Книга II. Порядок восстановлен
I. Идиллии
Сенат
Играйте, скрипки и свирель!
На радость всех богинь,
И лейся звонко птичья трель.
Маньян пусть спляшет нам кадриль,
Сент-Арно – пасторель!
Подвалы Лилля
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Государственный совет
Огня, огня сюда добавьте!
И фейерверк в сады!
Ворота шире открывайте!
И пойте-ка на все лады!
И дам на танец приглашайте!
Чердаки Руана
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Законодательная Ассамблея
Любовь нас призывает в путь,
И чтоб стать лучшим всяк готов,
Собрать свой мед, здесь почерпнув,
Как пчелки посреди цветов,
Невинность с женских губ!
Брюссель, Лондон, Бель-Иль, Джерси
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Отель-де-Вилль
Империя веселием согрета,
Обедает с вином и при параде.
Фейерверк на Елисейских где-то!
И если пушки требовались дяде,
Племяннику уже нужны ракеты.
Понтоны
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Армия
Сомнений нет! И нету скорби!
Церковный сторож во дворе,
Оркестр похоронный.
И если пылкость в кабаре,
То слава наша – в морге.
Ламбесса
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Судебное ведомство
Пируйте, убеждают пылко!
И друг, собрав свою лозу,
В беседке с радостной ухмылкой,
Имел хмельную гроздь в саду
И в погребе бутылку!
Кайенна
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Епископы
Его Юпитер вел всегда,
Он чтит успех и звездный ход,
Нальем! Священник дотемна
Очистит душу от забот
Стакан свой – от вина!
Кладбище Монмартр
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
Господи, помилуй!
II. К народу
Рыданья, крики, скорбный стон.
Зачем заснул во мраке он?
Нельзя, чтобы он умер.
К чему тревожный этот сон?
Совсем он обезумел!
Свобода кровью истекла.
Коль умер ты, она мертва.
Шакалы стерегут твою судьбу,
И крысы, ласки – скверный сброд!
Кто разрешил тебе ложиться в гроб?
Они сожрут тебя в твоем гробу!
И рой народов всех предстал
Как погребальный строй … —
О, Лазарь! Лазарь! Встань!
Пойдем со мной!
Кровавый Париж при свете луны,
Он грезит на братской могиле – увы! —
Трестайону хвала и почет!
Фанфары звучат. Веселей похвалы!
А революции – кляп в рот.
Она нестерпима для праведных душ,
Повергнута наземь, и некто Картуш
Смог больше титанов надутых,
А Эскобар смеется, да взахлеб.
И тянет на тебе, великий мой народ,
Все сабли этих Лилипутов.
Судья в халате, как барышник встарь,
Он продает закон … —
О, Лазарь! Лазарь! Встань!
Пойдем со мной!
В наказанной Вене, в Милане,
В задушенном Риме поныне,
В замученном Пеште тернистом,
Волчица царит – Тирания,
Матерая. Бурая с золотистым.
В том логове по стенам – амулеты,
Она шагает важно по скелетам,
От Танаро до Вислы.
И подрастает там волчат помет,
Но кто ж еду сияющей волчице подает?
Это епископ и палач,
Что кормит дикаря, как лань,
Восславленный король … —
О, Лазарь! Лазарь! Встань!
Пойдем со мной!
Сказал апостолам Иисус:
Любить друг друга – славный путь! —
И вот две тысячи лет почти
Он нас зовет, не пряча грусть,
Показывая руки во крови.
От имени пророка Рим царит.
Из трех святых кругов отлита
Тиара Ватикана;
Круг первый – собственно корона,
Петля от виселиц Вероны,
И кандалы тирана.
Мастай надел тиару – глянь!
Без страха… О, бог мой!
Ну ж, ты, Лазарь! Встань!
Пойдем со мной!
И тюрьмы воздвигли навеки.
Ты слышишь? Беснуются реки,
Окрашены кровью людской;
Плач вдов о родном человеке,
О, спящий, прерви свой покой!
На море корабль, ожидая, стоит,
И матери скорбные плачут навзрыд;
В руках врагов их сыновья;
Скорбят на дорогах в трагический час;
И слезы, по каплям стекая из глаз,
Рождают досаду в сердцах.
А иудеев род скупой
Ликует в час ночной … —
О, Лазарь! Лазарь! Встань!
