Глава третья
Над болотом опускалась ночь. Призрачным светом засветились гнилушки, зашныряли по воде ужи, направляясь на поиски спящих лягушек. Заухали ночные птицы.
– Все, ночуем тут, – выдохнул Ягайло, опускаясь на небольшой, два шага на два, островок сухой земли.
В общем-то островки тут были нередки, но большинство так пропитались влагой, что присесть на них означало промочить порты, а то и с головой бултыхнуться. Этот же был крепок и пригоден для ночлега. Девица выбралась из воды, отжала подол и, свернувшись калачиком, задремала. Ягайло сел, привалившись спиной к тонкому деревцу, вытянул гудящие ноги. Караулить смысла не было – кругом вода, всплески будет за версту слышно. А поспать бы надо. Ягайло поворочался, устраиваясь поудобнее. Закрыл глаза.
Сон не шел. Его гнали то ли гудящие над ухом комары, то ли невеселые думы. Стареть что-то стал, думалось ему. Два раза проваливался по грудь, да так, что, ежели б не палка и не спутница, кормить бы ему раков в тине. А как выбрался, насилу отдышался, неужели старость так подкатывает? И в брюхе пустом бурчит, выловить бы рыбу, так живьем бы съел, да тут, кроме пиявок да лягушек, и живности нет. Чай, не франк или галл какой, лягушек-то жрать. И птицу не сбить, пуганые здесь птицы, сторожкие…
И главное, пока он тут о сытости думает, из топей этих выбраться пробует да силы собирает, княжича могут увезти куда угодно и сотворить с ним что угодно. Просто убить, запытать до смерти, женить, в конце концов, неизвестно на ком. Или, может, дани потребовать. Или земли. Отпишут князю, отдай, мол, волость какую, пока мы твоего сына на ремни не порезали, и сынов локон приложат. А надежа князева, витязь Ягайло, месит тут гнилую жижу да нянчит привязчивую девицу.
Он посмотрел на свою нежданную спутницу. Она спала беспробудным сном вусмерть умаявшегося подростка, улыбалась и шевелила во сне губами. Эх, молодость беззаботная, подумал витязь. Перед ним как живое встало лицо Акимки, а за ним потянулась долгая череда лиц. Печальных, укоризненных, злых. Они…
Ягайло проснулся от толчка в бок:
– Вставай, княжий спаситель, двигаться пора уж.
Он открыл глаза. Край неба едва розовел над темными верхушками далеких деревьев. Ополоснул лицо затхлой водицей, надел не просохшие за ночь, скукожившиеся сапоги и взял в руки палку.
– Почто квелый такой, витязь? Нерадостный? Взбодрись. – Евлампия снова ткнула его локтем в бок.
– Чему тут радоваться-то? – буркнул Ягайло.
– Как чему? Живы, и радостно. Ночь прошла, утро наступило. Благодать.
– И то верно… Ладно, пойдем уже. Глядишь, дотемна выберемся куда-нибудь, хоть до нормального места сухого дойдем.
– А хочешь, я вперед пойду? – спросила девица.
– Ну, иди, коль охота. – Ягайло протянул ей палку. – Стой! – заорал он и схватил ее за руку.
Девица замерла как истукан. Тревожно вгляделась в окаменевшие черты витязя:
– Что случилось-то, Ягайло?
– Стой, не двигайся, – проговорил тот, медленно опускаясь на корточки.
Погрузившись до плеч, он ухватил одной рукой что-то на уровне ее пояса, а другой зашарил под водой. Наткнулся на что-то. Скомандовал:
– Сделай два шага назад и замри.
Девушка повиновалась. Только сейчас она заметила, что витязь сжимает в поднятой руке какую-то палку.
– Что это? – спросила она.
– Капкан, – коротко ответил Ягайло и дернул что-то под водой.
Раздался громкий щелчок, поверхность перед ним вздыбилась, полетели брызги. Витязь напрягся и поднял из воды что-то вроде двух крепких деревянных коромысел, утыканных ржавыми остриями, наподобие клыков хищного зверя.
– Вот и все. – Он обернулся к Евлампии, ухмыляясь во весь рот. – Хорошо, я вовремя заметил, а то бы полноги как не бывало.
– А лыбишься-то чего, витязь? – удивилась та. – Я тут чуть без ноги не осталась, а он лыбится…
– А то, что капканы в местах, где никто не ходит, не ставят. Что-то тут близко есть – то ли дорога, для войска годная, то ли жилье, из коего незваные гости забрести могут. Так что выбрались, считай.
– А ведь верно! Так пошли скорей.
– Э, нет, – остановил ее Ягайло. – Теперь мы медленно-медленно пойдем. Где один капкан есть, там и второго жди, и третьего. Дай-ка мне палку. Вперед я пойду, а то ты в этом деле несмышленая.
