Глава 2
Тристанна вскрикнула бы «Огонь!», если бы смогла, но вместо этого ответила на поцелуй, ес ли можно было так назвать влажное столкновение ртов. Ее охватила тревога, желудок сжался, и вся она вспыхнула. Она и представить не могла, каково это – целовать такого мужчину: он весь был первобытная мощь, он брал, требовал, овладевал.
Никос наклонил голову, пробуя ее губы на вкус, касаясь языком ее языка, заставляя ее содрогаться от желания. Тепло его руки, по-хозяйски лежавшей на ее талии, проникало под ткань платья. Она чувствовала вкус дорогого ликера и соли на его губах. Тристанна вцепилась в его рубашку, но не смогла оттолкнуть его.
Прошло несколько миллионов лет, прежде чем он наконец поднял голову; его темные глаза пылали страстью, от которой у нее ослабели колени. Она с трудом подавила желание прижать руку к губам: было такое ощущение, что они ей больше не принадлежали, словно он поставил на ней свое клеймо, и где-то глубоко внутри она почувствовала странное счастье. Дурочка! Она знала с самого начала, что нельзя играть с этим мужчиной, поняла, что ей не справиться с ним, как только их взгляды встретились и первая волна дрожи прошла по ее телу. Она даже не была уверена, что ей хотелось этого. Нельзя было забывать, зачем она ввязалась в это!
– Надеюсь, вы удовлетворены? – От странного блеска его глаз по ее телу побежали мурашки.
Он отпустил ее, медленно убрав руку с ее затылка и скользнув пальцами по щеке. Она постаралась не выдать себя, почему-то зная, что он использует ее слабости против нее.
– Пожалуй, – глухо выговорила она.
Ей хотелось прижаться грудью к его груди. Ее тело словно восстало против нее, и она велела себе успокоиться. Именно поэтому она и выбрала его.
– Вы не уверены? – Его полные губы чуть изогнулись в усмешке. – Значит, я сделал что-то не так.
У нее кружилась голова, дыхание рвалось из груди, и Тристанна вдруг осознала, что все еще держится за него, чувствуя его тепло. Давно пора было отступить, но она не могла оторвать от него руки, словно он единственный не давал ей упасть. Она подумала о Вивьен, ее худобе, кашле и бессоннице. Надо думать только о ней, или ничего не получится.
Тристанна опустила руки. Он улыбнулся шире, в его глазах появился интерес, и каким-то образом это ободрило ее, помогло поднять голову и вспомнить, зачем она здесь и для кого.
– Вы все сделали абсолютно правильно, – сказала она, стараясь сделать вид, что ей почти скучно, хотя сердце бешено колотилось.
Он не ответил, глядя на нее внимательно и сосредоточенно, словно дракон за секунду до того, как выдохнуть струю огня.
– Вот как? – холодно спросил он.
– Именно. – Тристанна пожала плечами, притворяясь, что не чувствует, как кровь приливает к щекам.
Нельзя показывать, что один-единственный поцелуй, неожиданный, шокирующий, перевернул все в ней вверх дном.
Ее брат подошел достаточно близко, чтобы слышать их с Никосом разговор, и теперь она могла чувствовать что-то кроме волнения, вызванного поцелуем, – ярость Питера. Она не удостоила его взглядом, и без того прекрасно зная, с какой ненавистью он смотрит на нее.
– Возможно, нам следует попрактиковаться, – предложил Никос бархатным голосом, от которого сладко заныло между ног. – Я буду счастлив расширить исполнение вашей просьбы, не хочу разочаровывать вас.
– Вы очень великодушны, – пробормотала она, опуская глаза, чтобы он не заметил, как сильно выбил ее из колеи.
– Какой угодно, мисс Барбери, – голос Никоса был мягок, но взгляд тверд, – только не великодушный. Во мне нет ни капли щедрости, я хотел бы, чтобы вы запомнили это.
Она знала, что должна сделать. Еще до того, как Питер выложил ей свои отвратительные условия, она решила, что сделает все, чтобы спасти мать. Какое ей дело, если империя Барбери рассыпется в прах? Она давным-давно отреклась от всего этого, кроме ее несчастной матери, особенно теперь, когда Густав, которого она так слепо любила, оставил ее, беспомощную, на милость Питера. Она держалась подальше от их дел, пока был жив отец, но после его смерти не могла оставить мать. Она была единственной надеждой Вивьен.
