Вы здесь

Вильгельм Завоеватель. Викинг на английском престоле. Часть первая. Молодой герцог (Дэвид Дуглас)

Часть первая

Молодой герцог

Глава 1

Происхождение и право наследования

Вильгельм Завоеватель – герцог Нормандии Вильгельм II, король Англии Вильгельм I – появился на свет в городе Фалэз в 1027-м или 1028 году (по другим данным – осенью 1029 года). Он был незаконнорожденным сыном шестого герцога Нормандии Роберта I и простой горожанки по имени Херлев, о которой известно совсем немного. Авторы, являвшиеся ее современниками, предусмотрительно обходят молчанием вопрос о происхождении матери Вильгельма. Однако более поздние источники сообщают, что отца ее звали Фульберт и что он, возможно, был кожевником. Известно также, что любовная связь девушки с герцогом оказала благотворное влияние как на ее собственную судьбу, так и на судьбы родственников. Отец получил должность при герцогском дворе. Братья – Осберт и Вальтер – упоминаются в качестве свидетелей, присутствующих при подписании важных документов. Сама Херлев вскоре после рождения Вильгельма была отдана в жены виконту Контевиля, которому родила двух сыновей – Одо и Роберта, ставших впоследствии довольно известными людьми. Первый стал знаменитым епископом Байе, а затем графом Кентским, а второй – графом Мортеня, одним из крупнейших английских землевладельцев XI века. Таким образом, потомки этой малоизвестной, но, безусловно, неординарной женщины оказали заметное влияние на ход истории Северо-Западной Европы. Если мать Вильгельма была простолюдинкой, то его отец принадлежал к одной из самых знатных семей Европы. Он являлся прямым потомком Рольфа Викинга, который в 911 году был признан императором Карлом III Простоватым в качестве законного правителя Нейстрии. Его титул и власть последовательно переходили по наследству к сыну – Вильгельму, прозванному Длинный Меч, внуку – герцогу Ричарду I, правнуку – герцогу Ричарду II, деду Вильгельма Завоевателя, умершему через три года после его рождения. Таким образом, немногим более столетия отделяет Рольфа Викинга и его самого знаменитого потомка, столь существенно приумножившего полученное наследство.

Рольф, более известный по франкскому произношению имени как Ролло, скорее всего, имел норвежские корни. Известно, что он был сыном Рёгнвельда, графа Меро, и что до обоснования в Нейстрии он с дружиной викингов совершил множество набегов на прибрежные поселения Франции, Англии и Ирландии. В 911 году, в ходе одного из них, его отряд продвинулся в глубь Галлии по реке Луаре и осадил Шартре. Этот поход закончился тем, что викингам были дарованы земли в долине Сены. Согласно более поздним источникам, король Карл сделал Ролло столь значительное земельное пожертвование после едва ли не дружеской беседы, состоявшейся в Сен-Клер-сюр-Эпт. Но это утверждение доверия не вызывает. Скорее всего, речь идет о каком-то соглашении, накладывавшем определенные обязательства на каждую из противоборствовавших сторон. Как бы то ни было, установлено, что к 918 году Рольф и его сподвижники имели крупные наделы в этом районе, права на которые были официально подтверждены императором. Видимо, в целях закрепления своего нового статуса вскоре Рольф Викинг решил принять христианство. Его крещение архиепископом Руанским также является достоверным фактом.

Могущество новой династии медленно, но верно возрастало. Хроники Жюмьежа, Сент-Уана, Мон-Сен-Мишеля в полном согласии с Флодоаром Реймским указывают, что первоначально она контролировала район между Эптом, Орном и морским побережьем. Между 911-м и 918 годами Рольф присоединил к ним Руан и, соответственно, зависящую от этого города часть морского побережья, а к 925 году продвинул восточную границу своих владений до О. Расширение в западном направлении шло несколько медленнее: к 924 году – до Орна и Вире, и лишь к 943 году (уже при Вильгельме Длинном Мече) – до Кюзнона.

Примечательно, что очерченные границы не совпадают с какими-либо природными препятствиями, что довольно нетипично. На формирование территории Нормандии, правителем которой впоследствии стал Вильгельм Завоеватель, история повлияла в гораздо большей степени, чем география. В Бресле и Эпте на востоке, так же как в Селуне и Кюзноне на западе, практически нет больших рек, а южная граница в Аври, обозначенная крепостями Нонанкорт, Тилльери и Вернюиль, по сути, представляет собой лишь стратегическую оборонительную линию. С другой стороны, провинция делится практически на две равные части Сеной, по которой через спорные земли Вексена можно было приплыть в самый центр Франции. В ее нижнем и верхнем течениях всегда существовали переправы, связывающие Нормандию с Бургундией и Руан с Парижем. Даже расстояние от Руана до Орлеана не столь велико, и сколько-нибудь значительных водных преград между ними также не имеется. Нормандия XI века, несмотря на свою обособленность, имела устойчивое сообщение с остальными частями Франции. Через нее проходили два старинных галльских торговых пути, ведущих к побережью Английского канала: первый – из Марселя и Леона через Париж и Манте, второй – из долины Луары через Тур, Се и Байе. Неотъемлемой частью обоих являлась Сена. Вполне естественно, что долина этой реки была местом постоянного обмена как товарами, так и идеями.

Непонятными с географической точки зрения являются не только границы провинции, но и единство ее отдельных частей. Нижняя Нормандия по ландшафту разительно отличается от Верхней. Восточные районы расположены вокруг Сены в ее нижнем течении со всеми связанными с данным фактором последствиями. Каждый из них, конечно, имеет свои особенности, но в целом это сельскохозяйственный регион, покрытый полями пшеницы и фруктовыми садами. К западу картина резко меняется. По мере приближения к Бретонскому массиву культурные растения все чаще сменяются зарослями дикого вереска, и сама местность скорее воскресит в памяти горные перевалы Бретани, чем долину Сены. В Нижней Нормандии очень сильно ощущается влияние холодного моря, и выглядит она менее обжитой. Западное побережье Котантена, скалистое и малодоступное, сливается с северной частью Бретонского побережья и могло бы служить естественной границей единой провинции. А пересечение двух береговых линий могло бы стать отличным местом для ее столицы. Попытки воплотить этот предложенный природой проект предпринимались, но не увенчались успехом. Кюзнон и по сей день остается западной границей Нормандии. Различия между двумя частями провинции, которую унаследовал Вильгельм Завоеватель, однажды чуть не привели к краху. Но он получил то, что получил. Исторические факторы при формировании Нормандии оказались сильнее географических, и действовать они начали задолго до XI века.

Римские наместники первыми поняли, что большая береговая дуга между О и Барфлье может объединить расположенные вдоль нее земли. Римляне образовали здесь административную провинцию, которая, согласно официальному реестру «Notitia Provinciarum et Civitatum», к 400 году включала территории, расположенные вокруг семи городов: Руана, Байе, Авранша, Эврё, Се, Лизье и Котанса. Новый статус территории, как и повсюду в Галлии тех времен, был закреплен созданием в ней церковных епархий. В конце IV века Руан стал резиденцией архиепископа. Есть все основания полагать, что еще раньше, в начале IV века, было основано епископство Байе. Известно, что епископы Авранша, Эврё и Котанса принимали участие в Лионском соборе 511 года, с 533 года в различных текстах начинает упоминаться епископ Се, а с 538-го – Лизье. До конца VI века епископства создавались во всех округах римских империй. Очевидно, эта традиция была перенесена сначала на управляемую Меровингами Нейстрию, а затем далее и, таким образом, оказала влияние на всю последующую историю Нормандии. Еще в IX веке, когда начались опустошительные набеги викингов, провинция воспринималась сугубо в рамках, определенных римлянами. Такое восприятие сохранилось и в XI веке, но уже из-за границ архиепископства Руан и входящих в него шести епископств.

К 933 году новые правители этих земель распространили свое господство на всю территорию бывшей римской провинции, но выйти за ее пределы не смогли. Это ограничение не менее примечательно, чем сама стремительная экспансия. Получается, что за сто лет до появления на свет Вильгельма Завоевателя его скандинавские предки могли успешно действовать только на строго ограниченной территории. И отнюдь не из-за естественных географических препятствий. Возникает вопрос, не связано ли это с изменениями, произошедшими здесь в IX–X веках в результате притока в Нейстрию переселенцев из Скандинавии.

Тот факт, что Нормандия в 1066 году отличалась от остальной Галлии, никто не оспаривает. Традиционно причину этого видели во вторжении сюда скандинавов. Попробуем проверить данную гипотезу. Сколько сподвижников Рольфа прибыло вместе с ним в Нейстрию, неизвестно. Но хорошо известно, что их соотечественники регулярно появлялись в этих местах на протяжении предшествующих ста лет. Современники рассказывают об исключительной жестокости набегов викингов на долину Сены. А более поздние нормандские хроники единодушно повествуют о страшных опустошениях и уменьшении численности населения, ставшем их следствием. Конечно, подобные источники склонны к преувеличениям, но полностью игнорировать изложенные в них факты нельзя. Более того, описанные в них набеги не прекратились и после появления Рольфа. Известно, что самая существенная миграция в этом регионе приходится на середину X века, а на его конец приходится целый ряд крестьянских мятежей. И есть все основания полагать, что волнения эти были вызваны недовольством крестьян-воинов, привыкших к личной свободе, теми ограничениями, с которыми они столкнулись, оказавшись в Нормандии.