Девица безропотно согласилась. Ягайло взял палку и, полукругом проверяя пред собой дно, пошел к ближайшем деревьям, долженствующим расти на сухом месте. Через несколько десятков шагов дно начало подниматься, тина стала не такой вязкой. Ноги сами понесли воина к близкому берегу. Он чуть не поддался этому искушению, но остановился. Сообразил: почуяв близкое спасение, жертва кидается к нему, не видя ничего вокруг, и именно тут…
Он медленно повел палкой. Под водой щелкнуло. Палку чуть не вырвало из рук. Еще один капкан. Ягайло развернул укоротившийся стволик и покачал головой, оглядывая размочаленный конец. Показал Евлампии:
– Ишь оно как…
Та в ответ тоже покачала головой:
– А скажи, Ягайло, зачем они так капканы ставят? Он же насмерть не убьет ведь, покалечит только. Оттяпает полноги.
– На то и расчет, – ответил Ягайло, хмуря брови и сосредоточенно водя палкой по мелководью. – Ежели ты один, так далеко уползти не сможешь, без ноги-то. А ежели со товарищами, так они тебя, увечного, не бросят, ежели не басурмане какие али варвары жестокосердные. Нести на себе будут. Тут их догнать и взять легче, усталых-то.
– Не по-людски это, – как-то совсем по-стариковски вслух подумала девица.
– Люди вообще часто так поступают – не по-людски. Ладно, неча молодым о таких вещах думать.
– А когда думать, как не в младости? – спросила девица. – Если с младости не думать, с возрастом жестокосердие в привычку войдет, не отучишь.
Ягайло обернулся и с интересом посмотрел на долговязую некрасивую девицу с плоской грудью. Вздохнул и стал прощупывать путь до берега дальше. Видать, неласково судьба с ней обошлась, раз такие думы в голове.
Скользя разбухшими подошвами, Ягайло выбрался на глинистый берег и осмотрелся, ища в просветах меж деревьями блеск воды, говорящий о том, что болота тянутся дальше. Не нашел, равно как и самих просветов. Лес стоял дерево к дереву, как в ратном строю, сомкнув стволы. Неужели все-таки кончились топи?
– Дошли, похоже, – подтвердила его мысли Евлампия, отжимая подол платья, за время хождений превратившегося в грязную тряпку. – А дальше куда?
– В трактир надо, у меня там вещи кое-какие остались, – ответил Ягайло. – От грязи отмыться надо, поесть, поспать, может, чуть да княжича искать.
– И как ты его искать собираешься?
– Сначала постояльцев порасспрошу да хозяина, он многое знать должен. Там и поглядим.
– А со мной что? – спросила девица.
– А что с тобой? Обратно в княжий дворец поедешь или домой, к мамке.
– Так нельзя мне в княжий дворец. Опасно там.
– Это с чего? – удивился Ягайло.
– Так я ж сказывала: на воеводиных людей свои напали. Ну, не свои, – поправилась она, – а те, кого ему в помощь дали. А раз так, то долго мне там не прожить.
– Это почему? Кому ты нужна-то?
– Вот, витязь, силен ты, ловок, а глуп непроходимо, – съязвила девица.
– Это с чего? – насупился Ягайло.
– Да все у тебя «с чего», «почему», «не пойму». Если свои на своих нападают, значит, заговор в княжьих палатах. Вдруг кто из тех нападавших, кто потом в крепостицу вез, сейчас при дворе ошивается? Если заявлюсь, наверняка решит, что я его вспомню, и плавать мне в пруду с перерезанным горлом.
– И то верно, – почесал в затылке Ягайло. – Ну, домой иди тогда.
– Нет у меня дома, сиротинка я подкинутая. Ни отца, ни матери не знаю. С младенчества при кухне жила, куда князь по доброте сердечной определил. – В ее голосе задрожали слезы.
«Вот только плача бабьего не хватало!» – подумал Ягайло и поспешил успокоить девицу:
– Ладно, ладно, сопли утри. До трактира доберемся, а там и подумаем, что делать с тобой. Чу, слышишь?
Он поднял палец вверх, призывая к молчанию.
– Не, не слышу ничего, – шепотом пробормотала Евлампия. – А что там?
– Да колеса скрипят, кажись. А ну идем.
Он схватил девицу за рукав и поволок прямо сквозь кусты. Она не сопротивлялась, только старалась укрывать глаза от веток локтем да быстрее перебирать ногами, поспевая за ломящимся сквозь кусты, будто бык, витязем. Перепрыгнув отводную канаву, они выскочили на земляную дорогу, красиво обложенную с двух сторон цветными камешками. И как раз успели заметить скрывающийся за деревьями задок крестьянской телеги. Не говоря ни слова и не выпуская девичьей руки, Ягайло бросился следом. Его сапоги выбивали из дороги клубы пыли, грудь раздувалась кузнечными мехами, грива волос развевалась по ветру, во все стороны летели водоросли и комья подсохшей грязи. Евлампия болталась у него на руке траченной молью скатертью.
Телегой правил одинокий мужичонка, сухонький, как веретено, в мешковатой рубахе. Услышав сзади топот, он, не оборачиваясь, хлестнул кнутом лошаденку, и та пошла тряским галопом, от чего, казалось, ее острые ребра разорвут дряблую шкуру. Телега загромыхала на выбоинах. Груз под соломой запрыгал, добавляя лишнего грохота и скрипа.
– Стой! – что есть духу заорал Ягайло. – Стой, собачье отродье! Стой, тебе говорят!
