Часть четвертая
Три недели спустя
Решение
Каждый поступок, который вы совершаете на протяжении всей своей жизни, начиная с самого дня рождения, был совершен лишь потому, что вы чего-то хотели.
Глава 7
Гаага, Голландия
Три недели спустя
Ожидая Тарика перед Дворцом мира, София медленно поворачивалась по кругу, предвидя, что в любой момент ее может застать вспышка болезненных воспоминаний, которая поразит ее подобно молнии. Восстанавливаясь в клинике после произошедших событий, София наслушалась рассказов о том, что посттравматический синдром может проявиться в самый неожиданный момент. Но ничего не происходило, даже когда она подумала об Андрэ, который, спотыкаясь и истекая кровью, брел к ней по снегу. София ощутила, как ее переполняет горе, но ничего похожего на панику или помутнение рассудка она за собой не заметила. Небо, по которому проплывали низкие тучи, сохраняло привычную серую окраску. Неоготические стены дворца, на которых время и неблагоприятная экология оставили свой отпечаток, выглядели точно так же, как и всегда, красивыми и холодно-непроницаемыми.
За последние несколько недель она оказывалась здесь уже не в первый раз. Доктора привозили ее ко дворцу намеренно, так как хотели убедиться, что это место не вызовет у нее какой-либо отрицательной реакции. Но женщина не испытывала ничего, кроме привычного, до костей пронизывающего холода зимнего дня.
На мониторе ее персонального компьютера отображалось сообщение от Макса, которое он прислал ей раньше: «Сегодня папа повез нас кататься на лыжах на гору Сэддл. Как бы мне хотелось, чтобы ты была с нами. Целую». София бросила взгляд на часы, всегда настроенные на часовой пояс, в котором жили ее дети, и решила, что для звонка в Штаты еще слишком рано. Она позвонит детям после того, как состоится назначенная на сегодня встреча, для того чтобы поделиться планами.
Мгновение спустя к женщине присоединился Тарик. Полы его пальто от «Бербери» развевались по ветру, что придавало ему особый шарм. Как и София, Тарик постоянно находился под присмотром агентов службы безопасности, чье присутствие воспринималось как данность.
– Ты выглядишь на удивление спокойной, – заметил он.
Вместе они отправились на заседание палаты Верховного суда. Прищурившись, София воззрилась на Тарика:
– Почему ты сказал «на удивление спокойной»? Почему не просто «спокойной»?
– Никто не стал бы тебя винить, если бы ты заявила, что ноги твоей больше не будет в этом месте. После того, что тебе пришлось пережить…
– Клянусь тебе, что если еще хоть раз услышу эту фразу… А что насчет тебя? Ты тоже испытал весь этот кошмар.
Тарик лишь рукой махнул:
– В моей жизни случались вещи и пострашнее разбитого в кровь носа. Кроме того, я и в самом деле предпочитаю переживать критические моменты, будучи в бессознательном состоянии. – Они вошли в украшенный колоннами зал. Тарик притормозил и коснулся руки Софии. – Как бы мне хотелось, чтобы тебя пощадили так же, как меня.
Со времени инцидента минуло три недели. Да, именно под таким названием события, имевшие место на Богоявление, стали известны широкой общественности – инцидент. Ах, тот самый инцидент. Инцидент на Богоявление, как окрестили его иностранные издания. Газета «Лондон таймс» назвала случившееся резней на Богоявление. Но ни один термин не в состоянии был выразить весь тот ужас и беспомощность, которые овладели Софией вечером 6 января и ставшие впоследствии словом-заклинанием – инцидент.
В ту ночь ей удалось избежать смерти. Она вымокла до нитки, но ничего не почувствовала. Как позже сказали ей доктора, в притуплении чувствительности свою роль сыграла гипотермия. Тело онемело, чтобы защитить себя в неблагоприятных условиях. В некотором роде то же можно было сказать и о сознании Софии. Воспоминания ее о случившемся были фрагментарны. Иногда по ночам ей снились необычайно реалистичные кошмары, в которых она снова как наяву переживала падение фургона в воды канала. Когда он ударялся о поверхность воды, раздавался оглушительный грохот. София тогда прикусила язык, а голова ее от толчка откинулась назад. Раздавались почти животные крики и завывания. Вода поглотила сначала переднюю часть машины, потом заднюю, отчего женщина была вжата в сиденье – ее похитители не потрудились даже пристегнуть ее ремнем безопасности.