К аналогичным выводам приводит изучение церковных источников. Более поздние авторы пишут о серьезном ущербе, который причинили язычники христианству в Нейстрии. В начале X века деятельность Руанской епархии была практически парализована, и сама она существовала лишь формально. Неопровержимое доказательство тому – пробел в официальном списке католических епископов Нормандии, приходящийся на этот период. Можно предположить также, что епископы Котанса в X веке утрачивают связь с районом, оказавшимся во власти язычников, и именно стремлением к ее восстановлению объясняется последовательное пребывание пятерых из них в Руане. Ситуация в Авранше была столь же плачевна, а епископ Се в конце X века, чтобы восстановить кафедральный собор, был вынужден разобрать каменную кладку городских стен. Монашество пострадало в еще большей степени – в конце X века на территории Нормандии не было ни одного монастыря.

Все это наводит на мысль о том, что, несмотря на крещение Рольфа, представители династии Викингов лишь формально отреклись от своего языческого прошлого. Не исключено, что сам Рольф незадолго до смерти вновь обратился к религии предков, а возрождение язычества после убийства его сына Вильгельма Длинного Меча в 942 году является непреложным фактом. На несколько лет провинция превратилась в арену столкновений противоборствующих группировок викингов, и даже в первые годы правления внука Рольфа Ричарда I борьбу за восстановление в ней порядка вел не герцог, а французский король Луи д'Отр-Мер. Летописи сообщают, что он в 942 году разгромил язычника Сихтрика, а в 945-м году потерпел поражение от руки викинга Гаральда. Даже шестнадцать лет спустя противостояние продолжалось, о чем свидетельствуют сообщения «об ужасной войне», по описаниям схожей с кровавыми столкновениями IX века, которая разразилась в провинции между 945-м и 965 годами. Кризис был разрешен путем заключения нового договора. В 965 году герцог Ричард I и Лотарь подписывают Гисорский пакт, и практически сразу же после этого «с одобрения короля» начинается восстановление монастыря Мон-Сен-Мишель. Судя по всему, этот пакт сыграл в истории Нормандии не менее значительную роль, чем договор 911 года между Рольфом и Карлом Простоватым.

С момента его заключения позиция правителей из династии Викингов начинает меняться. Они постепенно налаживают связи со светскими и церковными властями Галлии, а население провинции перестает сопротивляться влиянию католичества и латинской культуры. Но и в этот период Нормандия все еще остается своеобразной периферией скандинавского мира, с которым ее связывают не только коммерческие интересы, но и участие в походах викингов. Так, в конце X века английский король Этельред II выказывал свое неудовольствие по поводу набега на его земли викингов, а также того гостеприимного приема, который был оказан нападавшим в портах Нормандии. В Реймских хрониках 966 года герцог Нормандии описывается не иначе как вождь викингов. Еще больше впечатляет сообщение о том, что всего за пятнадцать лет до рождения Вильгельма его прадедушка Ричард II радушно принимал в Руане, столице архиепископства, гостей-язычников из Скандинавии, которые незадолго до того под предводительством Олафа и Лакмана совершили опустошительный набег на Северо-Западную Галлию.

Однако не следует переоценивать роль скандинавов в становлении Нормандии. До сих пор открытым остается вопрос о наличии в Скандинавии населения в количестве, достаточном для обеспечения столь масштабной миграции. Кроме того, более детального изучения требует ситуация, сложившаяся в самой Нейстрии. Топонимическое исследование названий географических объектов Нормандии, встречающихся в текстах X–XI веков, выявило на удивление большое количество слов, имеющих гибридное латинско-скандинавское происхождение. Как минимум, это свидетельствует о широкой распространенности поселений крестьян-воинов, пришедших из Скандинавии. Особенно примечательно, что чаще всего такие языковые гибриды встречаются в названиях крупных земельных владений. Это же исследование позволяет сделать вывод о том, что расселение скандинавов не было равномерным, – в частности, на западе их присутствие было гораздо заметнее, чем на востоке. Уже во второй четверти X века скандинавская речь считается в Руане чем-то устаревшим, но сохраняет значение в Байе. Последующая культурная ассимиляция произошла очень быстро и была практически полной. Это позволяет говорить, что в политическом и административном плане герцогство Нормандия стало полноправным преемником Нейстрии Каролингов.

Можно найти и другие доказательства этой преемственности. С этой целью обратимся к позиции церкви. Основной ее задачей, без сомнения, являлось сохранение в Нейстрии христианских традиций. Поэтому главным пунктом соглашений 911–912 годов становится крещение Рольфа. Это налагало на него определенные обязательства в отношении принятой религии, которые он пусть далеко не полностью, но все-таки выполнял. Его деятельность по восстановлению «прежней церковной жизни Нейстрии», скорее всего, преувеличена симпатизировавшими династии авторами. Но неоднократные пожертвования храмам, в частности руанскому Сент-Уану, безусловно, имели место. Репутация покровителя церкви, которая закрепилась за его сыном Вильгельмом Длинном Мече, пусть и слегка приукрашенная впоследствии, базируется на вполне реальных фактах. Свидетельства о его богоугодных делах даже стали основой для легенд, согласно которым Вильгельм намеревался восстановить нейстрийские монастыри и едва ли не лично участвовал в строительстве одного из них в Жюмьеже.

В 965 году этот процесс получает мощный импульс. Пакт Рольфа и Лотаря ознаменовал начало периода приобщения священства Нормандии к движению монастырских реформ. Причем происходит это по инициативе герцога. В конце X века Мэйнар проповедует здесь идеи святого Жерара из Гента. В начале XI века Вильгельм Вольпианский, прибывший из Дижона по приглашению герцога, начинает активную проповедь учения клюнийцев[1]. Ко времени прихода Вильгельма Завоевателя к власти при непосредственной поддержке династии Викингов было восстановлено четыре крупнейших монастыря Нейстрии и создано несколько новых. В 990 году Ричард I издает указ, направленный на восстановление всех прав Руанской епархии. Процесс религиозного возрождения продолжился и при Вильгельме. Об этом, а также о влиянии данного процесса на характер Нормандского завоевания Англии будет подробно рассказано в последующих главах. Пока же отметим, что унаследованная Вильгельмом герцогская власть имела серьезную поддержку церкви и опиралась на возрожденные ею старинные традиции.

Преемственность Нейстрии Каролингов и Нормандии отчетливо прослеживается не только в политической структуре герцогства, но и в том, как она развивалась до и во время правления Вильгельма. Практически не вызывает сомнений, что Рольф Викинг получил от Карла Простоватого земельные владения на правах графа, и именно этот титул носили первые представители династии. В отношении Рольфа и Вильгельма Длинного Меча формальных подтверждений этого факта не существует из-за отсутствия собственноручно подписанных ими документов. Как к графу Руана обращается к Ричарду I латинская элегия, написанная на смерть его отца. Примерно с этого времени титул «граф» начинает встречаться и в официальных документах. Известны указ Ричарда I, датированный 990 годом, который он подписал как «граф и консул», и не менее девяти государственных документов времен Ричарда II, в которых он также именуется графом. Эта традиция сохранялась довольно долго. Как о графе писали даже об отце Вильгельма Завоевателя Роберте I, а в ряде случаев и о нем самом. Обращение «герцог» начинает доминировать в источниках, касающихся представителей династии, лишь с середины XI века.

Конечно, в значительной степени это было простой формальностью и данью традиции. Но не следует забывать, что графский титул не только узаконивал новое социальное положение династии Викингов, но и давал ей определенные привилегии. При Каролингах графы на управляемой ими территории осуществляли судопроизводство и собирали налоги, в том числе с находящихся на ней королевских поместий. Эти права, естественно, получили и Викинги, и нет никаких сомнений, что они ими пользовались тогда и таким образом, как это было выгодно. С крушением центральной власти графы стали почти независимыми правителями и фактическими собственниками имперских земель. Это происходило по всей Северной Галлии. Но в Нейстрии сложилась особо благоприятная для правящей семьи ситуация. Продолжавшиеся десятилетиями столкновения с Викингами и стремительное расширение владений самого Рольфа в 919–933 годах привели к тому, что на огромном пространстве, заключенном между Бресле, Кюзноном, Эврё и морским побережьем, не осталось ни одного феодала, который мог бы оспаривать властные полномочия графов Руана. Значение этого фактора для становления герцогской власти в том виде, в каком она досталась Вильгельму Завоевателю, трудно переоценить. Когда он стал герцогом, графские семьи в Нормандии уже были. Но все они получили титул незадолго до того и были напрямую связаны с Викингами.

