Глава 6
По решению курии после развода с герцогом де Мединасели Виктория должна была отправиться в монастырь. Перед отъездом Папа пригласил ее попрощаться.
В кабинет синьора вошла в черном платье, голову покрывала мантилья. Ни единого украшения на ней не было. Когда секретарь проводил Викторию через приемную, за их спинами шептали: «Испанец жесток… Тяжко ей будет в монастыре… Говорят, она застала его с любовницей в саду, устроила скандал и поплатилась за это. Что вы! Не просто скандал… Она пыталась избавиться от несчастной. А как вы думаете – она правда в тяжести? Что-то не похоже…»
Шагнув за порог студиоло, синьора де Бюсси преклонила колени. Повинуясь легкому взмаху руки Его Святейшества, секретарь вышел и закрыл двери. Только тогда Сикст позволил женщине подняться:
– Сожалею, что тебе, дитя мое, пришлось пережить столько неприятных часов. Но теперь все улажено. В Веллетри с тобой поедет женщина, которой ты можешь доверять. И помни – придет время, и я верну тебя в Рим.
Виктория молчала. Не дождавшись ответа, Перетти подошел ближе. Ему показалось, что с ней что-то не так – даже сквозь кисею вуали была заметна бледность.
– Что с тобой?
– Простите, я больна, – словно очнувшись, проговорила Виктория. – Мне нужен лекарь. Вчера мне прислали вино… Я немного выпила и вот результат… Я благодарна вам за все.
Она опустила голову, но, решившись, вдруг заговорила, глядя прямо в лицо Перетти:
– Я всегда обращалась к тебе на «вы», но сейчас…
Перетти обратил внимание на ее руки – они беспокойно терзали манжеты платья. Последняя фраза его встревожила, поэтому он поспешил воспользоваться паузой:
– Это, возможно, прощальный подарок герцога. Я пришлю к тебе лекаря. Но скорее всего ты просто устала, – голос Перетти стал холоден и сух.
Она вновь сникла, утратив надежду:
– Позвольте писать вам. Я знаю, понимаю все, но может быть… Простите, я конечно не заслужила… Прощайте, синьор Феличе Перетти.
Виктория закрыла лицо руками и пошла прочь.
Сикст молчал.
У порога она все же остановилась, тихо произнесла:
– Нет, – и, обернувшись, громко закончила, – до свидания, Ваше Святейшество.
***
Карета неторопливо двигалась по прямой дороге, уходящей за горизонт. Две женщины сидели в ней, мерно покачиваясь в такт движению. Одна из них с живым интересом наблюдала то вид за окошком, то свою спутницу. Другая – безучастно смотрела в пространство перед собой. Последняя встреча с Перетти многое показала Виктории. Она поняла – он использовал ее как инструмент, использовал ее любовь и преданность в своей политической игре. Порыв Юлии выяснить, какие мысли скрываются за напряженным молчанием синьоры де Бюсси, был остановлен прямым и твердым взглядом графини:
– Маркиза, – ее голос дрогнул, – не пытайтесь успокоить меня. Я знаю, что монастырь – это навсегда. Он сказал «когда придет время»… Это слишком неопределенно. Но я все равно люблю его. Глупо?
Она вдруг рассмеялась и закричала:
– Глупо! Любить – это глупо!
Когда маркиза уже начала беспокоиться, Виктория подавила истерику:
– Герцог Миланский любил меня, и я его тоже. Хотя нет, если бы я любила, наш Тео не умер бы. Сын…
Это последнее слово для обеих многое значило. Только у одной сын умер, а от другой отрекся.
– Юлия, я чувствую, он любит вас! А я – так, вещь, которая уже не нужна. Рано или поздно он избавится от меня.
Это признание заставило губы маркизы сжаться в тонкую линию.
– Замолчи! – Юлия оглянулась, словно боялась, что кто-то может их услышать.
– Виктория, успокойся, – строго сказала она. – Сейчас я ничем не могу помочь тебе. Перетти следит за нами. Малейшее подозрение, и мы окажемся вместе там, откуда точно никогда не выберемся.
Помолчав, маркиза взяла Викторию за руки, сжала их и уже мягче добавила:
– Никогда никому не верь, даже мне. Никогда никому не признавайся в своих чувствах.
