Внутренний порок. Два (Т. Р. Пинчон, 2009)

Два

Док поехал по трассе. Восточные полосы кишели автобусами-«фольксвагенами» в дрожких огурцах, уличными полусфериками в одной грунтовке, деревяшками из настоящей дирборнской сосны, «поршами» с телезвездами за рулем, «кадиллаками» со стоматологами, что направляются на внебрачные свиданки, безоконными фургонами, в которых развертываются зловещие подростковые драмы, пикапами с матрасами, набитыми сельской родней из Сан-Хоакина, – все они катили бок о бок в эти огромные застроенные поля без горизонтов, под линиями электропередачи, и все приемники лазерно нацелены на ту же парочку последних АМ-станций, под небом как разбавленное молоко, а белая бомбардировка солнца засмоглена до невнятного мазка вероятности, в чьем свете поневоле задашься вопросом, возможно ли когда-нибудь то, что можно считать психоделикой, или – облом! – все это время она происходила где-то на севере.

Начиная с Артезии знаки вели Дока к «Жилмассиву “Вид на канал”, по замыслу Майкла Волкманна». Там попадались ожидаемые местные парочки, которым не терпелось взглянуть на следующий КуГоЗаЦ[4], как тетка Рит склонялась называть большинство своих знакомых типовых домов. То и дело по краям ветрового стекла Док засекал черных пешеходов, офигелых так же, как, должно быть, и Тарик: может, они искали свой прежний район, комнаты, в которых раньше день за днем жили, неизменные, как оси пространства, но теперь их отобрали на беспорядок и разор.

Стройка тянулась в дымку и мягкий аромат туманной составляющей смога, пустыни под мостовой – ближе к дороге образцовые прототипы, чуть в глубине законченные дома, а сразу за ними скелеты новых построек, уходят в еще не ставшие городом пустоши. Док миновал ворота и доехал до участка голого строительного ортштейна: дорожные указатели установили, но улицы еще не замостили. Оставил машину на будущем углу Кауфмана и Брода и вернулся пешком.

Отсюда открывались профильтрованные виды на чуть ли не совсем заброшенный рукав канала Домингеса для контроля паводков – забытого и отрезанного милями мусорных свалок, перепрофилирования, отходов промышленных предприятий, что либо процвели, либо провалились, – и домики выглядели более-менее испански-колониально – с не-обязательно-несущими балкончиками и красными черепичными крышами, они по задумке должны были навевать мысли о более дорогостоящих городках, вроде Сан-Клементе или Санта-Барбары, хотя пока вокруг, куда хватало глаз, не торчало ни одного тенистого дерева.

Поближе к будущим парадным воротам «Вида на канал» Док обнаружил кустарный торговый мини-центр, устроенный по сути для публики со стройки: винный магазин, бутербродную с обеденной стойкой, пивбар с бильярдным столом и массажный салон под названием «Планета цып», перед которым с военной аккуратностью выстроились в ряд ухоженные мотоциклы. Вероятнее всего, тут он и найдет отборных говнюков. Кроме того, если все они сейчас здесь, немала возможность, что и Мики с ними. Предположив далее, что хозяева этих мотоциклов расположились здесь с приятностью проводить время, а не засели всем полком в засаде, дабы надрать ему задницу, Док поглубже вздохнул, весь укутался белым светом и переступил порог.

– Здрасьте, я Нефрит? – Бодрая азиатка в бирюзовом чонсаме вручила ему ламинированное меню с перечнем услуг. – И обратите, пожалуйста, внимание на Блюдо Дня для Пиздоедов – предложение действует до самого закрытия?

– М-м, да и $14,95 – совершенно ништяцкая цена, только мне вообще одного парня б найти, он у мистера Волкманна работает?

– Отпад. А пизду ест?

– Видите ли, Нефрит, вам это лучше знать, а парня зовут Глен?

– Ох, ну еще бы, Глен к нам ходит, как они все. У вас мне сигаретки не найдется? – Док вытряс ей «Холодок» без фильтра. – У-у, как в крытке. Там-то пиздой не объешься, а?

– Мы с Гленом где-то в одно время в Чино были. Вы его сегодня видели?

– С минуту назад, пока все вдруг не слиняли. Тут что, какая-то дичь творится? Вы топтун?

– Сейчас поглядим. – Док обозрел свою обувь. – Не-а… не те ботинки.

– Я-то чего спросила – если вы топтун, вам полагается бесплатный анонс нашего Блюда Дня для Пиздоедов?

– А если, скажем, лицензированный ЧС[5]? Это не…

– Эй, Бэмби! – Из-за бисерного полога, словно в тайм-ауте матча по пляжному волейболу, шагнула блондинка в бирюзово-оранжевом люминесцентном бикини.

– Ой-ёй, – произнес Док. – Куда нам…

– Не с тобой, Бонгомозглый, – пробормотала Бэмби. Нефрит уже потянулась к этому бикини.

– Ой, – сказал Док. – Э-э… понимаете, я-то решил, что это? где сказано «Блюдо Дня для Пиздоедов»? а это значит, что…

В общем… ни та девушка, ни другая больше не обращали на него особого внимания, хотя из учтивости Док полагал, что еще какое-то время посмотреть стоит, пока они наконец не скрылись за стойкой портье, а он не отправился побродить в рассуждении осмотреться. В вестибюль откуда-то спереди сочились индиговый свет и частоты еще темнее – вместе с музыкой, отягощенной струнными, полпоколения назад набранной на винил, чтобы аккомпанировать ебле в холостяцких берлогах.

Вокруг никого не было. Такое чувство, что, может, кто и был, но пока Док тут не появился. Внутри к тому же все оказалось больше, чем снаружи. Имелись там апартаменты с черным светом, флуоресцентными рок-н-ролльными плакатами, зеркальными потолками и вибрирующими водяными постелями. Мигали стробоскопические огни, пирамидки благовоний отправляли кверху ленты мускусного дыма, а косматые ковры из искусственной ангорской шерсти многообразных оттенков, включая бычью кровь и голубоватую зелень, не всегда ограниченные поверхностями пола, соблазнительно манили к себе.

Приближаясь к тылам заведения, Док начал различать снаружи многий ор и массивный рев «харли».

– О-ёй. Это еще что?

Но так и не выяснил. Может, из-за ввода экзотических сенсорных данных, но Док тут же ни с того ни с сего лишился чувств и утратил неведомую порцию дня. Возможно, по пути к полу ударился о некий обычный предмет, отчего, в конце концов придя в себя, обнаружил у себя на голове болезненную шишку. Во всяком случае, гораздо быстрее, нежели персонал в «Медицинском центре» способен произнести «субдуральная гематома», Док врубился, что нехиповый музон безмолвствует, вокруг ни Нефрит, ни Бэмби, а сам он лежит на цементном полу незнакомого помещения, хотя как таковое же лицо лейтенанта уголовной полиции Йети Бьёрнсена, Полицейское управление Лос-Анджелеса, злобно лучащееся в вышине, словно планета злосчастия в сегодняшнем гороскопе, идентифицировать было нельзя.

