Глава III
Не потому, а вопреки (1917–1924)
Госпиталь
Окончено училище, появилась возможность небольшой передышки, но… Напряжение последних лет очень быстро сказалось. Слабые легкие снова напомнили о себе. И в июле Володя слег: высокая температура, изматывающий грудной кашель, затрудненное хриплое дыхание. Врачи опасались за его жизнь, настаивали на госпитализации. Но мать каждый раз лишь повторяла: «Все под Богом ходим», – и сама народными снадобьями выхаживала сына. Семь раз переболеет Владимир за свою жизнь воспалением легких, и самая тяжелая хворь настигнет его в Рыбинске, но и сейчас он был буквально на волосок от гибели.
Дни и ночи напролет Прасковья не отходила от постели сына, по ложечке поила травяными да медовыми отварами, помогала перемочь жар, обтирая его разгоряченное тело уксусом. Трижды в день, по настоянию врачей, давала ему лекарства, хотя любым порошкам предпочитала молитву. Проходила неделя за неделей, а Володя все метался в горячке, бредил и что-то доказывал незримому собеседнику.
До Москвы к этому времени докатились беды западной прифронтовой России. Больницы и госпитали были переполнены: продолжалась война, приносившая увечья и страдания фронтовикам, а мирное население подкашивали болезни и все усиливающийся голод. Даже хлеб и молоко приходилось доставать с большим трудом. К тому же на улицах начались грабежи. Молочник из подмосковной деревни только за большие деньги, да и то «Христа ради», согласился возить Климовым молоко, так неспокойно было в городе.
Болезнь нехотя отступила. Только в конце августа Володя пришел в себя. Очнулся он ночью, почувствовав сильный запах ладана, и увидел склоненную перед иконой мать. Так и не окликнув ее, Володя вновь погрузился в сон, впервые за время болезни безо всякого бреда и горячки.
Постепенно он начал вставать, подолгу сидеть у окна, непроизвольно наблюдая за жизнью улицы. Оказалось, что многие жильцы в их доме сменились.
Как пояснил отец, съехали все семьи иностранцев. Сначала немцы, а в этом году и остальные. Последними покинули дом англичане, занимавшие светлую просторную квартиру на четвертом этаже, где поселился инженер с женой и двумя юными дочерьми, перекупив право аренды на пятьдесят лет. «Да ты часто видишь из окна этих Полубояриновых, – добавила Фруза, – они обычно всей семьей на прогулку выходят». И сестра принялась накрывать на стол нехитрый семейный ужин.
Сентябрь выдался на удивление теплым. Владимир все чаще выходил на улицу, бродил по знакомым с детства переулкам, берегам Яузы и наслаждался простыми радостями жизни, возможностью ходить, дышать, думать. Он все еще был слаб, похудел настолько, что одежда казалась снятой с чужого плеча. А знакомые жильцы с трудом узнавали в этом бледном молодом человеке старшего сына домовладельца Климова.
Но Владимир все-таки попал в госпиталь. «В октябре 1917-го был призван в Армию и служил в Москве в 55-м запасном Пехотном полку до марта 1918 года», – свидетельствует сам Климов.
Медицинская комиссия, осматривавшая новобранцев, признала рядового Владимира Яковлевича Климова годным к службе. И блестящего аспиранта МВТУ, наспех обмерив – «рост – 178 см, обхват груди – 106 см, размер головного убора – 60-й, размер сапог – 43-й», – облачили в солдатскую форму. С учетом недавно перенесенного заболевания и физической слабости рядовой Владимир Климов был приписан к московскому госпиталю. Солдаты убирали больничные корпуса, расчищали территорию от пряных осенних листьев, помогали сестрам милосердия переносить раненых.
Когда в Москву приходил очередной состав с фронта, госпиталь превращался в муравейник. В такое время рядовых привлекали к ночным дежурствам. Владимир Климов именно здесь начал познавать жестокость и бессмысленность человеческих жертв, кровь и грязь кем-то задуманных военных сражений. Часто Володя вспоминал пословицу, слышанную им дома: «Наказал Бог народ – наслал воевод».
Рассказы фронтовиков приводили в отчаяние. Начавшийся после Февральской революции 1917 года развал армии довершил большевистский переворот. И в море, и на суше немцы оказались сильнее. А в авиации отсталость России была не менее заметной: по числу боевых самолетов на фронте авиация России трехкратно уступала немецкой. Изначально устаревшие типы иностранных самолетов, проданные России союзниками, уступали по всем показателям: и в скорости, и в высотности, и в грузоподъемности. А спустя год-два оказались прикованными к земле. Моторный голод, как и предсказывал профессор Брилинг, косил одну эскадрилью за другой. Поставки из-за рубежа задерживались.
С конца октября и до марта следующего года Владимир Климов, как и весь 55-й запасной пехотный полк, продолжал нести службу в госпитале. За стенами казарм свершился революционный переворот, новые власти остановили военное противостояние с Германией, страну захлестнула вакханалия разрухи и невиданного голода. Порой казалось, что про их полк попросту забыли. В России шла борьба за власть, точнее – за ее удержание меньшинством, дерзко назвавшимся большевиками.
Ввиду Брестского мира царская армия перестала существовать. И поэтому распоряжением уже новых властей Климов был «…направлен на техническую работу в марте 1918 года».
На распутье
Дом на Садовой Землянке постигла незавидная участь. Одним из декретов большевиков он был национализирован, все прежние жильцы «уплотнены», а в освободившиеся комнаты въехали представители новой власти «рабочих и крестьян». От некогда престижного дома не осталось и следа: лестничные марши в обрамлении мраморных колонн теперь были темны и невероятно грязны, лифт остановлен, а шахта лифта заполнялась мусором и отбросами вплоть до второго этажа, дверь в подъезд не закрывалась, и повсюду гулял холодный ветер. Новые жильцы перед каждой квартирой водрузили целые баррикады из коробок и ящиков с каким-то хламом. А вскоре к ним потянулись вереницы близких и дальних родственников из деревень, и в комнатах, переданных семье из двух-трех человек, размещались по десять-пятнадцать новых московских жителей. Спали вповалку, на полу, а туалетные комнаты и кухни быстро превратились в их подсобные помещения.
Якову Алексеевичу со всем семейством оставили меньшую часть квартиры, занимавшей ранее весь этаж, и в трех комнатах кое-как разместились все девять человек. А в остальные комнаты, безо всякой перегородки, заселили еще четыре семейства. Так бывший хозяин оказался в коммунальной квартире, наблюдая за постепенным разрушением созданного им дома. От Николая, призванного в армию раньше старшего брата, так и не было никаких известий.
Вернувшись из армии, Володя застал всю семью в крайне подавленном состоянии, как будто в доме находился покойник. Мать и сестры, прослезившись, обняли старшенького, приняли его нехитрые солдатские пожитки и провели к отцу. Яков Алексеевич уже третью неделю почти не вставал, лишь изредка просил поднести воды да помочь подойти к иконам. Всего за полгода из крепкого энергичного хозяина жизни он превратился в немощного старика. Увидев Володю, отец тяжело вздохнул, перекрестился и чуть слышно проговорил: «Дождался, слава тебе, Господи. Принимай, сын, все наше нехитрое хозяйство, дальше тяни сам». И как раненый волк уехал в родные владимирские земли зализывать раны.
Мать и ребятишки потянулись за ним. Поскольку Прасковья часто и сильно болела, старшим детям – Вере, Фрузе и Александру – предстояло вести хозяйство, опекая младшеньких, Софье было двенадцать, Ольге – девять, а Леониду – семь лет. Так, в самый голодный и тревожный год Владимир остался в Москве совсем один.
Володя понимал подавленность отца: ему с таким трудом только-только удалось реализовать свою мечту, как совершенно неожиданно все пошло прахом. И с тех пор сын дал себе зарок – никогда не иметь никакой собственности.
