Глава 3
Центр мира
Я проснулась под пыхтение поезда, приближающегося к станции. На соседней скамейке стоял чайник с чаем, а рядом с ним лежали хлеб, масло и мармелад.
Надо полагать, подарки от Шона и Джозефа, с улыбкой решила я, а затем взглянула туда, где спал отец, но увидела только пустую подушку.
Движение за окном привлекло мое внимание. В бледном утреннем свете отец расхаживал по перрону, дыхание вырывалось паром у него изо рта, он кутался в одеяло.
Шон и Джозеф тоже были на перроне, с усталым напряжением в лицах изучая людей, ожидавших посадки на ранний поезд.
Рядом с полицейскими стоял худой и несколько нервный мужчина в очках, но его, похоже, интересовали лишь пальто пассажиров. Не то чтобы на станции было много людей. Их беспокойные взгляды заставляли предположить, что они уже слышали о ночном убийстве и сомневались, разумно ли подвергать себя опасности повторения ужасных событий.
Большие часы на стене зала ожидания показывали двадцать минут седьмого, когда поезд, заскрипев тормозами, медленно остановился и клубы паровозного дыма рассеялись.
Я выглянула в окно, и была крайне поражена увиденным. В столь ранний час я не ожидала увидеть многих пассажиров, прибывших лондонским поездом. Но стоило кондуктору открыть двери вагонов второго и третьего классов, как оттуда, с одинаковым выражением азарта на лицах, вырвались дюжины мужчин. Они набрасывались с вопросами на всех, кого видели: на Шона, Джозефа, городского констебля, на людей, ожидавших посадки на поезд, и даже на юного носильщика.
– Что вы знаете об убийстве?
– Кого убили?
– Его зарезали? Кто-нибудь видел убийцу?
– Тот коротышка с одеялом. Это же Любитель Опиума! Он знает об убийствах больше, чем Скотленд-Ярд!
Газетчики набросились было на отца, но Шон и Джозеф, заслонив его собой, увели в зал ожидания. Однако почти тут же вернулись на платформу. Их внимание привлек одинокий человек, вышедший из купе первого класса.
Плечи мужчины сутулились, создавая впечатление, будто он несет тяжкий груз. Длинные седые бакенбарды подчеркивали его изможденный вид. Я знала, что ему пятьдесят восемь лет, но выглядел он старше, и по опыту общения с ним во время опасных событий в декабре, а затем и в феврале я понимала природу лежавшего на нем бремени. Это был сэр Ричард Мэйн, возглавлявший Службу столичной полиции уже двадцать шесть лет, с самого момента ее основания. Без этого человека не существовало бы детективного отдела Скотленд-Ярда, который он самолично создал тринадцать лет назад. Никто не сделал больше его для охраны правопорядка в Англии. Но все имеет свою цену. Он до сих пор еще не оправился после нападения на него и его семью шестью неделями ранее.
Два констебля из вагона второго класса присоединились к комиссару. Когда репортеры узнали Мэйна, он стал следующей мишенью для торопливых расспросов.
– Кто убийца?
– Кого же он убил?
– Сколько раз жертву ударили ножом?
Шон и Джозеф заслонили комиссара так же, как раньше моего отца, и проводили в зал ожидания. Лондонские констебли остались снаружи, удерживая газетчиков.
– Сэр, я не ждал, что моя телеграмма доберется до вас так быстро, – сказал Шон, прикрывая дверь. – И не ждал, что журналисты так быстро прознают об убийстве.
Телеграфный участок на станции запирали на всю ночь, но оказалось, что собственный телеграф железнодорожной компании работал круглосуточно, так что по нему всегда можно было передать сообщение в случае крайней необходимости.
– Я предположил, что вы захотите быть в курсе происходящего, – продолжил Шон. – Хотя убийство произошло вдали от столицы, оно все же затрагивает и Лондон.
Комиссар Мэйн мрачно кивнул:
– Первое убийство в поезде. Я предупредил министра внутренних дел и премьер-министра. Преступления такого рода влияют на всю страну. Когда сообщения об убийстве появятся в газетах, начнется паника. Мы должны заверить всех, что железнодорожные путешествия по-прежнему безопасны, и нет для этого лучшего способа, чем задержать убийцу как можно скорее.
– Мы получили примерное описание нападавшего: молодой, высокий и худой, – сказал Джозеф комиссару. – Не так много, но лучше, чем ничего. У нас есть запачканное кровью пальто убийцы. Местный торговец сумел определить, какое из дорогих пальто мог украсть преступник взамен утраченного. Мы проверяем всех, кто ждет посадки на поезд.
– А если он предположил, что вы так и поступите? – спросил комиссар Мэйн.
– Не так много способов покинуть это место, – ответил Шон, опередив Джозефа. – Мы предупредили возниц, чтобы те сообщали нам о всяком, кто захочет их нанять. Была еще двуколка, которая привезла нас из Лондона, но станционный охранник убедился, что она пуста, прежде чем кучер отправился назад.
– Иммануил Кант, – произнес отец.
Все повернулись в ту сторону, где он дрожал под своим одеялом. Они, наверное, думали, что отец до сих пор мерзнет, но я знала, что у этой дрожи иная причина. И словно в подтверждение моих мыслей, отец вынул маленькую бутылочку с лауданумом из-под одеяла.
– Отец, где ты это взял?
