Вы здесь

Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления. Глава 4. Посредники (Б. Н. Флоря, 2013)

Глава 4. Посредники

В русской внешней политике этих лет определенное место заняли поиски посредников, при содействии которых можно было бы добиться заключения мира с Речью Посполитой. Попытки эти оказались безрезультатными не в последнюю очередь потому, что власти Речи Посполитой, формально не возражая подчас против участия посредников, последовательно прилагали усилия, чтобы не допустить их появления на переговорах. Однако рассмотрение свидетельств об этих попытках дает в распоряжение исследователя интересный материал о том, как русские политики оценивали характер отношений своей страны с другими европейскими державами, как видели они ее место в системе европейских международных отношений.

Вопрос о посредниках оживленно обсуждался в Москве в 1659–1660 гг. В то время единственным результатом хлопот стала серьезная попытка австрийского посредничества, когда в начале 1661 г. с этой целью император Леопольд I направил в Москву посольство во главе с Августином Майербергом. Этот эпизод в истории международных контактов в Восточной Европе получил подробное освещение в книге З. Вуйцика[278]. Исследователь привлек для его освещения целый ряд документов Венского архива, но, к сожалению, оставил без внимания русские записи переговоров с австрийскими послами, что делает возможным повторное рассмотрение этого эпизода с учетом всей совокупности имеющихся материалов. Серьезное внимание к этой попытке посредничества и связанным с ней русско-австрийским переговорам со стороны польского исследователя явилось вполне оправданным, так как в этом эпизоде дипломатической истории нашли свое отражение важные новые тенденции эволюции международных отношений в восточной части Европы.

В самом выступлении императора в качестве посредника в конфликте между Россией и Польско-Литовским государством не было ничего нового. Наоборот, к середине XVII в. это было своего рода традицией. Последний раз в этой роли австрийские дипломаты выступали в 1655–1656 гг. Однако в то время Речь Посполитая была главным союзником Австрии в восточной части Европы, и целью посредничества было помочь союзнику найти выход из трудного положения.

В существенно иных условиях протекала миссия Майерберга. К этому времени империя Габсбургов, вступившая в борьбу с османами на территории Трансильвании, нуждалась в союзниках против Османской империи. Такими союзниками могли бы стать Россия и Речь Посполитая, прекратившие войну между собой. Подобные расчеты не были новостью для австрийской политики в Восточной Европе, однако особенность положения, сложившегося к началу 60-х гг. XVII в., состояла в том, что в польско-русской войне Речь Посполитая опиралась на союз с вассалом Османской империи – Крымским ханством, а Россия вела против него войну. В результате в Вене сложилось представление о непримиримом конфликте между Россией и Крымом и о том, что именно от Русского государства можно ожидать помощи в войне с османами[279]. В таких условиях не было необходимости при посредничестве ставить во главу угла интересы Речи Посполитой. Неудивительно, что в инструкциях послам указывалось, что в своей посреднической миссии они должны принимать во внимание интересы обеих сторон[280].

Имело место и другое важное обстоятельство. К началу 60-х гг. политика стоявшей во главе Речи Посполитой королевской пары и тех группировок политической элиты, на которые она опиралась, с ее планами возведения на польский трон французского принца все более расходилась с политикой Австрии – соперника Франции в борьбе за европейскую гегемонию. В Вене рассчитывали на возможное сотрудничество между Россией, Австрией и антифранцузскими силами в самом Польско-Литовском государстве[281]. После того, как австрийское влияние на ход дел в Речи Посполитой серьезно ослабло, в Вене нервно восприняли известия о попытках французского посла А. де Люмбра выступить в качестве посредника на мирных переговорах. Возникала перспектива вовлечения и России в орбиту французской политики. Неудивительно, что в инструкциях Майербергу предписывалось добиваться того, чтобы Россия не приняла французское посредничество[282]. Знакомство с записями переговоров А. Майерберга в Москве показывает, что он добросовестно добивался решения поставленных перед ним задач.