Первым человеком, возведенным в графское достоинство в самой Нормандии, был Родульф Иврский – единокровный брат герцога Ричарда I. Произошло это между 1006-м и 1011 годами. Вскоре после этого графами, скорее всего по факту рождения, стали несколько детей Ричарда. Известно, что архиепископ Роберт Руанский также имел титул графа Эврё, который в 1037 году унаследовал его старший сын Ричард. В 1015 году графами стали двое незаконнорожденных сыновей герцога Ричарда I – Годфри и Вильгельм. В свою очередь, их сыновья – Жильбер и Роберт – известны как графы Бриона и О. То же происходило в Нижней Нормандии. На 1027 год приходится сообщение об основании на крайнем западе провинции графа Роберта, судя по всему еще одного незаконнорожденного отпрыска любвеобильного Ричарда I. Видимо, официально он считался графом Мортеня, поскольку именно этот титул носил его предполагаемый сын Вильгельм, умерший в 1050 году. Кроме вышеперечисленных, известно о появлении до 1050 года только двух новых нормандских графов – Роберта Хьемуа (возможно, этот титул носил отец Вильгельма Завоевателя до того, как стал герцогом) и Вильгельма Аркезского, сына Ричарда II.

Очевидно, что описанная система создания лояльной аристократической прослойки имела своей целью укрепление власти герцогов, как законно перешедшей к ним от Каролингов. Одновременно она была направлена и на укрепление обороноспособности Нормандии. Чтобы убедиться в этом, достаточно присмотреться к самым ранним пожалованиям. Первые графы при Викингах появились в Иври, О и Мортене, то есть в приграничных районах их владений. Кстати, именно эти районы впоследствии стали главной опорой Вильгельма Завоевателя во время его вторжения в Англию. Появление в первой половине XI века вассальных по отношению к ним графов способствовало осознанию правителей Нормандии себя как суверенов. Причем это полностью укладывалось в русло официально декларируемой политики преемственности и продолжения традиций. В результате влиятельность династии Викингов еще больше возросла.

К схожим выводам приводит и рассмотрение вопроса о виконтах, наличие которых было еще одной характерной чертой социальной жизни Нормандии XI века. Так как правитель рассматриваемой территории длительное время носил графский титул, вполне естественно, что виконты появились здесь раньше вассальных ему графов. Виконт Аркеза, например, упоминается задолго до образования там графства. То же можно сказать о виконтах Котантена, Авранша и Бессена. Судя по всему, такая ситуация была распространена повсеместно. Известно, что между 1015-м и 1035 годами было не менее двадцати виконтов, а вскоре их количество увеличилось. Виконты являлись представителями власти на местах, а также на ранних этапах исполняли обязанности чиновников суда (позже их сменили официальные представители владетельных семей провинции). Положение виконтов Нормандии, таким образом, было не совсем обычным: они являлись вассалами не местных графов (что предусматривал их титул), а непосредственно графа Руана, то есть герцога.

Специфическая черта самих графств и виконтств заключается в том, что они никогда не создавались путем передела земель, но всегда в рамках исторически сложившихся регионов и фактически воспроизводили административное деление Нейстрии Каролингов. Например, отец Вильгельма Завоевателя, будучи графом Хьемуа, получил в управление именно тот район, описание границ которого можно встретить во множестве текстов времен Меровингов и Каролингов. А графство Эврё было идентично старому Эврёксину, бывшему самостоятельной административной единицей уже в VIII веке. Схожую картину представляют и границы виконтств. В частности, Котантен упоминается в описании подвигов святого Маркуля, жившего в VI веке. Примерно тогда же, а может, и ранее определились границы Авранша и Бессена. Церковные власти Нормандии придерживались того же принципа, что и светские. Границы епархий, несмотря на последующие деления и укрупнения, в целом остались такими же, какими были до Викингов.

Напомним, что при Каролингах основной административной единицей Нейстрии оставался римский пагус. Еще до появления здесь Рольфа пагусы в Галлии. как и в других частях бывшей Западной Римской империи, начали распадаться, однако происходило это постепенно и продолжалось, как минимум, до конца X века. Особый статус, который получили Рольф и его соратники при обосновании в Нейстрии, позволял остановить или, по крайней мере, затормозить этот процесс, повсюду набиравший обороты. Судя по всему, Викинги этой возможностью воспользовались. Они сохранили пагусы, но передали их под управление своих представителей. Известно, например, что в начале второй четверти XI века герцог Ричард III (дядя Вильгельма Завоевателя) сделал свою жену Адель правительницей пагуса, расположенного на севере Котантена. И именно эта территория стала к 1040 году графством Аркез. Возможно, речь идет о способе маскировки новых феодов и величины земель, пожалованных Викингами своим соратникам за службу. В любом случае очевидно стремление к сохранению идентичности границ новых земельных наделов и административных единиц Нормандии XI века со старыми. Возможно, это давало представителям правящей династии какие-то преимущества в борьбе за власть. События раннего периода герцогства Вильгельма Завоевателя, которые будут описаны ниже, данный вывод полностью подтверждают.

Политика сохранения границ административных и церковных округов Нормандии наводит на мысль о наличии неких обязательств, которые имели герцоги перед королевским домом к моменту появления на свет будущего Завоевателя. Основа отношений герцогства с остальной Францией, естественно, были заложены при Рольфе. Смысл пунктов грамоты, выданной ему Карлом III при пожаловании земель, до сих пор является предметом споров, но абсолютно понятно, что документ накладывал на получателя обычные для того времени вассальные обязательства. Конечно, Рольф и его наследники следовали им далеко не всегда, но полностью игнорировать не могли. Вполне возможно, что именно с признанием данных обязательств связаны прибытие в Руан в 942 году Луи д'Отре-Мера и последующее убийство пригласившего его Вильгельма Длинного Меча. То же можно сказать и о похищении по приказу французского короля юного герцога Ричарда I. Хотя история содержит много явно вымышленных моментов, ее смысл очевиден – сюзерен приказывает привести на свой суд наследника скончавшегося вассала.

Для понимания ситуации еще важнее то, что права сюзерена, ранее то отвергаемые, то признаваемые, были безоговорочно перенесены на Капетингов. По мере усиления влияния этой семьи знаки внимания, оказываемые ей Викингами, становились все более очевидными. В 968 году Ричарда I формально уже признает Гуго Великого своим господином. А после коронации Гуго Капета в 968 году французские короли обращаются к герцогам Нормандии исключительно как к вассалам. Известно, что дед Вильгельма Завоевателя герцог Ричард II тщательно выполнял все связанные с вассалитетом обязанности. Положительные результаты такой политики сказались очень скоро. Дружеские отношения помогли обеим династиям выжить и сохранить влияние. Через три года после рождения Вильгельма, в 1031 году, молодой король Франции Генрих I, власть которого покачнулась в результате интриг его матери Констанции, нашел убежище в Руане. Вернуться на трон ему помог герцог Нормандии, к которому он обратился за помощью. В 1047 году Генрих I, в свою очередь, выступает на стороне нормандского вассала, помогая молодому герцогу Вильгельму подавить вспыхнувшие в его владениях волнения.

Нормандская династия участвовала и в жизни других частей Галлии. У нее установились хорошие связи с герцогами Бретани. В первой трети XI века дружба закрепляется двумя важными брачными союзами. Хависа, дочь герцога Нормандии Ричарда I, стала женой Жофрея Ренского, впоследствии получившего титул графа Бретани. А чуть позже Ричард II Нормандский женился на сестре Жофрея Юдит. То, что эти свадьбы состоялись почти одновременно, а также ряд других обстоятельств позволяет предположить, что речь идет о реализации некоего плана, разработанного представителями обеих династий в целях защиты общих интересов. Дальнейшие события это предположение полностью подтверждают. В 1008 году Жофрей отправился в паломничество и умер. Его сыновья Алан и Удо были еще слишком малы, чтобы претендовать на престол. Но опекунство над ними получила мать-нормандка, что предоставило ее брату Ричарду II возможность вмешиваться в дела Бретани. А после смерти Ричарда II (в первые годы правления Вильгельма) схожую роль, но уже в Нормандии сыграл старший сын Жофрея Алан III Бретонский.

