Хочу стать мужчиной
Поздний вечер.
После приема нескольких пациентов любому психоаналитику хочется освободиться от того груза, который ложился на его плечи во время профессиональной деятельности, и предаться отдохновению от трудов праведных. Но, к сожалению, многочасовое говорение пациентов настолько глубоко врезается в потаенные уголки памяти, что отрешиться от полученной информации практически невозможно.
Впрочем, почему к сожалению? Быть может, напротив, к счастью, поскольку профессиональная деятельность психоаналитика, как губка вбирающего в себя мельчайшие, даже самые, казалось бы, на первый взгляд незначительные подробности жизненных историй пациентов, позволяет ему избегать склероза и сохранять живость мышления. Как бы там ни было, но переизбыток информации о приходящих к нему в терапию пациентах, большей частью носящей индивидуально-личностный, интимный характер, обрекает психоаналитика на внутреннюю сшибку противоположных желаний.
С одной стороны, он стремится сохранить в своей памяти все то, что в порыве откровения сообщают ему пациенты, поскольку профессиональный анализ этой информации способствует лучшему пониманию истоков возникновения психических расстройств и выработке стратегии терапии, облегчающей страдания обратившихся к нему за помощью людей.
С другой стороны, сохраненная в его памяти информация о душевных травмах и страданиях нуждающихся в помощи людей оказывается своеобразной преградой на пути проживания психоаналитиком собственной жизни. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в глубинах психики самого психоаналитика активизируется внутреннее сопротивление, превращающееся в явное или скрытое желание избавиться от бремени памяти хотя бы на короткое время и отдаться свободному плаванию в том личностном пространстве, которое столь необходимо для нормального, простого смертного человека.
Вот почему в один из поздних вечеров, позволив себе заслуженный отдых, профессор Лившиц расслабленно сидел в своем любимом кресле. Он намеревался включить проигрыватель и насладиться классической музыкой, но в последний момент передумал. Вместо этого он достал попавшийся под руку альбом с репродукциями, который находился среди других альбомов, составлявших не менее ценную для него коллекцию, чем коллекция старых, вышедших из моды пластинок.
Перелистывая страницы альбома и задерживая свое внимание на отдельных репродукциях, профессор Лившиц неожиданно задумался над одной мыслью, которая почему-то раньше не приходила ему в голову. Как прекрасно женское тело и сколько художников прошлого и настоящего обращалось к его изображению! Какое вдохновение испытывали на протяжении всей истории человечества и испытывают до сих пор творческие люди, включая художников, поэтов и писателей, при виде живого женского тела или его изображения! Сколько мужчин, причем не обязательно созидателей, творцов прекрасного, а обычных, ничем не примечательных представителей мужского пола восторгаются прелестями женского тела!
Но разве только женское тело является эталоном красоты, вызывающим возвышенные эмоции у тех людей, кто по достоинству может оценить прекрасное?
А как насчет мужского тела?
Разве оно менее красиво по сравнению с женским телом и разве оно не вызывает не только повышенного интереса, но и восторгов со стороны многих женщин? Разве нет тех женщин-художников, которые способны как любоваться мужским телом, так и воспроизводить его на своих полотнах? Тем не менее почему-то женское тело чаще всего становится объектом открытого восхищения и почитания большей части человеческого рода, в то время как мужское тело не столь часто вызывает соответствующие эмоции. Воспевание красоты женского тела в художественной литературе, произведениях искусства, да и в обыденном сознании – привычное и само собой разумеющееся явление. Упоминание о мужском теле как эталоне человеческой красоты – редкое исключение.
Почему?
Профессор Лившиц задумался над промелькнувшим в его голове вопросом. Однако прежде чем ответ на этот вопрос обрел какую-то конкретную форму, перед его умственным взором возникла цепь ассоциаций, поднявшая на поверхность сознания воспоминания об одном клиническом случае, с которым ему пришлось иметь дело несколько лет тому назад.
«Прошло столько времени, а я хорошо помню, – подумал про себя профессор, – как ко мне на консультацию пришла молодая девушка, которой по внешнему виду можно было дать чуть более 20-и лет. Она была невысокого роста, спортивного телосложения, не красавица, но приятной наружности, с правильными чертами лица. Ее открытый взгляд не выражал какой-либо особой озабоченности или грусти. Глаза не были заплаканными и в них не отражались ни личная драма, ни семейное горе, ни мировая скорбь.
По внешнему виду невозможно было понять, зачем она обратилась к психоаналитику и что ей нужно в его кабинете. Однако на первой же консультации выяснилось, что ей 24 года, она замужем, но несколько месяцев тому назад почувствовала страстное желание стать мужчиной и хотела бы изменить свой пол.
– Сразу хочу предупредить, – вызывающе сказала Эрика после нескольких вступительных фраз, – если вы полагаете, что сможете отговорить меня и я изменю свое решение, то, уверяю вас, что из этого ничего не получится. Не стоит тратить время на подобные усилия, поскольку я твердо решила кардинальным образом изменить свою жизнь.