– Купил в меблированных комнатах через улицу.
Страдание на его лице разрывало сердце.
– Пожалуйста, отдай мне остальные деньги, что прислал издатель.
Отец рассеянно повиновался.
– Иммануил Кант, – повторил он. – Великий философ спрашивал: существует ли объективная реальность…
– Или же все это просто проекция нашего сознания, – быстро закончил за отца Шон. – Мы слышали эту цитату не единожды.
– Минуту назад, инспектор, вы сказали, что мы далеко от Лондона, но в моей молодости те же самые десять миль были гораздо длиннее, – сказал отец.
– Не может быть, – возразил комиссар Мэйн. – Десять миль не могли растянуться.
– Поразительная скорость поездов приучила нас к мысли, что единственный способ передвижения – самый быстрый, – ответил ему отец. – Десять миль за двенадцать минут мы называем короткой поездкой. Но в эпоху почтовых дилижансов короткой поездкой считали десять миль за час, а до почтовых дилижансов короткой поездкой были десять миль за два часа. Теперь кажется, что два часа для такого расстояния – чрезмерно долго. Но только если ваша реальность – это эпоха железных дорог.
– Вы хотите сказать… – Джозеф замешкался, следуя за отцовской логикой, – что убийца ушел пешком?
– Пешком? До самого Лондона? – в недоумении спросил комиссар Мэйн. – Джентльмен никогда и не подумает о подобном.
– А если и подумает, то вряд ли одолеет такое расстояние, – добавил Шон.
– Это означает, что убийца – не тот, за кого себя выдает, – сказал отец. Под толстым одеялом он казался еще меньше обычного. – Возможно, будет полезно навести справки на заставе у лондонской дороги. Спросите, не проходил ли там прилично одетый мужчина около часа ночи.
Кто-то постучал в дверь. Это оказался местный констебль, которому удалось прорваться через газетчиков в зал. Он закрыл нас своей спиной от целого шквала вопросов.
– Инспектор, мы нашли это в сгоревшей конюшне.
Констебль держал предмет, который я сначала не узнала. Потом поняла, что это были обуглившиеся и сморщенные останки кожаной папки для документов.
Клапан почти оторвался, когда Шон открыл ее.
– Есть что-нибудь внутри? – спросил Джозеф.
– Нет.
– Ничего? – Отец подошел ближе. – Даже пепла от сгоревших бумаг?
– Совершенно пусто.
– Но жертва не стала бы утруждать себя перевозом папки, если бы та была пуста, – твердо сказал отец.
– Инспектор, кое-что еще, – произнес констебль. – Эта телеграмма прибыла из Скотленд-Ярда. Не знаю, имеет ли она отношение к тому, что здесь произошло, но я подумал, что вы должны ее увидеть.
Будто предчувствуя недоброе, Шон развернул послание.
Впервые за этот напряженный разговор у комиссара Мэйна был шанс повернуться ко мне.
– Простите, Эмили, что не поприветствовал вас как подобает. – Оценив мою измазанную сажей одежду, он спросил: – Вы пострадали?
– Нет, но благодарю вас за заботу, комиссар.
– Мы доставим вас в Лондон как можно скорее.
– К сожалению, это будет не так скоро, как вам бы хотелось, Эмили, – сказал Джозеф. – Если вы не против, мы бы хотели попросить вас с отцом задержаться, пока полуденный поезд не привезет вагон, в котором произошло убийство. Нам бы очень помогло, если бы вы сумели определить, не изменилось ли что-нибудь в злосчастном купе. В противном случае мы можем прийти к ложным выводам.
– Если мы не против? – переспросил отец. – Я и думать не могу ни о чем другом.
– Шон? – Я заметила, что он выглядел более обеспокоенным после прочтения телеграммы. – Случилось что-то еще?
– На заставе за Лондоном нашли тела возницы и сторожа, – с застывшим лицом ответил он. – Здешнюю полицию просят следить за любыми подозрительными личностями, которые прибудут в этом направлении.
– Но убийца отправился в Лондон, а не из него, – сказал отец, вертя в руках бутылочку с лауданумом. – Должно быть, он ушел пешком еще до того, как кеб уехал со станции. А когда наконец повозка нагнала его, он ее захватил.
– Надо полагать, он убил возницу и сторожа, чтобы они не смогли опознать его. Тут нет никакой тайны, – заявил комиссар Мэйн. – Но почему же он напал на человека в поезде?
– На первый взгляд, мотивом было ограбление, – ответил Шон. – Карманы жертвы вспороты. Его кошелек и все монеты или банкноты, что он мог везти с собой, пропали. Единственные предметы, что я у него нашел, – это ключ от часов и билет до Седвик-Хилла, следующей остановки поезда.
– Я отправлю туда констебля, чтобы опросить местных жителей: не собирался ли кто-то приехать вчера, но так и не появился, – сказал комиссар Мэйн. – Это может дать нам имя жертвы.
Отец отпил из своей бутылочки.
– Но кража денег и прочих ценностей не была мотивом.
– Так и есть. – Шон достал из кармана брюк хронометр Бенсона и показал его комиссару Мэйну. – Мистер Де Квинси нашел это на месте убийства.
Комиссар с изумлением посмотрел на диковинку.
– Я за всю жизнь видел лишь с полдюжины таких.
