Глава 10
На симферопольском железнодорожном вокзале приехавшего московским поездом Бориса встретил инструктор местного аэроклуба Степан Сергеевич Лапатуха. Внешне этот сорокадвухлетний мужчина совсем не походил на лётчика.
Выйдя из вагона на перрон, Нефёдов некоторое время пытался угадать в толпе встречающих того самого виртуоза высшего пилотажа, о котором ему столько рассказывал Латугин. Юноша представлял его себе высоким, спортивным красавцем с самоуверенным весёлым взглядом. И совершенно растерялся, когда к нему вдруг подошёл сутулый невзрачный мужичок с застенчивыми глазами и тихим, отнюдь не командным голосом. Впрочем, разочарование в наставнике сразу прошло, как только Борис увидел своего инструктора в его родной стихии.
Уже на следующий день после приезда Нефёдова Лапатуха повёл его в аэроклуб. Бориса сразу отметил, что местные курсанты смотрят на его спутника почти, как на бога, жадно ловят каждое его слово, и с энтузиазмом бросаются выполнять все распоряжения инструктора.
Начались полёты, и Лапатуха сразу преобразился. Скромный серый человек куда-то исчез, его место занял Мастер с властным, горячим нравом. Когда кто-то из вылетевших в самостоятельный полёт курсантов неаккуратно сажал машину, Лапатуха начинал ругаться, и даже в приступе гнева сломал сигнальный флажок. А когда девушка-учлёт61 при посадке сделала «козла»62, обычно застенчивые серые глаза инструктора налились неуёмной яростью. Пока виновница находилась в самолёте, Лапатуха начал высказывать все свои претензии рядом стоящему курсанту, обращаясь к нему на «вы» и по имени отчеству, чего обычно никогда не делал.
В конце концов, инструктор бросился к зарулившему на стоянку самолёту. Ничего не сказав вылезшей из кабины с виноватым видом девушке, он снова запустил двигатель и пошёл на взлёт. Вначале инструктор несколько раз филигранно выполнил посадку, приземляясь на «три точки»63 точно возле посадочной разметки. Затем начал крутить сложнейшие фигуры высшего пилотажа всего в нескольких метрах от земли. Затаив дыхание, Борис с восторгом наблюдал, как самолёт, едва не задевая крыльями траву, выполняет петли и перевороты. В качестве финального аккорда показательного урока Лапатуха выполнил свой коронный номер – на большой скорости прошёл в перевёрнутом положении – вверх колёсами всего в трёх метрах над головами курсантов.
– Хотите летать также? – поинтересовался после приземления у окруживших его восхищённых ребят инструктор. Все дружно выразили такое желание.
– Тогда учитесь строго выполнять азы лётной программы. Потом, в бою вам будет не до академической точности. Там некогда следить за приборами и заботиться о том, чтобы боевой разворот вышел точно, как прописано в учебнике. Чтобы уцелеть, необходимо постоянно следить за товарищами и противником, а пилотировать «на автомате». Но чтобы освободить голову для боя, у вас не должно быть проблем с управлением самолётом.
***
Борис был зачислен в группу первоначального лётного обучения. Первые полтора месяца занятия проходили только в классах. Курсанты аэроклуба изучали материальную часть самолёта У-1, аэродинамику, тактику воздушного боя, метеорологию.
Затем по программе надо было выполнить два прыжка с парашютом. Это было испытание для людей с крепкими нервами. Для прыжков использовался всё тот же двухместный учебно-тренировочный У-1. Курсант с надетым парашютом садился в переднюю кабину, самолёт набирал высоту. Надо было по команде инструктора, вылезти на крыло, и, сильно оттолкнувшись, прыгнуть. Причём автоматикой принудительного раскрытия парашюты оборудованы не были, так что курсант должен был сохранять достаточно самообладания, чтобы в нужный момент дёрнуть за вытяжное кольцо. Несколько ребят из их группы так и не сумели перебороть свой страх, и им пришлось распрощаться с мечтой о небе.
И вот начались полёты. Борис до мельчайших подробностей помнил тот день. Ярко светило солнце, ветра почти не было. Авиаторы в таких случаях говорят: «Погода миллион на миллион».
Курсанты выстроены в шеренгу. Инструктор обходит строй, выбирая кандидата на первый ознакомительный полёт. Вот он останавливается напротив Бориса и командует:
– Во вторую кабину, марш!