Позволив себе недельный отдых, Владимир вновь окунулся в работу. Сначала определился с заработком – поступил на службу в «Акционерное общество Коломенских машиностроительных заводов» инженером-конструктором. Жалование было невелико, но выплачивалось регулярно: их небольшая группа курировала постройку Кулибакского завода, корпуса которого при всеобщем хаосе возводились на удивление быстро.
И конечно, при первой же возможности Климов снова пришел в МВТУ. «Куда же вы пропали?» – воскликнул Николай Романович, крепко обняв своего ученика. Встреча с научным руководителем, а Володя по-прежнему оставался аспирантом Брилинга, оказалась не столь радостной, как представлялось в казенных стенах госпиталя. Николай Романович, со студенческих лет мечтавший о революции в России, теперь без особого энтузиазма рассказывал о деяниях новой пролетарской власти. Так и не добившись своевременного возвращения с фронтов всех своих лучших выпускников, профессор с горечью перечислял Володе имена погибших.
А иные светлые умы отошли от дел или предпочли эмиграцию. Ректор МВТУ – Василий Игнатьевич Гриневецкий – социалистическую революцию встретил враждебно. Сначала он пытался доказать, что полная национализация губительна для России: восстановление и развитие промышленности невозможно без реставрации капиталистических основ и без привлечения иностранного капитала. Но вскоре ему достаточно грубо дали понять, что с такими взглядами стране не нужен даже самый талантливый ученый. Профессор покинул училище и с тех пор ни с кем не поддерживал отношений. (Спустя год, в девятнадцатом, Василий Игнатьевич скончался, подкошенный очередной волной эпидемии.)
Покинул родину Игорь Сикорский, за девять лет подаривший России двадцать пять типов самолетов. «Молодой Советской республике не нужны предприятия, подобные фабрикам духов и помад», – изрек один из руководителей ВСНХ Ларин (Лурье). Авиационные предприятия, и прежде всего Петрограда, мгновенно лишились финансирования и заказов. Производство на них было остановлено. Все это вынудило Сикорского официально оформить документы и через Мурманск уехать во Францию, а затем в США. Директора РБВЗ М. В. Шидловского по закону о «красном терроре» арестовали в качестве заложника и через несколько месяцев расстреляли.
Оказался в немилости не только «Руссо-Балт», плачевна и судьба других предприятий. Новый моторный завод в Александрове, к семнадцатому году достигший проектной мощности, был остановлен. Начавшаяся Гражданская война, интервенция, экономическая и политическая блокада свели на нет все планы развития «Деки».
Буквально в первые месяцы прихода большевиков к власти, 5 января 1918 года, был выпущен и Декрет о закрытии петроградского завода «Русский Рено», весь персонал – около 3000 человек – получил расчет… А дела-то на этом заводе шли хорошо. За несколько лет здесь выросли новые производственные помещения, было пущено более 600 станков. Все военные годы «Русский Рено» выполнял заказы артиллеристов, корабелов, переоборудовал автомобили для военно-полевых условий. Но основным военным заказом, полученным от Авиационного управления, была сборка разных типов авиационных моторов «Рено» из французских деталей, а также ремонт и производство запасных частей к ним. Для сдачи готовой продукции еще три года назад была построена испытательная станция. И вдруг – совершенно неоправданное решение властей.
На «Русском Рено» в Рыбинске, несмотря на войну, удалось построить основную часть зданий, установить половину оборудования, но окончательному завершению всех работ помешал Октябрь семнадцатого. Французское руководство во главе с управляющим спешно покинуло Россию, прихватив всю техническую документацию, а рабочие попросту оказались на улице. В городе к тому времени уже стояло большинство предприятий. Не хватало сырья, топлива, продовольствия.
Тем не менее Техническая комиссия, направленная на предприятие вновь созданным Высшим советом народного хозяйства (ВСНХ), сделала вывод о достаточности производственных мощностей волжского «Русского Рено» для ремонта 50 автомобилей в месяц. Из протокола от 16 февраля 1918 года: «Комиссия полагает, что пустить завод в ход возможно, и ввиду затруднений с ремонтом автомобилей, которые наблюдаются повсеместно, а также ввиду того, что на работах этих могут найти заработок около 200 человек, пустить завод в ход совершенно необходимо». Завод понемногу ожил, но ни о каких десятках машин не могло быть и речи.
Владимир Климов, слишком долго пребывавший в полном неведении, пришел в отчаяние от столь мрачной картины. Он так стосковался по любимому делу, так рвался к своим моторам, а тут – полнейшая разруха, откровенное равнодушие новой власти, если не сказать большего. «Вот тебе и порог на семь дорог». По какой же идти дальше?
Долго рассуждать не пришлось, в июле 1918 года он перешел на службу в Центральную автосекцию ВСНХ инженером по обследованию заводов.
Владимир уже просто не мог жить без своих моторов. А в дневнике об этих годах появится краткая запись: «Июнь 1917 – ноябрь 1918. С июня 1917 года по ноябрь 1918 года по специальности авиамоторостроения не работал. Из этого времени 4 месяца (с VI.1917 по Х.1917) был без работы, 5 месяцев (с XI.1917 по III.1918) отбывал воинскую повинность, 3 месяца (с IV.1918 по VI.1918) работал инженером-конструктором в технической конторе Общества Коломенских заводов по построению Кулебакского завода, 4 месяца (VII – Х.1918) – инженером центральной автосекции по обслуживанию заводов».
Надежды
Сама жизнь в очередной раз доказала, что ее палитра не бывает только черной или белой. Мир расцвечен разными красками, и даже самые мрачные цвета переходят в радужные, а порой превращаются в приятные пастельные тона. Словно дымчатая вуаль плавно опускается на смоляное крыло ворона…
Николай Егорович Жуковский, ученый с мировым именем, поддержал советскую власть, и его позиция стала знаковой как для российских авиаторов, так и для большевистской власти. От создания отечественной авиации теперь нельзя было отмахнуться, хотя планы нового правительства были совсем иными…
При ВСНХ был создан Научно-технический отдел. Декларировалось, что организация НТО обеспечит всемерное развитие науки, без чего невозможно построение нового общества. Отдел, по рекомендации Ленина, возглавил Николай Горбунов, с первых дней Октября работавший с ним в Смольном. Именно там Ленин заметил интеллигентного помощника в делопроизводстве. Исполнительность и организованность помогли недавнему сотруднику секретариата перейти на работу в Совнарком, а оттуда – в НТО ВСНХ. Именно сюда, к официальному представителю советской власти, потянулись маститые ученые.
Пришел в НТО и великий Жуковский. Встречу своего учителя с самим Горбуновым удалось организовать только одержимому Туполеву. Седовласый престарелый ученый, отдышавшись с дороги, начал излагать свою давнюю мечту о создании авиационного научно-исследовательского института. Он просил начальника НТО оказать поддержку этому проекту. И Горбунов заверил, что по личному распоряжению Ленина все просьбы Жуковского будут удовлетворены.
Вскоре после этой беседы был создан ЦАГИ, призванный сочетать фундаментальные научные исследования с практическими рекомендациями техническим отраслям промышленности. Куратором по научной части назначили профессора Жуковского, а технические и организационные вопросы возложили на Андрея Туполева. Но кроме самого решения да незначительной суммы, как пояснил Горбунов, ждать от правительства больше нечего: слишком много проблем приходится решать молодой советской власти. И первоначально ЦАГИ разместился в аэродинамической лаборатории все того же МВТУ.
Одновременно профессора Брилинг, Чудаков и Мазинг, окрыленные доброжелательной реакцией НТО на предложения Жуковского, доказывали необходимость создания и научного моторного центра. При очередной встрече с Климовым учитель прямо спросил, поддержит ли его начинание Владимир Яковлевич. Брилинг был уверен в своем ученике, но тем не менее не скрыл радости, услышав: «Безо всяких сомнений».