Пойдем со мной!
Но кажется, проснулся он!
А может, это просто сон,
Жужжание сумрачного роя?
И в улье пчелы, в унисон
Набату пенного прибоя?
А Цезари? Позор забыв,
Лишь дремлют под симфонии
От Балтики и до Альпийских скал;
Народы в сумрак завлекли.
Горн слышен: Спите, короли!
Осанну деспотам поет орган!
Хваленьям этим есть ли грань?
Лишь колокольни бой … —
О, Лазарь! Лазарь! Встань!
Пойдем со мной!
III. Воспоминание о ночи 4-го
У этого ребенка две пули в голове,
Дом был достойным, скромным, с цветами в дворе;
И у портрета верба святая в уголке,
И бабушка в слезах на выцветшем лице.
Раздели мы его; недвижный, бледный рот,
В глазах его холодных немая смерть живет;
Казалось, его руки так жаждали тепла…
В кармане затерялась ненужная юла.
Просунуть палец можно в дыру на голове,
На ежевике кровь застыла во дворе.
А череп мальчугана был, как древесный сруб,
И бабушка смотрела на этот детский труп,
Все повторяя: Боже! Как бледен, просто страх…
И бедные волосики прилипли на висках!
Потом мальчишку нежно руками обняла,
Заплакавши. А ночь темнее мглы была.
И раздавались выстрелы на улицах глухих.
– Похоронить бы надо, – сказал кто-то из них,
И покрывало белое достал в чужом шкафу,
А бабушка тогда нагнулась к очагу.
Как же согреть того, кто сном холодным спит?
Увы! Того, кто умер, уже не воскресить!
И не согреют больше земные очаги!
И подойдя к ребенку, взялась за кисть руки,
В измученных руках остался только прах!
В ее глазах то гнев, то беспробудный страх,
– Ведь не было восьми! Каким смышленым был!
И в школе каждый педагог дитя мое любил.
Ах, господин, внучок мне помогал писать!
Теперь что, и детей уж будут убивать?
О. боже мой! Ну, кто поможет мне теперь?
Разбойники проклятые! Повсюду сеют смерть!
Ведь только утром этим играл перед окном,
Они убили малыша, и всё им нипочём!
Он улицу переходил, они стреляли тут.
Месье, он был так добр и нежен, как Иисус.
Я старая, и, может быть, уйду я насовсем,
И Бонапарту этому так нужно всё зачем?
Уж лучше вместо внука убил бы он меня! —
Сказала и замолкла, судьбу свою кляня.
И плакали мы вместе над детскою судьбой.
– Но, что же будет дальше? И как теперь одной?
Ну, объясните мне, как жить и для чего?
Ведь больше нету никого. Родным был только он.
Зачем же он убит? Ответьте напрямик.
Он не кричал повсюду: «Vive la république!» —
Стояли мы серьезные, склоняясь головой,
И траур разделяя с бессильною слезой.
«В политике непросто всё разумом понять!
Поверьте! Всё так сложно, Вам не под силу, мать!
Наполеон – князь бедный, но любит он дворцы,
Отличных лошадей, богатые ларцы,
И деньги для игры, свой стол и свой альков,
Охоту; в то же время, он сам спасти готов
Религию и общество; но вот какой вопрос —
Мечтает о Сен-Клу в венке из летних роз,
Куда придут почтить его высокие мужья,
Вот почему так нужно, чтоб бедная семья
И бабушка руками, дрожащими как тень,
Укладывала в саван родных своих детей.
IV. О солнца божественный лик
О солнца божественный лик,
И дикий кустарник вдали,
И грот, где слышны голоса,
Трава с ароматом земли,
Густой ежевики леса,
Священной горы белый склон,
Похожий на храма фронтон,
Немые утесы и дуб вековой,
Я чувствую, как призадумался он,
Печаль разделяет со мной.
O, лес и волшебный родник,
Лазурная гладь первозданной воды,
И озеро, полное лучиков света,
О, совесть природы и красоты,
Что помните вы о преступнике этом?
V. Покуда справедливость в бездне
Покуда справедливость в бездне,
И скипетр в руках бесчестных,
Покуда попраны права,
И гордость нации в упадке,
А межевых столбов в достатке,
Позором обесчещена страна;
Республика почтенных предков!
