Глава седьмая
Маленький Семигон с круглыми от восторга глазами, взъерошенными волосами и грязными ногами в кожаных сандалиях бежал, уже почти задохнувшись от усталости, к себе домой. Деревенька Ока уже выглянула из-за пригорка, крайние островерхие дома с круглыми оконцами манили теплом очагов и мамиными жареными корбачками, и желудок Семигона вдруг вспомнил, что не получал пищи, не считая нескольких ягод малины, с самого обеда.
Семигончик перешел на шаг, постукивая корявой палкой в руке по стволам прилежащих к лесной тропе деревьев. Вот он сейчас расскажет! Семигон смелый, он один побежал на берег океана, перескочил через метровую трещину в земле (мама никогда не узнает), и посмотрел на огромный-огромный дом на острове, который взрослые называли таинственным именем «док».
Мама, однако, не пустила сына на темнеющую уже улицу, к приятелям, да Семигон особо и не возражал – после ужина, пыщущего жаром и запитого большой чашкой ксиланиевого молока, глаза начинали слипаться, а тощее поджарое тело отяжелело. Мама подготовила мальчику последнюю экзекуцию – мытье ног, на которую пришлось безропотно идти, а потом наполовину донесла его, уже почти спящего, до постели.
Но зато, когда начало светать, отзвенел колокол и первые пастухи ушли с тучей коров на пастбища, Семигон был уже на ногах, быстро схватил со стола, пока не увидела мать, оставшийся корбачок, и был таков!
Приятели, семеро мальчиков такого же возраста, что и сам Семигон, уже собрались на чердаке полуразрушенного землетрясением сарая и с отчаянными визгами прыгали с трехметрового чердака в лежащую на земляном полу копну душистого золотого сена.
Семигон, быстро работая тощими ногами, взлетел по лестнице наверх и выкрикнул кодовую фразу:
– А что я видел!
Семь горящих любопытных пар глаз уставились на него.
– Я вчера бегал к доку! – многозначительно сказал он и продолжил, несмотря на скептические, но тихие «Да ладно» и «Все ты врешь!» – Да, бегал! Он большой, как… небо!
– Да все ты врешь! – хохотнул Живер, усевшись на край и болтая ногами. – Небо бесконечное!
– Да сам ты врешь! – обиделся теперь Семигон. – Вот смотри!
Он показал на красную вспухшую царапину, идущую от колена вниз.
– Вот, поцарапался об камень, когда через трещину прыгал!
Доказательство, с точки зрения обоих, было безукоризненное, и разговор потек дальше.
– А корабль видел? – спросил Есик, самый маленький из всех – ему было только четыре года.
– Нет. Он внутри, – с компетентным видом ответил Семигон.
– А мне папа рассказывал, что корабль такой, что в него все люди поместиться могут.
– А мне мальчик Сегори из Ласло, ему десять лет, сказал, что корабль железный.
Ответом тому был хохот.
– Ты что, Рок, объелся корианной с островов капи? Да ты молот отцовский брось в воду и плыви на нем!
Ребята захохотали, а Рок насупился и зло кинул в Живера клок сена.
– Он лучше знает! Его отец работает в доке!
Да, Сегори из Ласло, чей отец тесно сотрудничал с отцом маленького Рока, не соврал. Его отец, кузнец с жилистыми руками и лысой головой, единственный в Ласло умелец по дверным петлям и ключам, а также с помощью прокатного стана выдавливающий тонкие гремящие листы, был прикомандирован на один из островов Плеяд, где выросло несколько зданий верфи, похожей на которую свет еще не видывал.
Двенадцать миллионов квадратных локтей, почти вся площадь острова Седьмого, была застроена в два месяца.
Сначала верфь рождалась в головах мудрых Дедала и Стерона, инженерные знания которых в сплаве с ребяческой фантазией Колоска начали приобретать определенные формулировки.