Взволнованный юноша бросается к самолёту, чувствуя спиной завистливые взгляды остающихся на земле ребят. Забравшись в кабину, начинает торопливо пристёгивать ремни, искать глазами, куда присоединить шланг переговорного аппарата. Но замки почему-то отказываются срабатывать, а хорошо освоенная в учебном классе кабина кажется незнакомой. Спина становиться мокрой от пота. «Только спокойно! Главное не спешить, чтобы ничего не напутать» – заклинает себя Борис, боясь, что за какую-нибудь оплошность суровый Лапатуха передумает брать его с собой.
Легко вскочив на крыло, инструктор бросает оценивающий взгляд в курсантскую кабину:
– Готов?
Борис утвердительно кивает головой, стараясь ничем не выдать охватившего его волнения. Хотя в голове теснятся тревожные мысли: как встретит его небо? Не поймёт ли он, что совершенно не способен к полётам.
Прогрев мотор, Лапатуха показывает руками механику, чтобы тот убрал из-под колёс тормозные колодки. Покачиваясь, машина катится к стартовым флажкам. Борис видит столпившихся на краю взлётно-посадочной полосы ребят. Многие ободряюще машут ему. Но Нефёдов так напряжён и сконцентрирован на предстоящем самом важном в своей жизни испытании, что с трудом изображает на лице некое подобие улыбки и отвечает на пожелание удачи коротким нервным жестом.
Следует стремительный разбег и вот оно – незнакомое чувство полёта. Трава взлётной полосы, белые постройки аэроклуба проваливаются под крыло. Самолёт набирает высоту 300 метров, забирается на 1000. Стрелка высотомера продолжает ползти по циферблату, пока не останавливается возле отметки 2000. Здесь однообразный гул мотора воспринимается иначе, словно он звучит посреди торжественного пустынного безмолвия. В переговорном устройстве раздаётся голос инструктора:
– Держись за ручку управления и смотри, как я буду пилотировать.
Вспотевшими от напряжения ладонями Борис берёт штурвал. Словно пробуя курсанта на прочность, инструктор делает энергичный крен. Нефёдов чувствует, как кровь из ног устремляется в голову. Возникает незнакомое – не слишком приятное, хотя, впрочем, вполне терпимое чувство дискомфорта. Машина начинает заваливаться на крыло, готовясь перевернуться. Лапатуха обрушивает самолёт в стремительное пике. И тут же начинается каскад фигур высшего пилотажа: боевые развороты, виражи, горки. Временами у Нефёдова темнеет в глазах от перегрузок, и, тем не менее, его охватывает восторг. Сразу проходит напряжение и страх. После петли Нестерова Борис даже начинает петь. Лётчик одобрительно смотрит на него в зеркальце заднего вида…
Вечером по дороге домой Лапатуха признался Борису, что специально, в виде исключения устроил ему в первом же вывозном вылете жёсткий экзамен с воздушной акробатикой, так как до сегодняшнего дня сомневался, выйдет ли из «московского мальчика» толк:
– Ты уж извини меня за прямоту, но не очень-то я верю в наследственность в нашем ремесле. Но ты, парень, ничего, – не без способностей.
С этого дня инструктор стал всерьёз заниматься с Борисом. Каждый день начинался в половине пятого утра. Быстро одевшись, они выходили во двор маленького аккуратного домика, делали гимнастику. Разогретые и окончательно проснувшиеся бежали к морю: полчаса плавали. После физподготовки начиналось самое главное – наземная отработка техники пилотирования самолёта. Со стороны такие уроки могли показаться странным колдовским танцем: взрослый мужчина и юноша гуськом перемещались друг за другом по песчаному пляжу, причём молодой «танцор» тщательно повторял за старшим «шаманом» все его замысловатые «па».
