Глава 7
Матерь дома
– Алина!
Ирма окликнула дочку, та не отозвалась. После того как ее вызволили из полиции, девочка была растерянная и замкнутая. Возбужденно простившись с Натальей Петровной, она, оказавшись дома, рыскнула к себе наверх и заперлась в комнате, включив бесконечное аниме.
Ирма и сама была растеряна.
Нужно сказать Алине, что у нее будет братик. Или сестричка. Нет, братик: женщина почему-то очень четко осознавала это. Мальчик. Упрямый сероглазый бутуз с волосами странного цвета – не рыжими, не русыми. Золотыми, как у отца.
Эльфа, который сгинул.
Ирма в очередной раз попыталась собрать себя в кучу, мысли путались. Она в третий раз шла почистить зубы и все заруливала куда-то не туда: то на кухню, попить кофе, то в гостиную, погладить кота, то убрать за беспокойной собакой.
– Али-на! Я уехала… к врачу.
Все же надо сказать дочке.
Надо понять самой, во что превратилась ее жизнь.
Ирма поднялась к Алинкиной комнатке, приоткрыла дверь. Девушка лежала, засыпавшись всеми своими мягкими игрушками, сколько их было, а заодно и мирным теплым Пикселем, и недвижно всматривалась в самураев, бесконечно рубящих друг друга на кровавые геометрически правильные части. Лаки на полу разрывал на куски большого плюшевого крокодила.
– Нормально, мам. Поезжай.
Голос был картонным, сухим.
– Я постараюсь ненадолго, детка.
– Я справлюсь. Тут, если что, Наталья Петровна, могу к ней спуститься. Наталья Петровна – это… да. С Лаки погулять выйду. – Голос оставался таким же, но он произносил правильные слова. – Я пойду. Да. Через десять минут. Двадцать.
Ирма вздохнула.
– Мам… ничего серьезного? Чего ко врачу-то?
– Нет, это… это… в общем, это женское. Возрастное. Мне давно было надо. Не беспокойся и… и не отключай телефон.
Алинка села. Уставилась на мать.
– Что ты. Я никогда больше не выключу телефон и не выпущу его из рук. Мама. Правда.
Ирма отшатнулась и быстро-быстро застучала каблучками.
В клинике она села в коридоре, изучая разнообразные плакаты о современных способах контрацепции. Спирали, таблетки. Ирма привычно стиснула руки. Ведь случается, даже самые дорогие тесты домашнего использования врут. Случается. Может, и этот соврал. Нет человека – нет проблемы.
«Прерывание беременности на ранних сроках. Без осложнений, без хирургического вмешательства. Планируй свою жизнь».
С другого плаката улыбалась счастливая округлившаяся молодка, рядом с ней стоял подтянутый пожилой мужчина в строгом сером костюме. Цепкий прищур глаз, длинные седые волосы, харизматичная борода. «Михаил Ростиславович Чар. Идеальный человек в тебе. Психоэмоциональное сопровождение сложной беременности», – гласила надпись.
Женщина отвернулась.
– Ирма Викторовна. – Сотрудница с ресепшен приветливо засияла отбеленной зубной эмалью. Немного ботокса, коллаген в губы, инъекция золотых нитей в скулы – администратор демонстрировала на себе все достижения современной медицины. – Доктор ждет. Я нашла вашу карту, давайте сверим данные, пожалуйста.
Ирма встала, придерживая себя за внезапно занывшую спину; отчего-то прострелило.
– Панченко Ирма Викторовна, год рождения… ах, тут ошибочка. Ведь 1986-й, так?
– Семьдесят шестой.
Барышня удивленно вскинула норковые ресницы.
– Н-не может быть… Вы… где вы делали пластику, пожалуйста, дайте адрес!
– Я делала веки… пять, нет шесть лет назад у Анисимова в «Бьюти-гранде», – сухо ответила Ирма.
Удивление, недоверие, даже раздражение исказили красивое лицо администраторши.
– Веки? И все? Видно, что вы прошли какой-то потрясающий курс омоложения! Да, скорее всего, не в России – Израиль… или Австралия.
– Я… – Сил спорить не было. Казалось, что внутри наливается огнем шар. Золотым и белым огнем. Золотым и белым. Как Тайтингиль. Он, ее эльф. Остроухий долговязый мужчина с длинными волосами.
