2
Шанта возвращался в деревню. Он не знал, что сделать в первую очередь: поразвлечься с друзьями или сначала собрать пожертвования для гуру. Шанта даже остановился посреди дороги, раздумывая как ему поступить. Он прислушался к себе и понял, что очень голоден. «Ну ладно», – решил он и весело пошел дальше, напевая любимые молитвы на мотив популярных деревенских песенок. Получалось забавно, хоть и на грани оскорбления.
Проходя мимо свинофермы, Шанта услышал дикий визг и с интересом забрался на свой наблюдательный пункт. Фермер резал свинью. Она вырывалась и визжала: не хотела умирать. Шанта с отвращением и удивлением смотрел на эту картину. «Неужели этот человек так глуп? Он даже, наверное, не понимает, что делает! – Шанта был взволнован. – Ведь с ним будут делать то же самое! Как можно не понимать – даже я понимаю, что любое действие откликнется с той же силой… Неужели он не понимает: страдания этой свиньи никуда не денутся, они не могут просто исчезнуть, они должны быть компенсированы, иначе нарушится порядок во Вселенной, как говорил мне учитель. Все должно быть уравновешено. И страдания этого существа, его страх, его агония, должны будут проявиться в страданиях, страхе и агонии того, кто стал их причиной. Причина создает следствие, а следствие несет в себе причину следующих действий. И этот круг необычайно сложно порвать. Но если нельзя порвать, зачем порождать следствия своими сегодняшними действиями, ведь эти следствия будут причиной следующих следствий… И если не возможно порвать… то надо действовать так, чтобы следствия были приятны и порождали причины, создающие приятные или нейтральные следствия?.. – Шанта запутался в своих мыслях, в которых были перемешаны наставления гуру и собственные измышления. – Но если у этого несчастного свинаря прошлая причина была в том, что сейчас он должен заниматься деятельностью, которая станет причиной его дальнейших мучений? Ведь он не может нарушить следствия, которые уже проявились в его теперешней деятельности, он должен их компенсировать. И при этом он создает следствия, которые в дальнейшем будут причиной его следующей деятельности. Он уже не может создавать благоприятные причины, он должен действовать так, что следствия его теперешней деятельности будут ужасными. И не может он действовать сейчас так, чтобы в будущем не страдать, потому что теперешняя деятельность зависит от прошлых причин, она просто следствие. Но когда-то ведь эта цепочка началась?»
Шанта так погрузился в размышления, что у него разболелась голова, и он чуть не свалился с дерева.
«Надо будет спросить учителя…», – решил он, спрыгивая вниз. Еще некоторое время отвратительная картина убийства мешала ему наслаждаться прогулкой, но вскоре Шанта избавился от неприятных переживаний и снова стал напевать, хотя теперь только грустные мелодии принимались сердцем. Муни часто учил своего ученика не обращать внимания на перипетии жизни. «Ведь это всего лишь иллюзия, – говорил он. – Стоит понять принцип, и она рассеется, цепочка кармы, самсара, прервется, и ты будешь свободен. Свободен и абсолютен, потому что ты и есть Абсолют». Все это Шанта легко усваивал, ведь он обучался уже не одну жизнь. Хотя что-то все-таки его не устраивало во всей этой философии… Он не понимал что. И успокаивал себя мыслями о то, что, конце концов, он просто служит гуру, который позаботится о нем. И такое положение Шанту в общем-то устраивало. Особенно если сравнивать его с положением того же свинаря или даже с положением самого благополучного жителя деревни… «Или даже князя, – размышлял Шанта. – Да и моего отца, который не самый несчастный человек на свете. Но теперь я бы не вернулся домой во дворец. Что я там потерял? Ни за что бы не променял свою набедренную повязку на все богатства моего отца!.. А когда он меня отправлял к Учителю, как я плакал и молил оставить… Ха! Ну и дурак же был!»
Шаг все ускорялся, и вскоре даже грустное настроение покинуло Шанту. Действительно, когда думаешь, что тебе повезло в жизни гораздо больше, чем другим, на душе становится легче. Вернее, на уме… В этом отношении Шанта недалеко ушел от обыкновенного материалиста.
Опять проходя поля и встретив пастуха («Вот и снова я, Горакша!»), Шанта вступил на главную улицу деревни Каматакша.