Мужичонка не обернулся, только втянул голову в плечи и стал сильнее нахлестывать свою клячу, будто надеясь, что она сможет бежать резвее. Ягайло наддал. Евлампия запуталась в подоле платья и упала. Витязь протащил ее по дороге еще сажени две, потом расцепил пальцы и, освободившись от груза, рванул семимильными шагами. Догнав телегу, ухватил ее за заднюю ось и приподнял. Лошадь дернулась в постромках и стала как вкопанная. Мужичок слетел с передка и, кувыркнувшись в воздухе, укатился ей под копыта. Ягайло поставил колеса на землю и вразвалочку обошел телегу. Мужик лежал в дорожной пыли ни жив ни мертв. Очи его были крепко смежены, руки сцеплены под животом, одна нога едва подергивалась, должно быть, со страху. Ягайло нагнулся, сгреб его за ворот рубахи и поднял. Мужичонка засучил в воздухе ногами, но глаз не открыл и рук не разомкнул.
– Э, землянин[11], ты чего не останавливаешься, когда тебя добрые люди просят? – спросил его витязь, встряхнув для острастки.
– Откуда мне знать, что вы добрые? – прохрипел тот, но очей так и не разомкнул.
– И то верно, – проговорил Ягайло и опустил мужичка, чуть придержав, пока тот не нащупал лаптями земную твердь. – А что, тут добрых мало, все в последнее время худые шастают?
– Шастают, – обреченно согласился мужичок. – И так спасу от вас нет, да еще болота рядом. Оттуда не то что люди недобрые, вообще нечисть какая-то забредает.
– Прям нечисть? – удивился Ягайло.
– Нечисть, нечисть, – подтвердил мужик, мелко крестя пуп. – Лешаки да кикиморы. Ночью по окрестностям бродят. Кричат, огни зажигают. Жуть. – Мужичка передернуло. – Скотину иногда со двора сводят, а следы чудные.
– Ты это, старый, очи-то открой, – сказал Ягайло.
Мужичок осторожно приоткрыл один глаз, ойкнул и зажмурил его сильнее прежнего.
– А, это-то… – Витязь провел рукой по клочками выгоревшей бороды. – Ты не думай, это я с кикиморами твоими встретился, огнем их опалился. Вот те крест.
Мужичок опасливо приоткрыл глаза, оглядел заляпанную грязью кольчугу, разбухшие сапоги, саблю на боку да топорик за пазухой. До конца не успокоился, но осмелел:
– Витязь, значит?
– Есть такое дело, – согласился Ягайло.
– Чего ругаешься тогда, чего добрых людей отродьем собачим да старичьем облезлым кличешь-то? – В голосе мужичка закипел змеиный яд.
– Прости, добрый человек, сгоряча я. Давно мы по болотам ходим, устали, оголодали совсем, нечистью напуганные. Да и таких слов вроде не произносил, это уж ты сам додумал.
– Додумал не додумал, а про пса и про старого точно было. Так ты не один что ли? – подозрительно спросил мужичок.
Ягайло вспомнил про Евлампию и оглянулся. Той не было видно на дороге.
– Разворачивай телегу, – скомандовал он.
– Это зачем еще? – Мужичок отступил на шаг и упрямо выпятил подбородок.
– Спутница моя там осталась, подобрать надобно.
– Так ты сходи и подбери, а я тебя пока тут подожду, упряжь проверю, не порвалось ли чего, – пробормотал мужик. – А то не приспособлена моя телега к таким скачкам-то.
– За дурака меня держишь?! – возвысил голос Ягайло. – Опять в бега норовишь податься, когда я спиной повернусь? А ну, марш на передок и шевели вожжами.
Мужичок вздохнул и стал разворачивать телегу, старая лошадь плохо слушалась, телега скрипела, норовя съехать в канаву. Ягайло снова взялся за заднюю ось. Крякнул, в два приема, чтоб не сломать дышлом шею лошади, развернул телегу на передних колесах и с треском опустил на дорогу.
– Богатырь, слышь, ты поаккуратнее, а то если так, то…
– Давай ужо, – оборвал его Ягайло, запрыгивая через борт на свежее сено подстилки, – ехай.
Чтобы придать мужику скорости, витязь шлепнул нерасторопного возницу по спине молодецкой ладонью. Того перетряхнуло, как осиновый лист на ветру. Что-то бормоча себе под нос и почесывая кнутовищем ушибленное место, мужичок повел телегу в указанном направлении.
Девица сидела прямо за поворотом, пытаясь замотать окровавленную коленку относительно чистым лоскутом, оторванным от рукава платья.
– Евлампьюшка, ты как? – соскочил с телеги ошалевший от неожиданности Ягайло.
– Твоими молитвами, витязь, – едко ответила та. – Вишь, что твои рывки сделали.
– Он и меня стукнул, и телегу умыкнул. Худой человек твой богатырь-то, – запричитал с облучка мужичок.
– Закрой хайло, не до тебя, – рявкнул на него Ягайло и склонился над девицей. – Ничего, подвяжем сейчас, а доедем до трактира, промоем рану да мазь приложим, у меня в сумах есть. Волшебная, любую боль в момент снимает, а залечивает, что и следа не остается, – почти проворковал он.
