Возвращение капитана мародеров. Часть 1. Наваждение (О. Е. Крючкова, 2011)

Глава 1

Ранняя весна 1447 года. Замок Дешан. Франция

Графиня д’Аржиньи, в девичестве Жанна д’Арк де Дешан, металась в послеродовой горячке. От нестерпимого жара и большой потери крови она слабела прямо на глазах.

Новорожденная девочка, похожая на сморщенный прошлогодний листочек, издала при появлении на свет не привычный для уха повитухи громкий крик, а что-то вроде мышиного писка. Опытная повитуха горестно вздохнула: вряд ли малышке суждено прожить и пару дней.

Шарль, граф де Кастельмар Дешан д’Аржиньи, пребывал в полном отчаянии – умирала его любимая Жанна! Женщина, с которой он прожил двадцать лет! Мать его троих детей – удачно вышедшей замуж и блиставшей теперь своей красотой в Париже Екатерины, сына Франсуа и младшей дочурки Констанции!

Граф несколько раз заходил в спальню жены. При виде «сморщенного листка» он ужаснулся и пришел в смятение, ибо хорошо помнил, как выглядели, едва народившись, его старшие дети. Екатерина, например, еще даже не открыв глазки, уже настойчиво высовывала маленький розовый язычок в поисках материнского соска и впоследствии всегда отличалась великолепным аппетитом, отменным здоровьем и неуемной энергией. Франсуа, помнится, тоже родился на редкость здоровым и упитанным крепышом…

Младшенькая же, Констанция, родилась хоть и крошечной, но гладенькой и складной. Шарль тогда сразу сказал, что малышка вырастет такой же красивой, как мать. И не ошибся: девочка унаследовала все черты прекрасной Жанны! Недавно Констанции исполнилось всего десять лет, но в замке только и говорили: пройдет еще три-четыре года, и девочка способна будет свести с ума любого мужчину! Будь то сын соседа-барона или сам дофин Франции.

…Примерно час назад Шарль снова посетил ложе роженицы. Жанна посмотрела на мужа затуманенным взором, не в силах произнести ни слова. Он опустился на колени и нежно и трепетно прикоснулся губами к ее влажной руке.

– Все будет хорошо… Ты непременно поправишься… – прошептал Шарль, стараясь приободрить жену.

С трудом расцепив горячечные губы, Жанна ответила:

– Нет, дорогой… Я умираю… Силы покидают меня…

Граф прильнул щекой к руке жены и… разрыдался.

– Не плачь, Шарль. Мы прожили с тобой в любви двадцать лет, и, наверное, Господь решил, что этого достаточно… Позови детей. Я хочу проститься с ними. И… исповедаться.

Поднявшись с колен, Шарль с обреченным видом вышел из покоев Жанны. За дверью его ждал Франсуа.

– Отец, не скрывайте от меня правды! Что с нашей матушкой?

Граф крепко обнял сына, стараясь подавить крик отчаяния. Франсуа минуло четырнадцать лет, а он считал себя уже взрослым, почти мужчиной…

– Она… умирает? – растерянно спросил мальчик.

Отец в ответ лишь молча кивнул.

Констанция, все это время стоявшая рядом с кормилицей чуть поодаль, побледнела. Затем вскрикнула, вырвалась из объятий няни и бросилась бежать по длинному коридору в глубь замка.

– Останови и успокой ее! – властным тоном приказал Франсуа кормилице, отлично понимая, что вряд ли сломленный горем отец сможет найти сейчас слова утешения для младшей дочери.

Кормилица, грузная и неповоротливая женщина, поспешила, насколько это было возможно при ее формах, за воспитанницей.

– Франсуа, ваша матушка, – Шарль едва сдерживал рыдания, – хочет видеть тебя и Констанцию.

– Я готов, – сказал Франсуа, пытаясь придать голосу должную уверенность. Голос, однако, предательски сорвался, и мальчик добавил уже сдавленным шепотом: – Отец, мне кажется, не стоит посылать за сестрой. Констанция очень ранима…

Отстранившись от отца и собравшись с духом, Франсуа вошел в покои матери.

– Матушка!..

Графиня открыла глаза и тихо, но внятно произнесла:

– Я люблю тебя, Франсуа. И всегда буду заботиться о всех вас, своих детях. Даже с небес… Но где же Констанция?..

– Она… Она, вероятно, в своей комнате.

– Приведи ее, пожалуйста. Хочу взглянуть на нее в последний раз… Ступай… – графиня снова закрыла глаза.

Франсуа, пошатываясь, вышел: только теперь он понял истинное состояние отца.

Безутешный граф продолжал оставаться на том же месте, не слыша и не видя ничего вокруг. Мальчик, усилием воли подавив рыдания, хотел сказать ему что-нибудь утешительное, но не смог. Просто подошел и молча прильнул…

В коридоре раздались чьи-то торопливые шаги. Шарль вздрогнул и оглянулся. Из полумрака замкового перехода появилась бледная как полотно Констанция. Приблизившись, она вскинула на отца и брата широко распахнутые глаза, полные страха и отчаяния, но тотчас отвернулась и молча шагнула в спальню матери…

В коридоре снова послышались шаги. На сей раз – тяжело семенящие. Это священник торопился успеть исповедать умирающую.

– Примите мои искренние соболезнования, ваше сиятельство, – поклонился святой отец недвижно застывшему графу. – Сие прискорбное известие застало меня, признаться, врасплох…

Священник выглядел несколько помято и потому виновато, словно извиняясь за безвременную кончину графини, смотрел то на хозяина замка, то на его сына.

Дверь покоев графини тихо отворилась, и в коридор выглянула повитуха, не покидавшая роженицу ни на минуту.

– Входите, святой отец. Графиня готова принять вас…

Шарля пробила дрожь: повитуха приглашала священника к его умирающей жене так, будто тому была назначена аудиенция…

Священник перекрестился и возвел глаза к небесам:

– Все в руках Господа, ибо мы – дети Его! Ее сиятельство будет вознаграждена Им за свои благие земные поступки, в том нет сомнений…

Шарля передернуло («Как можно решать и обещать за Господа?!»), но он промолчал: вступать в теологическую полемику в столь скорбный момент было неуместно и кощунственно.

– Я уверен, что именно так и будет, – не без гордости произнес Франсуа и тоже перекрестился. – Матушка всегда заботилась о сервах[3] и в годы неурожаев кормила их со своего стола.

– Истинно так, сын мой, – подтвердил священник, осеняя себя очередным крестом.

В это время из-за широкой юбки повитухи появилось покрасневшее от слез лицо Констанции.

– Это вы, вы во всем виноваты! – захлебываясь от рыданий, выкрикнула она в сторону отца и стремглав бросилась прочь.

Священник отпустил вслед девочке крестное знамение и миролюбиво проговорил:

– Она еще мала, ваше сиятельство. Потеря матери всегда тяжела, а в столь нежном возрасте – особенно…

Граф д’Аржиньи не слышал священника. Его охватила растерянность: в приближающейся кончине любимой Жанны дочь обвиняет его, Шарля?! Но почему?!

Ранним утром следующего дня, когда колокол замковой часовни пробил хвалу[4], новорожденная девочка, всю ночь жалобно попискивавшая, затихла.

Повитуха заглянула в колыбель, стоявшую тут же, в спальне графини, и взяла крошечный комочек, завернутый в пеленки, на руки. Прислушалась. Девочка не дышала.

– Ну вот и все, новорожденный ангелочек умолк навеки, – повитуха вздохнула и положила бездыханное тельце обратно в колыбель. – Недолго ты пробыла среди нас, бедняжка… А может, оно и к лучшему: зато попадешь теперь прямо в рай. Младенцы, как известно, безгрешны, так что место твоей невинной душе, ангелочек, отныне в раю…

Жанна пережила свою дочь ненадолго: она отошла тем же днем – когда колокола часовни вызванивали сексту[5].

В момент кончины возле графини находились священник, Шарль и Франсуа. Констанция же еще накануне укрылась в своей комнате и категорически отказалась покидать ее.

…Жанну д’Аржиньи похоронили на семейном кладбище, рядом с ее приемными родителями – графом и графиней д’Арк. Священник произнес надлежащую надгробную речь, в которой всячески восхвалял достоинства безвременно усопшей.

Оцепенев от ужаса, Шарль безмолвно наблюдал, как сервы забрасывают гроб землей. Потом неожиданно метнулся к могиле, словно желая разделить с женой ее последнее пристанище, и непременно исполнил бы свое намерение, если бы не успевший вовремя удержать его Франсуа.

– Опомнитесь, отец! Вы нужны нам! Подумайте о Констанции!

Шарль издал сдавленный крик:

– Я не хочу больше жить! Не хочу!

Священник, только что окончивший заупокойную молитву, приблизился к графу:

– Такие речи непозволительны для истинного католика! Только Господь имеет право решать, кому и сколько отпустить на этой грешной земле. Мужайтесь, ваше сиятельство! Вы еще молоды… И у вас – дети…

Опомнившись, Шарль взглянул на сына.

– Да, да, дети… – механически повторил он. – Но как же я смогу жить без нее?! Как?! – Шарль беспомощно воззрился на священника и в этот момент увидел… Констанцию.

Девочка появилась на кладбище в тот момент, когда гроб с телом матери почти уже скрылся под землей. Она бросила в пугающую мрачную яму букетик цветов, сорванных в замковой оранжерее, резко развернулась и торопливо удалилась по направлению к лесу, подступавшему к берегам реки Алье. Констанции очень хотелось побыть одной, чтобы никто не мешал ей предаваться воспоминаниям. «Мамочка, но ведь еще совсем недавно мы гуляли по этому лесу вместе с тобой!» – беззвучно плакала девочка.

…После похорон состоялась поминальная трапеза. Вернувшаяся из леса Констанция к еде почти не притронулась. Франсуа заметил, что отца она по-прежнему старательно избегает. Из-за стола Констанция поднялась первой:

– Прошу простить меня. Я хочу удалиться в свою комнату.

Священник понимающе кивнул: девочка стремится к уединению, чтобы найти утешение в молитвах.

– Молитва, дитя мое, – самый верный помощник! – не удержался он от напутствия. – Она всегда поддержит в трудную минуту. Все мы через нее общаемся с Господом…

Констанция замерла на пороге. Затем, медленно обернувшись, срывающимся от волнения голосом произнесла:

– Я не желаю общаться с Господом! Он отнял у меня самого близкого человека!

Священник побледнел.

– Сударыня, вы, конечно, пережили очень тяжелую утрату, но это не дозволяет вам произносить богохульные речи!

Шарль молчал. В душе он отчасти был согласен с дочерью. Действительно: почему и у него Господь отнял ту, которую он любил больше всего на свете? Неужели уготовил столь жестокую расплату лишь за то, что когда-то Жанна, облачившись в мужское платье, встала во главе французского войска? Но, если бы не она, что было бы теперь с Францией?..

Шарль с мольбой посмотрел на сына, и тот не замедлил прийти на помощь.