– А вы уверены, что пришли по адресу? – осторожно спросил я. – Судя по вашему решению изменить пол, вам необходимо обратиться к специалисту в этой области. Не знаю, кто вам порекомендовал меня, но я не являюсь тем специалистом, который вам нужен.
Не меняя выражения лица, Эрика без промедления ответила на мое вопрошание и пояснение:
– Да, я окончательно решила сменить пол, и это не подлежит обсуждению. Но мое обращение к вам вполне адресное и сознательное. От одного знакомого я узнала о вас как о психоаналитике и, собственно говоря, именно он посоветовал обратиться к вам.
Наступила пауза. Я молчал, давая возможность Эрике пояснить, что все-таки ей нужно от меня и на что она рассчитывает.
Эрика прямо посмотрела в мои глаза и тем же безапелляционным тоном сказала:
– Понимаю ваше недоумение, поскольку мне известно, что психоаналитик не делает тех операций, которые связаны со сменой пола. Но я читала некоторые работы Фрейда и давно, подобно моему мужу, хотела познакомиться с профессиональным психоаналитиком, которым, как я поняла, вы являетесь.
Возможно, Эрика надеялась, что я тут же спрошу ее, чего же конкретно она ожидает от меня. Ведь первая консультация предполагает, прежде всего, выяснение вопросов, связанных с трудностями и переживаниями, испытываемыми обратившимся за помощью человеком и его запросом, адресованным аналитику. Но, видя, что Эрика не испытывает волнения, характерного для многих людей при первой встрече с психоаналитиком в его кабинете, я решил не торопить события.
Мое молчание не смутило Эрику, тем более что выражением своего лица я как бы приглашал ее к продолжению начатого пояснения.
– Понимаете, – сказала она, – где-то полгода тому назад я почувствовала острую неудовлетворенность. Неудовлетворенность тем, что я женщина. Мне захотелось стать мужчиной. Эрика отвела глаза от меня, немного помолчала и затем, чуть смущенно, продолжила:
– Я захотела стать мужчиной в сексуальном плане. Это не было для меня самой чем-то неожиданным. Нечто подобное я испытывала давно, но только в последнее время данная потребность стала наиболее насущной для меня. Чуть не сказала навязчивой. Впрочем, ничего навязчивого здесь нет. Просто я как никогда раньше ощутила потребность в смене пола.
Эрика внимательно посмотрела на меня и, словно боясь, что я так ничего и не понял в отношении того, почему она обратилась к психоаналитику, поспешно пояснила:
– Да, я хочу стать мужчиной. Другое дело, что до сих пор до конца не понимаю, почему у меня возникло такое желание, причем особенно настоятельное в последнее время.
Что случилось со мной? Почему у меня возникло подобное желание?
Разумеется, я пыталась объяснить себе, как, почему и в силу чего у меня появилось желание стать мужчиной. Нашла некоторые причины, если хотите, причинно-следственные связи. Но они, как мне кажется, какие-то второстепенные. Я так и не нахожу главную причину, лежащую в основе моего желания. Вот почему я пришла к вам.
Эрика замолчала, полагая, что она исчерпывающе ответила на вопрос о том, почему обратилась к психоаналитику.
В свою очередь мне стал понятен ее запрос, поскольку психоаналитик действительно может помочь тому человеку, который пытается заняться самоанализом, но, как правило, оказывается далеким от того, чтобы проникнуть в глубины своего бессознательного и, следовательно, выявить те внутренние конфликты, которые предопределяют его желания и поведение. В этом отношении Эрика действительно обратилась по адресу. Я задал ей несколько вопросов, из ответов на которые выяснилось следующее.
Эрика имеет высшее образование. Закончила один из престижных технических вузов. Работает в научно-исследовательском институте. Обладая аналитическим умом и способностью к исследовательской деятельности, пишет кандидатскую диссертацию. Испытывает некоторые трудности по работе, но в целом довольно успешна в своей деятельности.
Несколько лет тому назад ее тётя, с которой она жила, почти насильно привела Эрику к психиатру. Тот поставил, по ее словам, следующий диагноз: то ли истерия, сопровождаемая экстравагантными поступками, то ли захваченность бредовой идеей, предопределяющей ее образ мышления.
Психиатр применял медикаментозное лечение, которое вызвало у Эрики опасения, поскольку она читала о том, что психотропные средства притупляют сознание. Да и во многих фильмах, посвященных пребыванию пациентов в психиатрических клиниках, изображались чудовищные картины того, как под воздействием соответствующих лекарств человек превращается в аморфную амебу, как он становится «безвольным овощем», что вызывало у Эрики панический ужас.
В период общения с психиатром не удалось вскрыть истинные причины психического состояния Эрики. Она не только не была удовлетворена медикаментозным лечением, но и стала испытывать страх перед тем, что подобное лечение лишит ее воли и способности логически мыслить. Ее физико-математический склад ума, предполагающий поиск и понимание причинно-следственных связей, заставил искать новые пути, в результате чего она заинтересовалась психоанализом и обратилась за помощью к психоаналитику.
