III
– Задуло! Начинается бурно! – заметил кто-то из собравшихся на совещание.
В огромной передней старого барского дома шумели.
– Прежде всего, господа, почему нас держат в передней? – обратился к толпе истерический голос.
– Да-с! – и перед хозяином дома вырос здоровенный техник, широкогрудый, в синей рубашке под расстёгнутой тужуркой. – Перед вами интеллигентные люди, представители общества, учащаяся молодёжь, сознательные рабочие, представитель печати, дамы, наконец. Вы можете разговаривать в передней с просителями на бедность. Да-с! Мы явились не за подачкою. Да-с! Мы явились требовать того, что нам принадлежит по праву. Да-с!
– Совершенно верно! – раздалось несколько голосов.
– Совершенно верно! Верно! Верно! Совершенно! – закричала вся толпа.
– Ваше поведение, г. Семенчуков…
Семенчуков, хозяин дома, смешался:
– Извините, господа… Я к вам вышел… Прошу вас в гостиную. Но я должен предупредить, что это… это не согласие на ваше присутствие в собрании. Это для переговоров. Собрание, повторяю вам, предварительное, частное. Я решительно не понимаю, при чём здесь посторонняя публика, дамы…
– Разве собираются рассказывать неприличные анекдоты, что дамам нельзя присутствовать? Да? – воскликнул репортёр.
В публике засмеялись.
– Это частное совещание, повторяю вам, – продолжал хозяин дома, – земских деятелей, городских, приглашённых лиц.
– Вопрос о Государственной Думе не может быть делом частным! Это не вопрос об именинном пироге. Дело общественное! – прокричал из толпы безапелляционный голос.
– Опять канцелярия! И тут тайна! – раздался даже с отчаянием грубый голос, вероятно, рабочего. – Чем же это лучше?..
– Вы начинаете требовать свободы слова, печати, собраний с того, что воспрещаете гласность! Очень хорошо! – зазвенел опять голос репортёра.
– Это ваш первый экзамен! – крикнул женский голос.
– Вы срезались!
– Ловко! Недурно! Очень хорошо, господа!..
– Господа! Он нас ставит виновниками! Он нас ставит пред общественным мнением… – бегал среди собравшихся на совещание Семён Семёнович Мамонов, бывший предводитель. – Он ставит наш бланк на своём запрещении. Согласитесь, что это…
– Перепугался? – улыбнулся Пётр Петрович Кудрявцев.
– Я всегда привык уважать общественное мнение, – огрызнулся Мамонов. – Я не околоточный надзиратель, чтобы держаться мнения: «Тащи и не пущай».
– Да и я, надеюсь, не околоточный. Ты просто говоришь глупости с перепугу перед незнакомым дядей: общественным мнением! – махнул рукой Пётр Петрович. – Не волнуйся. Дядя не такой сердитый: за всякий пустяк тебя в мешок не посадит.
– Господа! Но поймите! Собрание предварительное! Предварительное! – надрывался в гостиной хозяин дома.
– Довольно-с! – загремел вдруг техник в синей рубахе.
Лицо у техника пошло красными пятнами от волнения. Он весь дрожал от негодования.
– Товарищи! Прошу слова!
Всё стихло.
– Довольно-с! – гремел техник. – Мы не желаем выслушивать готовых решений в ваших «публичных собраниях». Да-с! Вердиктов, которые «кассации и апелляции» не подлежат. Мы сами хотим участвовать в приготовлении наших судеб. В этом вся цель движения. Делайте общественное дело на наших глазах, под общественным контролем. Нам не надо спектаклей-с, комедий-с, разученных, срепетованных при закрытых дверях. Обсуждать дела такой важности, как отношение к этой самой Государственной Думе при закрытых дверях, – это кража у общественного контроля!
– Браво!
Гостиная огласилась аплодисментами.
– Но, господа! – Семенчуков был уж весь в поту. – Ведь это же только совещание нашей, местной, группы! И притом частное, предварительное!
– Мы желаем, чтобы местная группа отразила местные взгляды!
– Высказывайте ваши взгляды публично! При нас!
– В частном доме! Поймите же, в частном доме! – уж хрипло кричал Семенчуков. – Господа, уважайте хоть вы неприкосновенность частного жилища!
– Господа! – какой-то молодой человек выскочил вперёд и замахал руками. – Тссс… Слова! Слова!
Среди наставшей тишины он заговорил голосом, дрожащим от волнения, от негодования:
– Господа! Постановим резолюцию: г. Семенчуков ставит вопрос о том или другом отношении к Государственной Думе… о том или другом отношение со стороны общества… «своим», частным, домашним делом. И другие господа, называющие себя либералами, радикальными деятелями, вполне с ним согласны!
Раздались аплодисменты. Раздались протесты:
– Нет! Это неправильно! Так нельзя! Мы должны спросить мнения остальных!
– Предложить им сначала оставить дом г. Семенчукова, – и тогда…
Толпа двинулась в зал.
– Вы не смеете нас остановить! Мы должны объясниться! Такой вопрос!
– Господа, констатирую, – загремел голос колоссального техника, – что всякое воспрещение нам войти в зал будет мерой, носящей полицейский характер!
– Насилие!
– Дворников! – раздались насмешливые голоса.
– Остановите силой! Зовите.
Семенчуков весь в поту отступил в сторону.