Графиня лишь глубоко вздохнула в ответ и отняла руки. Через некоторое время, не повернув головы от окна, Виктория тихо спросила:
– Зачем?
– О чем ты? – не дождавшись продолжения, сказала Юлия.
– Зачем он отправил нас вместе?
Маркиза не успела ответить, когда Виктория вдруг посмотрела на нее – в тени карты ее глаза странно блестели:
– Рассказать вам о сыне? У нас с доном Хуаном не могло быть детей, и я много времени сама проводила с Бенвенуто.
Графиня пристально следила за выражением лица спутницы. От нее не укрылось то, как гневно шевельнулись крылья небольшого прямого носа, как плотно сжались губы Юлии.
– Не нужно, синьора де Бюсси. Все, что я хотела знать о своем сыне, я уже узнала.
Маркиза помолчала, глядя, как Виктория сжимает пальцы, беспокойно лежащих на коленях рук. Уголок губ предательски дрогнул, сдерживая холодную усмешку:
– Я не поблагодарила тебя за воспитание Бенвенуто и заботу о нем. И я не стану этого делать. Это был не мой выбор.
Под прямым взглядом Юлии де Ла Платьер графиня смутилась; она опустила взгляд, а после вновь отвернулась к окну.
Во время оставшегося пути женщины мало разговаривали, каждая была занята своими мыслями.
В монастырь они прибыли под вечер. Кельи, отведенные им, не отличались изяществом убранства, и Виктория заметила улыбку, искривившую губы Юлии:
– Сестра, эти покои так не похожи на те, в которых мы жили раньше. Впрочем, здесь тепло и светло. До вечера, маркиза.
После вечерней трапезы Юлия передала через приставленную к ней послушницу просьбу увидеть брата Иосифа. Монах не заставил себя ждать.
– Слушаю вас, синьора.
Лицо его было непроницаемо холодно, словно никогда до сего дня они не встречались, и не было сговора против Папы Сикста. Юлия приняла правила, безмолвно предложенные иезуитом.
– Святой отец, вы отвезете в Рим письмо.
Монах только усмехнулся в ответ на приказной тон женщины. Присев к столу, она быстро набросала: «Феличе, мы в Веллетри. Через месяц я вернусь в Рим, к тебе. Но что будет с Викторией? Прошу тебя, сжалься над ней. Я очень скучаю по тебе». Запечатав письмо, маркиза отдала его монаху. Брат Иосиф, не тратя время на слова, вышел из кельи и направился к себе. Там, сидя за столом у свечи, он бережно вскрыл послание. Конечно, у него были полномочия просматривать переписку маркизы и графини, но не переписку же Папы. Когда он закончил читать записку, на его губах задрожала усмешка. И брат Иосиф решил рискнуть – чуть-чуть, на грани подозрения, неаккуратно запечатал бумагу: ведь у него все-таки были полномочия. Пусть Перетти поймет, что его подручный в курсе всех этих «Феличе…», «к тебе…», «скучаю….», «сжалься…» А после он посмотрит, чем это обернется для нее.
***
Через месяц, за день до запланированного отъезда маркизы де Ла Платьер в Рим, в веллетрийский монастырь вернулся брат Иосиф. Он велел собрать пленниц в одной келье.
– Синьора де Бюсси, синьора де Ла Платьер, вас приказано перевести в Сьеррский монастырь. Собирайтесь, вы выезжаете прямо сейчас.
Виктория повернулась и без слов отправилась к себе: она почти ждала чего-то подобного. За прошедшие недели графиня о многом думала и, в конце концов, решила, что пока будет выгоднее смириться с тем, что ее судьба находится в чужих руках.
Юлия так же молча покинула келью монаха, но выходя, она обернулась и успела заметить странную полуулыбку, скривившую губы иезуита.
Через несколько дней за каретой с двумя синьорами закрылись тяжелые, обитые железом ворота Сьеррского монастыря. В отличие от веллетрийской обители, он был окружен толстыми каменными стенами и славился строжайшим уставом. Навстречу прибывшим вышел мужчина в хабите доминиканца. Виктория узнала в нем коадъютора6 Бенвенуто ди Менголли, кардинала Монтальто.
