Властелин. Глава 1 (А. В. Рудазов, 2010)

Глава 1

Человек, имени которого никто не знал, приплыл в деревню по реке. Плыл он не на лодке и не на плоту, а просто по течению, да еще и лицом вниз. Вначале его приняли за труп. Но когда этот «труп» вытащили на берег и перевернули, он открыл глаза и выплюнул целое ведро воды.

Еще он выплюнул маленькую плотвичку, но это уже несущественно.

В деревне Озерные Ключи подобные события происходили нечасто. Уже через полчаса у дома старосты собралась большая часть населения. Четыреста с небольшим жителей столпились на улице и во дворе, а отдельные счастливцы ухитрились пролезть даже внутрь, скромно рассевшись по лавкам.

Удивительного человека рассматривали всем миром – ахали, перешептывались. Очень уж он отличался от всех, кого добрые жители Озерных Ключей когда-либо видели. Даже коробейник Морзюн никогда не встречал никого похожего – а уж он-то повидал мир. Бывал и в Дубках, и в Красной Сосне, и на Храмовой Горке, и в самой столице – громадном городе, до которого даже верхом ехать дольше трех дней.

Что же такого необычного было в этом человеке? Внешность. Прежде всего – внешность. Широкоплечий, с неохватными бицепсами стальной твердости и кожей цвета старой бронзы. Лицо тоже запоминающееся – черты резкие, словно вырублены из гранита, надбровные дуги очень мощные, взгляд черных глаз острый и пронзительный, брови удивительно густые, подбородок тяжелый, сильно выдающийся вперед, а чернильно-черные волосы такие длинные, что похожи скорее на конскую гриву. Деревенские – почти сплошь русые, стригущиеся под горшок – очень дивились таким волосам.

Но особенно поражал рост незнакомца. Невероятный рост. Почти семь с половиной локтей[1] – ему пришлось пригнуться, чтобы войти в дом старосты. Даже деревенский кузнец Валюх уж на что редкий дылда, но и то оказался на полголовы ниже.

Вдобавок на груди спасенного из реки обнаружился обширный застарелый рубец, похожий на след от ожога. Такое могло получиться, если на кожу щедро плеснули кипящего масла. Все хорошо рассмотрели этот рубец, поскольку одежды на незнакомце не было вовсе.

Однако внешность оказалась не самым удивительным в этом человеке. Он, как выяснилось, еще и ничего о себе не помнил! Совершенно ничего – не помнил, кто он такой, откуда взялся, как его зовут, чем он занимается.

– Но неужели ты совсем ничего не помнишь? – упорно допытывался староста Бурзюк. – Совсем-совсем ничего?

– Совсем ничего, – виновато улыбался незнакомец.

– Но хотя бы имя?

– Нет, не помню даже имени. Простите.

– Что должно случиться, чтобы человек забыл свое имя? – проворчала старостиха Халка.

– И то, и то! – покивал дед Лобрюх. – Вот меня хоть среди ночи разбуди, спроси – как тебя зовут! Отвечу же в тот же миг, да верно отвечу, без запинки! А тут…

– Нехорошее дело, видно, с тобой случилось, – посочувствовал незнакомцу староста. – Но раз уж ты не помнишь даже имени, мы пока что будем тебя называть… ээ… Никто. Ты не возражаешь?

– Пожалуйста, – развел руками новонареченный Никто.

В деревне Озерные Ключи жили добрые, приветливые люди. Едва они убедились, что по реке к ним приплыл не разбойник, не злобный тать, а повредившийся головой бедняга, как сразу же принялись о нем заботиться.

Старостиха усадила гостя за стол, насыпала огромную миску борща и сунула в руку деревянную ложку. Тем временем другие сердобольные тетки натащили тряпок и сварганили здоровенному Никто какую-никакую одежку. Кузнец Валюх тоже поделился ненужными вещами – он оказался в деревне единственным, чья безрукавка и порты пришлись Никто почти впору. Их лишь самую малость пришлось расставить.

Пока Никто деликатно хлебал наваристый борщ старостихи, ее муж и другие старики рассказали, что он находится на северо-западе королевства Ривения, которым правит добрый король Кайнаретралий Одиннадцатый. Ривения – самое лучшее место на свете. Здесь уже сто лет не было ни одной войны, разбойники – огромная редкость, урожаи каждый год обильные, а налоги взимают совсем маленькие.

– Ривения?.. – наморщил лоб Никто. – Никогда не слышал. Где она находится?