Как позднее выяснила следственная бригада, выбраться из фургона Софии удалось через разбитое окно, и царапины на ее руках и ногах служили тому подтверждением. Она выжила благодаря тому, что была искусной пловчихой и просто любимицей судьбы. Женщина отрывочно вспоминала свой путь на свободу – как она плыла в холодной как лед воде, направляясь к тусклым вспышкам света вверху, отчаянно работая руками и ногами, чтобы не попасть в воронку, созданную идущей на дно машиной. В рот и нос ей забивалась вода с примесью бензина, душившая ее, но все же ей удалось выплыть на поверхность и ухватиться за железное кольцо, вмонтированное в каменную стену канала.
Снова пробел в памяти. Каким-то образом София сумела выбраться на мостовую под завывание сирен и стрекотание лопастей вертолета, разрезающих воздух. Повсюду были кареты скорой помощи, но ее никто не замечал, будто она стала невидимой. Возможно, так на самом деле и случилось. София решила тогда, что умерла, раз никто не видит ее, бродящую среди машин службы безопасности и скорой помощи. Большим преимуществом работы в подобной организации является строжайший контроль за информацией. Очень мало людей знало, что Софию захватили в заложники, и еще меньше могли предположить, что ей удастся сбежать. И уж конечно никто и не подозревал, что именно по ее вине фургон упал с моста. Никто, кроме террористов, которых живыми извлекли из вод гавани. Они-то уж точно не станут распространяться на эту тему.
Во избежание репрессий имя Софии не упоминалось в прессе.
– Меня и пощадили, – отозвалась женщина, чувствуя в собственном голосе нотки гнева. – Я же все еще здесь, разве не так?
– Прости меня, – ответил Тарик. – В самом деле, Цветочек, я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
Решительные действия, предпринятые Софией в фургоне, привели к счастливой развязке инцидента. Трое террористов утонули, трое других выжили и теперь находились в клинике под неусыпной охраной.
Глядя на Софию, люди дивились тому, что ей удалось выбраться невредимой. Она не проявляла никаких внешних признаков выпавших на ее долю испытаний, об этом говорили лишь царапины на ее теле.
Медики из больницы «Броново» предупредили ее о возможном посттравматическом стрессе, хотя результаты тестов обнадеживали – психика Софии не претерпела изменений. Женщина не считала себя пострадавшей от произошедшего. Пострадавшими были Андрэ, ее водитель, агенты службы безопасности, которых застрелили, и даже террористы в фургоне. Фату потеряла ребенка и перенесла три операции, а Брукс Фордам все еще находился в состоянии комы. София же, промокшая до нитки, еще легко отделалась. Она всегда была борцом. Вскоре она обнаружила, что не знает саму себя. Она была готова заставить всех вокруг поверить, что в ней ничего не изменилось, но не готова была никому открыть свои чувства. Женщина как будто плыла по течению. Окружающие не понимали ее.
Сразу после случившегося она позвонила своим детям на Санта-Крус и родителям в Сиэтл, опасаясь, что новости уже каким-то образом просочились в канадскую и американскую прессу. Как оказалось, опасения ее были напрасны. Семье она сообщила, что во Дворце мира случилась «внештатная ситуация», но с ней все хорошо и она вне опасности. Из инцидента не делали секрета, но София не хотела заставлять близких волноваться. Разговаривая с ними по телефону, она держала себя в руках и не плакала. Она как будто покинула свое тело и наблюдала за собой со стороны.
Как она сказала двум работавшим с ней психиатрам, «если бы я придавала случившемуся слишком большое значение, в моей жизни не осталось бы места для того, что действительно важно». Во время долгих часов интенсивной терапии женщина глубоко прочувствовала смысл этой фразы.
О произошедшем с ней она не говорила ни с медиками, ни с психологами, которые работали с ней впоследствии. Доктор Маартен попытался убедить ее, что детальный рассказ о случившемся поможет ей преодолеть терзающих ее демонов.
– Как вы не понимаете, – возражала София, – нет никаких демонов. Они сбежали прочь, когда мне удалось выжить.
– Вы уверены? – Доктор явно считал, что она либо лжет, либо обманывает саму себя.
– Разумеется, уверена. Я досконально изучила список посттравматических симптомов, который вы мне дали. У меня нет ни одного из них. И в будущем они вряд ли появятся.
София искоса посмотрела на Тарика. Оба они отлично понимали, что должно произойти сегодня во Дворце мира. Софии сделали предложение, о котором многие юристы могут лишь мечтать, и сегодня она должна дать ответ.