Он был очень серьезным, и когда назвал ее своей женщиной – а она никогда, никогда не была чьей-то, даже в браке! – Ирма плакала от нового, непонятного чувства, охватившего все ее существо.
Настоящий эльф.
Теперь прежняя деловая хватка изменила ей, железной Ирме, и все ее женские силы оказались направлены внутрь, туда, где – она видела! – помещалось малое золотое с белым зернышко. Малыш, зачатый от эльфа. Тест не врал. Не врал.
Тайтингиль как-то сказал, что человеческие женщины желали его соплеменников, потому что близость с ними приносила молодость. Рациональная, современная Ирма не верила в сказки.
Как выяснилось, это была не сказка.
Но это уже не имело никакого значения.
– Что же, если вы не хотите делиться контактами, я не настаиваю. – Коллагеновые губы поджались. – Так, вы у нас были последний раз полгода назад. Дмитрий Владимирович ожидает.
Ирма вошла в кабинет. Худощавый очкастый доктор деловито мыл руки.
– Пожалуйста, на кресло, Ирма Викторовна.
Потом был осмотр, УЗИ и еще много медицинских процедур, которые она ненавидела. Высокий лоб доктора морщился, на него будто наплывали хмурые тучи.
– Я написал вам направления на анализы. Сдадите их, и давайте, Ирма Викторовна, на аборт. Много времени не займет, через сутки будете дома. Надо удалить спираль и сделать небольшую чисточку. На первый взгляд все нормально, но меня что-то настораживает.
– Дмитрий Владимирович, я хочу сохранить ребенка. Чего бы это ни стоило. – Звуки голоса плыли под потолком кабинета, Ирма почему-то почти теряла сознание.
– Сохранить? Ирма Викторовна, он зачат при гормональной спирали. Вы не девочка уже.
– Я могу лечь немедленно. Или вы не готовы провести аккуратное удаление спирали, доктор? – Ирме казалось, что потолок качается, и вдруг… все обрело ясность, четкость, самочувствие выровнялось, откуда-то изнутри ударил пучок сил и задора. – Просто уберите из меня эту штуку, а ребенка оставьте. Просто!
– Не могу гарантировать! – также чуть повысил голос врач. – Не могу! Готовы – ложитесь завтра с утра. Хотите сохранить беременность? Даже если это удастся, пару дней я хочу вас покапать и понаблюдать. Но вы понимаете, что такая манипуляция…
– Я все понимаю. Отлично. Лучше вас, – чуть грубо заявила Ирма. – Вы сделаете все, чтобы сохранить для меня малыша, а я со всей ответственностью говорю вам, что понимаю риски. Если надо – подпишу бумаги, что не буду иметь никаких претензий к клинике… в случае…
– Ладно, – раздраженно сказал врач и тоже взял себя в руки. – Ладно. Сегодня не ужинаете и не пьете на ночь много воды. И совсем не пьете спиртного. Завтра прошу вас к нам к половине седьмого утра, натощак, с анализами мочи. Вы поняли?
– Отлично поняла. – Ирма схватила сумочку и устремилась вон из клиники.
«Ты – оазис спокойствия. Твой ребенок – твой проводник в будущее», – сообщил ей с плаката М. Р. Чар на выходе из клиники.
Ирма почти бегом достигла стоянки, на ходу отвечая на всевозможные звонки, и резко затормозила.
У машины стояла неожиданная парочка, состоящая из тетушки Сары, которая при свете дня выглядела еще удивительнее, чем в катакомбах двергов, и журналистки Ники. Обе увлеченно ели жареные каштаны, для которых был не сезон и не совсем та страна, и невероятно оживились при виде Ирмы.
– Таки едемте, детка, – заявила Сара. – Мы вас уже заждались, миленькая. Я сажусь назад. В смысле ширины салона.
– Правда, Ирма Викторовна. Ну тут такие дела, – задушевно сказала Ники, – давайте мы вас к другому врачу отвезем. К нашему.
– Я имею сделать вам нормальный стационар, – сообщила двергская дама, пощипывая себя за усы. – Таки в эту вашу клинику, «Бесту», тухес заносить страшно, отважная вы моя.
