Cтеклянный Сириус
И мерный шум дождя,
И моря шелестящие покровы…
Из жизни, как с чужбины, уходя,
Кто смог все это обозначить словом?..
© Ирина Жадан, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Besame mucho1
Я в ожидании живу,
как в зимнем доме.
Заиндевелый лес со всех сторон, и кроме
одной лыжни, столь дерзкой, как надежда,
нет у меня других дорог, как прежде.
И знаю я, куда моя лыжня стремится,
и завтра утром полечу по ней, как птица.
Но нет надежды на земле огромной, кроме
лыжни, что вижу из окна я в зимнем доме.
Анжела приехала на кафедру поздно. Собрание уже закончилось. Она прошла через огромную лабораторию с гудящим трансформатором и внушительными макетами. За стендами маячили головы студентов: заканчивалась последняя пара.
Поворот, три полукруглых ступеньки вверх; дверь открыта. В маленьком классе было тихо. Навстречу вошедшей Анжеле поднял голову незнакомый студент. Нет, на студента он непохож. Смуглое лицо, черные кудри. Кремовый костюм с иголочки, галстук. Он встал и вышел ей навстречу, вопросительно улыбаясь:
– Добрый вечер. Позвольте представиться: Родригес. Марсиаль Родригес. Стажер.
– Анжела. Младший научный сотрудник.
Она подала ему еще холодную после весеннего дождя ладонь. Он слегка пожал ее маленькие пальцы; поцеловал их, наклонив голову. Кудри рассыпались.
Подняв голову и не отпуская руки, он посмотрел в ее прозрачно-зеленые глаза долгим бархатно-черным взглядом
Звонок прозвенел с оглушительностью корабельной сирены.
***
Работа в секторе профессора Нежебовского была интересной и перспективной. Анжела засиживалась на кафедре допоздна, поглощая горы полученной по заказам литературы и просматривая протоколы экспериментов. Предмет ее исследований был классическим, но в процессе работы ей удалось найти оригинальный подход к проблеме. Готовилась к публикации основательная статья.
Весна долго оставалась хмурой и серо-дождливой. В аспирантском общежитии было зябко и оттого – неуютно. Анжела, приходя в свою комнату, зажигала ночник и тенью скользила по маленькому пространству. Ее «сокамерница», как она сама себя называла, белокурая болтушка Лиля, была ярко выраженным «жаворонком».
Родригеса Анжела видела еще несколько раз на кафедре. Замечая ее, он грациозно застывал, значительно глядя темными, искристыми в глубине, глазами. Его стажировка проходила в группе с малопонятным названием, больше похожим на условное обозначение стратегически важной единицы.
***
В начале яркого южного лета на кафедре, по традиции, отмечали дату ее образования. На праздник собрались многочисленные сотрудники всех секторов и «Центра», как называли резиденцию главы всего этого хорошо налаженного механизма.
Анжела чувствовала себя немного «мелкой» среди известных всей стране, а многих – и за рубежом – физиков. Но авторитетом подавлять здесь никто не собирался. Очень скоро установилась дружеская атмосфера. Анжелу приняли в круг общения. Она перестала ощущать себя нескладным подростком, была естественна и весела.
Наискосок напротив нее за столом сидел Родригес. Время от времени он принимал участие в общей беседе, ненавязчиво и к месту высказывая интересные замечания и обращаясь, главным образом, к Анжеле. Она согласно кивала в ответ. Потом он прямо к ней обратился с каким-то вопросом. Анжела не сразу расслышала за шумом застолья. Оба рассмеялись.
«Музыку!» – потребовали физики. Лаборант Володя, заведовавший акустическим обеспечением праздников, побежал к загроможденному аппаратурой углу. Раздался традиционный, любимый всеми присутствующими, вальс-бостон. Родригеса за столом уже не было.
– Разрешите, – он подал Анжеле руку, помогая выйти из-за стола.
Они плавно кружились среди немногих пар. Постепенно они остались вдвоем. Широкая юбка Анжелы летала веером, изящные «лодочки» ритмично скользили по паркету. Родригес уверенно вел ее в танце. Черные душистые кудри касались лица Анжелы. С последним аккордом Родригес остановился, словно поставил точку, и удержал Анжелу. Он шепнул ей в висок: «Не уходите». Губы скользнули по виску, теплое дыхание коснулось волос.
Анжела действительно намеревалась незаметно уйти. За столом шумно спорили физики и «лирики» – но все равно, конечно, физики.
Принесли гитару.
Солнце зашло. Распахнутые на морской горизонт окна стали фиолетовыми. Свежее дыхание моря смешалось с ароматом жасмина из приморского парка.