Еще по дороге в Москву он обратился к приставу И. Желябужскому с просьбой, чтобы царь «указал… с Дону от Азова войска свои отпустить на Крым», и выражал пожелание всем государям (императору Леопольду, Яну Казимиру, Алексею Михайловичу) после заключения мира «заодно наступить на турка»[283]. Во время переговоров в Москве с Алмазом Ивановым австрийские послы уже официально выступили с просьбой «вспоможенье учинить ратными людьми», в частности, послать на Крым калмыков, казанских и астраханских татар и «запорожских черкас»[284].

Неудивительно, что на переговорах в Москве австрийские послы подчеркивали, что они будут добросовестными посредниками. Из их уст вышло даже заявление, что «неволею… черкас королю взять нельзя, то они ведают, что черкасы – люди волные, от неволи полские свобожены»[285]. Стоит отметить, что враждующие стороны по-разному отнеслись к предложению австрийского посредничества. Уже на приеме 25 мая 1661 г. послам официально заявили, что царь принимает их посредничество и разрешает отправить гонца с известием об этом в Польшу к австрийскому резиденту Лизоле[286]. На такое установление русско-австрийских контактов в Варшаве реагировали с явным раздражением. Находившиеся в Варшаве русские посланники не смогли встретиться с Лизолой, а поехавший вместе с австрийским гонцом русский гонец Ефим Прокофьев был задержан и заключен в тюрьму[287]. 3 декабря в Москву была доставлена грамота Яна Казимира с сообщением об отказе от австрийского посредничества[288]. Это сообщение послы сопроводили раздраженной репликой: «Цесарского величества посредства не хотят, чтоб салтану турскому не оказаться недружбою»[289].

Австрийские послы задержались в России еще на некоторое время, так как освобожденный в начале 1662 г. из русского плена литовский польный гетман В. Госевский обещал похлопотать, чтобы австрийских дипломатов допустили к участию в переговорах, если «не как послов», то «как приятелей»[290], но результат его хлопот оказался безуспешным, и в августе 1662 г. австрийские послы вынуждены были покинуть пределы Русского государства[291]. Важно, что вскоре после их отъезда в сентябре 1662 г. в Вену была отправлена специальная миссия во главе с И. Я. Коробьиным[292], главной целью которой было объяснить министрам императора, что участие австрийских дипломатов в переговорах не состоялось из-за противодействия польско-литовской стороны, а Алексей Михайлович «посредство принимал с любовным хотением и от того цесарского величества совету не отступал»[293].

Позднее на переговорах 1664 г. в Дуровичах русские великие послы упрекали комиссаров, что в Речи Посполитой не только не приняли австрийских посредников, но и «от Смоленска краем государства вашего до своей земли с нужею преследовали»[294].

Таким образом, начиная с 1661 г. в Москве стали определенно относить империю австрийских Габсбургов к числу дружественных России государств. Чего, кроме дружественного посредничества и возможного (в будущем) союза против османов, в Москве могли ожидать от Вены, можно выяснить, затронув еще один важный аспект переговоров А. Майерберга с русскими политиками.

Уже на дороге в Москву А. Майерберг начал предостерегать пристава от того, чтобы царь согласился на французское посредничество. Французский король, – доказывал он, – союзник Польши и Швеции, «и ему, де, будет на те обе стороны доброхотать»[295]. Позднее уже в Москве он подробно говорил советникам царя о планах шведско-польского союза против России, создававшихся под эгидой французской дипломатии[296]. «Профранцузскую» партию в Речи Посполитой он характеризовал как «партию войны»[297]. С избранием французского принца на польский трон дело дойдет до большой войны против России, в которой вместе с поляками и шведами станут участвовать французские войска. Но в этом случае, – заявил посол, – император «великого государя не выдаст и на Польскую землю войною пойдет тот же час»[298]. Австрия тем самым могла оказаться союзником России в борьбе не только против «османов», но и против враждебных планов «профранцузской» партии в Речи Посполитой.

