Глава 3
После незавершенного похода казаков на Индию английские политики еще долго приходили в себя. Степень ужаса, охватившего официальный и деловой Лондон, трудно представить. Все осложнялось еще и тем, что англичане отлично понимали две вещи. Во-первых, что русские действительно способны дойти до Индии. После суворовских рейдов по заснеженным Альпам ни у кого не было сомнений, что русский солдат обладает волей, упорством, храбростью и невероятной выносливостью. И даже расстояние в тысячи километров не являлось для русской армии серьезной преградой. Учитывая то, насколько расширились границы Российской империи всего за 200 лет, за 17 и 18 века, англичанам было нетрудно оценить потенциал русских военных, дипломатов, путешественников. Во-вторых, в Лондоне понимали, что Индия для русских – это не какая-то далекая, неизвестная земля, что пути в Индию русскими купцами неплохо изучены и что вообще-то от Астрахани или даже Москвы до Дели и Лахора куда ближе, чем от Лондона. И связи между странами были куда теснее, чем нам сегодня кажется.
Еще в 1532 году Бабур, основатель империи Великих Моголов, направил в Москву посла с предложением дружбы Великому князю Московскому. Пока посол добирался до русской столицы, Бабур умер и был похоронен в Кабуле. Впрочем, Великий князь Московский Василий III на предложение Бабура и так не согласился – просто не имел достаточно сведений о положении дел в Индии.
Постоянные и плодотворные торговые отношения между русскими и индийскими купцами сначала были установлены через Центральную Азию, это произошло, когда в Астрахани появилась колония купцов из Индии. И ездили они туда довольно регулярно. Причем часто индийские торговцы добирались и до Казани, и до Нижнего Новгорода. Во всяком случае, уже в 1638 году казанский воевода И. В. Морозов сообщал в столицу о приезде в Казань персидских и индийских купцов и отправлял царю роспись, то есть список, привезенных ими даров и товаров.
«В нынешнем, государь, во 146-м году августа в 2 день писали к нам, холопем твоим, из Астарахани окольничей и воеводы Федор Васильевич Волынской с товарыщи. – По твоему государеву указу отпустили де они из Астарахани к тебе, государю, к Москве персицкого шах-Софиева купчину Бежим-бека с шаховыми товары, а с ним шаховых и его купчининых людей 35 человек. …
Да с шах-Софиевым же, государь, купчиною приехали в Казань индейцы торговые люди Моллачко да Кишнячко, а нам, холопем твоим, подали в твоей государеве съезжей полате астараханскую проезжую грамоту, а в проезжей их грамоте написано, что они отпущены с товары. … И те купчинины росписи даром и товаром и индейцов товаром послали к тебе, государю, под сею отпискою с казанцом сыном боярским… (Оставлено место для вписания имени.) А отписку, государь, и даром и товаром роспись велели подать в Посольском приказе твоим государевым дьяком думному Федору Лихачеву да Максиму Матюшкину да Григорью Львову. А купчин отпустили к тебе, государю, к Москве с тем же астараханским приставом с Ондреем и с толмачем с Митькою. Да с ними ж отпустили индейцов Моллачка да Кишнячка с их товары августа в 21 день»[35].
Причем из росписи видно, что «индейцы» настроены были на серьезный бизнес в Московском государстве.
«У индейцев у Моллачка Седукова да у Кишнячка Молтаева товару: 4600 киндяков, 900 араней, 700 полукисей, 50 кумачей красных, 150 выбоек меньшие руки, 11 выбоек арапских, (л. 17) 196 киндяков, 48 полукисей, 57 ансырей шолку ласу, 40 зенденей, 120 выбоек ардевильских, 26 фереспирей, 15 фат, 200 ансырей шолку аряского, 18 дараг гилянских, 18 дараг кошанских, 150 дараг ляковых, 7 кушаков шолковых, 2 дороги теврюские, 8 скатертей, 16 кисеи, 7 пуд с четью ладану, 3 кисеи, 54 киндяка, 16 бязей лощеных, 64 ансыря шолку ряжского, 9 ансырей шолку пырсу»[36].
В 1647 году царь Алексей Михайлович приказал астраханскому воеводе построить двор для индийских купцов. Из документов известно, что уже в 1649 году этот двор функционировал. Из Астрахани некоторые индийские купцы распространили свою деятельность на Саратов, Ярославль и Москву. В 1648 году индийский купец Сутур получил от царя Алексея заем в 4000 рублей, оставив в залог товаров на сумму в 5000 рублей. По мнению русского и американского историка Георгия Вернадского, большинство индийских купцов, имевших дела с Россией в 17 веке, были родом из Пенджаба и Синда. «Они принадлежали к вишнуитским сектам и имели в Астрахани храм, где почитали бога Кришну. Среди импортируемых из Индии товаров были драгоценные камни, дорогие ткани, специи, лечебные травы и рис. Экспорт в Индию включал меха, кожу, медь, лебяжий и гусиный пух и такие западные товары, как шерстяные ткани, зеркала, стекло, иголки, булавки и бумагу»[37].
Индусы посещали ежегодную Макарьевскую ярмарку у Нижнего Новгорода, а также Москву. Ездили торговать и на Кавказ, и в Крым. Причем как раз через астраханскую таможню. Вот, например, «Выпись Астраханской таможни об отпуске из Астрахани в Персию товаров индийского купца Дурги Лала»:
«По государеву цареву и великого князя Феодора Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, указу и по подписной челобитной за пометою дьяка Лариона Вязмина велено справитца в таможне об отпуску из Астарахани вниз Волгою рекою за море индейца торгового человека Дургичка Лалуева посыльного ево товару с-ындейцом же торговым человеком с-Ыгнеткою, на клади, где попадетца. А товару с ним: 10 половинок сукна кармазину, 112 юфтей красного товару, 2 пуда рыбья зубу, 6 фунтов гвоздики, 50 аршин стамеду розных цветов, 10 аршин изуфри. А тот товар во шти таях да в дву чемоданах за таможенною печатью»[38].
В 1679 году Посольский приказ отвел в Москве специальное здание индийским, персидским и армянским купцам. Известно, что в 1646 году царь Алексей Михайлович направил падишаху Шах-Джахану «торговых людей» с грамотой «о дружбе… и оных государственных делах». Эта была первая официальная попытка наладить русско-индийские дипломатические отношения.
В архивах сохранилась проезжая грамота, выданная Посольским приказом купцам Сыроежину и Тушканову, отправленным в Индию с грамотой царя Алексея Михайловича к индийскому падишаху и с товарами.
«По нашему указу посланы от нас в-Ындею к индейскому шах Джагану в гонцех с нашими грамотами торговые люди казанец Микита Сыроежин да астараханец Василей Тушканов, а для тое посылки пожаловали есьмя их, велели им взяти с собою товаров своих безпошлинно Миките на 1000 на 500 рублев, Василью на 1000 рублев. И как они, Микита и Василей, едучи в-Ындею и из-Ындеи с товары своими в которой город приедут, и воеводам нашим и дьяком и приказным людем велети их везде пропущати без задержанья и наших пошлин с тех их товаров у Микиты с 1000 с 500 рублев, а у Василья с 1000 рублев таможенным головам и целовальником и откупщиком и на мытех мытчиком имати не велити»[39].
Послы должны были сообщить индийскому падишаху о восшествии на русский престол царя Алексея Михайловича, о его желании быть с Шах-Джаханом «в братской крепкой дружбе» и установить торговые отношения между странами. Причем вот что привлекает внимание: послами были отправлены не посольские дьяки, а купцы из Казани и Астрахани. То есть люди, знающие традиции Востока, языки, восточные нравы и этикет. Русский царь в грамоте индийскому коллеге пишет:
«И ныне послали мы, великий государь наше царское величество, к вам, брату нашему, великому государю, к вашему шах-Джаганову величеству, с сею нашею царского величества любительною грамотою наших легких гончиков Микиту Сыроежина да Василья Тушканова. А велели им сее нашу великого государя грамоту вам, брату нашему, великому государю, подать и про наше великого государя здоровье сказать, а ваше, брата нашего, великого государя, здоровье видети и о дружбе и о любви напомянуть. И вам бы, брату нашему, великому государю, шах-Джаганову величеству, от нынешнего времени с нами, великим государем, быти в крепкой братцкой дружбе и любви, так же, как с нами, великим государем, окрестные великие государи в дружбе и в любви и в ссылке без урыву. А что у нас, великого государя, в наших великих и преславных государствах Российского царствия вам, брату нашему, великому государю, будет годно, и вам бы, брату нашему, великому государю, с нами, великим государем, о том обослаться послы или посланники и о всем с ними отписати. И мы, великий государь, вам, брату нашему, великому государю, за то не постоим»[40].