– Давай, вяжи уж быстрее, – оборвала его Евлампия. – Да потуже, чай не красна девица.
– Кто не красна девица? – не понял Ягайло.
– Ты не красна девица, – неизвестно на что озлилась Евлампия. – Затягивай сильней.
Когда перевязка была окончена, Ягайло помог девушке доскакать до телеги и завалиться на солому. Запрыгнул сам.
– Теперь вези нас в Укрáину, – снова хлопнул мужичка по спине Ягайло. – Знаешь такую небось?
– Корчму-то? Знаю, как не знать-то?
– Вот и вези. Или снова телегу разворачивать?
– Не. Не надо, по дороге она, – ответил мужичок. – А ты б, богатырь, того… По человечески бы, что ль, попросил, – пробурчал мужик. – Я б тогда с охотой. Все одно собирался туда заехать, а то третьего дня отвозил туда снеди кое-какой с огорода, так хозяин мне две копейки и полушку недодал. Слушай, богатырь, дело у меня до тебя есть…
– Какое еще дело? – разлепил глаза убаюканный покачиванием телеги Ягайло.
– А давай ты мне поможешь долг назад стребовать? Тогда будем в расчете. Все по чести и справедливости.
– А сам-то не можешь почему?
– Да хитер хозяин, как бес. Ты ему слово, он тебе пять. Так закрутит, завертит, что проще плюнуть да забыть.
– Ладно, помогу, – смягчился Ягайло. – А что, трактир-то далеко? Дотемна успеем?
– Надо успеть! Тут версты четыре всего, да и мне затемно домой мимо болот возвращаться резону нет. Хотя, в общем, и днем тут теперь…
– А что ж князю, тебя как зовут-то, кстати, чего, говорю, князю-то не доложите? Он отрядит кого разобраться. Если надо, и дружинников пошлет, – посулил витязь.
– Никифором кличут. Да ходили мужики в стольный град. К самому князю не попали, а вот с братом его младшим, Дмитрием Всеволодовичем, встречались. Обсказали ему все подробно, что тут у нас и как. Он разобраться обещал. Да обещанного, как видно, три года ожидают.
– Странные дела, – ни к кому не обращаясь, произнес Ягайло. – Князь на людские беды отзывчивый.
– Князь-то да, но кто сказал, что и родичи его таковы?
– То верно, – кивнул головой Ягайло, вспоминая, как тявкали на него из-за трона, и поспешил сменить тему разговора: – Слышь, Евлампия, имя у тебя уж больно заковыристое. А тебя как дворовые ласково кличут, чтоб попроще? Лампушкой али Евлашкой?
– Ты это, витязь, Евлампией меня зови, и никак иначе. Понял? А не то я тебе во сне последние недогорелые космы повыдергаю, – окрысилась девица.
– Ладно-ладно, молчу, – засмеялся Ягайло, вздевая руки вверх, шутливо сдаваясь на милость победителя.
– М-да, витязь. Воин ты бывалый, видать по всему, сильный, но вот с людьми-то беседы вести совсем не обучен, – посетовал мужичок.
– Да пошел ты ко псам, – обиделся Ягайло. – Торопи давай клячу свою, если не хочешь на обратному пути лешакам на ужин попасть.
Весь оставшийся путь они проделали молча. Мужичонка сидел насупившись, лишь изредка оборачиваясь и поглядывая на витязя сычом. Тот дремал, смежив веки, чтоб не смотреть, как девица Евлампия, бесстыдно задрав подол, баюкает пораненную ногу. Наконец впереди показались ворота. Почуяв кобылу, хоть и старую, заржали у коновязи жеребцы. Ягайло открыл глаза. Хлопнул возницу по спине:
– Любезный, ты нас во двор не завози, сами дойдем. Там разворачиваться тяжко.
– Ишь ты, разворачиваться тяжко? – горько произнес мужичок. – Пожалел волк кобылу. Солнце к закату клонится, куда я теперь поеду-то?
– К дому, вестимо, – не понял причин его стенаний Ягайло.
– Какое к дому? Это ж мимо болот, в темноте, да одному? Мне живота лишиться не за понюх? Тут останусь. Если во двор пустят, в телеге переночую, а дождь пойдет, так и под ней. А со двора погонят, так тут у ворот устроюсь, все ближе к людям.
– Так комнату у хозяина сними.
– На какие шиши я ее сниму-то, витязь? – Мужичонка кипел едва сдерживаемым гневом.
– Так я тебе сейчас помогу денег с хозяина вытрясти, вот на них и…
При упоминании о деньгах гнев их спутника потух, но вместо него в глазах появилась кручина.
– Супруга моя про те деньги знает, надобно их домой привезть, в хозяйстве-то не лишние. Да и вообще…
– Что, ухватом огреет при встрече? – хохотнул Ягайло, помогая Евлампии слезть с телеги.
– Не, она у меня добрая. Любит. Потому и расстраивать ее не хочу. Она в слезах к утру будет вся, глаз не сомкнет, будет Бога молить, чтоб твари болотные меня к себе в трясины не утащили. А я тут с вами.
Витязю стало совестно.
– Ладно, прости за жену, добрый человек. Не думал же я, что так обернется. Да и ты ж сразу не сказал?
