Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону
© Сергей Калашников, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
Глава 1. Всплеск памяти
Все когда-нибудь возвращались в прошлое. Во снах или грёзах. Или перебирая в памяти дела минувших дней. Дело обычное. Но со мной это произошло иначе.
Лето. Не просто лето, а жуткое пекло. Хотя на календаре пока весна. В тени явно за тридцать с хорошим гаком. Пыльный, но тенистый переулок, в который свернул с мощенной Пироговской, вывел меня к кассам первого класса железнодорожного вокзала. Пройдя через здание, я вышел к трамвайному павильону, чтобы сесть на трамвай, который довезет меня до цели моей поездки. По Водопроводной в тени пятнистых платанов тащился старый, еще «бельгийский» трамвай. Со стороны солнца он был занавешен парусиной. Даже на небольших поворотах визжал и ныл тормоз. Медленно проползали назад ограда христианского кладбища с одной стороны и тюремный замок с другой. Остановка. Всеобщее внимание пассажиров привлекла будка квасника. Это – рундук под двускатной крышей на двух столбиках. Снаружи он выкрашен зеленой масляной краской, а внутри – такой же густой и блестящей – белой.
Развернувшись к пассажирам, ватман[1] устало произнес:
– Ну так шо, квас пьем?
Отвечая вопросом на вопрос, дородная женщина, энергично обмахиваясь веером, ответила, при этом упорно смотря на улицу:
– Ви таки хотите привезти на конечную не живых людей, а вяленое мясо! Будьте так любезны, принесите даме большой стакан!
То, что вокруг – реальность, я понял отчетливо, потому что сон вылезает из подсознания, из тех дебрей, в которых разум недавно блуждал наяву. В мои-то годы понимаешь это ясно. А тут – взрывная импровизация на тему давным-давно забытого случая. Мне наступили на ногу. Сделала это очень красивая девушка старше меня считанными годами. Кыз-бала – говорят про таких на Востоке. Чуть-чуть взрослее, чем совсем девочка, хотя всё женское уже при ней.
Так вот – я сразу вспомнил и её, и каблук её ботинка, потому что довольно долго был в неё влюблён. И только смерть разделила нас. Не супругами мы были, не любовниками, а хорошими товарищами. Разве что я сох по ней. Но как же это было давно!
Вместо того чтобы шумно возмутиться, я охнул, посмотрев на предмет своих будущих воздыханий незамутнённым страстью взглядом. Ума не приложу, что он выражал. Каблучок ботиночка – это вам не шуточки. Больно! Но я сдержал то, что от всего сердца хотел высказать, и только поморщился. В прошлый раз, лет восемьдесят тому назад, крепко ругнулся и приготовился дать ей леща, но остановился. А сейчас даже рта не раскрыл. Произошло это не из-за всплеска понимания, что произойдёт с нами в будущем, а из-за тонкого аромата касторового масла, исходившего от неё.
Назвать этот запах столь возвышенно способен только тот, кто в прошлом всласть поковырялся в моторе «Рон» с вращающимися цилиндрами. Про это сейчас мало кто помнит, но на самолёте У-1 был установлен именно такой. И им, этим самым мотором, от неё уловимо веяло – авиационным двигателем, окончательно и бесповоротно устаревшим к настоящему моменту.
Моему нынешнему настоящему.
Закончена высадка из вагона на слегка расширенную в этом месте насыпь трамвайных путей, и мы шагаем в сторону построек аэроклуба. Год на дворе одна тысяча девятьсот тридцать четвёртый, мне одиннадцать лет, и я сегодня сбежал из детдома. Не насовсем сбежал – посмотрю на самолёты и вернусь обратно, за что обязательно буду наказан.
Только всё не так просто. На самом деле мне восемьдесят семь лет – я дожил до две тысячи десятого года. Хотя уверен, что здесь и сейчас находится не тот состарившийся ветеран, а уже немаленький мальчик, полный энергии, задора и любопытства. В сей момент неожиданно понявший, что знает ответы на все вопросы… ну да, личность человека – это его память. Эта память и возникла внезапно в голове воспитанника детского дома – сорванца, забияки, но в целом, не такого уж плохого паренька. Меня. Александра Субботина.
Прикольно, знаете ли, поглядывать на покачивающиеся бёдра идущей впереди Шурочки и знать наперёд всё, что произойдёт с нею в будущем. Через три года я в неё влюблюсь и, чтобы казаться взрослее, сразу вступлю в комсомол. А ей тогда как раз стукнет восемнадцать… или девятнадцать. Она выйдет замуж за Саню Батаева – мне, четырнадцатилетнему тайному воздыхателю, не на что надеяться рядом с таким красавцем. Он погибнет в сорок втором на штурмовике от зенитного снаряда. А в сорок третьем «фоккер» очередью из пушек развалит прямо в воздухе истребитель Шурочки.