Выяснилось также, что поскольку смена пола предполагает прохождение медицинской экспертизы у психиатров, то Эрика опасается, что ее могут положить в психиатрическую больницу. Тем не менее она уверена, что, по ее собственному выражению, на 99 % ей необходимо стать мужчиной и, следовательно, так или иначе придется пройти медицинское обследование.
Правда, все это – дело будущего, поскольку операции по смене пола требуют значительных финансовых затрат, а в настоящее время Эрика не располагает подобными средствами. Придется копить деньги на операцию. Но главное, что ей сейчас требуется, так это собственное понимание того, почему у нее возникло желание сменить пол.
Мы обговорили с Эрикой, как и в чем будет состоять наша совместная деятельность по выяснению причин, вызвавших у нее страстное желание сменить пол. Речь шла, прежде всего, о методе свободных ассоциаций без какого-либо использования медикаментов. Обговорили количество сессий в неделю, приемлемое для нас обоих расписание встреч и соответствующую оплату.
Так началась работа с Эрикой, первая консультация с которой вызвала у меня самого ряд вопросов.
Коль скоро Эрика замужем, то с чем связано ее желание сменить пол?
Обусловлено ли оно сексуальной неудовлетворенностью в отношениях с данным мужчиной или чем-то иным?
Хочет ли она стать мужчиной, чтобы, уйдя от мужа, иметь возможность вступать свободно в сексуальные отношения с женщинами или, возможно, заключить брак с одной из них в целях создания семьи?
Знает ли муж о ее желании сменить пол и если да, то как он относится к решению своей жены?
Все это так зримо стояло перед глазами профессора Лившица, что он сам удивился точности, с которой он воспроизвел вопросы, возникшие у него в то время, когда он впервые встретил Эрику.
«Надо же, – с удивлением отметил он, – прошло столько времени, а в памяти все еще сохранились детали того первого визита Эрики ко мне!»
По-прежнему держа в своих руках альбом с прекрасными изображениями женского тела, профессор Лившиц вспоминал, какие еще вопросы возникали перед ним после прихода Эрики на консультацию. Он не помнил всего перечня тех вопросов, которые стояли перед ним в то время. Но он помнил, что впечатление от первой встречи с этой пациенткой было довольно неопределенным.
С одной стороны, он проявил исследовательский и терапевтический интерес к столь необычной пациентке, поскольку к нему не так часто приходили женщины, которые хотели бы сменить свой пол.
Собственно говоря, ему приходилось работать с теми женщинами, которые обладали мужским характером, были мужеподобными и рассказывали сновидения, в которых, оставаясь женщинами, занимались лесбиянством или вступали в сексуальные отношения в облике мужчины. Но вот с таким откровенным желанием сменить свой пол и стать мужчиной профессор Лившиц встретился впервые в своей клинической практике.
Это произошло тогда, когда он еще не обладал достаточным опытом и имел дело, как правило, с более простыми случаями. Поэтому приход к нему пациентки, стремящейся разобраться в том, почему именно она хочет стать мужчиной, представлялся ему не только интересным с исследовательской точки зрения, но и обогащающим его терапевтическую практику.
С другой стороны, первая консультация не внесла в его понимание ничего такого, что могло бы послужить надежной отправной точкой для выработки стратегии терапии. Напротив, перед ним возник целый ряд вопросов, на которые он не мог получить в то время адекватные ответы. Он даже не был уверен в том, что это удастся сделать в кратчайшие сроки.
Более того, сами вопросы подводили его к размышлениям разнонаправленного характера, что порождало некоторое смятение в душе. Единственное, что утешало, так это стремление самой пациентки разобраться в мотивах своего желания.
Как бы там ни было, но, как признался себе профессор Лившиц, в то далекое время, обдумав все, он решительно взялся за работу и с интересом ждал следующей встречи с пациенткой.
Помнится, что еще на первой консультации ему бросилась в глаза одна, казалось бы, незначительная нестыковка в рассказе пациентки. Несмотря на то, что она предупредила его о том, чтобы он не пытался отговорить ее от принятого решения сменить пол, тем не менее ее уверенность в необходимости реализации данного решения составляла 99 %. Все-таки оставался один процент, что пациентка, возможно, откажется от ранее принятого ею решения.
Уже тогда перед профессором Лившицем встала дилемма.
Необходимо ли ему воспользоваться пусть незначительным, но все же шансом, чтобы зародить сомнения в душе пациентки в необходимости реализации желания стать мужчиной? Или он должен организовать терапевтический процесс таким образом, чтобы пациентка сама разобралась в мотивах своего необычного желания без каких-либо усилий с его стороны навязать свою точку зрения?
Вспоминая начало работы с данной пациенткой, профессор Лившиц не мог точно сказать, стояла ли эта дилемма перед ним во всей своей остроте именно в то время, или он имеет дело с так называемыми покрывающими воспоминаниями, несущими на себе отпечаток последующих размышлений.
