Глава 3. Съезд в Дуровичах
Предполагалось, что А. Л. Ордин-Нащокин может вступить с уже приехавшими комиссарами в переговоры о мире еще до приезда главных представителей русской стороны, но комиссары на это не согласились[150]. Всё же определенные беседы с комиссарами у русского представителя состоялись. На беседе, имевшей место 16 апреля, комиссары затронули два вопроса, имевших серьезное значение для русской стороны. Комиссары выражали желание «роздирание бы междо Восточные церкви и Западные утишить и умирить». Они подчеркивали, что «каталицкая вера ближ всех вер к греческому закону», и более того, ожидали в случае соединения церквей «обнадеживания и помочи с вашие стороны», чтобы в Речи Посполитой «ариан, люторов и калвинов не было»[151]. Хотя А. Л. Ордин-Нащокин дипломатично ответил, что после заключения между государствами вечного мира «можно всякое благоустроение творить»[152], ясно, что при изложенных выше взглядах Алексея Михайловича на отношения между католическим и православным вероисповеданиями трудно было бы ожидать от него благосклонного отношения к идее соединения церквей.
Существенно иначе обстояло дело с другим затронутым в беседе вопросом. Комиссары, говоря о войне между Османской империей и Габсбургами и о том, что христианские государи уже «ратми» помогают «цесарю против турка», выражали надежду, что после заключения мира государи «всеми силами пойдут… против Турка». По их мнению, к союзникам тогда присоединится и крымский хан, «чтоб ему от Турка быть свободну». «А имеем, – говорили комиссары, – крепкую надежду, что нашим государством даст Бог от бусурман прибыли бес крови и без меча»[153], т. е., оказавшись перед лицом объединившихся христианских государств, султан будет вынужден без войны пойти на уступки. Очевидна близость этих высказываний к тому, что писал на эту тему А. Л. Ордин-Нащокин в своих записках. И такие высказывания были не единичны. Даже во время похода Яна Казимира в феврале 1664 г. литовский канцлер К. Пац говорил русскому гонцу Кириллу Шубину: «Как великие государи наши християнские склонятца к покою, и те, де, все мечи оборотим на бусурман»[154]. Все это свидетельствовало, что определенная почва для переговоров о союзе имеется, и, вероятно, вызвало надежды на благоприятный исход переговоров.
Главные представители русской стороны, ближайшие советники царя бояре кн. Н. И. Одоевский и кн. Ю. А. Долгорукий, приехали в Смоленск в конце мая 1664 г.[155], и в июне начались переговоры русской и польско-литовской делегаций. Ход переговоров, происходивших в селе Дуровичи, обстоятельно рассмотрен в книге 3. Вуйцика, посвященной предыстории заключения Андрусовского договора. Исследователь использовал и польские, и русские записи переговоров, а также письма комиссаров различным лицам и их переписку с Яном Казимиром и коронным канцлером М. Пражмовским, однако переписка великих послов с царем и военачальниками была ему известна лишь в пересказе СМ. Соловьева, который ввиду обобщающего характера своего труда использовал в нем лишь некоторые наиболее важные с его точки зрения документы. Между тем только полное использование этих материалов дает возможность установить, как, под воздействием каких факторов вырабатывалась, а затем изменялась позиция русской стороны на переговорах.
Как показано в книге 3. Вуйцика, комиссары Речи Посполитой приступали к переговорам, не имея инструкций. Лишь 26 мая н. ст. Ян Казимир и канцлер М. Пражмовский направили комиссарам указания затягивать переговоры до получения инструкций и занять на них твердую, неуступчивую позицию[156]. В лучшем положении в этом отношении находились великие послы. 24 мая к ним со стряпчим Иваном Петровым был отправлен тайный наказ[157]. Вместе с наказом к ним были отправлены «из вестовых отписок и роспросных речей статьи»[158]. В сопроводительной грамоте царя указывалось, что «много нового дела показалось от вестовых писем»[159]. Письма сообщали информацию прежде всего о положении на Правобережной Украине, где продолжалось восстание. Участники военных действий сообщали, что восстание охватило территорию Уманского, Браславского и Чигиринского полков, казаки которых присоединились к запорожцам во главе с Иваном Серко. К ним присоединились и «забожские черкасы». Польского ставленника Павла Тетерю «держатся толко Чигирин да Белоцерковскои полк», что связано было с тем, что в Чигирине находился польский гарнизон, а у Белой Церкви стоял с коронным войском С. Чарнецкий[160]. Из Чернигова сообщали о выступлении против польской власти «черкас» из Чернобыля, Брагина и Мозыря[161]. Все информаторы сообщали, что участники восстания хотят перейти под русскую власть. Ездивший к гетману Левобережной Украины дьяк Евстрат Фролов сообщал, что Брюховецкий перешел Днепр и намерен поставить гарнизоны в Черкассах и Каневе[162]. Участвовавший в походе Брюховецкого Вас. Кикин сообщал, что его войска идут к Чигирину[163].
Ряд сообщений говорил о том, что на Украине татар нет и их появления не ожидают. Хан боится покинуть Крым, опасаясь нападения калмыков, а его сын с Белгородской ордой отослан для участия в войне с императором[164]. В отправленной великим послам подборке была и отписка воевод Царицына, что калмыки 14 апреля выступили в поход на крымские улусы[165].