– Да благословит вас Бог, сестры. Добро пожаловать. Встретимся после вечерни. Сестра Аделия проводит вас.
Маркиза окликнула доминиканца:
– Отец мой, не откажите в любезности… Его Святейшество здесь?
– Что, простите?
– Святой Отец здесь? – в голосе Юлии послышалась угроза.
– Смирите гордыню, сестра! – приторно улыбнулся монах. – Пост и молитва помогут вам!
Маркиза отвернулась. Но взгляд ее ясно сказал доминиканцу, что от смирения синьора Юлия весьма далека.
Вечером маркиза тайком прошла в келью сестры.
– Слушай меня внимательно, Виктория. Происходит что-то странное. Будь готова ко всему. Возможно, нам придется бежать, – она прислушалась. – Сюда идут. Будем спокойны.
Изумленное внимание на лице Виктории сменилось безразличием, когда она, вслед за Юлией, обернулась к двери. Без стука в келью вошел коадъютор. Заметив синьору де Ла Платьер, он укоризненно покачал головой:
– На будущее, уважаемая маркиза, учтите, что в этой обители не приветствуется общение сестер наедине. Итак, я уверен, у вас есть некоторые вопросы. Готов на них ответить, если, разумеется, они входят в мою компетенцию.
Графиня была спокойна и молчалива. В голове была одна, смешившая ее, мысль: «Мы уже монахини или еще нет?»
Юлия решила взять инициативу в свои руки:
– У меня… У нас несколько вопросов: где Папа, по чьему приказу мы здесь, как долго мы будем здесь? И, наконец, в этом месте принято ужинать?
– Сестра, бес попутал твои мысли. Святейший Отец в Риме, все свершается по велению Божьему. А по поводу трапезы – я же велел тебе сменить пищу телесную на пищу духовную, сиречь молитву.
Видя, как Юлия наливается гневом, коадъютор повысил голос:
– Сестра Аделия, проводи сестру, – это слово он выделил особо, – Юлию, она хочет помолиться в одиночестве!
Теперь он понимал, что собрат-иезуит не зря предупреждал его о строптивой грешнице.
Когда за маркизой закрылась дверь, Виктория подняла взгляд на монаха и спросила:
– Святой отец, можно мне пойти в часовню?
– Устами нашей сестры говорит дьявол, но мы спасем ее душу. А вы можете идти в церковь. Молитесь, сестра, и Господь услышит вас.
– Спасибо, святой отец, – женщина склонила голову, но сама подумала: «Не учи монахиню молиться».
Коадъютор был почти спокоен – от Виктории нечего ждать неожиданностей. Но вот с маркизой, похоже, хлопот не оберешься.
Через неделю в монастыре начались приготовления. Было заметно, что кого-то ждут. К обедне приехал тот, ради кого поднялась суета – в Сьеррский монастырь святой Девы Марии прибыл кардинал Менголли. Монсеньор был слишком молод, и сидеть на одном месте ему было тяжко, поэтому в своей обители его высокопреосвященство бывал лишь наездами. Когда юноша вышел из кареты, графиня, сидевшая в это время у окна своей кельи, от неожиданности выронила молитвенник из рук.
– Боже милостивый! Он здесь?! – Виктория задумалась. – Прекрасно. Перетти двинул очередную фигуру.
Виктория хотела уже вернуться к чтению, но шум за окном вновь привлек ее внимание. По двору в сопровождении монахинь проходила маркиза. Кардинал Монтальто обернулся посмотреть, кого ведут. Этого было достаточно, чтобы Юлия узнала сына. Монсеньор тот час отвернулся, увидев женщину с растрепанными волосами, в мятом грязном платье – Юлия еще в первый день отказалась переодеваться в одеяние послушницы и до сих пор стойко сопротивлялась этому требованию сестер и доминиканца. Маркиза не закричала, у нее перехватило дыхание. Тихо выдохнув: «Неужели снова», она опустилась на землю в обмороке. Шум, поднявшийся вокруг упавшей Юлии, и привлек внимание Виктории. Она вышла во двор. В отличие от постоянно выказывавшей неповиновение маркизы, графиня выглядела хорошо. Невозмутимо оглядев представшую картину, Виктория поинтересовалась:
– Что произошло?