Правда, до Индии посольство в итоге не добралось – персидский шах Аббас находился в состоянии войны с Шах-Джаханом из-за Кандагара. И потому русских послов просто не пропустили. В 1674 году русский царь решил отправить новое посольство в государство Великих Моголов, чтобы все же наконец установить с Индией официальные дипломатические и торговые отношения. Возглавил посольство астраханский купец Мухамед Юсуф Касимов. Он получил указание сначала отправиться в Бухару вместе с Василием Даудовым, назначенным туда послом. Касимов получил инструкции из Посольского приказа 28 февраля 1675 года.
«Наказная память из Посольского приказа Мухаммеду-Юсуфу Касимову.
Лета 7183-го февраля в 28 день. По государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, указу память астараханцу Маметь-Исупу Касимову. Ехати ему великого государя з грамотою и для ево великого государя, дел из Бухарские земли к индейскому шаху в посланникех. А от великого государя послана с ними к индейскому шаху грамота руским письмом за государственною большою печатью, да в запас с той, великого государя, грамоты списки по-латине да по-татарски, оба списки за тою же большою печатью.
И как, аже даст бог, будучи у бухарского хана и в Бухарской земле, великого государя дела по наказу исполнят и бухарской хан Василья Даудова к великому государю к Москве, а ево, Маметь-Исупа, к индейскому шаху отпустит, и Маметь-Исупу ехати из Бухарские земли к индейскому шаху на которые места ближе, и податнее, и безстрашно, розведывая, чтоб ему до Индейского государства доехать здорово.
А как приедет в первой индейской город, и ему говорити того города владетелю, что послан он от великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца и многих государств и земель восточных и западных и северных отчича и дедича и наследника и государя и облаадателя, к великому государю их… величеству в посланникех о их государских надобных делех, а с ним посланы от великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца и многих государств и земель восточных и западных и северных отчича и дедича и наследника и государя и облаадателя, к великому государю их Эвреинзеп-шахову величеству грамоты о дружбе и о любви и о иных государских добрых делех. И он бы, державец, отпустил ево к государю своему, дав корм и подводы, не задержав, и проводити до того города, где ныне государь их шахово величество, велел. Да как ево ис первого города отпустят, и ему ехать до стольного индейского города потому ж, не мешкая нигде ни часу. А дорогою едучи, проведывать, которые послы и посланники из-ыных государств приходят к индейскому шаху, и на приезде у самого ль шаха бывают, и ево видят ли, и посольства свои перед ним ли отправляют»[41].
В письме к шаху Ауренгзебу, в котором он называл падишаха «наш брат, великий господин, высочество, правитель Индии и всей восточной страны», он выразил свое желание жить с падишахом в мире и дружбе.
«И ныне послали мы, великий государь наше царское величество желая быть с вами, братом нашим, с великим государем шах величеством, в дружбе и в любви и в ссылках, как и з братом нашим, высокостольнейшаго места с шах-Сулеймановым величеством, и с-ыными великими государи, послали к вам, брату нашему, великому государю к вашему шах… (Пропуск имени в документе; зачеркнуто: Джаганову) величеству, с сею нашею царского величества любительною грамотою наших посланных Маметь-Исупа Касимова да подьячего Ивана Шапкина. А велели им сее нашу великого государя грамоту вам, брату нашему, великому государю, подать и про наше великого государя здоровье сказать, а ваше, брата нашего, великого государя, здоровье видети и о дружбе и о любви напомянуть. И вам бы, брату нашему, великому государю шах-Джаганову величеству, от нынешнего времяни с нами, великим государем, быти в крепкой братцкой дружбе и любви так же, как с нами, великим государем, окрестные великие государи в дружбе и в любви и в сылке без урыву. А что у нас, великого государя, в наших великих и преславных государствах Росийского царствия вам, брату нашему, великому государю, будет годно, и вам бы, брату нашему, великому государю, с нами, великим государем, о том обослаться послы или посланники и о всем с ними отписати»[42].
Касимову поручалось установить между двумя странами дипломатический обмен. Москва хотела получать из Индии серебро и драгоценные камни и предлагала в свою очередь меха. Касимов также был уполномочен нанять специалистов по строительству мостов и других мастеров, купить лечебные травы, семена садовых растений, небольших животных и птиц для царских владений.
Касимов добрался с русским посольством до Бухары. Оттуда он отправился в Кабул (тогда владение Великих Моголов). Наместник Ауренгзеба в Кабуле доложил падишаху о миссии Касимова, но тот написал, что до сих пор в Индии не было русских послов. Он приказал своему наместнику выдать Касимову 2000 рупий, обеспечить его безопасность, но отправить его обратно. Более того, Касимов должен был при любой возможности выкупать русских пленных, попавших в рабство к восточным правителям. И эта часть миссии на самом деле удалась. По возвращении в Москву он пишет царю:
«Челобитная Мухаммеда-Юсуфа Касимова об отводе ему в Москве двора для постоя с выкупленными в Индии русскими пленными.
Царю государю и великому князю Феодору Алексеевичу, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу, бьет челом холоп твой астраханской житель Мамы-Суфко Касимов. По твоему, великого государя указу послан я, холоп твой, в-Ындейскую землю посланником, и был я, холоп твой, в-Ындейской земли. А ныне я, холоп твой, еду к тебе, великому государю, к Москве, с полонениками твоих великого государя ратных людей, а полонеников 40 человек. И стою я, холоп твой, ныне в селе Ивановском. Милосердый государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, мне отвесть двор, где ты, великий государь, укажешь, чтоб мне, приехав к тебе, великому государю, к Москве, было где постоять»[43].
Сохранилась и роспись доставленных в Москву пленников. Большинство – это русские, похищенные степняками в ходе набегов и проданные через Бухару и Хиву дальше на Восток. Вот пример одной из таких историй, человек как раз был спасен Касимовым.
«Ивашка Хашал сказал. Родиною де он которого города и чей сын и какой породы и где взят в полон, то не помнит, взят мал и продан в-Ындею индейцу, а как зовут того не знает. И как де хозяин ево умре, и по смерти де своей отпустил ево, Ивашка, на волю, и из-Ындеи пришол в Балх и жил у сотника у Куземки Фролова. И как де приехал в Балх посланник Маметь-Исуп Касимов, и у Куземки де ево, Ивашка, выкупил, а окупу за него дал из государевы казны товару за 35 рублев. И ис Хивы до Яику ехал он, Ивашко, на государеве ж подводе, (л. 389) и на корм де давал ему посланник Мами-Юсуф из государевы ж казны по 10 денег на день»[44].
Кроме прочего, Касимову удалось собрать важные сведения – внимательно изучить пути, особенно водные и горные, ведущие в Индию, узнать о титулах шаха, получить аудиенцию в Кабуле. Русский ученый, историк и тюрколог академик Василий Бартольд особо обращал внимание на патриотизм Касимова. На его желание, личное стремление помочь стране.
«Касимов был одним из татарских общественных деятелей, которые оказали огромные услуги России для контакта при сношениях с переднеазиатскими и даже восточноазиатскими государствами»[45].
Посольство Касимова признать безрезультатным никак нельзя. Русским дипломатам удалось выкупить пленников, разведать дорогу в Индию через Среднюю Азию, через Балх, Хиву и Чарджоу. Опираясь на сведения, полученные от индийских купцов, они подробно расписали маршрут движения до Индии, определили скорость и время переходов, места переправ через реки и ночлегов. Именно посольством Касимова было описано два возможных пути в Индию. Морской – через Астрахань, Шемаху и Ормузд, которым в свое время воспользовался Афанасий Никитин, и по суше, через Персию и Афганистан. А вообще торговля России с Индией и Центральной Азией идет весьма активно весь 17 век. Есть записки еще первой трети 17-го столетия, которые свидетельствуют, что не только азиатские купцы в России, но и русские купцы в том регионе – гости частые. В декабре еще 1622 года русский посланник в Бухару И. Д. Хохлов разбирался с убийством в Ургенче русского купца Юдина, ездившего для торговли в Бухарское ханство и Индию. Русский посланник сообщает в Приказ. Как выясняется, купец оказался заложником ситуации – Ургенч разорили набегом казаки, пришедшие с Яика. Купца убили, чтобы отомстить.