– Поздравляю, хипповская сволочь, – приветствовал Дока Йети своим уж-очень-хорошо-знакомым голосом 30-го класса вязкости, – и добро пожаловать в мир неудобства. Да, на сей раз тебе все-таки удалось завалиться в такое, что слишком реально и глубоко, и свою никчемную хипповскую жопу ты уже отсюда не выглючишь. – В руке он держал – и время от времени от него откусывал – свой фирменный замороженный банан в шоколаде.

– Здорово, Йети. На укус можно?

– Конечно, можно – только придется подождать, мы ротвейлера в участке забыли.

– Спеху нет. А… а где мы в данный момент, еще раз?

– В «Жилмассиве “Вид на канал”», у нас на будущем участке, где члены какой-нибудь физически крепкой семьи уже вскоре каждый вечер станут собираться и пялиться в ящик, пожирать питательную закусь, а после того, как детки угомонятся, может, даже пробовать какой-никакой воспроизводственный разогрев, – и мало будут они ценить тот факт, что некогда на этом самом месте в обдолбанном ступоре валялся печально известный правонарушитель, бессвязно лопотал что-то задержавшему его детективу убойного отдела, с тех пор достигшему высоких чинов.

По-прежнему невдалеке просматривались парадные ворота. Сквозь путаницу каркасов на скобах в послеполуденном свете Док различал смазанные дали улиц, полнившихся только что залитыми фундаментами, ожидавшими, когда на них сверху встанут дома, траншеями для канализации и линий электропитания, баррикадами из козел, на которых огни мигали даже днем, блоками для дождевых коллекторов, кучами засыпки, бульдозерами и канавокопателями.

– Не желаю казаться нетерпеливым, – продолжал лейтенант, – но как только тебе к нам захочется, мы б с таким наслаждением потрещали. – Вокруг шибались подхалимы в мундирах, восхищенно похмыкивали.

– Йети, я не знаю, что произошло. Последнее, помню, был вон в том массажном салоне? Азиатская цыпа, зовут Нефрит? и ее белая подружайка Бэмби?

– Несомненно, мозг, маринованный парами каннабиса, выдает желаемое за действительное, – построил теорию детектив Бьёрнсен.

– Но я же, типа, ничего не делал? Что бы ни было?

– Еще бы. – Йети не сводил глаз, с приятным удивлением закусывая мороженым бананом, а Док меж тем принялся за утомительную задачу вернуть себе вертикальность, вслед за чем нужно было разобраться уже с деталями – как удержаться в этом положении, как перемещаться, тому подобное. Примерно тут-то он и заметил краем глаза бригаду судмедэксперта вокруг человеческого тела, лежавшего в потеках крови навзничь на каталке, – вещи в себе, как нежареной праздничной индейки, – и лицо накрыто дешевым казенным одеялом легавого образца. Из карманов штанов у трупа все время что-то падало. Фараонам приходилось шарить в пыли, собирать. Док поймал себя на том, что у него едет крыша – в смысле желудка и прочего.

Йети Бьёрнсен осклабился.

– Да, я готов сострадать твоему гражданскому расстройству, хотя будь ты поболе мужчиной и помене ссыкливым хипьем-уклонистом, кто знает, может, в ‘Наме и насмотрелся бы такого, чтоб разделить даже мою профессиональную скуку при виде очередного, как мы их называем, жмура, и не стравить.

– Кто это? – Док кивнул на труп.

– Был, Спортелло. Здесь, на Земле мы уточняем – «был». Знакомься, Глен Муштард, коего лишь несколько часов назад ты разыскивал по имени, свидетели в этом поклянутся. Забывчивым пыжикам надо бы поосторожней с теми, кому они навязывают свои шизанутые фантазии. Дальше больше – по первому впечатлению, ты предпочел потемнить личного телохранителя Мики Волкманна, а у него очень большие связи. Имя в колокольчик не звонит? или в твоем случае – в бубен не бьет? Ах, но вот и наш извозчик.

– Эй – а моя машина…

– Как и ее хозяин, прочно изъята.

– Довольно бесчеловечно, Йети, даже для тебя.

– Ладно-ладно, Спортелло, ты же знаешь, мы более чем рады тебя подбросить. Смотри, голову…

– Смотреть… И как мне ее смотреть, чувак?

В центр они не поехали – из соображений легавого протокола, навсегда оставшихся темными для Дока, его привезли только в Комптонский участок, где машина заехала на стоянку и помедлила у мятого «эль-камино» 68-го года. Йети вылез из черно-белой синеглазки, зашел за нее и открыл багажник.

– Давай-ка, Спортелло, – иди сюда, подсобнешь.

– Что это, прошу прощения, за, – поинтересовался Док, – хуйня?

– Колючка, – ответил Йети. – Катушка в 80 родов, четырехперая оцинкованная, надлежаще одобрена самим Глидденом. С той стороны возьмешь?

Дрянь эта весила фунтов сто. Легавый за рулем сидел и смотрел, как они вынимают катушку из багажника и перекладывают на грузовую платформу «эль-камино» – тачки Йети, как припомнил Док.

– Скот нарушает, Йети, там, где ты живешь?

– О, эту проволоку на заборы не натягивают, с ума сошел, ей семьдесят лет, в употреблении не была…

– Погоди. Ты никак… собираешь… колючую проволоку.

Ну да, как выясняется, – а также шпоры, сбрую, ковбойские сомбреро, салунную живопись, шерифские звезды, изложницы для пуль, всякую другую хренотень Дикого Запада.

– То есть, если ты не против, Спортелло.

– Эгей, полегче, Веселый Ранчер, я никакому коллекционеру колючки слова поперек не скажу, чего люди себе в пикапы складывают – их дело, нет.

– Я б надеялся, – фыркнул Йети. – Давай зайдем-ка, поглядим, есть ли открытая камера.

