисленного народа повинуются ныне Великобритании. Армия ее коснулась гор Тибета и открыла источники Гангесса (Gange) и Инда (Indus). В 1819 г. подробная опись регулярных и иррегулярных войск, содержимых в восточной Индии: европейской инфантерии 20 978; кавалерии 4692; артиллеристов 4583; всего 30 253 человека. Индийской инфантерии 132 815 человек; кавалерии 11 011; артиллеристов 8759; всего регулярных индийских войск (cipayes) в службе компании 152 585 чел. Всего-навсего регулярных войск 182 838 чел. Сверх того находится 24 или 25 000 иррегулярных и около 6000 инвалидов.
На это письмо начальник Генштаба не ответил. Во всяком случае сам Сеславин писал приятелю из Парижа в ноябре 1821 года: «В августе 1819 г. из Марселя я просил позволения государя отправиться мне под другим именем в Калькутту и оттуда через Дели, Агру, Аллага-Бату, Лахор, Кабул, Балк, Великую Бухарию, Самарканд, Хиву, Грег, Киргизские степи в Оренбург. Путешествие сие могло бы, может быть, решить вопрос европейских политиков: может ли Россия внести оружие свое в ост-индийские английские владения, может ли она повсюду находить себе нужное продовольствие и уничтожить владычество англичан в Индии? Нельзя сказать, чтобы я не хотел быть полезным Отечеству. Я не получил ответа»[70].
Привлекает внимание в том письме 1819 года то, насколько тщательно Сеславин изучил вопрос, проанализировал возможности вторжения. И особенно интересной выглядит фраза о том, что три года назад, то есть в 1816 году, «наши купцы из Сибири встретились с англичанами, переодетыми в молебщиков, у источников Гангесса». Переодетые англичане – это, очевидно, разведчики Ост-Индской компании, другого не дано. Понятно, что купцы из Сибири – то есть торговля с Индией все же существовала, пусть и не активная, и пути в Индию знали – тоже были не простые ребята, вряд ли разведчики, скорее просто сотрудничали с Оренбургской Пограничной комиссией. Но не просто ведь так они обратили внимание на англичан и сообщили куда следует. Значит, битва разведок на горных тропах Гималаев и дорогах Азии уже шла вовсю.
И как раз этапом такой тайной войны стала экспедиция Уильяма Муркрофта, которая и началась в этом 1819 году. Экспедиция, которая никогда не закончилась, но которая вошла в историю разведки и путешествий.