Ну а я буду участвовать в Берлинской операции уже на Пешке, на которую пересяду со штурмовика после очередного ранения. Хотя начну воевать истребителем. Знаете, сбивали меня много раз, но исключительно зенитки – я был очень хорошим пилотом. Только… задачи нам ставили подчас убийственные. Чайку-то мою тоже срезали во время штурмовки переправы.
И всё это я знаю, и о своём будущем, и об этой пятнадцатилетней девчонке в день знакомства, любуясь на её грацию и изящество взглядом отца троих детей и деда семи внуков. В подсчёте правнуков могу ошибиться – много их у меня. Хотя нет – это только в воспоминаниях, а на самом деле – всё ещё впереди.
Итак, появившаяся память о будущем – это довольно интересно. Вот сейчас я впервые в жизни появлюсь в аэроклубе, зная по именам добрую половину учлётов и поголовно – весь технический персонал – среди них я «вращался» довольно долго, ожидая, когда подрасту настолько, что меня допустят до полётов. Сейчас повторить предыдущий вариант будет очень сложно чисто психологически. Впрочем, в том, произошедшем[2] случае я обругал Шурочку, когда она сегодня наступила мне на бутс. Путаюсь… я… не я?.. Тогда… сейчас?.. Сложно правильно выразиться, когда давно прошедшее снова стало реальностью.
– Тебя как зовут, мальчик? – Девушка обернулась и посмотрела на меня рядом с невидимой границей, отделяющей остальной мир от волшебного места – аэродрома. Видимо, почувствовав спиной мой взгляд.
– Шурик, – ответил я, дурацки улыбаясь.
– Тёзка, значит, – она, как всегда, не поддалась на моё обаяние и смотрела хмуро. – И чего это ты так на меня уставился?
– Ты красивая, – отозвался я, ничуть не смущаясь. – На тебя приятно смотреть. Взгляд просто сам притягивается – ничего прекраснее не видел, – добавил я стандартный комплимент. Внутренне-то я не мальчик, и разговаривать с представительницей прекрасной половины человечества о разных там «отношениях» мне не впервой.
Она сурово нахмурилась, видимо готовясь устроить взбучку малолетнему ловеласу, но вдруг переменила намерение.
– Если не струсишь, покажу тебе сегодня кое-что получше. Ты ведь приперся сюда, чтобы смотреть на самолётики и пускать слюни от того, что ужасно хочешь полетать?
Я кивнул.
– Прокачу тебя за то, что ты не ругачий. Мне сегодня ушку облётывать после ремонта. Вот и сядешь в переднюю кабину для центровки. Только, чур, не визжать.
– Рта не раскрою, – согласился я солидно. И удивился нежданному намерению этой строгой во всех отношениях девушки грубо нарушить правила, и без того нарушаемые тем, что руководство аэроклуба выпускает её – малолетку – в самостоятельные полёты. Неужели простой комплимент растопил чувствительное девичье сердечко?
Техники выкатывали из просторного сарая деревянно-тряпочный биплан с торчащей вперёд противокапотажной лыжей. Машина эта устарела несколько лет тому назад, когда на смену ей пришли знаменитые У-2. Но кое-где ещё сохранились и эти старички – летают, благодаря заботливым рукам техников, и вёдрами пожирают масло – такое уж у них свойство оттого, что моторы построены по схеме с вращающимися цилиндрами.
Спустя несколько минут я устроен и пристёгнут в передней кабине. Голова моя помещена в кожаный шлем, из которого назад тянется резиновый шланг. Упругий поток воздуха, отбрасываемый винтом, пытается забраться мне в рот и надуть щёки, как только голова выставляется из пределов «тени» прозрачного щитка – не могу припомнить, сколько лет не сидел в открытой кабине летательного аппарата.
Рулёжка завершена, прошёл обмен жестами с руководителем полётами, отчетливо виден разрешающий взмах флажка, и машина разгоняется. Шурочка аккуратно взлетает и выполняет «коробочку» – четыре прямых отрезка, соединённых плавными виражами. Маршрут наш проходит почти в точности по границе лётного поля.
Малолетка, ведущая машину, если серьёзно, лучший лётчик из всех, кто есть здесь и сейчас, просто очень скромная и аккуратная, к тому же – не выпендривается лишний раз, вот и считается просто нормальным ответственным курсантом – ей доверяют, словно инструктору. Но по малолетству никакого документа выдать не могут – как бы не замечают её молодости и даже иногда нарочно отворачиваются – кадров реально не хватает, что при техобслуживании самолётов, что при «вывозе» новичков.