В истории отношений Дока с Йети, начавшейся с незначительных стычек из-за наркоты, задержаний-с-обыском по всей Сепульведе и повторных ремонтов входной двери, пару лет назад случилась эскалация в деле Обедвода – в те времена Док еще занимался подобным матримониальным убожеством. Супруг, налоговый бухгалтер, решивший, что качественную слежку можно себе оторвать за недорого, нанял Дока поглядывать за супругой. Через пару дней наблюдения за домом ее дружка Док решил залезть на крышу и через световой люк получше разглядеть, что творится в спальне, где вся деятельность оказалась довольно пресной – шашли еще возможно, а вот машлей недобор, – посему, чтобы скоротать время, Док запалил косяк, извлеченный из кармана в темноте, а тот оказался более снотворным, нежели Док рассчитывал. Совсем немного погодя он заснул, полускатился-полусоскользнул по весьма пологой черепичной крыше и остановился головой в водосточном желобе, где ему и удалось проспать все последовавшие события, включая приезд муженька, много криков и пальбу до того громкую, что соседям пришлось вызвать полицию. Явился Йети, случившийся в блондинке неподалеку, и обнаружил супруга и мол-чела уже без признаков жизни, а супруга, привлекательно растрепанная, всхлипывала и пялилась на.22-й калибр у себя в руке так, будто видела его впервые в жизни. Док же на крыше преспокойно храпел дальше.

Ускоренная перемотка в Комптон, наши дни.

– Нас заботит, – старался объяснить Йети, – вот этот, как мы в Убойном любим его называть, «шаблон»? Вот уже известный нам второй раз, когда тебя обнаруживают спящим на месте серьезного преступления, и ты при этом не способен – осмелюсь ли предположить «не желаешь»? – сообщить нам никаких подробностей.

– В волосах у меня куча листиков, веточек и прочей срани, – похоже, припомнил Док. Йети ободряюще кивнул. – И… там была пожарная машина с лестницей? должно быть, так я и слез с крыши? – Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Я скорее имел в виду чуть раньше сегодня, – Йети с ноткой раздражения. – Жилмассив «Вид на канал», массажный салон «Планета цып», такое вот.

– Ох. Ну, чувак, я ж был без сознания.

– Да. Да, но до этого, когда у вас состоялась эта фатальная встреча с Гленом Муштардом… когда, по-твоему, это было точно, в порядке событий?

– Я же сказал – когда я его впервые увидел, он уже был мертвый.

– Тогда его коллеги. Со сколькими ты уже знаком?

– Обычно я не тусуюсь с такими ребятами, совершенно не та карта назначений – слишком много хмурого да белого.

– Плановые, вы такие исключительные. Ты бы мог сказать, что оскорбился от того, что Глен предпочитает барбитураты и амфетамины?

– Ага, как раз собирался настучать на него в Драпарный комитет по нормам и этике.

– Да, известно, что твоя ныне бывшая подруга Шаста Фей Хепчест – близкий друг работодателя Глена Мики Волкманна. Как ты считаешь, Глен и Шаста были… ну, понимаешь… – Он сложил одну руку в вялый кулак, а средним пальцем другой поелозил в нем туда-сюда, Доку показалось, как-то слишком уж долго. – Каково было тебе от этого – у тебя по ней еще факел не погас, а она там в компании всей этой нацистской швали?

– Не останавливайся еще немного, Йети, у меня, по-моему, встает.

– Крутая макаронная мартышка, как всегда говорит мой герой Жирдяй Джадсон.

– Вдруг ты забыл, лейтенант, но мы с тобой почти одно дело делаем, вот только у меня нет бесплатного билета на отстрел людей и так далее. Но сиди я на твоем месте, наверно, действовал бы так же – может, дальше завел бы что-нибудь про мою маму. Или, видимо, твою, поскольку ты был бы мной… Это я верно усек?

Только к разгару часа пик Доку дали позвонить адвокату – Сончо Вьюноксу. Вообще-то Сончо работал в Марине на фирму морских правоведов, которая называлась «Харди, Гридли и Чэтфилд», и резюме его лишь чуть-чуть не добивало до криминала. Познакомились они с Доком случайно как-то вечером в «Продовольственном гиганте» на Сепульведе. Сончо, тогда еще торчок-новичок, только-только узнал про отделение семян и стеблей и собирался затариться ситом для муки – и тут подсел на измену, что народ за кассой сразу поймет, зачем ему это сито, и вызовет полицию. Его скрутило параноидальным столбняком, и в этот миг Док, которого среди ночи пробило на шоколадный хавчик, вырулил из прохода с мусорной закусью и врезался своей тележкой в транспорт Сончо.

В столкновении рефлексы пробудились.

– Эй, ты не против, если я сито к тебе положу, типа, для маскировки?

– Чего ж нет, – ответил Док, – но если ты, чувак, параноить собираешься, как насчет всего этого шоколада?..

– Ой. Тогда… может, стоит положить еще немножко, знаешь, чего-нить, невинного с виду…

Когда они добрались до кассы, им как-то удалось приобрести добрища на лишнюю сотню долларов, включая полдюжины обязательных коробок смеси для кексов, галлон гуакамоле и несколько гигантских мешков кукурузных чипсов, коробку газировки из бойзеновой ягоды, которую в магазине же и разливали, – бо́льшая часть располагалась в витрине с морожеными десертами «Сэры Ли», – лампочки и стиральный порошок для пущей достоверности в приличном мире, а после, казалось, не одного часа в Отделе международных товаров к покупкам добавились разнообразные японские пикули в вакуумном целлофане, которые клево смотрелись. В какой-то момент посреди всего этого Сончо упомянул, что он юрист.

– Отпад. Мне всегда говорят, что мне нужен «специалист по уголовному праву», что, ничего личного, пойми меня верно, однако…

– На самом деле я спец по морправу.

Над этим Док задумался.

– То есть… морпех с юридической практикой? Не, погоди – ты адвокат, который защищает только морскую пехоту…

Пока разбирались, еще Док узнал, что Сончо только что выпустился с юрфака ЮК[6] и, подобно многим недавним выпускникам, кто не в силах отказаться от прежней общажной жизни, проживает ныне на пляже – не так уж и далеко от самого Дока.

– Может, карточку дашь? – сказал Док. – Нипочем не скажешь. Дележка яхты, разливы нефти, что-нибудь.

Сончо никогда официально не получал предварительных гонораров, но после нескольких панических полуночных звонков от Дока в нем неожиданно проснулся талант общения с поручителями и участковыми конторскими крысами по всей Югляндии, и они оба однажды осознали: что называется, де-факто он стал адвокатом Дока.

Ныне Сончо снял трубку в некоторой ажитации.

– Док! У тебя ящик работает?

– У меня тут только три минуты на звонок, Сонч, меня забрали в Комптон, и это опять Йети.

– Ага, ну а я тут мультики зырю, а? и этот Доналд Утк тут такой прям крышу мне сносит? – У Сончо в жизни было не так уж много людей, с которыми можно поговорить, и Дока он всегда держал за легкую добычу.

– Сонч, ручка есть? Вот номер дела, записывай… – Дон начал диктовать ему номер, очень медленно.

