Глава девятая
Дедал стоял на отстроенном заново причале Доброй Надежды, на западе великого Острова, пока трапециевидная корма громадного «Пасифика» не превратилась в еле различимую точку на горизонте, а затем и вовсе пропала в мареве колеблющегося воздуха. Задача ясна – что ж, за дело! Впереди – месяц кропотливого планирования и опытов, а у Монетида и Стерона – месяц, чтобы стены доков и стапели выросли из ничего на безлесном седьмом острове Плеяд.
Так оно и произошло.
Из-за новизны проекта была задумана даже не простая верфь, а целый судостроительный завод, что будет изготавливать всё – от дверных ручек до виброустановок.
Сначала выросло за две ночи серое здание святая святых завода – корпусообрабатывающий цех, куда вошли плаз и участки разметки деталей корпуса. Здесь листовое железо будет резаться на нужные выкройки, здесь будет построен стальной хребет монстра – корабля. Дедал уже видел здесь, словно наяву, отделы для резки металла молнией, прессы для изгиба деталей, строгальные станки для кромок…
Чуть позже, через два дня, начал подниматься остов сборочно-сварочного и стапельного цехов – здесь будут соединять молнией целые блоки корабля, монтировать устройства, проводить проверку работы с молнией, а потом, в один прекрасный момент, спустят его со стапелей на воду.
Но на воде, по замыслу «мудрейшей троицы» (Стерона, Дедала и Монетида), корабль будет лишь столько времени, сколько потребуют испытания. Далее Ковчег, как корабль стали называть по аналогии с классом семь, будет поставлен на специальные стапеля уже в центре Великого Острова, и к главному входу будет подведена укрепленная железная аппарель. Если земля снова вздыбится и море снова будет тысячетонным тараном штурмовать Оз, у большой части населения будет возможность добраться до спасительной аппарели и войти на борт. А там… Там вода сама найдет корабль.
Мечты Дедала быстро превращались в реальность – уже через два месяца серые угловатые мастодонты зданий возвышались над равнинами Седьмого острова, где ранее лишь сухопутные птицы капланы прятали свои гнезда в логах да дикие симпатяги джеговы стояли на лапках, морща носики.
В то время, как в большом цехе собирали первые громадные блоки, вокруг росли, как грибы после дождя, и маленькие подсобки: слесарный и такелажный цеха, малярный и отделочный, литейное и кузнечное отделения, маленькие на фоне помещения с плазом, но огромные на фоне маленьких временных домиков строителей. Отсюда будут выходить литые детали, поковки, кронштейны, валы, клюзы…
Дедал предложил не завозить с острова деревянные изделия – обшивку стен, мебель, – а устроить изготовление прямо на Седьмом острове. Так и сделали – поставили лесопилку, кармагоновый лес для которой набирали на близком Шестом острове, а потом и плотницкий, столярный цеха, склад пиломатериалов.
И судно росло, медленно обрастая плотью, жилами, обретая очертания обтекаемой железной капли, внушая почтительный трепет взирающим на него снизу атлантам.
Внутри установили отсеки для двенадцати вибродвигателей на новшестве – паровых двигателях. Несколько клапанных устройств бережно забирали воду из океана, направляли в котел, где она испарялась под воздействием той же пойманной молнии, и крутила виброустройства, плавниками двигающие корабль. Молниевые диски, однако, так и крутили на цепниках атлеты – на закрытом корабле нельзя было сжигать кислород древесным топливом.
Дедал закисал весь день в своей лаборатории, сгорбившись за планшетом и пытаясь найти оптимальные формы для трубопроводов, лееров, балясин на трапах, запирающих устройств и многих других жизненно и не жизненно необходимых мелочей, а вечером, не доверяя посланцам, садился на цепник сам и ехал к парому на Седьмой, чтобы доставить чертежи в цеха.
Обходил цеха, наблюдая за работой, и наслаждался въедающимся запахом разгоряченного железа в жестяном цеху и пропитанным древесной пылью и казеином воздухом столярки.
Затем пытливым и придирчивым взглядом оглядывал плаз и по привычке ковырял белые линии на матово-черной краске пола. Заходил в сборочный цех и наблюдал, как бригады управлялись с монтажом устройств. Те уже привычными движениями и со сноровкой управлялись с живой молнией, и работа шла столь же споро, сколь и аккуратно – швы были ровными и плотными, и сколько Дедал не лазил с лупой около этих борозд на стыках листов – нет, щелей не было.
Когда прошло два месяца и судно приобрело свой ожидаемый странный вид – капля металла, исполосованная царапинами и немного сплюснутая с верхов – Дедал приказал строить стапели конструкции предложенной Стероном. В связи с тем, что корабль предстояло поднять вскоре после спуска, нужен был механизм, позволяющий поднять судно из воды на уровень земли и перенести на носитель, что доставит Ковчег в центр острова.