– Простите мою юную сестру, святой отец. Думаю, завтра она непременно раскается в своих словах, – обратился Франсуа к священнику.

– Дай Бог, чтобы случилось именно так, – примирительно и с искренней надеждой ответил тот.

Следуя примеру Констанции, Франсуа поднялся из-за стола.

– Я провожу тебя, – сказал он, подойдя к сестре и беря ее за руку.

Девочка прильнула к брату. Почувствовав, что она слабеет и вот-вот упадет, Франсуа подхватил сестру на руки:

– Не беспокойтесь, отец, я позабочусь о Констанции!

Священник тоже вскоре откланялся, получив от графа щедрое вознаграждение, и Шарль остался в одиночестве. Рука невольно потянулась к вину. Одного бокала оказалось мало – забыться не удалось…

После трех бокалов крепкого вина Шарль почувствовал буквально волной накатившую тоску. От выпитого стало только хуже. Граф резко отбросил сосуд цветного итальянского стекла в сторону, и тот с печальным звоном разбился…

Всю ночь Шарль не спал. Словно привидение, он бродил по замку, где всё, даже незначительные на первый взгляд мелочи, напоминало о Жанне.

Проходя мимо комнаты дочери, он услышал безутешный плач. Шарль толкнул дверь. Та оказалась незапертой и легко подалась.

– Констанция! – позвал он. – Дочь моя!

Девочка сидела на кровати в поникшей позе, распущенные волосы струились по плечам, отражая отблески свечей.

– Почему ты не спишь, радость моя? – как можно нежнее спросил Шарль, присаживаясь на краешек кровати.

Девочка вскинула голову, словно стряхивая с себя состояние оцепенения.

– Зачем вы пришли? Я не хочу вас видеть! И не собираюсь раскаиваться в своих словах, сказанных священнику!

– Но чем же я обидел тебя? Поверь, я страдаю не меньше!..

Девочка, отвернувшись и снова заплакав, проговорила сквозь слезы:

– Если бы не вы, мама была бы сейчас жива! Это ваша похоть убила ее!

Шарль отпрянул:

– Боже мой, Констанция! О чем ты говоришь?!

– А что, разве не вы подарили маме этого ребенка, из-за которого она ушла от нас? Уходите! Я ненавижу вас! Оставьте меня!

Шарль не знал, какие ему найти слова, чтобы успокоить дочь. Она считает его виновником смерти Жанны!

«А что, если Констанция права?» – неожиданно подумал он.

Графа охватило отвращение к самому себе, и он, понуро сгорбившись, молча покинул комнату дочери.

Запершись в своем кабинете, Шарль заметался от стены к стене, словно загнанный зверь. Наконец, не выдержав душевных мук, он принял решение… последовать за Жанной.

Спустившись в арсенал, граф прощальным жестом погладил свой верный «Каролинг»[6], с которым храбро сражался когда-то против англичан и фламандцев…

Затем приступил к выбору смертоносного кинжала. «Наверное, лучше всего подойдет стилет, – подумал Шарль. – Главное, ударить прямо в сердце…»

Он решительно сжал рукоять трехгранного стилета «Последняя милость», предназначенного для умерщвления поверженных рыцарей, и занес руку для удара…

– Вы решили навести в арсенале порядок, отец? – раздался неожиданно за спиной голос Франсуа. – Не слишком ли поздний час избрали для этого? Завтра я смог бы помочь вам…

Шарль опустил «Последнюю милость» и безвольно обмяк.

Франсуа подошел ближе:

– Отдайте мне стилет, отец! Самоубийство никогда не позволит вам встретиться на небесах с нашей матушкой…

Шарль послушно разжал руку. Стилет выпал, глухо ударившись о каменный пол.

– Спасибо, сын. Я совсем не подумал об этом…

– Обещайте, что мне не придется хоронить вас в лесу, как самоубийцу-грешника, – не отставал Франсуа.

– Обещаю. Но что же мне делать с Констанцией, Франсуа? Она сказала, что ненавидит меня…

– Это пройдет. Поверьте мне, отец! Время, как известно, залечивает раны… Может, вам стоит пожить пока в Аржиньи? Последний раз вы навещали свой замок два года назад.

– И ты помнишь, как мы все вместе ездили туда?! – с надеждой в голосе воскликнул граф.

– Конечно, отец. Это было не так уж и давно…

– Да, да, ты прав, Франсуа! Я непременно отправлюсь в Аржиньи. Здесь все слишком напоминает о Жанне… Погоди, но как же…

– Не волнуйтесь, отец. Я все сделаю: сообщу печальную новость Екатерине в Париж и позабочусь о Констанции. Я справлюсь, – заверил графа повзрослевший за один день сын.

Глава 2

Граф не стал медлить с отъездом. Уже на следующее утро он приказал слугам собрать в дорогу необходимые вещи и приготовить карету. До замка Аржиньи было примерно два дня пути.

На прощание Шарль благодарно обнял сына. В ответ тот солидно, по-мужски, еще раз приободрил отца:

– Я справлюсь со всеми делами, отец, не сомневайтесь! В былые времена юноши моего возраста уже сражались на войне, а мне придется всего лишь управляться с замком и сервами да ухаживать за младшей сестрой.

Шарль внимательно посмотрел на сына и впервые заметил, сколь сильно тот возмужал за последние дни. Даже меж бровей у него залегла уже складка, присущая лишь людям, на долю которых выпадает слишком много раздумий или тяжких душевных страданий.

– Позаботься о Констанции, Франсуа. И… пиши мне как можно чаще, сын… – горло сдавили спазмы.

– Обещаю подробно писать обо всем, что будет происходить у нас в Дешане, и отправлять гонца в Аржиньи два раза в месяц.

Усаживаясь в карету, Шарль подумал, что оставляет в замке Дешан свое сердце…

Форейтор закрыл дверцу, богато украшенную инкрустацией, и, расположившись рядом с кучером, скомандовал:

– Трогай!

Шарль смотрел в окно на удаляющиеся стены замка и горько сожалел, что не удалось проститься с Констанцией: дочь так и не вышла из своей комнаты…

Когда Дешан превратился в зыбкую точку на горизонте, а карету окружили бескрайние пожелтевшие поля, Шарль сделал глубокий вдох: приятный запах скошенных трав и хлебов невольно отвлек от горестных дум. Карета плавно покачивалась на дорогих и добротных итальянских рессорах, и, поддавшись последствиям бессонной ночи, граф незаметно задремал.

…Ему приснилась Жанна – молодая, сильная, в рыцарских доспехах. За ее спиной виднелся Труа. Тот самый, где французы разоружили когда-то бриганд Шарля, выступавшего тогда на стороне короля Бургундии[7], и где сам он, не задумываясь, бросил свой верный «Каролинг» к ногам прекрасной Девы.

Далее вихрем промелькнула сцена пленения Жанны под Компьеном… На смену ей явилось лицо Валери Сконци – хитрого и изворотливого иезуита[8], имевшего шпионов по всей Франции и Бургундии… Это ведь именно Сконци признался однажды Шарлю: «Дева Жанна отнюдь не крестьянка, она – принцесса крови, сводная сестра дофина Карла VII».

Картинка опять сменилась: из затуманенного сознания поочередно всплывали события давно минувших дней… Вот Шарль навещает Жанну в темнице. Он знает теперь о ее истинном происхождении, и, волею судьбы, именно ему приказано охранять французскую «ведьму».

И снова – Сконци. Под видом торговца вином он привез девушку, как две капли воды похожую на Жанну д’Арк де Дешан, дабы совершить подмену. Именно этой невинной крестьянке предстоит взойти на костер вместо Жанны…

В беспокойном сновидении графа запылал костер. Обритая наголо девушка, облаченная в постыдный колпак, разрисованный чертями и другой нечистью, задыхается от дыма. Вот уже огонь ползет по ее ногам… Превозмогая неистовую боль, несчастная кричит: «Крест! Крест! Дайте крест!»

Инквизиторы безмолвствуют. Они явно наслаждаются разыгравшимся действом. Вдруг от толпы зевак отделился какой-то рыцарь и протянул «ведьме» свой меч[9], повернув его клинком к себе…

Шарль очнулся и торопливо перекрестился.

– Господи! Я же не присутствовал на ауто-дафе! Что это – муки совести? Расплата за невинно загубленную душу той молодой крестьянки? – граф снова перекрестился. – Что же делать, как жить с этим дальше? Может, уйти в монастырь?

На какое-то время подобная перспектива всерьез завладела мыслями графа: «Да, да, именно так! Уйти в монастырь! Молиться денно и нощно о душе той крестьянки, душе жены и душах всех тех, кого я погубил, будучи наемником… Вымаливать себе прощение…»

Шарль попытался припомнить все военные кампании, в которых участвовал по молодости, но быстро сбился со счета. В памяти всплыли выжженные дотла деревни, разграбленные дома, обезображенные трупы солдат и крестьян, изнасилованные женщины и девушки…

– О, Господи, как я грешен! И муки мои душевные – твоя кара за содеянные мною преступления… Прости меня, Господи! Каюсь…

Настигшую в пути ночь Шарль решил провести на постоялом дворе, расположенном в десяти лье[10] от Клермона: он останавливался здесь и прежде.

В харчевне прислуживала излишне полная женщина, не потерявшая, однако, былой привлекательности. С большим трудом и далеко не сразу Шарль признал в ней прежнюю прелестницу, с которой провел некогда несколько страстных ночей.

«Как быстро летит время! – думал он, машинально разглядывая непомерно расплывшуюся фигуру женщины. – А ведь когда-то она казалась мне прехорошенькой…»

Поймав себя на мысли, что бесстыдно рассматривает призывно вздымающуюся над корсажем пышную грудь хозяйки, Шарль отвел глаза. Женщина же, не обращая никакого внимания на вожделенные взгляды мужчин, коих в трактир набилось уже немало, невозмутимо продолжала заниматься своим делом.

Несмотря на последние жизненные перипетии, у графа появился аппетит (сказалась, видимо, дальняя дорога), и он сытно поужинал. Подкрепив трапезу изрядным количеством вина, он уединился в отведенной ему комнате и на удивление быстро заснул. Словно провалился в темную бездну.

…Шарлю казалось, что он превратился в неведомую птицу и уже давно летит куда-то. Только вокруг почему-то нет ни неба, ни земли – сплошная чернота.

Неожиданно далеко впереди забрезжил свет, и Шарль захотел устремиться к нему, но… Увы, он замер на одном месте. Шарль начал изо всех сил размахивать руками-крыльями, вновь и вновь повторяя попытки оттолкнуться от пустоты, но… все было тщетно. А достичь таинственного света непременно хотелось: ему почему-то казалось, что именно это светлое пятно даст ответы на все терзавшие душу вопросы!