– На северо-востоке Кармингара, – ответил Мурюз, самый умный человек в деревне, совмещающий обязанности жреца, лекаря и учителя.

– Кармингара?..

– Это такой континент, – пояснил Мурюз. – Ты знаешь, что такое «континент»?

Никто кивнул. Это он действительно знал.

– А читать ты умеешь?

– Точно не знаю. Надо попробовать.

Старостиха тут же достала с полки пухленькую книжку, заляпанную жирными пятнами – зачитанную до дыр «Домохозяйку». Никто раскрыл ее на первой странице и стал уверенно читать – это получалось у него легко и быстро.

– А счет знаешь? – продолжал любопытствовать жрец. – Сколько будет двенадцать помножить на пятнадцать?

– Сто восемьдесят, – чуть промедлив, ответил Никто.

– Молодец, правильно, – похвалил Мурюз, словно перед ним был один из детей, отвечающих урок. – Значит, что есть «континент», ты знаешь. А какие в мире есть континенты, знаешь?

Здесь Никто помотал головой. Он не помнил ни одного имени, ни одного названия – только обычные слова, которые пишутся с маленькой буквы.

Да и то не все.

– А как называется сам мир, помнишь?

– Не помню. Как?

– Парифат. Мир называется Парифатом. А какой сегодня день, знаешь?

– Не знаю.

– Луна?.. Год?..

– Не знаю. Какой?

– Сегодня день Глиняного Вепря тысяча пятьсот десятого года, – наставительно произнес Мурюз. – Ты вообще календарь знаешь? Какой день будет завтра?

– Ну все, все, оставь бедняжку! – замахала на жреца старостиха. – Пристал тут! Дай поесть спокойно!

– Думаю, я уже сыт, – утер губы Никто. – Благодарю вас, тетушка.

– Ну и иди тогда спать! И вы все расходитесь, поздно уже! Что вам мой дом – двор проходной?! Идите в харчевню, там языками чешите!

Гостю постелили на сеновале – ни на одной кровати в доме он попросту не поместился. Впрочем, Никто не возражал. На лежанке из прошлогоднего сена спалось мягко и уютно, а погода стояла такая теплая, что ночевать можно было хоть на улице.

Утром Никто проснулся раньше всех. Даже солнце еще не встало – лишь над горизонтом виднелось слабое мерцание, возвещающее о грядущем рассвете. Стараясь не разбудить хозяев, их огромный гость на цыпочках прошел по двору и принялся умываться возле кадки.

В темной воде отражался все тот же великан с могучими ручищами, чеканным лицом и копной черных волос. Расстегнув рубаху, он задумчиво уставился на кляксообразный рубец, занимающий добрую половину груди. Никто понятия не имел, откуда у него это взялось. В голове смутно что-то брезжило – какой-то страшный грохот, вспышка… потом вроде бы падение… Никто наморщил лоб – ему казалось, что он вот-вот вспомнит…

– Уже проснулся, гость дорогой? – окликнул сзади староста. – Молодец, ранняя птаха. Тоже, видать, деревенский. Вот о прошлом годе гостил у нас один халат из большого города, так этот дрых каждый день чуть не до третьего рассветного! Вот ты представляешь, чтоб человек мог столько спать?

Никто молча помотал головой. Он не представлял.

– А как сам-то? – не унимался словоохотливый староста. – Хорошо спалось? Ты уж извини, что сенца мало было – весна все-таки, скотина за зиму все подъела… Ничего о себе не вспомнил?

– Нет, ничего. Ни имени, ничего. Не помню даже, кем я был…

– Ну, рост у тебя великанский, ручищи широченные, да еще ожог этот… Может, ты кузнецом был?

Никто попытался представить себя в кузнечном фартуке, у наковальни, с молотом и клещами в руках. Не получилось. Если до потери памяти он что-то и ковал, то сейчас этого упорно не вспоминалось.

– Может, ты тогда был пахарем? – предположил староста.

Никто попытался представить себя идущим за плугом по свежей борозде. Снова ничего не получилось. Крестьянская жизнь вообще не находила в памяти никаких откликов.

– А может, ты был пастухом?

Никто попытался представить себя с кнутом, погоняющим отару… и вот тут в голове забрезжило что-то знакомое. Ладонь сама собой сомкнулась, как будто сжимая невидимое кнутовище.