Очевидно, что герцогство Нормандия в том виде, в котором его унаследовал Вильгельм Завоеватель, состояло из множества разнородных элементов, что являлось результатом взаимодействия двух противоположных тенденций. Хотя и не ключевую, но весьма заметную роль в его формировании сыграл скандинавский фактор. По крайней мере, именно ему провинция обязана своими существенными отличиями от других частей Галлии. Да и само появление династии, к которой принадлежал Вильгельм, – результат скандинавской экспансии. С другой стороны, Викинги с самого начала старались не искоренять сложившиеся до их прихода традиции, а опираться на них в государственном строительстве. Земли будущего герцогства были пожалованы им королем. Его административная система осталась практически такой же, как при Каролингах. Герцоги Нормандии ассоциировали себя с французским королевским домом Капетингов и связывали свое будущее с укреплением христианской епархии Руан. Более того, именно после Гисорского пакта, который, в принципе, является свидетельством победы Викингов, скандинавское влияние на этот регион Галлии начинает постепенно ослабевать. В период между 965-м и 1028 годами Нормандия ускоренно приобщается к латинско-христианской цивилизации, частью которой была остальная Франции. Те нормандцы, которые под руководством Вильгельма сумели в третьей четверти XI века изменить ход истории Англии, по языку, культуре и политическим взглядам были настоящими французами.

Таким было герцогство, власть над которым унаследовал будущий Завоеватель. Но как получилось, что эта власть досталась незаконнорожденному юноше из города Фалэз? Как ему удалось удержать ее? Наконец, каким образом он сумел усилить Нормандию настолько, что она оказала влияние на развитие всего западнохристианского мира?

Глава 2

Юность и вступление на престол

О детстве Вильгельма практически ничего не известно. Вероятнее всего, он провел его в Фалэзе почти в полной безвестности. Более поздние легенды утверждают, что его высокое положение признавалось уже тогда, и было немало признаков, свидетельствовавших о его будущем величии. Но документальных подтверждений подобных рассказов нет. Потомкам нравятся романтичные истории, связанные с рождением Вильгельма, но они имеют мало общего с реальностью. На самом деле Вильгельм, которого впоследствии с полным на то основанием величали «Завоевателем» и «Великим», для своих современников был поначалу не более чем Вильгельм Бастард. Нет никаких оснований полагать, что в детстве кто-то всерьез рассматривал его как наследника герцога Нормандии. Это следует хотя бы уже из того, что Роберт I не женился на Херлев, а следовательно, не узаконил права ее сына.

Однако как раз в это время в Нормандии произошли события настолько неожиданные и важные, что у Вильгельма появилась возможность претендовать на наследство отца и уже в юности стать герцогом. Его дед Ричард II, скончавшийся 23 августа 1026 года, правил Нормандией почти двадцать лет. У него и его законной жены Юдит Бретонской было шестеро детей: три дочери и три сына. Старший сын в полном соответствии с законом стал герцогом Ричардом III. В момент смерти отца ему было около восемнадцати лет. Своему брату Роберту, будущему отцу Вильгельма Завоевателя, Ричард пожаловал графство Хьемуа. Однако Роберта это не устраивало. Оспаривая решение брата, он демонстративно обосновался в Фалэзе. Их отношения становились все более напряженными, временами перерастая в открытые вооруженные столкновения. И вдруг в начале августа 1027 года Ричард III неожиданно умер. Естественно, потомки обвинили Роберта в братоубийстве. Доказать это, конечно, невозможно, но в том, что он причастен к смерти брата, практически никто не сомневается. У Ричарда III остался законный наследник – малолетний сын Николас. Однако ребенка сразу же после смерти отца отправили в монастырь, а шестым герцогом Нормандии стал Роберт.

Учитывая эти обстоятельства, нет ничего удивительного в том, что начало девятилетнего правления Роберта сопровождалось серьезными волнениями. Его противоборство с братом разделило герцогство и спровоцировало беспорядки. Положение усугублялось тем, что новые феодалы решили воспользоваться неразберихой в своих интересах, расширив свои владения за счет соседей. Проигравшие в этой борьбе покидали Нормандию и отправлялись на поиски лучшей доли в чужие края. Особенно заметен в это время приток нормандских рыцарей на юг Италии. Есть сведения и о том, что некоторые представители светской аристократии обогащались за счет присвоения церковных богатств, и происходило это при попустительстве центральной власти. Монастырские документы и хроники той поры переполнены жалобами, в том числе и на действия Роберта I. Это привело к кризису в отношениях церковной и светской администраций. В 1028 году молодой герцог осадил пытавшегося вразумить его архиепископа Руанского в Эврё и вынудил последнего отправиться в изгнание. В ответ архиепископ наложил на Нормандию интердикт – запрет на ведение богослужений в храмах. В довершение всех бед Роберт I оказался в состоянии войны со своим кузеном Аланом III Бретонским, который также предъявлял претензии на герцогский трон (видимо, как сын нормандской принцессы). В результате сложилась крайне опасная ситуация, которая, по образному выражению Гуго Флавиньи, могла погрузить Нормандию в «непроглядную тьму анархии». Но этого, к счастью, не произошло. Уже к 1031 году «тьма» начала рассеиваться. Главная заслуга в этом принадлежала архиепископу Руанскому, человеку примечательному во многих отношениях. Брат герцога Ричарда II, он возглавил метрополию в 989 году и с тех пор играл весьма заметную роль в управлении Нормандией. Его подписью скреплены не менее четырнадцати герцогских хартий. С его именем связывают основание будущего монастыря Сент-Олаф. Он же известен как прославившийся щедростью покровитель аббатства Сен-Пэр в Шартре. Очевидно, что его интересы не ограничивались церковными проблемами. Он был женат на женщине по имени Херлев и имел трех сыновей: Ричарда, Ральфа и Вильгельма. Роберт Руанский был единственным во всей Нормандии человеком, который мог воздействовать и на представителей герцогской семьи, и на светских феодалов, и на священнослужителей. Если кто-то имел шансы умиротворить Нормандию, то только он. Видимо, в конце концов, это понял и молодой герцог. И к чести архиепископа, дядя, забыв прошлые обиды, помог племяннику.

В 1030 году Роберт Руанский вернулся из изгнания, отменил интердикт, и положение в Нормандии начало медленно, но верно стабилизироваться. В связи с этим большой интерес вызывает договор, подтверждающий право кафедрального собора Руана на владение движимым и недвижимым имуществом. Документ подписан архиепископом и герцогом и формально является актом, свидетельствующим об их примирении. Вскоре благодаря Роберту Руанскому прекратилась и Бретонская война. Архиепископ организовал в Мон-Сен-Мишеле встречу своих враждующих племянников и убедил их заключить перемирие. Все условия достигнутого тогда соглашения не известны, но очевидно, что оно включало признание Аланом III герцога Роберта I в качестве главы нормандского правящего дома. Но важнее было то, что оно восстанавливало те доверительные отношения между двумя династиями, которые сложились при Ричарде II. Выгода была обоюдная. Алан III получил возможность заняться подавлением собственных противников, которые начали поднимать головы в Бретани. Роберт I освободился от забот по защите западной границы своего герцогства и мог рассчитывать на поддержку Алана в решении внутренних проблем Нормандии. Вполне естественно, что Роберт Руанский оставался ключевой фигурой в правительстве до своей смерти в 1037 году. За это время он успел еще немало сделать и для укрепления герцогской власти, и, что нам интереснее, для создания условий, обеспечивших приход к власти Вильгельма Завоевателя.

Одним из следствий вышеописанных событий было появление в Нормандии очень влиятельной политической группировки, состоявшей из земельных магнатов, которые поддержали Роберта I в период междоусобицы. Ее негласным лидером являлся граф Бриона Жильбер, внук герцога Ричарда I и представитель семьи, считавшейся одной из самых знатных не только в Нормандии, но и в Англии. Это был человек, амбиции которого были столь же велики, как его земельные владения, занимавшие чуть ли не всю центральную часть герцогства. Кроме того, он дружил с молодым герцогом и даже неоднократно подтверждал его подпись на важных государственных документах. Но он был не единственной примечательной личностью, входившей в ближайшее окружение Роберта I. Не менее любопытна фигура брата жены Ричарда I – Осберна, представителя одной из самых богатых семей Нормандии, который за период гражданской войны сумел еще больше расширить свои владения. Немаловажным представляется и тот факт, что он являлся стюардом Роберта I, то есть управляющим его хозяйства.

Герцогская власть продолжала укрепляться, хотя рецидивы недавних раздоров и анархии давали о себе знать еще довольно долго. Так, уже после примирения со своим дядей Роберт I был вынужден применить вооруженную силу против епископа Байе Гуго, который отказался выполнять его приказы и заперся в своем замке в Иври. Но это было скорее исключением, чем правилом. Авторитет Роберта I на заключительном этапе его правления был высок как в самом герцогстве, так и за его пределами. Правители соседних земель предпочитали иметь его в качестве союзника или, по крайней мере, обеспечить отношения нейтралитета. Мы еще затронем вопрос об отношениях с Кнутом Великим, но стоит напомнить, что и король Англии Этельред II с женой и двумя сыновьями искал убежища в Нормандии. Известно также, что какое-то время при нормандском дворе находился Болдуин IV Фламандский. В 1031 году Роберт I сумел обеспечить сбор всех причитающихся королю Франции податей и мог теперь с полным правом рассчитывать на его поддержку. Внутри герцогства он имел твердую опору в лице набирающей силу новой аристократии и пользовался поддержкой самого влиятельного человека в Нормандии архиепископа Руанского.