Неожиданно легко в конце 1918 года была создана и Научно-автомобильная лаборатория (НАЛ) НТО ВСНХ. Возглавил лабораторию Николай Романович Брилинг. Вскоре была создана и Коллегия научно-автомобильной лаборатории НТО ВСНХ, в которую вошли Е. А. Чудаков, Е. К. Мазинг, Д. К. Карельских, В. Я. Климов, И. А. Успенский. Как и ЦАГИ Жуковского, НАЛ Брилинга обосновалась в своей же лаборатории Технического училища.
Сколько лет они доказывали Военному ведомству, всевозможным Комитетам царского правительства необходимость создания собственных научных центров самолето- и двигателестроения, без которых даже богатой России не преодолеть своего технического отставания. Но война сместила все приоритеты. Срочно понадобилась готовая техника, пусть не передовая, не отечественная – этот вопрос просто не рассматривался. На заводах прекращались все перспективные разработки. Даже самые талантливые идеи русских конструкторов были изначально обречены на забвение. Так исторические реалии, а порой и чьи-то корыстные интересы еще на пять лет отодвинули реализацию сверхнасущных авиационных проектов.
Потому легкость, с которой большевики утвердили рождение научных центров, казалась просто чудом. И это при страшной разрухе, повальной нищете и полной политической и экономической блокаде.
Но если оказывалась реальная поддержка, то не науке, а заводам, которые все еще умудрялись давать продукцию. К тому же любая, даже минимальная, поддержка собственной промышленности со стороны большевиков, а уж тем более исходящая лично от Ленина, пропагандировалась безмерно.
…Для перевода страны на социалистическую экономику в Петрограде был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ). Также Совнархозы создавались в губерниях, уездах и ряде городов. В марте 1918 года аналогичный Совет был образован и в Рыбинске. Возглавил его инженер Н. Дыренков. Рыбинцы обратились с письмом к Ленину об оказании помощи в получении топлива. Его отсутствие сдерживало выпуск сельскохозяйственных машин, который собирались наладить на ряде предприятий по инициативе рабочих. В стране началась национализация заводов и фабрик, поэтому рабочим пришлось самим заняться организацией производства.
Вскоре Дыренков был вызван для доклада в Москву. Столица переместилась в Первопрестольную, туда же переехало и правительство. 15 апреля на заседании ВСНХ в присутствии Ленина было заслушано выступление рыбинского делегата о восстановлении и развитии промышленности. По предложению Ленина рыбинскому Совнархозу была ассигнована сумма в 1 млн рублей, а предприятиям города отпущено 350 тысяч пудов нефти. В газетах было опубликовано письмо Ленина, в котором говорилось: «Рассказ т. Дыренкова о принимаемых им в Рыбинске мерах к поднятию трудовой дисциплины, о поддержке их рабочими показал мне, что рыбинские товарищи берутся за решение самых важных и самых неотложных задач текущего времени правильно, и я прошу представителей Советской власти и рабочих организаций г. Рыбинска принять от меня пожелания еще более энергично работать и достигнуть наилучших успехов на этом поприще. Председатель СНК Владимир Ульянов /Ленин/».
Ленин не раз публично высказывался и за всемерное развитие авиационного дела, выделял небольшие единовременные субсидии предприятиям, но тем не менее отклонил как несвоевременную организацию Народного комиссариата воздушного флота.
В 1918 году заводы страны должны были выпустить только 255 самолетов и 79 моторов. Великобритания за этот год выпустила 22 100 моторов и 32 100 самолетов, Франция – 23 700 самолетов и 44 560 моторов, США – 12 000 самолетов и 34 000 моторов. Еще в течение нескольких лет спад авиапроизводства в России только продолжался.
Понимание всего происходящего пришло значительно позднее, но и тогда неприглядная истина открылась лишь единицам. Снова дымчатая вуаль мешала разглядеть смоляное крыло ворона…
«Загад не бывает богат»
Россия и Германия, долгие годы бывшие по разную сторону баррикад, после окончания войны оказались в одинаковой политической изоляции и тяжелом экономическом положении. Страны Антанты прервали все дипломатические отношения с Советской Россией, а Германия, подписав Версальский договор, попала под строжайший контроль стран-победительниц.
Четыре года мировой войны, последующие разрушения революционных событий и Гражданской войны привели промышленность истощенной России в полный упадок. Только авиазаводы к 1920 году по сравнению с уровнем 1917-го снизили производительность в 10 раз.
Германии, по условиям Версальского мирного договора, запрещалось иметь современные виды вооружений (авиацию, танки, подводные лодки), вывозить из страны оружие и военные материалы, предписывалось «принимать подобающие меры к тому, чтобы не допускать германских граждан покидать свою территорию для поступления в армию, флот или воздухоплавательную службу какой-либо иностранной державы, или для прикомандирования к ней в целях оказания помощи в военном деле, или для содействия в обучении военному, морскому и воздухоплавательному делу в чужой стране».
Общего между двумя странами оказалось много, если не помнить главного – кровавого длительного противостояния России и Германии, недавней мировой войны, которую большевики с приходом к власти спешно переименовали в империалистическую. Какое-то время они надеялись на революционные события в Германии, на развитие мировой революции, но от этих надежд пришлось отказаться.
И в обстановке строжайшей секретности Россия и Германия начали переговоры по вопросам военно-промышленного сотрудничества. В отношениях двух стран, вопреки народной мудрости «грозен враг за горами, а грозней того – за плечами», сработал принцип «против кого дружить будем».
В начале 1922 года был подписан договор между правительством РСФСР и германскими военными (рейхсвером), в котором декларировалось: «…руководство Красной Армии гарантирует Германскому генеральному штабу возможность перевода в РСФСР трех германских заводов по выбору Германского генерального штаба… Армия РСФСР будет иметь возможность полностью использовать продукцию вышеупомянутых заводов». Поскольку опыт Первой мировой войны показал, насколько велика роль военно-воздушных сил, в сотрудничестве с Германией большое значение придавалось авиации. Один из трех военных заводов, предназначенных к переводу в РСФСР, должен быть авиационным. Помимо создания завода по производству самолетов и авиамоторов предусматривалось направление в Россию немецких технических специалистов и новейших образцов самолетов.
Правовую базу политического и экономического сотрудничества заложил подписанный в апреле того же года Раппальский мирный договор: «Оба правительства будут в доброжелательном духе идти навстречу хозяйственным потребностям обеих стран».
Вскоре после подписания договора начальник ВВС РККА Розенгольц сообщал в письме председателю РВС Льву Троцкому: «Заключение русско-немецкого договора, понятно, необходимо использовать для ускорения переговоров о совместной с нами организации в России военного производства. В первую очередь можно предложить организацию авиационной промышленности, поскольку организация ее собственными силами представляет чрезвычайные трудности…» Начался поиск партнеров, велись переговоры с германскими авиа- и моторостроительными фирмами «Дорнье», «Юнкерс», «Саблатник», «Аэро-Унион», «Даймлер», «Аэро-Индустрия».
Германское военное руководство рекомендовало фирму «Юнкерс», наладившую серийное производство машин из легкого сплава дюралюминия. Германии необходима была поддержка именно этой фирмы, выпускавшей пассажирские цельнометаллические самолеты F-13 на своих заводах в Дессау. Сам Гуго Юнкерс рассматривал Россию не более чем как партнера по сбыту своей продукции и надеялся на финансовую поддержку обеих стран. И советское правительство, учтя пожелания партнеров, в итоге остановилось именно на этой фирме.
Весной 1922 года был составлен проект договора между «Юнкерсом» и советским правительством. Помимо производства самолетов на одном из передаваемых в аренду заводов российская сторона настаивала и на выпуске авиамоторов, разработке и добыче алюминия, помощи в производстве дюралюминия. Руководство фирмы готово было отказаться от такого договора, но германские военные власти, крайне заинтересованные в организации производства самолетов на чужой территории, щедро оплатили «технический риск», в качестве страховки гарантируя «Юнкерсу» несколько безвозмездных ссуд.