Сначала возник вопрос о том, как переправлять людей – морем или воздухом. Дедал отверг воздух – технологическая мысль в его неуклюжих коробках-опылителях полей не была развита настолько, чтобы спасти десятки тысяч человек. Колосок вспомнил, что взвиться в воздух можно и с помощью большого мешка с горячим воздухом. Дедал призадумался, но Стерон его опередил, попросив представить, как тот будет подниматься в воздух, когда раскаленная красная магма из недр земли будет пронизывать воздух до высоты в тысячу локтей. Проект закончился, не успев начаться.
И тогда свой взгляд обратили к вестнику смерти – морю. Наверное, стоило рассмотреть его и раньше, но страх столь недавно взбунтовавшейся пенной воды был еще силен, и внимание старалось обходить эту заряженную болью потерь область по далеким тайным тропам…
Обходили эту тему и еще по одной причине – каждый из существующих и возникающих в сознании Дедала и Стерона атлантских кораблей, даже класс 7 или 8, если бы их и было много, подобная стихия разнесла бы в щепы…
В те дни не решили ничего, а потом были дни хорсидов – международных ксиланных состязаний, традиционно проходивших в Атлантиде даже после того, как трещина пролегла посреди тела острова. Сильнейшие жокеи Атлантиды и окружных племен, которые имели возможность отправить своих представителей на скачки, могли показать свои силы в верховой езде, скачках, ксиланной охоте на Втором острове Плеяд, гонках на колесницах и даже вольтижировке. На последних хорсидах, кстати, в гонках на колесницах победил Тор при немалой помощи Колоска, что изобрел оригинальный способ изготовления этих военно-прогулочных повозок. Но речь не об этом.
Что Стерона, что Дедала было не оторвать от трибун ксиланиума даже под страхом обвала навесов, и лишь Колосок, испытывая отсутствие интереса в отношении ксиланов, не появлялся там ни под каким предлогом. Что позволило счастливому случаю направить мечты и намерения принца в нужную сторону.
В дни хорсидов протекало и другое празднование, что атланты начинали уж и забывать за ржанием пенногубых ксиланов – дни купели. Новорожденных в эти теплые дни знакомили с отцом-океаном, окунали в небольшие волны, давали напутствие и благословление от самого Тритона (небольшие таблички со стандартным текстом рассылались правительством поименно каждому младенцу, родившемуся с момента прошлой купели). А потом, в сумерках, когда опущение в воду было совершено, в легкие железные миски ставили парафиновую свечу, зажигали ее и отправляли в спокойную воду от берега, как знак внимания и признательности океану за долгую и честную службу людям Великого Острова.
Колосок стоял, смотрел на маленькие трепещущие огоньки во тьме, и вдруг его осенило. Металл! Его не сломают такие штормы!
На следующее утро он спросил у Дедала, как всегда склеивающего казеином в своей лаборатории небольшие модели атлантских кораблей, почему никому не пришла в голову сделать корабль из металла.
Дедал махнул рукой.
– Приходила, принц. Как минимум, мне – лет пятнадцать назад. Но тут надо либо вылить корпус из огромной формы, сооружение которой мне представляется маловозможным, либо соединять выкройки металлических кусков корпуса меж собой. Но не было найдено такого крепления, чтобы корабль не развалился на эти самые куски при какой-никакой буре. Вот дерево – да. Это проще.
И только Колосок в унынии собрался выйти из мастерской на свежий, не пропахший клеем воздух, как Дедал сказал отвлеченно, словно пробовал на вкус странные слова, говоримые им же самим:
– Хотя приручили же мы молнию недавно…
Колосок остановился и повернулся.
Они сели, Дедал отложил в сторону модель Корсара «Неустрашимый», оригинал которого собственноручно разбил на тех же Плеядах несколько лет назад, и стали объединять две области, которые ранее никак не вязались друг с другом.
Как и в любой части мира, грозы с громом и молниями нередко посещали голубое полотно небес над Атлантидой. Выбивали искры из упряжи, раскалывали деревья, но в остальном служили потехой деревенским ребятишкам, выбегавшим под проливной дождь и весело сжимающимся в комочек во время жестяных ударов грома. Дедал, который в свои пять десятков не потерял живость ума и любил по-научному поозорничать, заразился идеей вобрать невероятный потенциал молнии в крепкое вместилище, дабы использовать по своему усмотрению и во благо Атлантиды.