Такова была обстановка к 1034 году, когда герцог неожиданно объявил о намерении отправиться в паломничество. Это решение многих смутило, так как для его принятия не было никаких веских оснований. Но Роберт был непреклонен. Его не остановило даже то, что против его поездки решительно высказывались практически все крупнейшие землевладельцы, составлявшие его ближайшее окружение. С точки зрения логики современного человека понять и объяснить этот поступок трудно. Можно лишь напомнить, что речь идет о каком-то странном для нас, но не редком для того времени явлении. В 1002 году в Святую землю отправляется замаливать грехи Фалк Нерра, граф Анжу, снискавший у современников прозвище Грозный. Шесть лет спустя то же самое сделал Жофрей Бретонский. Чуть позже брат английского короля Гарольда II Свейн Годвинсон, которого даже собственные соратники осуждали за буйный нрав и жестокость, направился в Иерусалим и погиб от холода в Анатолийских горах. И это лишь наиболее известные и трагические примеры. Люди XI века жили в атмосфере постоянной борьбы и религиозных убеждений. Первое заставляло их совершать страшные поступки, второе – накладывать на себя почти столь же строгие епитимьи. Нет ничего удивительного, что желание стать пилигримом охватывало очень многих. В Нормандии паломнические традиции ко времени герцогства Роберта I, судя по всему, были уже довольно сильны. Источники сообщают, например, о большом количестве нормандских пилигримов, направлявшихся в южноитальянский город Монте-Гаргано, чтобы поклониться мощам святого Михаила. Известно, что участие в снаряжении одной из таких паломнических экспедиций, возглавляемой аббатом прихода Сен-Ванн Ричардом, принимал участие сам герцог. Не исключено, что уже тогда его мучило чувство вины, которую, по современным ему представлениям, можно было загладить только с помощью тяжелого паломничества. Более поздние авторы однозначно указывают, что он отправился в Иерусалим, чтобы замолить грех братоубийства. Но даже если это не совсем так, нет ничего удивительного в том, что молодой, но уже много повидавший в жизни человек увлекся романтикой странствования к Святой земле.

Приняв твердое решение, он собрал для совета самых могущественных нормандских аристократов во главе с архиепископом Руанским. Участники съезда пытались переубедить его. Они доказывали, что неразумно оставлять без правителя герцогство сразу после многолетней гражданской войны, которую с таким трудом удалось прекратить. С полным на то основанием говорилось, что в Нормандии на текущий момент нет человека, которому можно было бы безоговорочно доверить защиту интересов самого Роберта и, что еще опаснее, нет преемника, который мог бы бесспорно претендовать на престол, в случае если он не вернется. С последним аргументом герцог вроде бы согласился. Но ответом на него стало появление в зале его незаконнорожденного сына Вильгельма и просьба признать мальчика законным наследником. Присутствующим ничего не оставалось делать, как выполнить ее. Они дали обычную в подобных случаях клятву верности и уважения будущему сюзерену. Довольный Роберт вскоре покинул Нормандию и больше ее уже никогда не увидел.

История его паломничества очень быстро дополнилась легендами. Рассказывают, что Роберт выехал из Руана в сопровождении блестящей свиты и его доброта и богатство потрясли даже самого «императора Востока». К этому присовокупляются похвалы в адрес набожности герцога-пилигрима и описания щедрых даров, которые он доставил к Гробу Господню. Впрочем, относиться к этому как сплошному вымыслу было бы тоже несправедливо. Известно, что и другие нормандские герцоги выделяли крупные пожертвования для Святой земли. Видимо, мы имеем дело с собирательным образом, базирующимся на частично достоверных, а частично вымышленных фактах. Решение Роберта I отправиться в паломничество не могло не возбудить фантазию современников, а его трагический финал тем более. Возвращаясь из странствия, герцог скончался от смертельной болезни, которая настигла его в Малой Азии. Существует версия, что он был отравлен. Но она появилась не ранее 1053 года и, скорее всего, является вымыслом. Доподлинно можно утверждать только то, что шестой герцог Нормандии Роберт, названный потомками Великолепным, умер в первых числах июля 1035 года в Никее Битинийской.

Власть в Нормандии формально перешла к Вильгельму, но шансов удержать ее тогда было совсем немного. Мало того что ему было всего семь лет, так он еще был и незаконнорожденным, поэтому споры о правомерности его возведения на престол были практически неизбежны. Тем, что в 1035 году герцогом стал именно он, будущий Завоеватель, прежде всего был обязан небольшой группе феодалов, входивших в ближайшее окружение Роберта I. По сути дела, его ангелами-хранителями стали те же люди, которые в свое время помогли удержаться на троне его отцу: архиепископ Руанский, граф Бретани Алан и Осберн, продолжавший занимать влиятельную должность герцогского стюарда. Помимо них необходимо упомянуть некоего Турчетила (в другом варианте – Турольда), которого источники называют «педагогом» и даже «кормильцем» малолетнего герцога. О том, какие обязанности подразумевала эта странная должность, практически ничего не сообщается. Сам Турчетил известен как человек, оказывавший ценные услуги Вильгельму Завоевателю в более поздние годы его правления, и как родоначальник аристократической семьи, сыгравшей заметную роль в истории Нормандии и Уэльса. К рассматриваемому периоду он был владельцем земель в Нёфмарше. Похоже, что по общественному положению он было гораздо ниже других «наставников» юного Вильгельма, но внутри их узкого круга он по каким-то не очень понятным причинам считался довольно значительной фигурой.

В критической ситуации лета и осени 1035 года все зависело от позиции архиепископа Руанского. Он и сам мог претендовать на герцогскую корону, но не стал. Возможно, в силу преклонного возраста, возможно, из-за церковного сана. В результате он оказался как бы над кризисной ситуацией, что расширило его возможности контроля над ней. Впрочем, они и до этого были достаточно велики. Архиепископ Руанский еще со времен Рольфа традиционно играл особую роль при дворе герцога, а Роберт являлся не только архиепископом, но и владетельным сеньором земель графства Эврё. Кроме того, он был первым советником предыдущего герцога. Именно он сумел обеспечить мир между Нормандией и Бретанью, благодаря чему теперь мог обеспечить поддержку Вильгельма со стороны Алана III. И наконец, только у архиепископа Руанского были устойчивые связи с королевским домом Франции, что в 1035 году имело немаловажное значение. Вскоре после того, как Роберт I покинул Нормандию (а может быть, даже ранее), признание Вильгельма наследником было одобрено королем Генрихом. По некоторым данным, будущий герцог предстал перед ним лично в качестве будущего вассала – сеньора Нормандии. Нет сомнений, что организовать все это мог только архиепископ.

Но даже при поддержке Роберта Руанского и признании короля Генриха положение малолетнего Вильгельма оставалось весьма шатким. Вряд ли он смог долго продержаться, если бы против его кандидатуры выступили другие представители династии. Это поистине удача, что ни один из родственников, которому он перешел дорогу, по тем или иным причинам не хотел или не мог оказать реального противодействия. Сын Ричарда III Николас, самый законный с точки зрения феодального права претендент на герцогский титул, еще в детстве был по распоряжению Роберта I отправлен в монастырь Сент-Уан. И похоже, в силу убеждений не проявлял никакого желания оспаривать права Вильгельма. Он и в дальнейшем сохранил лояльность по отношению к своему кузену. В 1042 году Николас стал настоятелем монастыря Сент-Уан и занимал этот пост в течение пятидесяти лет. Более реальную угрозу представляли сыновья герцога Ричарда II Може и Вильгельм, а также его внук Ги Бургундский. Считается, что у любого из них были все шансы сплотить вокруг себя недовольных и возглавить дворцовый переворот. Однако при внимательном рассмотрении оказывается, что в то время у них для этого не было сил. Ни Може, ни Вильгельм в 1035 году еще не обладали властью, которая появится у них вскоре, а Ги еще не принадлежали земли в центре Нормандии, благодаря которым он через некоторое время станет столь сильным и влиятельным. Архиепископ Роберт, опираясь на свой авторитет, занимаемый пост и помощь чиновников герцога, вполне мог контролировать ситуацию.