Предыдущие корабли строились на помосте, затем, зажатые с обоих бортов стенами дока, соскальзывали по наклонной плоскости и плюхались в океан. Стерон же предложил вырыть в прибрежном грунте, состоящем в основном из осадочного песчаника и глины, большой прямоугольный котлован, тремя сторонами которого была бы земля, а четвертой – само море. Таким образом, получался искусственный залив с резкими прямыми границами, где вода уходила около отвесных стен прямо вниз на глубину около сотни локтей – максимум, что смогли сделать знаменитые ныряльщики из деревушки Калипта, славившиеся своим ремеслом вот уже пятьдесят лет.
С двух сторон залива планировалось построить гигантские стапельные сооружения – машины наподобие тех, что снимали и поднимали повозки атлантов на широкое ребро Оз. Когда судно будет построено, чудо-машина с силой в несколько сотен быков отбуксирует ковчег на стапеля, там корабль надежно укрепят на тысячах тросов, по отдельности не более опасных для него, чем паутинки, а вместе – надежно поддержащих в висячем положении сколь угодно долго.
По команде систему тросов и блоков приведет в движение сонм быков, корабль дернется и тихо опустится в воду. Семьдесят локтей – рассчитанная Стероном и Дедалом глубина погружения. Корабль будет выведен в море и пройдет множество испытаний на прочность удара о скалы, скорость движения, непотопляемость, будет проверена работа всех судовых механизмов от работы вибродвигателей до надежности штормовых креплений полок. Затем, три дня или неделю спустя, когда команда поднатореет в общем деле и будет работать слаженно, корабль будет направлен в свой родительский залив, чтобы быть поднятым на стапеля, погруженным на ту же плоскую многоколесную повозку, и отбыть на место хранения – поле кукурузы близ деревушки Агоры, геометрическому центру острова.
Интересы Дедала, впрочем, затрагивали лишь десятую часть помещений корабля – его техническое сердце. Машинное отделение и смазанные вибродвигатели, исправные газопроводы, компасы и барометры, такелажные крепления и блоки, крепость клепаного и молниевого соединений – все это и многое другое оснащение магнитом притягивало ищущий огрехи взгляд Дедала, но совершенно не интересовало Монетида.
Монетида, как главного архитектора острова, привлекало то, ради чего, собственно, и собралась вся честная компания на Седьмом острове – выживание атлантского рода. Девять десятых площади ковчега занимали жилые помещения.
Весь корабль был разделен на мелкие отсеки-купе, в каждом из которых было четыре спальных места. Маленький откидывающийся к стене стол, несколько шкафов для скарба переселенцев, маленькое помещение санузла. Всего – семьдесят квадратных локтей на четверых или, если повезет, на троих.
Размеры каюты, собственно, были не следствием злобных замыслов архитектора, потирающего руками в предчувствии адских мук грешных атлантов, а только лишь размерами корабля. Сам ковчег являл собой приплюснутую каплю, длина которой была около восьми тысяч локтей – немыслимая доселе длина, которая стала возможной лишь для железного корабля. Высота ковчега составляла несколько более двух тысяч локтей, и ширина – нескольким более трех тысяч.
Если учесть, что на момент последней переписи населения, бывшей около двух лет назад, на Атлантиде насчитывалось около 230 тысяч человек населения, а прирост населения являл собою постоянно взмывающую вверх кривую, Монетиду было бы крайне неудобно видеть, что на построенный корабль не вместились пара десятков тысяч селян с дальних концов острова. Поэтому Монетид предпочел максимальную тесноту – он не мог вынести картинки орущих женщин и детей, тела которых разъедает горящая вонючая лава из самой преисподней.
Несколько несложных расчетов – и триста тысяч посадочных мест с легкостью определило размер каюты. Кроме того, каюты знати и царской семьи были в несколько раз больше кают для простых тружеников, но таких кают было немного – порядка тридцати.
Также на корабле было несколько столовых, прачечных, небольшие гимнастические залы со снарядами, бани и другая инфраструктура, которая занимала определенное место.
Описание нерадостной жизни морских скитальцев было бы неполным, если бы не средство от травм и смертей, связанных с бурными вулканическими волнами, что стихия не смогла бы утаить при землетрясении. В каждом купе на свободной стене были укреплены устройства, похожие на кандалы. На человека приходилось пара таких угрожающе поблескивающих кандалов на уровне рук, пара – на уровне щиколоток, и одна большая чаша для головы.
По расчетам Дедала, если волна даже несильно ударит корабль, то пленники кают, сбитые с ног, испытают настолько сильный удар о противоположную стену, что бренное тело не выживет после такой перегрузки и погибнет в ту же секунду, раздавленное или разломленное пополам.