Очевидно, что, обладая психоаналитическими знаниями и опытом терапевтической деятельности, сегодня он не стоял бы перед подобной дилеммой. Он давно убедился, что психоаналитик не должен оказывать какого-либо давления на обратившегося к нему за помощью пациента и тем более навязывать ему свое собственное мнение.
Но в то далекое время, когда к нему пришла Эрика, у него могли быть различного рода сомнения. Во всяком случае, вполне возможно, что они существовали. Более очевидным было то, что он вряд ли ожидал того, что на самом деле стоит за желанием пациентки сменить свой пол.
Так что же она поведала в процессе общения с ним? Какие неожиданные ракурсы ее жизни предстали перед ним? Зачем ей захотелось стать мужчиной? Что лежало в основе ее желания сменить пол?
Профессор Лившиц слегка прикрыл глаза, давая своим воспоминаниям простор для их самовыражения.
«Итак, – погружаясь в себя, вопрошал он, – как все это было?»
В назначенное время Эрика пришла на аналитический сеанс. На мою просьбу лечь на кушетку и прийти в состояние спокойного самонаблюдения она, в отличие от некоторых пациентов, легко сделала это.
Помниться, однажды на мою просьбу пересесть с кресла, лечь на кушетку и попробовать поработать в таком положении один из моих пациентов, среднего возраста мужчина, с неохотой все же сделал это. Но в процессе своего последующего говорения он все время поворачивал голову в мою сторону и старался поймать мой взгляд, будто боялся чего-то нежелательного для него, что я могу сделать с ним.
Эрика без какого-либо жеманства, стеснительности или страха сразу же легла на кушетку. Но вот прийти в состояние спокойного самонаблюдения и, отрешившись от оценочных суждений, предаться течению воспоминаний оказалось для нее делом непростым. Какое-то время она лежала, ожидая вопросов с моей стороны. Я счел необходимым еще раз разъяснить ей суть метода свободных ассоциаций, о чем уже говорил на консультации, когда мы договаривались о возможности осуществления совместной работы. После моего пояснения Эрика начала свое говорение, которое не имело никакой последовательности и включало в себя разнообразные темы:
– Большую часть своей жизни я провела не с матерью, не с отцом, а с родной тетей, которая часто мне говорила, что разгул до добра не доведет. Дело в том, что с раннего детства я не видела своего отца, который ушел из семьи. Да и пока отец жил с нами, он общался со мной крайне редко, поскольку пропадал все время в командировках. Через несколько лет после его ухода мать вышла замуж и уехала в другой город к новому мужу. И я осталась с родной тетей, старшей сестрой матери, которая была незамужней, бездетной и которая охотно взяла меня к себе.
Правда, позднее мать забрала меня от тети. Мы стали жить вместе. Однако мне не нравился ее новый муж. Мы не нашли с ним общего языка. Спустя несколько лет, когда у меня появилась сестра, я еще какое-то время жила с ними, а потом вновь переехала к тете.
Почему тетя говорила мне, что разгул до добра не доведет? – возвращаясь к ранее сказанному, спросила Эрика саму себя, будто это я задал ей вопрос и жду от нее ответа на него. – Дело в том, что я не терплю, когда ограничивают мою свободу, с детства привыкла делать все, что захочу, а в старших классах ушла в такой загул, который вызывал у тети озабоченность, сопровождавшуюся постоянными упреками и наставлениями.
В школьные годы я была своего рода «оторвой». В 15–16 лет гуляла с местной дворовой шпаной. Встречалась с парнями по-взрослому. Тетя знала об этом и пыталась наставить меня на путь праведный. Но это вызывало во мне такое сильное сопротивление, что назло ее наставлениям я стала приводить парней домой. Тете пришлось смириться с моим поведением. Подчас она даже уходила из дома, чтобы не видеть того, чем я занималась с парнями.
Да, я давно начала сексуальную жизнь. Скажете, слишком рано? Ничего подобного, в наше время в 15–16 лет быть девственницей не является добродетелью. Напротив, это свидетельствует скорее о том, что девушка-девственница не совсем нормальная, не как все, то есть белая ворона среди тех, кто в более раннем возрасте вкусил запретный плод.
По этому поводу у нас в школе был популярным такой анекдот.
Девочка из пятого класса пришла домой и рассказала маме, что у них в школе было медицинское обследование, которое показало, что только одна девочка является девочкой, т. е. девственницей. Слушавшая ее мама с гордостью спросила: «Надеюсь, это, конечно, ты?». На что ее дочь ответила: «Что ты, мама! Это наша учительница».
Как говорится, и смех и грех. Что касается меня, то я стала встречаться с мальчиками еще в начальных классах. Сама проявляла инициативу и сама, по выражению моей тети, совращала их.