«Да в Хиве ж де присылали к ним Арап-хановы дети Шири-салтан от себя и от брата своево от Обалгазы-салтана просить подарков, а не даст, и они ево велят убити. И он де, Иван, в подарках отказал. И царевич де к ним приказал – будет им подарков не дать, и им быть побитым так же, как и Левонтью Юдину. А Левонтей де Юдин был для торгу в Бухарех и в-Ындее 7 лет, и шол через их Юргенскую землю, и его де из животов убили за то, в то время как тот торговой человек в Юргенскую землю пришол и дожидался корована, и пришли с Еика казаки Нечай Старенькой с товарыщи и взяли город Юргенч и людей побили и корысть многую поймали, а отойти было не на чом, лошадей не было, и они сели в городе. А юргенской Арап-царь, собрався, их осадил и зговорил их на то, что отпустити всех живых и лошади под них дати, а дал де им на том душу. А как де они здались, и он на правде своей не устоял, всех побил, да и того де русского торгового человека убил за то ж, что казаки ему многую шкоту учинили. И он де, Иван, приказывал с приставом к царю, чтоб их царь грабить и детем своим с них поминков имати не велел. И царь де приказал, что дети ево не слушают, а поминков им не дать нельзе. И он де, Иван, дал царевичем по юфте кож красных да по юфти шуб бельих»[46].
В 1695 году купец и путешественник Семен Маленькой с грамотой царей Ивана и Петра Алексеевичей отправился через Персию в Индию. Морем до Шемахи, затем Исфахан, порт Бендер-Аббас, откуда на корабле путешественники добрались до города Сурата. Оттуда Маленькой (в других источниках Маленький) отправился в столицу, где его принял император Аурангзеб. Великий Могол после нескольких встреч с гостем подписал указ, дававший право русским купцам вести в Индии беспошлинную торговлю. А в качестве особой милости подарил Маленькому слоненка. Три года Семен Маленькой вел торговлю в Индии, побывал в Агре и Дели. Закупив немалое количество товаров, он отправился назад в Персию, в Бендер-Аббас, но в море на него напали пираты. И несколько месяцев спустя он скоропостижно скончался в персидской Шемахе. Об этом рассказал его слуга, со слов которого была составлена пояснительная записка русскому царю:
«В Сурате жили они с 5 месяцев. От Сурата поехали они в лашкерь (сиречь в войско индейское), которое стояло при городке небольшем Барунпуре, в котором был и царь индейский, а того войска было тысяч с 60, и ехали до того места сухим путем 3 месяца на наемных подводах. И в тот городок принял их с честию казначей царской с служилыми людьми. И тот казначей ево, купчину Малинькова, ставил пред царя, да при нем одного толмоча, которого они наняли в Астрахани. И посланную с ним, купчиною, государеву грамоту принял тот казначей. И жили они в том городе с год с лишком на своем харчю, а постоялой двор зделали сами, потому что в том городе дворов нет, а вместо дворов живут в полатках и в кибитках. И царь индейской в дар царскому величеству послал с ними слона малинькова. А царь де индейской в то время был с лишком во сто лет; у него детей 4 царевича, а одеяние они носят белое из парчей бумажных тонких, а на голове носят чалмы белые ж. А по средам и пяткам носят ево в мечети, в носилках за стеклами, по осьми человек, а перед ним водят слонов ево воинских, на которых зделаны чердаки деревянные осьмиугольные, а привязываются к ним подпругами. А в тех чердаках сидят по 3 и по 4 человека ево дворовых людей, одни с трубами, з бубнами, а иные з знаменами, а на иных слонах седла. А позади слонов заводные кони в уряде, а позади коней царь и дети ево царевы, затем полатные люди на носилках же, затем служилые люди, конница. И из лашкера отпущены они в столичные их городы, в первой город Ак-Парабат (он же называетца Агра). А стоит тот город на большой реке, а как тое реку зовут, не ведает. А тот город каменной, а зделан в три стены, а между городами промежку пустого места сажен по 20, а жилья между ими нет, только в замке царской дом да мечеть да приказ, а жилье – около города большого. Да кругом большого ж города выкопан ров и пущена вода, в которой рыба да черепахи большые. А до того города ехали они сухим путем на наемных волах телегами, а шли до того города из лашкеру 2 месяца, а жили в нем с неделю. А встречи им и приему в том городе и корму дачи не было, а постоялой двор был дан. А в том городе царев дом и мечеть и приказ каменные, и полаты росписаны красками, а в них какия убранства, не ведает. А из Ак-Парабата поехали в город Шажу-Набат (которой называется Дилли), сухим же путем на волах же наемных, и ехали с неделю же. В Шаже-Набате жили 4 месяца, и вышеписанные привезенные товары продавали тамошним людем разными ценами, а по чему, не упомнит, на тамошния деньги серебреные, называемые рупы, а ходят там по 13 алтын по 2 деньги рупа, а величиною они с деньгу медную, а весом против серебреного здешнего полтинника. А встречи и приему в том городе им и дачи корму не было. А тот город каменной и стоит при реке небольшой. А у жителей в том городе Шаже и Ак-Парабате домы каменные ж. А индейцы де люди тихие и ласковые и в торгу обходительные и правдивые, а желание их к товаром больши: к сукнам тонким аглинским, к юфти»[47].
Петр I, проводя свои реформы и расширяя влияние России, был всерьез настроен расширять империю не только на Запад, но и на Восток. Сама география России заставляла это делать. Впрочем, как раз при нем отношения с центральноазиатскими государствами были несколько подпорчены. Дело в том, что Петр I отправил в регион военную экспедицию. Причиной тому послужили сведения, что якобы в Амударье имеются богатые запасы золотого песка, а хивинцы, дабы скрыть это, с помощью специальной дамбы отвели течение реки в Аральское море. Потому в изданном 2 июня 1714 года указе «О посылке Преображенского полка капитан поручика кн. Алекс. Бековича-Черкасского для отыскания устьев реки Дарьи…» говорилось, что экспедиции надлежит исследовать прежнее течение Амударьи и, если возможно, опять обратить ее в старое русло, склонить хивинского хана в подданство, на пути к Хиве и особенно при устье Амударьи устроить, где нужно, крепости, утвердившись там, вступить в сношения с бухарским ханом, склоняя и его к подданству. В распоряжение Бековичу давалось 4000 регулярных войск, 2000 яицких и гребенских казаков и 100 драгун, кроме того, в экспедицию вошли несколько морских офицеров, 2 инженера и 2 купца.
Александр Бекович, мусульманин по происхождению, принявший христианство, показался Петру идеальной фигурой для ведения дел с Востоком. В апреле 1717 года Бекович с экспедицией отплыл из Астрахани, и только в середине июня русский отряд вышел в пустыню и направился на восток в сторону Хивы. До Хивы оставалось чуть больше 120 километров урочища Карагач, у которого по разным данным то ли отряд Бековича вступил в бой с 24-тысячным отрядом хивинского хана, который продолжался три дня, то ли хивинский Шергази-хан просто встретил русский отряд, и, обменявшись любезностями, Бекович с ханом направились к городу верхом, причем несколько сокращенная охрана первого следовала чуть поодаль.
В любом случае обе версии сходны в том, как развивались события дальше. Хан объяснил Бековичу, что не сможет разместить и накормить в Хиве такое множество людей. Вместо этого он предложил русским разделиться на несколько групп, чтобы можно было надлежащим образом расселить и накормить их в окружающих селениях. Бекович согласился и приказал своему заместителю майору Франкенбургу разделить отряд на пять частей. Тот возражал и отказывался выполнить приказ. Бекович настоял на своем, и в результате войска были разделены на небольшие группы.
Произошло именно то, чего ждали хивинцы. Они одновременно напали на ничего не подозревавших русских во всех точках. В числе первых погиб сам Бекович. Его схватили, сорвали мундир и на глазах хана изрубили на куски. По другой версии, его закололи кинжалом во время пиршества у хана. По третьей, его казнили на глазах у толпы. Расхождение в сведениях объясняется тем, что очень немногим из участников экспедиции удалось спастись. После провала похода в 1718 году был морем эвакуирован гарнизон Красноводска. Часть пленников прожила в Хиве до 1740 года, когда персидский Надир-шах взял Хиву и освободил русских, дал им деньги и лошадей, чтобы они добрались до дома. Никакого возмездия со стороны русских, как могло случиться, для хивинского хана не последовало. Хива была слишком далеко, а Петр, воевавший со шведами, просто не мог тратить столько сил на новую экспедицию.