Поэтому при инструктажах безопасности строго предписывалось: при землетрясении, когда глашатаями будет подана команда ринуться на корабль во имя спасения, каждый достигший каюты первым делом засовывает вещи в шкафы на замки, а во вторых, бежит к кандалам. Кандалы имели скрытую пружину, что защелкивала замок накрепко при прижатии щиколотки или запястью к небольшой пластинке внутри обода. Человек подходил к стене, прислонялся к ней спиной, слышал несколько щелчков – и был добровольно распят на стене, откуда его не отбросил бы никакой шторм. Радость для измочаленного болтанкой морского волка была в том, что освободиться, выпасть на пол и блаженно выпить корианнового лекарства против морской болезни можно было, протянув палец и дернув за небольшой крючок.
Ковчег предусматривал несколько открытых палуб, узенькими ободками опоясывающих массивный корпус, но выход на них был замурован до лучших времен – перспектива удовольствия мечтательно посмотреть на голубую морскую даль с полутора тысяч локтей высоты отступала перед неумолимой реальностью цунами, где волны предполагались величиной в корабль.
Подготовку экстренной эвакуации населения взял на себя сам Тритон, заявившийся нежданно на тихую посиделку «мудрейшей троицы» вместе с Колоском. По разгладившимся морщинам и внимательному и спокойному взгляду твердого властителя было видно, что Тритон смог принять факт изменений, происходящих в государстве, и готов с энтузиазмом включиться в работу. Тритона с поклоном посадили на почетное место – вырезанный из цельного куска дуба стул Дедала, и посвятили во все планы.
Тритон выслушал и удовлетворенно хлопнул в ладоши.
– Молодцы! Не знал я, что за моей спиной такая работа идет! Какая помощь от меня требуется?
– Деньги и рабочую силу выделять, – улыбнулся Колосок отцу, – это только ты волен делать.
– Это само собой. Я тебе разве отказывал? Сейчас казна на четверть опустошена, ты знаешь? Лучше скажите мне – как вы во время землетрясения, когда люди и с земли встать побоятся, хотите их на корабль собрать?
Ответом было молчание, что подтвердило полномочия Тритона в этой области. Тритон же был в своей стихии. Сразу по возвращении во дворец он собрал глашатаев и разослал по острову оповестить всех до последнего граждан: если видите красные сигнальные ракеты, взмывающие в воздух – со всех ног на корабль.
Параллельно, собрав с завода весь запас химического зелья, ожидавшего импорта в шесть стран мира, он послал курьеров с поручением рассеять среди глав общин острова в течение трех дней пачки с красными ракетами. Курьеры получали, кроме пачки красных ракет, ответственный приказ: а) Как увидишь при землетрясении красную ракету – пали вверх другую красную ракету, и б) Как выпалишь вверх другую красную ракету – бери семью в охапку и бегом на корабль. Получив подробный пересказ приказа и определив правильное понимание, курьеры возвращались к царю.
Получалась несколько дурацкая ситуация – при каждом землетрясении красные ракеты взмывали бы в воздух, селяне, ремесленники и сам царь сломя голову мчались бы, перепрыгивая трещины и рискуя свалиться вниз головой в их жадные пасти, работы бы останавливались, а в итоге бы оказывалось, что страшное землетрясение обрушило на пол три чашки и напугало двух ксиланов. Иностранные послы слали бы с гонцами на родину секретные рапорты о помешательстве атлантов и возможной экспансии на Великий Остров, а селяне кляли бы втихую царские приказы и разлагали атлантское общество изнутри.
Четыре мудреца сидели и думали, что противопоставить столь дорогой для царя безопасности подданных, – и не придумали. Решили оставить все как есть: джегова – ракета – бегство – отбой. Тритон провел одну учебную тревогу, чтобы жители острова освоились с дорогами, скарбом и застежками кандалов, и оставил эту идею – тренировки при реальной тряске окажутся куда более результативными, особенно потому, что каждая из них вполне может оказаться последней.
Между тем, корабль был еще не полностью достроен, работы по плану должны были завершиться через месяц. Происходил монтаж приборов на мостике, чье лобовое стекло толщиною чуть ли не с локоть было единственным на всем корабле – Дедал не разрешил ослаблять каленое железо более хрупким материалом. Теперь, когда блоки ковчега были сварены в единое целое, по каютам ходили садовники и сажали на потолковые карнизы, предусмотрительно спроектированные Дедалом, светящуюся плесень, завезенную с восточной земли. Питалась она мухами, поэтому на корабль закинули мешок мух, наловленных детьми в обмен на леденцы. Мухи будут питаться как и питались – отходами пищи и человеческого тела, поэтому на пищу мухам не завезли ничего. «Что мне, еще и мух кормить?» – постучав половником по голове, выразил свое возмущение главный повар Изумрудного дворца, по совместительству назначенный главным поваром ковчега, но Дедал его успокоил – твари будут автономны.