– А сказал бы, что б поменялось-то? У вас, вон, дела неотложные, видать по всему, а я человек простой, кому до моих надобностей дело?
– Ладно, ладно, – вконец смутился Ягайло. – А вообще… Заводи телегу во двор, я тебе и с долгом помогу, и ночлег обеспечу. У меня тут кровать на много ден вперед оплачена, да спать некому. Ты вот и переночуешь в тепле и уюте. И денег не возьму.
– Ну спасибо на добром слове, витязь, – поклонился мужичок. – Стар я уже на земле голой ночевать, кости ломит. – В его голосе снова появились плаксивые нотки.
– Откуда старость-то в тебе взялась, только что ж не было? – притворно удивился витязь. – Все, не гундось, обещал накормить, напоить и спать уложить – исполню. Лучше девице вот помоги, встань по другую руку.
Мужичонка молча повиновался. Евлампия повисла на мужских плечах, поджав одну ногу, и, помогая себе другой, поскакала к входу в трактир. Сбоку из-за угла вылетел Буян, заржал радостно и ткнулся мордой Ягайло в плечо. Тот улыбнулся, погладил коня по лбу, обнял рукой лебединую шею. Заворковал:
– Дружище! Знал, что придешь, не сгинешь в болоте.
Конь в ответ тихонько заржал, засопел и блаженно прикрыл глаза.
– Все, иди пока, я попозже приду, проведаю. Сенца принесу. Сейчас, вишь, девицу надо уложить. Захромала.
Конь покосился на Евлампию лиловым глазом, недовольно раздул ноздри, развернулся и ушел обратно за угол, всем видом показывая, что не так уж он сильно уверен, что какая-то девка важнее их дружбы.
– Какой у тебя конь, – удивилась Евлампия. – Умный!
– Он не у меня, он сам по себе, – ответил Ягайло. – Мы с ним друзья-соратники. А ты, Никишка, чего пригорюнился?
– Да тоже позавидовал, – честно признался мужичок. – Меня не все люди так понимают и слушают, как тебя эта коняга.
– Ничего, будет и на твоей улице праздник, – усмехнулся Ягайло. – Пойдем уже.
В трактире было многолюдно. У самого входа за столом веселилась компания странствующих студентов. Они чокались, расплескивая по столу содержимое кружек и наперебой рассказывали какие-то похабные истории. В общем гвалте было трудно что-нибудь разобрать. В центре, за самым большим столом, восседал какой-то вельможа в заморском, расшитом золотом кафтане, с расчесанными гребнем волосами и томным выражением лоснящегося лица. Двумя пальчиками он держал перепелиную тушку, отрывая от нее зубами полоски нежнейшего мяса. Два дюжих молодца, глотая поодаль слюни, не спускали глаз со стоящего у его левой ноги сундучка.
В отдалении сидели несколько человек в широкополых шляпах, закрывающих лица. Похожие на давешних, да не те.
Ну чисто татары, подумал Ягайло. За стол садятся, шапок не сняв. Или просто лица скрывают? А это что? В углу он заметил людей. Один, в некогда дорогой, тонкой ткани рубахе, теперь превратившейся в рваную окровавленную тряпку, казал кукиш двум в зацело кованных, на ливонский манер, доспехах. Те краснели лицами, тискали рукояти длинных мечей на поясах, но мужчину не трогали. Ягайло пригляделся. Их разделяла белая черта на полу. Вот, значит, как, подумал витязь – переступил, считай, за границу сбежал. Зело интересно. Правда, на наших может и не подействовать, если что, но в иных случаях полезно может оказаться.
И тут он чуть не оступился, заметив в углу «паломника», под личиной которого прятался один из людей князя. Ведь велел же отправляться в столицу, доставить тело Акимки с наказом! Зачем остался? Еще что недоброе случилось? Паломник тоже заметил витязя и его спутников. Удивленно приподнял брови, но виду не подал. И Ягайло решил разговоров не заводить и вообще не знаться с посланцем напоказ, пока не разберется, что тут к чему.
К вновь прибывшим подлетел хозяин. Запричитал радушно и заискивающе:
– Ви таки не повег’ите, как я г’ад вас видеть. – Он развел руки в сторону, будто собирался обнять всех троих путников разом. Но, заметив мужичка, осекся и даже сделал шаг назад.
– И ты будь здрав, – ответил Ягайло. – Не заселил в нашу светелку уже кого? Плачено-то вперед. Помнишь?
– Да что ви пг’идумываете? Как можно? – Хозяин снова всплеснул руками. – Комната закрыта, все вещи в целости и сохранности. Друга вашего… – он притушил голос и склонился ближе к Ягайло, – я помог пг’оводить. И постаг’ался сделать все так, чтоб никто не заметил.
– Спасибо, – ответил Ягайло. – А сейчас не мог бы ты нам баньку организовать, обмыться как-то да вещички простирнуть. Вишь, уляпанные все какие. А платья женского у тебя не сыщется, отроковице переодеть?
– Платья, увы, не сыщется, да и баньки нет, постояльцы не пг’осят обычно. Но могу выставить у задней стены большую кадушку и наполнить ее теплой водой. Подойдет вам?