Впрочем, я была инициатором различных шалостей и с девушками. В том смысле, что подбивала их на различные поступки, которые не встречали одобрения со стороны их родителей. Кажется, с шестого класса я начала курить и даже выпивать. Это случилось в летнем детском лагере, когда я попала в такой отряд, где многие девочки и мальчики тайком от вожатых курили и принимали алкоголь. Потом в компании дворовой шпаны, где все курили и пили, я не отставала от мальчишек и девчонок. И только несколько лет спустя, когда немного пристрастилась к спорту, я бросила и то и другое.
Сейчас у меня негативное отношение к алкоголю, хотя я и не являюсь великим трезвенником. Могу находиться в компании, где люди выпивают, когда отмечают чей-нибудь день рождения или тусуются на дискотеке. Но в этом случае я создаю лишь видимость того, что выпиваю наряду с ними.
Эрика перевела дух и поправила рукой прядь своих волос, которая во время ее рассказа съехала на лоб, создавая, судя по всему, какое-то неудобство.
Я слушал ее, не перебивая и не задавая никаких вопросов, которые невольно возникали в моей голове в связи с желанием уточнить те или иные детали. Мне показалось, что Эрика готова более подробно поведать о своих сексуальных пристрастиях, поясняющих ранее озвученное ею желание изменить пол и стать мужчиной.
Но она продолжала говорить в бесстрастной манере, переходя с одной темы на другую:
– Занятия спортом необходимы каждому, кто хочет быть стройным и выносливым. Я не имею в виду профессиональный спорт, который отнимает все свободное время у человека, а подчас и калечит его. Регулярные физические упражнения, способствующие поддержанию того, чтобы быть всегда в форме, – вот что импонирует мне.
Мне нравится мужское тело. Оно – само совершенство по сравнению с женским телом, которое является своего рода полуфабрикатом. И дело не в том, что мужчины обладают тем, чего нет у женщин. Так, мне нравится фигура моего мужа. Именно его фигура, а не член как инструмент полового акта.
Слушая пациентку, профессор Лившиц испытывал двойственное ощущение.
С одной стороны, он был согласен с тем, что мужское тело заслуживает того, чтобы на него обращали внимание. С другой стороны, он не мог согласиться с тем, что женское тело является полуфабрикатом. Его так и подмывало прервать пациентку и высказать то, что он думает по этому поводу. Высказать хотя бы одно поучительное суждение, смысл которого заключается в следующем.
Бог создал первым мужчину и только потом женщину. И это правильно. Почему правильно? Да потому, что вначале создается эскиз, набросок и только после – шедевр.
Правда, профессор Лившиц считал, что и женское и мужское тело обладают своей неповторимой красотой. Каждое из них по-своему красиво, если, разумеется, как женщина, так и мужчина следят за собой.
Однако, посчитав преждевременным что-либо говорить пациентке, он продолжал внимательно слушать ее. Ничего не зная о мыслях психоаналитика, Эрика продолжала:
– Я испытываю отрицание женщины в себе, ужас к рождению ребенка, ужас по отношению к детям вообще. Внутренне я ощущаю себя мужчиной. К своему телу отношусь с любовью, поскольку, как, надеюсь, вы заметили, являюсь стройной. Но не торчу постоянно перед зеркалом с целью любования этим телом. А вот секс не вызывает у меня каких-либо восторгов, хотя подчас испытываю оргазм даже в фантазиях, связанных с сексуальными сценами.
Не могу сказать, что я ревнива. К женщинам отношусь как к несовершенным существам. Хотя, возможно, испытываю скрытую ревность к некоторым из них. Во всяком случае, у меня были такие периоды в жизни, когда мне нравились некоторые девочки, как это имело место в школе по отношению к одной однокласснице или в училище в связи с моим увлечением красивой, на мой взгляд, сокурсницей.
Так, в одной из своих давних фантазий я выступала в роли мужчины, а вокруг меня находились разные женщины. Испытав возбуждение, я совершила с некоторыми из них ряд сексуальных актов.
Вместе с тем, в реальной жизни я испытываю по отношению к женщинам не столько возбуждение, сколько отвращение. Они мне противны как несовершенные существа.
В целом можно сказать, что у меня своего рода аморальный взгляд на жизнь. Я не приемлю никакие запреты. Если моей жизни что-то угрожает, то я, не раздумывая, убью любого, кто посягнет на нее. У меня нет нравственных принципов или, по крайней мере, я не замечаю их.
Подчас мои желания похожи на каприз. Я готова пойти у них на поводу. Другое дело, что в силу ряда обстоятельств мне ничего не стоит отказаться от того или иного желания. Но это не касается моего твердого желания изменить пол и стать мужчиной. Короче, мое нежелание оставаться женщиной – не безумие, а нечто такое, что связано с ощущением себя именно мужчиной, а не женщиной.
