Крым. Начало 1942 года
Заканчивался первый, самый тяжёлый военный 1941 год. После успехов под Москвой новый 1942 год был полон ожиданий. Ожидали многое. Но только не тяжесть поражения, больших потерь и той неразберихи, которая ослабила усилия войск по обороне страны. Для победных боёв ещё не хватало опыта, сил и средств, так необходимых для успешного противодействия сильному и беспощадному противнику. Однако опыт появлялся, появлялась та ненависть, без которой невозможна наша военная победа. Ненависть к врагу в некоторой степени компенсировала наши слабости, в том числе и недостатки вооружения.
507-й ближнебомбардировочный авиационный полк, в котором я числился радиомехаником, ещё существовал и выполнял боевые задачи. На аэродроме станицы Крымской в капонирах стояли две исправные «пешки» (самолёты Пе-2), командовал остатками полка по-прежнему сержант Лёша. Управление полком отсутствовало, но мы продолжали воевать.
Перед Новым годом получили зимнее, сравнительно новое обмундирование, а я расстался со своим демисезонным комбинезоном, наполненным беспокойными существами, бороться с которыми было довольно сложно. Забавным было то, что вместо обычных шапок-ушанок мы получили кубанки и превратились сразу в казаков. Сочетание кубанок с нашим разнотипным авиационным обмундированием было настолько необычным, что острых и злых высказываний по этому поводу хватило до полного их износа.
Новый год встречали на нарах, застланных соломой и покрытых самолётным чехлом, в маленькой мазанке, которая стояла в ряду обычных домов на прямой длинной улице, примыкающей к аэродрому.
В тот день в обязанности дневального, кроме обычных задач и сжигания тары из-под бомб в железной бочке, вменялась дополнительная задача: разливать из бочонка, с учётом потребности, добротное кубанское пиво. Всё шло нормально. Наш коллектив уже был проверен армейской службой, тяжестями отступления и тем доверием, без которого нельзя готовить сложную технику к бою.
Кроме подготовки самолётов к полётам, мы ходили в гарнизонный караул, внутренний наряд, посещали баню и кинотеатр. В нелётную погоду или в свободное время между нарядами ходили в центр станицы. Там иногда покупали хорошее крепленое вино, но чаще заходили в закусочную, где с удовольствием ели вкусные блинчики с вареньем.
В грустные минуты около костра или печки пели украинские и русские песни, а также слушали рассказы и байки бывалых авиаторов и асов житейских реальностей.
Когда ночи стали холодными, у меня прибавилось работы. На одном самолёте при предполётной подготовке я обнаружил, что радиостанция РСБ-Збис неисправна. После поиска причин неисправности было обнаружено следующее: нет высокого напряжения, умформер РУК-300 не работает, сгорел предохранитель. Причиной отказа радиостанции оказался маленький полевой мышонок, забравшийся погреться в умформер между ротором и статором. Пришлось выполнять целую серию мероприятий по защите самолётов от полевых мышей.
А в это время 11-я немецкая армия под командованием грозного и опытного Манштейна завязла в боях под Севастополем. Создалась благоприятная обстановка для высадки большого десанта в Крыму. 26 декабря 1941 года подразделения моряков высадились на Керченском полуострове. Под Новый год завершилась самая крупная десантная операция. Был полностью освобождён Керченский полуостров, города Феодосия и Керчь. Командир румынского корпуса, оборонявшего побережье, был предан суду за плохое управление войсками и позорное поражение. Однако наше командование не смогло своевременно оценить реальную обстановку и воспользоваться успехами, которые были достигнуты на первом этапе операции. В результате непонятной медлительности в первые дни января противник перехватил инициативу и не позволил 51, 47 и 44-й армиям развить успех. Немцы в сложных условиях холодной зимы смогли организовать оборону на Ак-Монайском перешейке и основательно закрепиться.
Начались упорные, жестокие бои по прорыву обороны противника. Для оказания помощи нашим войскам в Крым направлялись все наличные резервы Кавказского фронта. В их числе была 151-я отдельная разведывательная авиационная эскадрилья, в составе двенадцати самолётов скоростных бомбардировщиков типа СБ. Не помню кем и как, но я был назначен в эту эскадрилью радиомехаником вместо пропавшего при таинственных обстоятельствах воентехника второго ранга, который был отравлен ещё в Иране каким-то газом. Как рассказывал радиомеханик Ченчирашвили, техник получил блестящий кувшин с заворачивающейся пробкой от красавицы персиянки, возможно содержащий этот газ. Как это было на самом деле, мне неизвестно.