Женщина уже привыкла к постоянному присутствию телохранителей как необходимой меры предосторожности. Но ситуация казалась ей сюрреалистичной. Хочет ли она всю оставшуюся жизнь провести вот так, в окружении вооруженных незнакомцев, призванных обеспечить ее безопасность?
– Вперед, – чуть слышно произнес Тарик.
– Вперед, навстречу волшебнику, – ответила она.
Двойные двери главного офиса Верховного суда раскрылись, пропуская их внутрь. На мгновение София поддалась панике, но не из-за инцидента, а чего-то находящегося на гораздо более глубинном уровне. Господин Виллем Де Грот восседал за резным готическим столом, стоящим у витражных окон. Свет падал на него сзади, предавая ему внушительный, таинственный и устрашающий вид. Самый настоящий волшебник.
В действительности Де Грот очень походил на отца Софии, но, в отличие от грозного Рэгнара Линдстрома, совладельца конторы в Сиэтле, судья Де Грот держал в своем офисе множество семейных фотографий, на которых он был изображен со своими детьми и внуками в разные периоды их жизни. Среди толстых фолиантов по юриспруденции эти фотографии смотрелись довольно нелепо. В данный момент Де Грот вел себя очень по-деловому. Он хотел видеть Софию борющейся и побеждающей, хотел стать свидетелем ее величия так, как он сам его понимал.
София и Тарик замерли возле его стола. Секретари Де Грота незаметно сидели в стороне, беззвучно нажимая клавиши своих мобильных устройств.
– Спасибо за то, что навещали меня, – произнесла София, – и за то, что сделали мне такое щедрое предложение.
– Мы не привыкли разбрасываться предложениями, подобными этому, – ответил Виллем Де Грот. – Место в Постоянной палате третейского суда не является наградой за ваши действия. Это признание вашего потенциала как юриста. – Он сцепил пальцы рук. – Эта вакансия подвернулась очень удачно, и я счастлив предложить ее вам.
София воспринимала его слова с некоторой долей скепсиса, но тем не менее вежливо кивнула. Подобное предложение являлось высшим призом. Будучи юристом Постоянной палаты третейского суда, она может надеяться в будущем стать судьей Международного суда ООН, а это, как известно, венец карьеры в сфере международного права, сравнимый с золотой медалью на Олимпийских играх. София завоюет не только всеобщее признание, но и, возможно, место в истории и приобретет огромное международное влияние.
Женщине показалось, что она слышит победный гимн. Она достигла вершины своей карьеры, о которой раньше не могла даже мечтать. Получив место в Постоянной палате третейского суда, она сможет изменить мир, помочь целым народам. Ее политика и решения войдут в историю.
София ощущала присутствие Тарика рядом, который, казалось, даже стал выше ростом от гордости за нее. Они оба понимали, что повышение предназначено не для одной Софии, но и для всей ее команды, так как они работают в связке. Это назначение изменит жизни многих людей. Теперь Де Грот разговаривал с Тариком, объясняя ему его обязанности заместителя.
От радости София готова была воспарить в небеса, как искры костра. Но в следующий момент на нее обрушился холодный ушат воспоминаний. Ее взяли в заложники. Она видела, как убивают людей, стоящих всего лишь в нескольких дюймах от нее. Она видела, как девочка истекает кровью. Сама София стала причиной смерти нескольких человек.
Такова была реальность. Долгое время она работала с командой специалистов, чья задача заключалась в исцелении ее духа, хотя она клялась и божилась, что дух ее в исцелении не нуждается. Но врачи были непреклонны. Каждый день они внушали ей, что, хотя изменить произошедшее София не в силах, она может прожить свою жизнь, посвятив ее какой-то цели, не вопреки тому, что случилось, но в какой-то степени благодаря этому.
– Благодарю вас, – сказала она Де Гроту, – я очень польщена. – Сделав глубокий вдох и распрямив плечи, женщина в упор посмотрела на собеседника. – Но я не могу.
В тишине офиса слова ее прозвучали особенно оглушительно, эхом отражаясь от стен. Я не могу.
Отец давным-давно приказал дочери исключить эту фразу из ее личного словаря, оставив лишь антонимичное «Я могу».
«Я могу привлечь к ответственности погрязшего в коррупции диктатора (но только в случае, если для этого перееду жить за океан и стану работать по восемнадцать часов в сутки, забыв о собственных детях)».
«Я могу вырваться из лап террористов (но только в случае, если для этого совершу нечто, что будет преследовать меня потом до конца моих дней)».