– Будет тебе за это от меня низкий поклон, – поблагодарил витязь. – Да не смотри, как алкающий пищи Ящер[12], и заплачу, конечно, тоже.
Ягайло почувствовал, как кто-то дергает его за рукав. Обернулся, поглядел в просительные глаза мужичка.
– Ты это, деньги землянину верни.
– Какие такие деньги? О чем ви? – замахал короткопалыми ручками хозяин, словно отталкивал что-то от груди.
– Какие деньги-то тебе вернуть? – Ягайло обернулся к мужичку.
– Да как же, – засуетился мужичок. – Я вот давеча привез два пуда репы, пшена мешок и ногу коровью, а он говорил…
– Да что я говог’ил, что говог’ил? – перебил его хозяин. – Г’епы было полтог’а пуда от силы, а нога ког’овья, та вообще…
– Цыц! – рявкнул Ягайло. – Хватит вам препираться! Слушать мочи нет. Завтра на свежую голову об том поговорим. А сейчас ключ неси, – обратился он уже только к хозяину. – Готовь иди кадушку свою, мы придем скоро. И поесть чего собери, да неси прямо в светлицу, тягостно нам будет вниз к столу спускаться.
Хозяин попятился, закланялся, раздвинул спиной отделяющую зал от кухни занавеску и исчез в пахучем нутре.
Мужик помог витязю довести уже почти не хромающую девицу до комнаты. Принесенным ключом Ягайло отомкнул замок и заглянул внутрь. Его постель осталась нетронутой, и кутыль с вещами лежал так же, как он его оставил. Лавка, на которой спал Акимка, белела темным верхом, тюфяк с нее сняли и унесли. Наверное, пропитался грязью болотной да кровью из раны. Кожаного баула, набитого всякими нужными вещами, деньгами, грамотами и прочим, тоже не было. Видать, его забрал «паломник», для того и остался, чтоб передать вернувшемуся Ягайло. Что ж, и с этим тоже завтра, а пока мыться и спать. Спутники зашли в комнату. Мужичонка не проронил ни слова, только вздохнул. Девица с интересом огляделась.
– Скромненько, да чистенько, – одобрила она. – Только бы перегородку какую поставить надо, раз ты, витязь, о второй опочивальне не озаботился.
– В тесноте, да не в обиде, тем более, что со второй опочивальней и не выйдет пока. Хозяин наверняка денег вперед затребует, а вся мошна в Акимкином бауле была. А баул… – Он осекся и замолчал.
– А сам Акимка где? И это кто? – спросила девица.
– Потом расскажу, не сейчас, – буркнул Ягайло. Зашарил по светелке, зачем-то даже заглянул под кровать. – Что б такого придумать-то тебе надеть? А то от платья хуже, чем от овина, разит.
– Да и ты, витязь, не розами пахнешь, – грубовато ответила девица.
– У меня зато порты есть переодеть да рубаха, а тебе не в мокром же ходить?
Девица заозиралась беспомощно, теребя узелок платка на шее.
– Я могу помочь, – подал голос Никифор.
– Как же ты поможешь?
– У меня в телеге под соломой платье женино лежит. Возил к мастерице одной, вышивку сделать к Иванову дню[13]. Вот, забрал. Оно тебе, девка, великовато будет, но пока твое не высохнет, походишь, коль не побрезгуешь.
– Спасибо, я дело твое доброе запомню, – как-то уж очень серьезно ответила та.
– Да пустое, – отмахнулся мужичок.
– Пойдешь с нами мыться? – спросил его Ягайло.
– Не, не так чтоб запачкался сильно. Схожу за платьем да кобылку проведаю, а то старая она уже, а сегодня эвон сколько поездить пришлось. – С этим Никифор развернулся и исчез за дверью.
– Хороший все-таки человек Никишка, хоть на первый взгляд и ядовит, как мухомор, – задумчиво произнесла девица. – Редко таких встретишь.
– Да господь с тобой, Евлампия, – удивился Ягайло. – Таких, почитай, каждый первый по Руси.
– При дворе княжьем я росла, там люди иной раз друг другу хуже волков.
– Не след нам за княжий двор кручиниться. Далеко до него. О себе думать надо. Давай уж, пошли, покуда вода обещанная не остыла.
Они вышли из комнаты, и Ягайло запер дверь на ключ. Прошли узким коридором и спустились по шаткой лестнице на задний двор, обнесенный глиняной, в полтора роста, стеной. Ясеневая кадушка полсажени в поперечнике манила горячим парком над темной гладью налитой в нее воды.
– Давай, Евлампия, первой полезай, пока не остыло. Обмоешься быстро, а потом уж и я. Вон и Никишка с платьем идет.
Мужичок подошел, церемонно неся на вытянутых руках платье беленого сукна. Подол был расшит золотой нитью с камешками. Павлиньи глаза, перья жар-птиц, башни и маковки невиданных городов играли-переливались в падающем из окон свете.
– Кто ж красоту такую сотворил?
– Да есть у нас девчоночка одна. Колченогая от рождения. Но, видать, что Бог в ноги недодал, в руки-то и ушло. Такая мастерица… Евлампия, слезно прошу, не заляпай.
Мужичок торжественно передал платье с рук на руки витязю и зашагал прочь. Ягайло так же, на поднятых руках, преподнес его девице.