Но как раз Петр был первым русским царем, который посмотрел на Центральную Азию с глобальной, геополитической точки зрения. Как вспоминал великий русский государственный деятель, дипломат, основатель Челябинска Алексей Иванович Тевкелев, происходивший из знатного татарского рода, настоящее имя которого было Кутлу-Муххамед Тефкелев, Петр Первый как-то заявил ему: «Его Императорское Величество Государь Император Петр Великий в 1722-м году будучи в Персицком походе и в Астрахани чрез многих изволил уведомится об оной орде; хотя де оная Киргиз Кайсацкая степной и лехкомысленной народ, токмо де всем азиатским странам и землям оная де орда ключ и врата; и тои ради причины оная де орда потребна под Российской протекцыей быть, чтоб только чрез их во всех Азиатских странах комониканцею иметь и к Российской стороне полезные и способные меры взять. И ежели же моими трудами оная орда приведена будет в Российское потданство; то соизволил Его Императорское Величество изустно мне милостиво объявить: за то я нижайшей от Его Императорского Величества к немалому награждению удостоен буду. Но токмо оное за кончиною Его Императорского Величества тогда в действо не произведено»[48].
Вообще, жизнь и деятельность Алексея Тевкелева заслуживает отдельной книги, это личность неоднозначная, человек, в котором жестокость в подавлении восстаний сочеталась с бесстрашием в азиатских походах и дипломатических экспедициях. Тевкелев, кстати, был одним из руководителей того самого несчастливого отряда под командованием Бековича-Черкасского.
Тогда на южных границах России шла бурная, опасная и не всегда понятная в столицах жизнь. Прежде всего, стоит сказать, что как таковой границы и не было. Не всегда ясно было, где заканчивались владения русского царя и начиналась территория, подконтрольная степным народам. Приграничье было суровым краем, кочевники совершали набеги на русские деревни и поселения, в ответ уральские казаки совершали карательные рейды по степям. Вот мы все ведь читали «Капитанскую дочку» Пушкина?! И вряд ли задумывались, что за место такое, пограничная Белогорская крепость, где служит юный Гринев. А это как раз часть одной из оборонительных линий, которые были сооружены для защиты от набегов из Центральной Азии. О них еще будет отдельно сказано чуть ниже. Так вот надо на секунду представить, что для наших предков, скажем для Пушкина, набег кочевников и захват русских, угон их в рабство в Бухару – это реальность. Это то, что происходило на южных рубежах Российской империи. Более того, даже в середине 19 века это все еще страшная повседневность, то есть только подумайте, что Тургенев или Достоевский, Толстой или Менделеев могли читать в газетах, что на Каспийском море туркменские пираты захватили в плен русских рыбаков. Но в южном пограничье шла не только война, шла и активная торговля, кочевники пасли скот, часто перегоняли его в русские владения для продажи, основным населением степей, прилегающих к России, были казахи, или, как их тогда называли, киргиз-кайсаки.
Еще при жизни Петра I, как сейчас сказали бы, спецпредставителем по центральноазиатскому направлению был назначен Иван Кириллович Кирилов. Про таких говорят – сам себя сделал, он происходил из посадских людей и начал карьеру подьячим Сыскного приказа, потом стал обер-секретарем Сената. Географ, правовед – он учился три года в Кенигсбергском университете – градоначальник, строитель медного и железного заводов в Тобольске. Кирилов был основателем отечественной экономической географии, он впервые составил экономико-географическое описание страны под названием «Цветущее состояние Всероссийского государства, в каковое начал, привел и оставил неизреченными трудами Петр Великий». Так вот именно этот человек стал инициатором обустройства азиатских рубежей Российской империи и при котором кочевые народы стали переходить в русское подданство.
«Для водворения русского владычества был избран весьма удачный план, главная мысль которого заключалась в стремлении возвести укрепления по южной окраине Башкирии; исполнением такого стремления достигались три важные цели, непоседные и беспокойные башкиры стали бы сдерживаться рядом укреплений от хищных набегов; было бы можно зорко следить за действиями кочевников киргизских степей, людей не менее беспокойных, чем башкиры, и наконец, этою линией прекращались бы сообщения башкир с казахами. Теснимый с юга зюнгорским владетелем калмык, а с севера – беспрестанными набегами башкир, Абулхаир-хан решился просить защиты и покровительства у русской императрицы. Такие просьбы он посылал в 1718 и 1726 годах, но правительство их не удовлетворило. И вот он в очередной раз в 1730 году обратился через Алдырь-бая старшину к уфимскому воеводе с заявлением о своем намерении принять русское подданство и, по требованию воеводы Бутурлина, прислал уполномоченных в Уфу; отсюда их с Алдырь-баем послали в столицу. Из столицы для переговоров с Абулхаир-ханом было отправлено целое посольство, при котором находились переводчик и два землемера – Писарев и Зиновьев, несколько уфимских дворян и старшины Алдыр-бай и Таймас»[49].
В Санкт-Петербург был послан сын Абулхаира Эрали-султан, с ним поехали самые знатные казахи, Эрали-султана приняла для переговоров императрица Анна Иоанновна и 19 февраля 1731 года подписала грамоту о принятии киргиз-кайсаков, то есть казахов, под русское покровительство. В октябре 1731 года в степь, к казахам, во главе особой миссии для вручения Абулхаир-хану царской грамоты и приведения к присяге султанов и старшин был послан Алексей Тевкелев. Причем в своих записках он упоминает о том, что он смог освободить из плена более 800 рабов, захваченных кочевниками в прежние годы.
«Ведая ж я нижайшей означенных степенных народов древные лехкомышленные обычаи и нравы и к вольности привыкших, и чтоб такая новость их не возбудила и впредь поколебать, представлял Хану солтанам и знатным старшинам о постройке поблизости их кочевья города, от чего толкуя им многие разные ординские их ползы в торгу и прочие последовать могут, а в самом деле чтоб положить на их узду, чтобы они впредь всегда непоколебимо в верности и в послушании были; на что он Хан со всею ордою склонясь, и признавая оное представление мое полезным, просил Ее Императорского величества Государыни Императрицы Анны Иоанновны письменно о постройке на устье реки Орь города. А при отправлении моем в Киргиз Каисацкую Орду на дорожной мне нижайшему проезд из Государственной Коллегии Иностранных Дел дано только пятьсот рублев, да Хану и всем Киргизцам в подарки на тысячю на пять сот рублев товару, да издержанных мною будучи в Орде заплачено ис казны с девять сот рублев, всего мною издержано в Орде казенных денег и с теми, что мне на проезд дано, пяти стами рублями, две тысячи девятъсот рублев.
Будучи же там в Киргиз Кайсацкой Орде я нижайший взятых в плен ими Киргизцами и Каракалпаками Руских и иноверцов подданных Российских не менея осьми сот человек освободил, и еще при себе из Киргиз Каисацкой Орды в Россию отослал. И по оному Ханскому прошению город Оренбург, по возвращении моем из Киргиз Каисацкой Орды, построить в 1733 году проектовал Статский Советник Иван Кирилов, которой, тогда еще будучи Тайным Советником, что ныне Граф Алексей Петрович Бесстужев-Рюмин, признавая к Российской Империи полезным, о постройке города Оренбурга его Кирилова подкреплял и руководствовал; почему уже построили оный город Оренбург и протчие крепости мы со оным Кириловым двоя»[50].
Ту же самую идею – построить город на реке Яик, с помощью которого можно было бы контролировать новых подданных, систематизировать торговлю с Центральной и Южной Азией, – выдвинул и Кирилов, по мнению многих исследователей, как раз идею Кирилова и внушил Тевкелев хану Абулхаиру. И тот уже как бы от своего имени с этой идеей вернулся к русским. В русское подданство перешли, конечно, не все казахи, а только Младший жуз, или, как их называли тогда в России, «Меньшая орда» – группа казахских родов и племен, состоящая из трех племенных союзов: алимулы, байулы и жетыру. Они традиционно обитали в северной части современного Казахстана. В своем проекте Кирилов писал: «…Но всего лутче, что по представлению Тевкелева желает Абулхаир-хан российскую крепость близкую к его владению построить, от которой себе защиты надеется, нам же явная польза и всего намерения фундамент есть…»
Базовой идеей проекта Кирилова было основание в устье реки Орь нового города-крепости и цепи укреплений по Уралу и другим рекам, вследствие чего граница империи стала бы более прочной. Но установить новые торговые и политические связи с Востоком было для России не менее важно. Как писал Кирилов, место, выбранное для города, было «во всем изобильное», и дорога к Аральскому морю и дальше в Азию была более удобной и безопасной, нежели традиционная, через Астрахань. В обширной записке Кирилова под названием «Представление начальника Оренбургской экспедиции И. Кирилова на имя имп. Анны о трех казахских жузах и о Каракалпакии» подробно разбиралась ситуация в приграничной степи и делались выводы о том, что России просто жизненно необходимо обозначить и подтвердить свое присутствие в регионе, что России нужно заключить твердый союз с казахами и киргизами, который принесет в итоге пользу всем, и что восточная торговля неизбежно даст казне большие прибыли.