– Во время борьбы хронометр сорвался с цепочки, – объяснил Шон. – Почему же убийца не осмотрел купе, прежде чем сбежал? Правда, скупщики драгоценностей могли заподозрить, что часы краденые, и не взять их, опасаясь неприятностей с полицией. И все равно, разве мог вор не поддаться соблазну хотя бы полюбоваться ими какое-то время? – Шон повертел драгоценный предмет в руке, восхищаясь его блеском. – Нет. Убийца хотел, чтобы мы поверили, что мотивом было ограбление. Но человека из поезда он убил по другой причине.
Комиссар Мэйн сел на следующий поезд до Лондона, забрав с собой окровавленное пальто, чтобы кто-нибудь из детективов показал его столичным владельцам магазинов дорогой одежды и, возможно, узнал бы имя покупателя. Несмотря на усталость, Шон и Джозеф ждали на платформе полуденный поезд из Манчестера. На случай если убийство на заставе не имеет ничего общего с человеком, на которого шла охота, они с нервным торговцем пальто упорно всматривались в тех немногих пассажиров, что садились в более поздние поезда.
Улучив момент, когда торговец не был занят, я дала ему часть денег, полученных от издателя, и попросила принести нам с отцом самые практичные и недорогие пальто, какие только у него есть. Казалось, он был благодарен мне за эту покупку.
Наконец прибыл полуденный поезд из Манчестера. Шон, Джозеф, лондонские констебли и станционные охранники образовали проход, чтобы мы с отцом смогли протиснуться сквозь шумную толпу репортеров.
– Как звали убитого? – выпалил один из них.
– Где тело? – крикнул другой.
Едва колеса со скрипом остановились и дым развеялся, я смогла разглядеть вагоны первого класса. Тот, в котором произошло убийство, был заметен сразу.
– Нет, только не это! – произнесла я с тревогой.
За время долгого пути вагон развернули, так что теперь окно с засохшей кровью оказалось с той стороны, что обращена к перрону.
Репортеры напирали, чтобы лучше разглядеть запекшиеся пятна.
Сквозь толчею из тормозного вагона позади состава торопливо пробирался кондуктор. Это был тот же человек, что говорил с нами накануне вечером.
От быстрого бега он закашлялся.
Не обращая внимания на жетоны, что показали ему Шон и Джозеф, он повернулся ко мне:
– Очень жаль, мисс. Я пытался делать то, что вы говорили. Послал телеграмму в Скотленд-Ярд. Сделал все возможное, чтобы держать всех подальше от купе, но их было невозможно остановить.
– Остановить кого?
– Мисс, вы же знаете, замок был сломан. Я не мог уследить за всеми, кто пытался открыть дверь, и…
Я посмотрела вниз, на металлическую подножку, кровь на которой прошлой ночью оставалась нетронутой. Теперь на ней был явный отпечаток ботинка, и когда кондуктор распахнул дверь в купе, там тоже оказались следы ботинок в засохшей крови. Диванные подушки пропали.
– Что, скажите на милость, здесь случилось? – спросила я.
– Первое убийство на английском поезде, мисс. Шляпа, зонтик, подушки, коврик. Я делал все, что мог, но все разобрали на сувениры.
Из всей нашей компании только у меня были средства на покупку билетов до Лондона. Мы с отцом оставляли следы сажи на всем, к чему прикасались, и поэтому пришлось ехать в купе второго класса, где не было подушек, которые пришлось бы потом чистить. По правде говоря, учитывая наши долги, второй класс был для нас слишком дорогим удовольствием, но Шон и Джозеф не спали почти всю ночь, и мне хотелось уберечь их от поездки на ногах в вагоне третьего класса, которую оплатил бы полицейский департамент. Они настаивали на возмещении наших убытков, но я отклонила их предложение, памятуя о том, как быстро и щедро они потратили свои премии. Щадя их гордость, я заверила наших друзей, что использовала часть из тех пяти соверенов, что дал нам лорд Палмерстон.
Я разделила жесткую скамейку с Джозефом, а Шон устроился рядом с отцом.
Ключ кондуктора щелкнул, запирая нас внутри, и мое сердце забилось быстрее. Дернувшись, поезд отошел от станции.
– Не хочу даже думать о панике, что начнется, когда люди прочтут завтрашние газеты, – сказал Шон. – Все поезда будут пустыми.
– Один из репортеров задал любопытный вопрос, – вспомнила я.
– Да? И какой же, Эмили?
– Он хотел знать, что случилось с трупом.
Три месяца назад я и представить себе не могла, что окажусь в обстоятельствах, требующих обсуждения подобных тем.
И Шон, без сомнения, не представлял столь откровенного разговора с представительницей противоположного пола. Но он больше не выглядел смущенным.
– Я попросил местного гробовщика положить труп в гроб и спрятать в своей конторе. Сегодня утром гроб погрузили в багажный вагон поезда, который увез комиссара Мэйна обратно в Лондон. Сосед гробовщика сопровождал тело. Он надел черную повязку и притворился скорбящим сыном на случай, если журналисты поинтересуются, чей это гроб. К этому времени тело должно уже находиться в Вестминстерской больнице, где комиссар Мэйн проинструктирует хирургов, чтобы они подмечали все, что может хоть что-то рассказать нам об убийце. Например, с какой стороны нанесены удары. Это даст возможность узнать, был ли убийца левшой или правшой.