Характерно, что в Москве не только стремились сохранять хорошие отношения с Австрией, но и желали, чтобы об этих хороших отношениях к австрийским Габсбургам было известно в Европе. Так, в грамоте, отправленной 1 декабря 1663 г. бранденбургскому курфюрсту, говорилось, что в 1662 г. нападения русских войск на Крым не дали возможности хану принять участие в войне с императором, и подчеркивалось, что в дальнейшем царь будет оказывать ему «всякую дружную помочь напротив бусурманские войны»[299].

Есть некоторые основания полагать, что в Москве не во всем верили заявлениям австрийских дипломатов. Так, в конце 1662 г., когда подготавливался первый вариант инструкций для посольства А. Л. Ордина-Нащокина в Речь Посполитую и предполагалось, что переговоры будут вестись в Варшаве, послу предписывалось, если он столкнется с трудностями, «делать через посредников францужских и цесарских»[300], однако в заключительный вариант инструкций этот текст не попал.

Ряд факторов содействовал тому, что к предостережениям австрийских дипломатов с течением времени стали относиться со все большей серьезностью. Имело свое значение, что, столкнувшись с отрицательной реакцией польского двора, А. де Люмбр перестал выступать с предложениями о посредничестве. Еще более важно, что позднее и из других источников в Москву поступили сведения, что «профранцузская» партия – это «партия войны», а планы польско-шведского союза продолжают существовать. Никаких попыток искать содействия мирным переговорам со стороны Франции в 60-е гг. с русской стороны предпринято не было, и это вряд ли можно считать случайностью.

Уже в 1661 г. А. Л. Ордин-Нащокин предлагал пригласить в качестве посредников не только австрийских, но и датских дипломатов[301]. Характерно, что с Данией, как и с Австрией, в Москве стремились поддерживать дружественные отношения. Так, весной 1662 г. в Копенгаген были посланы в «ранге» «великих послов» Г.Б. и Б. И. Нащокины, которые должны были поздравить Фредерика III с установлением в Дании абсолютистского правления[302]. В «поминках» королю было предложено 5 тыс. пудов пеньки[303]. Хлопоты о поддержании хороших отношений с Копенгагеном были связаны, как представляется, с тем, что в России смотрели на Датское королевство в это время (как и ранее) как на возможного союзника в случае конфликта со Швецией[304]. Были основания полагать, что в этой ситуации датские политики не будут заинтересованы в серьезном ослаблении Русского государства, и на переговорах датчане могут выступить как благожелательные по отношению к русской стороне посредники.

К числу дружественных России государств в Москве относили и Бранденбург, с которым в 1656 г. был заключен договор о дружбе и нейтралитете, соблюдавшийся обеими сторонами. После тяжелых неудач 1660 г. именно курфюрсту Фридриху Вильгельму через курляндского герцога дали понять, что желали бы видеть его посредником на мирных переговорах, которые хотели бы провести в Кёнигсберге. В марте 1661 г. курфюрст, готовый выступить в этой роли, просил своего резидента в Варшаве И. Ховербека узнать, как отнесутся к этой инициативе власти Речи Посполитой[305]. Инициатива эта встретила в Варшаве отрицательную реакцию. Более того, на пути выступления курфюрста в роли посредника выступили дополнительные препятствия, связанные с особенностями отношений Бранденбурга – Пруссии и Речи Посполитой. По Велавскому договору 1657 г. курфюрст взял на себя обязательство выслать отряд в 1500 всадников для участия во всех войнах, которые будет вести в будущем Польско-Литовское государство. Фридрих Вильгельм не всегда оказывал такую помощь или старался заменить ее денежными субсидиями[306], но это давало основание королю Яну Казимиру рассматривать курфюрста не как возможного посредника, а как участника конфликта на польско-литовской стороне, как «perpetuus reipublicae foedaratus’a»[307]. Так, когда в 1664 г. был подготовлен проект договора между Речью Посполитой и Швецией, направленный против России, Ян Казимир в письме к курфюрсту выражал убеждение, что тот присоединится к союзникам и примет участие в будущей войне[308]. Представители курфюрста могли участвовать в переговорах как члены польско-литовской делегации. Так, уже весной 1662 г. курфюрст назначил своего представителя для участия в несостоявшихся мирных переговорах[309]. На съезде в Дуровичах в 1664 г. как представитель курфюрста должен был участвовать один из приближенных его наместника в Восточной Пруссии Богуслава Радзивилла Ян Меженьский[310]. В таких условиях для самостоятельных действий представителей курфюрста оставалось мало места. В инструкции Я. Меженьскому от 15 июля 1664 г. ему поручалось, главным образом, следить за тем, чтобы заключенные соглашения не нарушали обязательств курфюрста по отношению к России и Речи Посполитой. Однако до его поездки в Дуровичи дело не дошло, так как признали неудобным, чтобы подданный Речи Посполитой выступал как представитель курфюрста[311].