– Тут, типа, Доналд и Балбес, ага, и они на спасательном плоту в море дрейфуют? уже не первую неделю? и немного погодя начинаешь замечать, если Доналда близко показывают, да у него – щетина никак? типа, на клюве прямо растет? Врубаешься, какой тут смысл?

– Если мне выпадет минутка об этом подумать, Сонч, но тут вот Йети как раз идет, и вид у него такой, поэтому ты мне номер прочитай, ладно, и…

– У нас всегда было представление о Доналде Утке, мы предполагаем, он в обычной жизни так и выглядит, а на самом деле ему каждый день ходить надо и клюв брить. Я так прикидываю, это все Дейзи. Понимаешь, а это значит, какие еще требования к личной гигиене эта утя ему выкатывает, ага?

Йети стоял и насвистывал какую-то кантри-песнюшку, пока Док, не весьма исполнившись надежд, не повесил трубку.

– Так, на чем мы остановились, – Йети сделал вид, что просматривает какие-то записи. – Пока подозреваемый – это ты – якобы кемарит днем, что так необходимо для хипповского стиля жизни, в непосредственной близости от жилмассива «Вид на канал» происходит некий инцидент. В ход идет огнестрельное оружие. Когда оседает пыль, мы обнаруживаем, что некто Глен Муштард отдал богу душу. Особо ПУЛА интересует то, что человек, которого этот Муштард вроде бы должен был охранять, Майкл З. Волкманн, исчез, тем самым предоставив местным правоохранительным органам менее суток, по истечении которых федеральные власти сочтут исчезновение похищением, влезут в это дело и все просрут. Быть может, Спортелло, тебе удастся все это предотвратить, если ты сообщишь фамилии остальных членов своего культа? Это нам в Убойном очень поможет, да и тебе полегче будет, когда время суда подойдет?

– Культа.

– «Л.А. Таймс» не раз называли меня «возрожденческим детективом», – скромно проговорил Йети, – а это означает, что я – разный, но вот дураком меня считать нельзя, и чисто из ноблесс-оближ[7] я это допущение готов распространить и на тебя. Не бывает таких дураков, кто вообще пытался бы это провернуть в одиночку. Что, в свою очередь, подразумевает некий мэнсоноидный заговор, ты не согласен?

И часа подобных терок не прошло, как, к удивлению Дока, у порога возник Сончо – и сразу же кинулся на Йети.

– Лейтенант, вы же отдаете себе отчет, что тут дела не пришьешь, поэтому предъявляйте-ка обвинение, да поскорей. Иначе…

– Сончо, – заорал Док, – варежку прикрой, а, не забывай, кто перед тобой, какой он бывает чувствительный, – Йети, не обращай на него внимания, это он судебных драм насмотрелся…

– Вообще-то, – детектив Бьёрнсен, глядя недвижно и зловеще, что у него обычно выражало добродушие, – мы, вероятно, могли бы довести аж до суда, но с нашим везением девяносто девять процентов присяжных окажется хипьем, а еще всплывет какой-нибудь волосатый сочувствующий из конторы ОП[8] и все равно просрет дело.

– Ну еще бы – если только вы место слушания не смените, – вслух поразмыслил Сончо, – типа, можно в Оранжевом округе…

– Сонч, еще раз – на кого из нас ты работаешь?

– Я б не стал называть это работой, Док, за работу клиенты мне платят.

– Мы держим его под стражей ради его же пользы, – пояснил Йети. – Он тесно связан с заметным убийством и возможным похищением, и кто может утверждать, что сам не окажется следующим? Может статься, тут действуют преступники, которым особенно нравится убивать хиппи, хотя, если у них в списке Спортелло, у меня может случиться конфликт интересов.

– Охх, Йети, ты ж не всерьез… Вдруг меня замочат? подумай, сколько времени и сил у тебя уйдет на поиски другого козла отпущения.

– Какие тут силы нужны? Вышел за дверь, сел в синеглазку, квартал в любую сторону проехал – опомниться не успеешь, а воткнешься в огромное, блин, стадо вас, уродов волосатых, винти не хочу.

– Неловко мне как-то, – сказал Сончо. – Может, вы не в исповедальне поговорите?

Начались местные новости, и все вышли в инструктажную посмотреть. На экране возник жилмассив «Вид на канал» – унылая панорама торгового мини-центра, занятого таким количеством полицейских блондинок, что хватило бы на бронетанковую дивизию, у всех мигалки зажжены, на бамперах сидят легавые, кофе пьют, а крупным планом – Йети Бьёрнсен, причесон полит «Аква-Нетом», чтоб не растрепали санта-аны, объясняет:

– …очевидно, группа гражданских лиц, устроивших какие-то учения боевых действий против партизан. Возможно, они предположили, что данный строительный участок, пока еще не открытый к заселению, достаточно безлюден, чтобы служить реалистическим полигоном для развертывания, надо полагать, всего лишь безобидного патриотического сценария. – Хорошенькая американская японка с микрофоном повернулась к камере лицом и продолжала:

– Тем не менее по трагической случайности в этих военных играх почему-то использовались боевые патроны, и сегодня вечером один бывший заключенный лежит убитый, а известный строительный магнат Майкл Волкманн таинственно исчез. Полиция задержала некоторое количество подозреваемых для дознания.

Рекламная пауза.

– Минуточку, – произнес детектив Бьёрнсен как бы самому себе. – У меня только что возникла мысль. Спортелло, полагаю, я все-таки тебя пну. – Док поежился, но тут вспомнил, что на полицейском жаргоне это значит «освобождение». И Йети рассуждает так: если он выпустит Дока, это может привлечь внимание настоящих злоумышленников. Больше того, у него тогда будет повод приставить к Доку хвоста – вдруг Док ему всего не рассказал.

– Поехали, Спортелло, прокатимся.

– Я тут еще немного телик посмотрю, – сказал Сончо. – Док, не забудь, ты мне теперь должен, типа, за пятнадцать минут.

– Спасибо, Сонч. Запиши мне на счет.

Йети взял со стоянки полуочевидный «плимут» с маленькими значками исключения на номере, и они понеслись сквозь остатки часа пик к Голливудской трассе, а далее через перевал Кауэнга в Долину.

– Это что? – через некоторое время поинтересовался Док.

– Из любезности я везу тебя на арестплощадку за твоей машиной. Мы всю ее обшарили лучшими инструментами, что ни на есть у судебной экспертизы, и, если не считать пыли каннабиса, которой хватило бы удалбываться год средней семье из четырех человек, ты чист. Ни крови, ни полезных для нас вмятин. Поздравляю.

Док придерживался общей политики почти все спускать на ништяцких тормозах, но если речь заходила о его тачке, срабатывали калифорнийские рефлексы.

– Сюда поздравь, Йети.

– Я тебя огорчил.

– Никто мою машину не зовет убийцей, чувак?