Что только не делал – поднимался на баллоне с горячим воздухом в грозовые тучи, стрелял по облакам из пушки, носился под дождем с десятилоктевой веткой кармагона, надеясь поймать ею «серебряное копье».
То, чем через пару лет все закончилось, – Дедал разобрался маленько в том, что происходит, и создал чудо-машину.
Два грубых каменных диска с радиусом в десять локтей и отверстием посредине были насажены на каменную же ось. Двое – два человека или же два быка – должны были взяться за ручки на ребре верхнего диска и вращать его на оси. Камни были непросты – на трущихся сторонах были заметны металлические пластины, вживленные в тело диска. Два кабеля тянулись откуда-то из-под дисков к противоположным сторонам литейной ванны, в которой обыкновенно варили стекло. Сейчас в ней была шихта.
На показательных испытаниях Тритон увидел, как после долгого верчения диска у него самого уже закружилась голова, а в ванне начала поблескивать стеклянная масса. Результат был налицо, Дедал прямо лучился довольством, и Тритон подошел поздравить его с новыми открытиями.
– Я надеюсь, мой дорогой Дедал, ты сможешь найти и другие достойные применения этим стихиям. Но почему бы нам не продолжать варить стекло, нагревая массу с помощью газа – разве это не более рациональная трата ресурса человеческих сил?
Тут Дедал вынужден был признаться, что царь прав. Сооружение получилось громоздким и малоэффективным. Дедал оправдался недостатком времени на опыты и обещанием найти прирученной молнии лучшее применение, Тритон довольно огладил бороду, ушел, и обещание на целые месяцы так и зависло в воздухе. Пока Колосок не упомянул про крепление стальных листов.
На следующий день Дедал с подручными соорудил на солнечной лесной полянке близ Спелки более эргономичное устройство – верхний диск был соединен трансмиссией с цепником, что позволило вращать колесо одному человеку, севшему в седло и накручивающему педали.
Два молниевода Дедал закреплять не стал.
– Держи их поодаль друг от друга, – дал он гибкие металлические провода Колоску, – да не забудь надеть толстые перчатки, чтобы молния не прошла через тебя. Когда я начну крутить педали, постепенно приближай концы проводов друг к другу, пока между ними не проскочит голубая искра. Нам нужно, чтобы тонкая молния протекала через небольшое пространство между концами проводов постоянно. Да, одень изумрудные очки – глазам больно будет, молния все-таки.
Дедал вскочил на цепник, диск завертелся, а Колосок в холщовых крестьянских прихватках начал боязливо, немного трясущимися руками, сближать провода. Ничего не происходило. Колосок уже почти свел провода вместе, зазор остался не больше пальца, и только хотел попросить Дедала крутить сильней, как голубая молния с треском промелькнула между концами проводов – и пропала, оставив лишь слепящий неподвижный отпечаток на сетчатке.
– Работает!!! – в восторге заорал Колосок, не отрывая глаз от проводов, и новая вспышка, треснув разрядом, осветила ставшую вдруг черно-белой поляну.
Дедал, бросив короткий взгляд на Колоска, отдуваясь, продолжал наяривать, и, наконец, Колосок нашел требуемую величину зазора – около половины пальца. Теперь голубовато-искристая змейка юрко вибрировала от одного конца провода к другому, заставляя воздух пахнуть странным свежим запахом, какой бывает после грозы.
Дедал прекратил крутить педали и упал грудью на держатель для рук. Колосок подбежал к нему и осторожно помог слезть с цепника.
– Нет уж… Уф-ф.. – никак не мог отдышаться Дедал. – Пусть уж… кто-нибудь другой здесь выматывается… Молодежь…
Он сел на приветливую мягкую травку и припал торсом к ее прохладной зелени.
Колосок вытащил с поясной кобуры химическую ракету и, вытащив чеку, запустил нереально синий огонь вверх, на высоту сотни локтей. Через пять минут вестник из соседней деревни был тут как тут. Колосок попросил позвать крепкого, выносливого мужчину на часовую работу, пообещав хорошо заплатить, и курьер вызвался сделать ее сам. Колосок критически оглядел паренька, отметил сильные икры загорелых ног, и разрешил сесть на цепник.