– Вот и ладненько, – удовлетворенно кивнул староста. – Раз уж так получилось, будешь пока что овечек пасти. Чего зря хлебушек-то есть, верно? У нас пастуха сейчас как раз нету – дедко Музюх этой зимой помер, так что пока кое-как перебиваемся… да и волки что-то расшалились, житья от них нет. Подсобишь, парень?

Никто пожал плечами. Он все равно не знал, чем заняться и куда пойти. Брести в случайном направлении и надеяться, что память вдруг вернется, не очень хотелось – ну так почему бы не остаться пока в деревне Озерные Ключи, среди этих гостеприимных людей? А жить нахлебником, староста верно говорит, не очень-то хорошо.

Работать Никто отправился уже в этот день, сразу после завтрака. Собрал по дворам овец и баранов, заткнул за пояс тяжелый кнут, которым раньше орудовал старый Музюх, расспросил, как лучше добраться до пастбища, прихватил краюху хлеба, да и двинулся.

Добрые жители Озерных Ключей ничуть не побеспокоились, что отпускают драгоценный скот с человеком без имени, которого знают меньше суток. А и скажи им кто, что неосторожно вот так доверять первому встречному – поди возмутились бы, обиделись за облыжно обвиненного Никто.

Да и чего зря тревожиться – видно же, что хороший человек.

Вечером Никто вернулся с мирно блеющей отарой. За столом старосты его уже ждал дымящийся ужин, а старостиха принялась ворчать, чтобы Никто не бродил по чистым половицам в грязных земледавах. Казалось, что он здесь родился и вырос, а не приплыл вчера по реке лицом вниз.

На следующее утро Никто снова отправился пасти овец. И на следующее. Очень скоро он стал частью деревни и его перестали спрашивать, не вспомнил ли он чего-нибудь из прежней жизни. Староста поначалу еще подумывал послать в большой город за мозгоправом или волшебником, но потом махнул на это рукой. Живет человек – ну и пускай себе живет.

Никто быстро подружился чуть не с каждым в деревне. Его исполинская фигура стала чем-то вроде местной достопримечательности, а дети бегали за ним гурьбой и катались по очереди на плечах. Никто оказался невероятно сильным – он с легкостью поднимал на вытянутых руках бревна и таскал под мышками огромных баранов-вожаков. Те от этого пребывали в расстройстве всех чувств – ривенские бараны отличаются сварливым вздорным нравом, обожают бодаться и весят втрое больше человека.

Особенно Никто подружился с Мералкой, дочкой деревенского жреца. Будучи очень начитанной и любознательной девицей, она сразу заинтересовалась Никто и его загадкой. Мералка сама вызвалась носить новому пастуху обед на пастбище и подолгу вела с ним задушевные беседы.

– У тебя такие густые волосы… – дивилась Мералка, расчесывая их частым гребнем. – Никогда таких не видела… И этот рубец на груди… Откуда он у тебя?

– Если бы я помнил… – вздохнул Никто, уминая хлеб с салом и луком.

– Не болит? – любопытствовала девушка. – Не чешется?

– Вроде бы нет.

– Наверное, страшная была рана… Может, это из-за нее ты потерял память?

– Вряд ли. Рубец выглядит очень старым.

Закончив нехитрую трапезу, Никто уселся в тенек, внимательно глядя на пасущихся овец, а Мералка принялась собирать в узелок объедки. Пойдут на корм поросятам.

– Так ты совсем-совсем ничего не помнишь? – в который раз спросила девушка. Она единственная в деревне все еще задавала этот вопрос – очень уж терзало ее любопытство.

– Ничего, – в который раз ответил Никто. – Даже имени.

– А сколько тебе лет, помнишь?

– Не помню.

– А откуда ты родом?

– Не помню.

– Но ты точно откуда-то издалека… – задумчиво произнесла Мералка. – У нас в Ривении таких нет.

– Расскажи мне что-нибудь о вашей Ривении, – попросил Никто, жуя травинку.

– А что о ней можно рассказать? – пожала плечами дочка жреца. – Это наша страна. Довольно большая. Говорят, нужно целых восемь дней скакать на лошади, чтобы пересечь ее из конца в конец. Хотя, конечно, бывают и побольше страны. Вот к западу расположена великая Гарийская Империя – наша Ривения поместится в ней шесть раз, и еще место останется.