Существует любопытный документ, дающий представление о структуре власти в начальный период правления Вильгельма II. Это запись Гуго, архиепископа Байе, сделанная между августом 1035-го и мартом 1037 года. Сообщая о посягательствах на земли его епархии «после кончины герцога Ричарда II, равно как и после смерти герцога Роберта I», он констатирует, что сумел отстоять и закрепить свои законные права. Правда, для этого ему пришлось предстать перед «высоким судом», в состав которого входили «архиепископ Роберт, граф Одо, виконт Нижеля и другие владетельные сеньоры, уполномоченные вершить суд в королевстве». Этот суд и вынес вердикт в пользу епископа. Но нас интересует, естественно, не столько это, сколько сам список лиц, которые могли разрешать в Нормандии споры такого уровня. Примечательно, что первым назван архиепископ, что свидетельствует о его главенствующей роли, а молодой герцог вообще не упомянут. С другой стороны, присутствие виконта и других «уполномоченных вершить суд» говорит о том, что, как таковая, герцогская администрация сохранила свои функции и продолжала действовать. Несмотря на это, относительное спокойствие в герцогстве держалось почти исключительно на власти и авторитете одного человека. Когда в 1037 году архиепископ Роберт скончался, ситуация в Нормандии стремительно дестабилизировалась. Причем процесс этот развивался с такой быстротой, а принимавшие в нем участие лица действовали столь решительно, что создается впечатление, будто они видели свою выгоду именно в разрушении порядка. В какой-то степени это действительно так. По крайней мере, некоторые из них именно в обстановке хаоса смогли проявить свои способности, другим просто было нечего терять. И здесь стоит попытаться охарактеризовать основные силы, включившиеся в эту кровопролитную борьбу. Влиятельные феодальные кланы Нормандии к этому времени только-только входили в силу, и ослабление герцогской власти угрожало безопасности их владений, которые они теперь должны были защищать самостоятельно. С другой стороны, можно было воспользоваться моментом и с помощью оружия поживиться за счет соседей. Представители герцогской семьи, которая, по сути дела, представляла собой самый сильный феодальный клан провинции, находились в схожем положении. Они были готовы оспаривать у Вильгельма высший титул Нормандии, но ослабление власти графа Руанского было не в их интересах. Поэтому, интригуя поодиночке, все вместе они все-таки были заинтересованы в сохранении порядка. Наконец, был еще король Франции, который чувствовал себя ответственным за состояние дел в землях своего малолетнего вассала и имел формальное право в них вмешиваться.

В принципе, основной вопрос заключался в том, кто будет оказывать влияние на юного герцога. Попытки дать на него ответ вылились в страшные события, результатом которых стали хаос, на несколько лет охвативший Нормандию, и гибель почти всех, кто на первом этапе поддерживал Вильгельма II. В 1039 году внезапно умирает Алан III. Исполняемая им роль главного наставника и покровителя нормандского герцога переходит к другому близкому другу Роберта I – Жильберу. Но всего через несколько месяцев Жильбер погибает во время скачек от рук убийцы, подосланного сыном архиепископа Роберта Ральфом Гассийским. Примерно в это же время убивают Турчетила. Затем наступает черед стюарда Осберна, который гибнет во время драки, произошедшей прямо в спальне герцога. Герцогский дворец становится весьма опасным местом. Известно, что Вальтер, брат Херлев, который часто ночевал в одной комнате со своим племянником, несколько раз вынужден был спасать его и себя, прячась в жилищах бедняков. Можно только догадываться, как отразились подобные события на характере мальчика.

Однако все эти ужасы лишь видимая сторона кризиса, глубинные процессы которого скрывались в тени. Вне всяких сомнений, речь шла о борьбе представителей герцогской семьи за восстановление своей роли в государственных делах. Косвенное тому подтверждение – усиление позиций сыновей Ричарда II Може и Вильгельма, имевшее место как раз в рассматриваемый период. В 1037-м или в начале 1038 года Може был назначен архиепископом Руана, а его брат стал графом Аркеза. Происходит это не без поддержки других членов клана Викингов и в их интересах. Известно, в частности, что Вильгельм получил графство Аркез в качестве своего рода награды за отказ от лояльной позиции по отношению к молодому герцогу и обещание не признавать себя его вассалом. А новая должность Може сама по себе гарантировала участие в управлении Нормандией. Вскоре его подпись стала появляться на многих государственных документах. Он периодически председательствовал в герцогском суде. Причем при перечислении участников этих заседаний юный герцог упоминается зачастую после архиепископа. Примером нового положения братьев может служить документ, составленный ориентировочно в 1039 году. Это акт о передаче земель Жюмьежскому аббатству графом Вильгельмом, к титулу которого добавлено «сын герцога Ричарда». Удостоверяют его законность «архиепископ Може, Вильгельм – граф Нормандии, Вильгельм – управляющий графа Нормандии и Вильгельм – граф Аркеза». Представляется, что именно Може и Вильгельм Аркезский возглавили после 1040 года список самых могущественных лиц герцогства. Следующим в нем, возможно, должен был значиться аббат монастыря Сент-Уан Николас. Но и другие представители правящей семьи постепенно занимали все более высокое положение в герцогстве. Особенно заметно усиление сына архиепископа Роберта и убийцы графа Жильбера Ральфа Гассийского. А внук Ричарда II Ги Бургундский как раз в это время становится владельцем Вернона и ранее принадлежащего Жильберу Брионского замка. Совершенно понятно, что семья не собиралась сдавать свои позиции без боя.

Пока знать плела интриги, провинцию все больше и больше охватывали беспорядки. Из-за малочисленности дошедших до нас свидетельств описать их детально не представляется возможным. Но и того, что известно, достаточно, чтобы охарактеризовать период правления юного Вильгельма после 1037 года как один из самых мрачных в истории Нормандии. Забытые было старые обиды возродились вновь, распри между феодалами вспыхнули с новой силой, и каждое насильственное действие оборачивалось новой, еще более кровавой, стычкой. В охватившие герцогство волнения и беспорядки так или иначе были вовлечены практически все знатные нормандские семьи. Бьярни, сеньор Глоссла-Феррье и вассал стюарда Осберна, отомстил за своего сюзерена, убив Вильгельма Монтгомери. Роже Тоснийский опустошил земли своего соседа Хамфри Вьеильского, а затем был убит его сыном Роже Бомонским. Причем конфликт на этом не прекратился, поскольку в него включились представители клана Клере, находившегося в вассальной зависимости от владетелей Тосни. Гуго из Монфор-сюр-Риля и Уолчелин Феррьерский на протяжении нескольких месяцев вели между собой настоящую войну, в которой оба погибли. Сеньоры Беллема неожиданно напали на сыновей Жери Эшафурского и зверски их замучили. Дополнительное представление о масштабах беспорядков, бушевавших в это время в Нормандии, дает дошедшая до нас информация о фортификационных сооружениях. Некоторые построенные из камня герцогские замки были захвачены феодалами, на землях которых они находились и, следовательно, отвечавших за их сохранность. Так, Вильгельм Талу Беллемский занял Алансон, епископ Эврё Гуго – Иври, Турстан Гоз – Тилльери. Стремительно возводились новые укрепления: в основном – деревянные сторожевые башни, окруженные частоколом и рвом, иногда заполненным водой. Понятно, феодалы строили их для защиты своих владений и раньше, но в описываемый период число этих мини-крепостей превысило все разумные пределы. Атмосфера враждебности пропитала герцогство, и нападения ждали со всех сторон.

Однако надо иметь в виду, что практически все вышеперечисленные сведения взяты из монастырских хроник, которые при описании подобных событий, как правило, сгущают краски, а следовательно, могут искажать реальную картину. На самом деле до полного разрушения административной системы герцогства не доходило даже в самые тяжелые времена. Помогли унаследованные от Нейстрии традиции управления, которые Викинги старались сохранить и развить. Немало примеров того, что законы продолжали действовать, можно найти в самых различных областях. Вышеприведенная запись епископа Байе помимо всего прочего свидетельствует о наличии в период 1035–1037 годов авторитетного судебного органа и действенности его решений. Попытки сохранить правовое регулирование предпринимались и после смерти архиепископа Роберта, с учетом сложившейся ситуации весьма успешные. Так, хотя Турстан Гоз и руководил из Тилльери мятежниками, виконты соседних земель в 1035–1046 годах регулярно выплачивали феодальную ренту, и большинство произведенных в это время земельных пожалований утверждалось указами герцога. Нормандский епископат в целом сохранял лояльность юному герцогу. По крайней мере, все причитающиеся ему доходы с церковных земель собирались практически в полном объеме. Герцог или те, кто действовал от его имени, имели возможность использовать авторитет самого титула, подразумевавшего сакральное право на власть над всем населением провинции. Это предоставляло серьезные преимущества даже в самых неблагоприятных ситуациях. Ральф Гассийский, заняв главенствующее место при герцогском дворе, настоял, чтобы его именовали «главнокомандующим вооруженных сил нормандцев». По свидетельству современников, это дало ему возможность собрать достаточно большую армию и провести ряд успешных военных операций. Традиционное уважение к герцогской власти и государственному аппарату, посредством которого она реализовывалась, стало тем решающим фактором, который спас Нормандию от распада в критический момент ее истории. Насколько велико было его значение, стало ясно в 1047 году, когда взбунтовались виконты западной части герцогства.