«Поныне они были неприятели и непрестанно российским, казанским, яицким, волским, уфинским, сибирским граничным жителем, воровския малыми партиями нападении чинили, и ежегодно, как скот, пленников отгоняли и продавали в работу в Бухарию и Хиву, купецкия караваны разбивали и многия пакости делали, о чем хотя публично неведомо и невидно, но токмо одно разсудить надлежит, что в Хиву и в Бухары таких русских пленников натаскано и обретается там в работах многия тысячи, опричь иных владений, куда також-де развозятца. А как будут оныя киргис-кайсаки в российском подданстве, которых во всех ордах больши ста тысяч человек, есть, тогда гораздо покойнее в российских помянутых владениях будет. Как уже Абулхаир-хан в нынешнем году службу показал, что противной парти Средней орды хан, с киргисцами в десяти тысячах собрався, хотел нечаянно на уфинской уезд напасть и разорить, то оной подданной Абулхаир-хан тотчас нарочных прислал и дал знать, по которому известию в Уфинском уезде пожалованной от е.и.в. в прошлом 1733 г. Таймас-батыр собрался з башкирцами и тех идущих киргисцов встретил, и разбил так, что ханское знамя и многих киргисцов побили и гнали до самых их жилищ.
Большой киргис-кайсацкой орде, которая ныне просит у е.и.в. в подданство, не токмо отказывать не надлежит, но и всякими образы приласкать, потому что от той и протчих киргис-кайсацких орд бухарцы и другая тамошния народы в страхе находятца, ибо потеряв городы и правинции контайше, назад тому лет пять, оною Большою ордою подошли к самой Бухаре и всех их, узбеков, разорили, а город в такой жестокой осаде имели, что принуждены были человеческое мясо, ежели то правда, есть, и едва от плену спаслись дачею многих подарков старшинам; а то подлинная правда, что баранов и овец, от коих бухарския овчинки выходили, едва не всех перевели. Когда ж они будут под росийскою протекциею, то и для зенгорского-калмыцкого владельца и для Бодокшана надобны, и так, что вместо здешних войск чюжия да и на чюжих же воевать будут, чему явная проба. Что бухарской хан, уведав о хане Абулхаире, которой учинился е.и.в. подданным, присылал к нему посланцов, прося, дабы с ним жил в дружбе, а как Большая орда принята будет, то наипаче принудятца к тому, что Россия от них пожелает.
Водокшанская провинция нужна в росийское владение для многова в ней имеющагося богатства, что золота, лалов, лапис, лазори в ней довольно. Та правинция принадлежала и всегда была во владении самаркандских, а потом бухарских ханов. А за несколько лет, слабостию бухарских ханов, отлажилась и хана своего не имеют, но наподобие республики старшины народныя содержут, которых около 40 человек есть. И как говорят, что во время бухарского владения одного золота бухарскому хану приходило пуд по 500 и больши, опричь дорогих каменьев. А ныне оныя старшины уставили между себя, что им в каждом году съезжатца с своими людьми в одно время и десять дней в тех горах золото и каменья доставать, и кому сколько по щастию достанется, тем во весь год и довольствуютца. Чего ради, не веря друг другу, от каждой старшины крепкия караулы содержут и никого в те горы и места не впускают. Однако ж и по такому худому распорядку в городех жители богатства много имеют, продавая золота и каменья, к тому ж изобильны плодами земными и рукодельем, чего ради зенгорской владелец, яко ближней сосед, желает добратца до них. А с российскую сторону допускать и такова богатова места своему опасному соседу отдавать не надлежит. А лутче бы, ежели бог допустит, в свое владение чрез вышепомянутые чюжия войски достать и богатство, так как из Америки гишпанцы и португальцы получают, сюда вывозить, что при добром начале и прилежном попечении, буде нечаянных случаев не воспоследует, без движения больших российских войск исполнитца может.
Что же ко внутренней комерции касается, то в новом городе у Орь-реки и на аральской пристани в скором времени распространитца может, потому что, кои купеческия кораваны ходят из Ташкенту, из Туркестану и из Ходжанта для покупки русских товаров в Бухарию, те обратятца в помянутыя новые места, ибо им гораздо способнее сюда приезжать, нежели в Бухары; да не купечества сами для того способу на житье приедут из разных городов, имеет лишь бы им пристойная привилегия пожалована была. А имянно: бухарцы, хивинцы, индейцы, армяня и другия, а может быть и европейския иноземцы поедут, а особливо выгнаныя зальцбурхския емигранты, кои покрова себе везде сыскивают»[51].
Императрица Анна Иоанновна записку прочла и наложила резолюцию:
«Вышеписанное представление всемилостивейше опробуется и ныне указали по оному учинить. 1) город при устье Орь-реки строить и дать ему имя впредь; 2) пристойную привилегию сему городу написав, представить нам для конфирмации; 3) к строению и работе нарядить тептерей и бобылей, сколько по разсмотрению потребно будет; 4) для первого случая и содержания города перевесть из гварнизонов: из уфинского половину полка да ис казанского – один или два полка; 5) которые из уфинского полку взяты в армейские полки, тех для сей экспедиции возвратить, а вместо их употребить рекрут, которыми надлежало было комплектовать гварнизон; 6) из Уфы половины дворянских рот и казаков и недорослей уфинских и мензелинских взять туда ж, а яицких и сакмарских казаков же нарядить сколко возможно; …
…к отправлению вышеписанных всех дел определить обер-секретаря Ивана Кирилова и с ним быть мурзе Алексею Тевкелеву, которых туда отправить немедленно и дать полную инструкцию и указы за нашим подписанием, а сколько каких людей потребно, отсюда и из Москвы о том донесть нам»[52].
7 июня 1734 года новый город получил название Оренбург – город на реке Ори. Первоначальное место для города у слияния рек Орь и Яик было выбрано в ходе экспедиции Ивана Кирилова. После его смерти уже новый начальник Оренбургской экспедиции Василий Татищев решил, что место слишком неудобное, и в 1739 году началась подготовка к строительству города ниже по течению Яика у места под названием Красная Горка, а уже новый начальник экспедиции Иван Неплюев решил начать строительство там, где сейчас находится Оренбург. Город, построенный на Ори, продолжил развиваться как Орская крепость, а выстроенный на Красной Горке – как Красногорская крепость, потом его переименовали в Красногорскую станицу.
Иван Неплюев был из тех чиновников, которые свою деятельность на государственном посту понимали именно как служение. Он в начале строительства нового города поселился в землянке, в выстроенный для него дом Неплюев переселился лишь после того, как были закончены казармы для гарнизона и часть домов для русских поселенцев. 15 марта 1744 года была образована новая, Оренбургская губерния. Как и задумывали отцы-основатели, новый город стал играть важную роль в торговле в Востоком. Иван Неплюев, как сказали бы сейчас, продемонстрировал себя «эффективным менеджером», главой региона, умеющим привлекать инвестиции. Он разослал десятки писем российским и азиатским купцам с предложением начать торговлю в Оренбурге – новом городе, форпосте империи, где делалось максимум возможного для комфортного функционирования бизнеса.
Иван Иванович Неплюев
Осенью 1744 года в Оренбург прибыли первые торговые караваны из Средней Азии. В 1749 году Иван Неплюев писал в Сенат, что бухарские и хивинские торговые караваны привезли для торга персидское серебро, причем немало – 418 пудов 22 фунта. Чтобы расширить и улучшить торговлю в Оренбурге, правительство империи приравняло ее к ярмарке, что согласно тогдашним законам позволяло вести торг и оптом, и в розницу, причем всем – и русским, и приезжим. В неярмарочных городах такое право было только у местных купцов. В июне 1752 года Коммерц-коллегия издала соответствующий указ: «Торг в Оренбурге признавать ярмаркой и дозволить русским и азиатским купцам продавать и покупать товары оптом и в розницу с платежом по тарифу». Приезжим казахам и киргизам разрешалась беспошлинная торговля в Оренбурге, более того, меновой торг по Оренбургской пограничной линии любыми товарами, кроме хлеба и сена, можно было проводить только в губернской столице.