«Я могу стать самым молодым юристом в истории Постоянной палаты третейского суда (но только в случае, если я сию секунду превращусь в робота)».
Ее родителям никогда не понять, что на любое «Я могу», провозглашающее ее непобедимость, всегда найдется невидимая, но очень весомая жертва.
София вела себя предельно спокойно и собранно.
– Я много думала об этом, – сказала она и повторила фразу об отказе: – Я отказываюсь от должности. – Стоящий рядом с ней Тарик резко вдохнул, но женщина намеренно не стала на него смотреть, зная, что он, напротив, взирает на нее с таким изумлением, будто у нее внезапно выросла вторая голова.
Прежняя София мертвой хваткой вцепилась бы в предоставленный ей шанс. Новая София, та, что сумела выжить, будучи захваченной в заложники, знала, что этот престижный и выпадающий единственный раз в жизни шанс не для нее.
София очень сильно изменилась после курса интенсивной терапии и бесед с психологами. Возможно, выпавшие на ее долю испытания для того и были ей посланы, чтобы она смогла вернуться к обычной человеческой жизни. Инцидент и его негативные последствия показали женщине, что жизнь, проведенная вдали от семьи, лишена смысла.
Судья Де Грот был стар и невозмутим. В отличие от Тарика, он сохранил хладнокровие после того, как София объяснила ему причины отказа.
– Если вы откажетесь от этой возможности, она не станет ждать, когда вы одумаетесь. Я не могу придержать место за вами.
– Я понимаю это, ваша честь, – ответила женщина.
– Ваши дети – это дети, они никуда не денутся, а вот должность ускользнет от вас. Уверен, что семья одобрит ваше решение остаться здесь на службе мирового правосудия.
В самом деле? – засомневалась София. А давала ли она когда-либо своим близким право выбора?
– Уверена, что это так, но я возвращаюсь обратно в США, – заявила она. Вот так. Произнесенная вслух, эта фраза прозвучала просто и недвусмысленно. София обязана вернуться к своим детям.
Она бросила на Тарика взгляд украдкой. Вид у него был такой, будто он вот-вот взорвется. Но София решила не дать отговорить себя от решения, принятого в тот момент, когда фургон упал в воду. Она пообещала себе тогда, что если выживет, то вернется к Максу и Дэзи. То был очень напряженный момент. Команда психотерапевтов советовала ей сосредоточиться на том, что происходит в настоящем, чтобы избежать посттравматического синдрома. Работа специалистов состояла в том, чтобы помочь пациентке вернуться к привычной жизни, но этого не произошло.
София в упор воззрилась на человека, который на протяжении последних лет являлся ее наставником.
– Произошедшее во Дворце мира изменило мою систему ценностей, – пояснила она. – Я думала, что имею четкие целевые установки в жизни, но та ночь заставила меня их переосмыслить. – Взгляд ее переместился на фотографии детей и внуков Де Грота. – Стыдно признаться, но, лишь находясь на волосок от гибели, я осознала, что в моей жизни имеет первостепенное значение. И это, несмотря на все мое уважение, не выполнение некоей международной миссии. И не престиж. И даже не спасение людей от жестокости. Все вышеперечисленное всего лишь работа, где мне вполне могут найти замену. А вот в семье меня некем заменить. В последнее время я очень редко видела своих детей, и теперь мне многое придется наверстывать. Я намерена начать прямо сейчас.
Тарик осыпал Софию упреками.
– Ты совсем выжила из ума, – заявил он, наблюдая за тем, как она бегает по квартире, собирая вещи и упаковывая чемоданы. – Именно так, напрочь лишилась рассудка. Заклинаю тебя, София, не отказывайся от подобной возможности.
– Я передаю ее тебе. Это место предложат тебе, и ты проявишь себя с лучшей стороны.
– Но этот приз по праву принадлежит тебе, – не сдавался он. – А дети твои выросли и научились обходиться без мамы, которая ждала бы их дома целыми днями. – Тарик взмахнул рукой, пресекая возражения София, прежде чем она смогла открыть рот. – Я говорю об очевидных вещах, Цветочек. Макс почти взрослый, а у Дэзи уже собственный ребенок.
– Именно сейчас я нужна им более чем когда бы то ни было, – стояла на своем София. – Их взросление означает, что времени у меня остается все меньше. А ведь еще есть Чарли. Малыш, Тарик. Представления не имею, о чем я только думала, не поддержав дочь в этот непростой период ее жизни.
