III. Детство Шекспира
В 1558 г. Мери Шекспир родила дочь Иоганну, в 1562 г. вторую дочь Маргариту, но обе они умерли в младенчестве. В конце апреля 1564 г. родилось третье дитя – Вильям. Вполне точно день рождения великого драматурга не установлен. По преданию, долго живущему в его потомстве, он родился в тот же день, когда 52 года спустя умер – 23 апреля. Крещение его в главной Стратфордской церкви – Св. Троицы (Holy Trinity) занесено под 26 апреля старого стиля, тогда еще не отмененного в Англии. Всякому туристу, посещающему эту главную цель литературного паломничества в Стратфорд (здесь погребен Шекспир), прежде всего бросается в глаза поставленная у входа деревянная пергаментная метрическая книга. Это настоящая «книга живота» Шекспира и его близких – тут записи и о рождении его, и о смерти, и о разных других событиях из жизни его семьи.
Неподалеку от метрической книги немного поврежденная древняя каменная купель, в которой, вероятно, был крещен Шекспир.
Не установлено с точностью, в каком из двух принадлежавших отцу Шекспира в улице Генли (Henley-Street) смежных домов, увидел свет Вильям. Со средины XVIII века принимают, что он родился в левом, в котором постоянно жили потомки сестры Шекспира – Гарты, по профессии мясники. В правом долго помещался трактир «Лебедь и Девичья Непорочность». В 1847 г. оба дома были по подписке приобретены и стали общественным достоянием, Их соединили в одно, подновили, оставив в неприкосновенности весь характер постройки и не пострадавшие от времени части. В комнате, где, как принимают, Шекспир родился и прилегающих к ней сохраняется и старинная мебель, a в правом доме устроен Шекспировский музей: портреты его, бюсты, старинные издания, оружие того времени, школьный пюпитр и др.
Дом где родился Шекспир, составляет, конечно, предмет особого внимания литературных паломников (преимущественно американцы), многими тысячами в год посещающих Стратфорд. К задней стороне дома прилегает сад, в котором разведены все упоминаемые у Шекспира растения.
Стратфорд на тихом, меланхолически-красивом Авоне, где Шекспир провел детство, отрочество и отчасти юность, до 18–19 лет, и в настоящее время представляет собою крошечный городок с 8000 жителей, с десятком улиц, который из конца в конец можно пройти в 15–20 минут, Во времена Шекспира число жителей в Стратфорде не превышало 1400 человек, так что собственно это было большое село. И теперь Стратфорд как-бы стоит незначительным клочком среди полей, a тогда смесь «города» с деревней была, очевидно, еще сильнее. Улица, на которой прошла самая впечатлительная пора жизни Шекспира, имела особенно деревенский характер: она потому называлась улицею Генли, что в сущности это была дорога, которая вела в соседний городок Генли.
Несомненно, следовательно, и без всяких индивидуальных сведений о Шекспире, что вырос он, как и всякий деревенский мальчик, резвясь и бегая по полям и лесам. Этим объясняется то превосходное знание природы, которым поражают произведения Шекспира. Специалисты ботаники, садоводы, зоологи и энтомологи составили длиннейшие перечни трав, деревьев, плодов, птиц, насекомых, о которых Шекспир говорил, хотя и мимоходом, но с необыкновенною точностью и меткостью характеризации. Точность усвоения и вообще-то составляет одну из самых замечательных сторон во все углубляющегося гения Шекспира. Моряки, например, совершенно поражены тем точным знанием столь чуждого ему морского дела, которое он проявил в «Буре». Ему, очевидно, достаточно было одних разговоров с какими-нибудь моряками, чтобы превосходно усвоить все существенное. Тем проникновеннее, конечно, изображение того, что он сам вычитал из великой книги природы. Чарующая поэзия картин природы у Шекспира (особенно богат ими «Сон в летнюю ночь») глубоко пережита и перечувствована; в них всегда видно не только знание, но и глубокая любовь. Оттого, между прочим, даже в таких условных произведениях его, как мифологическая поэма «Венера и Адонис», мало той «пастушеской» сентиментальности, которою отличаются «сельские», созданные по классическим образцам, произведения его современников.
Несомненным отголоском почти деревенского быта, среди которого прошла юность Шекспира, является и тот яркий отпечаток фольклора, который лежит на всех его произведениях. Они полны намеков на многочисленные веселые обряды и поверья, которые отличают Англию на рубеже перехода от дававшего простор фантастическому элементу католицизма к мрачному пуританству, с такою неумолимостью вышучиваемого Шекспиром (особенно в «Двенадцатой ночи», фигура Мальволио). Еще не наступил святошеский режим аскетических сект XVII века, изгнавших из Англии «бесовские» наваждения «языческих» переживаний, еще жив был дух той «веселой старой Англии» (Old merry England), который сообщает столько заразительной жизнерадостности и искрящегося смеха тем пьесам и отдельным сценам, где Шекспир не предается своим пессимистическим настроениям. Одновременно с обрядами и поверьями, в памяти Шекспира живо запечатлелись постоянно мелькающие в его драмах старые народные песни и баллады, чуждые уже большим городам, но еще распеваемые странствующими певцами по базарам мелких городов и сел.
К числу детских впечатлений Шекспира, несомненно, принадлежат и отголоски вековой кровавой распри Алой и Белой Розы. Стратфорд находится в центре графства, носящего имя одного из самых грозных главарей междоусобия – могучего Варвика. Едва-ли можно считать простою случайностью тот ореол, которым в хрониках Шекспира окружено имя владельца великолепного замка, и до настоящего времени составляющего одну из главных достопримечательностей окрестностей Стратфорда.