Положение Вильгельма в этот период оставалось крайне сложным. Противоборство феодальных кланов приобретало все более угрожающие масштабы. Хозяйство приходило в упадок. Характерной чертой этого периода стали вооруженные выступления крестьян, которые объединялись в отряды (часто под руководством приходских священников) для коллективной защиты своей собственности. Известно, например, что, когда сыновья Соренга попытались установить свое господство в сельских районах, прилегающих к Ору, они неожиданно для себя столкнулись с сопротивлением простых жителей. Для их устрашения нападавшие даже подожгли местный собор, но вскоре сами были захвачены в плен и казнены. Видимо, возможности герцогского правосудия к этому времени были уже весьма ограниченны, и люди стихийно начали искать новые способы поддержания порядка.

С этим же связана попытка дополнить нормандское законодательство одной примечательной правовой нормой. В X – начале XI века сначала в Южной и Центральной Франции, а затем в Бургундии образовалось церковное движение за введение в качестве меры, ограничивающей постоянные междоусобицы, так называемого Божьего мира. Предлагалось дать епископам право запрещать вооруженные столкновения в определенные дни недели или на период христианских праздников. Самыми известными сторонниками и пропагандистами этой идеи были аббаты Одилин Клюнийский и Ричард Сен-Ваннский. Примечательно, что у последнего еще при герцоге Ричарде II сложились хорошие связи с нормандским двором, которые сохранились и при Роберте I. Однако о каких-либо попытках ввести в Нормандии правило Божьего мира в то время ничего не известно. Видимо, герцогская власть и без этого была тогда достаточно сильна, чтобы поддерживать порядок с помощью уже имеющихся в ее распоряжении правовых инструментов. Но в 1041–1042 годах, когда ситуация кардинально изменилась, Ричард Сен-Ваннский вновь начал очень активно, и, как представляется, не без поддержки некоторых влиятельных политических деятелей герцогства, пропагандировать свои идеи. Не совсем понятно, каким образом он надеялся их реализовать, поскольку собрать вместе церковных иерархов Нормандии было практически невозможно. Видимо, дело сводилось к переговорам с отдельными епископами, и, скорее всего, именно из-за этого попытка не удалась. Интересы усиливающихся феодальных семей, к которым принадлежало большинство церковных иерархов, перевесили. Деятельность Ричарда Сен-Ваннского принесла плоды через пять лет, когда положение в герцогстве начало изменяться. Но в 1042 году идея Божьего мира была полностью отвергнута, что, естественно, не способствовало восстановлению порядка.

Затруднительная ситуация, в которой оказался юный герцог Вильгельм, объясняется не только внутренними, но в определенной степени и внешними обстоятельствами. Немаловажное значение в истории Нормандии этого периода играла политика короля Франции. О том, какую позицию по отношению к герцогству занимал в эти годы Генрих I, нам известно очень мало. Нормандские хроники были написаны в более позднее время, уже после того, как взаимоотношения между Францией и Нормандией сильно изменились. Герцогство обрело самостоятельность, и его хронисты из патриотических побуждений стали писать о герцоге и короле как о практически равноправных государях. Данная версия ввела в заблуждение и некоторых современных исследователей. Но на самом деле, как уже говорилось, вассальное положение нормандских герцогов было общепризнанным фактом. Другое дело, что в какие-то периоды оно было простой формальностью, а в какие-то – приобретало серьезное значение. Известно, что в 1031 году герцог Роберт I заручился официальным признанием и обещанием поддержки Генриха I как своего сюзерена. Совершенно естественно предположить, что французский король считал себя таковым и по отношению к его малолетнему наследнику. Признание и поддержка французского короля были важнейшей составной частью договоренности, обеспечившей передачу герцогского титула ребенку. И у Генриха I не было никаких оснований считать, что оно перестало действовать. Данное им Вильгельму «высочайшее согласие» имело коренное значение. Как минимум, оно означало, что король мог претендовать на роль опекуна малолетнего наследника своего умершего вассала и взять на себя ответственность за его безопасность. С учетом этого особое значение приобретает поездка Вильгельма к Генриху I, которая состоялась вскоре после того, как его отец отправился в паломничество. Он лично принес присягу монарху, а через некоторое время был возведен им в рыцарское достоинство. Принимая во внимание возраст нового вассала, это давало королю формальное право взять мальчика и его феод под свое непосредственное покровительство. Примечательно, что, когда в 1040 году граф Жильбер Брионский стал наставником юного герцога, считалось, что он замещает на этой должности короля Франции. Видимо, правы более поздние авторы, которые писали, что Генрих I в это время относился к Нормандии как к части своих королевских владений. Только этим можно объяснить самое парадоксальное событие описываемого периода истории Нормандии – вторжение в герцогство французских войск.

В 1040 году королевские войска неожиданно осадили Тилльери-сюр-Авре. Эта крепость была построена герцогом Ричардом II для защиты от возможных нападений графов Шартре, но после того, как Одо Блуаский передал земли Дрё королю Роберту, она оказалась на границе с владениями Капетингов. Оборону крепости возглавлял Жильбер Криспин – вассал графа Жильбера. От капитуляции он отказался. Но на стороне Генриха I выступило несколько знатных нормандских феодалов, с помощью которых крепость была взята и частично разрушена. Через некоторое время ситуация полностью повторилась. На этот раз король вторгся в Хьемуа, прошел долину Орн и осадил город Аржантан. И вновь нашел союзников в Нормандии. Турстан Гоз – вассал графов Честерских – практически сразу же перешел на его сторону, помог взять Аржантан и самостоятельно захватил Фалэз. Но здесь уже вмешался Ральф Гассийский, который на тот момент был главным наставником маленького герцога. Состоялось настоящее сражение. Фалэз был освобожден. Турстан отправился в изгнание, но довольно скоро вернулся в Нормандию. Генрих I возвратился в Париж, правда предварительно оговорив право на размещение своего гарнизона в Тилльери.

Нормандские хроники более позднего периода единодушно осуждают поведение французского короля, расценивая его как вопиющую неблагодарность по отношению к династии, которой он в какой-то мере был обязан троном. Однако нет никаких оснований подозревать Генриха I в желании свергнуть вассала, совсем недавно лично им признанного. Зато у него имелось достаточно причин испытывать беспокойство по поводу того, что происходит в Нормандии. Продолжавшиеся там беспорядки начинали угрожать спокойствию всей Северной Франции. Участие Бретани в деле о нормандском наследстве к тому времени уже печально обернулось для Алана III. Существовала реальная опасность, что нормандским кризисом воспользуется в своих интересах Фландрия. Пришедший там к власти в 1035 году Болдуин V настраивал императора против французского короля, на сестре которого был женат, и внимательно следил за развитием ситуации в Нормандии. Впрочем, для юного Вильгельма это как раз было неплохо. Болдуин V всячески его поддерживал, и, согласно возникшей позже версии, именно в эти годы у него появился план закрепить альянс брачным союзом Вильгельма и своей дочери Матильды. Однако это лишь подтверждает то, что разразившийся кризис не был сугубо внутренним делом Нормандии и король Франции был просто обязан предпринимать какие-то шаги для поддержания политического равновесия на севере своей страны.

Таким образом, интервенцию Генриха I в Нормандию нельзя рассматривать как вмешательство иностранного государя во внутренние дела суверенного княжества. Это была попытка сюзерена укрепить собственные позиции и напомнить о своих правах. Необходимость данной меры была продиктована тем, что один из его главных вассалов не достиг совершеннолетия. Именно поэтому королю оказывали помощь сами нормандцы. Ведь его поддерживали не только отдельные авантюристы, преследующие личные или узкогрупповые интересы, но и те, кто считал, что королевская власть может и должна быть использована для восстановления порядка. Генрих I был заинтересован в усилении утвержденного им вассала, а потому его политика была направлена как против тех, кто стремился сместить юного Вильгельма, так и против тех, кто пытался превратить его в марионетку. Безусловно, в королевском вмешательстве был заинтересован и сам герцог, который в это время являлся правителем Нормандии лишь номинально. По мере того как Вильгельм становился старше, он пытался занять по отношению к своим советникам более подобающее место. Но его личное влияние было еще очень незначительным и практически целиком зависело от силы поддерживавших его группировок знати и позиции французского короля. Когда повзрослевший Вильгельм стал неожиданно предъявлять права на полную самостоятельность в принятии решений, он столкнулся с новым, еще более серьезным, кризисом.

К концу осени 1046 года беспорядки, не прекращавшиеся на протяжении предыдущих девяти лет, начинают перерастать в открытое выступление против молодого герцога. До этого момента его властные полномочия, пусть и номинальные, никто не оспаривал. Герцогская администрация продолжала действовать, опираясь на сохранявших верность виконтов и играя на противоречиях различных группировок феодалов. Теперь ситуация в корне изменилась. Появилась организованная оппозиция, нацеленная на государственный переворот. Ее ядро находилось в Нижней Нормандии и включало в себя представителей ряда знатных семей. Самым опасным было участие в этом движении двух весьма влиятельных виконтов западных земель, которые потребовали отстранения от власти Вильгельма и передачи его полномочий новому герцогу.