– Ты же присутствовала на родах. С Дэзи все будет хорошо, я уверен. Она истинная дочь своей матери. Ты и сама была молодой матерью и прекрасно справилась.
Ничего подобного София не делала, но никто, кроме нее самой, об этом не знал. Она получила образование, потом стала строить карьеру, не осознавая, что такая жизнь очень поверхностна, не замечая богатого мира возможностей, скрывающегося в глубине, до тех пор, пока почти не лишилась всего.
Женщина наклеила ярлычок на пластиковую коробку. Ее личные вещи заняли на удивление мало места. Квартира, в которой она жила, была полностью меблирована, поэтому все имущество Софии составляли ее одежда, несколько книг да фотографии детей в рамках. Осматриваясь вокруг, она внезапно почувствовала, как уверенность покидает ее. Это был иной страх, нежели тот, что она испытала, оказавшись взятой в заложники. Что, если у нее ничего не получится? Что, если уже слишком поздно?
Сняв с полки снимок, женщина принялась вглядываться в лица детей.
– Когда мы с Грегом развелись, я умоляла Макса и Дэзи жить со мной, – сказала она. – Как жаль, что это не сработало.
– Они не стали даже пытаться, – напомнил Тарик.
София вспомнила две ужасные недели, когда ее дети жили вместе с ней в квартире многоэтажного дома, выходящего окнами на типично голландскую равнину. Дождь в ту пору лил не переставая, а солнце, казалось, навсегда исчезло с небосвода.
– Не вижу причин оттягивать неизбежное, – сказала она. – И также не желаю больше жертвовать ни секундой счастья своих детей ради карьеры. Тогда они предпочли жить с отцом, и я вполне их понимаю. Сам посуди: они выбирали между мной, стремящейся работать в суде в чужой стране, и Грегом, который изображал из себя Энди-из-Мейберри.
– Энди кого?
– Этот человек является признанной иконой телевизионного шоу, такой классический отец-одиночка, живущий в маленьком американском городке, в котором, кажется, навеки поселилась осень: листва осыпается с деревьев, но никогда не идет дождь. Он часто ходит с сыном на рыбалку и ведет приторно-идиллический образ жизни. Неудивительно, что Макс и Дэзи захотели остаться жить с отцом.
София тщательно и аккуратно сложила свитер.
– А чего хотела ты сама? – осторожно поинтересовался Тарик.
– Сразу после развода я пребывала в таком смятении, что сама не знала, чего хочу. Ты же помнишь, как мне было тогда плохо. Развод заставил меня поставить под сомнение всю мою жизнь, включая и материнские обязанности. Как тебе известно, у меня не было примера для подражания. Только сейчас я наконец осознала, чего хочу и к чему стремлюсь. Я решила подарить себе второй шанс и надеюсь, что использую его с большей пользой, чем первый.
Женщина сложила и запаковала еще три свитера. Там, куда она направляется, они ей понадобятся.
– Но почему Авалон? Почему этот глухой отдаленный городок?
– Потому что там живут мои дети. А еще мне нужно смириться с мыслью, что мой бывший муж счастлив со своей новой женой, которая является полной моей противоположностью.
Тарик пожал плечами:
– Да, это бывает.
– Ты очень меня поддержал.
– Тебе не требуется моя поддержка. Ты вознамерилась принести себя в жертву и заниматься самобичеванием до тех пор, пока не умрешь, истекая кровью. Между прочим, могу назвать тебе имена нескольких людей, которые с удовольствием заплатили бы, чтобы посмотреть на это зрелище.
– Какой же ты несносный! – Женщина закончила упаковывать одежду. – Тебе предложат работу твоей мечты, потому что я уезжаю, – увещевала она.
– Я бы предпочел, чтобы ты осталась, – ответил Тарик, раскрывая объятия.
– Нет, ты вовсе не несносный, – заявила София, обнимая его. – Ты самый лучший. А еще ты единственный человек, по которому я буду очень скучать.
– Знаю.
Женщина прижалась щекой к мягкому кашемировому свитеру Тарика.
– Мне страшно, – прошептала она, представляя, что ждет ее в Авалоне – воспоминания о неудавшемся браке с Грегом и плохом выполнении материнских обязанностей.
– Я тебя не виню, Цветочек. – Он успокаивающе погладил ее по волосам. – Я бы тоже испытывал ужас перед маленьким американским городом с его клетчатыми рубашками, грузовиками с открытым кузовом и огромными покрышками.