– Выполняя переворот, энергичней работай педалями и ручкой, – с помощью воображаемых органов управления самолётом Лапатуха показывал, как именно необходимо выполнять такой манёвр. Борис старательно копировал действия наставника, добиваясь нужной координации и чёткости движений…
Иногда такие «авиационные» уроки заменялись боксёрскими спаррингами. Инструктор оказался отличным боксёром. Легко передвигаясь на мягких ногах, он наносил Борису болезненные серии ударов в корпус. Когда молодой человек кривился от боли, или пытался переждать, пока восстановиться дыхание после пропущенного в солнечное сплетение сильного оперкота64, инструктор продолжал колотить его тяжёлыми дробными ударными очередями, приговаривая:
– Вот тебе наука! Учись терпеть, салага. Продолжай двигаться через «не могу»… Это всего лишь кожаные перчатки, а в бою за ошибку в маневрировании получишь свинцовым горохом и стальными осколками. Запомни: это раненный пехотинец может вжаться в траву, заползти в какую-нибудь воронку и там дожидаться медсестру. А лётчик, пуская кровавые пузыри и запихивая кишки обратно в разорванное брюхо, должен ещё успеть выбраться из кувыркающегося горящего самолёта, и не потерять сознание пока не раскроется парашют…
Ещё умом не понимая своей избранности, Борис инстинктивно почувствовал в новом опекуне – Мастера, каждое слово и жест которого необходимо впитывать жадной губкой. Даже сидя за столом после окончания очередного утреннего урока, Борис внимательно следил за тем, как хозяин дома ласково и даже как будто боязливо разговаривает со своей властной супругой, принимая у неё стакан молока и тарелку с супом, как неторопливо и обстоятельно ест.
Постепенно Нефёдов начал понимать, что внешняя мягкость и застенчивость учителя каким-то образом взаимосвязаны и дополняют его взрывной темперамент. Словно мотор истребителя, который большую часть полёта работает в штатном режиме и только в бою используется на максимальных оборотах форсажа, этот спокойный в быту человек тоже умел в нужный момент выплеснуть накопленный энергетический потенциал.
Пройдёт совсем немного времени, и Борис осознает, как фантастически ему повезло с первым учителем. Бывший шеф-пилот крупного авиационного завода, ушедший с испытательной работы из-за ссоры с начальством, Степан Лапатуха обладал феноменальным лётным талантом. Несмотря на свою сутулость, какую-то внешнюю нескладность, а может быть именно благодаря ей, он физически был «сконструирован» природой таким образом, что оказавшись в кабине самолёта фактически становился естественным продолжением его механизмов…
***
По договорённости с начальником аэроклуба Лапатуха дополнительно занимался с Борисом по индивидуальной программе. Летали они очень много. Уже через полтора месяца такого интенсивного тренинга Степан Сергеевич добился, чтобы Нефёдову разрешили первый самостоятельный полёт. На инструкторское место «посадили» «Иван Иваныча» – мешок с песком – для правильной центровки самолёта. Лапатуха дал последние наставления Борису. Перед тем, как спрыгнуть с крыла на землю наставник неожиданно предупредил сидящего в кабине Нефёдова, чтобы тот был максимально внимателен и не торопился, ибо за его полётом будет наблюдать начальник аэроклуба и специально приглашённый Лапатухой представитель приёмной комиссии лётного училища.
В отличие от своего первого полёта на этот раз Борис почти не волновался. Во время совместных с Лапатухой тренировок на У-1 ему неоднократно приходилось по команде инструктора брать управление машиной на себя. Необходимо было просто забыть, что в передней кабине вместо опытного лётчика «сидит» «Иван Иваныч» и полностью сосредоточиться на приборной доске и системе управления самолётом. Борис чётко произвёл взлёт, набрал высоту и выполнил первый разворот. С самого начала возникла убеждённость в том, что машина у него в руках – идёт устойчиво, хорошо слушается рулей. Почувствовав, что у него всё получается, дальше Борис уже действовал совершенно спокойно, как учил его Мастер…
И вот все элементы учебного задания выполнены, и самолёт начинает снижаться. Борис уменьшил скорость и прицелился к выложенным на земле в виде буквы «Т» посадочным знакам. «Кукурузник» коснулся земли сразу тремя колёсами.
На пробеге из кабины Борис видел, как знакомая девушка из его учебной группы с улыбкой показывает ему выставленный вверх большой палец, мол, молодец, полёт выполнил хорошо.
Когда самолёт зарулил на стоянку, на крыло поднялся довольный Лапатуха. Не сдерживая эмоций, он обнял Бориса:
– Молодчина! Чисто слетал, не подвёл учителя. Ни одной помарки в задании. Поздравляю!
Оказалось, что приглашённый понаблюдать за полётом перспективного аэроклубовца представитель из Качи, согласился в виде исключения допустить Нефёдова посреди учебного года до отборочной медкомиссии.