– Нам теперь надо испытать на металле. Медь не подойдет – очень мягка. Железо?
– Дедал, ты главный в технических вопросах. Я не дока.
– Значит, железо. Попробуем на этом, – он подбросил в руке плоский, но крепкий кусок железного прута, похожий на деталь цепниковой рессоры, – снял с цепника. Ему не требуется, колес нет. Сначала пережжем прут, посмотрим, хватит ли мощности.
По знаку Дедала вестник начал крутить педали во всю мощь своих поджарых ног, и потрескивающая голубая струйка снова беспокойно потекла от одного конца к другому. Дедал снял с пояса еще одну пару перчаток, взял прут за один конец и вытянул подальше от себя – защищался от искр.
Колосок подвел два конца провода под прут и осторожно приблизил. Струйка молнии потекла, пытаясь обойти прут, на котором сразу закипела и пошла черными волдырями краска, но Колосок все же увидел полуприкрытыми глазами, что прут стал немного краснеть.
Еще несколько секунд – и змейка смогла пройти через край прута, выжегши в нем рваную некрасивую дыру. Еще секунд тридцать – и кусок прута, не удерживаемый Дедалом, обвис под собственной тяжестью, секунду висел на полужидкой перемычке, как на карамели, и упал на землю.
Колосок отдернул один провод от другого, чтобы молния пропала, и дал знак вестнику прекратить. Немного отдышался – на зеленых очках и рукавах кафтана дымились маленькие капли остывающего металла.
Дедал бросил прут и расслабленно утер лоб волосатой рукой.
– Фу… Сломать – сломали. Уже неплохо, уже есть о чем задуматься. Теперь на примере прута придумаем, как его соединить обратно.
Еще с полчаса жужжал диск изрядно подуставшего курьера из Спелки, а Колосок и Дедал пытались укротить молнией неподатливый металл. Испробовали состыковать два куска и прижечь – не получилось, стык хоть и держался, но в нем зияли дыры, и Колосок легко обломал его, ударив о выступающий из земли округлый бок камня.
Попытались еще так и сяк, склеивали жаром его и впритык, и внаслой. По пути родилось еще одно замечательное технологическое новшество – дабы остудить металл, Дедал просто приподнял тунику и помочился на лежащий на почерневшей траве прут.
Наконец, тому же Дедалу пришла в голову светлая идея – подложить под стык дополнительный кусок металла, чтобы при слипании не образовывались пустоты. Отожгли сбоку тонкую полоску, подошли к камню, Делал прижал концами двух кусков прута частицу металла, а колосок начал медленно водить змейкой по стыку.
И чудо – после остужения, теперь уже Колоском, восстановленного прута, соединение представляло неразрывный металл, несколько неаккуратный, но сейчас это не имело значения. Колосок бил и бил прутом по камню, звуки металла отдавались далеко за лес, но прут оставался нерушим, не погнулся даже.
Колосок с Дедалом легли на травку, и устало смежили глаза. Начало нового корабля, вздымавшего в их мечтах гордые, полные ветра паруса, было положено здесь.
Отступление седьмое – 2490 лет до рождества Христова
Абунасер, жрец Южного царства при фараоне Джосере Третьем, не любил эти игры. Ладно бы выставлял себя солнцем или сыном его при простом народе, что возится в грязных каналах Нила, так ведь нет. Забыл, что поставил его на престол и укрепил власть сам Абунасер.
Нет, власть сосредоточена в хороших руках – тут разговора нет. Но зачем фараону потребовалось прыгать два дня назад выше своей головы? Простая человеческая спесь и гордыня, даром что сын Солнца.
А все объяснялось просто – после очередного разбойного набега в Куш фараону показали какого-то местного болтуна-царька. Показали-то в качестве шута – тот был волосатый, грязный, и не останавливаясь гнал какую-то историю про происхождение своего народа от жителей небесного острова Аталана, где жили титаны ростом в три дерева, криком разрушавшие горы.