– Молодой господин! – окрикнули его в первом же доме. – Не проходите мимо. Сегодня такие замечательные пакоры получились!
При этих словах в животе Шанты заурчало (очень уж он любил жареные пакоры), но ему пришлось сказать:
– Нет, йог не должен услаждать язык!
А сам подумал: «Все равно гуру выбросит!»
На самом деле Шанта просто не хотел заходить ни в этот, ни в другой дом, куда его приглашали. Он стремился в один определенный дом, который посещался им последнее время столь часто, что кое-кто уже догадывался почему.
Шанта остановился у знакомых ворот. Задумался: «Интересно, сегодня тоже выйдет она?» Он не мог заходить сам и ждал, что кто-нибудь из хозяев заметит гостя.
Здесь жила обычная, довольно зажиточная и традиционно большая семья. Хозяин с одной женой и семеро детей. В доме также жила молодая служанка, сирота, взятая в дом больше из милости, чем по необходимости. Хозяин дома относился к ней как к члену семьи, но говорил, что, «мол, если найдется жених, то мы с женой заместо отца с матерью свадьбу справим, но приданое я не дам… Не могу! У меня родных дочек шесть штук! А вместо приданого пусть будет твоя красота». Девушка выросла и правда на редкость привлекательной. Фигура, лицо… Все было удивительно четких линий, а непоседливый, бойкий нрав, хоть и не считался большим достоинством, почему-то привлекал молодых людей. Но женихи не ломились толпой. Приданого не было, а красоту в карман не положишь. Да она к тому же имеет неприятное свойство исчезать с годами, тогда как капитал, наоборот, с годами растет… Не нашлось ни одного отца, готового отдать сына за бесприданницу, да еще и сироту.
Время шло, Мохини росла. Уже давно прошел наиболее подходящий для невесты возраст. Она стала задумываться о дальнейшей судьбе. Раздумья были тяжелы, а выбор – небогатым. Наконец она решилась (а хозяин одобрил выбор) стать куртизанкой и таким образом превратить свою красоту в капитал, который помог бы ей в будущем спокойно прожить старость. На заработки она ездила раза два в неделю. Благо, до ближайшего города было недалеко. Профессия Мохини уважения в деревне не прибавляла, но и не вызывала такого отчуждения, как профессия мясника или сборщика налогов. Большинство ее понимали, хотя и думали, что на ее месте выбрали бы смерть. Но хорошо так рассуждать, находясь на другом месте…
Шанте Мохини нравилась. Не то чтобы он нарушал какие-то обеты, до этого дело не доходило. Разве что в уме…
Он любил, чтобы подаяние выносила именно она. Сам же Шанта не мог не нравиться девушке. Он тоже был красив, но его красота была другого свойства. Красота монаха, чистая красота. Когда юноша ведет отреченный образ жизни, он обретает какую-то особую потенцию, своего рода свечение, исходящее от всего тела, и особенно от лица. Кожа Шанты была гладкая, загорелая. Он почти всегда носил только одну набедренную повязку. Глаза его были подвижны и, когда он разговаривал, будто бы искрились.
Красота же Мохини была обычной, просто телесной, той, которая уходит с годами.
Мохини всегда с радостью выносила Шанте пожертвование в виде простого риса и фруктов (хозяин знал о строгостях Муни), отнимая эту почетную обязанность у хозяйских дочек, которые жаловались отцу, но тот почему-то лишь посмеивался в ответ.
Она не имела никаких видов на Шанту (слишком уж велика была разница: она – сирота, торгующая собственным телом, а он – ученик известного святого и наследник богатейшего рода), но все равно кокетничала с ним. Скорее, просто по привычке.
Наконец Шанту заметили.
– Молодой господин! – раздался звонкий голос Мохини. – Вы сегодня рано. Я даже не успела надеть самое лучшее платье…
Шанта покраснел и ничего не ответил.
– Подождите немного. – Мохини выбежала из дома. Шутливо, нарушая приличия, выхватила у Шанты блюдо для подаяния и вновь скрылась, развеваясь легким и свободным сари.
Прошло немного времени (Шанте показалось, что целый час), и Мохини выскользнула вновь, держа наполненную отборными фруктами посудину.
– Мы пока ничего еще с утра не готовили. Не гневайтесь. Примите фрукты?..