Шарль попытался крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь – изо рта-клюва не вырвалось ни звука. Он обессиленно сложил крылья…

Неожиданно налетел сильный вихрь. Он подхватил Шарля и стремительно понес вперед – к таинственному свету! Счастливый Шарль снова принялся размахивать крыльями, стараясь еще более ускорить движение. Светящееся пятно неуклонно приближалось, росло, увеличивалось в размерах… Наконец вихрь бережно опустил Шарля на твердую поверхность.

Пятно оказалось бескрайним светлым пространством.

«Где я? Это дорога в рай или в ад? Я что, умер?» – забились в голове тревожные мысли.

– Ты жив, мой мальчик! – раздался рядом скрипучий старческий голос.

Шарль оглянулся: перед ним стояла Итрида. Ведьма, которая сорок пять лет назад помогла ему появиться на свет и которая лишь одна знала тайну его рождения.

– Итрида?! – удивленно воскликнул Шарль.

– Неужели я так сильно изменилась со дня нашей последней встречи? Когда, кстати, это было? А-а, припоминаю! Мой дух тогда вызывала та девчонка, Ангелика, которую потом схватили инквизиторы…

Шарль сник:

– Да, ее схватили… И, к сожалению, я тому виной. Ангелика доверилась мне, а я… я ее предал. Но тогда я искренне считал, что делаю это во имя Господа!

– Или во имя вознаграждения, а? Замок Аржиньи – весьма лакомый кусочек, не так ли?

– Так, Итрида, все так… – вздохнул Шарль. И добавил: – В последнее время я много думал о своей жизни…

– И о Жанне… Я знаю, мой мальчик.

Шарль встрепенулся:

– Ты знаешь о смерти Жанны? Впрочем, зачем я спрашиваю? Конечно, знаешь… – Его вдруг охватил непонятный страх: – Итрида, а Жанна тоже здесь?

– Нет, Шарль, ей здесь не место…

– А Ангелика? Могу я с ней встретиться?

– Зачем? – удивилась Итрида.

– Дабы вымолить себе прощение…

– Это у ведьмы-то?

– Пусть… Ты ведь тоже ведьма, но благодаря тебе моя семья обрела наследника, а я – жизнь. И я по сей день тебе за то признателен.

Итрида улыбнулась:

– Боюсь, я разочарую тебя, мой мальчик. Ангелики здесь тоже нет, но по другой причине. Это ведь мир мертвых, а час Ангелики еще не пробил…

У Шарля перехватило дыхание:

– Неужели… ей удалось сбежать от инквизиторов?

– Ей помогли это сделать, – скупо ответила Итрида.

Шарль облегченно вздохнул:

– Ты сняла камень с моей души, Итрида! Я рад, что Ангелика жива.

Итрида снова улыбнулась:

– А я всегда рада услужить тебе, Шарль. И, пользуясь случаем, хочу предупредить: тебя ждут серьезные испытания. Не избегай их! И еще. Будь снисходителен к двум незаурядным женщинам, которых встретишь на своем жизненном пути! Только тогда ты обретешь покой… Прощай, мой мальчик!..

…Шарль проснулся. Несмотря на прохладную ночь, в комнате было жарко и душно. На столе догорала свеча. В ушах все еще стоял голос Итриды.

Граф рывком сел на кровати.

– Итрида… Просто так она никогда не приходит… Надо будет запомнить ее слова, – прошептал он.

Замок Аржиньи встретил своего хозяина сугробами пыли, гирляндами паутины и даже проступившей кое-где на каменной кладке плесенью: видимо, в холодное время года комнаты плохо протапливались. Шарля изрядно удручил вид его bonum avitum[11], но, увы, выговаривать было некому: управляющий умер почти два года назад, а его обязанности временно исполнял мажордом, который попросту не успевал справляться со всем хозяйством.

Приезд хозяина стал для мажордома и прислуги полной неожиданностью. Конечно, графа с дороги тотчас накормили, но блюдами простыми и непритязательными – тем, чем питались сами. Шарль не побрезговал пищей сервов[12]: с удовольствием съел все, что подала ему горничная.

Из последовавшего за трапезой отчета мажордома граф понял, что в нынешнем упадке Аржиньи виноват сам. Мажордом и впрямь давно уже прислал ему в Дешан письмо, в коем просил назначить нового управляющего, а он все медлил… Вот мажордом и вынужден был взять на себя еще и обязанности управляющего. Но в первую очередь он уделял внимание виноградникам, шампару и цензу[13], а на поддержание замка в должном порядке у него уже просто не хватало времени.

Внимательно выслушав трудолюбивого работника, Шарль вынес вердикт:

– Все последние годы я получал шампар сполна и исправно. В том, что замок пришел в запустение, твоей вины нет. Думаю, дело это поправимое, так что управляющим поместья Аржиньи назначаю тебя.

Мажордом замялся:

– Простите, ваше сиятельство, но справлюсь ли? Грамоте я неважно обучен, да и нетерпелив бываю…

– Но ведь справлялся почти два года!

– А что было делать? Вы бы меня головы лишили, кабы я виноградники загубил! Зато нынче урожай хороший сняли, вино отменное получим…

– Вот и прекрасно. На место мажордома я кого-нибудь подыщу, а ты продолжай заниматься виноградниками и приступай к обязанностям управляющего. Жалованье я тебе увеличу.

В знак признательности новоиспеченный управляющий низко поклонился:

– Премного благодарен, ваше сиятельство! – И не удержался, полюбопытствовал: – А сиятельная госпожа прибудет позже?

При упоминании о Жанне Шарль побледнел и резко выпрямился.

– Графиня д’Аржиньи скончалась родами несколько дней назад! – выкрикнул он, едва сдерживая бешенство. – Ступай прочь! И сообщи эту прискорбную новость всем, чтобы мне не задавали больше подобных вопросов!

Управляющий, пятясь, удалился. Покинув кабинет графа, он истово перекрестился и с чувством произнес:

– Да вознесется ее душа в рай! Добрая была госпожа…

Несколько дней подряд граф активно занимался возвращением замку былого уюта: приказал протопить все жилые помещения, соскоблить со стен плесень, вычистить гобелены, шпалеры и бархатную драпировку, надраить до блеска канделябры и подсвечники, смазать дверные петли, подогнать разбухшие от сырости двери… Словом, новому мажордому досталось с лихвой. Прежний же, ныне управляющий, лишь беззлобно подтрунивал над своим преемником.

Когда замок приобрел прежние ухоженность и величие, Шарль загрустил, не зная, чем еще занять себя, но вскоре переключился на охоту. Теперь он ежедневно поднимался ни свет ни заря и в сопровождении егерей и выжлятников[14] выезжал в обширные лесные угодья своего поместья.

Без добычи граф никогда не возвращался. Слуги в шутку поговаривали, что хозяин, наверно, успел перебить уже всю дичь в округе: мясом теперь кормили и сервов, и собак, и нищих. Однако Шарль с маниакальной настойчивостью продолжал каждое утро отправляться в лес, а под вечер его помощники непременно волокли в замок очередную тушу кабана, оленя, лани или волка.

После охоты граф, как правило, испытывал возбуждение и усталость одновременно. Он сытно ужинал добытым накануне жареным мясом, а потом выпивал столько вина, что замертво падал прямо за столом. Слуги переносили господина в спальню, раздевали, укладывали и укутывали, словно младенца. Горничные в такие моменты бесстыдно заглядывались на хозяина, втайне мечтая разделить с ним ложе. Ибо граф, несмотря на свои сорок пять лет и появившуюся после смерти Жанны седину, оставался в отличной физической форме и по-прежнему был невероятно красив.

В один из весенних вечеров Шарль вернулся с охоты с очередной ланью и уселся трапезничать вместе со своими бессменными спутниками. В последнее время это стало привычным делом, поскольку Шарль все труднее переносил одиночество. Егеря и выжлятники, люди грубоватые и светским премудростям не обученные, нравились графу своей искренностью, прямотой и откровенными шуточками, отпускаемыми в адрес вмиг заливающихся краской хорошеньких горничных.

– А не устроить ли нам парфорсную охоту? – обратился вдруг граф к сотрапезникам.

– Сия охота весьма опасна, господин граф, – заметил самый опытный из егерей, служивший прежде барону Валь де Круа, соседу графа. – Ведь она проводится без применения оружия, с одной лишь сворой гончих да несколькими бордоскими или маалосскими догами, обряженными в доспехи. Зверя, загнанного собаками, придется заколоть первому же подоспевшему охотнику. Ваш сосед, барон Валь де Круа, не далее как в прошлом году тоже решил испытать судьбу и стать таким «королем охоты»…

– И что же? – поинтересовался изрядно уже захмелевший граф.

– Не рассчитал свои силы, и вепрь повредил ему ногу. Теперь барон не то что охотится – передвигается с трудом!

– Бедный Валь де Круа… Но я почему-то уверен, что мы добудем того вепря, чьи огромные следы видели несколько дней назад в лесу. Audentes fortuna juvat![15]

Разгоряченные вином егеря и выжлятники бурно поддержали графа.

– Я потом изготовлю для вас, господин, отличное чучело из этого вепря, и вы поставите его в главном зале замка на зависть всем соседям-баронам! – пообещал один из них.

– Еще вина! – громко крикнул Шарль.

Как из-под земли, появились кравчий с огромным серебряным блюдом свежеприготовленного мяса и виночерпий с бог весть каким по счету кувшином вина.

Осушив пару чаш отменного напитка с собственных виноградников, Шарль неожиданно почувствовал прилив плотского желания и мысленно порадовался: этого не случалось с ним вот уже почти полгода. Он тотчас принялся перебирать в памяти всех замковых горничных и служанок, способных доставить ему удовольствие… Признаться, граф знал толк в простушках.

А вот парфорсная охота так и не состоялась. Ночью зарядил затяжной весенний дождь, который, казалось, никогда не прекратится. Дороги вокруг замка превратились в чавкающую распутицу, и Шарль рассудил трезво: даже если он затеет охоту, лошади непременно увязнут в грязи, и вряд ли поиски кабана увенчаются успехом. К тому же непогода грозила всевозможными простудными заболеваниями, а умирать графу уже не хотелось. Он теперь вкушал все прелести жизни, проводя ночи в пылких объятиях юных горничных и служанок.

Сезон непогоды затянулся. В один из пасмурных мартовских дней в Аржиньи прибыл, промокнув под моросящим назойливым дождем до нитки, гонец с письмом от Франсуа. Распорядившись, чтобы о гонце позаботились, граф немедленно уединился в библиотеке. Вопреки обещаниям, вестями из Дешана сын баловал pater familias[16] нечасто.

«Дорогой отец!

Простите, что снова долго не писал Вам. Жизнь в Дешане – слава Всевышнему! – идет своим чередом. Из-за непрекращающихся дождей сервов начала косить лихорадка. Сия болезнь, увы, не пощадила и обитателей замка: умерли слуга Жак, кухарка, прачка и стражник.