– Какая жалость, – спокойно ответила Тристанна, совсем не чувствуя себя спокойной.
Она решительно подавила душный страх. Ее брат не блефовал, он выполнит каждое свое обещание и не оставит ее в покое, пока не добьется от нее вклада в семейное состояние, и выбросит ее мать на улицу, не задумываясь, если Тристанна восстанет против него. Однако она не знала, что случится, если она пойдет у него на поводу.
– Совсем нет, – сказал Никос, вглядываясь в нее. – Всего лишь правда.
Она постаралась внушить себе, что женщины делают это с незапамятных времен с куда менее впечатляющими мужчинами.
– Жаль, – ее голос звучал хрипло, – потому что я слышала, что у вас сейчас нет любовницы. Я надеялась стать ею.
Его темные глаза вспыхнули. Она не опустила взгляд, как будто действительно была достаточно смелой, чтобы произнести эти слова. Она должна быть такой.
– Но конечно, – продолжила она, и это была кульминация: Питер слушал ее, и она должна была сказать это, – я хочу, чтобы вы были щедры ко мне, очень щедры.
Несколько долгих секунд Никос пронизывающе смотрел на нее, превращая в пепел, и не двигаясь, спокойный, словно она не предлагала ему себя так же легко, как могла бы предложить выпить. Но когда волоски на ее теле встали дыбом и кожу начало покалывать, Никос улыбнулся.
Никос не мог удержаться, чтобы не посмаковать этот долгожданный момент. Он не мог даже мечтать о том, что сестра его заклятого врага предложит ему себя в качестве любовницы, подтверждая, что месть свершилась и он победил.
Ему не надо было смотреть на Питера Барбери, чтобы почувствовать его гнев, волнами расходящийся во все стороны. Это было еще слаще, чем он мечтал все эти годы, все туже затягивая петлю на шее Барбери. Он жалел только о том, что встречает этот момент в одиночестве. Он хотел бы, чтобы его суровый отец, сестра и ее нерожденный ребенок увидели, что он выполнил обещание, данное им, и одержал верх над Барбери, заставил их заплатить за все. Они умерли, ненавидя Никоса, обвиняя его: сначала покончила с собой Алтея, потом умер отец, от которого он всю жизнь тщетно пытался добиться одобрения. Их смерть только распалила его ненависть, которую он продолжал подпитывать всем, чем удавалось. Ни детство в афинских трущобах, ни уход матери не сломили его. Когда он выбился в люди, никто не помешал ему найти отца, бросившего его мать и его самого. Всю жизнь он старался доказать отцу, что он что-то из себя представляет, пытался сблизиться с Алтеей – законным, любимым ребенком. Он никогда не чувствовал к ней неприязни за то, что родители любили ее сильнее, чем его, в чем она обвинила его, когда Питер Барбери бросил ее.
Никос посмотрел на Тристанну, все еще слыша ее слова. Он не знал, что на этот раз затеяли Барбери, но его это не волновало. Может быть, Тристанна Барбери примерила на себя роль Маты Хари и думала, что может контролировать его с помощью секса? Что ж, пусть попробует. Только один человек может распоряжаться в постели Никоса, и это точно не она и никогда им не будет. Его влекло к ней, но он возьмет ее в первую очередь ради мести.
– Пошли, – сказал он, сжал ее обнаженную руку и кивнул в сторону своей каюты.
Желание посмотреть на агонию Питера было почти нестерпимым, но Никосу удалось подавить его и сконцентрироваться на другом члене ненавистной семьи, чей вкус он снова собирался ощутить на своих губах.
Она посмотрела на него, и он не смог разобрать, что скрывалось за ее темными глазами.
– Передумали? – Он не смог удержаться и не уколоть ее.
– Это вы так и не ответили, а не я, – сказала она, вздергивая подбородок и расправляя плечи, словно готовясь противостоять ему. Его охватило желание сорвать с нее одежду и подмять под себя, разумеется, только из мести.
– В таком случае нам есть о чем поговорить.
Она сглотнула, и он подумал, что она, возможно, не такая спокойная и смелая, какой притворяется.
– Ведете меня в свое логово?
– Можете и так это называть, если хотите, – ответил он, удивленный и очень возбужденный.
Она больше ничего не сказала, и он повел ее по палубе, стараясь сделать так, чтобы все, и в первую очередь ее брат, заметили, кого он тащит в свое логово.