– Я что? – взвизгнула Ирма, снова вскипая. – Не имею права ни на какие интимные… личные тайны? Моя жизнь теперь будет достоянием Москвы и желтой, прости, Ники, прессы?
– Не надо-таки волноваться. – Сара вдавила Ирму за руль мягким теплом своего переднего фасада. – Просто садитесь и включите эти ваши гоголь-моголь карты. Три поворота налево, пять поворотов направо.
Улочки Москвы мелькали одна за другой, и вскоре Ирма, подпихиваемая с двух сторон, поднялась по затертым ступенькам крошечного медучреждения. Каждая капелька масляной краски, покрывавшей стены, кричала о том, что оно самое что ни есть бюджетное. Неброская вывеска сбоку гласила – «Роддом №…», и еще – «Женская консультация».
Сара вплыла в вестибюль с уверенностью линкора, штурмующего северные льды.
– Все дверги Москвы рождались тут, моя дорогая. Все.
Потертые диванчики, людно; запахи не элитные и совсем не дорогие. Сара и Ники, отодвигая возбужденных женщин разного возраста и на разных сроках, провели Ирму в кабинетик, на котором не было никаких табличек с указанием фамилии или часов приема специалиста.
Ирма снова чувствовала себя странно. Она, не привыкшая слушаться никого и никогда, словно вошла в безуспешно вытряхиваемое из нее состояние внутреннего молчания, которого так и не добился высокооплачиваемый инструктор по йоге. Почему-то факт, что впервые за полтора десятилетия о ней заботятся две женщины, которым бы, по идее, этого никак не следовало делать, заставил кипеть слезы у ее глаз – совсем, совсем близко. Но Ирма не давала себе воли… и только думала всякую ерунду: мнение другого специалиста не повредит, в таких небольших и небогатых роддомах обычно отличные врачи-практики, и прочее, прочее…
Рациональное.
Дверь открылась, Ники выскочила вон. В кабинет вошла приземистая дама за шестьдесят, определенно двергской внешности, с коричневыми от курева руками, небрежно подбритыми усиками, в не очень чистом белом халате. С ней был мужчина около пятидесяти, маленький, весь какой-то складчатый, точно кожи ему отпустили намного больше, чем плоти, загорелый дочерна. Череп его был брит и блестел.
Ирма автоматически подала распечатки – УЗИ, направления на анализы.
– Зовите меня Тата Аароновна, – прогудела тем временем усатая дама. – Так-так, что тут у нас…
Мужчина улыбался. Потом, словно спохватившись, достал откуда-то халат, надел его, пристегнул бедж. «Либензон Моисей Исаакович, хилер-акушер Королевского Подмосковного двора».
– Мне надо просто удалить спираль, – нервно сказала Ирма. – Я уже договорилась в «Бесте»…
– Таки мы знаем, – кивнула Сара. – Детка, выпейте чайку. Вот, у меня в термосе есть.
Ирма сжалась в комок… и разжалась. Она не ощущала угрозы.
Совсем.
Крошечный кабинетик наполнялся цветочными, травяными ароматами, плыл и качался. Добрые, убаюкивающие интонации Таты Аароновны чрезвычайно не вязались с ее грубым лицом и мужиковатым обликом. Чисто вымытые руки Моисея Исааковича поглаживали плоский Ирмин животик. «Тут чем меньше мешать, Ирма Викторовна, тем лучше. И вообще, показывайтесь вы в вашей «Бесте» пореже. Просто слушайте мой голос. Я обучался на Филиппинах. Не смотрите, будет немножко странно»…
Сухие пальцы врача будто погружались в ее тело, не причиняя никакой боли. Выступили несколько капелек крови. «И рожать приходите к нам. Лучше не пугайте ребенка УЗИ, вы пореже, пореже, пореже»…
Ирма совсем уснула под воркующий говорок двух женщин, успев услышать напоследок только: службу «трезвый водитель»…
…проснулась она уже дома, на диване под вазой.
Некоторое время женщина бессмысленно рассматривала картинки на фарфоре, только теперь уловив их смысл. Слабо улыбнулась и огляделась.
– А они уехали, – сказала Алинка. – Машина в гараже. Мам, тебе лучше?
Дочка сидела в кресле с ногами и изучала несколько бумажек с печатями и заключениями.