Юлия уже пришла в себя, ей помогали подняться. Тут сеньоры услышали голос коадъютора:
– Ваше высокопреосвященство, в монастыре новые послушницы, они ожидают вас, чтобы принять постриг.
Мальчик внимательно оглядел женщин. Ему было неудобно рядом с ними: одна воспитывала его в раннем детстве и даже нравилась, с другой их свели очень неприятные обстоятельства. Но он нашел в себе силы проговорить:
– Мир вам, – и сразу обратился к коадъютору, – брат мой, проводите меня.
Еще бледная после обморока маркиза беспомощно посмотрела вслед Бенвенуто, потом повернулась к Виктории:
– Что здесь происходит? Ты понимаешь? Нас собираются постричь?!
– Ты только сейчас это поняла?! – резко ответила графиня. Виктория развернулась и направилась к себе. А Юлию отвели туда, куда собирались – в карцер, место уединенной молитвы и поста.
Поздним вечером ворота монастыря выпустили двух монахов. За углом монастырской стены один из них протянул другому перстень, скинул балахон, оставаясь в костюме всадника, и направился к привязанной неподалеку лошади. Вскоре стук копыт стих вдали. Оставшийся – через сад вернулся обратно в стены обители и передал записку Виктории: «Сестра! Я не хочу становиться монахиней. Я постараюсь бежать. Если мне повезет, очень скоро я буду в Риме. До встречи. Храни тебя Бог». Лишь много позже Юлия задумалась о том, почему ей так легко удалось покинуть суровую обитель.
Тот же монах, что провел Юлию через ворота, доложил коадъютору о бегстве маркизы. Доминиканец улыбнулся и отправил гонца в Рим, а сам пошел в келью графини де Бюсси.
– Синьора, вы уже, думаю, знаете, что маркиза де Ла Платьер сбежала. Не переживайте, через неделю вы отправитесь в Рим в свите монсеньора Менголли. Там Святой Отец освятит ваш брак с графом Морно, племянником монсеньора Карреры.
– Как?! Значит вот, что на самом деле… – по щеке Виктории скатилась слеза. – А если я хочу стать монахиней? Впрочем, это равносильно… Хорошо, синьор коадъютор, я все поняла.
Пожилой мужчина едва ли не сочувственно кивнул ей и вышел.
***
К крыльцу Апостольского дворца галопом подлетел всадник. Спрыгнув с коня, он направился к входу.
– Послание от монсеньора Монтальто, срочно к Его Святейшеству!
Гонца проводили в один из кабинетов. Впустив его, служка тут же вышел и прикрыл двери. Папа стоял лицом к окну в легкой шелковой сутане. Дождавшись, когда стукнет, закрываясь, дверь, он обернулся:
– Здравствуйте, маркиза. Мужское платье вам к лицу. Вы перепугали моих людей. К чему такая спешка?!
– Что же, – Юлия и не подумала смутиться, напротив, ее глаза только ярче вспыхнули в свете свечей, – тогда, может быть, вы изволите объяснить…
Тон и слова женщины заставили Перетти изумленно приподнять бровь. Но даже столь явно выраженное неудовольствие Святого Отца не остановило маркизу:
– Не желаете ли объяснить мне события последних месяцев? Какой постриг?! Ведь я так ждала от вас письма.
В голосе Юлии сквозило разочарование. Папа вновь отвернулся к окну. Помолчал. После, все так же, не оборачиваясь, проговорил:
– Не желает ли синьора поужинать со мной?
Этот спокойный тон заставил женщину опомниться. Она чуть расслабилась, заставила себя улыбнуться.
– С удовольствием! Помогите мне снять плащ.
Перед тем как отойти от окна Сикст пробормотал:
– Надо бы что-то поставить на эту площадь…
После приблизился к Юлии и снял с плеч женщины дорожный плащ, сумев не коснуться ее самой.
Если Юлия и была удивлена приемом, то сумела не показать этого, мгновенно превратившись в даму большого света.