Я строго-настрого приказал Констанции не покидать своих покоев, разрешив общаться только с кормилицей. К сожалению, Ваша дочь и моя сестра остается по-прежнему чрезвычайно замкнутой: даже в редкие солнечные дни она не стремится выходить к людям. В последнее время лихорадка пошла на убыль, и вчера я осмелился навестить сестру. В разговоре Констанция выразила твердое намерение уйти в монастырь босоногих кармелиток, что в двух лье от Клермона, и постричься в монахини, дабы молиться о спасении наших душ.

Право, отец, я не нашел, что ей ответить. Насколько мне известно, девушка из знатной семьи может покинуть мирскую жизнь и посвятить себя служению Господу лишь с согласия родителей или опекунов, если таковые имеются. В данном случае, принимая во внимание Ваше длительное отсутствие, опекуном Констанции фактически являюсь я. И посему нахожусь в крайне затруднительном положении. Признаться, мне приятнее было бы видеть сестру замужем за сыном одного из наших почтенных соседей…

Я пытался объяснить Констанции, что отрешаться от земных радостей в столь юном возрасте – весьма опрометчивый поступок, но она мне ответила довольно дерзко: “Я никогда не выйду замуж, чтобы не иметь детей! Ибо не хочу повторить судьбу моей любимой матушки”.

Умоляю, отец, посоветуйте, как мне поступить в этой ситуации?!

Любящий Вас сын Франсуа».

Письмо сына чрезвычайно расстроило Шарля. Его охватило непередаваемое чувство вины перед детьми, и первой мыслью было снова забыться в вине. Он взял в руки бокал спасительного хмельного напитка, но… тотчас отставил обратно.

– Все, хватит пить! – решительно объявил он сам себе. – Дочь собирается в монастырь?! Как же сильно повлияла на бедняжку смерть Жанны!.. Но я никогда не желал видеть Констанцию монахиней! С ее красотой она могла бы блистать в высшем свете!

Собравшись с мыслями, граф currente calamo[17] написал ответ:

«Франсуа! Очень рад был получить от тебя очередную весточку! Жаль, что пишешь не так часто, как хотелось бы…

Ты просишь совета относительно Констанции. Я долго думал и пришел к выводу: не стоит отговаривать ее уйти от столь ненавистной ей мирской жизни! Я лично напишу аббатисе монастыря босоногих кармелиток и попрошу о содействии. Она умная женщина и, не сомневаюсь, поймет меня правильно.

Ты же постарайся убедить Констанцию не торопиться с пострижением: пусть на первых порах просто поживет в монастырских стенах, осмотрится… Вдруг через два-три года она захочет вернуться к светской жизни? Таковых примеров мне известно множество… Хотя вполне возможно, что нынешнее решение Констанции – digitus dei est hie[18].

Любящий вас отец».

Не успел Шарль поставить последнюю точку, как невольно нахлынули воспоминания. Мысленному взору предстала золотоволосая голубоглазая Маргарита Дюфур – обольстительница, подарившая ему свою любовь и несказанное наслаждение почти двадцать лет назад. А ведь она тоже воспитывалась в монастыре…

Шарль перечитал письмо.

– Право, и сам не знаю, правильно ли поступаю, – вздохнул он. – Запретный плод, как известно, сладок… Маргарита, вырвавшись на свободу, спешила, помнится, сполна вкусить все прелести жизни… Интересно, где она теперь? Жива ли?..

Глава 3

Граф д’Аржиньи получил очередное послание от сына. Франсуа сообщал, что, поскольку Констанция так и не изволила переменить своего решения, он вынужден был сопроводить ее в монастырь босоногих кармелиток. Аббатиса встретила их приветливо и имела с Франсуа приватный разговор, в коем призналась, что, следуя желанию графа д’Аржиньи и в благодарность за полученное от него пожертвование на содержание обители, не станет склонять Констанцию к постригу.

Дочитав письмо до конца, Шарль мысленно порадовался мудрости своего решения: Констанция получила то, что хотела, но при желании всегда сможет покинуть стены обители и вернуться к светской жизни.

…Пасмурная и дождливая весна все не кончалась, и сервы молили Господа и Деву Марию, чтобы хотя бы лето выдалось сухим и теплым. В противном случае весь урожай мог погибнуть на корню.

Из-за непогоды Шарль выбирался из замка все реже. К чему, если дичи в лесу почти не осталось? Егеря виновато объясняли сие недоразумение затянувшимся ненастьем и робко намекали, что за истекшие полгода граф, возможно, несколько переусердствовал в своем неудержимом истреблении вепрей, лис, волков, оленей и косуль в собственных угодьях.

Шарль невыносимо страдал от скуки. Желание пить вино днями напролет со временем тоже иссякло, и, за неимением других развлечений, он стал часами пропадать в библиотеке, сохранившейся еще от прежних хозяев – сиятельных графов д’Олона и де Боже. Чтение, к его удивлению, оказалось весьма увлекательным занятием: открыв любую, взятую с полки наугад, книгу граф уже не мог от нее оторваться.

Однажды ему на глаза попалась старинная поваренная книга, которой на вид было лет двести, не меньше. Шарль с неподдельным интересом перечитал все рецепты французских пращуров времен первых Крестовых походов, после чего приказал своему повару приготовить блюда по некоторым из них, выбранным по наитию.

В предвкушении наслаждения неведомой древней кухней Шарль даже занял свое место за столом раньше обычного. Наконец появился повар с огромной супницей, а за ним семенили многочисленные слуги, гордо несущие подносы с различными яствами. В нос ударил терпкий аромат трав и свежезапеченного мяса…

Испробовав почти все блюда, Шарль, однако, вынужден был констатировать, что хоть они и вкусны, но, увы, ничего необычного в них нет…

Когда очередь дошла до десерта, в обеденный зал вошел лакей и, отвесив надлежащий поклон, бесстрастно доложил:

– Ваше сиятельство! У ворот замка остановилась богатая карета с сопровождающим ее эскортом. Путешествующая знатная дама, ее компаньонка, форейтор и трое телохранителей измучены дорогой и непогодой и просят вас о ночлеге.

Шарль замер, так и не успев поднести ко рту десертную вилку с соблазнительной вишенкой: замок Аржиньи давно не принимал гостей, а тем более знатных дам!

– Вели немедленно опустить мост и открыть ворота! – порывисто распорядился граф.

Лакей поклонился и умчался исполнять приказание хозяина.

Дормез (тяжелая массивная карета, предназначенная для дальних путешествий), запряженная шестеркой отменных испанских лошадей и сопровождаемая тремя всадниками, миновала мост, ворота и проследовала во внутренний двор замка, заполонив почти все его пространство.

Конюший графа тотчас устремился к измученным лошадям, дабы распрячь их, накормить и разместить под навесом, а форейтор эскорта слез с козел и открыл дверцу кареты:

– Прошу вас, госпожа. Мы прибыли в замок Аржиньи. Нам обещали здесь ночлег, но, надеюсь, получим и ужин…

Первой из кареты вышла компаньонка, закутанная в теплый синий плащ, и форейтор подал ей руку. Хозяйка же отчего-то не спешила…

В это время снедаемый любопытством Шарль, невзирая на льющий как из ведра дождь, торопливо приблизился к карете сам:

– Сударыня! Вы можете не опасаться покинуть свое укрытие! Я обещаю быть вашим рыцарем ровно настолько, насколько вы сами того пожелаете.

Ощутив исходящий из окна кареты тончайший аромат лаванды, граф почувствовал приятное легкое головокружение.

– Вы очень любезны, сударь, – поблагодарила графа незнакомка, охотно протянув ему руку и с его помощью аккуратно ступив на землю.

Как и компаньонка, дама была укутана в темный просторный плащ с капюшоном, и это не позволяло Шарлю разглядеть ее лучше.

– Я очень рад, сударыня, что вы решили остановиться именно в Аржиньи, – сказал граф и тотчас стушевался, ибо вспомнил, что не представился. – Шарль де Кастельмар Дешан д’Аржиньи, граф, вдовец, – поспешно отрекомендовался он.

– Графиня Консуэло де Ампаро. Следую из Толедо в Невер, к своей сестре. Ах, сударь, как же эта непогода утомила меня и моих людей!..

– Не волнуйтесь, графиня, я прикажу обо всех позаботиться. Прошу вас, – как истинный рыцарь, Шарль подхватил гостью под руку: ступеньки лестницы были не только высокими, но и скользкими от дождя.

Переступив порог замка, Шарль, не задумываясь, приказал приготовить для графини бывшие покои Жанны. Тоска по любимой супруге со временем притупилась, а в данный момент он был охвачен легким возбуждением от предвосхищения ужина в обществе знатной дамы.

Графиня заняла предоставленные ей покои и с помощью горничной сменила дорожное платье на извлеченный из багажа наряд из тончайшей нежно-бирюзовой шерсти, который по талии, согласно последней кастильской моде, был перехвачен черным блестящим корсажем со шнуровкой. Однако главная прелесть состояла в другом: в этом наряде нежную шею донны де Ампаро не душила пышная фреза – напротив, грудь оставалась соблазнительно приоткрытой.

Шарль с нетерпением ожидал появления графини в главном зале, где расторопные слуги давно уже украсили стол свечами в изысканных подсвечниках и всевозможными яствами. Охваченный возбуждением, граф выпил два бокала вина подряд, однако справиться с дрожью в теле ему так и не удалось. Сам он находил своему состоянию лишь одно объяснение: его мужское естество соскучилось просто по настоящей женщине, даме из высших кругов общества! Сколько можно довольствоваться безыскусными утехами с покорными горничными и служанками?

Когда нетерпение графа достигло апогея, в зал, словно догадавшись о его состоянии, величественно вошла графиня де Ампаро.

– Прошу вас, сударыня, – радушно развел Шарль руками, – располагайтесь, где сочтете удобным.

Консуэло, однако, не торопилась присаживаться. Напротив, она излишне медленно приближалась к графу, дабы тот смог как можно лучше ее разглядеть.

От взора Шарля не ускользнуло, разумеется, ничего: ни стройная фигура, ни тонкая талия, перехваченная черным корсажем, ни соблазнительная грудь, украшенная ожерельем из крупных магрибских изумрудов[19]. От волнения он невольно сглотнул: до чего же призывно вздымалась грудь прелестницы! У графа снова закружилась голова. Ему показалось, что воздух наполнился дурманящим ароматом красного жасмина[20].

Консуэло, заметив, что хозяин замка не сводит глаз с ее груди, опустила очи долу и смущенно произнесла:

– Ах, сударь, у нас в Кастилии ваше поведение сочли бы дерзким!

Шарль очнулся и, словно завороженный, перевел взор с соблазнительной груди кастилианки на ее лицо. Черты поразили его своей безупречностью! Природные инстинкты взбунтовались с новой силой, и граф призвал на помощь рассудок, чтобы взять себя в руки.

– Возможно, графиня. Но я, увы, ничего не могу поделать с собой. И виной тому – ваша красота!

Консуэло улыбнулась и присела напротив.

– Я ужасно голодна, – призналась она графу.