София отстранилась и мягко похлопала Тарика по плечу:
– Ну перестань. Не все так плохо.
Про себя же она подумала, что ситуация, в которой она оказалась, далеко не радужная. Она долгое время жила только в крупных городах – Сиэтле, Бостоне, Токио, Нью-Йорке, Гааге – и представления не имела, как будет чувствовать себя в небольшом местечке вроде Авалона. Но она просто обязана воссоединиться со своей семьей. София чувствовала себя так, будто должна выполнить важную миссию, как в суде. Ей необходимо вернуть то, чем она пожертвовала ради карьеры, и найти новую цель в жизни.
– Я пока не говорила детям о своих планах. Лишь то, что со мной все в порядке и что я скоро буду дома. Они пока не знают, что я намерена остаться.
– Ты сошла с ума, точно тебе говорю. – Тарик решил поучаствовать в сборах и принялся складывать брюки Софии и укладывать их в огромную сумку от «Луи Витона».
– Если я сообщу детям о своем намерении остаться, они наверняка решат, что что-то случилось.
– И будут правы – их мать лишилась рассудка.
– Нет, послушай меня, я все решила. У моих друзей из Нью-Йорка – Уилсонов – есть летний домик на озере. Они пользуются им только летом, поэтому предложили мне пожить там зимой, так что без крыши над головой я не останусь.
– В Мейберри.
– В Авалоне. Впрочем, ты прав, разница невелика.
– И… что ты собираешься там делать? Ты хочешь воссоединиться с детьми, это я могу понять. Но как же работа?
София положила свои со вкусом подобранные драгоценности в маленький мешочек и спрятала его в боковой карман чемодана. При виде украшений ей вспомнился разговор с Бруксом Фордамом, когда она заявила, что отказывается иметь вещи, при создании которых применялся принудительный труд.
– Я не знаю, – ответила женщина. – Со мной такого прежде не случалось.
– Так зачем тебе сейчас все это понадобилось? – без тени иронии поинтересовался Тарик.
– Именно потому, что раньше не было, – пояснила она. – Я никогда не чувствовала своей принадлежности к какому-либо сообществу, и, думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы начать. Видишь ли, в глубине робота-юриста, в которого я превратилась, все еще бьется человеческое сердце.
Они с Тариком переместились в крошечный отгороженный уголок гостиной, служивший Софии кабинетом. Здесь также не было ее личных вещей, за исключением портативного компьютера и пробковой доски, к которой были приколоты несколько снимков.
– Моя галерея злодеев, – пояснила София. – Теперь она достанется тебе.
На протяжении последних двух лет лица военных диктаторов вдохновляли ее на работу. Она хотела привлечь всех их к ответу в Международном суде. Люди, чьи фотографии красовались на ее доске, являли собой все худшее, что только может быть в человеке: они призывали детей на военную службу, насиловали их, превращали свободных граждан в рабов. София по очереди, будто исполняя некий ритуал, откалывала снимки с доски и вручала Тарику.
– Ну вот и все, – провозгласила женщина, упаковывая компьютер в чехол. – Тебя ждут великие дела.
– А вот ты убегаешь от этих великих дел.
Она отрицательно покачала головой:
– Я уже убежала от брака и семьи. Брак уже не спасти, а вот семья по-прежнему нуждается во мне.
По крайней мере, она очень на это надеялась. Дети, без сомнения, научились обходиться без нее. Возможно, истина состояла в том, что это она в них нуждалась.
– Никогда не видел тебя убегающей от чего-либо, – произнес Тарик. – Это так на тебя не похоже.
– О, напротив. Когда разговор заходит о моей работе, например случаях геноцида, ты абсолютно прав. Я веду дело, вцепляясь в него, как собака в кость. Так было со времен средней школы. Но в личной жизни я поступаю с точностью до наоборот, вот в чем беда. Но от себя не убежишь. Мне потребовалось двадцать лет и несколько часов, проведенных в обществе террористов, чтобы это понять.
Закончив упаковывать вещи, женщина сделала глубокий вдох и осмотрелась вокруг. Квартира выглядела такой же безликой и унифицированной, как гостиничный номер.
София уезжала, чтобы воссоединиться со своей семьей. Было настоящим безумием возвращаться в город, где родились и выросли многие поколения семейства Беллами и где сейчас ее бывший муж проживал со своей новой женой. Однако в Авалоне жили и ее дети, которым она намеревалась стать настоящей матерью. София всем сердцем надеялась, что еще не слишком поздно.