Великий Пантеон, залитый светом,
Бессмертный храм немых теней,
Они под куполом собрались здесь,
Чтобы у стен, где вечный крест,
Всевластье слышалось сильней.
Моя душа по-прежнему разбита
Пока лакействуют, пока забыты
Величие и правда, закон и чистота,
Истории неотвратимый взор,
Фемиды горестный укор,
И те, кто упокоился в тени креста.
Изгнание и боль терплю покорно,
Унынье, стань моей короной!
Люблю теперь лишенья и нужду!
Дверь, поколоченную ветром,
И горя силуэт бесцветный,
Пришедший поутру.
Несчастье, испытания терпя,
Люблю ту сень, где я нашел тебя,
И вас, о чем душа поёт,
Достоинство и вера в добродетель,
Свобода, моего изгнания свидетель,
И преданности прерванный полет!
Джерси. Мне дорог этот берег,
Английский флаг полощет ветер,
Свободы защитив покой.
И черная вода с приливом странным,
Корабль – немых просторов странник,
И волн таинственный прибой.
Люблю я чаек в море сонном,
Несущем бисерные волны,
Что с бело-пепельным крылом,
То утонув в гигантских водах,
То снова устремляясь к звездам,
Как душу покидает боль.
Люблю торжественный утес,
Где вечны стон и горечь слез,
И совесть, обожженная плетьми,
Как волны у отвесных скал,
Бьет прямо в сердце наповал
Скорбящих над погибшими детьми.
VI. Другой правитель
I
Так значит, все старье ушло, и вот ваш консулат!
В погожие деньки, когда ничто не досаждало,
Ни лай бульдога и ни гневной гидры взгляд;
Как вражеский агент! Как буря, кидая кедры вряд,
Чтоб вам на голову обрушить, и в эти дни
За неимением Терсита, они подлее не смогли
Найти Дюпена, на нем остановили взгляд.
Когда ты пашешь, сеешь, глаз темных не смыкая,
Они уж предали народ, неся ему измену,
Шута Бобеша президентом называя,
В противовес Мандрену.
II
Звучал, как калебаса, его бесстрастный глас,
Блестящему оратору – насмешки и напасти
– Глупцы! Убогой, низменной душе дают подчас
Вершины безграничной власти;
В один прекрасный день, всему пришел конец,
Солдат с мечом в руках, оставив темный угол,
Вошёл в тот храм богов, где для людских сердец
Забрезжила заря, раскинув алый купол!
Сжигают там и тут пред алтарем закон,
Честь, долг взывали его к разуму, борясь,
– Сядь с молнией в руке на свой курульный трон! —
Увы! Он тихо погрузился в грязь.
III
Пусть будет там навечно!
И пусть всегда там спит!
Пусть гнусное виденье вовек исчезнет прочь.
Пусть растворится там!
И пусть в огне сгорит!
И черным станет, будто ночь!
И даже разыскав его, порой не различить
В уродливой клоаке, зияющей во тьме!
Все то, что тащится и то, что силится ползти,
Перемешается в своем небытие!
История о нем не вспомнит с этих пор,
И скажет, увидав его в грязи грехов:
– Да, кто это такой? Стране принес позор,
Отныне это имя затерлось средь веков! —
IV
О, если б эти грешники попали в ад,
Их дьявол не изгнал бы их в своей надменной желчи!
Поэты! Те, что палицей суд праведный вершат,
Отобразите этот темный век пожёстче.
Не правда ли? От пропасти, где правосудья крах,
Надежда убегает с пылающим лицом,
Скажите же, ты, из Патмоса затворник и монах,
Ответь ты, Данте, ты, Мильтон,
И ты, старик Эсхил, друг плачущей Электры,
Как сладостна должна быть месть кому-то,
Влепить пощечину плутам от духов щедро,
Андре Дюпену от убийцы Брута!
VII. В пассивном повиновении
I
O, бойцы-второгодки! О, войны! О, стяги!
На короны тиранов вы подняли шпаги,
Против прусских, австрийских атак,
Против всех Содомов и всех Тиров,
И против русского вампира
С эскортом бешеных собак.
И против армий Европы могучей,
Что пехотою по полю стелятся тучей,
С отборной кавалерией вподмогу,
Снующей всюду, как дракон живой,
Солдаты с песней, по дороге той
Идут без страха и на босу ногу!