Они сидели уже довольно долго. Феличе говорил о пустяках, оправдывая общение желанием прояснить для себя настрой маркизы, чтобы определить меру доверия к этой женщине. Но на самом деле он уже давно откровенно любовался ею. Как маркиза ни торопилась к Феличе, она все же остановилась на несколько часов в одном из трактиров на окраине города. Там она привела себя в порядок, уложила волосы, а посыльный от хозяина даже достал для нее любимые духи с нотами сандала. И теперь Феличе Перетти наслаждался вечером, их вечером. Юлия тоже казалась довольной обществом приятного мужчины. Напряжение, не покидавшее ее несколько суток пути, спало, и она почувствовала себя безмерно усталой и опустошенной. Разгоряченный вином, Папа не сразу заметил перемену ее настроения.
– О, маркиза, вы устали… Я приказал приготовить вам комнаты рядом с моими покоями, – произнося последние слова, он словно бы испрашивал ее позволения или искушал.
– Благодарю вас, – не задумываясь, ответила Юлия. Промелькнула было мысль о том, что она может устроиться в римском доме, купленном еще маркизом Ла Платьер, но быстро утонула в нежелании куда-либо ехать. Маркиза поднялась из-за стола. Ее качнуло от усталости и вина.
– Боже, как кружится голова.
– Да, вино отменное.
– Спокойной ночи, монсеньор.
В комнате, отведенной ей, Юлия стянула с себя костюм и с наслаждением погрузилась в наполненную горячей душистой водой бронзовую ванну. Тепло и тишина разморили ее, она задремала. В конце концов, служанка-монахиня разбудила Юлию, обтерла льняным полотенцем и уложила в постель. Потушив все свечи, кроме лампады, служанка вышла. Едва укрывшись, Юлия заснула.
Он пришел глубокой ночью, прямо из молельни. Она спала, и лицо ее было лицом невинного ребенка. Феличе сидел в кресле, смотрел, как спокойно в размеренном дыхании приподнимается ее грудь, скрытая покрывалом, и вспоминал. Картинки их совместного прошлого скользили по его сознанию, но он не позволял им проникнуть глубоко, задеть чувства. Он слишком хорошо помнил, почему очень давно, еще в Испании, отказался от этой женщины! Молоденькая изящная парижанка, жемчужина в клоаке порока, она с первого мгновения их встречи очаровала его, уже тогда влиятельного прелата. В одном единственном взгляде он почувствовал ее силу – силу обольстительной женщины в теле еще девочки. И он решил использовать эту силу для осуществления плана своей вендетты. А потом… Потом Феличе Перетти осознал, что и сам слаб против ее женской власти. И он отдал ее инквизиции. Не насовсем, а так, чтобы придержали, ослабили. И была последняя перед отъездом в Рим встреча, где она умоляла, требовала забрать ее с собой, а потом попыталась вернуть его, сообщив о скором рождении ребенка. Их ребенка. Феличе Перетти почти устоял. Почти, потому что, отвергнув ее, он принял дитя. Монсеньор прекрасно сознавал, что тем самым точку своей рукой превращает в многоточие. Но ничего не мог поделать с собой. Когда Юлия впервые после долгих лет подала о себе весть, он почувствовал что-то сродни удовлетворению – она возвращается. Оставалось дождаться и посмотреть, как она вернется. И он признал, что Юлия вернулась достойно, с блеском стали. И что же теперь? Он ощутил в себе уверенность, что сможет не только предложить ей свои правила игры, но и добиться от нее их соблюдения.
Пока Папа был погружен в свои мысли, маркиза, почувствовав присутствие постороннего в комнате, проснулась. Свет от лампады позволял разглядеть лишь белеющий в сумраке силуэт в кресле. Но она и так знала, кто оказался рядом с ее постелью. Приподняв голову, Юлия посмотрела на Перетти.
– Ты пришел. Хочешь мне что-то сказать?
Золотистые волосы – пышные, но теперь коротко стриженные – едва касались обнаженных плеч, в глазах отражался огонек лампады, руки в пене кружев казались выточенными из слоновой кости. Окинув Юлию жадным взглядом, Перетти резко поднялся: «Нет!» – и, не проронив ни слова, вышел.
«Ты бежишь, Феличе… – подумала Юлия, укладываясь вновь на подушки. – Так уже было.»