– Ты еще на колено встань, – хохотнула она. – И будешь прям как лыцарь с картинки. Да не красней, а повесь лучше на край, а очи опусти, а еще лучше вообще уйди. Мне раздеться надо.
Ягайло пожал плечами, положил платье на край кадушки и сел спиной. Сорвал былинку и сунул в рот, прислушиваясь к плескам и вздохам за спиной.
– Витязь, – вывел его из задумчивости голос Евлампии. – Ты задремал никак?
– Нет, задумался просто. А ты уже все? – Не дожидаясь ответа, он обернулся.
Девица стояла перед ним в роскошном платье. С мокрыми волосами, раскрасневшаяся после горячей воды. И впрямь краснá, подумалось Ягайло, а что руки-ноги великоваты, так бывает, что не свезет. Вон, мастерица, что платье вышивала, та совсем…
– Ну, ты прям не витязь, а дума боярская, – хихикнула девица. – Хватит пялиться, омывайся давай да приходи спать. Тоже намаялся, поди, за день.
– И то верно, – ответил Ягайло. – А ты ступай, мне тоже разоблачиться надо. А платье оставь, я заодно со своим постираю.
Девица кивнула и, ни слова не говоря, отправилась к лестнице. Хромоты почти не было заметно.
Вот ведь, думал Ягайло, глядя девице вослед и натирая широкую грудь ладонью, а могла бы стирку на себя взять. Бабье все-таки дело мужские порты стирать, а не наоборот. Хотя сам вызвался, чего уж теперь…
Он набрал в грудь побольше воздуха и опустил голову под воду, расчесал пятерней волосы, выполаскивая грязь и ил. Вынырнул. Еще раз прошелся ладонями по телу и, опершись на край кадушки, выскочил из нее одним движением. Фонтан поднятой им воды преломил и разбрызгал свет далеких звезд.
Ягайло нашарил на земле сверток с чистыми портами и рубахой. Облачился. Достал из-за голенища стоящего рядом сапога короткий тонкий нож, со скрипом провел по щекам и подбородку, сбривая обгорелые остатки былой растительности, зачерпывая горстью воду и сбрызгивая на сторону. Подумал, не подрезать ли сгоревшие волосы, да решил, что так только хуже сделает, и оставил как есть. Обтер нож о штанину и вернул на место. Почистил сырой ладонью ножны сабли, обмыл сапоги, поплескал воды на кольчугу. Бросил в кадушку грязные тряпки, приложив к ним платье Евлампии. Поводил в воде рукой, закручивая ее в глубокую воронку. Потом в другую сторону. Выгреб из кадушки и скрутил, отжимая со всей молодецкой силы. Опять бросил, покрутил туда-сюда и вновь отжал почти досуха. Золы б немного для чистоты, да песочка, подумалось ему, но для похода дальнего и так сойдет.
Огляделся, куда б повесить на ветерке, но вспомнил, что не в родной деревне. Люди тут проезжие, пришлые да ушлые, ну как попрут одежку? Свернул все пожитки в тугой узел и направил стопы свои к лестнице. Не касаясь перил, взлетел на второй этаж и замер в оторопи.
Никифор и Евлампия сидели прямо на полу под дверью опочивальни. Между ними стояло блюдо с жареным поросенком, дурашливо зажавшим в пасти печеное яблоко. Мелкими желтыми зубами мужичок огладывал оторванную ляжку, запивая ее квасом из стоящего рядом жбанчика. Девица же, набив полный рот, с трудом пережевывала длинную полосу мяса, оторванного от спины. По ее голым выше локтя рукам, поблескивая, стекал жир. Хорошо хоть рукава догадалась закатать, чтоб красоту-то не угваздать, мелькнуло в голове Ягайлы, а на язык вывалилось совсем другое:
– Вы что ж устроились родственника единокровного-то жрать?
– Ягайло, ты о чем? – дернув горлом, сглотнула девица очередной плохо пережеванный кусок.
– Первый раз вижу, чтоб свиньи свиненка харчили, да руками, да на полу, – нахмурился воин.
– А чем ты думал, когда, уходя, нам ключа не оставил? – посклочничал Никифор.
– Правда, Ягайло, – примирительно пробормотала сквозь чавканье Евлампия, – мы приходим, а тут такое изобилие, а животы-то подвело, как было не отведать?
– Ты не стой столбом, дверь отпирай, чтоб приличным людям гузно на жестком не отсиживать. Да и сам поешь, – милостиво разрешил Никифор.
Стараясь не наступить в блюдо, Ягайло сунул ключ в скважину и толкнул дверь. Его спутники, не переставая чавкать, подхватили с пола снедь и занесли ее в комнату. Водрузили на стол и продолжили трапезу. Прикинув размеры поросенка и скорость, с которой он исчезал в ненасытных ртах, Ягайло развесил влажную одежду на вбитых в стену колышках и присел к столу. Одним росчерком ножа отрезал себе кусок грудки и впился в нее зубами. Теплый сок потек в горло, умопомрачительные ароматы перца и душицы защекотали нос. Только сейчас он понял, что за последние два дня у него маковой росинки во рту не было. Он заработал челюстями, сквозь хруст прислушиваясь к неторопливому разговору, который вели уже порядком насытившиеся Никифор и Евлампия.