Когда грохочущий поезд начал плавный поворот, я схватилась за один из ремней, свисавших с потолка. Вагон, казалось, готов был слететь с рельсов в любую минуту.
Отец вынул из кармана свою бутылочку с лауданумом.
– Двадцать пять лет назад, в день открытия железнодорожного сообщения между Ливерпулем и Манчестером началась новая эпоха. – Он сосредоточился на этикетке со скрещенными костями, словно читал с листа. – Историк упомянул зуйка, что мчался рядом с этим новым, изрыгающим дым чудищем. Птица что есть силы махала крыльями в отчаянной попытке соперничать со все возраставшей скоростью паровоза, но ее усилия были тщетны. Осознав, сколь велика перемена, произошедшая в мире, птица оставила погоню и нашла утешение в ближайшей роще. Когда весь мир ускоряется, возможно, нам всем требуется утешение в роще.
– Боже милосердный, посмотрите, на кого вы похожи! – воскликнул лорд Палмерстон, торопливо спускаясь по лестнице. – Я немедленно сообщил обо всем в Букингемский дворец, как только услышал об убийстве в поезде. Ее величество и его королевское высочество потрясены. Теперь нигде нельзя будет чувствовать себя в безопасности. Королева и принц беспокоятся за вас. Что случилось с вашими пальцами? Они все, – он невольно вздрогнул, – в ссадинах.
– Милорд, нам пришлось бросать камни в одичавших собак, – объяснил Де Квинси.
– Что?
– Мы защищали труп, лежавший в железнодорожном тоннеле, но собаки не отступали, и тогда мы подожгли свои пальто.
– Дикие собаки? Труп? Подожгли свои… – Лорд Палмерстон простонал. – Я обещал ее величеству и его королевскому высочеству заботиться о вас. Если они увидят вас в таком состоянии, то обвинят во всем меня. – Он обернулся к слуге. – Проводите мистера Де Квинси и его дочь наверх. Приготовьте для них горячую воду. Им нужно привести в порядок свою одежду. Позовите кого-нибудь из служанок, пусть поможет им смыть сажу с волос. И побыстрее. Королева обещала заехать ко мне при первой же возможности.
– Лорд Палмерстон, моему отцу нужно отдохнуть, – вмешалась Эмили. – Инспектору Райану и сержанту Беккеру это тоже не помешало бы.
– Благодарю вас, но мы отдохнем, как только у нас будет время, – ответил Райан. – А сейчас мы должны отправиться на Лудгейт-хилл.
В названии улицы[2] сохранилась память о действительно находившемся на этом месте въезде в древнеримское поселение Лондиниум. Стены его давно исчезли, и теперь здесь располагался самый престижный район города, известный как Сити.
Хотя Сити был составной частью Большого Лондона, в этом районе действовала собственная полиция, так что сотрудники Службы столичной полиции не имели здесь никаких полномочий.
Райан и Беккер прошли мимо редакций «Таймс», «Морнинг кроникл» и других газет на Флит-стрит. Утренние выпуски, несомненно, усилят тревогу в городе.
На углу стоял констебль, наблюдая за порядком на своем участке.
– Думаю, никто не станет возражать, если мы зададим здешним обитателям два-три вопроса, – сказал Райан своему молодому коллеге. – Но лучше все-таки получить официальное разрешение.
Он подошел к констеблю и показал свой жетон.
– Нам нужно кое с кем поговорить в вашем районе. Вы не проводите нас до одной мастерской?
Констебль с нерешительным видом посмотрел на него.
– Наш комиссар все уладит с вашим начальством, даю слово, – пообещал Райан. – И это весьма занятная мастерская.
Они втроем вышли на узкую, короткую улицу, по которой погонщик вел стадо коров сквозь толчею повозок, кебов и омнибусов.
Это и была Лудгейт-хилл, над дальним концом которой возвышался купол собора Святого Павла. Но Райана и Беккера больше интересовали вывески над магазинами.
– «Аптека Ллойда», «Сигары и первоклассный табак Грейсона», «Дамские шляпки Брайанта», – бормотал себе под нос Беккер. – Вот она.
Д. У. БЕНСОН
ИЗГОТОВЛЕНИЕ ЧАСОВ И ХРОНОМЕТРОВ
В ЗОЛОТЫХ И СЕРЕБРЯНЫХ КОРПУСАХ
ЛЮБОГО ВИДА ПО ОПИСАНИЮ ИЛИ ОБРАЗЦУ
Окна по обеим сторонам от входа закрывали решетки. За ними, на покрытом голубым фетром прилавке, были разложены золотые и серебряные часы.
– Как? Вам нужна именно эта мастерская? – удивился констебль.
– Я же говорил, что будет занятно, – напомнил Райан.
Он открыл дверь, над головой прозвенел колокольчик, и добротно одетый приказчик, старательно протирающий прилавок, поднял голову. При виде скромных нарядов детективов заинтересованность на его лице сменилась равнодушием.
Затем он увидел входящего следом констебля и постарался изобразить улыбку:
– Добрый день.
– Здравствуйте, – отозвался Райан, вместе с Беккером и констеблем восхищенно осматриваясь вокруг. Уличный шум не мог заглушить тиканье часов, что раздавалось буквально со всех сторон. – Не могли бы вы мне рассказать вот об этом?