И надо откровенно признать, что Оренбург превратился не просто в крупнейший центр торговли с Азией, но и в центр сбора и анализа разведывательной информации, и центр контрразведки. Поначалу эти функции выполняла Канцелярия Оренбургского губернатора. А потом, с конца 18 века, специально созданная структура – Оренбургская пограничная комиссия. В первое время сбор разведывательной информации велся с помощью негласного опроса прибывающих в город купцов и путешественников. Ежегодно в город приходили сотни караванов из Хивы, Бухары, Ташкента и других среднеазиатских городов, первые караваны обычно отправлялись в середине февраля, следующие – в апреле – мае, и примерно за 50–60 дней пути они прибывали на Меновой двор Оренбурга. В обратный путь купцы из Азии отправлялись в августе – ноябре.
Главной проблемой для торговли оставались разбойничьи шайки кочевников, грабившие караваны в степи. Русские власти пытались с этим бороться, отправляли требования и письма правителям Хивы, Бухары и Коканда, под условным контролем которых находились кочевники, летом, в разгар торгового сезона, степь патрулировали отряды казаков, несколько казачьих сотен, иногда с приданными военными офицерами.
На самом деле реальный оборот был куда больше, потому что золото, серебро и драгоценные камни не облагались пошлиной. С 1748 по 1755 год по официальным данным в Оренбурге было продано, точнее, меняно на русские товары, 50 пудов золота, 4600 пудов серебра. Или, например, только за один 1750 год торговля показала такие результаты: «В привозе и вымене на товары имела серебра до тысячи пятисот пудов», золота «в индейских, персидских и бухарских монетах состоящего» чуть меньше десяти пудов, и только таможенных сборов казна получила 52 271 рубль. Причем последний показатель был довольно стабильный. Оренбургская таможня ежегодно приносила в русскую казну 40–50 тысяч рублей. Азиатские купцы брали железные и медные товары, юфть – особый вид кожи грубой выделки, седла и хлеб. Каменный Гостиный двор в Оренбурге считался одним из крупнейших в империи, а вообще торговля с Азией приносила купцам огромные прибыли, некоторые получали до ста процентов от вложенного.
Особую роль в торговле играли «казанские торговые татары» – то есть казанские купцы-мусульмане, которым было проще найти с азиатами общий язык в буквальном смысле слова: и татарский и, например, узбекский – это тюркские языки. Им было проще взаимодействовать с «азиатцами» и потому, что они тоже были мусульманами. И уже в 1750 году Иван Неплюев при содействии Тевкелева решил организовать специальную кампанию для постоянной торговли с Индией «из шести лучших купцов, торговавших в Оренбурге: Журавлева, Твердышева, Кикина, армянина Макарова, грека Мавродия и татарина Абдуллы Хаялина, из числа которых последний в 1750 году отправил в Индию для опыта небольшие два каравана с товаром, по выписной цене на восемь тысяч рублей»[53].
Один караван Абдуллы Хаялина с товаром выехал из Оренбурга 11 сентября 1751 года, в составе каравана были: сакмарский казачий старшина Кубек Байназаров, приказчики Надир Сафаров, Якуб Ягаферов и Исмагил Бикмухаммедов. Караван сопровождал хивинский посол Ширбек. Впрочем, постоянной торговли с Индией на широкую ногу, как того хотели русские чиновники, не получилось. Прежде всего потому, что индийский рынок был уже жестко контролируем Ост-Индской компанией.
О дальнейшей судьбе купцов русский историк Малиновский в указанном труде сообщает, что они «благополучно прибыли в Индию и торговали там, но так как все они были магометане, то по вере своей, несмотря на излишнюю дальность пути, проехали из Индии в Мекку для поклонения гробу Магометову. Когда возвратились они оттуда, так же отправляла ль означенная компания еще караваны в Индию и с каким успехом, в делах архива нет более сведений».
В 1753 году купцы Надир Сафаров и Якуб Ягафаров совершили новое путешествие в Индию, причем это была не просто торговая поездка, перед купцами стояла задача по возможности установить и дипломатические отношения с Индией. В составе этой экспедиции были Якуб Ягафаров, Надир Сафаров, Исмагил Бикмухаммедов, мелла Габдрахман. Все отлично знали обычаи Азии и арабский язык, потому что читали Коран, один из участников этой поездки Исмагил Бикмухаммедов вел дневниковые записи, которые назывались «Исмагил ага саяхате» («Путешествие Исмагила Бикмухаммедова в Индию»). Эта миссия, как и предыдущие, закончилась довольно плачевно: купцы добрались до Индии, но из-за войны не смогли торговать, потеряли товары во время нападения пиратов, кто-то погиб в пути, сам Исмагил Бикмухаммедов был вынужден жить в Турции, не имея денег, чтобы вернуться в Россию, и лишь в конце жизни он смог это сделать.
В 1763 году русское Адмиралтейство отправило в Англию морских офицеров для прохождения мореходной практики. «Велено государственной Адмиралтейской коллегии послать из морских офицеров в Англию для употреблении тамо на аглицких кораблях валунтирами, для примечания тамошних военных порядков и обо всем в пользу к приобретению в знание оным»[54].
Причем, что интересно, они практику эту проходили не просто на кораблях британского флота, с которым, как уже упоминалось, в ту пору были установлены теснейшие связи, а именно на кораблях Ост-Индской компании. И мореходная практика русских офицеров состояла в плавании в Индию. В инструкции, врученной офицерам в Лондоне русским послом графом Воронцовым, указывалось, что им помимо изучения основной специальности надлежит изучать природные особенности Индии, состояние ее промышленности, земледелия и торговли. Один из участников той экспедиции, мичман Никифор Полубояринов, оставил интереснейшие записки, озаглавленные «Журнал путешествия мичмана Никифора Полубояринова в Индию в 1763–1764 гг.». Записки эти довольно подробные, и жизнь британской колонии в ней описана весьма ярко:
«Вышеупоминаемый город Бомбе почитается по всему Малебарскому берегу и аглицких поселений наилучшей и большой как строением, так и для карабельной пристани и для всего купечества, понеже из оного все привезенные из Европы товары и в прочие места отвозя, и состоит на самом берегу острова и построена крепость. Вокруг оной не менее трех миль аглицких и около канал, который наполнен водою, да еще и другой делается новый, и довольно вооружена пушками, також и в прочих местах острова поделаны батареи. В оном солдат гарнизона содержится около 500 человек, да черных солдат тамошних народов, которых они за деньги набирают по вольности, называются сипаи, до 300 человек, о которых я слышал, что оные в военное время в тамошних местах способнее и почитаются за легкую армию, понеже оные не столь тягостны в тамошних жарких климатах, как европейцы. Оный город был прежде португальский, но токмо по свойству государей отдали в приданое аглицкому королю, а он повелел владеть остынской компании.
В оном городе жительство имеют по большой части тамошние индийские черные народы, которые купечество с англичанами имеют и разных законов как магометанского, дужентуского и малебарского марато, так и других язычных и идолопоклонных народов много и весьма раствуют оных языки.
В домах живут, которые достаточные, у тех наподобие европейских тамошних аглицких манер, а бедные живут как и по всему Малебарскому берегу в шалашах, сделанных из листьев коконатного дерева и из плантонов и питаются по большей части коконатными или чеколатными орехами, сорочинским пшеном и всякими фруктами и зеленью, а прочие и такие есть народы, которые, кроме зелени, ничего не едят и оные почитаются за наилучший народ по их законам, которые должны при старости сами себя живого сжечь.
Все тамошние индийские народы хотя и принадлежат по описанию великому моголу, императору индийскому, но токмо, как по объявлению тамошних жителей, что оные в нынешнее время многие от него совсем отделившись, и разделились на многие княжества, так что и по одному Малебарскому берегу до десяти оных князей или принцев их находится, из которых некоторые весьма препятствуют своим нападением на тамошние европейские поселения и в купечестве проходящим купецким кораблям.
Я слышал, что великий могол получает в год доходов до сорока миллионов фунтов стерлингов, выключая, что ему дарит его протекции принцы, також и знатное купечество в падарок как алмазных камней, так и прочих дорогих других вещей, а одних только пошлин и податей сбирается»[55].
То есть Индию русские изучили неплохо, представление о ней и о положении дел в ней они имели. Часть морских офицеров понимали, как добраться в Индию морским путем. Кстати, Михаил Ломоносов предлагал плавать в Индию и в Китай через Северный Ледовитый океан, предвосхитив открытие Северного морского пути через двести лет.