***
Борис не ожидал, что ему так легко удастся попасть в число курсантов самого привилегированного военного училища страны. Ведь в Каче учились даже дети кремлёвских вождей. Борис легко прошёл врачебное сито. А тест, который ему устроил невропатолог, даже показался забавным приключением. Пока врач разговаривал с Борисом, со спины к Нефёдову неслышно подкрался его ассистент и оглушительно выстрелил над головой юноши из огромного циркового револьвера холостым патроном. Из такого оружия принято пугать вышедших из-под контроля дрессировщика тигров и львов. Но Борис даже не вздрогнул, только удивлённо обернулся на стрелка.
– Наш человек! – удовлетворённо прокомментировал сидящий напротив Нефёдова врач. Он многозначительно переглянулся со своим помощником, затем что-то быстро записал в медицинской карточке кандидата. Когда молодой человек вышел из кабинета, оба медиками посмотрели ему вслед, и один уважительно сказал другому:
– С такими отменными рефлексами и стальными струнами вместо нервов парень пришёл точно по адресу.
– Что тут скажешь – лётчик об Бога! – развёл руками врач.
***
Как только Борис приступил к учебным полётам, всем сразу стало ясно, что в училище появился курсант с феноменальными данными. Начальник училища комбриг Иванов, будучи сам в недавнем прошлом неплохим лётчиком, делал всё, чтобы никто из его подчинённых не загубил талант самородка требованиями летать строго по программе. Его отношению к этому парню было двойственным: с одной стороны начальник училища данной ему властью способствовал становлению таланта. Но с другой, когда дело касалось нарушений дисциплины комбриг не признавал любимчиков. За свои шалости вчерашнему хулиганистому подростку доставалось от начальства даже больше, чем другим курсантам. И всё же в училище Борис чувствовал себя в родной стихии!
После нескольких полётов с инструктором его стали одного выпускать в зону. Освоение сложнейших фигур высшего пилотажа давалось Борису с удивительной легкостью. Чтобы сохранять ощущение новизны приходилось постоянно усложнять уже изученные фигуры, далеко выходя за рамки учебного плана. В конце концов, в один прекрасный день мальчишка неожиданно для всех сумел по всем статьям переиграть в учебном бою инструктора с многолетним стажем лётной работы. В завершении учебного поединка Нефёдов прижал инструкторский истребитель к земле и заставил его совершить посадку.
У выбравшегося из самолёта усатого лётчика было красное потрясённое лицо. Взрослый мужчина едва сдерживал слёзы и крыл матом молокососа, затеявшего с ним издевательскую игру на глазах у всего аэродрома. Когда об этом рассказали Нефёдову, он только пожал плечами:
– Я готов пропускать старших в столовку и отдавать им честь при встрече, но в бою никаких скидок на возраст быть не может…
Когда курсанты выпускного курса начали тренировки по воздушной стрельбе Нефёдова тоже допустили до этих занятий. И первокурсник вновь поразил всех, на этот раз снайперскими задатками. Конус-мишень для стрельбы тащил за собой на длинном тросе инструкторский самолёт. Звено из трёх учебных истребителей, пилотируемых курсантами, заняло позицию для атаки позади и выше буксировщика. Чуть в стороне находился инспекторский Р-5 с начальником училища и его заместителем по лётной подготовке.
На учебную цель курсанты заходили поочерёдно, стреляя из пулемётов ПВ-165 пулями разного цвета. После того, как отстрелялись его товарищи по группе, Борис неожиданно для всех вдруг выкинул очередной «номер». Он перевернул свой самолёт кверху колёсами и в таком положении зашёл на цель. Борис стрелял, как опытный охотник – навскидку, – целясь и нажимая на гашетку одновременно и без малейшего напряжения – играючи. Научить такому способу стрельбы практически невозможно, для этого надо родиться истребителем…
Когда потом – на земле стали считать попадания, выяснилось, что больше всего дырок в конусе наделал курсант, которого товарищи за своенравный характер прозвали «анархистом».
После каждого такого «подвига» Нефёдов на несколько дней попадал на гауптвахту или назначался дежурным по кухне. Другой бы командир давно уж выгнал хулигана, но комбриг берёг перспективного парня, впрочем, отлично понимая, как нелегко ему придётся с таким характером после выпуска из училища в обычной строевой части.