– Извини, она у тебя как бы… кто, пацифист-вегетарианец? Если ей о стекло жучки насмерть бьются, ей… ей стыдно? Слушай, мы нашли ее чуть ли не на самом трупе Муштарда, на холостом ходу – и постарались изо всех не приходить ни к каким поспешным выводам. Может, она хотела жертве искусственное дыхание изо рта в рот сделать.

– Я думал, его застрелили.

– Как угодно, радуйся, что твоя машина ни при чем, бензидин не врет.

– Ага, ну да… все равно меня потряхивает, а тебя нет?

– От того, в котором есть «р», – нет… – Йети велся на это всякий раз. – …ой, тут через несколько съездов Канога-Парк будет, дай-ка я тебе покажу кое-что быстренько.

Съехав с трассы, Йети, не сигналя, развернулся кругом, снова заехал под трассу и двинул в горы, а в конце концов остановился в уединенной точке, которая огромными буквами гласила «Застрелен При Попытке К Бегству». Док было занервничал, но у Йети на уме, похоже было другое – вербовка.

– Никто не может предсказывать на год-два вперед, но вот сейчас у Никсона есть комбинация к сейфу, и он швыряет горстями зеленые всему, что хоть отдаленно напоминает местные правоохранительные органы. Федеральное финансирование зашкаливает за все цифры, что себе только можно представить, а для большинства хипья это немногим дальше количества унций в килограмме.

– Тридцать пять… дробь… сколько-то, это все знают. – Постой. Йети, ты – ты в смысле «Мод-взвода», что ли? стучать на всех знакомых – мы с тобой сколько уже друг друга знаем, и ты до сих пор меня не раскусил?

– Ты удивишься, сколько народу из вашего хипья считает полезными наши выплаты Особым Сотрудникам. Особенно ближе к концу месяца.

Док пристальнее рассмотрел Йети. С-понтом-джайвовые бакенбарды, дурацкие усики, стрижка от цирюльного колледжа где-нибудь на пустынном бульваре вдали от любых текущих определений хиповости. Будто в массовке какой-нибудь серии «Адама-12» – сериала, в котором Йети на самом деле раз-другой левачил. Теоретически Док знал, что, если сразу и не поймешь, правда, зачем, ему взбредет в голову увидеть какого-то другого Йети, за кадром, не на службе – даже с детьми и женатого, поди пойми, – придется смотреть сквозь, мимо всех этих унылых подробностей.

– Йети, а ты женат?

– Прости, ты не мой тип. – Он поднял левую руку и показал кольцо. – Знаешь, что это, или на Планете Хиппи такие не водятся?

– И-и, типа, дети есть?

– Надеюсь, это не завуалированная хипповская угроза.

– Дело только… ни фига себе, Йети! вот странность-то, у нас тут у обоих есть таинственная сила испортить друг другу настроение на весь день, а мы сидим тут и ничего друг о друге не знаем?

– Очень глубоко ты это заметил, Спортелло. Наверняка бесцельная торчковая бредятина, а вот поди ж ты, да – ты только что определил самую суть охраны правопорядка! Отличный результат! Я всегда подозревал за тобой большие возможности. Ну так! как насчет?

– Ничего личного, но из твоего бумажника я денег захочу в последнюю очередь.

– Эй! проснись, тут только снаружи выглядит так, что Весельчак и Простачок вместе с остальными скачут по Волшебному королевству, а на самом-то деле у нас то, что мы зовем… «Реальность»?

Что ж, бороды Док не носил, зато у него были сандалии с рифленой подошвой – из-за южной границы, сошли бы за библейские, – и он задумался, сколько других невинных братьев и сестер сатанинский детектив Бьёрнсен заводил до него на эту вершину, его собственный вид отсюда открывается что надо, омахивал рукой весь оглоушенный светом город и предлагал им в нем все, что можно купить за деньги.

– Только не рассказывай, что они тебе ни к чему. Я в курсе, что́ Братцы-Уродцы говорили: дескать, дурь тебя лучше поддержит в безденежье, чем наоборот, – и мы, разумеется, могли бы предложить компенсацию в более, как бы это выразиться, вдыхабельной форме.

– Ты в смысле…

– Спортелло. Попробуй выволочь свое сознание из этой стародавней эпохи крутых сыскарей – нас уже захлестнула волна Стеклянных Домов будущего. Все хранилища в центре сто лет как забиты, теперь где-то раз в месяц Отдел улик вынужден арендовать новые складские мощности в глубинке подальше от города, а там кирпичи дури штабелями до потолка сложены и еще на стоянку выносят, Золото Акапулько! Красная панамская! Мичоаканский лед! килограммы праведной травы без счета, только цифру назови – и всего-то за банальную информацию, которая у нас и без того есть. А что не выкуришь – хоть это и кажется невероятным, – всегда можно продать.

– Хорошо, что не в НАСС[9] вербуешь, Йети, иначе в говне оказался бы по шею.

Назавтра в конторе Док слушал стерео, сунув голову между колонок, и чуть не пропустил застенчивый звонок телефона «Принцесса», который он нашел на блошином рынке в Калвер-Сити. Звонил Тарик Халил.

– Это не я!

– Все в порядке.

– Но я не…

– Никто и не говорил, что это вы, они вообще-то некоторое время считали, что это я. Чувак, мне очень жалко, что с Гленом так вышло.

Тарик затих так надолго, что Доку показалось – трубку повесил.

– Мне тоже будет жалко, – наконец произнес он, – когда выпадет минутка об этом подумать. А сейчас я переправляю свою жопу отсюда подальше. Если метили в Глена, в меня метят – я бы сказал, вчерняк, да только вы так легко обижаетесь.

– Я могу с вами где-то…

– Лучше нам не контактировать. Это вам не кучка дурачья, вроде ПУЛА, это вам засранцы покруче. И если не против, могу совет бесплатно дать…

– Ага, двигайтесь бережно, как Сидни Омарр всегда в газете грит. Ну и вы тоже.

– Hasta luego[10], белый.

Док свернул себе кропаль и собрался уже было раскуриться, когда телефон зазвонил опять. На сей раз – Йети.

– В общем, отправили мы живчика из Полицейской академии по последнему известному адресу Шасты Фей Хепчест, рядовая проверка, и угадай, что.

Ай, блядь, нет. Только не это.

– Ох, ты меня извини, я тебя расстроил? Расслабься, в данный момент нам известно только, что она тоже исчезла, как и дружок ее Мики. Не странно ли? Как считаешь, тут связь может быть? Типа, вместе сбежали?

– Йети, мы хоть чуточку профессионально тут можем? Чтоб я не начал обзываться, ну, не знаю, подлым говнюком, чем-нибудь типа?

– Ты прав – на самом деле, я злюсь на федералов, а на тебе вымещаю.