Особого упоминания в рассказе об истории «русской Индии» заслуживает человек, которого звали Филипп Сергеевич Ефремов. Его официальная биография, оставляющая много вопросов, могла бы стать основой сценария отличного исторического боевика. Уроженец Вятской губернии, он в 1763 году поступил служить капралом в Нижегородский пехотный полк, через два года получил повышение до каптенармуса, в 1774 году стал унтер-офицером и был отправлен на заставу Донгуз крепости Илецкая Защита. Именно в это время на юго-востоке империи разгоралось восстание Пугачева. И как раз на ту заставу, где служил Ефремов, напали примкнувшие к восстанию башкиры и казаки, его захватили в плен. Почти как у Пушкина в «Капитанской дочке». Правда, в отличие от вымышленного Гринева, реального Ефремова собирались вешать, он смог бежать, но тут же попал в плен к «киргизцам», которые продали его в рабство в Бухару. Но там пленника ждала неплохая карьера – армия эмира пребывала в плачевном состоянии, воевать толком не умела, и офицеры, даже пленные, хорошо ценились. Филипп Ефремов смог заслужить доверие кушбеги, то есть главного министра, Данияр-бека. Он получил чин юз-баши, сотника, и в этой должности участвовал в войнах, которые вел Бухарский эмират. Он храбро сражался под Самаркандом, Мервом и во время похода на Хиву. Его, даже при том, что он отказывался принять ислам, пожаловали землей и деньгами. Но Ефремов сумел получить поддельные документы. И бежал. Он описывал это в своих воспоминаниях так:
«Аталык пожаловал меня тогда землею и деньгами и приказал быть в готовности к походу в Хиву с новым войском; обстоятельство сие подало мне повод и способ к уходу. Я просил писаря, чтобы он написал мне грамоту в таком смысле, якобы аталык послал меня послом в город Кукан, коего владетель ссорился тогда с бухарским; за сие обещался щедро наградить его деньгами. Он написал мне таковую грамоту и в благодарность получил от меня 100 червонных. Грамоту показал я сказанной ключнице и просил ее об доставлении для приложения к оной ханской печати, в чем она мне и услужила, надеясь чрез то и сама уйти вместе со мною. Дни чрез два получил потом я от аталыка приказание ехать в Хиву. Отправясь якобы к новосоставленному его войску, я поскакал с двумя русскими в Кукан, а ключницу принужден был оставить, ибо, взяв оную с собой, никак бы не мог спасти ни себя, ни ее, аталык хватился бы ее тотчас и послал бы искать повсюду.
Дорогою до Кукана, который проехал я мимо, снабжали меня с излишеством провизиею; по прибытии же в город Маргылян назвался купцом, переоделся в купеческое платье и расположился в караван-сарае, где, услышав, что некоторые купцы намереваются ехать в город Кашгар, состоящий под покровительством китайского богдыхана и имеющий потому для охранения своего китайское войско, купил такого же товару, каким и они торгуют, и, назвав себя нагаем (нагаями называют в тамошних странах всех в России живущих татар), поехал вместе с ними»[56].
Кукан в этом тексте – Коканд, столица ханства, с которым Бухара вела тогда войну. Дальше было многолетнее, невероятное путешествие через Тибет, Кашмир, Индию и Англию, но в итоге он возвратился в Россию после девятилетнего странствования. В своей книге «Странствование Филиппа Ефремова в Киргизской степи, Бухарии, Хиве, Персии, Тибете и Индии и возвращение его оттуда чрез Англию в Россию» он описал подробно жизнь и систему власти в тех странах, где он побывал, и главное – в конце его труда было приложено «означение расстояний до Бухары от Оренбурга и Астрахани и некоторое собрание слов бухарских с переводом их на российский и татарский языки». То есть было подробно описано, сколько переходов от одного пункта до другого, сколько потребуется остановок и кто кочует в тех местах. Интересно, что когда он вернулся, то был принят в 1783 году лично Екатериной II, далее ему дали чин прапорщика, устроили в Коллегию иностранных дел переводчиком с восточных языков.
Дальнейшая карьера Ефремова выглядит интересно: Санкт-Петербургская портовая таможня, затем с чином коллежского асессора направлен в суд на Кавказе. За службу ему был пожалован бриллиантовый перстень. А по представлению Потемкина его назначили в Астраханскую портовую таможню директором. Затем он стал чиновником Палаты Уголовного суда в Вологде. Затем Одесса, особые поручения, в 1796 году Ефремов пожалован на дворянское достоинство, ему дают герб, дальше он становится директором Кизлярской пограничной таможни, где, по свидетельству начальства, приумножил сбор пошлинной суммы. Его последняя должность снова связана с Азией – директор учреждавшейся Бухтарминской пограничной таможни. Это где сейчас находится город Усть-Каменогорск. Закончил он службу в чине надворного советника, что соответствует чину подполковника в армии. Биография крайне необычная. Скорее напоминает историю разведчика, чем просто случайного пленника киргизских разбойников. Кто знает, может, под видом бегства и похищения была реализована операция по долгосрочному оперативному внедрению агента русской разведки. Это звучит фантастично – но и судьба Филиппа Ефремова разве не фантастична сама по себе? И нет ответа на вопрос – почему сама Екатерина II приняла его по возвращении из путешествия? Дальнейшая его судьба весьма показательна – его как кризисного управленца кидают с одного участка работы на другой. И почти везде работа связана с таможней – лишь изредка передышки в каких-то губернских судах. А что такое таможня в те годы? Это граница, это как раз сбор разведывательной информации и контрразведка. Что важно – на каждом таком месте Ефремов демонстрирует высокую эффективность. Он всякий раз повышает собираемость таможенных платежей и борется с контрабандой. И он не взяточник, во всяком случае, по воспоминаниям современников, в отставке он жил довольно скромно и порой даже нуждался в средствах. Так что не все так просто в истории Филиппа Ефремова.
К концу 18 века торговые связи России с Индией сложились более чем тесные. В российских городах, в основном торговых, возникают даже целые колонии индийских купцов. Одна из самых крупных – в Астрахани, о чем нынешние жители этого города, возможно, даже и не знают. Иоганн Готлиб Георги, немецкий натуралист, этнограф, путешественник, академик Российской академии наук, глубокий ученый, первым высказавший предположение о тектоническом происхождении озера Байкал, в конце 18 века создал фундаментальный труд «Описание всех обитающих в Российском государстве народов и их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, вероисповеданий и прочих достопамятностей». Астраханскую колонию индийских купцов он описал довольно подробно, и позволю себе привести здесь обширную цитату, поскольку она весьма любопытно характеризует царивший там быт и нравы. В особенности интересно то, что к традициям индийцев, к их особенностям быта и власти Российской империи, и местное население относились толерантно, во всяком случае им никто не мешал справлять необычные для нашей страны религиозные обряды.
«Народ индийский со времени данных ему от Петра Великаго преимуществ живет постоянно в Астрахани, да несколько семей в Кизляре на Тереке; переселился же туда из разных западных сторон Индии, и большею частью из провинции персидской Мултянской, и, следовательно, суть прежние подданные великого могола. Они составляют между собою как в Астрахани, так и Кизляре соединенное общество от двух до четырех сот человек, под судом и расправою губернского правления; судей же и начальников избирают они из между себя. Вид индийцов сих весьма сходен с татарским. Они большею частью высоки, тонки, сухощавы; волосы имеют редкие, черные; глаза малые, черные; небольшие бороды, нос сухий, губы малые, зубы весьма белые, изжелта бледный цвет лица и важную осанку. В походке и поступках своих оказывают ленивую важность, говорят тихо, с расстановкою, и всегда подумав. Они в слове своем устойчивы, учтивы, услужливы, терпеливы, весьма решительны, осторожны и любят уединение.
Язык их есть весьма сходное с монгольским наречие, а потому и легко научаются оному калмыки. Пишут на оном собственными своими буквами, с левой на правую сторону, тростником, очиненным и обмакиваемым в тушь или китайские чернила. Они считают, как и мы, до десяти. Один называется на их языке ик, два – ду, три – треи, четыре – чаас, пять – панш, шесть – пни, семь – затше, восемь – атш, девять – нау, десять – да, одинадсять – яра, двенадсять – бара, трияадсять – тера, двадсять до пятидесяти – пандша, сто – сан, тысяча – гасаар, бог – Такур, человек – аадми, жена – пар и т. д.