Плесенью обшивали карнизы в коридорах, населили ею столовые и царские каюты, и в итоге, когда человек входил с аппарели через главный вход на ковчег, он оказывался окружен вездесущим мистическим холодным светом, неярко идущим словно бы из ниоткуда.
Последние штрихи – указатели на стенах, гардины в царских каютах, последние запасы воды, – и корабль, чудо из чудес, был готов. Тритон приказал не устраивать никаких торжеств по этому поводу, так же как и траура: назначение корабля символизировало как смерть Родины в волнах, так и спасение и продолжение атлантского рода, и кто предпочтет одно или второе – предсказать трудно. Народные волнения – это не то, что нужно в это суматошное время правителю государства, чуть не погибшего в один момент.
Одним осенним утром корабль совершенно буднично подняли на стапелях, подвезли под него телегу с четырехстами колесами и привезли всеми ксиланьими и бычьими силами под стапеля рукотворного прямоугольного залива.
Строители перенесли несколько сотен железных тросов, свисающих со стапелей, под днище ковчега. Быки на стапелях вздрогнули под ударом кнута, длинные мотки тросов поползли по жухлой сентябрьской траве, постепенно натягиваясь. Корабль пока еще стоял неподвижно, его днище частью своей было плоским.
Тросы натянулись струнами, быки остановились, но, взревев от ударов сотен кнутов, дернулись снова. Корабль дернулся, правым боком, потом левым, приподнялся над платформой на двадцать локтей. Платформа начала выползать из-под необозримой туши, и тут…
В воздухе раздался тонкий и короткий тенькающий звук, потом еще один, еще один…
Взглянувшие вверх увидели, что тросы толщиной с палец начали лопаться как волоски в руках атлета, а громадные туши стапелей, выдирая глубоко и намертво зацементированные в землю лапы, начали медленно склоняться к кораблю.
Серая громада длиной в восемь тысяч локтей медленно опустилась обратно на запоздавшую повозку, без видимого усилия проломила сотни кармагоновых бревен, от которых молниями-дротиками во все стороны полетела щепа, и грузно плюхнулась в воду, создав такую волну, что смела все постройки на обоих берегах как опавшую листву и прокатилась губительным цунами на две тысячи локтей внутрь острова.
Остатки телеги рухнули вместе с кораблем в залив, а сверху, накрыв его и подытожив ужасающую статистику катастрофы, на корабль рухнули стапеля.
Полминуты не было слышно ни единого звука, кроме продолжающей выплескиваться толчками воды. «Вот и первое испытание», – потрясенно подумал Дедал, насквозь мокрый. Ему несказанно повезло – он наблюдал за съемом со стапелей в отдалении, желая охватить всю картину, и волна на исходе сил ударила его, шокированного, по ногам, проволокла сотню локтей по вырываемой с корнем траве и оставила, распластанного, отекать на липкой зелено-коричневой грязи.
Первым приказом было оказать помощь раненым и сложить тела погибших в стороне. Сорок рабочих, их семьи будут убиты горем. Скольких же смертей потребует сама Жизнь? Будет ли лекарством то, что осязаемо и грубо отнимает жизни сорока и дает призрачную возможность выжить целому народу?
На суше начало восстанавливаться подобие разумной деятельности по наведению порядка, и Дедал обратил свой взгляд на Ковчег. Стапеля сползли с него, скользнули в воду и торчали теперь из залива неуместными болотными корягами. С кораблем было на первый взгляд все хорошо – он крепко стоял на воде не погружаясь, у правого бока не выходил пузырями воздух – пробоины не было. Левого бока было не видно. С кораблем порядок, но как его команда? Живы ли после падения? Как с ними связаться?
Словно в ответ на Дедаловы мысли, из одного бокового люка выбрался еле видимый человечек, и, стоя на балкончике, стал забавно, как насекомое, подпрыгивать и показывать какие-то знаки руками. Дедал смотрел, напрягаясь и щуря глаза, пытаясь расшифровать тайные послания, но тщетно – ни звуки, ни жесты были неразличимы с такого расстояния.
Чья-то рука легла на плечо. Дедал обернулся и увидел Стерона, такого же мокрого, который тоже решил присутствовать на спуске в качестве стороннего наблюдателя. Стерон протягивал Дедалу бинокль.
Дедал схватил его, направил бинокль на темно-серое тело ковчега, просканировал его изрезанный шрамами соединений бок, наткнулся на отчаянно жестикулирующую фигурку в сером рабочем комбинезоне и с биноклем на груди – и облегченно и немного истерично выдохнул всё накопившееся напряжение. Человек, один из рабочих, улыбался и обоими руками показывал разжатые пятерни – знак, что все в порядке. Дедал помахал рукой в ответ и сел прямо там, где стоял.
Конец ознакомительного фрагмента.