Советское правительство, полагавшее, что именно эта фирма заложит основу для развития всего комплекса авиастроения в нашей стране, не менее щедро поощрило «Юнкерс» – правом на преимущественное производство алюминия в России, на беспошлинный вывоз нефти, на организацию авиалинии «Швеция-Персия» над российской территорией шведским филиалом фирмы, на выполнение аэрофотосъемки и метеорологических исследований.
26 ноября 1922 года договор был подписан, а спустя два месяца ратифицирован Советом народных комиссаров СССР.
Фирма «Юнкерс» учреждала в СССР «Концессию по производству металлических самолетов и моторов» и получала в аренду на 30 лет Русско-Балтийский завод в Филях и участок земли вблизи завода для создания аэродрома и постройки поселка для рабочих и служащих. Кроме того, представителям фирмы для проживания выделялось в Москве два дома.
По условиям договора завод должен был выпускать не менее 300 самолетов и 450 авиадвигателей уровня новейших европейских аппаратов в год. Большую часть построенных машин обязывались закупать ВВС СССР, остальные «Юнкерс» мог продавать за рубеж.
Немецкая сторона обязывалась обеспечить завод необходимым оборудованием, квалифицированными специалистами, организовать конструкторское бюро и научную лабораторию, обучить русских рабочих и инженеров новым методам производства, причем в штате завода должно быть не менее 50 процентов рабочих и 10 процентов инженеров из России. Кроме того, для начала выпуска авиатехники предписывалось завезти на завод из Германии к середине 1923 года запас дюралюминия в виде слитков или готовых частей в количестве, достаточном для производства 750 самолетов и 1125 моторов.
В день подписания договора от советских ВВС тут же поступил заказ на производство 100 металлических самолетов по цене от 20 до 25 тысяч рублей за экземпляр. К апрелю 1924 года концессия «Юнкерса» в Филях должна была изготовить для России 20 гидросамолетов, 50 самолетов-разведчиков и 30 истребителей, оснащенных двигателями водяного охлаждения BMW мощностью 185 или 220 л. с.
Одновременно с подписанием договора фирма «Юнкерс» получила значительную финансовую поддержку. Советское правительство выплатило аванс в размере 1,4 млн рублей, а Германия – 40 млн марок, через месяц – еще 100 млн марок на развитие самолетостроения в СССР (в то время 140 млн марок равнялось примерно 1 млн рублей золотом).
Но, как говорится, «загад не бывает богат». А между тем огромная сумма российских денег уже в 1922 году пошла на финансирование именно этого не бесспорного проекта становления и развития отечественной авиации.
«Дома и солома едома»
Рожденная 18 ноября 1918 года Научно-автомобильная лаборатория Брилинга, как и ЦАГИ Жуковского, испытывала невероятные трудности. Казалось, на долгие годы о творчестве не могло идти и речи, каждый из небольшой группы энтузиастов-организаторов был занят решением рутинных бытовых проблем. Родное МВТУ оказывало реальную посильную помощь, предоставив НАЛ лабораторию, специальные машины, приборы, кадры.
Ликование быстро улеглось, и стало очевидно: НТО, кроме принятых деклараций, не уполномочено поддерживать вновь созданные научные центры. Брилинг, Чудаков и Климов обивали пороги роскошного дома № 1 на Мясницкой, но в лице руководства Научно-технического отдела встречали глухую стену.
Но вода камень точит. И весной девятнадцатого года НАЛ получила небольшое помещение в 21-м доме по Вознесенской улице, ставшее первым юридическим адресом научного моторного центра страны. В нескольких комнатах удалось разместить руководство, канцелярию, здесь же собирались коллегии. Сама же лаборатория еще долгое время располагалась на территории МВТУ.
После длительных согласований НТО утвердило финансовую смету лаборатории на 1919 год. Разработка сметы, ее утверждение и дальнейшее выбивание денег было поручено члену коллегии Климову. Интеллигентная настойчивость Владимира Яковлевича, стройность и аргументированность приводимых доводов пробили и эту броню. Порой молодому ученому приходилось вспоминать и уроки семьи: «Поклониться – голова не отвалится».
Только ночами, свободными от унизительных хождений по кабинетам, Владимир мог заняться своими прямыми обязанностями: ему, как и второму члену коллегии Успенскому, было поручено срочно разработать схему организации и деятельности лаборатории. В итоге были приняты инициативы Климова по научной группе и предложения Успенского по хозяйственной. В научную группу объединялись все лаборатории и специальные технические отделения НАЛ. Так, именно Климов впервые продумал и реализовал структуру научной части первого отечественного моторного центра.
А некогда богатейшую страну все плотнее укрывала пелена голода, эпидемий и полной нищеты. Из Научно-технического общества в моторную лабораторию поступали скудное финансирование, мизерная поддержка натуральными продуктами и поток срочных заказов на новые разработки, исследования и экспериментальные испытания. К концу 1919 года штат НАЛ состоял из 26 человек, включая председателя и пятерых членов коллегии. На ноябрьском заседании коллегии рассматривалась даже сама возможность существования Центра «в текущих, исключительно тяжелых экономических условиях работы всех сотрудников НАЛ и необходимости наибольшего напряжения сил и продуктивности работ». Помощи искать негде, надеяться не на кого. И одержимые ученые-энтузиасты берутся за совмещение двух-трех должностей. Решением коллегии предписывалось «…персонально каждому члену Коллегии взять на себя, считая с 15/XI-19 нижеследующие функции:
Н. Р. Брилинг – Председатель Коллегии – общее руководство и направление деятельности обеих групп НАЛ (научной и хозяйственной);
Е. К. Мазинг – товарищ председателя Коллегии – заведующий научной группой НАЛ и отделением испытания автоматериалов;
Е. А. Чудаков – товарищ Председателя – заведующий хозяйственной группой НАЛ, отделением автомобилей и мастерской;
И. А. Успенский – член Коллегии, секретарь Коллегии, заведующий административной частью и отделением мотоциклов;
Д. К. Карельских – член Коллегии, заведующий материальной частью, расчетно-конструкторским бюро НАЛ и тракторной частью отделения автомобилей НАЛ;
В. Я. Климов – член Коллегии, заведующий финансовой частью и отделением легких двигателей».
Спустя месяц Климов вновь докладывал о проблемах, которые нельзя было решить даже еще большим «напряжением сил»: у руководства НТО на 1920-й год был запрошен кредит в 400 тысяч рублей для приобретения и ремонта самого необходимого оборудования и минимального содержания штата. Но в ближайшее время НАЛу не предоставят ни копейки, а в перспективе обещают перевести только половину суммы. Седовласые ученые мужи в полном бессилии постановили: «Климову – принять решительные меры и самые крайние шаги по отношению к НТО!»
Оказалось, что возможности человека все-таки не беспредельны. Уже в январе профессор Чудаков попросил освободить его от организации и руководства мастерской – немыслимые перегрузки начали сказываться на сердце. А собственная мастерская была необходима как воздух. Правительство так и не нашло запрашиваемых лабораторией средств, и нужно было срочно налаживать самостоятельное изготовление производственного оборудования, приборов и инструментов. Задача практически неразрешимая и одновременно жизненно необходимая. И снова члены коллегии постановили: «Климову – организовать и наладить работу мастерской НАЛ»…
В отделение легких двигателей между тем приходило все больше заказов с пометкой «Срочно»: один за другим поступали моторы для проведения испытаний и экспертной оценки. Надо было торопиться, но Климов, в строгом соответствии с выработанной им методикой, не давал положительных заключений без необходимых часов успешной работы каждого мотора на стенде. Все отделение во главе с заведующим практически не покидало стен лаборатории. И в сентябре уже сам Брилинг ходатайствует на коллегии «об освобождении В. Я. Климова от заведования финансовой частью НАЛ».