В двух-трех часах ходьбы от Стратфорда находятся развалины другого замечательного замка – Кенильворт, имя которого предание особенно тесно связывает с именем Шекспира. Здесь, в 1575 году происходили устроенные графом Лейстером в честь Елизаветы великолепные празднества, отзвуки которых хотят видеть в «Сне в Иванову ночь» (см. предисловие к этой комедии в I томе). По преданию, их видел 11-тилетний Шекспир, и в своем некогда знаменитом романе «Замок Кенильворт» Вальтер Скотт описал впечатления гениального мальчика.
Лет 7–8 стратфордские дети поступали в школу. Незначительный городок-село Стратфорд обладал, однакоже, поместительною «грамматическою» школою (Gramat School; соответствует нашей гимназии), в которой и по настоящее время стратфордцы получают свое образование. Здесь преподавалась мудрость века – классические языки и литература. Шекспир не принадлежал к числу особенно прилежных учеников. Об этом свидетельствует его друг и великий почитатель – известный писатель Бен-Джонсон, сообщающий, что из школы Шекспир вынес «немного латыни и еще менее греческого языка» («Small Latin, and less Greek)». Однако классических цитат не мало рассеяно в произведениях Шекспира, особенно ранних, и к числу того немногого, что осталось непосредственно от великого писателя, относится экземпляр Овидия (в Бодлеянской библиотеке), принадлежавший Шекспиру и носящий его гриф на заглавном листке. Самое преподавание классической премудрости, очевидно, не внушило Шекспиру особенного почтения: к числу наиболее смехотворных фигур его комедий принадлежат школьные «педанты» – учителя: Олоферн в «Безплодных усилиях любви», пастор Эванс в «Виндзорских кумушках» и другие.
Позднее Шекспир, очевидно, практическим путем, приобрел некоторые познания во французском языке, о чем свидетельствуют, например, французские разговоры в «Генрихе V». Почти несомненно, что он был знаком и с модным тогда в придворных и светских сферах итальянским языком. Основание для такого предположения дают сюжеты некоторых его произведений, которые он из английских источников почерпнуть не мог. Если, например, совершенно несомненно, что с Плутархом, давшим ему чрезвычайно обильный материал для римских трагедий («Юлий Цезарь», «Антоний и Клеопатра», «Кориолан») Шекспир познакомился по английскому переводу, то есть несколько драм его и при том таких знаменитых, как «Венецианский купец» и «Отелло», фабула которых заимствована из итальянских новелл Джовани («Pecorone») и Чинтио («Hecatommithi»), на английский язык не переведенных. Не исключена, правда, возможность того, что содержание этих итальянских новелл Шекспир мог узнать от кого-нибудь из своих многочисленных светских знакомых. Некоторые в книгах не находимые подробности итальянской жизни, изображенной им многократно, он даже наверное мог знать только по устным рассказам лиц, путешествовавших по Италии. Местный колорит итальянской жизни так ярок у Шекспира, что создалась даже целая теория о том, что Шекспир – в какой-нибудь труппе славившихся тогда английских актеров – в молодости побывал в Италии. На самом деле, Шекспир, конечно, никогда не был в Италии, иначе он не заставил бы Валентина из «Двух Веронцев» отправляться из Вероны в Милан морским путем, или Проспера из «Бури» садиться на морской корабль в миланской «гавани». Яркость местного колорита итальянских драм Шекспира представляет собою, таким образом, только одно из многочисленных проявлений необыкновенного дара его все усваивать и органически перерабатывать. Этим же путем мог он по устной передаче усвоить сюжеты, взятые из итальянских новелл. Но, все таки, точное сравнение содержания новелл первоисточников и заимствованных из них драм, совпадение многочисленных и притом очень мелких подробностей, почти не оставляет сомнения, что Шекспир имел перед глазами, при создании этих драм, книгу.
Лет в 14–15 кончалась школьная наука. Шекспир, несомненно, стал помогать отцу, дела которого в это время становились все хуже и хуже. Было ли это следствием увеличения семейства – после Вильяма родились еще три сына и 2 дочери, – или общего экономического кризиса, пережитого Стратфордом в конце XVI века, но только прежнее благосостояние тает. Закладывается и затем пропадает полученная за женою земля, закладывается и продается другое имущество, недавний почетный представитель городского самоуправления неисправно даже платит налоги, попадает в заключение за долги, перестает ходить в церковь, боясь встречи с кредиторами. Чем именно помогал молодой Вильям отцу – с точностью сказать трудно. По одному преданию, он якобы помогал отцу в ремесле мясника, по другому – был школьным учителем в соседних деревнях, по третьему – служил клерком у юриста. Последнее считает очень вероятным известный шекспиролог Фэрниваль, находя в этом объяснение не только изумляющего юристов точного знания английского права, рассеянного в драмах Шекспира, но и замечательного изображения душевных болезней в «Гамлете», «Лире» и др. Психиатры считают это изображение безусловно точным, и так как Шекспир во всяком случае не был врачом, то близкое знакомство с душевными заболеваниями всего скорее могло быть приобретено в конторе юриста. Однако же, всего вероятнее, что и знание права и верное природе изображение тогда еще ложно понимаемых душевных болезней – все то же проявление гениальной способности великого сердцеведа вдумываться в каждое положение до того, что оно исчерпывается в самых сокровенных глубинах своих.