Райан выложил на прилавок золотой хронометр. Увидев часы, приказчик распрямился и с подозрением покосился на рыжие, как у любого ирландца, волосы, выглядывающие из-под кепи Райана.
– Откуда он у вас?
– Это дело полиции, поэтому я и попросил, чтобы меня сопровождал констебль.
Клерк бережно взял часы и повертел перед глазами.
– Надеюсь, это не запекшаяся кровь? Кто посмел так обращаться с этими превосходными часами?
– Именно это мы и хотели бы узнать, – ответил Райан.
Приказчик поднес к корпусу часов лупу.
– Под кровью видна царапина, – потрясенно проговорил он.
– Да, это след от ножа.
Приказчик неприязненно взглянул на шрам, красующийся на подбородке Беккера, словно подозревая его в этом кощунстве.
За прилавком открылась дверь, и в комнату вошел чисто выбритый мужчина приятной наружности, лет тридцати. Из ярко освещенного помещения за дверью доносилось легкое позвякивание. Облаченные в фартуки мастера сидели за рабочими столами и, всматриваясь в закрепленные на них линзы, обрабатывали, замеряли и шлифовали крохотные металлические детали.
Молодой человек, который тоже был в фартуке, носил очки с необычайно толстыми стеклами.
– О, мистер Бенсон, вы наверняка захотите взглянуть на это, – обратился к нему приказчик.
– Так вы и есть Уильям Бенсон? – воскликнул Райан.
Молодой человек заметил констебля и нахмурился.
– А в чем, собственно, дело?
– Простите, я просто не думал, что вы еще так молоды, – ответил Райан.
– Мои отец и дед были часовщиками. За любым изделием нашей фирмы стоит опыт работы длиной в сто лет. Пусть вас не смущает мой возраст.
– Они принесли вот этот хронометр, – объяснил приказчик.
– Со следами запекшейся крови? – с беспокойством отметил Бенсон, которому хватило одного взгляда, чтобы оценить часы. – Это наша лучшая модель. Тринадцать камней.
– Камней? – переспросил Беккер.
– Да, рубинов.
Бенсон достал из кармана передника маленькую отвертку, вставил в щель корпуса и открыл его, демонстрируя завораживающую работу часового механизма.
Райан, Беккер и констебль замерли в восхищении. Бесчисленные шестеренки казались живыми, рычажки напоминали руки, а негромкое тиканье походило на биение сердца.
– Все равно что живое существо, – похвастался Бенсон. – Но там, где металлические части трутся одна об другую, они быстро изнашиваются. Поэтому мы устанавливаем рубины в каждой точке такого контакта.
Бенсон отметил положение стрелок на стоящих в углу высоких напольных часах в дубовом корпусе и сравнил со временем на хронометре.
– Каждое утро мы получаем точное время из Королевской обсерватории. Эти часы опаздывают на одну минуту, и это означает, что их давно не заводили.
– Вот ключ, – произнес Райан.
Ключ, как и сами часы, был изготовлен из золота. Бенсон открыл заднюю крышку корпуса, вставил ключ в одно маленькое отверстие, затем в другое, каждый раз осторожно поворачивая его.
– В этом деле важно остановиться, как только почувствуешь легкое сопротивление.
Он вытащил головку часов и подвел минутную стрелку.
– При надлежащем обращении мои хронометры должны пережить своих хозяев, – заявил Бенсон. – Но, учитывая следы крови и ваше появление здесь, я подозреваю, что этот хронометр пережил своего хозяина несколько раньше, чем предполагалось.
Судя по тону, он не отказался бы послушать кровавые подробности преступления.
– Сожалею, но я не имею права рассказывать об этом, – сказал Райан.
– Разумеется, – с разочарованным видом согласился Бенсон. – Эти часы куплены не раньше чем три месяца назад. Чтобы это определить, мне не нужно даже узнавать их серийный номер. На крышке выгравированы только мои инициалы, и это означает, что компания принадлежит мне одному. Изменение произошло совсем недавно. До января мой брат был ее совладельцем.
– Вы можете сказать, кто купил эти часы?
– Несомненно.
Бенсон открыл дверь в кабинет с табличкой «Служебное помещение». Там он снял с полки длинный деревянный ящик с картотекой.
– Рядом с серийным номером стоит имя покупателя. – Бенсон пробежался пальцами по карточкам и вытащил одну из них. – Имя джентльмена, который приобрел этот хронометр, – Дэниел Харкурт.
– На карточке не указано, где он живет?
– Нет, но он оставил адрес своей конторы. – Торжественный тон Бенсона как бы подчеркивал престижность адреса. – Она находится на Ломбард-стрит.
Как только Райан и Беккер вышли на улицу, шум и толчея снова обрушились на них.
Сержант ничуть не удивился, когда коллега предложил ему новое испытание.
– Мы только мельком видели работников из мастерской Бенсона. Вы не заметили в них ничего необычного? – спросил инспектор.
– Все они были в фартуках, доходивших до подбородка, – ответил Беккер.
– Какие фартуки?
– Кожаные.
– Из какой кожи? – не унимался Райан.
– Из лощеной.
– Почему же именно из лощеной? – продолжал допытываться инспектор. – И не показалось ли вам что-нибудь необычным в лицах работников?
Сержант задумался.
– Они все чисто выбриты. Как и сам Бенсон. Как и приказчик.