– А еще какие есть страны? – проявил интерес Никто. – Может, я что-нибудь вспомню…

– Ну, на юге с нами граничит Гримрайя. Там все пудрят волосы, даже маленькие дети. Еще на юге есть королевство Люкин – но оно совсем крохотное. К юго-востоку – Хетавия, горное царство. К северо-востоку – Музку, страна больших городов и умелых мастеров. К северо-западу – Шембрузия. Там живут лучшие в мире музыканты. А на севере – океан. К западу еще есть Солипсика, но это не страна, это… даже не знаю, как описать. Солипсика, вот и все. Диковинная штука… хотя сама я ее не видела. Так ты что-нибудь вспомнил?

– Ничего не вспомнил, – виновато ответил Никто. – А какие еще страны есть вокруг?

– Да много всяких… Например, к северо-востоку от Музку будет Яшмовый Мост, а за ним – Реликтаун. Далеко на юге – Вапорария, а за ней – Явукарагони…

– А дальше?

– Еще дальше я не знаю… – смутилась Мералка. – Спроси у батюшки, у него есть книжка про то, где какие страны. Или у коробейника, когда он в деревню вернется. Я-то дальше Белого Лебедя нигде не была…

Так Никто и Мералка проговорили, пока солнце не начало клониться к закату. Тут дочка жреца спохватилась, что батюшка велел ей отнести обед и сразу возвращаться, нигде не задерживаться. Матушка сегодня печет куличи, а нужно еще сходить к бортнику Рытхюну за свежим медом.

– Ну я пошла, до свидания! – торопливо вскочила Мералка.

– До свида…

И тут Никто тоже вскочил – да так быстро, что девушка даже не заметила, как он это делает. Мигом ранее полулежал в тени развесистой ивы, а сейчас уже стоит… да нет, бежит со всех ног!

Увидев, куда мчится пастух, Мералка невольно вскрикнула. Там, на самом краю леса, неслась серая тень. Волк! Да такой здоровенный, каких Мералка раньше и не видала!

Зверь гнался за истошно блеющим ягненком. Вот еще секунда, и страшная пасть вопьется в белоснежное руно, оросит траву кровью…

Но он не успел. Прямо перед носом волка со страшной силой ударил кончик кнута – подлетевший Никто хлестнул так, что пропахал в земле глубокую борозду. Зверь яростно рыкнул и прыгнул уже на пастуха – мгновенно, без колебаний. Этот волчара уже много лет жил бирюком, поскольку даже сородичи не могли снести его лютого нрава.

Мералка в ужасе закричала – страшная челюсть сомкнулась на предплечье Никто. Клыки впились со всей волчьей мочи – вот сейчас рука упадет наземь, а искалеченный человек станет поживой для лесного зверя…

Однако ничего такого не произошло. Мералка пораженно замолкла, глядя, как огромный волк сдавленно рычит и сжимает челюсти, но не может даже проткнуть бронзовую кожу пастуха. В глазах зверя засветилось недоумение.

– Ярыть… – присвистнул Никто. Он и сам не ожидал подобного.

– Это… как это… – прошептала дочка жреца.

Оправившись от удивления, Никто повел рукой вместе с висящим на ней волком и легонько ударил кулаком. Из носа зверя брызнула кровь, тот совершенно по-щенячьи взвизгнул, разжимая зубы – Никто тут же схватил его за шкирку и поднял над головой.

Глядя человеку в глаза, волк попытался сжаться в комочек. В желтых глазах зверя проступил ужас – он не понимал, что происходит.

Немного подумав, Никто осторожно опустил пленника на землю и разжал хватку. Волк медленно попятился, не отрывая взгляда от страшного человека.

– Больше не приходи, – негромко произнес пастух.

Волк как будто его понял – он резко развернулся и задал стрекача. Через пару секунд серый хвост исчез за деревьями.

Мералка, все еще не веря своим глазам, подошла и ощупала руку Никто. На ней не осталось никаких следов – ни кровоподтеков, ни даже отметин от зубов. Как будто волк грыз железную балку, а не живого человека. И в то же время кожа на ощупь самая обычная – грубая, жесткая, но все же обычная человеческая кожа.

– По… почему ты его отпустил? – с трудом выговорила девушка.

– Не знаю, – задумчиво ответил Никто. – Мне показалось, что так будет правильно.

– А… ну ладно… только дома об этом не рассказывай. Старосте это может не понравиться – он волков шибко не любит…

– Хорошо, не буду. А кроме волков в вашем лесу еще кто-нибудь водится?

– Медведи есть, и рыси. Так что ты уж того… поосторожнее будь.

– Медведи и рыси?.. А драконов, случайно, нету?

– Драконы?! – прыснула Мералка. – Какие еще драконы, что ты! Они давно вымерли!