Подборка включала также ряд сообщений о состоянии литовской армии. Армия понесла серьезные потери во время похода Яна Казимира, «а иные, де, за скудостью многие из поляков разъехались», «помирают з голоду для того, что сенатори зборные хлебные запасы розвезли все по себе», и те, кто остались, если не получат жалованья, «из войска хотят разъехатца»[166]. К отпущенному «полонянику» Евсею Лаврову гетман М. Пац при его отъезде обратился со словами: «Бейте челом великому государю, чтоб Бог дал мир, а они, де, всем войском королевскому величеству били челом, чтоб он с великим государем мирился, как мочно»[167]. Наконец, к послам был отправлен еще один документ – грамота царя с предписанием затягивать переговоры до подхода к Смоленску войск во главе с кн. Я. К. Черкасским, которые 14 мая начали движение из Брянска[168]. В присланных послам бумагах ничего не говорилось о каких-либо масштабных военных акциях на Украине в поддержку развернувшегося там восстания. Как увидим далее, это не было случайностью.
Присланный послам наказ был весь посвящен вопросу об Украине. Послы должны были добиваться того, чтобы «рубеж бы учинить по Днепр». В самом крайнем случае следовало добиваться возвращения земель, утраченных в годы Смуты («Смоленска с 14 городами против прежних наказов»). Далее, однако, предписывалось «здешнеи стороны Днепра о черкасских городех и о Запорожье полским комиссарам говорить всякими мерами и отказать им в том впрямь». Таким образом, следовало твердо добиваться, чтобы Левобережная Украина вошла в состав Русского государства. Что касается Правобережной Украины, то царь и его советники, несмотря на значительные успехи развернувшегося там восстания, готовы были от нее отказаться ради прекращения войны и установления прочного мира.
Вместе с тем царь и его советники понимали, что их отказ от Правобережья не приведет к установлению порядка на этой территории. Если еще в 1662 г. поднимался вопрос о том, что власти Речи Посполитой должны послать войско и установить порядок на землях, от которых Россия отказывается, то теперь под влиянием нового опыта было выработано новое решение украинского вопроса. «О черкасах с обеих сторон, – говорилось в наказе, – говорить и стоять всякими мерами накрепко, что они – люди вольные, и какая то прибыль обоим государствам будет, что их напрасно в Крым отогнать и разорение и война всегдашняя от них принимать»[169]. Далее эти общие положения конкретизировались: в мирном договоре должно быть зафиксировано, что на Правобережье следует православных церквей «в костелы и в унею не превращать и черкас не винить ничем и дать воля»[170]. Таким образом, трезво оценивая возможности страны, уставшей от тяжелой, продолжавшейся уже 10 лет войны, и проявляя готовность отказаться от борьбы за Правобережье, царь и его советники стремились добиться стабильности в этом важном пограничном регионе с помощью предоставления определенных прав православной церкви и казачеству, что должно было быть зафиксировано в мирном договоре[171]. Аналогичные обязательства в отношении казачества, по-видимому, готова была взять на себя и русская сторона. Великие послы должны были обратить внимание своих партнеров на то, что если этого не будет сделано, казачество, защищая свои права, обратится к крымским татарам. Это предупреждение оказалось пророческим.
Вместе с другими документами гонец Ив. Петров привез и письмо царя А. Л. Ордину-Нащокину с предложением написать ему свои соображения, как «то дело к совершению мира приводить»[172]. В своем ответе А. Л. Ордин-Нащокин жаловался, что от «от великих бояр… обнадеживанья в тайных делах не слыхал», но главное, он обратил внимание царя на то, что в присланном наказе ничего не говорилось о возможности заключения союза между Россией и Речью Посполитой. «А не зачав, государь, союзом миру и промысл к делу не пристанет и в порубежных и черкасских договорех овладенья к Великой России никакова не учинить», т. е. без заключения союза осуществить предложенный в этом наказе план решения украинского вопроса – невозможно. Он напоминал царю про свою записку «в тритцати дву статьях докладных в Приказе Тайных дел»[173].
Обстановка на переговорах, как увидим далее, стала складываться так, что к предложениям младшего члена посольства пришлось отнестись с бо́льшим вниманием, но произошло это не сразу.
Когда имели место уже первые встречи представителей сторон, великие послы получили еще одну грамоту с указанием «сверх тайного наказу» добиваться уступки Полоцка и Динабурга (Борисоглебова), «хотя денег дать немало»[174]. Очевидно, опираясь на имевшиеся у него благоприятные известия, царь полагал, что на переговорах представители Речи Посполитой пойдут на уступки и по мирному договору удастся получить не только Смоленщину и Левобережную Украину, но и города, лежащие на Западной Двине.
Однако уже само начало переговоров не оправдало эти надежды. Хотя первые встречи были посвящены, главным образом, формальным вопросам[175], делегаты Речи Посполитой, следуя королевским указаниям, заняли твердую, неуступчивую позицию, отказываясь, в частности, принять от послов верительные грамоты, так как в них в перечне царских титулов фигурируют земли, входящие в состав Речи Посполитой. Излагая свои впечатления от этих встреч, великие послы писали царю, что «польские комиссары перед прежним горды и стоять упорно». Они даже запрашивали царя, не следует ли прервать переговоры[176]. Отвозивший эту отписку Ю. Никифоров повез к царю и письмо кн. Ю. А. Долгорукого. Князь также писал, что комиссары «безмерно горды», «а в разговорех начинают и кончают Поляновским договором». Положение могли бы изменить активные военные действия. Войску во главе с Я. К. Черкасским следовало бы, «не испуская лета, Днепр переитить меж Могилева и Быхова… и тем литовское войско пожать, а комисаров понизить». Действовать следовало быстро, чтобы нанести поражение литовской армии до того, как к ней придут на помощь польские войска и татары[177]. Сходные советы давал в разговорах с Ю. Никифоровым А. Л. Ордин-Нащокин. Он предлагал развернуть военные действия «по Двине реке», «и Литве то страшно будет», так как «жены, и дома, и дети их около Двины»[178].