Кроме меня, для пополнения эскадрильи, прилетевшей из Ирана, с нашего аэродрома направлялось ещё несколько человек. После обеда, получив сухой паёк, мы на полуторке, в пургу и мороз, выехали на Темрюк. Засветло проехали покрытую снегом станицу Гастогаевскую. По дороге изредка попадались встречные автомашины и отдельные колонны раненых, которые шли в сопровождении нескольких автоматчиков. Лица этих людей, обожжённые южным солнцем и заросшие чёрной щетиной, выглядели однообразно, руки, преимущественно левые, перевязаны бинтами. Весь их вид и сама колонна подчёркивали безразличие и обречённость.
Снегопад прекратился. Темрюк проезжали уже в темноте при бледно-розовом свете немецких осветительных бомб и грохоте зениток. Въезжали в Крым при температуре —20 °C по толстому льду большой колонной автомашин, прошедших досмотр на пропускном пункте косы Чушка. Немцы переправу не бомбили – они не верили в крепость льда, а войска переправлялись только ночью.
В кузове автомашины я сидел, прижатый бочкой с бензином, на чём-то мягком. К концу пути это что-то мягкое пропиталось бензином, который начал проникать через бельё на голое тело. Более часа я не обращал особого внимания на это, но потом начали сказываться последствия бензинового компресса. Кожу разъело, началась жгучая боль, которая усиливалась при малейшем движении, и казалось, что избавиться от этой боли было невозможно. Однако после медицинской процедуры всё закончилось благополучно.
В первые дни пребывания в Крыму запомнилось холодное туманное утро, затерявшееся в этом тумане станционное каменное здание, заполненное до отказа шумом и привычным запахом людей в технических куртках, бушлатах и телогрейках, а ещё сырым, холодным паром.
Официантки, похожие на зимних рыночных торговок, разносили по длинным столам сухари, сахар и густой гороховый суп-концентрат. Эта столовая обслуживала технический состав аэродромов, на которые поспешно прибывали авиационные подразделения и части. Ближайшим таким и самым большим был аэродром Багеровский. Хорошо, что в этой столовой вскоре был установлен должный порядок, а наша отдельная эскадрилья стала питаться в своей столовой, рядом со стоянками самолётов на осоавиахимовском аэродроме Керчи.
Усилиями нашего командира майора Кулиша, хорошего организатора и руководителя боевой и хозяйственной деятельности эскадрильи, удалось обеспечить питание личного состава, близкое к установленным нормам для авиации. Для этого потребовалось организовать охоту на зайцев, лов селёдки, поиск трофейных складов и запасов, оставленных нашими войсками в ноябре 1941 года.
Обеспечение войск в Крыму в течение всей операции было плохим, являлось результатом неумелого руководства войсками, а не только господства немецкой авиации и удалённости основных морских портов (Новороссийск, Туапсе).
Мне было разрешено жить в частном доме посёлка Катерлез, рядом с аэродромом, на котором стояли наши самолёты. Хозяева дома, уже пожилые люди, имели корову, запасы картошки, кукурузы и зерна. Приняли они меня хорошо, дали что-то для постели, подкармливали молоком, мамалыгой и проявляли другую заботу. Вечерами наперебой рассказывали, со свойственной только старикам поспешностью и подробностями, с какой жадностью и нахальством проводили обыски румынские солдаты, как они забирали ножи и вилки, искали и отбирали пуховые подушки и совершали другие пакости. С какой-то настороженностью сообщали о расстрелах в Багеровском противотанковом рву и с восторгом вспоминали появление в их огороде трёх моряков, с головы до ног обвешанных оружием.
Хотя немцы и румыны укрепили побережье дотами и постоянно патрулировали берег, десант со стороны Мамы-Русской для них был полной неожиданностью, и это позволило нашим морякам успешно завершить захват побережья. К тому времени, когда я смог осмотреть места боёв, большинство трупов было уже убрано, но под снегом, особенно в низких местах и камышах, виднелись одетые в серое, с тёмными лицами, убитые румыны и немцы. Всюду валялось много различного оружия и боеприпасов. Было ясно, что противник пытался организовать оборону, но затем был вынужден поспешно отступить. Прежде всего, он боялся возможного окружения.