– Что ли извиняешься, Йети?

– Я когда это делал?

– Эм-м…

– Но если тебе придет в голову, куда они – ох, прости, она – могла отвалить, ты же поделишься, верно?

На пляже бытовало древнее суеверие – вроде сёрферского верования, дескать, сожжешь доску – быть невъебенным волнам, – и гласило оно вот что: берешь бумажку «Зиг-Заг» и пишешь на ней самое заветное желание, потом сворачиваешь из нее косяк наилучшей дури, которую можешь найти, все выдуваешь – и желание твое исполнится. Говорили, что внимание и сосредоточенность здесь тоже важны, но большинство знакомых торчков Дока на эту часть забивали.

Желание было простым – чтобы с Шастой Фей ничего не случилось. Дурь была неким гавайским продуктом, который Док приберегал, хотя в данный момент он не смог бы вспомнить, для чего. Он взорвал. Примерно когда уже собрался переместить пяточку в защепку, телефон зазвонил снова, и у Дока случился такой краткий провал, когда забываешь, как трубка снимается.

– Алло? – немного погодя произнес женский голос.

– О. Я что, забыл это сказать первым? Извините. Это не… нет, конечно, с чего бы.

– Мне ваш номер дал Энсенадский Дылда, в той мозговой лавочке, в Гордита-Бич? Я про мужа своего звоню. Он раньше был вашим близким другом, и Шасты Фей Хепчест?

Нормально.

– А вы…

– Надя Харлинген. Хотела уточнить, как у вас сейчас с загрузкой.

– У меня с… а-а. – Профессиональный термин. – Конечно, а вы где?

Адрес оказался во внешнем Торрансе между Уолтерией и летным полем – дом с полуэтажами, у подъездной дорожки перечное дерево, на задворках эвкалипт и панорама тысяч маленьких японских седанов, что выплеснулись с главной стоянки на острове Терминал и маниакально выстроились вширь и вдаль по асфальту перед отправкой в автоагентства за пустынями Юго-Запада. По всей улице разговаривали телевизоры и проигрыватели. Деревья в этом районе просеивали свет до зелени. Над головой урчали аэропланы. На кухне в пластиковом горшке висел карликовый ползучий фикус, на плите варился овощной бульон, в патио, засунув клювики в цветки бугенвиллии и жимолости, в воздухе вибрировали колибри.

У Дока имелась хроническая проблема – одну калифорнийскую блондинку он не мог отличить от другой, – и тут он обнаружил на все сто процентов классический экземпляр: волосы, загар, спортивная грация – всё, кроме знаменитой на весь мир неискренней улыбки, коя, благодаря комплекту покупных резцов, говоря технически – «фальшивых», – побуждала тех, кому их хозяйка все-таки улыбалась, задуматься, что за реальная и скучная история их там разместила.

Заметив пристальный взгляд Дока:

– Героин, – симулировала объяснение она. – Высасывает из организма кальций, как вампир, – посидишь на нем сколько угодно времени, и зубы пойдут к черту. От дитяти цветов до заширенной шкварки – чпок, как по волшебству. И это самое приятное. А если подольше… ну, в общем.

Она встала и заходила. Не плачет – ходит, за это Док был благодарен: информация продолжает поступать, да еще и ритмично. По словам Нади, несколько месяцев назад ее муж Дик Харлинген передознулся героином. Насколько позволила торчковая память, Док припомнил это имя – даже в газетах про него что-то было. Дик играл с «Досками» – сёрф-группой, собравшейся еще в начале шестидесятых, теперь они считались пионерами электрической сёрф-музыки, а в последнее время занялись поджанром, который им нравилось называть «сёрфаделикой»: диссонирующий строй гитар, специфические модальности, вроде «хиджаз-кара» после Дика Дейла, невнятные вопли о спорте и радикальные звуковые эффекты, которыми всегда была знаменита сёрф-музыка: как вокальные шумы, так и самозаводка гитар и духовых. «Роллинг Стоун» отмечал: «После нового альбома “Досок” Джими Хендриксу придется снова захотеть слушать сёрф».

Вклад лично Дика в то, что продюсеры «Досок» скромно прозвали «Макахой звука», сводился к мычанию через мундштук тенора, иногда альт-саксофона, в тон играемой мелодии, словно инструмент его был неким гигантским казу, что еще более подчеркивалось звукоснимателями и усилителями «Баркус-Берри». По словам приметливых рок-критиков, на него повлияли Эрл Бостик, Стэн Гец и легендарный новоорлеанский студийный тенор-саксофонист Ли Эллен.

– Среди саксофонистов сёрфа, – пожала плечами Надя, – Дик считался фигурой внушительной, ибо время от времени импровизировал там, где второй и даже третий рефрены обычно повторяются нота в ноту?

Док стесненно кивнул.

– Не поймите меня неправильно, я люблю сёрф-музыку, сам с ее родины, у меня до сих пор старые коцаные синглы дома лежат – «Песнопевцы», «Мусорщики», «Палтусы», – но вы правы, из худшего блюза кое-что сочиняли сёрф-саксофонисты, им и предъявят.

– Я не работу его любила. – Она произнесла это до того обыденно, что Док рискнул по-быстрому высмотреть, не блестит ли в глазу, но дамочка не собиралась на всю катушку отворачивать краны вдовства – пока, во всяком случае. Меж тем она излагала некую историю: – Нам с Диком полагалось бы встретиться пикантно, в те времена пикантность еще была во всем и вся на продажу, а на самом деле мы познакомились убого, у «Оскара» в Сан-Исидро…

– Ох, ё ж. – Разок-другой Док там бывал – и, по милости божьей, благополучно оттуда выбывал: пресловутый «Оскар», сразу через границу от Тихуаны, где туалеты круглосуточно кишели торчками, старыми и новыми, кои только что срастили себе в Мексике срощ, сунули продукт в резиновый шарик и проглотили, а потом вернулись обратно в Штаты и теперь выблевывали.

– Я только забежала в одну кабинку, сперва не проверив, два пальца в рот уже сунула – а там Дик сидит, со своим пищеварением гринго, собирается массивно просраться. И мечем мы примерно в один миг, везде говно и блевотина, я лицом ему в колени, а усугубляет положение то, что у него при этом стояк.

Ну, в общем.

Еще не доехав до Сан-Диего, мы вместе уже ширяемся у кого-то в фургоне, а и двух недель не проходит, следуя интересной теории, что двоим сращивать дешевле, чем поодиночке, – мы женимся, оглянуться не успеваем – у нас уже Аметист, и уже совсем скоро вот как она у нас выглядит.

Она протянула Доку пару детских «полароидов». Видом своим девочка пугала – распухшая, краснолицая, взгляд пустой. Поди угадай, в каком она сейчас состоянии, у Дока аж вся кожа заболела от тревоги.