18 июня царь принял решение переговоров не прерывать, но одновременно начать активные военные действия[179]. Одновременно он известил послов, что Я. К. Черкасскому послан приказ «идти к Орше» и «чинить промысл»[180]. В инструкциях, посланных главнокомандующему, ему предписывалось, чтобы он «на королевские люди наступал строем и обозом», так как «всегда за таким промыслом войне конец бывает». Он должен действовать, «не испустя нынешнего летнего времени», и начать военные действия против литовской армии во главе с М. Пацем, следуя указаниям великих послов. Одновременно к И. А. Хованскому в Полоцк будут посланы подкрепления. Он должен перейти Двину и «у гетмана Паца стоянье измешать», «литовскому и жмуцкому войску собратца не дать»[181]. Таким образом, царь принял советы и Ю. А. Долгорукого, и А. Л. Ордина-Нащокина.
По-видимому, первоначально, когда Я. К. Черкасский, один из виднейших представителей знати и близкий родственник царской семьи, был назначен командующим, речь шла о демонстрации силы, и важен был ранг командующего. Но дело стало обстоять иначе, когда от командующего потребовались активные военные действия. Неслучайно инструкции заканчивались настойчивым пожеланием, чтобы он действовал не так, «как было нынешнее зимы», когда «за непоспешеньем» он упустил отступавшую армию Яна Казимира[182]. Тогда же царь отправил Ю. А. Долгорукому особое письмо, в котором сообщалось, что если командующий «впред учнет делать так ж», то Ю. А. Долгорукий будет назначен на его место[183].
Обстановка для ведения военных действий складывалась благоприятная. Попавший в плен в начале июня офицер литовской армии, француз, сообщил, что войск из Польши в Великом княжестве Литовском нет, с королем в Вильно находится только отряд «надворной пехоты». «А заплаты, де, желнырем никакой не дают, и за то, де, они, желныре, приходили к королю с шумом большим»[184]. Полученные от него сведения великие послы переслали Черкасскому[185]. Тогда же важные сведения он получил от гетмана Брюховецкого. Гетман сообщал 9 июня из Канева, что Канев, Умань, Браслав, Кальник, а также Овруч, Чернобыль, Мозырь подчинились его власти. С. Чарнецкий, – писал он, – пытается подавить восстание на территории Корсунского полка[186]. Из этого следовало, что в ближайшее время можно не опасаться прихода польских войск с Украины на помощь литовской армии. 18 июня в посольской канцелярии записали «речи» попа Варлама Дорофеева из Виленского Духова монастыря. Он сообщил, что в Великом княжестве Литовском войск мало «и те нужны и голодны» и «заплаты, де, никому не дают». В Литве узнали о движении войск Я. К. Черкасского, «и от тех, де, войск они страшатца»[187].
В целом эти сообщения отвечали действительности. На территории Великого княжества Литовского не было крупных военных соединений, кроме армии Паца, стоявшей в Шклове. Обеспокоенные комиссары срочно просили короля о помощи[188]. Следуя указаниям царя, великие послы побуждали Я. К. Черкасского скорее начать военные действия, рекомендуя предпринять нападение «к Чаусам и под Мстиславль, и под Кричев, и к Быхову, и под Могилев»[189]. К Черкасскому царь прислал в конце июня подьячего приказа Тайных дел Федора Казанца, чтобы побудить его к решительным действиям[190]. После приезда посланца 30 июня Я. К. Черкасский выступил в поход, но при этом, как сообщал Казанец, «говорил с опасеньем, чтоб, де, вступив в дальние места от Смоленска, от литовских людей упадок не учинился»[191]. Уже эти слова показывали, что опасения, высказанные царем в инструкциях главнокомандующему, были не беспочвенными. 5 июля он сообщил великим послам, что идти походом к Чаусам нет смысла, так как там все места запустели от войны «и воевать некого», а на те места, где он мог бы предпринять нападения, распространяется действие временного перемирия между делегациями[192].
Пока великие послы и царь побуждали Черкасского к активным действиям, А. Л. Ордин-Нащокин пытался убедить царя в правильности своих взглядов. Одновременно он жаловался на руководителей посольства. «А твои, великий государь, послы, – писал он в Приказ тайных дел, – союзным миром и помощию общею мир становить с комиссары, чему бы они склонны были и поступны к миру, и слышать от меня, холопа твоего, не хотят»[193]. Иногда из этих слов делают вывод, что главы посольства были противниками внешнеполитического курса, предложенного дипломатом[194]. Однако из его последующих слов, что послы, не желая обсуждать его предложения, говорят, что «в дело то не поставлено», ясно следует, что великие послы отказывались обсуждать его предложения, так как о них ничего не говорилось в посольских наказах. Как будто одобрив предложения политика, царь не сделал ничего для их осуществления. Афанасий Лаврентьевич, однако, не сдавался и использовал приезд в посольскую резиденцию царского посланца Ю. Никифорова, чтобы передать ему новые соображения об условиях русско-польского соглашения.