Горничная тотчас наполнила тарелку гостьи дымящимся жареным мясом, благоухающим ароматными приправами. Взяв в руки нож и вилку, графиня начала ловко разделываться с блюдом, мелкими глоточками запивая его вином.

Чем больше граф смотрел на Консуэло, тем сильнее жаждал обладать ею, а аромат красного жасмина еще более побуждал его к решительным действиям.

– У вас невероятно искусный повар, – польстила гостья, утолив чувство голода.

Шарль довольно улыбнулся:

– Да, повар у меня неплохой. Однако библиотека, смею заметить, еще лучше. Именно там я и обнаружил случайно древнюю поваренную книгу, так что вы сейчас отведали блюда, пользующиеся популярностью двести лет назад!

Консуэло удивленно вскинула голову, и в роскошных черных локонах заиграли отблески многочисленных свечей.

– Поразительно! Я обожаю старинные книги! В моем замке тоже имеется огромная библиотека, доставшаяся мне от мужа и его предков.

От внимания Шарля не ускользнул тонкий намек гостьи.

– Доставшаяся от мужа? – переспросил он на всякий случай.

– Увы. Мой муж скончался год тому назад. В Кастилии, видите ли, девочек принято выдавать замуж с пятнадцати лет, так что к шестнадцати многие молодые донны уже имеют детей.

– О, если вы – одна из них, то деторождение, смею заверить, отнюдь не испортило вашей фигуры!

Консуэло лукаво улыбнулась:

– Вы снова дерзите, граф. Хорошо, что мы с вами сейчас не в Толедо, где светское поведение ограничено множеством условностей… Не знаю, расстрою вас или порадую, но признаюсь честно: я бездетна.

«Ах, с каким бы удовольствием я исправил сейчас эту оплошность покойного графа де Ампаро!» – подумал Шарль.

Однако в этот момент очаровательная гостья, покончив с остатками десерта, устало произнесла:

– Прошу извинить меня, граф, но я вынуждена покинуть вас. Дорога выдалась на редкость изнурительной…

Женщина встала, и Шарль ощутил вдруг совершенно иной аромат. «Кажется, это запах спелого сочного абрикоса», – подумал он и невольно облизнулся. Как же ему хотелось привлечь сейчас Консуэло к себе, дабы насладиться эти дивным ароматом!

Поднявшись из-за стола, гостья тем временем промолвила:

– Я буду очень признательна, сударь, если вы распорядитесь, чтобы горничная принесла мне в комнату фруктовой воды. И еще. Я, признаться, люблю почитать перед сном, но, как на грех, не захватила в дорогу ни одной книги…

Шарля охватила сладостная истома: неужели это завуалированное приглашение провести ночь вместе?!

– Какой литературный жанр вы предпочитаете, графиня? – поинтересовался он.

– Любовную лирику. А более всего – французских мезингеров[21].

– Я тотчас же отправлюсь в библиотеку и выберу для вас самую захватывающую книгу.

В библиотеку граф влетел буквально на крыльях.

«Что же выбрать?» – лихорадочно размышлял он, растерянно застыв перед полками, заставленными произведениями неведомых ему французских, итальянских и немецких мезингеров. Решил положиться на интуицию и выбрал книгу наугад:

– Джауфре Рюдель? Что ж, пожалуй, его и возьму.

Машинально пролистав небольшой томик в красном кожаном переплете, граф покинул царство книг и поспешил к кастильской красавице.

Перед дверью бывших покоев Жанны он внезапно остановился.

– Жанна, прости меня! – взмолился Шарль. – Я так любил, так желал тебя всегда! Сколько раз, прежде чем открыть дверь в твою спальню, я ощущал такое же волнение, как сейчас! Но я живой человек, не суди меня слишком строго! Прости, Жанна…

Шарль перекрестился и решительно отворил дверь. Просторную, хорошо протопленную спальню освещал приглушенный свет, исходящий от камина и двух небольших канделябров.

Консуэло лежала поверх одеяла в атласном халате, отороченном беличьим мехом. Струящаяся шелковая ткань выгодно подчеркивала изящные изгибы ее фигуры и волнительно вздымающуюся пышную грудь.

Шарль несколько смутился: за годы супружества он подрастерял опыт соблазнения знатных дам.

– Кого из мезингеров вы выбрали? – томно спросила графиня, ничуть не смущаясь ни своего весьма откровенного одеяния, ни столь же нескромной позы.

– Джауфре Рюделя…

– Прелестно! Мне нравится ваш выбор, Шарль. Может, присядете рядом и почитаете мне его стихи сами? – непринужденно предложила Консуэло.

Шарль истолковал ее слова как приглашение перейти к более активным действиям, однако, не будучи уверенным до конца, послушно опустился в стоящее рядом с кроватью кресло и, время от времени поглядывая на восхитительную кастилианку поверх строк, начал читать:

Шарль прервал чтение, ощутив появление в воздухе нового цветочного аромата.

– Что это?.. – не удержался он от вопроса.

Консуэло удивилась:

– Что вас так смутило, Шарль?

– Запах… Не могу распознать…

– Не мучьте себя, граф. Это глициния. Просто я пользуюсь специальными протираниями, смягчающими кожу, а в их состав входит масло глицинии[23]. И вы из-за сей мелочи прервали чтение?! Продолжайте, у вас очень приятный голос!..

– Консуэло, мне хочется вам кое в чем признаться. Возможно, ни один мужчина Кастилии не осмелился бы произнести это вслух, но…

Графиня заинтригованно откинула с лица упавшую прядь волос.

– Сударыня, я – бывший наемник! – собравшись с духом, выпалил д’Аржиньи.

– О?! – воскликнула удивленно Консуэло. – То есть вы хотите сказать, что убивали людей?

– Увы, приходилось, – признался Шарль и со вздохом отложил закрытую книгу. – Меня даже прозвали в свое время Капитаном мародеров, ибо в моем подчинении был целый бриганд.

– Потрясающе! Даже, я бы сказала, романтично. И сколько же наемников насчитывалось в вашем бриганде?

– Вы удивляете меня, Консуэло! Неужели на фоне возвышенной поэзии вам и впрямь интересны подобные вещи?

Консуэло рассмеялась:

– Почему бы и нет? Я обожаю рассказы о военных приключениях!

– В таком случае я охотно удовлетворю ваше любопытство: бриганд состоит из пятидесяти человек. Вернее, головорезов…

– И вы были одним из них?! – с кокетливым восторгом поинтересовалась Консуэло.

– Да, сударыня… – почувствовав, что не в силах более бороться с плотским желанием, Шарль встал с кресла и подошел к ложу, которое некогда делил с Жанной.

Гостья наигранно отстранилась от подсевшего к ней графа:

– Вы, кажется, решили, что я – ваша добыча, а себя снова возомнили мародером и теперь хотите меня присвоить? Не так ли?

Шарль понял: сопротивления не будет.

– Именно так, графиня! Более того, я – ненасытный мародер!

Он рывком привлек Консуэло к себе и ощутил у своего уха ее горячее дыхание, смешанное с дурманящим и возбуждающим ароматом глицинии…

Проведя ночь с прекрасной испанкой, Шарль испытал неземное наслаждение и наутро не мог найти в себе сил проснуться.

…Ему снова снилась Жанна. Она стояла на фоне зарослей красного жасмина. Шарль отлично помнил, как буйно разрастались эти цветы в предместьях Дешана каждое лето.

Все обитатели замка буквально купались тогда в их аромате, а молодые девушки даже прозвали красный жасмин цветком любви.

Жанна призывно улыбалась. Шарль направился к ней, желая коснуться нежной и до боли родной руки, однако, по мере его приближения, Жанна начала вдруг быстро удаляться и вскоре исчезла – словно превратилась в один из красных цветков.

– Жанна! Жанна! Куда же ты? – в недоумении звал ее Шарль.

Неожиданно откуда-то сверху послышался старческий голос Итриды:

– Вспомни, о чем я говорила тебе, мой мальчик! Вспомни!

Шарль изо всех сил пытался понять, на что намекает ведьма, но внезапно ощутил нежный аромат глицинии, и ему стало хорошо и спокойно. В тот же момент перед глазами возник неясный, расплывчатый силуэт какой-то женщины. Лица ее он, как ни старался, различить не мог… И все-таки женщина казалась очень близкой и знакомой…

…Шарль сладко потянулся и открыл глаза: спальня была залита солнечным светом. На ковре, подле камина, растянулись две борзые. Они лениво поглядывали на хозяина, нежась в солнечных лучах, ибо дрова в камине давно прогорели.

Шарль откинул одеяло и осмотрелся: он находился в своей комнате, рядом никого, кроме собак, не было.

– Ничего не понимаю, – пробормотал д’Аржиньи. – Я же вчера остался на ночь в спальне Жанны! И не один – с темпераментной кастилианкой…

Он опустил ноги в теплые домашние туфли и накинул халат с меховой подпушкой.

– Жак! – позвал граф. – Жак!

На его зов никто не торопился. Изрядно раздосадованный, Шарль дернул веревку колокольчика:

– Спят все до сих пор, что ли? Так дождь вроде бы кончился, а солнце стоит уже достаточно высоко…

Словно в подтверждение его слов, колокола зазвонили сексту.

Шарль отворил дверь и вышел в коридор: в замке царила мертвая тишина, с кухни не доносилось никаких запахов.

– Бездельники! Все спят! Весь замок спит! – ворчал граф, спускаясь на первый этаж, где располагались кухня, стражницкая и помещения для прислуги.

Он открыл дверь в кухню, и его взору предстала престранная картина: повар и два поваренка сидели за столом и… крепко спали! Голова повара покоилась на хлебном каравае, как на подушке, а в углу, прямо на полу, мирно посапывали посудомойка и черная кухарка[24].

На возмущенный окрик хозяина сонное царство никак не отреагировало, и граф в полном недоумении направился в стражницкую. Увы, тамошняя картинка его тоже не порадовала: доблестные стражники вповалку спали на полу, безмятежно похрапывая.

– Бездельники! Дармоеды! Куда смотрит мажордом? Прохвост! Ну, я ему сейчас задам! – кинулся разгневанный Шарль в комнату мажордома, расположенную тут же, на первом этаже.

Мажордом мирно почивал в обнимку с женой на семейном ложе, а их сын, закутанный в шерстяное одеяло, – на стоящем в углу массивном сундуке.

– Та-а-а-к! – грозно протянул до крайности разъяренный граф. – Это что, заговор?! А ну, вставай немедленно! – с этими словами он грубо растолкал мажордома.

Открыв глаза, тот какое-то время глупо таращился, не в состоянии ничего понять.

– Господин граф, – пролепетал наконец мажордом, сконфуженный оттого, что хозяин застал его в постели. – Ваше сиятельство! Простите меня! Умоляю, не гневайтесь! Сам не понимаю, что на меня нашло…

– Я тоже не понимаю, почему все обитатели замка до сих пор спят?! – вспылил граф.

– Как?! – вскричал потрясенный мажордом, шустро покинув стыдливо прикрывшуюся одеялом жену и начав торопливо натягивать панталоны и камзол.