– Еще пять лет назад в этом не было бы ничего необычного, – заметил Райан. – Но мода меняется. Разве вы не ожидали увидеть среди работников бородатых или хотя бы усатых людей?
Проходя мимо величественного собора Святого Павла, Беккер изо всех сил пытался догадаться, какой вывод хочет услышать от него Райан. Он напряг память и представил себе, как мастера склонялись над увеличительными стеклами, обрабатывая мельчайшие детали часового механизма.
– Волосы, – произнес он наконец.
– Это не такое уж и большое открытие, что борода и усы состоят из волос, – заметил Райан.
Беккер вспомнил, как приказчик протирал прилавок.
– Да, но крошечные волосинки, которые трудно заметить даже в лупу, могут попасть в часы во время сборки и нарушить работу сложного механизма. – Он улыбнулся, уже понимая, что нашел правильный ответ. – А фартуки из лощеной кожи Бенсон выбрал потому, что на ней хорошо видны пылинки, и их можно вытереть, прежде чем те попадут в часы.
– Я начинаю верить, что из вас получится отличный детектив, – сказал инспектор и тоже улыбнулся.
Улыбка Беккера сделалась еще шире, усталость как ветром сдуло. Они с Райаном двинулись дальше по Чипсайду, мимо птичьего рынка, и пронзительные крики запертых в клетки пернатых были слышны даже сквозь грохот транспорта.
Наконец они вышли на пересечение шести оглушающе-шумных улиц, напоминающих спицы гигантского колеса. На северной стороне площади стояли два величественных здания, возвышаясь над городом. Одно из них выглядело таким же огромным, как недавно отстроенная громада Парламента.
– Бывали здесь когда-нибудь? – спросил Райан.
Беккер с благоговейным страхом покачал головой:
– Ни разу. Приехав в Лондон, я устроился работать на кирпичный завод в Спиталфилдсе, и у меня не было времени на осмотр достопримечательностей. Потом я поступил на службу в полицию и сутки напролет патрулировал район Уоппинга. – Беккер разинув рот смотрел на внушительное зрелище шести пересекающихся улиц. – Никогда еще мне не доводилось видеть столько богато одетых людей в одном месте… и карет с гербами на дверях.
– Вы находитесь в центре Британской империи, – объявил Райан.
– В центре империи? А как же Букингемский дворец, Парламент и Уайтхолл?
– Правительства приходят и уходят. И монархи тоже. Я вовсе не проявляю непочтительности и не желаю зла королеве, – поспешно добавил Райан. – Но миром правят деньги, и когда речь заходит о богатстве, то нигде не найдется более могущественного места. Вот это монументальное строение с колоннами – Английский банк. А это, похожее на римскую базилику, – Королевская биржа, в которой застраховано каждое судно со всем своим грузом. А этот колосс рядом с ней принадлежит Ост-Индской компании. Вот где собираются истинные владыки империи, те, кто правит ею в гораздо большей степени, чем парламент или королева. Здесь объявляются войны и создаются колонии. А прямо перед нами – Ломбард-стрит.
Они подошли к лакированной кленовой двери каменного здания между конторами торговцев недвижимостью и биржевых маклеров. На сияющей медной пластине был выгравирован номер 42.
К ним тут же направился констебль, обративший внимание на двух мужчин в мешковатых костюмах в этом мире роскошных пальто и пиджаков.
– Мы детективы из Скотленд-Ярда, – представился Райан и показал свой жетон. – Расследуем убийство. Поскольку на этот район наши полномочия не распространяются, не могли бы вы проводить нас в этот дом?
– Пожалуй, мне лучше переговорить с моим сержантом.
– Если вы поможете нам найти убийцу, уверен, что сержант поощрит вас за самостоятельность.
Райан открыл дверь на ярко освещенную, убранную коврами лестницу. Они поднялись наверх и оказались в просторном коридоре. Каждую дверь украшали только сверкающие буквы: «A, «B» и «C» – по одну сторону, «D» и «E» – по другую. Там, где должна была оказаться буква «F», дорогу преграждал пустой стол секретаря.
– Ни указателей внизу, ни фамилий на дверях, – шепнул Беккеру инспектор. – Хозяева этих кабинетов настолько успешны, что им нет никакой необходимости называть свои имена.
Райан постучал в дверь с буквой «A», как и было сказано в адресе, который ему дали. Не получив ответа, он постучал еще раз.
– Чем я могу вам помочь? – послышался голос за их спинами.
Райан и Беккер обернулись. По коридору к ним шел изысканно одетый мужчина крайне худощавого телосложения, с тонкими губами и очками на кончике длинного носа.
– Нам сказали, что здесь находится контора мистера Дэниела Харкурта, – сказал инспектор.
– Так и есть, – ответил мужчина. Вероятно, вид Райана и Беккера не внушал ему доверия, поэтому он обратился к констеблю: – Я секретарь мистера Харкурта. Позвольте поинтересоваться целью вашего визита.
– Мы из Скотленд-Ярда, – объявил Райан, и они с Беккером показали свои жетоны.
– Здесь это не имеет значения.
– Дело касается убийства, – смущенно объяснил констебль.
– Убийства?
– Мистер Харкурт – мужчина приблизительно пятидесяти лет, среднего роста и плотного телосложения? – спросил Райан. – Лысый, с бородой, но без усов?
Ошеломленное лицо секретаря подсказало, что приметы верны.
– Бог мой, что с ним случилось?