– Все знакомые любезно отмечали, как героин выходил у меня через молоко, а сухая смесь кому по карману? Мои родители считали, что мы завязли в гнетущем рабстве, а мы с Диком – мы только свободу видели, от этого нескончаемого мещанского цикла выбора, в котором и выбора-то нет на самом деле, – весь мир напряга свелся к одному простому делу, срощу. «Вот мы ширяемся, и чем это вообще отличается от обеденных коктейлей старичья?» – думали мы.

Хотя когда это все до такой драмы доходило? Героин в Калифорнии? да бог ты мой. Его ж тут как грязи, хоть на каждый пакет коврик стели с надписью «Добро пожаловать». Мы там были такие счастливые и глупые, ни дать ни взять пьянчуги, хихикали себе туда-сюда в окнах спален, бродили по районам приличного мира, заходили в случайные дома, просились в туалет, запирались и двигались. Теперь-то, конечно, так уже не получится, всё Чарли Мэнсон с бандой всем обосрали. Некая невинность закончилась – та штука в приличной публике, что не давала совсем уж их ненавидеть, иногда по-настоящему хотелось им помочь. Такого, наверно, больше нет. Еще одна традиция Западного побережья нынче утекла в канализацию вместе с трехпроцентным продуктом.

– Так и… то, что с вашим мужем случилось…

– Это не калифорнийский хмурый, точно. Дик бы так не облажался – свою обычную дозу да без проверки. Кто-то наверняка ему баш подменил – знал, что это его прикончит.

– Кто сбытчик?

– Ле-Драно, в Венеции. Вообще-то Леонард, но все его кличут анаграммой, потому как едкая он личность, ну и воздействует на финансы и чувства близких так же. Дик много лет был с ним знаком. Тот налево и направо клялся, что героин местный, ничего необычного, но толкачу что за печаль? Передозы полезны для бизнеса, на пороге вдруг целые орды торчков, убежденных, что, если кто-то кони двинул, значит, в натуре говно хорошее, а им просто нужно поосторожней, слишком не зашириваться.

Док почуял присутствие младенца – говоря технически, карапуза: она тихонько проснулась и стояла, держась за косяк, рассматривала их с широкой заискивающей ухмылкой, в которой уже различались какие-то зубки.

– Эй, – сказал Док, – ты и есть эта Аметист, да?

– Ну, – ответила Аметист, словно бы добавляя: «А тебе-то что?»

Ясноглазая, рокенролльная, она мало походила на торчкового младенца с «полароидов». Какая бы гнетущая судьба ни собиралась на нее напрыгнуть, у судьбы этой, должно, был дефицит внимания – она отвернулась и кинулась на кого-то другого.

– Приятно познакомиться, – сказал Док. – Правда приятно.

– Правда приятно, – повторила она. – Мам? Сок хочу.

– Ты же знаешь, где он стоит, Сочная Девочка. – Аметист энергично тряхнула головой и направилась к холодильнику. – Спрошу кое-что, Док?

– Валяйте, если только не про столицу Южной Дакоты.

– Эта общая подруга, что у вас с Диком. Была. Она, типа, ваша бывшая какая-то, или вы с ней просто встречались, или?..

С кем Доку обо всем этом поговорить, кто бы не был обдолбан, ревнив или легав? Аметист в холодильнике ждала чашка сока, и девочка теперь влезла к нему на диван, совсем изготовившись, чтобы взрослый ей что-нибудь рассказал. Надя начислила еще кофе. В комнате вдруг разлилось чересчур много доброты. В своем деле Док научился мало чему, но среди прочего немногого – что доброта без ценника подворачивается очень нечасто, а если и попадается, то слишком уж ценна, не примешь, слишком легко, во всяком случае – Доку, – ею злоупотребить, тут никуда не денешься. Посему он ограничился лишь:

– Ну, вроде как бывшая, но сейчас еще и клиентка. Я ей пообещал кое-что сделать, а ждал слишком долго, поэтому у человека, с которым она оказалась, у мерзавца-застройщика и прочее, сейчас могут быть очень крупные неприятности, и только займись я делом…

– Вы уже съехали с трассы на этом конкретном повороте, – посоветовала Надя, – и можете кататься по бульварам сожалений какое-то время, но потом все равно придется вернуться на магистраль.

– Да вот штука в том, что Шаста сейчас тоже исчезла. А если неприятности у нее…

Сообразив, что такие развлечения не по ней, Аметист слезла с дивана, бросила на Дока укоризненный взгляд из-за чашки и ушла в соседнюю комнату смотреть ящик. Вскоре до них донесся драматический дискант Могучего Мыша.

– Если вы этим другим делом занимаетесь, – сказала Надя, – и вообще заняты или как-то, я пойму. Но я вот почему хотела с вами поговорить, – и Док все понял за полсекунды до того, как она произнесла, – мне кажется, Дик совсем не умер.

Док кивнул – скорее себе, чем Наде. Если верить Сортилеж, нынче, говоря астрологически, пагубные времена для торчков – особенно старшеклассников, которые по большинству родились с девяностоградусным аспектом, под самым несчастливым углом из возможных, между Нептуном, планетой торчков, и Ураном, планетой неприятных сюрпризов. Доку такое было знакомо: оставшиеся отказывались верить, что те, кого они любили или хотя бы с кем сидели на одних уроках, в самом деле мертвы. Сочиняли разнообразные запасные истории, чтоб только не оказалось правдой. Чья-то бывшая понаехала в город, и они вместе сбежали. В неотложке перепутали с кем-то – как в роддомах младенцев подменяют, – и они до сих пор где-то в реанимации под чужим именем. Особый сорт бессвязного отрицания, и Док прикидывал, что он такого уже повидал, на глаз определить может. Что бы Надя ему тут ни показывала, это не оно.

– Вы тело опознали? – Это спросить можно.

– Нет. Вот тоже странность. Позвонили, сказали, что уже опознал кто-то из группы.

– Думаю, это полагается ближайшему родственнику. Кто звонил?

У нее с тех пор сохранился дневник, и она не забыла записать.

– Лейтенант Дюбонне.

– А, ну да – Пэт Дюбонне, у нас c ним раз-другой были общие дела.

– Похоже, он вас заметал.

– Не говоря уже – мотал. – Она смотрела на него эдак вот. – Еще бы, у меня была фаза хиппи. Все, что я натворил, сошло мне с рук, а к тому, что вешали, рук не прикладывал, потому что у меня один словесный портрет: белый мужчина, длинные волосы, борода, разноцветная одежда, босиком, так далее.

– Совсем как у Дика, что мне по телефону зачитали. Таких тысячи.