– Вот иди и разберись – «как»! – понемногу остывая, проворчал Шарль. – Кстати, ты не помнишь, что вчера произошло у нас в замке? – как бы невзначай поинтересовался он.

Мажордом задумался.

– Да ничего, ваше сиятельство… С утра до вечера лил дождь, и вы весь день просидели в библиотеке. Всё, как обычно… Ах, да, вспомнил! Вы принимали гонца из монастыря босоногих кармелиток…

Шарль скрестил руки на груди:

– Да, да, припоминаю… Он доставил мне письмо от Констанции… Скажи, а… странного, необычного ничего не произошло?

– Нет, ваше сиятельство.

– Тогда почему же, интересно, все до сих пор спят?

Мажордом пожал плечами:

– Возможно, из-за затянувшегося ненастья, ваше сиятельство. Ведь дождь лил почти месяц, а в пасмурную погоду, как известно, всегда клонит ко сну.

– Ладно, приступай к своим обязанностям, – приказал граф, с озадаченным видом покидая каморку мажордома.

Вернувшись в спальню, д’Аржиньи еще раз внимательно осмотрелся и вдруг… ощутил аромат глицинии.

– Какой знакомый запах, – растерянно пробормотал он. – Ничего не понимаю… Ну не приснилась же мне в конце концов знатная гостья?!

Шарль наведался в покои Жанны. Увы, там тоже ничто не выдавало присутствия другой женщины.

– Значит, прекрасная графиня мне просто привиделась? Да, да, конечно, это был лишь приятный сон… Ведь не могла же она уехать, не попрощавшись?!

Шарль вернулся в свою спальню в подавленном настроении.

Вошел лакей, дабы помочь графу совершить утреннее омовение.

– Скажи-ка, Жак, а почему ты сегодня спал так долго? – графу все еще хотелось докопаться до истины.

Слуга почесал за ухом:

– Не знаю, ваше сиятельство. Очень спать хотелось…

Ответ слуги обескуражил Шарля.

– Допустим… Хорошо, а были ли вчера в замке гости? Скажем, знатная дама, попросившая о ночлеге?..

Жак отрицательно покачал головой:

– Не-е-е… Гонца из монастыря встречал, помню, а дамы… Дамы в замке точно не было.

Шарль разочарованно вздохнул:

– Ладно, приступай – лей воду…

«Но отчего же меня преследует запах глицинии?» – думал граф, освежая водой лицо.

Глава 4

Весенние дожди наконец закончились. Теперь на небе все чаще появлялось солнце, радуя своим теплом и светом набухшую от влаги землю и почерневшие деревянные постройки, а также всю стосковавшуюся по нему живность.

Шарль с удовольствием вернулся к своему излюбленному занятию – охоте и, соответственно, снова стал проводить бóльшую часть времени в обществе егерей и выжлятников. Натасканные на кровавые погони бордоские и маалосские доги тоже, казалось, стосковались по своему привычному делу, и посему граф решил-таки устроить парфорсную охоту, для чего даже испросил у барона Валь де Круа еще пару догов, пообещав возместить их «аренду» частью добычи. Сосед, «вознагражденный» за свой неудачный парфорс пожизненной хромотой, с удовольствием одолжил своих собак, дабы те из-за вынужденного бездействия не растеряли профессиональных навыков.

Замок Аржиньи опять начал ломиться от мяса диких животных, а обеденный зал – ежевечерне оглашаться пьяными криками графа, егерей и выжлятников. Молодые же горничные и служанки, особенно похорошев в эти солнечные деньки, без устали строили охотникам глазки, надеясь в первую очередь на благосклонность хозяина. Словом, жизнь в замке бурлила и шла своим чередом.

В один из погожих майских дней мажордом доложил вернувшемуся с очередной охоты графу о прибытии в Аржиньи солидного гостя:

– Сей почтенный господин, ваше сиятельство, назвался именем Валери Сконци. Он ожидает вас в библиотеке. Простите, что я впустил постороннего человека в замок в ваше отсутствие, ваше сиятельство, но у меня сложилось впечатление, что это тот самый Сконци, которого лет пятнадцать назад мне уже доводилось видеть в Аржиньи.

Шарль быстро переоделся и поспешил в библиотеку, где застал старого знакомого Валери Сконци, развлекающего себя чтением и потягиванием из высокого бокала хозяйского вина. Заслышав шум шагов, гость, не оборачиваясь и не отрываясь от книги, непринужденно произнес:

– Рад видеть вас в бодром здравии, друг мой!

Шарль занял место в кресле напротив.

– Как и в прошлый раз, почти пятнадцать лет назад, вы появились неожиданно, Сконци. И так же, как и тогда, не могу сказать, что рад нашей встрече.

Иезуит непритворно вздохнул:

– Я знаю, что вы потеряли Жанну. Примите мои искренние соболезнования…

Шарль вцепился в деревянные подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев:

– Уже прознали?

– Конечно. Разве вы забыли, что иезуиты – повсюду? В мире ничего не изменилось, друг мой.

«Если память мне не изменяет, Сконци сейчас должно быть уже за шестьдесят… Удивительно, но он почти не изменился – по-прежнему в отличной форме», – размышлял д’Аржиньи, исподволь разглядывая непрошеного гостя.

– У меня такое впечатление, Сконци, что вы не стареете.

Иезуит рассмеялся:

– Когда-нибудь, друг мой, я открою вам тайну своей молодости. Жаль, правда, что пока не тайну вечной жизни.

– Вы что, занялись алхимией и поисками философского камня? – скептически усмехнулся Шарль.

– Философский камень – это ересь, – отрезал иезуит. – Но в деле, которое привело меня в Аржиньи, замешана, возможно, именно алхимия. Если, конечно, я не растерял с возрастом своей хваленой интуиции и не ошибаюсь…

– Что-то я не припомню ни одного случая, чтобы вы когда-нибудь ошибались, – съязвил Шарль.

Сконци снова рассмеялся, обнажив ровные зубы, лишь чуть-чуть пожелтевшие от времени.

– У вас по-прежнему прекрасное вино, граф, – миролюбиво заметил он и в знак подтверждения своих слов пригубил из высокого бокала напиток великолепного, насыщенного цвета бордо.

– Да, последние годы, Божьей милостью, были очень урожайными.

Сконци поставил недопитый бокал на маленький резной столик, откашлялся и перешел к сути своего визита:

– Помните ли вы, граф, тот ларец, который мы с вами нашли в церкви Сен-Жэн-де-Божё?

– С завещанием магистра тамплиеров де Молэ? – уточнил Шарль.

– Да, да, именно!

– Конечно. Он хранится в Аржиньи по сей день. А почему вы вдруг вспомнили о нем? – полюбопытствовал граф, догадавшись, что вопрос задан неспроста.

– Дело в том, что этот ларец, как я недавно выяснил, содержит нечто такое, из-за чего я буквально потерял покой.

– Вот как?! Вы меня заинтриговали! Не изволите ли рассказать подробнее? – возбужденно воскликнул Шарль.

Довольный произведенным впечатлением, Сконци мысленно усмехнулся.

– Узнаю предводителя наемников, Капитана мародеров! Что ж, слушайте, граф… До меня дошли сведения, что в неком ларце, принадлежавшем ранее тамплиерам, хранится якобы Кровь Господня…

Шарль не замедлил выказать сомнение:

– Разве может кровь храниться в ларце почти полторы тысячи лет?! Это абсурд!

– Признаться, граф, отчасти я разделяю ваше мнение, но… Тем не менее я склонен исследовать ларец самым тщательным образом, ибо в душе надеюсь на чудо. Ведь ежели таковое свершится, ларец станет новой реликвией, к которой потянутся тысячи паломников!

Хотя Шарль и не отличался никогда особой набожностью, здесь он был вынужден согласиться с иезуитом:

– Пожалуй, вы правы: ларец с таким содержимым чрезвычайно важен для Рима. Однако, насколько я помню, в свое время мы не обнаружили в нем ничего, кроме древнего свитка с завещанием де Молэ.

– О, тамплиеры как никто умели прятать свои секреты! – возразил иезуит. – Так вы позволите мне обследовать ларец?

– Разумеется. Тем более что он хранится здесь же, в библиотеке. Вон в том сундуке у дальней стены, видите? – Шарль кивком указал на сундук внушительных размеров, покрытый потертым гобеленом, снятым недавно по его распоряжению с одной из стен главного зала замка.

– Тогда не мешкайте! – воскликнул Сконци. – Несите ларец сюда!

Шарль поднялся:

– Как вам будет угодно.

Он подошел к сундуку и, сбросив с него гобелен, поднял тяжелую крышку. Лицо его тотчас вытянулось от удивления:

– Ничего не понимаю… Ларец хранился здесь с тех самых пор, как мы с вами перенесли его из церкви Сен-Жэн-де-Божё в замок!

Сконци, почувствовав неладное, поспешил к графу:

– Что?! Что случилось?

– Ларец исчез, – удрученно проговорил Шарль.

Иезуит побледнел:

– Похоже, сие исчезновение лишний раз подтверждает мою правоту: помимо завещания, ларец таит в себе нечто более ценное!

– Что же делать?! – воскликнул раздосадованный Шарль. – Впрочем, я, кажется, знаю… Надо допросить мажордома и прислугу.

– Не обижайтесь, но я хотел бы при этом присутствовать. Если кто-то из ваших слуг был подкуплен, выкрал ларец и передал его заинтересованному лицу, я пойму это быстрее вас.

Дотошно опросив всех обитателей замка, Сконци пришел к выводу, что ни один из них к исчезновению реликвии не причастен.

– Значит, ларец выкрал посторонний человек, – резюмировал он, оставшись с графом наедине.

– Но с тех пор, как я перебрался в Аржиньи, меня здесь никто не навещал! – растерянно воскликнул хозяин замка.

– А может, вы просто не придаете кому-либо из визитеров значения? Или вовсе забыли о чьем-то визите? Припомните всех до одного, друг мой, я не стану вас торопить.

Граф задумался.

– Право, даже не знаю, как сказать, – неуверенно начал он. – В одну из мартовских ночей в замке и впрямь произошло нечто странное, но наутро я вынужден был отнести случившееся всего лишь к собственным фантазиям – фантазиям одинокого несчастного вдовца. Скорее всего, к исчезнувшему ларцу это не имеет никакого отношения…

– В нашем деле, граф, теперь все имеет значение, поэтому умоляю: расскажите обо всех ваших подозрениях! Попробуем разобраться вместе, фантазии то были или явь, – принялся настаивать оживившийся Сконци.

– Хорошо, – вздохнул, соглашаясь, Шарль. – Примерно неделю назад мне показалось – или приснилось, точно не знаю, – что в Аржиньи на ночлег попросилась путешествующая со свитой знатная дама. Разумеется, я предоставил свой замок к их услугам, а последующую ночь провел… в объятиях сей прекрасной незнакомки…

Сконци резко поднялся со стула и вскричал:

– Вот она – разгадка! Как зовут, граф, ту женщину?