В Москве первоначально всё же рассчитывали, что бранденбургские дипломаты в Варшаве, даже не выступая как посредники, могли бы способствовать успеху мирных переговоров. В посольском наказе, врученном А. Л. Ордину-Нащокину перед его отъездом в Польшу в конце 1662 г., ему предписывалось добиваться заключения мира «через курфистра бранденбурского и Богуслава Радивила»[312]. В декабре 1663 г. царь принял решение направить к курфюрсту полуполковника Вилима Кормихеля[313]. В грамоте, врученной посланцу, содержались резкие обвинения польских политиков в срыве мирных переговоров, развязывании войны, союзе с татарами, от которых недавно тяжело пострадала Восточная Пруссия, но к курфюрсту царь обращался лишь с самой общей просьбой «дружным вспоможеньем себя учинить и во всякой прибыли нашего царского величества помочну быти»[314]. В Москве стремились сохранить хорошие отношения с Бранденбургом, но явно не ожидали с его стороны какого-либо серьезного содействия. К тому же грамота, по-видимому, не дошла до адресата, будучи перехвачена поляками[315].

К числу государств, на дружественные содействия которых рассчитывали, в Москве относили и Англию. В России осудили казнь Карла I и разорвали отношения с Английской республикой. А. Л. Ордин-Нащокин в начале 60-х гг. полагал, что в благодарность за это занявший английский трон Карл II будет на мирных переговорах благожелательным для России посредником. В письме от мая 1663 г., отправленном в Москву с посетившими Англию русскими послами, Карл II благодарил Алексея Михайловича за расположение к его отцу и выражал желание поддерживать с ним особо близкие и дружеские отношения[316].

Когда во время переговоров в Дуровичах в Москву прибыло большое английское посольство во главе с Т. Карлейлем, послу предложили выступить посредником на этих переговорах. Т. Карлейль, когда русское правительство не согласилось предоставить английским купцам право беспошлинной торговли в России, отказался взять на себя эту роль и при отъезде демонстративно вернул царские подарки[317].

В августе 1664 г. в Англию было отправлено посольство во главе с В. Я. Дашковым с жалобой на поведение Карлейля. Летом следующего, 1665 года посольство привезло в Москву тревожные известия. В Лондоне послы узнали, что идут переговоры о заключении между Англией и Швецией союза против России и о посылке английского флота, чтобы «город Архангельск разорить»[318]. Эти сведения тем более вызывали беспокойство, что из Швеции поступали сообщения о существовании договора, по которому Швеция и Англия должны были помогать друг другу[319], и о том, что в Англию послана шведская эскадра, чтобы вместе с английскими кораблями «к Архангельскому городу пути отнимать»[320]. У московских политиков, конечно, сохранялась еще память о том, как в годы Второй Северной войны Кромвель посылал английский флот на помощь Карлу Густаву. Оказывалось, что правительство Карла II продолжает ту же политику. Правда, в письме, привезенном Дашковым, Карл II выражал готовность выступить в роли посредника[321], но теперь это предложение Москву уже не интересовало.