Русские власти и в середине XVII в., и ранее жестко придерживались принципа, что владеть землями на русской территории могут только русские подданные. Ради достижения мира А. Л. Ордин-Нащокин готов был от этого принципа отступить. Уже в записке, поданной в 1663 г. канцлеру К. Пацу, он полагал, что при заключении мира и союза между Россией и Речью Посполитой магнатам и шляхте могли бы быть возвращены их владения на землях, отошедших к Русскому государству[195]. В записке, поданной царю, об этом не говорилось, но в разговорах с Ю. Никифоровым он снова вернулся к этому вопросу. Он предлагал, чтобы достичь мира, обратиться к бежавшей от русского наступления в 1654–1655 гг. шляхте с обещанием вернуть им старые владения «и с судом и управою, как у них наперед сего бывало»[196]. Правда, на такой шаг, по его мнению, можно пойти лишь в том случае, если между государствами будет заключен не только мир, но и союз. Иначе, – утверждал он, – «дела в конец, как себе надобно, не привесть». Следовало также обещать денежное жалованье литовскому войску и дать такое же жалованье одному из членов польско-литовской делегации, референдарю литовскому Киприану Павлу Бжостовскому, т. к. «Литва ему во всем верят и любят ево»[197].
Пока великие послы и царь побуждали Я. К. Черкасского к активности, на переговорах стороны перешли к обсуждению условий мира[198]. Стремясь скорее заключить мир и положить конец войне, русская сторона, сталкиваясь с сильным сопротивлением представителей Речи Посполитой, проявила готовность пойти на серьезные уступки. Русские великие послы соглашались уступить Полоцк и Витебск, а также польскую Ливонию с Динабургом. Как верно отметил 3. Вуйцик, это были те условия, на которых позднее было заключено перемирие в Андрусове[199]. Однако польско-литовская сторона эти условия не приняла. К этому времени комиссары получили от короля инструкции, предписывавшие им совсем иную линию поведения. Инструкции эти, как показал 3. Вуйцик, были составлены в Вильно при участии ближайших советников короля. Назначенные сеймом представители в выработке этого документа не участвовали[200]. Инструкция предписывала требовать возвращения Речи Посполитой всех земель, занятых русскими войсками в 1654–1655 гг., и Левобережной Украины. Кроме того, следует требовать возмещения в 10 млн. злотых за нанесенный Речи Посполитой ущерб. Никаких денежных выплат за уступку каких-либо территорий принимать не следовало. Комментируя эти условия мира, З. Вуйцик справедливо отметил, что «твердая и неуступчивая позиция польских представителей в Дуровичах не имела никакой опоры в реальной почве»[201]. Действительно, соотношение сил сторон было не таково, чтобы можно было бы рассчитывать заставить русскую сторону согласиться на такие условия мира. Почему же Ян Казимир и его советники их выдвинули?
В этой связи заслуживают внимания некоторые особенности документа. Так, в нем предписывалось, с использованием разных аргументов, чтобы комиссары ни в коем случае не заключали перемирия, а заканчивался он словами, что в случае безуспешного окончания переговоров король, собрав войска, снова сумеет взять верх над неприятелем[202]. Эта специфика документа позволяет предположить, что королевский двор, от которого инструкция исходила, не был заинтересован в успешном завершении мирных переговоров и связывал свои планы на будущее с новой военной кампанией, которая позволила бы продиктовать побежденному свои условия. Эта победа повысила бы престиж королевской власти и позволила бы королевской паре осуществить свои планы, связанные с передачей польского трона французскому принцу. Такой кампании должна была предшествовать расправа с вождем оппозиции этим планам – великим маршалком и польским гетманом коронным Е. Любомирским, который вместе со своими сторонниками не принял участия в походе на Россию[203].
Каковы бы ни были истинные настроения комиссаров[204], на переговорах они строго следовали инструкциям, в резкой форме отвергнув все русские условия. Предложенные ими условия были совершенно неприемлемы для русской стороны. Тем самым мирные переговоры зашли в тупик.
Следует отметить, что какими-либо реальными средствами давления на русских представителей комиссары не располагали и пытались восполнить этот недостаток ссылками на опасности, угрожающие России в будущем, если мир не будет заключен. Так, на беседе, состоявшейся 20 июня, К. П. Бжостовский «доверительно» сообщил А. Л. Ордину-Нащокину, что восстание на Украине почти подавлено и С. Чарнецкий ждет хана с ордой, чтобы идти в поход на русские земли, а в Польше находится шведский посол, который призывает, чтобы поляки «посольство высоко держали и свое мстили», и предлагает «польские и литовские войска случить с свейскими войски». Если переговоры закончатся безрезультатно, – предостерегал он своего собеседника, – то придется «на нынешнем сейме крепость учинить с ханом и шведом»[205]. На переговорах комиссары заявляли, что на Украине Серко и Брюховецкий потерпели поражение[206] и что Чарнецкого с Украины гетманы «в соединенье ждут вскоре»[207]. Русскому гонцу П. Долгову, ездившему к комиссарам в начале июля, сообщили, что навстречу C. Чарнецкому, который идет на север через Полесье с коронным войском и ордой, послан «валентарского войска полковник Буганской»[208]. Комиссары пытались использовать в своих интересах и сообщения «курантов». Так, они передали послам «куранты», в которых сообщалось, что король шведский потребовал со своих подданных «великих податей» и что здесь «против Москвы надеютца новой войны»[209].
Сообщения о положении на Украине были по бо́льшей части обычной дезинформацией. Великие послы располагали своими источниками информации, рисовавшими положение дел в существенно ином виде[210].
Хотя С. Чарнецкий добился определенных успехов, сумел остановить у Канева войска Брюховецкого и занять Корсунь, до подавления восстания было еще далеко. Коронная армия завязла под Ставищами, осада которых продолжалась несколько месяцев[211].
Послам было также известно, что связанные с Любомирским солдаты и офицеры коронной армии «короля ни в чем не слушают и на помочь они и нихто ис корунного войска нынешнего лета не будут»[212].