– Твои документы, мама. Из них следует, что ты на раннем сроке беременности и удаление спирали прошло удачно. Вот она, в пакетике. – Алинка продемонстрировала названное. – Тебя привезли, ты еще от наркоза не отошла, мам. Какая ты счастливая… у тебя от дяди Тая остался ребенок. Какая ты счастливая… ну правда.
Ирма, которая в толк не могла взять, как она вот так безмозгло пошла за малознакомыми людьми в неизвестную городскую клинику, где выпила чая с наркотиками, точно с наркотиками!.. после этих слов разревелась.
Сказать было нечего.
С утра ощущение странной пустоты и безнадеги вернулось. Казалось, только что дом был полон народа: на балконе странной красной птицей восседал Мастер Войны, на кухне деловито упаковывал в посудомойку грязные тарелки Котов. В душе плескался эльф. Только что рядом были хотя бы Ники и двергская дама величественной полноты. А теперь – зверье и они. Беременная мать возраста «старородящая плюс» и рано повзрослевшая дочь.
– Наташка не может, – бумажным, неживым голосом прошуршала Алинка. – Она поступает. А я не хочу. И поступать не хочу, и в Париж, и в Болгарию…
– Нельзя киснуть, – жестко сказала Ирма. Посмотрела на стол. Там в боевом порядке сгрудились баночки с витаминами для беременных, биологически активные добавки и прочая невероятная атрибутика элитного московского вынашивания эпохи XXI века.
– Я не кисну, мам. Тут какое-то другое слово нужно, – так же заторможенно выговорила Алинка.
Ирма медленно повернула голову.
Айфон трясло – звук был отключен, но звонили все подряд. Деловые партнеры, Монахов, следователи, немногочисленные подруги и многочисленные бывшие в употреблении любовники, которых словно прорвало.
– Так.
Пиксель, вздрагивая пышным хвостом, терся о спину Ирмы, топчась по дивану – влево, вправо, вот так. Потом свернулся шапкой и замурчал. Он оставался неизменным, этот кот. Был такой же, как во времена Алинкиного младшешкольного детства и неуемной подростковости. Когда ее собственный развод уже случился, а капитал и образ жизни еще не сложились…
– Алина, ты как-то говорила, что можешь собраться за пятнадцать минут.
– Я могу, мам. Но…
– Через полчаса в машине, – рявкнула Ирма. – Через полчаса – в ма-ши-не! Жду тебя, ты поняла?
Алина вдруг подобралась, встала.
– Куда поедем, мам? И это… я под следствием. Я подписывала бумаги какие-то.
– Бумагами займутся евр… дверги. А мы – к тете Юле в Нижний.
Забыть мамину подругу, бегучую, как ртуть, восточную женщину с буйной шапкой непокорных кудрей, было невозможно. Тетя Юля была художница, она постоянно ваяла, рисовала, конструировала что-то монументально-разнящееся с собственной миниатюрностью, водила «Ауди Q7», виртуозно мешала портвейн с водкой и знала сотни забавных историй. С Ирмой они дружили тысячу лет.
Алинка вдруг оживилась.
– Не в Европу?
– Чего нам Европы! – надменно выговорила Ирма. – Ты уйму летних каникул просидела у тети Юли в загородном коттедже. Там большой кусок твоего детства, Алинка, и комнатка на мансардном этаже, где ты оставила своего главного плюшевого медведя. Помнишь, ты сказала мне тогда, что выросла – и теперь будешь интересоваться компьютерными играми и мальчиками? М-мальчиками…
Алина чуть опустила глаза.
Генерал чужой звездной империи попросил ее: прими меня; так было заведено в его мире, где правили женщины. И она, обалдевая от невыразимого счастья, дикого восторга и захватывающе острого ощущения чего-то запретного – и вместе с тем естественного, – она приняла…
Ирма тем временем в очередной раз рассказывала про их с тетей Юлей историю университетского знакомства, про девичьи подвиги, про первый французский коньяк и тусовки с московскими художниками…
Алина думала о своем.