Эрика говорила не останавливаясь. Создавалось впечатление, что ей нравится путешествовать по волнам своей памяти. Правда, я никак не мог понять, предназначен ли ее сумбурный рассказ именно для меня или в нем присутствуют элементы своеобразного оправдания ее, как она сама выразилась, аморального взгляда на жизнь. Хотя пассажи типа «не раздумывая, убью любого», «для меня неприемлемы любые запреты» или «у меня нет нравственных принципов» еще ничего не говорили об аморальности пациентки, поскольку за словами не всегда проступает истинное положение дел.
Мне хотелось услышать от Эрики ее собственные соображения о том, что она думает по поводу своего «нежелания оставаться женщиной». Но, не прерывая своего говорения, она неожиданно переключилась на другую тему.
– Я преклоняюсь перед математикой, – заметила пациентка. – Все логично, последовательно, по-своему красиво. Ни в школе, ни в институте мне не приходилось испытывать каких-либо трудностей с математикой. Напротив, она давалась мне легко. Задачи и уравнения решались сами по себе. Мне это доставляло удовольствие. И я не понимала, почему другие не разбираются в математических формулах или испытывают трудности по арифметике, алгебре, геометрии.
В школе я помогала некоторым из одноклассников справляться с домашними заданиями. Мне это не составляло труда, а они ценили меня за подобные услуги. Я особенно помогала той красивой девушке, которая перевелась из другой школы и появилась в нашем классе. Из всех старшеклассниц она вызвала у меня наибольший интерес и восхищение. Хотя эта девушка ничего не смыслила в математике и, казалось, должна была вызвать у меня если не презрение, то по меньшей мере негативные эмоции, тем не менее я подпала под ее чары и с удовольствием выполняла все те задания, которые она просила сделать за нее. Мне нравились ее фигура, походка, черные волосы и что-то неуловимое, которое как магнит притягивало к себе.
Эта девушка прекрасно видела, что вызывает у меня симпатию. И она беззастенчиво пользовалась моей слабостью. Если она не нуждалась в моей помощи, то чаще всего просто не замечала меня. Но в том случае, когда необходимо было срочно выполнить домашнее задание, она без всяких объяснений подходила ко мне и просила оказать ей услугу.
Не желая того, я оказалась почти в полной зависимости от этой девушки. Иногда обижалась, что она не замечает меня. Но стоило ей только попросить меня что-то сделать для нее, как я тут же все выполняла. Моим желанием было одно: любыми средствами вызвать у нее ответную симпатию, поскольку я хотела, чтобы я понравилась ей точно так же, как она нравилась мне.
Однако в один прекрасный момент мне надоела такая односторонняя зависимость. И я решительно порвала с этой девушкой. Таким образом, как видите, я не всегда слепа по отношению к своим желаниям и легко могу обойтись без них.
Слушая, казалось бы, разрозненные и не связанные между собой на первый взгляд воспоминания Эрики, сообщенные ею в начале нашей совместной деятельности, я начал все же улавливать те отправные точки роста, проработка которых могла бы пролить свет на природу ее желания изменить свой пол.
Особое внимание необходимо было уделить определенным аспектам жизни, сопряженным с ее своеобразным отношением к мужскому и женскому телу, сексуальным возбуждением в процессе фантазирования при виде женщин и, по ее собственным словам, отвращением к ним в реальности.
С точки зрения желания стать мужчиной не менее важными были и такие ее переживания, согласно которым она испытывала ужас по отношению к рождению ребенка и детям вообще.
Быть может, последние переживания связаны с неудачной беременностью или абортом Эрики?
Возможно, она мучительно переносила свою незапланированную беременность, а роды оказались столь тяжелыми, что это наложило отпечаток на ее дальнейшие отношения с мужчинами, обусловленные постоянным страхом вновь забеременеть?
Или, что не исключено, пациентка потеряла своего первого ребенка, и это предопределило не только ее горе, но и ужас в связи с воспоминанием о муках беременности, послеродовой травме и упоминанием о детях вообще?
Можно допустить и такое, что поскольку в отличие от мужчин именно женщинам приходится переносить все страдания, связанные с беременностью и рождением ребенка, то подобное неравенство между ними способно вызвать определенную зависть со стороны женщины, которая, подобно зависти к пенису, может испытать и страстное желание отказаться от женственности и стать мужчиной.
Словом, необходимо было разобраться во всем этом, чтобы понять подлинные причины желания пациентки изменить пол.
Последующие встречи с Эрикой помогли ответить на стоящие передо мной вопросы и прояснить суть происходящего, связанного с ее желанием стать мужчиной. Не вдаваясь в многочисленные подробности и нюансы, которые, к сожалению, далеко не все сохранились в моей памяти, удалось вспомнить главные моменты, которые так или иначе оказались выявленными в различные периоды аналитической деятельности с этой пациенткой.
Особенно вспоминаются сессии, не только приоткрывшие завесу над отдельными этапами формирования того или иного отношения Эрики к мужчинам, женщинам и жизни вообще, но и ставшие открытием для меня самого как психоаналитика.