Более того – чужак дерзнул помыслить и высказать, что и народ Джосера, и сам фараон в том числе, ведет род свой от тех же давно померших островитян. И остался жив.
Нет бы Джосеру, верховному жрецу и правителю, мудро повесить мерзавца на ближайшем дереве! Наоборот, фараон одел, побрил и накормил чужака и начал с ним спорить, кто из них имеет более древнее происхождение. Все знают – фараон сын Солнца. Какое ему дело до каких-то там аталанских титанов, детей грязи? Но – нет.
И вот, темные духи вселились в его голову, и вчера Джосер дал Абунасеру святую миссию – найти сведения об этих аталанах, кто такие и почему дерзнули из рода своего нечистого производить самого фараона. Бред.
Но делать нечего – власть фараона неограниченна, ярость его палит огнем.
Абунасер вышел из своей кельи, каменного мешка, которая полагалась жрецу прямо здесь, в царском городе, близ главного храма Пта. Восходящее солнце заставило немного прикрыть глаза. Там, вдали, виднелись белые стены и одиноко и криво торчащие из земли палки, означающие границы дренажных протоков. Над великим Нилом поднималась колышущаяся пелена начинающего нагреваться воздуха. Несколько справа – творение разума Пиопи Первого, пирамидальная ступенчатая усыпальница, куда и лежал путь старого мудрого Абунасера.
Ох, не все, не все знает фараон! Молод он и горяч, нельзя таким давать полную силу в руки. Пусть играет званием верховного жреца, отправляет службы для черни и рабов, светит им своим отраженным солнечным светом. Хотя куда он там светит… Рабы смотрят только в пыль каменоломен, проклиная солнце и бичи надсмотрщиков его приземленного сына.
Абунасер вошел в тень пирамиды Пиопи, и сквознячок пробежал по его спине. Стоящий на входе стражник поклонился.
– Тень Пиопи жаждет моего присутствия, – сказал Абунасер склонившемуся, взял со специальной стойки чадящий факел и вошел в узкий черный проход. Из главного зала с вырезанной на известняке историей героической жизни Пиопи (далеко не столь героической, как прекрасно знал Абунасер) он прошел в правый коридор, остановился, оглянулся в обе стороны, нет ли соглядатая, и едва заметно тронул один из ничем не выделяющихся в пляшущих бликах огня выступ на стене. Шагнул – и пропал.
Длинная винтовая лестница вниз – и Абунасер очутился в длинном обширном зале. Свет факела не смог достигнуть его конца, но Абунасер отработанным движением опустил его к полу – и огонь вдруг метнулся вдаль с обоих сторон зала по его обочине. Черная кровь земли ритмично задышала, и ее дыхание, черное и густое, потянулось в невидимые вентиляционные щели вверху.
Зал не имел украшений. Не для того был построен, не для мирской пустой славы и описания ратных подвигов. И не для тех людей, которым нужно поклонение черни. Только три жреца, Абунасер, Литий и Семиранаку, знали о существовании тайной комнаты, и фараон Джосер тоже будет им, если дорастет до почтенного мудрого возраста.
Абунасер стоял и смотрел на таблички, сложенные штабелями на стеллажах. Ох уж этот старый Протид! Нет, все же благом было бы, если бы Джосер не слушал его, а прибил тут же на месте. Ведет он происхождение от Аталанов! Да кто его не ведет оттуда! Вбивали ему в голову солнечное происхождение, вбивали – плохо вбили. С другой стороны…
Абунасер улыбнулся и взял со стеллажа одну из табличек наугад, но даже не посмотрел на нее. Хороший парень растет, со своей головой на плечах! Но не пришло еще его время, не пришло.
Здесь, в этом темном помещении, озаряемом тонкой полоской огня, была вся история, которую могли собрать по миру мудрецы Нанпу. Два тысячелетия назад, когда Нанпу подвергалась нападениям одичавших горских племен, миссии мира были отправлены во все стороны света, чтобы обнаружить цивилизацию, что могла бы принять на себя честь сохранения допотопной истории.