***
Во время летней лётной практики курсанты жили в палатках в 18 километров от Качи на берегу моря. Борис вполне был бы удовлетворён и счастлив своей жизнью, если бы не странное сладкое томление в груди при виде местных девушек в лёгких светлых платьях. Казалось, любовные флюиды были разлиты в самом южном воздухе. Вечерами в палатке он долго не мог заснуть, вспоминая игривые взгляды, которые бросали на возвращающихся с аэродрома курсантов смуглые нимфы. И конечно, в такие минуты Борис вспоминал оставшуюся в Москве Ольгу…
Тэсс как будто почувствовала из Москвы эти его мысли. Она уговорила мать провести две курортных недели в маленьком городке под Бахчисараем. Борис узнал, что его разыскивает старая знакомая из Москвы от Лапатухи, который однажды заехал его навестить.
Этим же вечером после отбоя Нефёдов самовольно сбежал в город. До Качи он добрался на попутной колхозной полуторке66. Быстро отыскал дом, в котором сняли комнату приезжие москвички. Увидев его, Ольга чуть не бросилась однокласснику на шею. Они так соскучились друг по другу, что не сговариваясь, разом преодолели ту психологическую дистанцию, которая ещё существовала между ними до отъезда Нефёдова из Москвы.
Влюблённые гуляли по вечерним аллеям городского парка культуры. Тэсс страшно забавляло, когда им приходилась прятаться за деревьями от проходящих мимо военных патрулей. Потом они долго любовались на опускающийся в море большой красный диск солнца.
Здесь на берегу моря Борис впервые поцеловал Ольгу. Её губы оказались тёплыми и податливыми. Они долго стояли, обнявшись, волны пробоя ласкали их голые ноги. Вдруг Нефёдов схватил Тэсс за руку и решительно потянул за собой.
– Пойдём! Быстрее!!!
– Куда ты меня тащишь? – со смехом спросила она. – Знаю я тебя: наверное, пришла в голову очередная сумасбродная идея.
– Не задавай лишних вопросов. Учти, будешь упираться, – украду! – шутливо предупредил юноша.
Разбитый телегами просёлок тянулся вдоль виноградников и фруктовых садов и уходил к далёким лесистым холмам. Борис чувствовал себя пьяным от счастья: он держал в своей руке нежную ладонь возлюбленной, молол ей всякий вздор, получая за это в качестве щедрой награды звонкий чистый смех самого прекрасного в мире создания.
Старая армянская церковь на краю эвкалиптовой рощи показалась в свете луны молодым людям средневековым крепостным фортом. Стены здания были сложены из грубого белого камня, узкие маленькие окошки больше напоминали бойницы. Это был один из немногих действующих храмов, который местные борцы с религией ещё не успели превратить в склад или свинарник.
Нефёдову пришлось не менее получаса барабанить кулаком по железной кованой двери, прежде чем им открыли. Длиннобородый старик в длиннополой рясе оглядел недовольным видом ночных визитёров и грозно осведомился, что им угодно.
– Мы желаем обручиться, святой отец – выпалил Борис и, взглянув на свою изумлённую спутницу, вытащил из кармана и протянул священнику два кольца, заранее сплетённые им из проволоки.
– Извините, но других у нас нет.
Старик покачал головой, вздохнул, но посторонился, пропуская пару внутрь. Он сразу понял, почему эти двое молодых людей явно комсомольского возраста пришли к нему тайно под покровом ночи. И потому больше не задавал не относящихся к делу вопросов…
Проводив Ольгу домой, Борис поспешил к шоссе, ведущему из города, чтобы вновь попытаться поймать попутную машину. До подъёма в тренировочном лагере оставалось чуть более двух часов. Надо было постараться успеть занять своё место в палатке до того, как запоёт труба горниста. Но как назло первая же остановившаяся возле Нефёдова машина оказалась военной. Вышедший из её кабины строгий командир потребовал у курсанта увольнительное предписание. Так самоволка закончилась гарнизонной гауптвахтой…
***
Что же мне с тобой делать, гений? – напрямик поинтересовался у Бориса комбриг.
Разговор происходил в кабинете начальника училища.
– Выгнать тебя нельзя: для армии ты человек полезный, – вслух размышлял начальник. – Но и оставлять тебя далее в училище я не могу. Летаешь ты уже лучше многих моих инструкторов, а своими регулярными «залётами» всю дисциплинку мне вот-вот развалишь. Ещё чего доброго остальные курсанты с тебя начнут пример брать! Не-ет! Пускай тебя в войсках воспитывают, там порядки пожёстче, чем у нас. Быстро твой гусарский норов обломают, Анархист!