На западе, востоке и с севера на юг,
Со старыми винтовками, не разжимая рук,
Журчащие ручьи, холмы пересекая,
Без сна и отдыха, в обносках, без еды,
Идут они счастливые, трубя на все лады,
Отважно, словно демоны, сражаясь!
Свобода гордая на их усталых лицах,
Уж флот взят штурмом, пройдены границы,
И их нога – на суверене,
О, Франция! И каждый день – успех,
Борьба, рывок, на Адидже – Жубер
Марсо стоит на Рейне!
Побили авангард, штабным отрезан путь;
И в дождь, и в снег, в воде по грудь,
Но шли всегда вперед!
Уж кто-то мира ждал, а кто сдавался просто,
Свергались троны, словно на подмостках
После премьеры цирка шапито!
Вы слыли героями в схватке с врагами,
С горящим челом и стальными глазами,
И черный вихрь гудел кругом,
Стоят солдаты, не склонив главу седую,
Как будто львы, встречающие бурю,
Когда задует аквилон.
Они, в горячности эпической борьбы,
Как пьяные, внимали победные шумы,
И лязг железом по железу,
Твой смех, Клебер, и пули свист шальной,
Дробь барабанов и снарядов вой,
Величественную Марсельезу.
Звала Революция: «Слуги свободы!
Умрите, чтоб вольными стали народы!»
Им верилось в это самим,
И старым бойцам, юным их командирам,
Прекрасным бродягам в прогнивших мундирах,
Пленившим восторженный мир!
Печали и страх были им неизвестны
И голь наступала, карабкалась честно,
Творили они чудеса,
Победы верша, словно бег олимпийский,
Республика, рядом стояла, так близко,
Перстом указав в небеса!
II
К могучим ветеранам возносит память нас,
Мы видим блеск мечей, сияние смелых глаз,
Деяний их богатство.
Но всё это прошло. И время стерло вас!
В истории страны так зыбко всё подчас.
Иных героев славит государство!
Да, слава тем, вчерашним, прошедшим сто дорог,
Без страха и упрека, с мечами наголо,
Неся стук барабана звонкий.
К орудиям! Огонь палил со всех сторон,
Победа! Но на перекрестке Тикетонн
Они убили семилетнего ребенка!
А эти-то герои, что не страшатся дам,
Стреляют, не бледнея – хвала и честь бойцам! —
В испуганных прохожих.
Их видели в Париже, средь городских огней,
На кованых копытах их удалых коней
Мозг человеческий и волос.
На родину в атаку! – штурмует эскадрон,
Под пушечным ядром – низвергнутый закон,
Пехота, кавалерия снует,
Оплачены и сыты, во гневе так страшны!
Со знаменем – Мопа, и вопли их слышны,
Горнистом там – Вейо.
Ни оружья, ни пуль, вас никто не убьет,
Нас легко победить, безоружен народ,
Ах, какое отличное время!
И закон спрятан вечно, на прочный засов,
Ваши пушки заряжены, сотни полков!
Ну, рискните! Ах, как это смело!
О, бойцы декабря! Сговор против страны!
Ваши руки в крови, ею обагрены,
Потрясен пораженный Париж!
Ваши предки сияли, как свет маяков,
Вызов смерти бросали, презревши её,
Даже смерть удивленно глядит.
Ваши предки сражались с громадой полков,
Пруссаков белокурых и русских штыков,
Каталонцев повергли они,
Вы ж убийцы торговцев – экая грязь! —
Старикам как-то раз Сарагосса сдалась,
Вы ж умеете брать «Тортони»!
Что ж ты скажешь, история? Предки в боях
Не боялись ни пушек, ни шквала огня,
Эти только пришли растоптать
Женщин и стариков, и детей – разом всех,
Им дано это право на пакостный грех.
Есть два разных пути побеждать!
III
Он призывает в час ночной кромешной тьмы,
Когда Париж спит крепко,
Французских генералов, с погоном в три звезды
В расшитых эполетах;
Он говорит: «Послушайте, я вам открою тайну,
Которую носил три дня,
Вы Бонапартом до сих пор меня считали,
Теперь мне имя – Западня.
Поверьте, завтра будет день иной,
День боли, горьких похорон и своры.