Впечатляюще выглядели большие, на конной тяге, с огромными колёсами и узкими железными ободьями, возможно, румынские пушки, очень похожие на орудия XIX века. Они застряли посреди улицы, окружённые зарядными ящиками и штабелями снарядов. Снаряды валялись по всей улице, и ребята бесстрашно катались на них с обледеневших горок. Здесь же, в снегу, лежали сильные породистые лошади, которые в спешке отступления не смогли протащить в гору по грязи тяжёлые пушки. На второй день после прибытия на одном из снарядов как-то случайно подорвался военный интендант.
Из-за большого желания пострелять по немецким самолётам меня больше всего интересовали зенитные пушки и спаренные эрликоновские установки. Их было много, но, к сожалению, все они были без прицелов и замков. Немецкие бомбардировщики несколько раз в день пролетали на малых высотах над аэродромом, а две зенитные батареи, защищавшие наши самолёты, стреляли не всегда удачно.
Бомбардировщики нашей эскадрильи СБ из-за малой скорости полёта и недостаточно эффективного вооружения, а также отсутствия опыта боевых полётов экипажей несли потери. Лётчикам приходилось вылетать на задания рискуя, а иногда жертвуя жизнями экипажей, в надежде на благоприятную случайность. В интересах подготовки очередного наступления с целью прорыва ак-монайских позиций противника эскадрилье поручались сложные и ответственные задания по разведке, которые она выполняла с большими потерями. В это время командир эскадрильи своим личным примером учил лётчиков лётному мастерству, выдержке и смелости. Возвращение самолёта с задания по фотографированию немецких позиций ожидалось всегда с нетерпением и надеждой. Переживали все члены лётного экипажа. Штурманы были вынуждены наблюдать разрывы зенитных снарядов по курсу полёта и ждать, когда артиллеристы противника уменьшат упреждение, также безропотно ожидать атак немецких истребителей с задней полусферы. Стрелки-радисты были не лишены тяжёлых переживаний. Прилетая на аэродром, они забывали разряжать пулемёт, не выключали радиостанцию, не убирали выпускную антенну. Лётные экипажи успокаивались и приходили в себя, только оказавшись на твёрдой земле аэродрома.
Мне очень часто приходилось ремонтировать антенны, заплетать коуши и крепить двухкилограммовые грузики, которые отрывались как по вине стрелков-радистов, так и из-за листовок, сбрасываемых из бомболюка. К моему удивлению, в запасном имуществе (ЗИПе) этих грузиков оказалось так много, что их могло хватить до окончания войны, если бы не было боевых потерь самолётов.
Хотя в эскадрилье не хватало того, что так важно для боевого успеха, но уже первые потери очень быстро ликвидировали всякую беспечность и благодушие. Укрепили чувство ненависти к врагу, так необходимое для настоящего бойца. Я смог ощутить и оценить это чувство, когда однажды очутился у Багеровского противотанкового рва. На его дне рядами, друг на друге, в замёрзшей глине, в обе стороны, насколько позволяла видимость, лежали трупы людей. Здесь были в основном матери с грудными детьми, старики, дети, молодые женщины. Позы убитых, синяки и раны на оголённых телах, перекошенные от страха и мучений лица подтверждали те зверства, которым подвергались эти люди. Это было истинное лицо фашизма.
Среди расстрелянных, как говорили, были евреи, активисты, коммунисты и их родственники. Немцы не успели скрыть своё злодеяние. Как потом выяснилось, здесь было расстреляно около семи тысяч человек.
У меня защемило в груди, к горлу подошёл упругий комок, который начал давить и поворачиваться, вызывая слёзы и ту ненависть, которой мне ещё не хватало. После всего увиденного я почувствовал себя вполне подготовленным к войне и окончательно оценил реального врага. Как я думаю, в Багеровском рву ещё оказались люди, отступавшие на восток и не успевшие переправиться на «большую землю», и которые, вероятнее всего, были преданы местным населением.
Тем временем кровопролитные бои на перешейке продолжались. Перед очередной попыткой прорвать оборону противника была проведена операция по фотографированию укреплений на Ак-Монайском перешейке. С этой целью было подготовлено звено наших самолётов, для сопровождения которого была поднята в воздух вся истребительная авиация полуострова. Около сотни самолётов И-153 прикрывали наше звено от атак немецких «Мессершмиттов».