Граф сник:

– Я не помню. Наверное, она мне все-таки приснилась…

– Опасные у вас сны, друг мой! Неужели вы совсем ничего не помните?

– Увы… Помню только, что потом меня долго преследовал запах глицинии. И еще: когда наутро я пробудился, вся прислуга спала мертвым сном. Чуть позже я обошел все комнаты замка, но пребывания гостей ни в одной из них не заметил. Именно поэтому, собственно, я и решил, что женщина мне приснилась…

Размеренно прохаживающийся по библиотеке Сконци перебил Шарля:

– А известно ли вам, граф, что на Востоке масло глицинии используют в качестве любовного средства? Более того! В определенных пропорциях с некоторыми другими ингредиентами сие масло способно вызвать у человека потерю памяти!

Шарль удивленно вскинул брови:

– Вы хотите сказать, что меня опоили специальным снадобьем, потом усыпили прислугу и… украли ларец?

– Уверен в этом! И все это было ловко проделано вашей таинственной дамой.

– Но зачем?!

– Ну, как же вы не понимаете, граф? Что известно одному, может быть известно и другому! Женщина, я не сомневаюсь, тоже знала о тайне ларца! – с негодованием воскликнул Сконци.

Д’Аржиньи изрядно расстроился:

– Бог мой! Меня обвели вокруг пальца, как неопытного щенка… – Но тотчас взял себя в руки: – Ваши предложения, Сконци?

Иезуит тряхнул головой, отчего совершенно седые, но все еще густые волосы разметались по высокому лбу серебряными прядками.

– Найти воровку, какой бы знатной она ни оказалась, и отнять ларец во что бы то ни стало! – решительно воскликнул он. – Я могу рассчитывать на вашу помощь, граф?

– Разумеется, – не задумываясь откликнулся тот. – Я тоже полон решимости найти негодяйку! Однако возникает вполне естественный вопрос: кого мы будем искать? Я ведь практически ничего не помню! Как, впрочем, и моя прислуга…

– Это поправимо. Прикажите снять с моей лошади седельную сумку и принести ее сюда.

– Как вам угодно, – кивнул граф.

Из седельной сумки Сконци извлек небольшой флакон с темно-зеленой жидкостью.

– Что это? – поинтересовался Шарль.

– Настойка кервеля[25]. Сие травяное снадобье омолаживает тело, разум и дух. Сделаете сейчас один глоток, и память к вам непременно вернется. Ну же! – иезуит откупорил флакон и протянул Шарлю.

Тот колебался.

– Уверяю вас, друг мой, настойка совершенно безвредна! Я сам принимаю ее по глотку в день, что, кстати, и позволяет мне сохранять отличную для моего возраста форму.

Шарль опустился в кресло и послушно глотнул темно-зеленой жидкости. К его удивлению, настойка оказалась довольно приятной на вкус. Сначала по мышцам как будто побежали маленькие теплые ручейки, а затем в теле появилась невероятная легкость.

– Теперь вспомните во всех подробностях о недавнем визите в Аржиньи некой знатной дамы, – словно издалека донесся до графа спокойный, но настойчивый голос Сконци.

…Неожиданно внутреннему взору Шарля отчетливо предстала окруженная тремя телохранителями карета, потом – форейтор, стоящий под проливным дождем возле ее открытой дверцы… И вдруг он увидел… самого себя! И даже услышал собственный голос: «Сударыня! Вы можете не опасаться покинуть свое укрытие! Я обещаю быть вашим рыцарем ровно настолько, насколько вы сами того пожелаете». А вот из кареты появляется женщина, закутанная в темный плащ… От легкого запаха лаванды у него чуть кружится голова…

– Графиня Консуэло де Ампаро. Следует из Толедо в Невер к своей сестре, – тихо, но внятно произнес граф.

А в памяти уже одна за другой проплывали сцены ужина, чтения стихов Рюделя и, наконец, – безумной ночи с графиней в покоях Жанны! Ноздри защекотал аромат глицинии, Шарля охватила сладкая истома…

– Граф! Очнитесь, друг мой! – тормошил его Сконци, пытаясь вывести из забытья.

Шарль открыл глаза, и приятные воспоминания рассеялись, как утренняя дымка. Он не без сожаления вздохнул.

– Граф, вы сможете описать, как выглядит эта ваша графиня де Ампаро?

– Да. Я видел ее лицо, – медленно ответил Шарль, окончательно приходя в себя. – А ваш напиток весьма эффективен, Валери. Позаимствовали у инквизиторов?

Иезуита передернуло.

– Зачем вы так? Вы же знаете, как я отношусь к этим псам, особенно к доминиканцам. Нет, друг мой, рецепт сего волшебного напитка подарил мне много лет назад один знакомый мавр из Валенсии…

– Когда мы отправляемся в Толедо? – прервал воспоминания старика Шарль. – Если не ошибаюсь, этот город расположен в Кастилии.

Сконци просиял:

– Я знал, что могу положиться на вас! Однако поскольку наша миссия слишком секретна, хотелось бы попросить вас не брать с собой ни слугу, ни оруженосца.

Шарль согласно кивнул и вновь нетерпеливо поинтересовался:

– Так когда же покидаем Аржиньи?

– Чем скорее, тем лучше.

Глава 5

Граф д’Аржиньи объявил слугам, что отправляется в длительное путешествие, и приказал привести в порядок его походную амуницию и приготовить лошадей и провизию.

Спустя два дня из замка Аржиньи выехали два всадника. Шарль восседал на отменном скакуне и был облачен в облегченный вариант боевой экипировки. Он не любил вошедшие в моду солереты[26], поэтому отдал предпочтение мягким ботфортам. Оставил также в арсенальной комнате замка металлическую юбку, предохраняющую бедра от ударов меча, рассудив, что война с Англией, слава Богу, уже закончилась, на земле Иберии, по слухам, тоже все спокойно, а от возможного нападения разбойников вполне защитят кольчуга, бригантина[27], металлические наручи, барбют[28], верный «Каролинг», арбалет и пара кинжалов.

От взгляда графа не ускользнуло, что Валери Сконци по-прежнему отлично держится в седле, словно со дня их последней встречи не минуло целых пятнадцать лет.

Всадники направились к югу Франции: дорога в Иберию лежала через Лангедок, проходила мимо замка Бланшефор, а далее – через Пиренеи. Спустившись с отрогов перевала, они оказались в Арагонском королевстве, которым правил в ту пору Фернандо Арагонский.

Беспрепятственно достигнув Сарагосы, столицы королевства, путешественники остановились в таверне «Кабальеро». Хозяин питейного заведения, мужчина средних лет, с виду казался человеком немногословным, однако, обратив внимание, сколь долго и оживленно он беседует со Сконци, Шарль пришел к выводу, что внешность бывает обманчивой. «Наверняка является одним из осведомителей ордена иезуитов, а таверна – всего лишь удобное прикрытие», – догадался он.

По окончании разговора с престарелым иезуитом хозяин таверны подобострастно поклонился, после чего разместил гостей в самой лучшей комнате заведения.

После длительной и изнурительной дороги Шарль, наконец, прекрасно выспался: сновидения его на сей раз не беспокоили.

Пробудившийся вслед за ним Сконци прямо с утра объявил:

– Отправляемся в Таррагону[29].

Шарль не удержался от сарказма:

– Вам за истекшую ночь удалось напасть на след коварной графини?

– Возможно, – уклончиво ответил Сконци, не обращая внимания на его колкость.

Весь день путешественники скакали вдоль реки Эбро, неподалеку от устья которой и располагался город Таррагона. Поздно вечером они достигли селения Каспе, прилепившегося, словно ласточкино гнездо, к горам, возвышающимся над рекой. Неутомимая Эбро, чье течение в этом месте заметно ускорялось, щедро омывала их неприступные подножия своими прозрачными водами.

На подъезде к селению всадникам открылась живописная картина: один из водопадов гулко низвергал потоки воды со своих уступов, образуя внизу небольшое озерцо, вода из которого, совершая немыслимые зигзаги меж огромных валунов, тоже устремлялась в Эбро. Не сговариваясь, путники решили заночевать в Каспе.

– Прекрасное место! – с чувством произнес граф. Он спешился, с удовольствием испил холодной воды и освежил ею лицо, после чего лукаво добавил: – Если здешние крестьянки столь же хороши, как природа, я, пожалуй, не отказался бы от их любовных ласк.

– Вы неисправимы, граф! Мы преодолели более десяти лье, а вы совсем не испытываете усталости? Или, на худой конец, голода?

– Ничуть. Хотите верьте, хотите нет, но я себя действительно прекрасно чувствую! Более того, полон сил и, прошу прощения, желаний. Я только сейчас понял, чего мне не хватало все последние годы, проведенные около семейного очага.

– Чего же?

– Авантюр, приключений, тайн!

Сконци, понимающе улыбнувшись, тоже спешился.

– Пожалуй, тропинка, ведущая к селению, слишком крута: иначе как на муле или осле ее не одолеть. Так что предлагаю поберечь ноги наших лошадей.

Ведя скакунов под уздцы, иезуит и граф неспешно поднялись в селение. Около ближайшего крестьянского дома, сложенного из местного камня, играли ребятишки. Завидев незнакомых сеньоров, они тотчас исчезли.

– Чем могу служить благородным идальго? – раздался вдруг откуда-то из-за спины вопрос, прозвучавший на отчетливом арагонском диалекте.

Друзья оглянулись: перед ними стоял мужчина, одетый в длинную домотканую рубаху и такие же штаны.

Шарль прекрасно понял смысл вопроса: он неплохо владел испанским, на котором предпочитали общаться во Франции дворяне – выходцы из Арагонского и Наваррского королевств и герцогства Леон.

– Нам нужен ночлег и сытный ужин, – ответил граф по-испански.

Крестьянин низко поклонился:

– К сожалению, мой дом для вас слишком беден и тесен. Могу предложить лишь сеновал, а на ужин – овечий сыр, молоко да пресные лепешки.

Шарль взглянул на Сконци, тот утвердительно кивнул.

– Отлично, нас это вполне устроит.

Иезуит извлек из поясного кошеля медную монетку и протянул арагонцу. Тот с поклоном принял ее.

Сеновал оказался достаточно просторным, чем приятно удивил временных постояльцев. Шарль отстегнул меч, скинул амуницию и надоевшие ботфорты и с удовольствием растянулся на сухой душистой траве. Поблизости блеяли козы и овцы, но ни их голоса, ни доносящиеся из-за перегородки исходящие от животных запахи ничуть не мешали: ему подобные ночевки были не впервой. Шарль закрыл глаза и окунулся в череду воспоминаний о боевой молодости…

– Ужин для благородных сеньоров, – услышал он сквозь полудрему женский голос: жена крестьянина принесла еды.

Спутники сытно подкрепились и, накрывшись плащами, быстро заснули. Уже проваливаясь в царство Морфея, Шарль лениво пожалел, что ему так и не довелось предаться любовным утехам с какой-нибудь молоденькой крестьянкой.