Родригес взял гитару. Смуглая рука с продолговатыми пальцами и овальными ногтями коснулась струн. Сверкнуло тяжелое рельефное кольцо.
Они ушли вместе.
В ароматной тени магнолии он повернул к себе ее плечи и поцеловал ее долгим настойчивым поцелуем.
Анжела мягко, но недвусмысленно отстранилась.
В просторном холле общежития они расстались: Родригес жил в «люксе» на первом этаже. Анжела нажала кнопку лифта и улетела на свой «чердак».
***
Летом на кафедре было солнечно и пустынно. Аудитории стояли запертыми. Сотрудники разъехались в отпуска. Анжеле надо было закончить экспериментальную часть к возвращению шефа. Она днями пропадала в лаборатории. Володя добросовестно помогал ей. Рабочая гипотеза подтверждалась. Это придавало сил быстрее закончить большую и интересную работу.
Уходя домой в пятницу, Анжела у выхода из института увидела Родригеса, который задумчиво курил на ступеньках. Повернув голову, он отбросил сигарету и подошел к Анжеле.
– Вы так много работаете.
Она улыбнулась: «Приходится».
Они медленно пошли по аллее вдоль строя кипарисов.
– Сегодня вечером мы будем кататься на лодке.
Фразу он произнес старательно, почти без акцента. Глаза смеялись.
– Сегодня вечером… – Анжела хотела возразить, но предлог не придумался сразу.
– …мы будем кататься на лодке, – весело подсказал Родригес, словно заучивая урок лингвистики.
Она тоже рассмеялась.
***
Они отплыли далеко от темного пологого берега. Марсиаль бросил весла. Анжела сидела на зыбкой корме. Над головой фосфорически мерцали мириады звезд. Белыми копьями пролетали метеориты. Легкая лодка покачивалась на мелких, словно серебристые рыбешки, волнах. От малейшего движения лодка кренилась. Вода казалась черной и наполненной сказочными чудовищами. Анжела попросила Родригеса вернуться на берег. Поднимая веслами светящиеся буруны, он стал грести к берегу.
Взошедшая луна, словно камелия, таяла ароматом света. Море шелестело прибоем, тащившем гальку с отмели.
Анжела сидела на краю лодки и улыбалась, глядя на далекое сияние города за скалистым мысом.
Марсиаль припал к ее коленям:
– Анжела!
Она молчала. Он горячо целовал ее руки, пряча свое лицо в ее прохладных ладонях.
– Анжела…
– Нет, Марсиаль.
– Но почему? Ты любишь меня.
– Нет.
Он положил голову ей на колени. Анжела перебирала его темные кудри.
– Марсиаль, мне пора уходить.
– Тебя никто не ждет.
– Это неважно.
– Это важно. Я тебя жду. Останься.
– Нет.
Он поднял громадные глаза, в которых отражались звезды. Она коснулась его виска.
– Нет. Не сейчас.
Он встал и поднял ее, как хрупкий цветок:
– Когда? Скажи, когда?
Анжела вздохнула и, закрыв глаза, сказала наугад:
– Пусть пройдет еще месяц.
Он закружил ее, целуя лицо и разметавшиеся волосы.
– Через месяц ты придешь. Я буду ждать.
***
Анжела была счастлива. Глядя из окна, как Марсиаль утром уходит по ступеням общежития, она не могла остановить громкого стука сердца. Нечаянно встречаясь с ним на кафедре, она ловила только ей предназначенный взгляд.
Он все последнее время был сильно занят. Анжела знала, что его считают одним из немногих крупных специалистов в его области исследований.
***
Она жила, окруженная любовью, как золотым туманом. Родригес не торопил ее. Она чувствовала, что это время мечты и ожидания не повторится, и ей было немного жаль.
Перед рассветом ей приснился ее двоюродный брат, семнадцатилетний Левушка. Родители назвали его Львом, но вырос он хрупким и нежным. Приезжая в гости к тете в соседний приморский город, Анжела поддразнивала маленького кузена: «Ну какой ты Лев? Ты даже не львенок». Характером Левушка был тих, задумчив и светел. «Не жилец он на белом свете», – сокрушалась мать и жаловалась Анжеле, что Левушка, и взрослея, не становится «как все люди».
Во сне Анжела видела, как Левушка прямо и неподвижно стоит лицом к иконам в своей комнате. Огонек лампадки покачнулся. Она проснулась почти сразу и подумала: «Молись обо мне, Левушка. Я так хочу быть счастливой».
***
Дни летели все быстрее. Марсиаль, встретив Анжелу в гулком коридоре института, сжал горячей рукой ее хрупкие пальцы: «Ты не забыла? Я помню».
В ответ она погладила его щеку.