Во всех этих случаях речь шла о возможном посредничестве государств, которые в Москве традиционно в условиях начала 60-х гг. рассматривали как дружественные. Однако наряду с этим обсуждался вопрос и о посредничестве Швеции, поднятый по инициативе шведской стороны. Власти Швеции были обеспокоены приездом в Москву и посреднической инициативой австрийских дипломатов, пытались ей воспрепятствовать. Б. Горну, направленному в Москву осенью 1661 г. для ратификации Кардиского договора, было поручено предложить советникам царя шведское посредничество. Посол должен был заверить, что на шведское посредничество представители Речи Посполитой согласятся. Одновременно он должен был советовать не принимать посредничества Австрии и предостерегать против планов возведения на польский трон члена Австрийского Дома, что сделает Польско-Литовское государство опасным соседом и для Речи Посполитой, и для Швеции[322].

Тем самым вопрос о посредничестве стал как бы выражением борьбы за влияние на Россию со стороны главных держав, боровшихся за европейскую гегемонию, где Швеция выступала как представитель интересов профранцузского лагеря.

К исполнению поставленной перед ним задачи Б. Горн приступил на встрече с советниками царя – А. Н. Трубецким, Ю. А. Долгоруким и Б. М. Хитрово 28 февраля 1662 г. Он не только заявил о том, что король шведский желал бы выступить посредником на русско-польских мирных переговорах. Б. Горн заверил русских представителей, что Ян Казимир согласен на шведское посредничество, о чем он говорил шведскому послу Стену Бьельке, приезжавшему для ратификации Оливского договора.

При этом он подчеркивал, что Ян Казимир желает, чтобы шведский король «в том посредстве был один», так как другие государи хотят быть посредниками не потому, что желают установления мира, «а для своих вымышленных прихотей»[323]. Однако когда у него прямо спросили, каких государей он имеет в виду, Б. Горн не ответил[324]. На открытое выступление против Австрии он не решился. Ответ на шведское предложение был дан на встрече, состоявшейся 6 марта. Послу сообщили, что Алексей Михайлович «доброхотный совет принимает в любовь», но с польской стороны уже состоялась договоренность, что начинающиеся мирные переговоры будут идти без участия посредников. Если на переговорах стороны не смогут прийти к согласию, то царь, как очень неопределенно было сказано, шведскому королю «о том отпишет»[325].

Если учесть, что в это самое время живо обсуждался вопрос об участии в переговорах австрийских послов, то ясно, что предложение шведского посредничества русскую сторону не заинтересовало. Не без основания такое посредничество могло вызывать у русских политиков опасения.

Однако предложение о шведском посредничестве не было отклонено безоговорочно: над ним продолжали размышлять. При подготовке в конце 1662 г. посольства А. Л. Ордина-Нащокина послу наряду с прочим было поручено выяснить, как отнеслись бы власти Речи Посполитой к шведскому посредничеству[326]. К сожалению, статейный список посольства утрачен, и мы не знаем, как он выполнил это поручение и как реагировали на предложение шведского посредничества власти Речи Посполитой.

Вопрос о посредниках снова стал актуальным после безрезультатного окончания переговоров 1664 г. в Дуровичах. Уже во время переговоров А. Л. Ордин-Нащокин обращал внимание царя на то, что без участия посредников не удастся добиться успеха. «И без тех, государь, дву статей либо союзом, либо посредством мир… к прибыли не будет»[327]. Так как предложение о союзе комиссары резко отклонили, то оставалось искать содействия посредников.