Но и это решение не остановило возрастающей нагрузки, Климов наконец-то сел на своего конька. Дело в том, что на испытания в автомобильную лабораторию поступало все больше авиационных моторов, передаваемых в отделение Климова, и потому далеко за рамки заданий выходили его исследования.
Колоссальная работа поглотила Владимира Яковлевича окончательно: скрупулезно замерялись параметры всех авиационных двигателей, которые можно было только достать, все новые конструкции тщательно вычерчивались и сопровождались записями наблюдений за ходом стендовых испытаний. Одновременно изучались доступные научно-технические материалы, переводилась иностранная документация, а все накопленные сведения четко систематизировались.
Постепенно отделение Климова накопило богатейшие сведения и опыт, оказалось обладателем уникального атласа авиационных двигателей того периода, а экспертные оценки моторной лаборатории Брилинга приобрели высочайшую репутацию, что вскоре не преминуло сказаться на судьбе НАЛ. Но до первой оттепели было пережито немало горьких минут.
Весь 1919 год Владимир прожил в Москве один. Выживал за счет скудных продовольственных пайков да помощи из Еросова, откуда присылали картошку и яйца. Именно тогда Володя научился с математической точностью варить яйца до состояния «в мешочек», позже обучая этому мастерству дочь: «Яйцо надо варить две с половиной минуты». К двадцать первому году стало немного легче, в Москву вернулся Александр.
…В этот апрельский вечер Владимир Климов возвращался домой вместе с младшим братом. Александра, полгода назад поступившего на работу в НАЛ слесарем, сегодня решением коллегии уволили «ввиду отдаленности места жительства и слабосильности для работы слесарем». Братья долго шли молча, и Володя никак не мог начать необходимый и трудный разговор.
– Сегодня на коллегии слушался вопрос о сокращении штата лаборатории на восемь человек. Таково требование НТО, и как я не пытался повлиять на ситуацию, ничего поделать не смог. Аргумент один: в стране нет денег на самое необходимое, а тут – наука, работа на перспективу. И у нас, и в ЦАГИ резали по живому, на треть… Саша, ты в числе уволенных.
– Но я же только начал работать, ты говорил, что у меня все получается, заведующий отделением хвалит… За что же?
– Не за что, брат, но так надо. Мы же понимали, что каждый, кто сейчас окажется за порогом лаборатории, практически обречен. И принимая решение, в первую очередь учитывали, есть ли еще кормильцы в семье. В нашей – двое. Я сам внес тебя в этот черный список.
Оклад члена коллегии, заведующего отделением легких двигателей Владимира Климова был лишь наполовину больше жалованья рабочего, и, конечно, семья немного вздохнула, когда Александр тоже начал зарабатывать, в целом же положение почти не изменилось. Если бы не помощь из Еросова, вряд ли всем удалось пережить эту затянувшуюся морозную зиму. К тому же наследственная легочная хворь не оставляла их дом. Александр, как и записали в решении коллегии, действительно был слабосилен после двух лет изматывавшей его чахотки.
– Саша, раз уж все так складывается, давай-ка не будем больше откладывать твое поступление в училище. Затянем пояса потуже и сядем за учебники вместе: я готовлюсь к занятиям (а Владимир Яковлевич уже второй год читал в МВТУ курс лекций по теории авиационных двигателей), а ты будешь рядом повторять материал для вступительных экзаменов. Сегодня только 15 апреля, у тебя в запасе больше трех месяцев – успеем. Договорились?
Александр, не поднимая головы, молча брел по талому снегу. Учиться, конечно, хочется, но и брату помощь нужна. Ему ли не знать, как тяжко приходится Владимиру: и работа, и преподавание в училище, а неделю назад он согласился еще читать лекции по двигателям внутреннего сгорания в Ломоносовском институте – недавнем Комиссаровском училище, которое друг за другом окончили все братья Климовы.
Тяжко… Мог ли он себе представить, что именно в такой загнанности настоящее счастье, что там, в лаборатории, или на занятиях со студентами, Владимир обретал свое ощущение реальности; только занимаясь любимым делом, он мог уйти от бесконечных бытовых проблем и тревог за своих родных. Ему уже скоро двадцать восемь, время течет безжалостно и неумолимо, как песок сквозь пальцы, а мечта все так же далека, как и в блестящем июне семнадцатого…
К тому времени, когда светлые головы власть имущих наконец-то осознали ценность и необходимость собственного научного моторного центра, выяснилось, что одна автомобильная лаборатория уже не в состоянии удовлетворить растущие потребности. И в 1921 году НАЛ превращается в Научно-автомоторный институт в составе семи лабораторий (автомобильной, легких двигателей, тяжелых двигателей, тракторов, мотоциклов, зимнего автотранспорта и термодинамической) с увеличением штата до 65 человек.
Из докладной записки профессора Брилинга в Президиум ВСНХ: «Развитие авиации, широкое применение тракторов в сельском хозяйстве и для военных целей, применение тепловозов в железнодорожном транспорте, создание зимнего автотранспорта и общее возрождение русской промышленности поставили перед институтом целый ряд новых задач, удовлетворить которые институт смог, включив в программу своих работ все автомоторное дело и организовав ряд новых лабораторий».
Предоставление дополнительных помещений не планировалось. Только в МВТУ помимо аудиторий, где находились экспериментальные установки, НАМИ занял недостроенное здание библиотеки, большего училище при всем желании предложить не могло.
Решение столь важных государственных задач, реализация почти фантастического в те времена плана создания основ отечественного моторостроения не уберегло этих уникальных людей от тягот и реалий новой советской действительности. Голодные продовольственные пайки, изредка – выделение одежды («5 пар валенок на всю лабораторию и 20 пар шерстяных перчаток»), добывание дров для обогрева лаборатории и своих квартир, по разнарядке домкомов – выполнение субботних снеговых повинностей, борьба с военкомом Москвы за продление отсрочек по воинским повинностям – все это рассматривалось на коллегиях НАЛ, а затем НАМИ в течение первых пяти лет.
Можно ли назвать такое существование жизнью? Но Владимир Яковлевич считал эти годы бесценными, особенно период создания и руководства отделом авиационных двигателей НАМИ ВСНХ, для которого он разработал большинство экспериментальных установок, общую методику испытаний авиадвигателей, включая сравнения иностранных моторов. Здесь Климов проводил теоретические и экспериментальные работы по карбюрации и детонации, создавал свою первую авторскую конструкцию.
Именно здесь утвердилось неповторимое климовское Чувство Мотора, его предвестие – уловление – воплощение.
…Март 1921 года. Николай Романович Брилинг приехал на квартиру профессора Жуковского, чтобы еще раз увидеться со своим учителем и другом. Дом, как и прежде, был полон: неразлучные Андрей Туполев, Боря Стечкин и братья Архангельские в эти дни не появлялись в ЦАГИ – они не покидали своего кумира. Николай Егорович неумолимо угасал.
Брилинг приблизился к постели умирающего и чуть коснулся его руки. Николай Егорович перевел остывающий взгляд на «тезку», как в шутку величал порой ученика-профессора, и как бы позвал его взглядом в сторону – на поникшую молодежь. «Не страшно, – послышалось Брилингу, – они пойдут…»
17 марта МВТУ, новые научные центры – ЦАГИ и НАЛ – были в трауре. Вставанием почтили ученики память великого Жуковского, завещавшего им быть учеными-организаторами, исследователями-практиками, фанатичными служителями делу российской авиации.
«Нет худа без добра»
…После ратификации концессионного договора фирма «Юнкерс» приступила к налаживанию работы и модернизации завода в Филях. Несколько сот рабочих и почти все инженеры приехали из Германии, многие с семьями. Недалеко от завода вырос поселок для немецкого персонала, налаживался быт, в соответствии с договором создавались все условия для работы.
Но производственная программа развивалась совсем по иному сценарию, чем предполагали военные ведомства двух стран. И совсем на иные цели уходили выданные фирме средства: Гуго Юнкерс усиленно развивал свои заводы в Дессау.