Однако что касается Швеции, то сообщения К. П. Бжостовского отвечали действительности. Весной 1664 г. в Польшу выехало шведское посольство во главе с Пальбицким для переговоров о союзе против России[213]. В мае М. Пальбицкий прибыл в Варшаву, а в августе был подготовлен проект союзного договора, одно из условий которого предусматривало участие 20-тысячной шведской армии в войне с Россией[214]. Надежды на союз со Швецией были одним из факторов, побуждавших Яна Казимира и его окружение вести войну до победного конца. Вместе с тем эти сообщения ставили перед царем и его советниками новую важную задачу: какие шаги следует предпринять, чтобы не допустить заключения союза между Речью Посполитой и Швецией.
Когда переговоры, как уже отмечалось, зашли в тупик, стороны договорились прервать их на срок с 10 июня по 1 августа, чтобы послы и комиссары могли запросить у своих правительств новые инструкции[215]. В указаниях, полученных комиссарами от Яна Казимира, не было ничего нового. Король только предлагал после неудачного окончания переговоров договориться о их возобновлении в будущем, когда королевское войско одержит победу над неприятелем[216]. Иначе обстояло дело на русской стороне.
За новыми инструкциями в Москву был послан А. Л. Ордин-Нащокин. К 21 июля были подготовлены новые инструкции и ряд других важных документов. Дополнительные указания содержались в грамоте, отправленной послам 3 августа. В указаниях царя подчеркивалась его заинтересованность в заключении мира. В ст. 7 этого документа подчеркивалось, что «ближние наши бояре и окольничие приговорили, чтоб вам (т. е. послам. – Б. Ф.)… к совершению мира привесть всяким промыслом»[217]. Эта заинтересованность, однако, не означала готовности царя идти на новые уступки. Наоборот, условия соглашения стали в какой-то мере более жесткими. Ради заключения мира царь теперь соглашался уступить только Полоцк и Витебск[218], а о Динабурге речи не было. В особой грамоте от 21 июля великим послам предписывалось «стоять накрепко, чтоб Динаборок с пригороды укрепить за нами и… сулить за тот город с пригороды казны сколько доведетца»[219]. Очевидно, А. Л. Ордин-Нащокин сумел убедить царя в том, как важно русской власти иметь в своих руках опорный пункт на торговом пути по Западной Двине. Что касается «черкасских городов», то идти здесь на какие-либо новые уступки царь совсем не собирался. В грамоте от 3 августа он специально сообщал послам, что под Ставищами армия Чарнецкого понесла серьезные потери «и Маховского Серко с калмыки побили». Чарнецкий начал отступать в Польшу, «а татар при нем никово нет», поэтому следует, чтобы послы «в поступке о черкаских городех тое стороны Днепра говорили с великим рассмотрением»[220], т. е. царь и его советники не исключали того, что, может быть, удастся удержать под русской властью и какую-то часть Правобережной Украины. Как видно из разных документов, отправленных послам, наблюдая за благоприятно складывавшимся положением на Правобережье, русские политики предвидели возникновение перед ними новой проблемы. Они задумывались над вопросом, как избежать последствий острого недовольства украинского общества тем, что по заключенному соглашению часть украинских земель останется в составе Речи Посполитой. Неслучайно в грамоте от 3 августа послам предписывалось следить за тем, чтобы до проведения условий будущего мирного договора в жизнь «на Украину преже не дали вести, а на Украине над нашими… людми черкасы какова дурна не учинили», чтобы «из-за Днепра ис тех городов наших ратных людей вывесть заранее»[221].
Если по вопросу о границах русская позиция в определенной мере ужесточилась, то в других отношениях налицо были серьезные перемены. Так, в указаниях послам подчеркивалось, что они при решении вопроса о судьбе «черкасских городов» должны стремиться «к обороне от хана крымского и от ево войны к защите», чтобы «от хана крымского войны впредь было безстрашно и непорушимо»[222]. Эти формулировки дают основание предполагать, что мирный договор в представлении царя Алексея должен был сопровождаться соглашением о совместных действиях обоих государств против Крыма. Особо важно, что в этих указаниях специально упоминались «о союзе статьи», отправленные великим послам с А. Л. Ординым-Нащокиным[223]. В этих статьях есть все основания видеть записку «О миру Великой Росии с Полшею», копия которой и сохранилась среди материалов переговоров в Дуровичах. Очевидно, и трудности, возникшие в ходе переговоров, и беседы с приехавшим в Москву советником побудили царя обратиться к практическому осуществлению предложенных им планов[224].
Царь не избегал и других способов достижения цели. В особой грамоте, адресованной А. Л. Ордину-Нащокину и думному дьяку Алмазу Иванову, он предписывал «корунных комисаров скупать всячески, чтоб они к миру были склонны»[225]. Одновременно с составлением инструкций великим послам 21 июля было принято и другое важное решение. Я. К. Черкасский был смещен с поста командующего[226]. На его место был назначен Ю. А. Долгорукий, которого царь благодарил за то, что тот во время переговоров «стоял упорно свыше всех товарищев своих»[227]. Одновременно он предписывал «одниконечно видетца» с А. Л. Ордин-Нащокиным для получения от царя указаний[228], касавшихся, как ясно из последующего, развертывания активных военных действий. Таким образом, по отношению к комиссарам Речи Посполитой следовало использовать и пряник (предложение союза), и кнут (военная угроза).
Чтобы воздействовать на противника, русская сторона на этом этапе переговоров также прибегла, по-видимому, к дезинформации. Распространились слухи, которые зафиксировал в своем дневнике один из комиссаров, Я. А. Храповицкий, что Я. К. Черкасский поехал встречать в Смоленске царя, для которого в городе готовят двор, а Алексей Михайлович уже выступил из Москвы со всем своим войском[229].