Вопрос о посредниках на переговорах должен был быть предложен на обсуждение властей Речи Посполитой дьяком Григ. Богдановым, отправленным в эту страну в феврале 1665 г. Речь шла об официальном приглашении посредников на мирные переговоры, которые должны были возобновиться летом 1665 г. Иначе, – должен был доказывать посол в Варшаве, – «спорных статей между ними успокоить будет некому». Позиция русского правительства к этому времени определилась. Поступившие сведения о связях «военной партии» с Францией способствовали тому, что кандидатура Людовика XIV в числе желательных для русской стороны посредников не фигурировала. В качестве посредников на переговорах в наказе Г. Богданову фигурировали император и датский король. При этом Алексей Михайлович соглашался и на участие в переговорах посредников, которые предложит другая сторона, без каких-либо ограничений. Первоначально в черновике инструкции было указано «опричь папиных послов», но затем эти слова были зачеркнуты[328].

Одновременно с посылкой Г. Богданова в Варшаву была предпринята попытка побудить к действиям самих возможных посредников. 16 февраля 1665 г. с такой миссией из Москвы был отправлен П. Марселис. Он должен был посетить Австрию, Данию и Бранденбург[329]. Как предлог для обращения было использовано то обстоятельство, что на переговорах в Дуровичах комиссары – представители Речи Посполитой не отклонили предложения о посредничестве и обещали «то богоугодное дело на сейме известити». Поэтому Алексей Михайлович просил императора Леопольда I и Фредерика III «миротворением вечной мир учинить и война успокоить»[330]. У императора П. Марселис должен был добиваться, чтобы тот «неотложно… своих великих и полномочных послов для того богоугодного дела в посредство слал»[331]. Курфюрста, учитывая особенности его положения, следовало просить лишь о содействии мирным переговорам («приводя к миру… дружную свою соседственную любовь к помочному делу показал»)[332]. Весну 1665 г. П. Марселис провел в Бранденбурге[333], в июне находился в Вене[334], а завершил свою миссию в Копенгагене в начале осени 1665 г.[335]

В то время как П. Марселис весной – летом 1665 г. вел в разных европейских столицах переговоры о посредничестве, Григ. Богданов в Варшаве вел переговоры на ту же тему с королем и сенаторами. Переговоры о посредниках проходили в неблагоприятной для русских предложений ситуации, так как еще до их начала рада сената приняла решение не соглашаться на участие посредников[336]. На переговорах в мае – июне 1665 г. Г. Богданов, следуя своим инструкциям, упорно настаивал на том, что мирным переговорам должна предшествовать договоренность о том, какие посредники будут в них участвовать, так как иначе «кроме споров дела никакова не чаять» и «на съезд посылать будет ненадежно»[337]. Не решаясь прямо выступить против участия посредников или высказаться отрицательно о кандидатах, предлагаемых русской стороной, сенаторы прибегали к разным маневрам, чтобы отклонить русские предложения. Так, в качестве посредников с польской стороны были предложены папа и французский король. Очевидно, полагали, что такие кандидаты будут для русской стороны неприемлемы, но Г. Богданов, следуя наказу, ответил согласием[338]. Заслуживает внимания в этой связи важный эпизод, не нашедший отражения в текстах официальных писем, которыми обменивались Богданов и сенаторы[339]. 1 июня 1665 г. дьяка посетил один из приближенных коронного канцлера М. Пражмовского, Александр Гоишевский, познакомившийся с ним во время пребывания в русском плену, и «тайным обычаем» объяснял ему, что король и сенаторы не согласятся на посредничество императора, так как он, по их убеждению, будет мешать успеху мирных переговоров[340]. В этом небольшом эпизоде очень показательно отразились те перемены в сфере международных отношений, о которых уже шла речь. Речь Посполитая переставала быть единственным союзником Австрии на востоке Европы и более не ориентировалась на тесный союз с этим государством. Эти обстоятельства способствовали начинавшемуся русско-австрийскому сближению.