– М-мм…
– Очень хорошие. Я сама отбирала.
Шанта взял блюдо. Он не отрываясь смотрел на девушку.
– Какой вы хорошенький, – вдруг сказала она и, смеясь, убежала в дом.
Шанта, оглушенный, пошел прочь. «Какое идиотское чувство! – думал он. – Почему какая-то глупость, сказанная одним человеком, воспринимается как глупость, а сказанная другим – будто ударяет мешком с мукой по голове?.. Самое смешное, наверное, я и в прошлых жизнях был дураком. Надо будет спросить учителя…»
Одними фруктами молодому человеку насытиться трудно, поэтому Шанта по дороге к тихому ашраму-под-деревом заглянул еще в несколько домов, собрав традиционного риса и немного тушеных баклажанов.
Шанта быстро возвращался, но не по своей тропинке, а по берегу реки – так он проголодался! Сегодня он уже много всего сделал: утром испытал потрясение при встрече с мертвецом, затем бегал за навозом, таскал его на себе, убирался на берегу, неоднократно купался, наблюдал за убиением свиньи, теперь вот сходил за едой… Шанта устал и проголодался. Ему не терпелось накормить гуру и поесть самому. Оставалось надеяться, что учитель не в глубокой медитации, и Шанте не придется голодать до вечера, а потом идти за свежей пищей.
Когда Шанта дошел до берега, к его большому облегчению Муни принимал дневное омовение, собираясь пообедать.
– А, вот и ты, – почему-то насмешливо сказал он. Казалось, будто йог прочитал на лице ученика все, что с ним произошло, и все его желания, что успели пронестись в молодом уме за целый день.
Муни сел под деревом.
Шанта почтительно протянул ему пальмовый лист, на который положил всего понемногу: риса, баклажанов, по одному фрукту каждого вида. Затем присел рядом, держа блюдо с остальной пищей и ожидая, не попросит ли гуру добавки.
Муни положил перед собой пальмовый лист и, сосредотачиваясь на Высшем, прочитал необходимые молитвы. Затем, смешивая рис с овощами, стал небольшими порциями отправлять пищу в рот, захватывая ее большим, средним и безымянным пальцами. («Есть нужно обязательно руками, – как-то объяснял Муни ученику. – Особенно еду, приятную на ощупь. Тогда чувство кожного осязания помогает правильному пищеварению и усвоению пищи. Кроме того, те, кого это интересует, могут получить больше удовольствия от самого процесса». )
Жевал Муни очень медленно – у Шанты уже половина внутренностей наполнилась желудочным соком! Наконец гуру отодвинул «тарелку», оставив на ней все фрукты и почти весь рис. Он прополоскал рот (Шанта, как только увидел, что гуру закончил прием пищи, принес воды) и вымыл руки и ноги.
Шанта набросился на еду, в первую очередь жадно собрав остатки с пальмового листа. Муни смотрел одобрительно. Но когда с тем же рвением ученик набросился на остальную пищу (тоже выложенную с блюда на два пальмовых листа), гуру прикрикнул:
– Ты куда-то торопишься? Немедленно прекрати глотать не жуя! Сколько раз повторять: ты съедаешь не то, что проглатываешь, а то, что усваиваешь! Многие думают – йог высохшее голодное создание, но это не так – мы просто правильно едим. Каждый кусок пищи содержит миллионы молекул праны, жизненной энергии, подобно тому, как воздух пронизан молекулами кислорода. И подобно тому, как кислород усваивается при тонком соприкосновении с капиллярами, так и прана из воды или пищи усваивается через нервные окончания зубов и языка. Необходимо тщательно обрабатывать каждый кусок пищи, подолгу держа его во рту. Вначале усердно пережевать… Выполняй! – Шанта стал медленно двигать челюстями. – Пока для них не останется работы. Затем, действуя языком, пропитывай каждый атом пищи слюной. Вот теперь начинается усвоение праны из пищи. Чувствуешь особый вкус такой простой пищи? Пока в пище остается хоть малая доля вкуса, там есть прана. Твоя задача получить ее.