– Нам нужно поговорить с его женой.
– Он не был женат. Но почему это так важно?
– Тогда, может быть, его родители еще здравствуют?
– Нет.
– Братья или сестры?
– У него были два брата, но оба умерли.
– Сожалею, но в таком случае нам придется обратиться к вам. Готовы ли вы вместе с нами отправиться в Вестминстерскую больницу и опознать труп мистера Харкурта?
– Опознать труп… – Лицо секретаря посерело, он тяжело вздохнул. – Спаси его, Господи. Да, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь… Меня весь день мучили дурные предчувствия. У мистера Харкурта были назначены на сегодня важные встречи, но он не приехал в контору. А это не те клиенты, которых разумно заставлять ждать.
Райан взялся за ручку двери.
– Ничего не получится, – сообщил секретарь. – Уходя, мистер Харкурт всегда закрывает кабинет на ключ.
– Так откройте его, пожалуйста.
– Не могу. Единственный ключ мистер Харкурт носит с собой.
– Но при нем ключа не оказалось, – заметил Райан.
Повинуясь внезапному порыву, он дернул за ручку, и дверь распахнулась настежь. Секретарь охнул от изумления.
– Вы даже не проверили, заперт ли кабинет? – спросил Райан.
– Мне это и в голову не пришло, – ошеломленно пробормотал секретарь.
Из темного кабинета с массивным столом и роскошным восточным ковром дохнуло холодом. Беккер подошел к окну и отдернул занавеску, теперь стали видны и другие детали интерьера: два марокканских кресла, глобус на поставке и пейзаж, изображающий развалины аббатства на берегу ручья. Райан не сомневался, что картина написана известным художником.
– А кем был мистер Харкурт по профессии? – спросил секретаря Беккер.
– Э-э-э… – Секретарь снял очки, и глаза под ними оказались совсем маленькими. – Он был адвокатом.
– Барристером? – предположил Райан.
Барристеры имели право выступать в суде.
– Нет, солиситором.
– И его контора находится на такой престижной улице? – удивился Райан.
Солиситоры стояли ниже барристеров. Они в основном занимались бумажной работой: составляли завещания, договоры, оформляли кредиты.
– Мистер Харкурт был необычным солиситором, – ответил секретарь.
– Прошу вас, поясните.
– Я не могу нарушить конфиденциальность. Разрешите мне переговорить с одним из коллег мистера Харкурта и выяснить, какова в этом случае моя ответственность перед законом.
– Конечно.
Однако секретарь не двинулся с места, с подозрением наблюдая за тем, как Райан расхаживает по кабинету, подмечая детали обстановки.
– Здесь что-то не так, – заявил вдруг секретарь.
– Простите, что?
Он указал на дубовый комод в углу.
– Мистер Харкурт держал в нем самые важные бумаги.
– И что вас встревожило? – спросил Беккер.
– Дагеротип в рамке.
– Прекрасное изображение ее величества.
– Подарок одного из клиентов мистера Харкурта, – со значительным видом объяснил секретарь. – Но он стоит слишком близко к краю комода. – Он подошел и передвинул рамку. – По утрам солнечный свет падает прямо на комод, и мистера Харкурта предупредили, что это может повредить дагеротип. «Мы не допустим, чтобы изображение ее величества выцвело», – сказал мне мистер Харкурт и отодвинул его дальше к стене.
Райан выдвинул один из ящиков.
– Но комод тоже должен быть заперт! – воскликнул секретарь.
Инспектор выдвинул следующий ящик: папки с именами были разложены в строгом алфавитном порядке. Райана удивило, как много пэров и членов парламента оказались клиентами Харкурта, но он постарался сохранить безразличное выражение лица, читая имена самых влиятельных людей Лондона.
Одно из них особенно поразило его: Генри Джон Темпл. Так звали лорда Палмерстона.
– Я все же вынужден настоять на том, чтобы проконсультироваться у коллег мистера Харкурта, – вмешался секретарь, закрывая ладонью документы.
– Вы можете определить, не пропало ли отсюда что-нибудь? – поинтересовался инспектор.
– Нет, мистер Харкурт держал каталог у себя.
Секретарь задвинул ящики в комод, и Райан переключил внимание на обстановку кабинета. Он прошел вдоль дальнего края стола к подставке с глобусом, затем резко развернулся, отодвинул вращающийся стул и вытащил из-под стола корзину для мусора.
– Мистер Харкурт прячет ее там, чтобы клиенты не подумали, будто в его кабинете царит, как он выражался, кавардак, – объяснил секретарь.
– Когда вы видели своего хозяина в последний раз?
– Вчера вечером, около семи. Он сказал, что хочет еще просмотреть кое-какие документы и я ему больше не нужен.
Райан вытащил из корзины смятый лист бумаги.
Секретарь нахмурился.
– Должно быть, мистер Харкурт бросил его туда уже после разговора со мной. В шесть часов вечера все ненужные бумаги были собраны и сожжены.
– Вы знаете некоего Джона Солтрема? – спросил инспектор.
– Кого?
– Джон Солтрем. Так написано на этой бумаге. – Райан протянул секретарю листок. – Это почерк мистера Харкурта?
– Нет, и я никогда не слышал это имя. Не нарушая конфиденциальности, могу сказать, что это определенно не наш клиент.
– Джон Солтрем? – заинтересовался Беккер.