Переоборудование филевского завода коснулось лишь сборочных цехов, самостоятельного производства никто налаживать и не собирался. Литейный и кузнечный цеха остались лишь на бумаге. Не были выполнены и обязательства по созданию самостоятельного конструкторского бюро и научно-исследовательской лаборатории, ни о каком обучении советских специалистов не шло и речи.
К выпуску в СССР авиационных двигателей фирма даже не приступала. Не завезли немцы и запаса дюралюминия для бесперебойной работы завода в последующие годы, не предприняли никаких шагов для совместного производства дюралюминия в СССР.
Сотрудничество с «Юнкерсом» терпело фиаско. В Научно-техническом комитете ВВС все отчетливее раздавались голоса против дальнейшей поддержки самой идеи создания российской авиапромышленности за счет помощи Германии. Споры военных накалялись до предела, и было решено привлечь к обсуждению отечественных ученых, авиационных специалистов, которых на этапе проработки проекта предпочитали держать в неведении, опираясь на «авторитетное мнение» немецких партнеров.
И в первую очередь запросы НКУ ВВС поступили в ЦАГИ и НАМИ. Директор НАМИ профессор Брилинг ошеломил членов комитета анализом самого метода организации массового моторного производства:
«…Значение мотора в хозяйственной жизни и в военном деле создало во всех странах Западной Европы и Америки мощную автомоторную промышленность, развивающуюся с каждым днем и открывающую новые перспективы применения и использования мотора… Для России создание и развитие автомоторной промышленности… представляется одним из важнейших условий создания экономической и военной мощи… Условия создания моторной промышленности в СССР резко отличаются от таковых в Западной Европе и Америке. Недостаток высокосортных материалов, а подчас отсутствие материалов специального характера, недостаточная практика в методах их обработки делают невозможным простое копирование заграничных образцов. Самые методы массового производства не могут быть целиком переняты нами от Западной Европы и Америки из-за отсутствия целого ряда необходимых для этого подсобных предприятий, специального оборудования, подготовленного персонала и т. п.
Таким образом, к решению задач автомоторной промышленности необходимо подойти с особой осторожностью. Все начинания в этой области должны быть подвергнуты предварительному научному исследованию и опытной проверке, чтобы избежать ошибок, могущих повлечь непроизводительную затрату огромных средств».
Чтобы убедительнее продемонстрировать комиссии значительный отрыв Запада в организации даже не авиационного, а автомоторного дела, Николай Романович Брилинг приводил только одно сравнение: «У нас один автомобиль приходится на 10 000 жителей, а в США – на 6 человек!»
Профессор Брилинг, не ведая того, назвал практически все промахи реализации советско-германского договора в методике организации производства, которые самым бесцеремонным образом использовала фирма «Юнкерс».
Николай Романович представил комитету и накопленные материалы, разработки по авиационным моторам, которыми занимается в НАМИ отделение, руководимое Владимиром Климовым.
В годы Первой мировой войны немцы создали новый алюминиевый сплав, обладающий повышенными прочностными характеристиками, и внедрили его в производство в г. Дюрен, поэтому он получил название «дюралюминий». В нашей стране в металлургическом цехе завода «Дукс» отечественными учеными-металлургами В. А. Буталовым, Ю. Г. Музалевским, И. С. Бабаджаняном и И. И. Сидориным удалось создать аналогичный отечественный сплав. Его производство развернулось сначала на Кольчугинском заводе (поэтому у нас он первоначально назывался кольчугалюминием), а чуть позже – на заводе «Красный Выборжец» в Ленинграде. Под руководством А. Туполева был построен первый отечественный цельнометаллический самолет АНТ-2.
С 1922 года власти начали оказывать реальную государственную поддержку отечественным авиационным центрам. Небольшой ручеек финансирования, отвоеванный у щедро оплачиваемого немецкого проекта, не дал зачахнуть первым побегам становления российской военной мощи. А уже не за горами было грандиозное военное противостояние нынешних вполне дружественных партнеров.
Владимира Климова, хорошо известного в научных кругах, за годы организации лаборатории заметили и в НТО, и в Управлении ВВС. Его все чаще приглашают для экспертной оценки конструкций авиационных двигателей, их пригодности к эксплуатации.
К началу Гражданской войны в условиях разрухи, отсутствия рабочей силы, необходимых материалов и оборудования большинство моторных заводов практически перестало работать. В конце 1918 года в составе ВСНХ было организовано Главное управление объединенных авиапромышленных заводов (Главкоавиа), в которое с течением времени вошли моторные заводы: «Гном и Рон», «Мотор» (эвакуирован из Риги в Москву в 1915 году), к которому в 1924 году был присоединен бывший завод «Сальмсон») и «ДЕКА». В 1918–1921 годах работали только московские заводы «Гном и Рон» и «Мотор», остальные восстанавливались и ремонтировались. С 1922 года предприятия, входившие в Главкоавиа, получили унифицированное обозначение: Государственный авиационный завод (ГАЗ). «Гном и Рон» стал называться ГАЗ № 2, «Мотор» – ГАЗ № 4, «ДЕКА» – ГАЗ № 9.
На заводе «Гном и Рон» в течение 1919–1921 годов по образцу французского восьмицилиндрового V-образного мотора водяного охлаждения «Испано-Сюиза 8Аb» (тип Е) освоили мотор мощностью 200 л. с., который был запущен в производство в декабре 1922 года под названием «Русский Испано» (М-4) и более мощный 300 л. с. (М-6). Здесь же, а также на ленинградском заводе «Большевик» было начато освоение наиболее распространенных в то время американских моторов «Либерти-12» мощностью 400 л. с.
По имевшемуся на ГАЗ № 2 изношенному трофейному образцу мотора «Либерти-12» был выпущен комплект рабочих чертежей в метрической системе мер, что, естественно, потребовало большого числа проверочных расчетов. Были разработаны: система допусков и посадок, технологии изготовления и сборки деталей, изготовлены режущий и мерительный инструмент, приспособления. Работа по выпуску чертежей, документации и подготовке производства велась под руководством конструктора Анатолия Бессонова и главного инженера завода Макарука.
В конце 1922 года Владимир Климов был назначен председателем комиссии по приемке двигателя «Либерти» на заводе ГАЗ № 2, а также на ленинградском заводе «Большевик». К этому времени он активно участвует в работе Научного комитета управления военно-воздушных сил (НКУ ВВС), в ведении которого находились основные вопросы развития авиационной техники.
…Владимир Яковлевич прибыл на завод ГАЗ № 2 за час до назначенного времени. Председателя комиссии встречали Анатолий Бессонов и Аркадий Швецов, с которым Климова связывали теплые отношения еще со студенческой поры. Швецова временно откомандировали на ГАЗ № 2 с завода «Мотор» для скорейшего освоения нового мотора, получившего обозначение М-5.
Территория завода, по которой конструкторы вели гостя, была тщательно убрана, хотя последствия разрухи полностью ликвидировать не удалось. У главного корпуса к ним присоединились директор завода, ведущие специалисты по мотору М-5, который спустя час будет принимать комиссия.
– Не волнуйтесь, Анатолий Алексеевич, – обратился Климов к Бессонову. – Да и вы, Аркадий Дмитриевич (при посторонних они придерживались официального тона). На заводе сегодня праздник вне зависимости от результатов испытаний. Это же первый советский мотор, и он непременно будет хорошим, обязательно пройдет испытания и будет запущен в производство! Вы уже вошли в историю!
– В историю мы точно попали, только вот в какую, – очень тихо, для одного Владимира, произнес Швецов. – Еще бы пару месяцев на доработку, но потребовали ускорить сдачу мотора.
– Видимо, есть причины. Твои сомнения обсудим позже, наедине…
Чуть в стороне от высокой комиссии собирались рабочие, чтобы увидеть запуск их первого двигателя. Самые смелые выкрикивали:
– Ну, как мотор?