Даже если не думать о важности пранического извлечения, все равно важно правильно съедать то, что посылается нам. Правильно пережеванная и пропитанная слюной пища усваивается гораздо лучше, чем те комки, которые ты стремишься набросать в себя. Что в них толку? Они забьют желудок, но, недостаточно обработанные, выйдут из него, лишь частично отдавая свою энергию телу. Я же усваиваю целиком почти все, что съедаю. Поэтому доволен горстью риса, а тебе мало целого блюда! Неужели ты думаешь, что духовная жизнь – это обжорство или голод? Или духовная практика означает забыть о теле? Нет! Забота о теле важна. Но не как о себе, а как об инструменте. Подобно тому, как мы кормим свою лошадь или смазываем колеса у телеги не для того, чтобы получить удовольствие, а для того, чтобы ездить…
…И даже если забыть о пране и заботе о теле, подумай, какое можно извлечь удовольствие из правильного питания! Именно питания, а не заглатывания. Даже из самой простой пищи можно извлечь совершенно особый вкус, несравнимый со вкусом просто набитого живота. Можно наслаждаться каждой рисинкой, перекатывая ее во рту и выделяя ее сущность (в конце концов, и она – часть Целого). После такого питания пропадает всякое желание есть некачественную, пережаренную или слишком острую пищу. Язык удовлетворяется сам по себе, без стимуляторов.
Шанта прекрасно знал все правила питания. И часто внимательно следовал им. В такие дни ему тоже хватало небольшой порции, и он чувствовал себя гораздо лучше – не наступало того сонного, вялого состояния, присущего плотному обеду. Но иногда Шанта забывал обо всех наставлениях и набрасывался на еду, глотая все подряд.
Шанта поел, убрал за собой, все вымыл и сбрызнул место, где сидел. Теперь они должны были заняться медитацией. Муни уселся в удобной позе лотоса, приглашая последовать своему примеру ученика.
– Учитель, можно я задам вопрос.
Гуру кивнул.
– Сегодня я проходил мимо жилища свинаря и заглянул к нему во двор… Нет-нет, просто оттуда раздавались такие крики, что я не удержался, – поспешно добавил Шанта, заметив удивленный взгляд Муни. – Я заглянул… Почему он занимается такой ужасной деятельностью? Я понимаю, что он должен это делать по карме, но ведь эта карма тоже должна была образоваться, у нее тоже должны быть свои причины, и эти причины – лишь следствие других причин, созданных ранее следствиями еще более ранних причин… И так до бесконечности. Но где же начало, и если оно есть, то почему оно разное у всех людей? Почему не все свинари или не все цари? Или мудрецы?..
Муни задумался. В наступившей тишине отчетливо слышались крики птиц из близкого леса, шелест листвы и плеск воды.
– …Или не все птицы или звери?.. – продолжил учитель. Он сосредоточился, пытаясь создать внутри себя ответ в доступной для ученика форме. – Не так просто ответить на твой вопрос. Многие тысячелетия различные мудрецы бьются над этой загадкой. И давно решена она. Но решается снова и снова, ибо ответ и полный ответ – как свет лампады и свет солнца: и то и другое свет, но разве можно назвать их равными друг другу? Ты хочешь полный ответ? Его тебе не дам, но отвечу так, чтобы ты был доволен.
Итак, я объяснял уже, что весь этот мир – не существует. Нет ни птиц, ни животных, ни свинарей, ни царей. Все это ложные отождествления Абсолюта, Единой Сущности. И отождествления эти реальны до той степени, до какой мы их принимаем. Но принимаем их также не мы (подобно тому, как не являемся ими). Вот здесь и кроется ответ. В этом иллюзорном мире есть один враг. Он могуч, изменчив, непоседлив и неустойчив. Этот враг, будучи приручен, может стать лучшим и вернейшим другом. Но мало кому это удается… Подобно дикому и опасному зверю, он не подчиняется никому и ничему, но, будучи усмиренным, верно служит своему хозяину. Но, в отличие от зверя, этот враг никогда не успокаивается, и даже будучи прирученным, всегда думает, как бы убежать и вновь заняться своей разрушительной деятельностью. Самое ужасное: этот враг внутри нас…
– Это ум? – Шанта прекрасно понимал, о чем идет речь. Ведь одна из главных задач йога – усмирение ума. И Шанта на собственном опыте убедился, насколько это сложная задача. Именно покорению ума посвящались многие часы ежедневных занятий. – Но почему же все по-разному находятся в иллюзии этого мира? Кто-то думает, что он богач, а кто-то, что он нищий, кто-то мнит себя воплощенной добродетелью, а кому-то суждено быть проституткой? Ведь ум, хоть это и враг, просто инструмент, непослушный инструмент, которым надо просто научиться пользоваться.