В самом деле, несмотря на возможные предположения об истоках, природе и характере проявления тех или иных симптомов пациентов, а также об их психоаналитическом толковании, психоаналитик может попасть впросак. Нередки случаи, когда и те и другие, то есть предположения и соответствующие трактовки, оказываются ошибочными или не отражающими всей полноты картины того, что скрывается в душе людей, обращающихся за помощью к психоаналитикам.
Так, в случае с Эрикой я полагал, что ее желание стать мужчиной, на которое она обратила внимание в последние полгода и которое вызвало у нее потребность разобраться в происходящем, уходит своими корнями в детство. Но мне просто не приходило в голову, какова подлинная цель ее стремления стать мужчиной.
И если мои предположения не только укладывались в рамки психоаналитического понимания причин возникновения подобного желания у пациентки, но и подтвердились в процессе аналитической деятельности, то в отношении второго аспекта многое оказалось вовсе не таким, каким оно мне представилось вначале.
Что же удалось выявить в процессе анализа мыслей, желаний и реального поведения Эрики?
Вот те отдельные воспоминания, связанные с некоторыми сессиями, материал которых позволил пролить свет на происходящее в душе пациентки.
– Эрика, – обратился я к пациентке на одной из сессий. – Если вы смените пол и станете мужчиной, то тем самым вы не сможете родить ребенка. Надеюсь, вы это понимаете.
– Понимаю и отдаю себе в этом отчет. Но я не понимаю другого, – с каким-то раздражением ответила пациентка.
Зачем женщины рожают детей вообще, когда наша планета и так перенаселена? Сколько голодных и обездоленных, неспособных прокормить свое потомство! Сколько безответственных матерей, родивших, но бросивших своих детей на произвол судьбы! Сколько женщин умерло при родах или испортило свою дальнейшую жизнь! Женщина – не машина для размножения. Беременность и рождение детей портят фигуру, уродуют женщину.
Другое дело – животный мир. Там размножение происходит само собой. Появление на свет щенков или котят не вызывает у меня каких-либо негативных эмоций. Напротив, мне нравится общаться с животными. А вот беременные женщины и маленькие дети настолько выводят меня из себя, что я начинаю злиться на них.
Зачем женщины так мучаются, когда вынашивают в себе будущего ребенка? Что хорошего в этом сморщенном существе, которое появляется на свет? Возможно, это покажется вам бесчеловечным, но у меня жесткое отношение к детям. Я не принимаю их и не переношу. Скажу так: где увидишь ребенка, там и убей его! Младенец вызывает у меня отвращение. Стоит только представить себе, что какая-то часть отделяется от тебя при родах, а потом существует отдельно, как сразу же охватывает парализующий страх. Кошмар! Какой-то фильм ужасов!
Ребенок уродует женщину, которая, вынашивая его, теряет волосы, зубы. Я не хочу стать уродом, не хочу ни за кого отвечать.
Эрика прервала свою гневную и в то же время отражающую затаенную боль тираду. Потом, понизив тембр голоса, немного смущенно сказала:
– У меня была внематочная беременность. Теперь, даже если бы я захотела иметь ребенка, пришлось бы пройти курс лечения.
Наступило тягостное молчание. Казалось, Эрика полностью ушла в себя.
Я не мешал ей вновь пережить все то, что было связано с ее личной трагедией. Неожиданное признание в том, что некогда произошло с ней, объясняло многое. Объясняло, в частности, то, что осуждение женщин за желание рожать отражало затаенную боль, связанную с неспособностью сделать это самой.
Рассуждения о перенаселенности планеты и прочее, связанное с этим, было не более чем рационализацией.
А вот имевшее место у Эрики неприятие маленьких детей, причем в столь крайней форме выражения, и ее боязнь стать уродом в случае беременности и последующих родов связаны, скорее всего, с какими-то конкретными переживаниями, оказавшими заметное влияние на формирование ее мироощущения и мировоззрения.
Все эти мысли промелькнули у меня в голове в то время, когда Эрика оборвала свое говорение. Я не успел осмыслить их до конца, как внезапно пациентка озвучила свои воспоминания, связанные с беременностью ее матери и последующим рождением ее сестры.
– Да, беременность и ребенок уродуют женщину. Я это видела сама. Моя мать – наглядный пример того, о чем я говорю.
Дело в том, что через какое-то время после того, как мама повторно вышла замуж, она забеременела. Мне было около 12 лет, я мало общалась с матерью и не замечала происходящих с ней изменений.
Однако позднее, когда беременность матери стала настолько явной, что этого невозможно было не заметить, меня удивило то, как изменилась ее фигура. Будучи всегда худенькой, мама стала какой-то грузной, а позднее, к концу беременности, она стала испытывать всевозможные недомогания.
Перестройка организма матери привела к тому, что у нее стали выпадать волосы. У нее ухудшился слух. Кажется, она оглохла на одно ухо. Мама стала неповоротливой, на ее лице появились какие-то болезненные пятна. Она превратилась из симпатичной женщины в дурнушку, тяжело переносившую состояние беременности.