– Пойдет?
– Хорош мотор?
Напряжение нарастало с каждой минутой. И ровно в десять мотор был запущен, мягко и уверенно пошел набирать обороты. Ликованию не было предела, и заводчане, и прибывшие члены комиссии радовались как дети. Мотор успешно показал себя на всех режимах, задаваемых по схеме первых двух часов испытаний, потом еще трех… Пока мотор показал максимальную мощность – только 200 л. с. Испытания продолжались. Но… Спустя десять часов работы мотор все-таки остановился – прогар поршня. Неудача…
Оргвыводов не последовало, но требования по срокам постройки второго мотора – только три месяца. Климов добился на коллегии в НАМИ временного откомандирования на ГАЗ № 2, и вместе с Бессоновым и Швецовым они день и ночь корпели над ликвидацией дефекта и контролем за допусками при постройке второго образца.
…На заводе Климов познакомился с интереснейшей работой инженера Макарука, о которой вспомнит спустя два десятилетия как об упущенной уникальной возможности вырваться значительно вперед в производстве двигателей воздушного охлаждения: «В 1922 году появились первые образцы мощных моторов воздушного охлаждения, создателем которых был Федден. Первые моторы воздушного охлаждения появились в виде однорядных звезд. Хотя идея о постановке нагнетателя для наддува воздуха в мотор существовала еще со времен Первой мировой войны и, в частности, наш завод ГАЗ № 2 в 1922–1924 годах под руководством всем нам известного инженера Макарука занимался изготовлением образца приводного центробежного нагнетателя для авиационного мотора, тем не менее Феддену мы приписываем честь осуществления первого мотора с центробежным нагнетателем поддува. Первый серийный однорядный звездообразный мотор воздушного охлаждения с нагнетателем был выпущен заводом „Бристоль” (конструктор Федден) в 1924 году (приблизительно). С момента появления этого двигателя развитие мощностей моторов воздушного охлаждения шло главным образом за счет нагнетателя». Тогда же никто, кроме Владимира Яковлевича, не оценил по достоинству новое изобретение Макарука, и работы были прерваны.
…Через некоторое время Владимир Яковлевич вернулся к своим делам, абсолютно уверенный в результате. Срывов на ГАЗ № 2 быть не должно.
Повторные испытания точно в указанные сроки прошли успешно. Мотор при максимальной мощности 200 л. с. отработал положенное время. Но… Правительство потребовало увеличения мощности и дополнительной доработки. В Америке этот двигатель уже показывал вдвое большие результаты.
Еще через год упорной работы мотор был доведен до требуемой мощности, успешно прошел испытания, и председатель приемочной комиссии Климов от души поздравил коллег, в первую очередь конструктора Бессонова и талантливого инженера-самородка Макарука. Новый советский мотор М-5 мощностью 450 л. с. был одобрен для серийного производства.
Моторы М-5 выпускались тысячами и эксплуатировались до 1933 года. Они устанавливались на разведчиках Р-1, МР-1 и Р-3, импортных самолетах «Фоккер С-IV» и «Де Хэвилленд ДН-9», истребителях И-1 и И-2. Самолеты с этими двигателями участвовали в ряде перелетов, в том числе перелете Москва– Пекин в июне-июле 1925 года двух самолетов Р-1, которые пилотировали М. М. Громов и М. А. Волковойнов.
Большую часть моторного парка страны все еще составляли закупаемые за рубежом моторы, но результаты научных и конструкторских разработок позволили приступить и к созданию отечественных…
Группой инженеров под руководством Аркадия Швецова на заводе «Мотор» в 1923–1925 годах был спроектирован, построен и испытан первый советский двигатель М-8, или РАМ (русский авиационный мотор). Это был двенадцатицилиндровый V-образный мотор мощностью 750 л. с., диаметром цилиндров 165 мм и ходом поршня 200 мм. Хотя он был сконструирован на вполне современном по тому времени уровне, но в серию не пошел. Возникли трудности доводки больших цилиндров, сказалось отсутствие опыта по ликвидации возникших при испытании на обычном бензине детонации и прогара поршней. Время первого отечественного мотора пока не пришло…
НАМИ набирал силу. Осенью 1923 года начинают работать вновь созданное расчетно-конструкторское бюро и лаборатория авиационных двигателей – преемница отделения легких двигателей, как и прежде возглавляемая Климовым. Можно только поражаться безмерности рабочего дня Владимира Яковлевича. В итоговом отчете своей лаборатории он отметит лишь главное:
«…В начале своего развития лаборатория занималась главным образом исследованием работы находящихся на снабжении в Воздушном Флоте авиамоторов с целью изучения их недостатков и возможности устранения таковых. Из этих работ следует отметить:
1) регулировку авиационного двигателя „Испано-Сюиза”, давшую экономию в расходе горючего;
2) исследование причин сильного падения мощности с числом оборотов мотора „Холл-Скотт” 125 – с целью увеличения его мощности;
3) исследование работы мотора „Рено” 220 на чугунных и алюминиевых поршнях, которое показало увеличение мощности мотора на алюминиевых поршнях на 8 %;
4) лабораторией поставлена и проведена большая работа по исследованию трения поршней… Исследование показало, что работа трения поршня, составляющая большую часть механических потерь в двигателе, не зависит ни от веса, ни от материала поршня, и зависит лишь от величины поверхности, зазора между трущимися поверхностями, температуры стенки и вязкости масла.
По заданиям НК УВВС проведены испытания целого ряда авиамоторов как в институте, так и на заводах: исследованы термодинамические качества двигателя и работа на продолжительность. Из них следует отметить:
5) испытание авиамотора „Мерседес” 360 л. с. на заводе „Мотор”;
6) испытание авиамотора „Лоррэн-Дитрих” 450 – в институте, продолжительное и специальное;
7) испытание мотора BMW на заводе ИФА;
8) испытание мотора „Либерти М-5” на заводе „Икар”;
9) два испытания моторов М-5 на заводе „Большевик” в Ленинграде;
10) испытание мотора BMW-IVа в институте.
Кроме того, лабораторией составлен ряд описаний, правил по уходу и технических условий на авиамоторы».
И в деятельности расчетно-конструкторского бюро НАМИ Владимир Яковлевич принимал самое активное участие. «Разработан проект авиационного двигателя в 400 л. с., работающего на нефти системы инж. В. Я. Климова. Двигатель обладает очень простой и легкой конструкцией, число работающих цилиндров уменьшено до четырех, клапаны распределения отсутствуют; двигатель обещает быть очень надежным, простым по уходу и ремонту, долговечным в работе», – таково было заключение коллегии института.
Потребность в деятельности НАМИ становится все более очевидной. Институту предписано быть и развиваться, потому Президиум ВСНХ передает моторному центру помещения Механического завода братьев Гантерт на Озерковской набережной, до революции занимавшегося подковным производством, выпуском семафоров, а позже не совсем удачно использовавшегося в качестве авторемонтных мастерских.
Выросший авторитет НАМИ как бесспорного лидера отечественного двигателестроения поднимает ее руководителей на новый, государственный, уровень. Коллегия НТО поручает институту разработать концепции развития автомобильного, тракторного и авиационного моторостроения в СССР. Тезисы проектов развития самостоятельного российского производства двигателей были подготовлены в указанные сроки, но время их востребованности пришло несколько позже, а некоторые из них все еще ждут своего часа.
Владимир Яковлевич Климов, к тому времени помощник директора по технической части, стал автором концепции развития авиамоторостроения в нашей стране. Профессору Брилингу, оставалось лишь удивляться столь быстрому творческому росту недавнего студента и радоваться зрелости и основательности его таланта. Но только спустя два года профессору Брилингу удалось представить концепцию на коллегии НТО. Документ, появившийся в 20-е годы прошлого столетия, и сегодня достоин своего возрождения из небытия.