Вы тихо проскользнете под каменной стеной,
Как это делают ночные воры;
Из старого сервиза возьмите-ка пинцет,
Который там, в кладовке упакован,
И приподняв засов, без хлопотных сует
Им отоприте дверь закона.
Вперед, с полицией! – И сабли наголо,
Рука не дрогнет изрубить,
Ни африканских лидеров, ни честных – никого! —
Ни тех, кто прочно на ногах стоит,
Ни представителей, ни тех, кто выслал их,
Ни свергнутый Париж!
Я хорошо задумал? «Гул одобрений стих.
«Видок! Ты что? Молчишь?»
IV
Казармам подношений тьма!
Солдаты, пейте! Да, с каких-то пор
Пить и кутить боялись дотемна?
Ну, веселись, солдатский двор!
Красны усы вошедших в раж,
Звон золота в тугих мешках;
Для командира есть Гамаш,
И сытно в здешних биваках.
После убийств со всех сторон
Пир и веселье до утра!
А шпага – о, Наполеон! —
Шампур Гаргантюа.
Для них победа – чья-то кровь,
Глаза тупых, пропитых псов.
За славу счесть большой позор!
Французов – за врагов!
Прирезав Францию за час,
Прижав в руке одной,
С вином бутылку про запас
И голову – в другой,
Кружит кадрили черный круг,
Вся голь пьяным-пьяна;
Тролон привел дешевых шлюх,
Сибур налил вина,
И пир гудит до самой тьмы,
Оркестров дружный строй … —
Тебе под стать не те мечты,
О, мой солдат – герой!
Мечтал о ветре я для вас,
Снегах седых у темной ели,
О днях без хлеба, без огня,
Ущельи, где бои гремели.
Мечтали б мы о марш-бросках,
В дожди, снега, в мороз и голод,
В своих изношенных плащах,
Пока еще горяч и молод.
Мы верили б, о, воин—раб! —
В святое войсковое братство,
И лавры почести стократ,
И в память сердца, как в богатство!
Европа мечется в тисках,
В душе моей мечтой живёт
Тот день, когда Господь призвав,
Воскликнет: Прочь! Вставай, народ!
Наступит новый, светлый век,
Мыслитель, мрачный и святой,
Там, где зари рассвет встает,
Услышат грохот роковой.
В земле раздастся грозный гул,
Как бы расплавленная сталь,
А ветер принесет войну,
Взлохматив гордого коня!
Господь к святому нас ведет,
Он верный указал нам путь,
Бойцы, мечтатели, вперед!
Вы – авангард, вас не свернуть!
Хотим для вас, разбойный строй,
Триумфа над лихим врагом,
Вперед, за родину горой,
Чтоб лилась вражеская кровь!
Мы б оценили святость сил,
И ваш гвардейский, гордый ряд,
Там бы родился светлый мир
Бесценнее нынешних стократ!
В мечтах я вижу тот отряд,
Не прячась смертного огня,
Идет под громы канонад,
Иль на спине у скакуна,
Под дымом, пылью вихревой,
Пропав под сводами войны,
Вдруг появиться, как герой,
В лучах сияющей страны,
Святой шеренгой проходя,
Чтоб вас могли благословить,
В лазурь небесную спеша,
Чтобы Франции служить!
V
Итак, французы видели позорный этот день!
После великих душ и Брюна, и Дезе,
Которых помним мы всегда,
После Тюрен, Сентрая и Лаира,
Полиция им знамя торжественно вручила,
Сказав, что она армией горда!
O, вы, знамена прошлого в истории великой,
Знамена всех героев и славы многоликой,
Угроза для отъявленных врагов,
Пробитые и рваные, без страха и упрека,
Их лоскуты окрашены пролитой кровью Оша,
Там слиплась и Байяра кровь.
О, старые знамена! Вставайте же из бездны!
Идите, окрыленные величеством небесным,
Нетленное бессмертие навек!
Как грозный рой, встающий перед взором,
Вздымайтесь царственно над гибельным позором,
Спеши, великий негасимый свет!
Солдат избавьте от позорнейших знамен!
Вы, те, кто королей прогнал пинками вон,
Вы, те, с кем все надежды оживут,
Кто пересек скалистых гор и рек разлом,
Знамена, прогоните новоявленных орлов,
Тех, под которыми они безбожно пьют!