Потом мама родила девочку. Когда сестру принесли из роддома домой, то я увидела маленькое плаксивое существо со сморщенным, словно у старухи, лицом. Девочка часто плакала, по ночам никому не давала спать.
От беспокойства за маленькую дочь и от постоянного недосыпания у мамы ввалились глаза. Она выглядела усталой, стала раздражительной и нередко переносила свою раздражительность на меня, поскольку я не выражала каких-либо восторгов по поводу появления в доме малышки.
Напротив, это плачущее существо вызывало во мне неприятные чувства. Из-за него мама так сильно изменилась. Из-за него она оглохла. Из-за него никому в доме не было покоя. Из-за него меня постоянно дергали. То не шуми, то помоги что-то сделать, то посиди с этим беспомощным существом, орущим на весь дом и требующим материнскую грудь. Просто ужас! И чего хорошего в маленьком ребенке? Фактически он искалечил мою маму.
Позднее, когда мама перестала кормить грудным молоком это маленькое существо, оказалось, что ее грудь обвисла. Однажды я увидела эту обвисшую грудь. Неприятное зрелище, вызвавшее у меня двойственные чувства: отвращение и жалость.
Отвращение, поскольку тело матери превратилось в какую-то бесформенную массу. Отвисшая грудь лишь подчеркивала несовершенство женского тела.
Жалость, так как у мамы всегда была пусть не идеальная, но тем не менее довольно стройная фигура, заставляющая многих мужчин оборачиваться ей вслед. И если бы не ее беременность и рождение младенца, она по-прежнему оставалась бы привлекательной, а главное, здоровой и жизнерадостной женщиной.
Воспоминания Эрики сопровождались эмоциональными переживаниями, отражающимися на ее ранее беспристрастном лице. По мере того как она рассказывала о своей матери и рождении сестры, ее лицо претерпевало различные изменения. На нем проступали то скрытая ярость, то явное раздражение, то гримаса отвращения, то беспросветная тоска.
В конце той сессии, на которой Эрика изложила эти воспоминания, она почувствовала себя измотанной и усталой. Она попросила стакан воды и, когда я предоставил его в ее распоряжение, пациентка, приподнявшись с кушетки, залпом выпила больше половины находящейся в нем жидкости.
По завершении сессии она поправила прическу, провела рукой по лицу, словно хотела отогнать от себя столь неприятные для нее воспоминания, и, настраиваясь на дальнейший распорядок дня, каким-то необычным для нее, несколько искусственно бодрым голосом, попрощалась со мной.
Связанные с беременностью матери и рождением сестры травмирующие обстоятельства объясняли то, почему в последующие годы Эрика испытывала страх перед возможностью самой стать матерью и почему она так агрессивно относилась к детям вообще. Внематочная беременность и ее последствия еще больше укрепили ее убеждение, согласно которому материнство уродует женщину. Отсюда крик души пациентки: «Я не хочу быть уродом!».
Помню, что, когда связались воедино переживания Эрики по поводу ухудшения здоровья ее матери во время беременности и ее упоминание о собственной внематочной беременности, у меня возникла неотвязная мысль: «Внематочная беременность у женщины может быть связана с неблагоприятным стечением обстоятельств физиологического порядка. Но в случае Эрики не исключено, что ее внематочная беременность была обусловлена страхом перед беременностью и рождением ребенка, тем страхом, который был порожден предшествующим восприятием различных недомоганий матери и постоянного плача ее маленькой сестренки в качестве калечащего, уродующего и делающего несносным жизнь женщины».
К сожалению, то время мне так и не удалось прояснить этот вопрос до конца, – признался себе профессор Лившиц, все еще держа в руках альбом с репродукциями. – На мои попытки выяснить предшествующие внематочной беременности обстоятельства Эрика реагировала уходом от рассмотрения данной темы. Она тут же переключалась на иные периоды жизни, предпочитая говорить о событиях и переживаниях детства.
Сегодня, – отметил про себя профессор Лившиц, – положение о том, что психические переживания могут оказывать существенное воздействие на физиологические проявления, подтверждается не только психоаналитическими знаниями, но и клиническим опытом. В рамках своей профессиональной деятельности мне самому неоднократно приходилось сталкиваться с подобным положением вещей. Другое дело, что во время работы с Эрикой я не сумел исчерпывающим образом ни раскрыть этот вопрос, ни донести его до сознания пациентки.
Профессор Лившиц задумался о чем-то своем, однако вскоре его мысли вновь перенеслись к давно имевшему место случаю, связанному с Эрикой.
Итак, – отметил он про себя, – в процессе анализа удалось выявить тесную связь между травмирующими переживаниями пациентки и ее боязнью стать уродом, а также ее крайне негативным отношением к маленьким детям. Тем самым можно было объяснить отчасти, почему Эрика воспринимала женское тело как несовершенное, а мужское тело – в качестве идеала, к достижению которого она как раз и стремилась.
Тогда, при работе с пациенткой, данное объяснение мне показалось верным, но не исчерпывающим.
Конец ознакомительного фрагмента.