Российские наши индийцы все купечествуют, частию собственным капиталом, не выезжая из России во всю свою жизнь никуды, и частию бывая прикащиками товарищами индийских торговых домов, торгующих в разных местах. Торговля их весьма сходствует с армянскою. Они привозят в караванах своих разные белые и пестрые индийские материи из роду льняных, называемых ими мунгру, также бумажные, шелковые и полушелковые, индийские, персидские и бухарские материи, катуны, ситцы и тем подобные. В рассуждении цены, сии рукоделия их хороши; но, оставя цену, гораздо хуже европейских добротою, красотою и прочностию; почему на место оных и отправляются в те стороны индийцами тонкие сукна, краски, всякий мелочный товар и тому подобное. Но торговля их имеет перерос великий. А как ныне запрещено им вывозить всякие необделанные вещи, покупать же на российские деньги в Индии для них убыточно, то и переторговывают они в России деньгами своими, что и составляет многих из них главное упражнение. Они имеют все свойства добрых ростовщиков, добрый запас денег, осторожны, молчаливы, проценты берут не больше дозволенных законами, но берут оные вперед за год, не притесняют своих должников, и необходимость одна заставляет подавать жалобы. Людям, не от оплошности своей пришедшим в несчастие, не только ни малейшаго не оказывают презрения, но часто оказывают им знатную помощь; причем стараются сделать сие скрытно, поелику таковое доброе дело, по вере их, будет чрез то иметь больше своего достоинства. Они все зажиточны, а некоторые имеют знатные капиталы.
Во всех вещах презирают они пышную наружность. Астраханские индийцы все живут в выстроенном для них от казны каменном гостином дворе, который составляет четырехугольник, вокруг площади, дверями на двор. Лавка каждого составляет и горницу его и состоит из самой себя; в оной нет ни одного окна, кроме отверстия в плоском потолке, сквозь которое входит несколько света и которое зимою закрывается, а летом сеткою задергивается. Почему во весь день горят у них лампады. В лавке находится широкая, вышиною от земли на два фута скамья, как у татар, покрытая хорошими коврами, на которых они сидят, пишут, едят, и спят, да небольшая железная печь, в которой варят. Товары расположены по полкам, около стен лавки. При всей темноте в лавках, всегда видна в оных чистота.
Они одеваются, по образу восточных народов, весьма сходно с татарами. Носят длинные и широкие штаны, чулки сафьянные, или суконные большею частью, туфли, узкие полусапоги, и те и другие остроконечные, рубахи шелковые или тонкие бумажные, и высокие, подобные кеглям, шапки, с узенькою опушкою, полукафтанье, до икр достающее, шелковое, и длинный, тонкаго сукна, кафтан, подпоясываясь по оному шелковым кушаком. Шея голая, на бороде немного волос, а голова обрита. Из набожности некоторые из них дают духовным своим сделать у них на челе знак, похожий на латинскую букву Н шафранною мазью, сверх которого кладут золотыя дощечки.
Веря преселению душ, не едят они ни животных четвероногих, ни птиц, ни рыб, а еще менее убивают или режут что-либо живущее.
Вседневная их приправа есть каша из сарацинскаго пшена (полов) с изюмом, маслом коровьим, тмином, а иногда и с шафраном. Дыни, арбузы и другие плоды, сырые или жареные, – также обыкновенные их кушанья. Напитки их: вода и кофе, а иногда, чтоб подвеселиться, и питье, делаемое из конопель с ассафетида; хмельных или крепких напитков они вовся не употребляют. Все курят табак, по-армянски, чрез калиан, но никогда многие чрез один и тот же не курят вместе, а всяк чрез свой собственный или поднесенный.
В образе жизни, нравах и обычаях имеют они великое сходство с китайцами. Весьма любят чистоту в жилищах своих, одеянии и пище. Кушанье варят частию в общих котлах, но каждый держит собственные свои блюда и сосуды для питья. По целому дню просиживают одни в лавках своих на тюфяках, поджавши ноги, в каковом положении и едят. Ночью спят на скамьях, подложа одну только подушку под голову, и под тонким одеялом. Постороннему не дозволяют трогать их кушанья, дабы чрез то оные не были осквернены; после чего они уже есть оных не станут. Прежде вкушения бросают они понемногу кушанья в воду рыбам. Отъевши, идут к воде умываться и молиться.
Живущие в Астрахани и Кизляре индийцы не имеют у себя жен по причине опасных своих и трудных путешествий в Киргизские степи, по причине непостоянства их пребывания и что при смерти их, по обычаю земли своей, не могут с женами так разлучаться, поелику законы российские то запрещают. Многие индийцы живут с татарами. К большей части увеселений они равнодушны. Отъевши, любят они поспать часа два, потом курят табак, играют в шашки по индийскому обычаю, забавляются музыкою на своих простых инструментах или смотрят на Татарские пляски, шутовства в обмарачивании друг друга проворными обманами и другия скоморошничества.
Мертвецов своих сожигают вне города, в сделанной нарочно печи, и прах разсевают по воде.
Они последуют языческому браминскому исповеданию. Брамины почитают вообще жизнь тюремным заключением, смерть же и степени преселения душ подобны состоянию зародыша и преддвериям к истинной и существенной жизни человеческой. А потому и привязаны они так мало к удовольствиям сея жизни, наблюдают строгую умеренность в пище и питии, трудные дела заслуг, воздержание и другие добродетельныя упражнения. В Астрахани имеют они небольшую молитвенную храмину (Такур Дуара), похожую на их лавки, только без скамьи. В оной стоит малый жертвенник, а на оном бурханы Рамдши и Балемуконда, в мужеском виде, Латне Мандии и Ситамата в женском, все из крутца с толстою позолотою, образом как монгольские бурханы, весьма чистой работы. Пред идолами сими поставлены жертвенные чашечки с сарацинским пшеном, плодами и некоторыми сахарными приправами. Подле жертвенника висят два малые колокола. Пол божницы сей покрыт коврами. Священнослужитель их есть из браминов, называемых гузандии, который отменяется от них одною турецкою повязкою на голове в своем одеянии и жизнь ведет весьма набожную, строгую, ограниченную и самую трудную.
Они отправляют всякое утро и вечер в божнице сей свои моления, которые в праздничные их дни бывают повеликолепнее. Пред молитвою все моются в бане, неподалеку от божницы выстроенной; священнослужитель стоит босыми ногами пред жертвенником лицем к оному. Пономарь безпрестанно бьет колотушками в колокола, а равно и гузандий часто гремит в ручные колокольчики Миряны при входе в божницу кланяются низко к жертвеннику, целуют ноги у гузандия и, поджав ноги, садятся с покрытыми головами против жертвенника, обращая лице свое к истуканным. Гузандий читает тихо много молитв, с благоговением и как бы распевая, которые повторяют тихо за ним миряны. Часто все глубоко воздыхают и повергаются лицем на пол. Молитвы их распоряжены по двум четкам, на Сурмони из оных двадсять восемь, а на Малге сто восемьдесят зерен коральных. По окончании молитве священнослужитель окропляет мирян освещянною водою, состоящею из распущенаго в воде леденцу; но иные утверждают, яко бы оная из мочи рыжей коровы, каковые у них в великом уважении, ибо они верят, что рыжая рогатая скотина первая из всех животных, созданных богом, должна быть; а потому и преимущественно приносится в жертву бурханам. При больших торжественных молебствиях гузандий освящает немного сахарцов и воды наипаче, в которую он погружает одного из бурханов, едущаго на осле, со многими светильниками в руке из растрепанных и в масло обмоченных тряпиц. Потом садится на пол и принимает от пономаря сахарцы и воду освященные со вздохом и молитвами, сопровождаемыми великим благоговением. В чем следуют ему после и все миряны.
Каждого года четвертое число октября торжествуют они праздник принятаго в число бурханов подвигоположника Рандши за основание благоденствия их народа. Тогда всякий индиец наилучше убирает лавку свою, освещает оную восковыми свечами и лампадами, не торгует ничем и весь день посвящает на молитвы и угощение хороших приятелей. Хозяин сидит в лавке своей, в лучшем одеянии своем; около него раскладены наилучшие его товары, а перед ним высыпаны все его наличные деньги; так же разложены торговые книги, ради обозрения всего прочаго его имущества. Показывают благословение, дарованное им от богов, и с радостною благодарностью за то отзываются. Приятели их и посетители, хотя бы они их и никогда не видали, угощеваются кофеем, чаем, напитками, приготовленным кушаньем, плодами и прочим, и при том бывают опрыскиваемы благоухающими водами. В тот же день раздают они богатыя милостыни.
Из благочестиваго побуждения дают они обеты всякого рода, часто весьма тяжелые, как-то не жениться, быть затворником, странствовать в отдаленнейшие места, много молиться, жить в нищете и прочее тому подобное. Затворники, или отшельцы и путешествователи, из набоженства, часто виданы без всякого лоскутка на теле их, кроме срамнаго Места. Но обеты таковые для богатых бывают сносны, поелику они заставляют других исполнять вместо их оные. Перевозимы будучи чрез реку, индийцы поют, пока не выдут на землю, причем, статься может, Страх песенки припевает»[57].