– Ты не дослушал! – Муни сурово наморщил лоб и приподнял брови. – Именно ум является причиной погружения в иллюзию. А погружаясь в нее, мы начинаем играть различные роли, в соответствии с тем, что нашептывает нам наш собственный ум. Он играет образами, а мы в соответствии с ними принимаем те или иные обличья. Но любые действия в этом мире приносят свои плоды. Действия, дающие удовольствие уму сейчас, могут принести очень горькие плоды в будущем, а могут принести и сладкие. И действия, отвратительные теперь, могут дать радость в будущем, но могут и не дать. Но и сладость, и горечь эта – лишь для ума, она не касается тебя. Неужели ты до сих пор не знаешь ответа на свой вопрос?
– Мне кажется, я начинаю понимать, но как же получается, что в основном люди все глубже погружаются в иллюзию, а не освобождаются от нее? Ведь они действуют и видят результат своих действий. И почему обычно что-то приятное уму приносит горькие плоды, а что-то горькое – сладкие? И очень редко по-другому?
– Ощущение сладости и горечи – иллюзорно, но при этом и противоречиво, эти понятия считаются стоящими с двух сторон, а не параллельно. Мир устроен так, что человек и его ум ставят себя в центр мироздания, поэтому все, что благоприятно для тела и ума (а не для тебя самого), считается сладостью, а все, что неприятно и неприемлемо для тела и ума, считается горечью. Тело и ум связаны. Ум через чувства взаимодействует с объектами чувств и оценивает: «Это хорошо, а то плохо», но почти все люди устроены одинаково, и все они считают благоприятным одно и то же. Отсюда возникает противоречие: все хотят одного. И даже если в мире всего хватает, ум человека склонен потреблять больше, чем необходимо его телу. В этом отличие ума человека от ума животных. Помнишь пример? Если поставить на дороге мешок с зерном, то пролетающая птица склюет только необходимое для нее, а человек унесет весь мешок, даже если он не голоден и дома у него – переполненный амбар!
А теперь слушай внимательно – будет ответ на твой вопрос. Я объясняю очень примитивным языком, потому что по-другому ты, видимо, не понимаешь!
Только очень разумный человек видит результат своих действий. Остальные – не видят! Что касается того, почему «сладкие» действия приносят «горькие» результаты и наоборот… Я уже ответил на это, но поясню еще: чтобы удовлетворить свое тело и ум, мы вынуждены присваивать и использовать то, что также приносит удовлетворение чужому телу и уму. Это вызывает негативные эмоции, которые действуют на нас. Зависть, ненависть, злоба, гнев, вожделение… Все это сопутствует успеху. И даже если ты расходуешь свои богатства на благотворительность – это спасает лишь частично… Или еще проще: твоему языку очень нравятся жареные пакоры, но если я тебе позволю ими объедаться, ты заболеешь. И наоборот: тело и ум очень не любят голод, но насколько это великолепное средство поддержания здоровья! Человек погружается в иллюзию, потому что ему нравится в иллюзии!
– И тому мяснику со свиньями нравится?! – Шанта совершенно с другой стороны взглянул на проблему.
– Несомненно. Даже навозный жук, прокладывая очередной ход в свежих испражнениях, счастлив. Ведь это его и только его выбор! Поэтому не стоит жалеть ни свинаря, ни свиней. Они, может быть, даже счастливее нас, ибо удовлетворены своей иллюзией. Не заботься о других, достигни совершенства сам! Если бы я сочувствовал окружающим, то имел бы сейчас сотни учеников, и потерял бы собственную духовную жизнь, растрачивая энергию, пытаясь рассеять их иллюзию, вместо того, чтобы бороться со своей. Так бы я никогда не достиг Абсолюта!
– Вы уже достигли Абсолюта! – Шанта изумленно встрепенулся.
– Хм! – Муни недовольно глянул на ученика. – Нет, но я близок.
Он замолчал, явно раздосадованный.
– Пора заняться делом. Хватит болтать, пора сосредоточиться на Высшем…
– Но у меня еще один вопрос…
– Хватит. Отвечу после медитации, если он еще будет тебя волновать!