В своей грамоте царь запрашивал послов, не следовало ли бы ему выехать из Москвы в Вязьму[230], очевидно, чтобы придать этим слухам большее правдоподобие.
К осуществлению «мирной» части этого плана «великие послы» приступили, направив комиссарам записку с вопросом, какого они хотят мира: перемирия, обычного мирного соглашения или мирного соглашения и союза, чтобы «с соседями своими мир общей иметь, чтоб всякие изобильные вещи в государствах наших от всех сторон множились и вечно пожитки были»[231]. Так на повестку дня переговоров был вынесен вопрос о заключении между государствами не только мира, но и союза.
Более подробно положения русской стороны были изложены в записке, переданной комиссарам 13 августа[232]. Записка предусматривала три возможных варианта мирного соглашения. В случае заключения перемирия на 20 лет за царем должны остаться все территории, реально находящиеся под его властью. В случае заключения просто «вечного мира» царь соглашался уступить Речи Посполитой Полоцк, Витебск и польскую Ливонию, а за ним оставалась Смоленщина и «казацкой Украины по Днепр все городы». В случае заключения не только мира, но и союза, предусматривавшего совместные военные действия против наступающих «посторонних войск», к России должны были отойти Смоленщина, Левобережная Украина и польская Ливония с Динабургом.
В записке подробно аргументировалась необходимость таких уступок со стороны Речи Посполитой, связанных именно с заключением союза. Так, отошедшая к России «казацкая Украина по Днепр» должна была служить «ко обороне… обоим союзным государствам от татар, к надежной заступе и помочи от войск московских». Таким образом, союз должен был быть соглашением о совместной защите украинских земель от набегов крымских татар (это показывает, что предложенное выше объяснение указаний царя великим послам является правильным).
Относительно Динабурга в записке указывалось, что «когда обоих союзных государств ратные люди будут в близости на Двине между собою в случении и тогда страшны будут посторонним соседем». В этих словах налицо очевидное указание на возможность совместных действий обоих государств по отношению к Швеции. Эти действия, – указывалось далее, – приведут к тому, что «прежние шкоды от обидных краев без войны… христианским правом взыщутца». Эти места в записке представляют дословное повторение соответствующих мест в записке, переданной А. Л. Ординым-Нащокиным канцлеру К. Пацу в 1663 г.[233] Тем самым налицо прямое свидетельство участия А. Л. Ордина-Нащокина в составлении этого документа[234].
Царь и А. Л. Ордин-Нащокин полагали, что те выгоды, которые принесет такой союз Речи Посполитой в ее отношениях с Крымом и Швецией, побудят польско-литовскую сторону согласиться на русские условия мира, предусматривавшие возвращение Польско-Литовскому государству Восточной Белоруссии.
Позиция, занятая королевским двором, сделала эти планы нереальными. На переговорах комиссары заявили, что Речь Посполитая не нуждается в союзе с Россией, так как у нее с ханом заключен союз, а с Швецией – вечный мир[235]. Позднее комиссары заявляли, что если их условия не будут приняты, то они «разъезжаютца и на сейме с шведом соединятца и с крымским ханом дружбу подтвердят»[236]. Более того, в самом начале переговоров был поднят вопрос об удовлетворении одновременно с заключением мира «запросов» крымского хана. Некоторые из них и были названы: выплата «поминок» за прошедшие 8 лет, когда их выплата была прекращена, согласие русских властей на переселение башкир на земли Крымского ханства[237].
Польско-литовская сторона снова настаивала на возвращении к условиям Поляновского договора. Особенно жесткой оказалась позиция по украинскому вопросу. Комиссары заявляли, что «черкас уступить никоторыми мерами нелзе»[238], так как «на сейме… корунные за Украину станут и к миру не допустят»[239], «хотя все згинут, а черкас доступать учнут»[240]. Русские, – заявляли комиссары, – «пуще бусурман стали», так как «хлопов Речи Посполитой под оборону свою приняли»[241].
Комиссаров ободрили известия с Украины о успехах Чарнецкого в борьбе с восставшими и войсками Брюховецкого и ожидаемом приходе на Украину орды[242]. На переговорах они заявляли, что восстание на Правобережье подавлено, Брюховецкий ушел за Днепр, под его властью остались только «Киев да Канев и те в осаде… А зимою и все Северские города и черкасы будут за королевским величеством»[243]. Когда на Левобережье придут польские войска и орда, то Брюховецкий «сам еще с казаками… допоможет вас воевать и пустошить»[244].
Успехи Чарнецкого были комиссарами явно преувеличены. 6 августа гетман И. М. Брюховецкий писал из Канева, что он сохраняет сильные позиции на Правобережье[245], но сообщения о приходе орды отвечали действительности. 15 августа Ю. А. Долгорукий получил «листы» из Чернигова о приходе орды во главе с ханом, с которой ведут войну по обеим сторонам Днепра[246].
В Москве с самого начала переговоров рассчитывали, что военные успехи могут заставить комиссаров принять русские условия мира. На Украине с приходом орды таких успехов ожидать не приходилось. Поэтому особую важность приобретал вопрос о развертывании военных действий на территории Великого княжества Литовского.