– От люди-то живут, – жаловался Никифор. – Чтоб мне телегу справить у мастера, нужно было два года, почитай, корячиться. Поле, огород, куры, гуси, коровы две. Ни отдыху, ни продыху. Жена по ночам глаз не смыкала, над прялкой маялась. Я, бывало, наломаюсь, залезу на печку, а она сидит внизу, пальчиками тонкими ниточку скручивает да на веретено наматывает, а у меня, вот те крест, аж слеза на глаза наворачивается… А тут у них аж две телеги стоят, сеном заваленные. Да хорошие такие. Одна добротная, крепкая. Хошь лес на ней вози, хошь сено, хошь покойника на кладбище, хошь невесту на свадьбу. А вторая вообще с крытым верхом. А внутри сиденья сделаны и мягким обиты. Кто же такое диво удумал-то?
У Ягайлы свело челюсти, волчий аппетит улетучился, а животе стало пусто и холодно.
– Что ты сказал? – медленно, с расстановкой переспросил он Никифора.
– Ты чего, витязь. – отпрянул мужичок, чуть не подавившись с испугу. – Почто глаз бешеным стал?
– Где ты видел крытую телегу? – спросил Ягайло, и голос его был звонок и остр как нож.
– Так там, за коновязью, когда свою телегу ставил. Смотрю, сена навалено горой. Не снопы, а как-то так… Не пойми что. Ну, я сенца чуть отщипнул, кобылке своей, а там край деревянный. Разгреб немного, полюбопытствовал, влез подальше, а там, значит… А рядом еще один сноп, – затараторил мужичок. – А под ним… Витязь, да не смотри ты так, боязно мне, – взмолился Никифор.
– Успокойся, Никишка. Нет ни в чем твоей вины, – ответил Ягайло, вставая.
Посмотрел на притихшую Евлампию. Та съежилась в углу и ответила ему жалостливым, понимающим взглядом. Если телеги из княжьего обоза тут, значит, и те, кто на него напал, убил воеводиных людей, тоже неподалеку.
Ах, глупец. Если б пришел один, они б подождали, может, захотели бы выяснить, что ему удалось вызнать на болотах и удалось ли вообще что. А раз с ним девица, значит, она все рассказала, и теперь им всем, и даже ничего не подозревающему Никифору, уготована одна судьба. И чтоб ее избежать, придется сильно постараться, с такими-то бойцами за спиной. А ведь их будут убивать первыми, чтобы никто потом не мешал разбираться с оставшимся в одиночестве витязем. Да, в первую голову надо отвести угрозу от них. Самому пойти к телегам, устроить плищ[14] знатный, вызвать убийц на себя, а там уж посмотреть, кто кого в честном бою.
Ягайло обтер руки случившейся рядом тряпкой, накинул кольчугу, подпоясался саблей.
– Я уйду и дверь запру, а вы тихо тут сидите, как мыши. Да вон топчаном подоприте… Хотя она наружу распахивается. А все равно подоприте. – Он повернулся к Никифору. В руке витязя блеснул неизвестно откуда взявшийся кинжал.
– Чего это? – покосился на пол-аршина тусклой стали мужичок и отодвинулся подальше.
– Бери, бери. – Ягайло молнией провернул кинжал в руках и протянул его Никифору рукоятью вперед. – На всякий случай.
– Не, несподручно мне. Не держал в руках никогда такого оружья-то, – заелозил в углу мужичок. Глаза его расширялись, все больше наливаясь страхом.
– Мне дай, витязь, – подала дрожащий, но решительный голос Евлампия. Протянула руку, пальцы ее уверенно сомкнулись на оплетке из ивовой коры.
Бой-девка, с уважением подумал Ягайло и, не оглядываясь, вышел. Замкнул дверь, тенью, чтоб не скрипнула ни одна половица, скользнул к ведущей на задний двор лестнице. Слетел вниз, почти не касаясь ступеней. Распахнул дверь.
Ночной воздух, совсем недавно казавшийся нежным и бархатистым, толкнул в грудь упругим кулаком ветра. Тревожно застрекотали кузнечики, гулко заухал филин, и даже, кажется, где-то вдалеке завыли волки. Ягайло хотел обойти круг света от одинокого масляного светильника, но передумал. Вышел на середину, осмотрелся напоказ, внутри ежась от собственной беззащитности. Всего одна пущенная умелой рукой стрела… Он пошел к коновязи. Пот стекал по спине, во рту было кисло и противно. Страх пригибал к земле, тянул спрятаться в отбрасываемой стеной тени, куда не проникал свет в одночасье ставших злыми и холодными звезд. За каждым шорохом, за каждым ночным звуком ему чудилась поступь врага.
Наконец дошел до коновязи. Выдохнул облегченно. Здесь, среди всхрапывающих, переступающих во сне коней, среди нескольких подвод, в компании сладко дремлющего в своей будочке деда-сторожа, он почувствовал себя в относительной безопасности, хоть особых причин тому и не было. Оглядевшись, заметил описанные Никифором стога.
Конец ознакомительного фрагмента.