На следующее утро Сконци и д’Аржиньи продолжили свой путь. Иезуит всю дорогу был немногословен, явно над чем-то усердно размышляя. Граф ему не докучал: он находил утешение в созерцании арагонских пейзажей. На берегах многочисленных озер, образованных каскадами водопадов, паслись пестрые стада коз, овец и коров; не обремененные домашними заботами крестьянские дети весело и шумно плескались в воде; загорелые рыбаки сосредоточенно удили рыбу.

К концу дня, когда солнце уже клонилось к закату, всадники достигли странного, одиноко стоящего посреди живописных просторов дома.

Каменное строение с множественными пристройками из прутьев, обмазанных для крепости глиной, на первый взгляд казалось необитаемым. Присмотревшись же, Шарль заметил во дворе двух мужчин в длинных домотканых одеждах, похожих на монашеские рясы, а чуть поодаль – деревянный крест, обозначавший, видимо, место для каждодневных молитв.

Всадники приблизились и спешились.

– Приветствуем вас, братья! – обратился к мужчинам Шарль. – Да поможет вам Господь в земных трудах ваших!

Монахи почтительно поклонились:

– Благодарим на добром слове, путник.

Шарлю показалось, что монахи несколько напряжены.

– Мы просим вашего дозволения, братья, остаться у вас на ночлег, – сказал Сконци, доставая из кошеля очередную монету.

Братья-монахи стушевались.

– Отдадите ее брату Хорхио, – сказал, наконец, один из них. – Следуйте за мной.

Граф и иезуит вошли внутрь монастыря и тотчас почувствовали приятную прохладу. Посреди единственного помещения (не считая хозяйственных пристроек) располагался очаг, огонь в котором едва теплился. Котелок, висевший на цепи, прикрепленной к потолочной балке, был пуст. Дым огибал его и разбегался тонкими струйками в разные стороны.

Подле очага на колченогом табурете сидел старец с длинной бородой, также облаченный в домотканую рясу.

– Путники… – сказал он, не оглядываясь. – Двое… Прибыли верхом… И куда следуете – в Тартосу, Ампосту или Сарагосу?[30]

Шарль и Сконци переглянулись.

– В Тартосу, – уверенно ответил Сконци.

– Я слышу в твоем голосе ложь… Ты – иезуит, не так ли?

Сконци удивленно вскинул брови:

– Почему вы так решили, святой отец?

– Иезуитов, доминиканцев и инквизиторов я чувствую за сто шагов. От них исходит запах крови невинных жертв.

Сконци растерялся. Пожалуй, впервые в жизни.

– А брат Хорхио – это вы, святой отец? – придав голосу максимум почтения и любезности, поинтересовался Шарль.

– Я… Вот уже десять лет. С тех пор, как покинул, Божьей милостью, мирскую суету…

– Нельзя ли нам получить у вас кров на одну ночь, отец Хорхио? – спросил граф.

– Можно, наемник. Оставайтесь, – бесстрастно ответил старец.

Шарля пронзила дрожь: «Откуда ему известно о моем прошлом?»

Брат Хорхио повернулся, наконец, к странникам и воззрился на них неподвижными, широко раскрытыми глазами. Монах был слеп.

Графа д’Аржиньи охватило оцепенение.

– В молодости, святой отец, я действительно служил наемником в Бургундии. Но как вы об этом догадались?

– Я слеп, а у слепых людей, как известно, обострены другие органы чувств…

– В том числе умение читать прошлое? – не удержался Сконци от сарказма.

Старец усмехнулся:

– Просто я знаю, что ты обманул меня, иезуит: ваш путь лежит не в Тартосу. Впрочем, это не имеет значения, – добавил он ровным тоном. – Ночью будет сильная гроза, так что вам и впрямь лучше остаться. Братья позаботятся о ваших лошадях.

– Спасибо, святой отец, – поклонился Шарль.

Иезуит промолчал.

Брат Хорхио пригласил гостей к вечерней трапезе, но та была столь бедна и скудна, что Шарль, с молчаливого согласия Сконци, извлек из седельной сумки провизию, закупленную по дороге у крестьян одного из селений. При виде щедрых ломтей соленого овечьего сыра монахи перекрестились и поблагодарили Всевышнего за нежданно ниспосланные дары.

После ужина гости расположились на свежей соломе в отведенном им углу и вскоре погрузились в сон.

Графу приснился брат Хорхио. Старец сидел на своем привычном месте возле очага и, незряче уставившись на Шарля, глубокомысленно изрекал:

– Ты найдешь то, что ищешь. Только, боюсь, тебя постигнет сильное разочарование…

…Утром Шарль и Сконци проснулись почти одновременно. Брат Хорхио сидел у очага, словно и не уходил.

Иезуит положил на монастырский стол медную монетку.

– Плата за ночлег? – глухо спросил старец.

– Да, брат Хорхио. Не откажите – примите в знак благодарности за приют…

– На сей раз в твоем голосе нет лжи, иезуит… Благослови вас Господь!.. Нелегкими будут ваши поиски, – вздохнул старец вслед покидающим стены монастыря путникам.

Глава 6

Таррагона, достаточно крупный портовый город, встретила путешественников суетливой толкотней узких улочек и колоритным разноязычием многочисленных обитателей. У Шарля буквально зарябило в глазах от мельтешащих непоседливых евреев, мускулистых магрибов[31], щеголеватых французов и рьяно жестикулирующих итальянцев. Торговые палатки ломились от диковинных товаров, а от количества пришвартованных в порту галер и бригантин просто захватывало дух.

Графа невольно охватил азарт покупателя. Спешившись и не обращая внимания на протесты Сконци, он начал отчаянно торговаться с темнокожим магрибом из-за нарядной туники, расшитой серебром: погода стояла жаркая, и Шарль давно уже изнемогал в боевом своем облачении. Когда ему, наконец, удалось выторговать тунику по сходной цене, он, чрезвычайно довольный собой, вновь присоединился к Сконци.

Граф д’Аржиньи совершенно не знал здешних мест, поэтому полностью доверился своему спутнику. Иезуит же следовал вперед уверенно, и вскоре друзья достигли небольшого дома, почти сплошь увитого виноградом.

– Здесь живет торговец Хосе Калидо, очень ценный и умелый в своем деле человек, – пояснил Сконци, спешиваясь.

Хосе Калидо оказался изысканно одетым высоким арагонцем средних лет. Его шею украшала золотая цепь с гагатовыми[32] вставками, что, согласно многолетней традиции, означало принадлежность к членам торговой гильдии Таррагоны. Лицо ловкого торговца выглядело, однако, непроницаемым: казалось, он никогда не улыбается и не способен выражать какие-либо эмоции.

Дон Калидо окинул гостей многозначительным взглядом, и Сконци поспешил представить спутника:

– Граф Шарль д’Аржиньи, мой друг. Я ему всецело доверяю.

Шарль поклонился.

– Дон Хосе Калидо, занимаюсь торговлей, – коротко представился графу новый знакомый. – Я ждал вас, дон Сконци, – повернулся он к иезуиту. – Сейчас распоряжусь приготовить ванну с дороги… Желаете обсудить дела немедля или после отдыха?

Шарль умоляюще взглянул на Сконци: лично он мечтал поскорее принять ванну и облачиться в новую тунику.

Сконци же, напротив, явно сгорал от нетерпения переговорить с доном Калидо, однако, вняв красноречивым мольбам графа, солидно произнес:

– После отдыха, Хосе. Пожалуй, мне тоже пора принять ванну и переодеться.

– Простите, дон Калидо, – обратился Шарль к хозяину дома, – а не найдется ли у вас для меня обуви полегче? – Он жестом указал на свои ботфорты.

– Разумеется. Я прикажу принести вам туфли. Это более подходящая обувь для наших жарких краев.

Освежившись в настоянной на пальмарозе ванной и переодевшись, друзья прошли в небольшую залу и расположились в креслах напротив дона Калидо. Тот, с их молчаливого согласия, с тем же бесстрастным выражением лица приступил к обещанному рассказу.

– Я знал, дон Сконци, что в Сарагосе вам непременно передадут, с каким нетерпением я ожидаю вас, – начал он издалека. – Дело в том, что примерно месяц назад, в середине весны, в наших краях случилось странное происшествие. Мои знакомые контрабандисты – мне ведь по роду деятельности приходится общаться не только с благородными идальго, но, увы, и с ними – подобрали на одном из Питиузских островов, неподалеку от острова Форментера, некую женщину. По благородной белоснежной коже и шелковой сорочке, ибо дама была без платья, контрабандисты догадались о принадлежности ее к знатному роду. Поначалу они решили, что женщине удалось спастись с потерпевшего крушение корабля, однако последние несколько недель море было на редкость спокойно. Да и по пути им не встретились на волнах ни бочки, ни снасти, ни другие свидетельства крушения. Главарь контрабандистов знал, что на острове Форментера расположен тщательно охраняемый замок, принадлежащий, по слухам, влиятельному кастильскому гранду, и он задумался: а не беглянка ли перед ним из этого замка? Женщина отвечать на его вопросы отказывалась, и тогда он пообещал сбросить ее в море. Та, не на шутку перепугавшись, призналась в итоге, что действительно в течение долгого времени жила в замке на острове Форментера. Более того, поведала контрабандистам и всю предысторию своего нынешнего незавидного положения. Как выяснилось, много лет назад ее, обвинив в колдовстве, схватили во Франции инквизиторы. А когда вместе с пособником, молодым графом, перевозили в закрытой карете в Лион, к месту аутодафе, на карету напали неизвестные. Стражников и графа убили, а женщину похитили и тайно переправили на остров Форментера.

Чем дольше рассказывал дон Калидо эту необычную историю, тем большее волнение охватывало Валери Сконци. Поэтому, не дослушав окончания повествования, он перебил хозяина решительным возгласом:

– Я хочу видеть сию беглянку!

Шарль мысленно согласился с иезуитом: таинственная женщина его тоже заинтриговала.

– По просьбе друзей-контрабандистов я предоставил даме надежное убежище на окраине города, – сообщил дон Калидо. – Поскольку, по словам беглянки, в замке Форментера происходило что-то ужасное, я вынужден был действовать крайне осмотрительно.

– Едемте! Немедленно! – возбужденно воскликнул Сконци.

…Торговец проводил гостей в небольшой полуразрушенный (дабы не привлекать излишнего внимания) дом, где укрывал незнакомку. На пороге их встретил здоровенный мордастый детина лет двадцати в облачении простого рыбака.

«Контрабандист, не иначе! – подумал Шарль. – Слишком уж похож на разбойника с большой дороги…»

Дон Калидо успокаивающе кивнул «рыбаку»:

– Гости желают видеть нашу пленницу. Надеюсь, с ней все в порядке?

Тот осклабился, обнажив хищные, как у акулы, зубы:

Конец ознакомительного фрагмента.