Подчиняясь настояниям царя, Я. К. Черкасский в конце 1664 г. начал военные действия, подступив к Шклову, где стоял с войском польный литовский гетман М. Пац. Когда русская артиллерия обстреляла лагерь, то «многих людей и лошадей побивало», пострадал и сам шатер гетмана. Армия М. Паца была невелика, много людей самовольно ушло со службы, у других срок службы истекал 10 августа. Избегая столкновения с превосходящими силами противника, М. Пац «боя не дал» и отступил к Могилеву[247]. Так обстояло дело, когда командование принял Ю. А. Долгорукий: здесь в лагере под Шкловом состоялась его встреча с А. Л. Ординым-Нащокиным, который привез указ царя начать военные действия, чтобы на переговорах «доходило… к вечному миру»[248]. У А. Л. Ордина-Нащокина была при этом и другая цель – изложить командующему свой план военных действий. Как и ранее, он считал нужным предпринять поход на земли на запад от Двины. В его записке, по-видимому, поданной царю во время пребывания в Москве, рекомендовалось послать войска из Динабурга (Борисоглебова) в Вилькомирский и Упитский поветы. При этом следовало добиться, чтобы курляндский герцог соблюдал нейтралитет, и вступить в сношения в Жемайтии с генеральным полковником Андреем Млецким и дать ему понять, что на Жемайтию русские войска не нападут[249]. После беседы с Ю. А. Долгоруким он снова рекомендовал царю свой план. Таким походом скорее удастся добиться цели, «нежели задержанием под городами без войны»[250].
Результаты беседы с Ю. А. Долгоруким не могли обрадовать ни царя, ни его советников. Ю. А. Долгорукий сообщил, что Шклов «людьми и запасы» хорошо снабжен (следовательно, его осада малоперспективна), но одновременно заявил, что отводить войска от Шклова он не решается, опасаясь прихода на помощь к Пацу «войск корунных»[251]. Позднее, однако, Ю. А. Долгорукий предпринял активные военные действия. 12 августа[252] его армия подошла к Копыси и некоторое время осаждала этот город и Шклов. В ходе военных действий выяснилось, как позднее докладывал командующий царю, что «в тех городех оставлены начальные верные люди немцы и поляки и сторожа учинена безмерна»[253]. Поэтому через несколько дней осада была снята и армия отошла к Дубровне, где и стала лагерем[254]. Но еще до отхода к Дубровне Ю. А. Долгорукий отправил Ю. Н. Барятинского со значительной частью армии «воевать от реки Днепра до реки Березы копоские и школовские, и могилевские, и быховские, и борисовские, и бобруйские места», т. е. объектом военных действий должны были стать обширные территории, лежавшие на границе с русскими владениями по течению Днепра и на запад от него. По свидетельству Храповицкого, Ю. Н. Барятинский выступил в поход с одной конницей, без пехоты и обозов[255]. Это показывает, что целью похода было не занятие каких-то стратегически важных территорий, а опустошение вражеской земли, что должно было дать войску пропитание и добычу, а противника заставить пойти на заключение мира. 20 августа войска вернулись «из войны»[256], и 23–25 августа были предприняты новые походы с еще более широкими целями. К Могилеву против армии М. Паца «в могилевские, чауские, и кричевские места» был послан Ю. Н. Барятинский, к Шклову – отряд во главе с Г. Тарбеевым, а полковник И. Полуектов «через Черею к Лукомлю»[257], оттуда он должен был идти к Дзисне и Браславу, а затем – в Вилькомирский и Упитский поветы[258] по плану, предложенному А. Л. Ординым-Нащокиным. Отряды Ю. Н. Барятинского и Г. Тарбеева вернулись к 25 августа[259], а отряд И. Полуектова в конце месяца еще находился в походе[260]. 28 августа Ю. А. Долгорукий снова отправил войска «в Пинской и в Вилькомирской, и Глуботцкои, и в Браславскои поветы воиною»[261]. О результатах военных действий Ю. А. Долгорукий сообщал царю, что «около Могилева и Шклова воиною все пожжено и разорено и от Днепра до Березы, а в правую сторону близко Двины, а в левую по Толочин»[262]. В этих походах русские войска почти не сталкивались с сопротивлением армии М. Паца, стоявшей под Могилевым. Когда Ю. Н. Барятинский со своим отрядом подошел к Могилеву, Пац снова «бою не дал»[263]. Войско, по сведениям, поступившим к русскому командующему, не желало нести службу, не получая жалованья.
В самом конце августа особый посланец царя подьячий Приказа Тайных дел Ю. Никифоров прибыл к Ю. А. Долгорукому, чтобы побудить его к еще более активным действиям, «чтоб промыслом польским и литовским людем дать страх и тем их к миру привести»[264]. Командующий, однако, ответил, что «лучеи, де, промысл издержан» и он не может предпринять крупных наступательных операций, так как общее положение стало меняться в неблагоприятную сторону. Уже в середине августа к нему поступали сообщения, что гетман Павел Сапега собирает «посполитое рушенье» «за Березою в Менском воеводстве»[265]. К концу месяца пришли известия, что его войска приближаются к театру военных действий и, соединившись с Пацем, хотят идти против армии Ю. А. Долгорукого[266]. В этих условиях трудно было ожидать, чтобы действия армии могли бы в дальнейшем способствовать успеху мирных переговоров.
В какой мере уже предпринятые военные операции содействовали достижению этой цели? После первых набегов пленные шляхтичи сообщали Долгорукому, что «в войске, де, Патцове шляхта тужат гораздо что от Днепра по Березу домы и маетности их вызжены»[267]. Пленные, взятые во время последующих набегов, сообщали, что если ранее шляхта возражала против уступки Смоленска и Северской земли, то теперь, видя бедствия войны, шляхта «на тот мир учинить позволили»[268]. Тем самым политическая цель похода была достигнута, но связанные с этим расчеты оказались нереальными, так как литовская шляхта не могла решающим образом влиять на ведущих переговоры комиссаров.