В небе, в солнечный морозный день, была настоящая чехарда. Вся эта армада над целью встретила плотный заградительный зенитный огонь, потеряла несколько самолётов и была разогнана истребителями противника по аэродромам, под защиту зенитчиков, у которых пока ещё были снаряды. С задания вернулся только один наш самолёт. Такое задание эскадрилья выполняла дважды. Теперь на разведку наши самолёты летали только ночью, а для подсветки целей стали широко использоваться осветительные бомбы.
Так как интенсивность полётов наших самолётов сократилась, у меня появилась возможность реализовать некоторые свои желания. В том числе ближе познакомиться с керченскими катакомбами. Об этих катакомбах было много таинственных разговоров, в которых упоминались склады продовольствия, запасы оружия и даже наличные деньги Госбанка. Ходили слухи, что в катакомбах были спрятаны ценности государственных учреждений, не успевших эвакуироваться на восток в ноябре 1941 года.
Проникнуть в катакомбы было легко. По границам аэродрома были ямы, заросшие по краям и склонам травой, имеющие проход в каменоломни. В этих каменоломнях когда-то добывали строительный камень (пористый известняк) для разрастающихся поселений Боспорского царства. Размеры подземной части этих разработок были самые различные, но преобладали те, которые были диаметром свыше трёх метров с резкими изгибами, ответвлениями и постепенным спуском к морю. Немцы и румыны побывали в катакомбах, однако некоторые наши искатели находили чемоданы с ценными вещами, патефоны, часы, консервы и т. п.
В одном походе по подземелью я принял самое активное участие. Нас было трое: младший политрук, старшина взвода связи и я, радиомеханик эскадрильи. Кроме продуктов, оружия, аккумуляторных фонарей мы совершенно напрасно взяли радиостанцию РБ, которая обеспечивала связь с радиостанцией РАФ в начале похода только на очень малой глубине. Передвигались мы по сырому, грязному подземелью медленно, постоянно натыкаясь на завалы, пепелища и лужи. Тупиков, ответвлений и завалов было много, но мы шли, как нам казалось, вниз, глубже, дальше от поверхности земли. Часто останавливались и простукивали подозрительные стены. Многие стены были расписаны надписями, ещё относящимися к мирному времени и не позволявшими разгадать более поздние тайны катакомб.
Ходили мы более четырёх часов, но кроме винтовок, противогазов, гранат, индивидуальных пакетов и небольшого склада мин ничего интересного не нашли. Вылезли на поверхность где-то у подножия горы Митридат грязные, уставшие и очень неудовлетворённые своим походом. Было ясно, что никакой планировки или рациональной схемы добычи камня в этих каменоломнях не было, и они больше напоминали сложный, но непродуманный лабиринт.
Стрелки-радисты бортовые радиостанции знали хорошо и грамотно их эксплуатировали. Мне приходилось, кроме антенных грузиков, больше заниматься ремонтом переговорных устройств и шлемофонов. Только однажды, в марте месяце, пришлось сильно перенервничать из-за сложной неисправности радиостанции РСБ-Збис на самолёте командира.
Радист нашей наземной радиостанции сообщил мне, что связь с командиром неустойчивая, а командир после полёта сказал: «Радиостанция работала плохо». Флагманский стрелок-радист уточнил, что иногда пропадало высокое напряжение. Неисправности такого характера, как правило, появлялись из-за нарушения электрических контактов в соединительных разъёмах, которых было больше всего у модуляционно-распределительной коробки передатчика.
Включил радиостанцию на передачу, умформер не запускался. Пробовал изгибать толстые соединительные кабели и затянуть крепче разъёмы, передатчик не работал. До вылета командира оставался только один час. Исправные запасные блоки находились в помещении взвода связи, расположенного на удалении более двух километров. Я быстро сбегал, принёс и соединил новую коробку с остальными блоками радиостанции. Умформер начал вращаться, но высокое напряжение на выходную лампу не подавалось. Пришлось вновь сбегать за другой распределительной коробкой. Как крепчал ночной мороз, я не замечал. Вновь соединил все кабели, включил необходимые тумблеры, – радиостанция не работала. Опять изгибал кабели, расстыковывал разъёмы, подгибал контактные пластины, но высокого напряжения не было.
Конец ознакомительного фрагмента.