Главный аргумент сенаторов состоял в том, что поиски посредников потребуют много времени и усилий и это будет способствовать затягиванию мирных переговоров[341]. В итоге русское предложение о том, что выбор посредников и договоренность с ними должны предшествовать началу переговоров, не было принято, но вопрос об участии посредников не был снят с повестки дня, вопрос о выборе посредников и их участии в переговорах о заключении вечного мира должен был стать предметом обсуждения между комиссарами и «великими послами»[342].

Сохранилось мало данных о переговорах, которые вел П. Марселис. Так, известно, что наместнику курфюрста в Восточной Пруссии Богуславу Радзивиллу он говорил, что царь желает заключить не перемирие с Речью Посполитой, а «вечный мир» и союз против Крыма и Османской империи – «врагов христианства»[343]. 25 апреля Марселис, находившийся во владениях курфюрста «инкогнито», получил у Фридриха Вильгельма тайную аудиенцию[344]. Курфюрст, стремившийся сохранить мирные и дружественные отношения с Россией, обещал убеждать короля и сенаторов, чтобы они «о мирных переговорах порадели и посилков татарских… впредь лишались»[345]. В своей грамоте он также сообщал, что «Петру Марселису мы высокую честь, вежство и милость показали»[346]. Это соответствовало истине[347]. Хуже обстояло дело с содействием курфюрста успеху мирных переговоров. В действительности всё ограничилось тем, что Фридрих Вильгельм переслал Яну Казимиру копию царской грамоты[348]. Впрочем, многого курфюрст и так сделать не мог. К весне 1665 г. его отношения с Яном Казимиром и его окружением стали весьма прохладными, так как в Варшаве не без оснований подозревали, что курфюрст поддерживает тайные контакты с главой оппозиции королевским планам Е. Любомирским[349].

9 мая П. Марселис поехал из Берлина через Дрезден в Вену[350]. Здесь ответ на русские предложения был вполне благожелательным. В ответе советников императора на русские предложения говорилось, что австрийские дипломаты готовы участвовать в мирных переговорах, если Ян Казимир «цесарское посредство примет». Император поручил Августину Майербергу, ставшему к этому времени австрийским резидентом в Варшаве, выяснить это[351]. В условиях, когда император предоставил Любомирскому приют во Вроцлаве и выделил ему средства для набора армии, чтобы сражаться с королем и его сторонниками, – было еще меньше оснований, чем в 1661 г., что Ян Казимир согласится на австрийское посредничество. О его реакции ко времени возвращения Марселиса уже знали от Г. Богданова.

П. Марселис располагал хорошими связями в Дании[352], но дело не пошло так быстро, как он, вероятно, думал. Марселис был принят королем 27 июля и смог изложить свои предложения[353], но в Копенгагене не торопились с ответом, и 25 августа Петру Марселису пришлось снова обратиться к датским властям[354]. В итоге Фредерик III согласился выступить в роли посредника и обещал обратиться по этому вопросу к польскому королю[355]. Понятно, что такое обращение, даже если оно имело место, не могло привести к успеху из-за отрицательного отношения властей Речи Посполитой к самому ведению переговоров при участии посредников.

Одновременно с отправкой миссий Г. Богданова и П. Марселиса была предпринята попытка возобновить переговоры о посредничестве со Швецией. В марте 1665 г. перед отъездом на воеводство во Псков А. Л. Ордин-Нащокин ходатайствовал предоставить ему полномочия вести переговоры со шведскими властями о посредничестве на мирных переговорах[356]. К делу А. Л. Ордин-Нащокин приступил в мае, отправив своего гонца Феофила Бобровича к генерал-губернатору Б. Оксеншерне. Ф. Бобрович сообщил губернатору о желании своего патрона Речь Посполитую «привести до общего покою к доброи дружбе соседственной с Великою Россией через посредников от Короны свейской». Он предлагал губернатору от имени воеводы сноситься с ним по этому вопросу «надежными писмами». Б. Оксеншерна ответил, что сейчас едет в Стокгольм и будет вести переговоры на эту тему по возвращении[357], но за этим заявлением ничего не последовало[358].