В памяти меня прошлого… э-э… будущего… тьфу, запутался. Короче, сам я не летал годиков пятнадцать, но перед этим лет шестьдесят с гаком уверенно поднимал в воздух поршневые машины самых разных типов. Последнее время созданные собственными руками. Это уже когда совсем старым стал – тогда и перестал резвиться в эфире. Простите за патетику. Другим любителям-самодельщикам помогал. Больше расчётами или советом, чем руками или примером.
Но сейчас, располагая сильным юным телом, невольно «придерживал» и ручку, и педали, изо всех сил стараясь делать это настолько легко, чтобы пилотесса не заметила моего «участия». Дудки! Шурочка – исключительно чуткое существо. И ещё она совсем не ругачая. Нет, спуску не даст, но сделает внушение без скандала. То есть – сразу в тыкву.
– Курсант, возьмите управление, – это прозвучало прямо в мой коротко стриженный затылок.
Вообще-то у меня пока коротковаты конечности. Не фатально, но изрядно неудобно. Особенно с педалями. Тем не менее, я вцепляюсь в ручку и начинаю «пробовать» машину на вкус – на У-1 я ни разу не летал. Пока вырос, они уже полностью выработали свои возможности и были сданы в утиль. Поэтому подробного знакомства с новой для меня техникой никак не избежать – скольжения, крены, лёгкие плоские повороты – надо прочувствовать планер.
Маневрируя, слышу, что Шурочка тоже легонько «сопровождает» органы управления, но не вмешивается, поскольку ничего опасного я не предпринимаю. Наконец – всё в порядке. Слился я разумом и телом с этой этажеркой. Совершил «коробочку» у аэродрома, закладывая аккуратные виражи, вышел в створ полосы и мягонько, точно по наставлению, приземлился.
Никто мне после этого ничего не сказал. Да и не видно было со стороны, что это я пилотировал, а не Шурочка. Даже «покатавшая» меня лётчица вела себя так, как будто пацаны, умеющие пилотировать, каждый день десятками являются на это лётное поле, построенное и оборудованное талантливым предпринимателем Артуром Антоновичем Анатрой, и выстроившись в очередь, ждут, когда кто-нибудь наступит им на лапоть. А потом даст полетать, чтобы загладить свою вину.
После посадки Шурочка снова взяла управление на себя, уверенно подрулила к ангару, возле которого нас дожидался механик, и заглушила двигатель. Не дав нам спустится на землю, техник поинтересовался:
– Как аппарат?
– Да шоб его гепнуло – один цилиндр через раз пропускает.
Механик сразу принялся снимать капот, Шурочка быстро куда-то упорхнула, а я остался – не пришлось мне в той жизни покопаться в этом агрегате. Заглядывая через плечо механика, я сообразил, в чем проблема, хотя система с вращающимися цилиндрами – вещь своеобразная. Но – странное дело – объёмное воображение, на которое я и раньше не жаловался, быстро вывернуло старую знакомую картинку.
– Вот тут, дяденька, – ткнул я пальцем в подозрительное место.
– Думаешь? – механик полез тонким щупом туда, куда я указал. – Думаешь, – на этот раз слова его прозвучали утвердительно.
Без последствий произошедшее не осталось.
Начальник аэроклуба застал меня за подачей ключей механику, перебирающему снятый с «аппарата» движок.
– Что тут у тебя, Феофилактыч?
– Что, что… опять масла накидало во все щели. Прикажите выдать новый двигун со склада! Этот уже не жилец – сработался к трём иерархам.
– Как ты смог это определить?
Феофилактыч зыркнул на меня, утер рукавом пот на лице и нехотя выдавил из себя:
– Не я это, вон малец подсказал.
– Он? – не поверил начальник.
– Он, он! – подтвердил механик. – Если бы не пацан, я бы до вечера ковырялся, и не факт что нашел бы, откуда пробивает.
– И откуда ты такой головастый взялся?
– Детдомовский я.
– Сбежал?
– Только посмотреть…
– Окончишь школу, получишь аттестат – тогда и приходи к нам, – сказал он дружелюбно. – Где летать-то выучился?
– Само получилось, – потупил я смущённый взор. – Почувствовал машину.
Наш разговор прервал недовольный жест механика, протянувшего руку, в которую я и вложил отвёртку.
– Так, Феофилактыч! Будет этот мотор работать?
– Я тебе не гадалка, чтобы давать точные ответы. Поэтому отвечаю ответственно – поймай себе рыбу и крути ей голову. А мне давай новый мотор.
– Этот последний был. Так что – списываем?
Мы с механиком синхронно кивнули.