Пусть наши грустные солдаты станут выше,
Увидят знамя Франции в Париже,
Изгибы складок, падающих вниз,
Что реяло на Рейне, Маасе и Самбре,
Смогло заставить в мрачном декабре
Дрожать небезызвестный Аустерлиц!
VI
Увы! Уж все закончено. Грязь! Пустота! И ночь!
Над бездною, прогнавшей нашу славу прочь,
Сияйте же проклятые фамилии опять —
Мопа, Морни, Маньяна, Сент-Арно и Бонапарта!
Склоним главу! Гоморра одолела Спарту!
Пять их всего лишь, тех бандитов! Пять!
Все нации вокруг побеждены цинично:
Английский брег, страна свобод античных —
Нейстрийцам старым сдан,
Рим – Аларику, Византия – Магомеду,
Трём шевалье – Сицилия, а Франция отпета
Пятёркой каторжан.
Пусть будет так! Наполнив по-житейски,
Молитвой – Нотр-Дам, балы – на Елисейских,
Заполните скелетами Монмартр!
Господствуйте, унизив нацию, как сброд,
Свяжите все: Париж, страну, народ
Посредством ваших банд!
VII
Когда на вашу грудь прикрепит он медаль,
Кресты и ленты за успешную баталию,
Ну, и за эту западню,
Солдат! Из знойной Африки с загаром возвратясь,
Ты что, не видел, что тебя толкнули грязь,
В постыдную и грязную резню?
Мой взор туманится, и я подчас скорблю,
Припомнив ту печальную зарю,
Которая, казалось, обещает
Вам честь и славу, но украдены они,
Поскольку ваши души в эти дни
Лишь грезят и рыдают.
Отвагой вашей всюду были сражены;
Сыны республики и хижины сыны,
Согретые бесстрашием своим,
Служить теперь бандиту, погрязшему в крови,
Предать республику и хижины свои,
Скажите, что Вам сделали они?!
О, легион обманутых, за кем же ты идешь?
Кому свое оружие так низко продаешь,
Убийце отдавая душу?
Подлец ничтожный, и вы верите кому?
Наполеоном Жалким он останется в миру,
Бандитом выдающимся – Картушем.
О, армия! Итак, твой меч ударил с тыла,
Присяга, долг и честь тебе постыла,
И попрано достоинство народа!
А революция, оставив след в веках,
Забыв о будущем прогрессе и мечтах,
Забыла и понятие «свобода»,
Чтоб смог тиран поработить твою страну,
Верхом усевшись на великих трупов тьму,
Тот карлик невысокого полета,
Затеявший бессмысленную оргию для нас,
Чья глотка издает в прискорбный час
Кровавую ужасную икоту!
VIII
Господь, что с армией проделано великой,
Как дверь, которая на все замки закрыта,
Она глуха к чести,
Солдаты тянутся без веры, без покоя,
И Франция в крови утоплена по пояс,
Дай факел свой, о, Господи!
Покуда совесть в трауре и крова лишена,
Пока священник в кресле и недремлющий судья,
Меха свои мусоля,
Успехом бренным тешатся, согласные в одном,
Проступок чтоб свершать, так лучше уж с умом,
Чем добродетель холить.
И души светлые всё гибнут незаконно,
Мертвы уже и те, кто шёл на бастионы,
Разжалованы подвиги отцов,
И злая низость и советы от неправых,
Их рты, похожие на сточную канаву,
На грязную помойку подлецов.
С приходом Цезаря святая честь умрет,
В Париже тихо, здесь безмолвствует народ,
Лишь слёзы втихомолку,
Сердца людей к победе не спешат,
Как трусы жалкие, предместья здесь дрожат,
Прикинувшись заснувшими надолго.
Бог, мой! Так одолжи мне свою силу,
Я корсиканцу укажу его могилу,
Я – тот, кто не знаком ему пока,
И полный страсти мрачной и стихов,
Приду к нему с тирадой гневных слов
И с палицей в руках,
Подобно дрессировщику невиданных зверей,
Размахивая саваном бесчисленных смертей,
В священном гневе яростен и зол,
Как черный мститель, бешено подковами звеня,
Ногою раздавлю его, как мерзкого червя,
И императора, и весь его престол!