– Я съезжу поговорю с Пэтом. Может, знает что-нибудь.

– И вот еще что было. Смотрите. – Она вытащила выписку с ее счета в местном отделении «Банка Америки», сделанную вскоре после предполагаемой передозы Дика, и показала на кредитную графу.

– Интересная сумма.

– Я позвонила, пришла, поговорила с вице-президентами, и все в один голос сказали, что все правильно. «Может, вы квитанцию потеряли, не так посчитали что-то». Обычно я дареному коню не смотрю, понимаете, но это просто жуть какая-то. Они все одними и теми же словами излагали, снова и снова, то есть – вот и говори после этого о защитном отрицании?

– Думаете, как-то с Диком связано?

– Возникло вскоре после его… его исчезновения. Я подумала, может, так себе кто-то представляет откуп? Местное 47, какая-то страховка, о которой я не знала. То есть вряд ли можно рассчитывать, что это делается анонимно, так? А тут немой набор цифр в месячной выписке со счета и какое-то дебильное объяснение, которым банк от меня отмахнулся.

Док записал дату депозита на спичечной картонке и сказал:

– А у вас лишнего снимка Дика не найдется?

Еще как нашлось. Она выволокла магазинную коробку из-под бухла, набитую «полароидами»: Дик спит, Дик с младенцем, Дик дербанит, Дик перетягивается, Дик ширяется, Дик под тенистым деревом делает вид, будто весь сжался перед 454-м «большим блоком» от «шева», Дик с Надей на пляже, сидят в пиццерии, играют последним ломтем в перетягивание каната, идут по Голливудскому бульвару, а перед ними зажигается светофор.

– Угощайтесь. Надо было давно выкинуть все, наверно. Отстраниться, да? двинуться дальше, черт, я ж сама всегда эти нотации всем читаю. Но их Амми любит, ей нравится, когда мы вместе смотрим. Я ей про каждый снимок что-нибудь рассказываю, да и ей по-любому хоть что-то понадобится, когда подрастет, чтоб напоминало. Не думаете?

– Я? – Док вспомнил, что у «полароидов» не бывает негативов, а жизнь оттисков ограничена. Эти снимки, заметил он, уже начали менять цвета и блекнуть. – Еще бы, иногда мне хочется каждую минуту запечатлеть. Арендовать, типа, целый склад?

Она посмотрела на него, как соцработник какой-нибудь.

– Ну, так… может, чуть… А вы, типа, с терапевтом никак?

– Она скорее помощник прокурора, наверно.

– Нет, я в смысле… – Надя взяла горсть снимков и сделала вид, что раскладывает в некоем осмысленном порядке – как ремик своей недолгой жизни с Диком. – Даже если не знаете, что у вас есть, – медленно произнесла она немного погодя, – иногда действуйте так, будто знаете. Она это оценит, и вам же самому станет лучше.

Док кивнул и взял первую попавшуюся фотографию: Дик держит тенор, может, где-то на концерте, свет паршивенький, из-за краев снимка торчат размытые локти, короткие рукава рубашек, гитарные грифы.

– Ничего, если эту?

Не глянув, Надя ответила:

– Валяйте.

В комнату вбежала Аметист, вся взбудораженная:

– А вот и я, – пропела она, – спасаю вам день!

Несколько позднее Дока прибило к Древесному кварталу, к дому тетки Рит, где он обнаружил своего кузена Скотта Хруста – в гараже, вместе с бандой. Скотт играл в местной группе, известной под названием «Корвэры», пока половина состава не решила влиться в миграцию на север – в те годы все переезжали в Гумбольдт, Вайнленд и Дель-Норте. Скотт, для которого секвойи были биологически чуждым видом, и барабанщик Эльфмонт решили остаться на пляже – они ходили и клеили объявы по всем окрестным школам, пока не собрали себе вот эту новую команду, которую назвали «Пиво». Банда играла в основном чужой материал по барам, и теперь ее членам что ни месяц на самом деле почти удавалось платить себе за жилье.

Нынче они репетировали – вернее, сегодня как раз пытались точно выучить ноты к музыкальной теме из телевизионного вестерна «Широкий дол», который недавно начали гонять повторно. Все гаражные стены были в полках, заставленных банками с пурпурными беконными корками – верной наживкой для развращенного прудового окуня, за которым тетка Рит периодически ездила в Мексику и с полным багажником его же возвращалась. Наверняка Док бы утверждать не мог, но ему всегда казалось, что в сумраке эта дрянь светится.

Солист «Пива» Хьюи пел, а ритм-гитара и бас заполняли паузы:

– Это у меня типа корни, – пояснил Скотт, – мамаша моя терпеть не может Сан-Хоакин, а я вот не знаю, чувак, я как туда ни приеду – играем у «киванисов» в Чаучилле или еще где, и у меня такое странное чувство, будто раньше я там жил…

– Ты и так там жил, – заметил Док.

– Нет, типа в другой жизни, чувак?

Док предусмотрительно приволок целый карман уже свернутых панамских, и вскоре все уже бродили вокруг, пили супермаркетовую газировку из банок и ели домашние печеньки с арахисовым маслом.

– Что-нибудь рокенролльная сорока на хвосте приносила, – поинтересовался Док, – про сёрфового саксофониста по имени Дик Харлинген, он еще в «Досках» раньше лабал?

– Передознулся что ли который? – уточнил басист Левшак.

– Якобы передознулся, – поправил Скотт, – но ходил странный слух, что он вроде как выжил? его привезли в неотложку где-то в Беверли-Хиллз, но все тишком, кое-кто говорил, ему забашляли, чтоб и дальше делал вид, будто умер, а он сейчас где-то ходит среди нас замаскированный весь, типа волосы другие и все такое…

– Зачем так напрягаться? – спросил Док.

– Ну, – подхватил Левшак, – он же не певец смазливый, которого всем цыпам невпадлу завалить, не гитараст невъебенный, от которого весь музон изменится навсегда, он же просто сёрфовый сквозняк, такого заменить легко. – С Диком все ясно. Касаемо же «Досок», то они в последнее время капусту гребли лопатами, жили все вместе в доме в каньоне Топанга со своей обычной свитой – фанатками, продюсерами, свойственниками, странниками, с таким трудом пришедшими из такого далека, что их взяли в дворню. Смутно намекали, что возродившийся Дик где-то среди них, хотя таких, кто мог бы им быть, никто не признавал. Может, некоторым и казалось, но все плыло, словно в тумане дури.

Погодя, когда Док уже садился в машину, из окошка бунгало высунула голову тетка Рит – и завопила:

– Вот надо было тебе ходить к Мики Волкманну беседовать. Отлично ты подгадал. Я тебе что говорила, умник хренов? Права я была?

– Я забыл, – ответил Док.