В дверь комнаты общежития настойчиво постучали. Анжела, очнувшись от своих мыслей, открыла. Девушка из соседнего холла подала ей телеграмму и сказала сочувственно:
– Крепись, дружочек.
Анжела развернула бланк. Тетя сообщала, что Львенка больше нет.
Анжела собралась, оставила записку Лиле. Задержавшись на пороге, оглянулась: я скоро вернусь. Здесь я была счастлива своим ожиданием.
***
Автобус вез ее по извилистой горной дороге. На стекло звонко шлепались прозрачно-серые капли летнего дождя.
В доме тети собрались родственники. Левушка лежал среди кипарисовых ветвей и зеленовато-белых хризантем. Тихо горели свечи. В комнате еще клубились синеватые завитки кадильного дыма. Анжела приложилась к венчику на неподвижной голове.
Через три дня она снова ехала по горной дороге, возвращаясь. Светлая скорбь смешивалась в сердце с радостью ожидания встречи.
***
В комнате что-то весело напевала Лиля. Увидев Анжелу, она с разбега бросилась ей на шею и заглянула в лицо весело-сумасшедшими глазами.
– Что это с тобой? – Анжела привыкла к бурным эмоциям подруги, но тут чувствовалось что-то особенное.
– Отгадай! – Лиля закружилась по комнате, напевая: «When somebody loves You…»2
– Понятно. В тебя кто-то влюбился. Или ты. Или оба.
– Да, да, да.
Анжела смотрела на запрокинувшую голову и тихо смеющуюся Лилю, в чьих глазах отражалась мечта. «Как все наивно. А я – разве я не такая же? И у меня, наверно, был такой же глупый вид. Это любовь. Это – любовь?..»
Лиля тихо говорила, бесцельно бродя по комнате и дотрагиваясь до вещей, которых она явно не видела:
– Я была с ним на городском семинаре. Нас отправили вдвоем от института. Мы целый день были вместе. После семинара мы бродили по улицам. Как чудесно!
Анжела решила направить беседу в более спокойное русло:
– Ну, и кто он – если не секрет?
В тишине прозвучало, как поцелуй:
– Марсиаль Родригес. Ты знаешь его?
Ощутив глухую волну досады и нарастающую отчужденность, Анжела сдержанно ответила:
– Нет.
– Странно, а говорят, он стажируется на вашей кафедре.
– У моего шефа нет стажера с таким именем.
– А по сторонам ты, конечно, не смотришь, – Лиля снисходительно засмеялась.
– Конечно, нет.
К Анжеле уже вернулся ее холодно-насмешливый тон.
***
На следующий день ученый секретарь кафедры попросил Анжелу занести Родригесу в общежитие вызов на конференцию.
Не подавая вида, что ей не совсем удобно выполнить поручение, Анжела согласилась.
Она медленно пошла домой по дороге мимо строя кипарисов.
В общежитии было прохладно.
Подойдя к «люксу», она услышала музыку.
Собравшись с духом, Анжела постучала.
Дверь медленно открылась. Музыка превратилась в оглушительный рев. В коридор поползли извивы сигаретного дыма.
Родригес был тяжело пьян. Придерживая рукой дверь, он вышел в коридор. Анжела чуть отступила.
Он посмотрел на нее огромными зрачками и с силой сказал, ударив кулаком по стене:
– Ты придешь завтра. Уже завтра.
– Завтра будет завтра, – отступая еще, сказала она вполголоса и зачастила каблуками по коридору.
***
Всю ночь она сидела, глядя перед собой невидящим взглядом.
Когда чуть посветлело, Анжела накинула летний плащ с капюшоном и вышла на улицу. Из сплошного молочно-белого тумана вдоль дороги выступали пирамиды кипарисов. Пахло водорослями.
Она вышла на полосу прибоя, оставив за спиной стену непроницаемого тумана, скрывшую берег. Впереди такая же плотная завеса светлой мглы колыхалась над бегущими волнами.
Длинные звуки звонкого шороха обозначали полосу прибоя.
Протяжно перекликались невидимые чайки.
Анжела стояла лицом к морю, вдыхая соленые брызги и пресную свежесть тумана.
Близкий маяк, ровно горя желтым светом, высился громадной свечой.
Плечам становилось тепло: где-то высоко и далеко за туманом из-за гор вставало солнце.
Вместо эпилога
Я становлюсь спокойнее и проще.
В душе моей так чисто и светло,
как будто бы березовая роща
стоит в росе.
Еще не рассвело.
Туман лежит в ложбинках сизым дымом.
Сияет небо ясной глубиной.
Печаль о чем-то бывшем и любимом
уходит в ночь
с последнею
звездой.