Из всех миссий возвратились половина, и те не сообщили никаких утешительных новостей – каменные орудия, спутанные бороды и алчные зубы, впивающиеся в сырое мясо. Лишь в Египте, где миссию встретили хотя бы настороженным взглядом, а не невидимой стрелой из засады, как в горных Керкезе или Лигурии в свое время, было какое-то подобие морального кодекса и орудий труда. Первичный жрец, Парфеник, что был до принятия сана распорядителем на строящихся ирригационных каналах, принял их. Тело его лежит сейчас, нетленное, в небольшой пирамиде на востоке Мемфиса. Вожди тогда еще враждовали понемногу, хотя время общего осушения болот уже наступило. Нельзя было вождю доверить запечатленное в глине время.
Парфеник, строитель и воин, создал эту пирамиду первого фараона Пиопи, создал тайную комнату в ней, и стал Первичным жрецом истины, зачинателем тайного Ордена Таблиц. Ордена, члены которого не только держали плотную завесу тайны над хрупкой глиняной памятью, но и заучивали речитативом наизусть все таблички – с первой по последнюю, чтобы наверняка сохранить историю мира. Для кого?
Абунасер часто задумывался над этим вопросом, но понимал – время ответа не наступило. Яснее дня было лишь одно – этим, копающимся в земле, захватывающим чужое имущество, нежащимся в бальзамах людям такая истина не нужна. И поэтому Орден Таблиц будет продолжать существовать.
Абунасер вышел из тайной комнаты, прошел знакомыми переходами к большому саркофагу, окруженному фигурами поменьше, где свет вставленных в стены факелов поддерживался круглосуточно, и опустился на колени перед мумией Пиопи.
– Ну что, древний царь, – сказал он тихо, глядя на песчинки раскрошившейся грани постамента, – лежишь. Лежи… Нечего жить в эти времена, здесь смута да сполохи пламени… Когда-нибудь все вспомнят, кто есть аталаны и как они пришли в эту землю. Спи, аталан Пиопи. Настанет время – и другое тело будет ждать тебя, и родится оно на земле, которую будет не узнать, и новые зори будут вставать над колыбелью, но не изменится одно – не пропадет род аталанов с Великого Острова, поскольку лишь Страна Снов выдержала удары моря. Неоткуда больше тебе вести род свой, кроме как от Аталаниды, ушедшей во мрак времен…
И когда наступит мир, и дети будут спать спокойно, когда глухой рокот барабанов войны утихнет вдали – тогда выходи, просыпайся, и покажи миру, какова возрожденная сила великого народа…
А сейчас – никто не получит истину, потому что отдать ее – значит предать разграблению неугодное и вывернуть наизнанку, извратить так, чтобы текло к рукам золото, золото. Кровавое золото.
Потому, фараон, миссия твоя выполнена. Узнай же, что сказано – великий Ра, огненный и лучезарный, поднимается на барке с восходом, плывет по небосводу и опускается на закате в «царство мертвых». А ты, фараон, – воплощение Ра на земле, сестра твоя уничтожила полмира, а ты спас человечество от разорения и достоин править вечно.
Но истина будет протекать в поры этой страны невидимыми игривыми струйками… Это самая большая шутка Парфеника! Парфеник – великий труженик и шутник!
Абунасер встал с колен, хлопнул от радости, вспомнив, как он облапошил всех. Он их облапошил!
Великая Оз, погибшая, но вечно воскресающая! Ты дева и мать, но сердце твоё – сердце воина. Будь же скрыта, словно мумия тонким полотном, мужским именем, переделанным лишь толику. Теперь ты не Оз, а Озирис… Настанет время – и ты воскреснешь, освободившись от бренных лент, пропитанных камедью, и снова настанет Золотой Век великанов, людей из металла и великого бога Нептуна, повелителя глубин…
Так написано – Абунасер знает каждую литеру на таблицах. А значит – так будет, Озирис.
Абунасер вышел на свежий воздух, оставил факел в углублении и направил стопы к царскому дому, Мемфису. Сегодня солнечно, но долго еще тьма будет продолжать жить в сердцах тех, кто не помнит родимого дома.