Обращение с просьбой о посредничестве к Швеции на первый взгляд вызывает удивление. Швецию в Москве явно не относили к числу государств, дружественных по отношению к России. Здесь, как показано выше, хорошо знали об имевших место в Варшаве переговорах о заключении польско-шведского союза, направленного против России. Может вызвать удивление и поддержка такого предложения со стороны А. Л. Ордина-Нащокина, который в эти годы, как также показано выше, считал Швецию одним из главных врагов Русского государства. В одной из отписок он сам правильно обращал внимание царя на то, что продолжение войны между Россией и Польшей выгодно шведским правящим кругам, так как это дает им возможность «всякими промыслы и пострахами… боясь их, шведов, мир с твоей, великого государя стороны, убыточной провесть»[359]. Однако в таких действиях была своя логика. Если бы регенты, управлявшие Швецией в малолетство Карла XI, согласились на посредничество, они не смогли бы продолжать переговоры о союзе с Речью Посполитой и шантажировать этим русскую сторону. Более того, можно было ожидать, что на мирных переговорах они не станут поддерживать комиссаров, так как Швеция не заинтересована в укреплении Польско-Литовского государства[360].

Вопрос о посредниках стал вновь приобретать актуальность, когда осенью 1665 г. обозначилась реальная перспектива возобновления мирных переговоров. Особенно беспокоил этот вопрос А. Л. Ордина-Нащокина, рассчитывавшего, как показано выше, добиться на переговорах заключения «вечного мира» с Речью Посполитой. Он с беспокойством писал царю, что в соглашении о переговорах, заключенном с И. Комаром, ничего не сказано об участии посредников[361]. В наказе, отправленном А. Л. Ордину-Нащокину 12 февраля 1666 г., снова указывалось, что в качестве посредников с русской стороны следует предложить императора и датского короля[362].

Собранный материал наглядно показывает, сколь значительные усилия были затрачены русским правительством в 1660–1665 гг., чтобы мирные переговоры велись при участии посредников. Каковы же были мотивы всех этих настойчивых действий? На первый взгляд, объяснение лежит на поверхности. Участие в переговорах представителей дружественных России государств должно было способствовать достижению благоприятных для русской стороны условий мира. Однако это не объясняет согласия русской стороны на участие в переговорах посредников, которых предложит польско-литовская сторона. Очевидно, имели место и другие соображения. Установить их в известной мере позволяют те аргументы в пользу участия посредников, которые приводятся в направленной царю записке А. Л. Ордина-Нащокина. Известно, что уже в июле 1665 г. он послал царю «докладные статьи», специально посвященные вопросу о посредниках[363], но обнаружить текст статей пока не удалось. Однако ряд соображений на этот счет можно обнаружить в записке, которую Афанасий Лаврентьевич отправил царю накануне переговоров в Андрусове после ознакомления с присланным ему посольским наказом. Польско-литовской стороне, – писал он, – не нужны посредники, она может согласиться на их участие лишь «от великого принуждения», а русской стороне участие посредников выгодно. В подтверждение правильности своего утверждения он приводил следующие аргументы. Желание поляков заключить только перемирие говорит о их намерении вскоре возобновить войну и «при ином короле поляки перемирья держать не учнут». Поэтому следует, «не откладывая на долгое время», привлечь посредников уже к участию в заключении соглашения о перемирии. Если «посредники перемирную запись в надежду вечного мира закрепят», то в дальнейшем, если Речь Посполитая это соглашение нарушит, посредники должны будут поддержать Россию[364].

Таким образом, посредники были нужны в первую очередь как гаранты того, что Речь Посполитая будет соблюдать условия заключенного соглашения.