Тезисы по развитию и направлению авиамоторостроения в СССР
1. Русское авиамоторостроение на заре своего развития должно перешагнуть все те промежуточные стадии, которые пройдены Западной Европой и Америкой, и остановиться на современных заграничных моделях. Для этого наши производственные возможности должны быть доведены до такого состояния, чтобы заводы в отношении поковок, литья, термической и механической обработок могли давать вполне доброкачественную продукцию, соответствующую главным конструктивным достижениям Западной Европы и Америки.
2. За последние пять лет заграничная техника авиамоторостроения не показала изменений основных принципов работы мотора и его конструктивных форм, а шла лишь по пути рационализации этих форм, подбора более высокосортных материалов, улучшения методов производства, достижения полной взаимозаменяемости частей и создания, путем этих мероприятий, более легкого и надежного авиамотора. Возможная простота конструкции и уменьшение количества деталей – вот то основное положение, которое является руководящим в заграничном моторостроении и которое должно быть безоговорочно перенесено в данной отрасли промышленности.
Лишь такой подход к делу даст нам возможность быстро, экономично и рационально наладить это производство и выпускать дешевые и надежные двигатели.
3. Как стандартный тип, находящийся на вооружении за границей и вполне отвечающий запросам русской авиации, следует признать мотор мощностью 400–450 л. с. Однако, принимая во внимание, что западно-европейская техника, держа в секрете свои соображения относительно повышения мощности моторов, устанавливаемых на боевых аппаратах, разработала и построила более мощные типы, считать необходимым предвидеть мощности 600–750 л. с. и в первую очередь наладить их производство. Также необходимо деятельно готовиться к выявлению типа 1000-сильного мотора.
4. При выборе типов конструкций иметь в виду следующие положения:
а) принимая во внимание наше налаженное производство моторов «Либерти» на заводах «Икар» и «Большевик», принять этот тип как основной и продолжать его постройку, усовершенствуя и упрощая отдельные детали его; кроме того, перейти к более мощному типу 650–700 л. с., переделанному из «Либерти», путем добавления одного среднего ряда цилиндров (проект НАМИ);
б) использовать достижения заграничной техники, взяв в основу лучшую модель (например, «Кертисс Д-12», «Райт Т-3»), переконструировать ее применительно к нашим условиям и производственным возможностям, построить опытную модель, всесторонне изучить ее, а затем организовать серийное производство этой модели, создав для этой цели специальный завод, оборудованный по образцу заграницы (см. ниже);
в) заменить ротативные моторы стационарными звездообразными с воздушным охлаждением и возможно скорее поставить их на производство (опытный экземпляр такого 100-сильного мотора по проекту НАМИ находится в постройке).
5. Признать недопустимой постановку производства нового типа на заводе с налаженным производством другого: целесообразно каждый из существующих авиазаводов приспособить для одного определенного типа, совершенно выделив опытное строительство.
Для этого необходимо создание производственной организации на одном из заводов. Такая единица должна быть совершенно выделена из общего производства и исключительно нести службу опытного строительства. При этом не будет наблюдаться явления вклинивания единичного производства в массовое, что нарушает в корне планомерность работ. Совершенно аналогичным образом поставлено опытное строительство за границей. Например, фирма «Лоррен», выпуская серийный мотор W-450 главным производством, имеет отдельно от главного корпуса завода небольшую «usine» (мастерскую), выполняющую опытные экземпляры следующих типов: W-650 и 250 л. с. с воздушным охлаждением. Кроме того, эта мастерская проделывает опытные приемы улучшения методов обработки деталей главного производства.
Вообще необходимо обратить самое серьезное внимание на постановку опытного строительства в производственном масштабе. В то время как за границей на опытное строительство затрачиваются очень большие средства – порядка сотен тысяч золотых рублей в год, нашему опытному строительству до сих пор уделялось очень скромное внимание; мало того, зачастую заводу, не подготовленному к данному типу производства, передавался заказ на серию авиамоторов с требованием точного соблюдения сроков сдачи. Следствием такой системы являлась крайняя нервность работы, невозможность остановиться и внимательно изучить то или иное явление систематического брака: появление остаточных деформаций в алюминиевом литье после обработки, недоброкачественность целых партий заготовок шатунов ввиду недостаточного анализа материалов и пр. и пр. Все это явления нездоровые, их надо изжить. Заводскому персоналу необходимо дать возможность сосредоточиться на изучении методов производства и своей продукции и таким путем к началу серийного выпуска разрешить все трудности и задачи, связанные с тонким делом производства авиамоторов.
6. Из заграничной практики авиамоторостроения должны быть заимствованы как достижения внешне конструктивного выполнения отдельных деталей и целых агрегатов в смысле компоновки, доступности частей, удобства монтажа и пр., так и в смысле конструктивного выполнения деталей на прочность мотора, достижения минимального веса, способов точной механической обработки деталей и приемов изготовления специальных сортов материалов:
I. Достижения внешне конструктивного выполнения могут быть изучены на опытных образцовых моделях, закупленных за границей.
II. Методы детального конструирования, способы точной обработки материалов и их получения возможно изучить лишь на месте, путем командировок специалистов. Эту работу необходимо расчленить на три группы: а) изучение методов конструирования (командировки конструкторов на заводы «Непир», «Бристоль», «Кертисс», «Райт», «Фарман», «Сименс», «Форд» и пр.); б) изучение методов обработки (командировки заводских инженеров-производственников на те же заводы); в) изучение методов получения материалов (литья, поковок и термической обработки). Командировки металлургов-производственников по каждой специальности (электростали, литье легких металлов, термическая обработка).
Сроки командировок – не менее 6 месяцев.
7. По примеру крупных заграничных концернов совершенно необходимо создание Центрального конструкторского бюро по авиамоторостроению со включением в него старших конструкторов и производственников с заводов.
В задачи этого бюро войдут следующие функции:
а) выработка типов русских авиамоторов;
б) оценка достижений Запада и Америки путем изучения специальной лабораторией агрегатов, закупленных за границей;
в) систематизация производства;
г) выработка и проведение в жизнь русских стандартов авиамоторостроения;
д) выработка форм основных изменений типа моторов установленного производства на заводах в целях упрощения методов производства и улучшения качества выпускаемых моторов;
е) составление альбомов чертежей и характеристик всех современных авиамоторов с номенклатурой материалов и таблиц допусков.
Это Центральное бюро наиболее рационально организовать при НАМИ – органе, уже в настоящее время почти целиком сосредоточившем в своем Кобюре проектирование новых типов авиамоторов и концентрирование всех материалов заграничной авиамоторной техники как по систематизации рабочих чертежей основных типов моторов («Либерти», «БМВ», «Лоррэн», «Сименс», «Люцифер», «Мерседес» и пр.), так и опытных данных, исследований, диаграмм и характеристик при испытании моторов авиалабораторией института.
Параллельно с созданием ЦКБ необходимо, конечно, сохранение конструкторских бюро при заводах для несения мелкой текущей работы чисто производственного характера. В то же время Научно-автомоторный институт должен взять на себя поддержание постоянной связи с научной мыслью за границей.
8. Последней и самой главной задачей является создание мощного авиамоторного завода, оборудованного по последнему слову техники.
Незначительность масштабов оборудования и рабочей силы наших действующих заводов не дает возможности развернуть производство моторов в необходимом серийном количестве – до 1000 штук в год с соблюдением твердого трехгодичного производственного плана. Этим объясняется сравнительная дороговизна и недостаточность моторов по количеству в год.
Этот завод должен быть приспособлен к серийной постройке определенного лучшего типа современного авиамотора, предварительно конструктивно разработанного в ЦКБ и опытно всесторонне исследованного в авиалаборатории после его постройки на опытном заводе. Такой подход даст возможность быстро, рационально и экономично поставить его производство в широком масштабе и гарантировать успешность постройки.
Вот вкратце те соображения, которые следовало бы, по нашему мнению, положить в основу здорового, планомерного и успешного развития нашего отечественного авиамоторостроения.