Инспектор обернулся к нему.
– Это имя что-то вам говорит?
– Возможно. – Беккер подошел ближе и шепнул Райану на ухо: – Может быть, это другой человек, но Джон Солтрем служил констеблем в те времена, когда я патрулировал улицы Ист-Энда.
– Найдите его, – распорядился Райан.
Название Ист-Энд лишь недавно стало синонимом худшей части Лондона. Четырьмя годами ранее, в 1851-м, была издана книга журналиста Генри Мейхью «Лондонские работяги и лондонская беднота» об ужасных условиях жизни в Ист-Энде, и это слово вошло в обиход. Для состоятельных людей из таких респектабельных районов, как Мейфэр или Белгравия, Ист-Энд казался не другой частью Лондона, а другой частью мира, его грязь и болезни были от них так же далеки, как самые страшные уголки Индии и других восточных владений империи.
Но Беккер, пять лет патрулировавший улицы Уоппинга в Ист-Энде, был хорошо знаком со всеми его ужасами, и сейчас ему казалось, будто бы он возвращается домой. Правда, воспоминания об убийствах, случившихся здесь в прошлом декабре, делали это возвращение не очень радостным.
Некоторые здания Уоппинга можно было назвать старейшими в городе, часть из них пережила даже Великий лондонский пожар, бушевавший двумя столетиями ранее. Покосившиеся стены и просевшие крыши давали приют десяткам несчастных. Запах был таким же отвратительным, как и грязь на булыжной мостовой. Убогие, оборванные существа жались к дверям и узким переулкам. Смешанный с дымом туман казался еще гуще и темнее в лучах заходящего солнца.
Из-за скрытого в тумане поворота появился чей-то силуэт, и Беккер приготовился к неприятностям. Где-нибудь в другом месте его одежда выглядела бы весьма скромной, но здесь превращалась в желанную добычу.
Силуэт, как выяснилось, принадлежал констеблю. Он придирчиво изучил Беккера в тусклом свете, словно пытаясь понять, что здесь может делать человек, не одетый в лохмотья.
– Ты вернулся сюда, чтобы немного поразбойничать, да? – усмехнулся констебль. – Не думал, что снова увижу твою гнусную морду.
– Это ты, Эванс?
Они рассмеялись и пожали друг другу руки.
– Я тоже не думал, что когда-нибудь снова увижу твою отвратительную физиономию, – сказал Беккер.
– Без формы тебя и не узнать. Ты пришел покуражиться над нами, да? Каково это, быть детективом?
– Если бы я знал. Пройдет немало времени, прежде чем я узнаю достаточно, чтобы почувствовать себя настоящим детективом.
– Думаю, только служебные дела могли завести тебя в это проклятое место, – предположил Эванс.
– Я иду в полицейский участок. – Сержант затопал каблуками по грязным камням, чтобы ноги не окоченели, как частенько поступал прежде, когда патрулировал в этом районе. – Мне нужно переговорить с одним констеблем. Может быть, ты помнишь его имя по утренним перекличкам? Джон Солтрем.
– Помню. Но не возьму в толк, зачем он тебе понадобился. – Судя по выражению его лица, Эванс был не прочь посплетничать. Беккер пожал плечами. – Становишься скрытным, как сам дьявол, да? Ну да ладно. Я избавлю тебя от прогулки до участка. Солтрем оставил службу.
– Оставил… Когда это случилось?
– Вскоре после того, как тебя повысили. В штаб-квартире ему выдали разрешение жениться, и невеста Солтрема, прачка с большими запросами, убедила его, что такой опытный констебль может стать успешным частным детективом.
Эванс выделил голосом последние два слова. Тремя годами ранее частных детективов в Англии практически не было. Но все изменилось в 1852 году, когда самый известный лондонский сыщик, инспектор Чарли Филд, подал в отставку и основал частное сыскное бюро. Поговаривали, что именно он стал прототипом загадочного инспектора Баккета из романа Чарльза Диккенса «Холодный дом». Филд предложил клиентам конфиденциальные сыскные услуги, которые не могла оказать полиция.
– Оказалось, что у жены Солтрема не только запросы, но и неплохая голова на плечах, – продолжал Эванс. – Она велела ему оправиться туда, где крутятся большие деньги, и поискать работу у адвокатов из Сити.
– У адвокатов?
Сержанту с трудом удавалось сохранить спокойствие.
– Похоже, у него получилось, – добавил Эванс. – Я слышал, что дела Солтрема пошли на лад и он сменил квартиру. Может быть, мне тоже стоит податься в частные детективы и сбежать из этого забытого Богом района.
– Ты не знаешь, где теперь живет Солтрем? – спросил Беккер.
– Он хвастал, что перебрался в Саутворк.
Саутворк располагался к югу от Темзы. Рабочий район со знаменитым собором и еженедельными ярмарками не производил такого безысходного впечатления, как Ист-Энд.
Беккер перешел через Лондонский мост, окутанный морозным туманом.
Дожевав последний из трех черствых бисквитов, купленных в кондитерской, которая уже закрывалась, он совсем было решил уступить собственной усталости и отправиться в полицейское общежитие, а поиски отложить на завтра.
«Но что бы сделал на моем месте Райан?» – спросил он себя.
На Веллингтон-стрит, возле станции «Лондон-бридж», он повстречал констебля.
Конец ознакомительного фрагмента.