Спустя все же не тридцать, а все сто тридцать минут оставшийся в квартире за старшего Пиксель был торжественно передан под присмотр Наталье Петровне в комплекте с ключами от квартиры, пачкой люксового корма, не менее люксового туалетного наполнителя и расписанием трапез. Мятущийся толстый Лаки запихан в салон, Алинка с планшетом простерлась на заднем сиденье внедорожника. Ирма решительно бросила свое пока что стройное тело за руль («разнесет же, как корову… после Алинки сколько было, плюс двадцать два? Двадцать три?»…), а все купленное «для правильной беременности» осталось сиротливо стоять на кухонном столе.
– Что ты улыбаешься? – спросила Ирма, выезжая из гаража.
– Ты наконец бросила суетиться, мам, – уважительно сказала Алинка. – Ты отключила звук, но айфон твой нервно моргает. А ты нет. И ты везешь меня к тете Юле. Как в детстве. Это то, что надо…
– Конечно, – произнесла Ирма уверенно, – конечно. Сейчас так надо. Только так.
– Мастер говорил, что ты матерь дома, мам!
Матерь дома!
Ирма скривилась… черт бы побрал такого зятя!
И тут же мысленно оговорилась – но лучше бы побрал не навсегда.
– Как там его народ называется, Алина?
– Нам сложно выговорить. Для простоты – гертаец он. Уроженец великой империи Гертай, да сияет вечно ее Белое Солнце. А с их произношением выговорить не так легко. Йертайан, так будет.
Алинка упала лицом в ладони и затихла.
– Але, Юрчик? Ну че, на?
Вася Брови дышал в трубку сипло, но аккуратно, будто боялся спугнуть важное.
– На стреме я. Вынесли чемоданы, еп-ма. Собрались телочки и правда куда-то надолго… Пса забрали, квартирка на охране, сигналка говно.
– Так это же и хорошо, – осклабился беспредельщик. – Пусть валят… шмары… Волосатики их… того… сгинули. Без присмотра осталась Ирма, оп-па! А Вася долгов не прощает… Отдавать пора настала, че…
Вася Брови много знал о долге. Сначала он считал, что Ирма ему должна, они не могли поделить кусок хорошей земли в центре Москвы. Но за бестолковую бабу вступился ее не менее бестолковый длинный рыжий патлатый мужик, пришлось по нему пальнуть, чтобы успокоился. Все было почти на мази – и вдруг на Васину башку обрушился тощий хмырь в бабских шмотках, со страшенными белыми глазами. Спалил тачку и куском арматурины разнес Васиных бойцов. Про недвижку пришлось забыть, а ценный Андрюха, едва залечивший сломанную руку, и вовсе уехал из Москвы на какие-то Гоа от греха подальше…
Такого Вася простить не мог.
Он улыбался Ирме в глаза, желая ей доброго здоровьичка, лебезил, как козел на красной зоне.
И думал о мести каждый день.
Пора пришла.
– Чё на, вот и туточки.
Охранную систему отключил Гришка Вермикулит, лучший по Москве спец по всяким компьютерным погремухам, а с замком Вася справился сам, благо навык домушника никуда не подевался. Мастерство не пропьешь, подумал он и гордо выпятил пузо.
Вася скинул ботинки на дорогой половичок, и воздух немедленно наполнился зловещими флюидами стиранных на прошлой неделе носок. В Ирминой прихожей было темно, вкусно пахло духами, а еще – недавно зажаренной яичницей; запахи вступили в непримиримую войну.
– Вася Брови, мля, долгов не забывает, – уверенно сказал беспредельщик и шагнул дальше. Шел он чуть бочком. Злобный трансвестит, впрягшийся за Ирму, ушатал его так, что лучшие костоправы до сих пор не могли понять, что делать с шеей.
Он отобрал тачку, бабло, волыну и, не чинясь, снял с облитой холодным потом Васиной шеи благородную рыжую цацку. Вася смотрел на жуткие когтищи, плавно двигающиеся в опасной близости от своего лица, – и обмирал.
«Теперь ты должен мне, Вася Бу-рови. Я взял всего лишь вещи, но оставляю жизнь. Это – честно. Быть должным Мастеру Войны – честь, Вася Бу-рови…» – вещал странный мужик.
Вася все вернет. И возьмет даже больше!
– Ща… по документам да по цацкам пройду.