В условиях, когда выяснилась полная несовместимость позиций сторон и ни одна из них не желала идти на уступки, переговоры двигались к своему финалу[269]. Было ясно, что мирного соглашения заключить не удастся (а заключить перемирие без серьезных уступок с русской стороны категорически отказывалась польско-литовская делегация), но обе стороны не были заинтересованы в прекращении переговоров. В итоге была достигнута договоренность о том, что переговоры не прекращаются, а прерываются до 1 июня 1665 г.[270] Отсрочка мотивировалась тем, что комиссары должны сообщить об итогах переговоров участникам сейма, который должен был собраться в конце 1664 г. («съезды отложили для сложения сейму», как говорилось в отписке великих послов царю[271])
С обсуждением отношений России и Речи Посполитой на сейме в Москве могли связывать известные надежды. Если королевский двор и был удовлетворен безрезультатным исходом переговоров, то в стране явно не все испытывали удовлетворение. Провожавший комиссаров по окончании переговоров подполковник Василий Тяпкин (впоследствии первый русский резидент в Речи Посполитой) сообщал, что «в Пацове… войске на комисаров гораздо нарекают, что они миру не учинили, а естьли б, де, они через войско ехали, то б их всех побили»[272]. Даже некоторые из королевских комиссаров в беседах давали понять, что они были бы готовы заключить мир на более приемлемых для России условиях. Так, один из комиссаров, подкоморий кременецкий Стефан Ледоховский, в беседе с А. Л. Ординым-Нащокиным говорил, что Речь Посполитая могла бы уступить России Смоленск и Северскую землю и только вопрос об Украине остается камнем преткновения[273].
С предложением направить русских великих послов на сейм для заключения вечного мира и союза с Речью Посполитой к царю обратился А. Л. Ордин-Нащокин с очень интересной запиской[274]. Отправить послов на сейм он предлагал потому, что польско-литовские комиссары неоднократно заявляли, что именно на сейме будут принимать окончательные решения. При этом он полагал, что предложенные комиссарам русские условия мира следовало бы разными способами (через гонцов, пленных и др.) сделать известными широким кругам шляхты, чтобы «ведали в Княжестве Литовском и поразумели, что правдою взыскиваятца от Великие России мир»[275]. Если этого не сделать, то «на сейме поруганье будет от сторонних людей, что время испущено», а в июне 1665 г., когда должны возобновиться мирные переговоры, «с польские и литовские стороны будут с великими ратьми», чтобы добиться выгодного мира, и война будет продолжаться.
А. Л. Ордин-Нащокин продолжал отдавать себе отчет в том, что предложенные условия могут вызвать недовольство в русском обществе, но если ранее он запальчиво заявлял, что этим можно пренебречь, то теперь он предлагал добиться одобрения условий «вечного мира», объявив их «всех чинов выборным людем». Это собрание, по его мнению, должно было принять решение о выплате шляхте денежной компенсации за ее отходящие к России владения. Это нужно сделать, «чтоб все люди тем утешились и в денежных зборах не оскорблялись, что не на войну, а на умиренье казна готовить». Политик явно испытывал беспокойство, что общество не захочет нести новые жертвы, связанные с заключением мира. Это же собрание должно было решить, какую часть многочисленного «полона» – «мещан и пашенных людеи» освободить с заключением мира и на каких условиях. А. Л. Ордин-Нащокин понимал, что освобождение столь многочисленного «полона» затронет конкретные интересы самого широкого круга людей, и поэтому и предлагал, чтобы соответствующее решение было подкреплено авторитетом «выборных людей».
Наконец, собор должен был одобрить предусмотренное условиями «вечного мира» решение украинского вопроса. Связано это было с тем, что в свое время Войско Запорожское было принято под власть царя по решению Земского собора 1653 г.[276] В этой части своей записки А. Л. Ордин-Нащокин доказывал, что лишь предлагаемое решение обеспечит установление мира: «и здержано будут черкасы крепким миром неподвижно». Уже здесь проявилось, может быть, еще в более яркой форме, чем в более ранних его записках, представление о «черкасах» как некоей враждебной, анархической силе, которую нужно обуздать. Далее в тексте обнаруживаются прямые отрицательные отзывы, отражающие подобное восприятие «черкасов»: «А черкасская в подданстве неправда всему свету явна в их непостоянстве и хотят, чтоб война и кровь никогда не престала». Из сказанного следовал очевидный вывод: «И такои народ своевольнои недобро бес крепости великим государям держать, чтоб и иные к ним такие ж не множились». Высказывания эти столь ярки, что не нуждаются в комментариях. В письмах и указаниях царя Алексея, уже цитировавшихся выше, можно обнаружить черты иного отношения к «черкасам» – сознание духовного родства с ними, как с православными, понимание, что для достижения стабильности нужно предоставить «черкасам» определенные «вольности» не только на Левобережной, но и на Правобережной Украине.
Как известно, при жизни Алексея Михайловича земский собор для обсуждения вопроса об условиях мира с Речью Посполитой так и не был созван, но к другим соображениям своего советника царь отнесся со вниманием. Действительно, на сейме в присутствии широкого круга участников политической жизни Речи Посполитой можно было, казалось, добиться большего, чем при переговорах с назначенными королем комиссарами. 10 октября 1664 г. в Варшаву был послан Вас. Тяпкин с предложением выслать на сейм русских великих послов. К тому времени, когда Тяпкин в декабре 1664 г. прибыл в Варшаву, сейм уже заканчивался, и Ян Казимир предложил выслать таких послов на следующий сейм, который должен был собраться в марте 1665 г., но на это предложение уже царь Алексей не реагировал[277].