Он открыл дверь в Ирмин кабинет и остановился, разглядывая вазу, купленную на его, Васины, кровные денежки в лучшем антикварном магазине Москвы. Белоглазый хмырь к моменту покупки избавился от черных бабских шмоток и впялился в другие, красные. Вася вспомнил, как он держал портного на мушке – тощая рука не дрогнула, противный тягучий голос дотошно объяснял, какими должны быть рукава, подол…
Вазу когтистый черт тоже выбирал придирчиво. Теперь темная посудина в Васин рост немым стражем стояла у диванчика в Ирминой комнате. Вася прищурился, колупнул заусенчатым пальцем эмаль.
– Э, мля… – с сомнением сказал он. – Чет не заметил я раньше…
На глянцевой темной поверхности древний художник прилежно выписал сцены убийства и расчленения. Маленькие самурайчики душили, резали друг друга, выпускали кишки и сносили головы, осыпая округу ярко прорисованными брызгами.
«Ваза должна быть лучшей, Вася Бу-рови. Это дар матери дома моего. Ирме».
Матери дома!
– Нормальный подарок… теще? – Вася почесал плешивый затылок. – Вот ведь паскуда, нелюдь!
Это был редкий момент, когда Вася не мог определиться, кого ненавидит больше, – Ирму или Мастера Войны. Немного подумав, он решил – обоих. Равенство, опачки.
Подойдя к комоду, он дернул верхний ящик и вздрогнул – в темной комнате, подсвеченной отблесками города из-за неплотных штор, кто-то двигался.
«Я знаю таких, как ты, Вася Бу-рови, – плавно вещал белоглазый, наматывая вокруг Васи круги в их последнюю встречу, подметая московскую пыль красным хвостом, оставляя ядреный табачный шлейф, ну чисто дракон, а! – Космические пираты, они зовут себя так. Я называю их – шваль, – нелюдь где-то нахватался блатных словечек и кичился их знанием. – И убиваю легко. Запомни, Вася Бу-рови. Дом матери Ирмы должен остаться неприкосновенным. Я буду видеть тебя отовсюду. Слуга моего народа будет видеть тебя, Вася Бу-рови».
Плотное пушистое облако переместилось с пола на спинку кресла, с кресла – на комод. Бандит вздрогнул и схватился за выкидник.
– Пфу ты… животная… напугал, падла.
Прямо к Васе по самому краешку комода, беззвучно ступая лапками, подошел редкостной красоты и пушистости рыжий кот. Сел и уставился глаза в глаза. Очи животины чуть фосфоресцировали.
– Ну здорово, охрана, – снисходительно сказал Вася. – Ты, штоль, слуга народа?
– Я, – сказал кот. – Мы, панцирники, служим звездной империи Йертайан сотни лет.
Бандит икнул и шарахнулся.
– Ты гля… Че на компьютере сделали. Запись… по датчику движения врубилась. Типа кот говорит, на…
Кот смотрел пристально, вертикальные зрачки навевали самые нехорошие воспоминания. В горле у Васи пересохло, а выкидник во вспотевшей ладони предательски задрожал. Пришлось защелкнуть и убрать в карман, чтобы не позориться.
– Кот говорит, – подтвердил рыжий и растянулся во всю длину на столешнице высокого комода. – Кот долгие годы присматривает за семьей Ирмы. У кота тут особое поручение, понимаешь? Увидеть здесь господина Мастера Войны, Воплощенную Смерть, было великой честью. Он сразу узнал меня. Панцирник, но в волосах – так он сказал. Волосы – маскировка.
Кот поднялся на задние лапы и передними что-то поделал у груди. Кошачья шубка расстегнулась, и из-под нее показалось такое, отчего Вася взвизгнул высоким, стыдным бабьим голосом.
Кот застегнулся, поправил съехавшее ушко.
– Господин Мастер Войны предупредил – придут бесчестные геяне. Ты пришел.
В кошачьей лапке показалось что-то металлическое.
– Он повелел передать тебе слова, Вася Брови, – торжественно сказал кот, шагая по комоду на задних лапках. – Эти слова таковы…
Он вдохнул и поднял маленькую блестящую штучку. На лбу Васи, прямо между глаз, нарисовалась красная точечка – вроде той, что малевал на себе ряженый в красно-коричневую тряпку спятивший Андрюха на этой своей Гоа.
– Завалю, фофан, – объявил котик.