Центральной фигурой заговора был Ги Бургундский, один из претендентов на герцогский престол в 1035 году, могущество которого заметно возросло за счет богатейших земель вокруг Вернона и Бриона, перешедших к нему после смерти графа Жильбера. Его стремление стать герцогом поддерживала довольно сильная группировка земельных магнатов. Причем большинство в ней составляли не соседи Ги по Центральной Нормандии, а феодалы западной части герцогства. Армию, которая намеревалась в скором времени низвергнуть герцога Вильгельма, возглавили виконты Котантена и Бессена – Нижель I и Раннульф I. К ней присоединились многие сеньоры Нижней Нормандии, прежде всего из района Кинглез, расположенного между Каном и Фалэзом. Среди последних были, в частности, сеньор Фюри – Рольф Тессо, Гримоальд Плессийский и владетель Крюли – Хемо, основатель дворянского рода, оставившего впоследствии заметный след в истории Англии.

Согласно более поздним источникам, сначала заговорщики попытались захватить в плен и убить молодого герцога, который по какой-то причине остановился в Валоне, практически в самом центре враждебной территории. Финансовую поддержку убийцам оказывал Гримоальд Плессийский. Однако кто-то предупредил Вильгельма, и ему удалось спастись. Он бежал, воспользовавшись темнотой. Перейдя вброд Вир, он отправился в Фалэз. Скорее всего, некоторые детали этой истории о ночных приключениях герцога вымышленны. Но плачевное положение, в котором тогда оказался Вильгельм, она отражает точно. У него оставалась только одна возможность сохранить трон, а может быть, и жизнь – обратиться за помощью к своему сюзерену. Так Вильгельм и поступил. Он лично отправился к королю Франции в Пуасси и, как верный вассал, бросился к его ногам, взывая о помощи. Генрих I, и без того озабоченный состоянием дел в одном из своих крупнейших ленных владений, пообещал помочь. Правда, нормандские хронисты пишут, что речь шла о договоре двух равноправных партнеров, напоминая при этом об услуге, оказанной французскому королевскому дому ранее герцогом Робертом I. Однако в описываемый момент ситуация была диаметрально противоположной. Молодой герцог Нормандии находился практически в безнадежном положении и искал выход из него, обратившись за поддержкой к лицу, занимающему более высокое положение в феодальной иерархии. С другой стороны, перед Генрихом I предстал правитель его лена, которого самовольно вознамерились свергнуть собственные вассалы. Таким образом, действия мятежников в определенной степени были направлены и против самого короля. Все эти факторы и подтолкнули короля Франции принять самое, пожалуй, важное за все время его правления решение. В начале 1047 года возглавляемая им армия вступила в Нормандию, чтобы защитить герцога Вильгельма от его многочисленных врагов.

Королевские войска наступали на Кан по Мезедонской дороге, чтобы соединиться с немногочисленными отрядами, набранными герцогом Вильгельмом в Верхней Нормандии. Это несколько замедлило их продвижение. Пришлось совершить довольно тяжелый переход через долину Валь-д'Ож. Обойдя Аржантан, они сделали привал у Лезона, по соседству с королевскими владениями. На следующее утро королевские войска выступили в сторону Валмере, заняли без боя Масс и подошли к ничем не примечательной равнине Валь-э-Дюн. Здесь и произошла встреча с силами мятежников, которые, двигаясь с запада, успели благополучно форсировать реку Орн.

Битва на Валь-э-Дюне, безусловно, является важнейшим событием в истории Нормандии, но о том, как она проходила, известно совсем немного. Представляется, что связано это с тем, что ни одна из сторон не продемонстрировала в ней особых тактических и стратегических достижений. По сути дела, все свелось к изолированным стычкам отдельных кавалерийских отрядов. Вспомогательные войска не использовались. Более того, ничего не сказано о лучниках, взаимодействие которых с конницей приведет к такому ошеломляющему успеху десять лет спустя в битве при Гастингсе. На Валь-э-Дюне дальнобойные луки, похоже, не пригодились, а роль пехоты свелась к минимуму. Сообщения современников об этом сражении довольно лаконичны. Вот что можно найти у Вильгельма Жюмьежского: «Короля и герцога не испугали многочисленность и ярость врагов. Они смело вступили в битву. В результате многочисленных и яростных стычек кавалерийских отрядов противник понес огромные потери. Мятежников охватила паника, и они, попытавшись спастись вплавь, бросились в воды Орна». Рассказ Вильгельма Пуатьеского, возможно, более риторичен, но почти столь же краток: «Очень много нормандцев вышло на битву под знаменами беззакония. Но Вильгельма, вождя пришедших отмстить несправедливость, не испугал вид их мечей. Он смело бросился на врагов и нанес им страшный урон… Большинство из них погибли: одни нашли смерть на поле брани, пораженные оружием или затоптанные наступающими, а многие всадники утонули в водах Орна вместе со своим снаряжением».

Представляется, что будет вполне уместно дополнить эти короткие записи картиной, нарисованной уже в XII столетии Васом в его «Roman de Rou». Данное произведение, хотя и не может считаться достоверным, тем не менее, очень ценно, поскольку его автор на протяжении многих лет был клириком в Кане и все это время старательно собирал устные и письменные источники по истории тех мест. В итоге он сумел описать битву так, будто бы сам за ней наблюдал. Вас указывает, что еще до начала сражения войска мятежников были дезорганизованы в результате перехода на сторону герцога Ральфа Тессона. Тем не менее, схватка была очень жаркой. В самом ее начале Хемо Крюлийский сумел пробиться к королю Генриху и сбить его с коня, однако сам был убит, не успев нанести своему сюзерену смертельный удар. Герцог Вильгельм действовал с той самоотверженной храбростью, которой прославился в последующих битвах. Его меч поразил некоего Хардеза из Байе, знаменитого воина и преданного вассала Раннульфа Авраншского. Сам Раннульф вскоре начал терять самообладание, и из-за его вялости и нерешительности мятежников стали теснить. Нижель Котантенский сопротивлялся упорно, но это уже не могло изменить ситуацию. Поражение стало неизбежным. Вскоре повстанческая армия оказалась под угрозой окружения и начала в панике отступать в сторону реки. Воды Орна завершили ее гибель.

«Число беглецов было очень велико, – пишет в заключение Вас, – а преследователи все более ожесточались. По полю битвы во все стороны носились лишившиеся седаков кони. Почти столь же беспорядочно скакали рыцари, не знающие, как спасти свои жизни. Убежище можно было найти в Бессене, но для этого требовалось перебраться через реку Орн. В замешательстве некоторые сбивались в мелкие группы и по шестеро, пятеро и по трое старались пробиться через холмистое пространство между Аллемжем и Фонтено. Преследователи мчались по пятам и, нагоняя, уничтожали. Другие пытались переплыть Орн и в большинстве своем были либо убиты, либо утонули. Погибших было так много, что их тела остановили колеса мельниц Борбийона».

Поражение западных виконтов на Валь-э-Дюне явилось поворотным моментом в судьбе герцога Вильгельма и истории Нормандии в целом. Естественно, что его значение постепенно раскрывалось на протяжении последующих лет. Но одно судьбоносное для Нормандии событие произошло почти сразу же. В октябре неподалеку от Кана, в непосредственной близости от места битвы, состоялся собор, на котором присутствовали высшие нормандские прелаты, в том числе представлявшие герцогский дом архиепископ Може и аббат монастыря Сент-Уан Николас, а также сам герцог. Это полномочное собрание сделало то, чего безуспешно добивался пять лет назад Ричард Сен-Ваннский, – утвердило положение о Божьем мире. Все присутствовавшие взяли на себя обязательство обеспечивать его исполнение, в чем поклялись на специально привезенных для этого случая из Руана мощах святого Уана. О содержании принятого в 1047 году документа можно судить только по извлечениям из него, сохранившимся в более поздних документах, но основные пункты не вызывают сомнений. Собор запретил вооруженные столкновения с вечера среды до утра понедельника, а также на периоды Рождественского и Великого постов, празднования Пасхи и Троицы. Это совпадало с положениями о Божьем мире, принятых ранее в других частях Франции. Поскольку соглашение основывалось на религиозных канонах, ответственность за его соблюдение возлагалась на прелатов, которые могли налагать те или иные церковные санкции на нарушителей. В Нормандии эти санкции, от которых, собственно, и зависела действенность подобных актов, были гораздо строже и более детально прописаны, чем в других провинциях, за исключением Фландрии и Реймса. Согласно принятым в Кане решениям, нарушивший Божий мир мог быть отлучен от церкви. Более того, меры против нарушителя могли принять и светские власти. Для нашего исследования важно отметить, что Канский собор сделал исключение для короля Франции и герцога Нормандии. За ними сохранялось право использовать силу и вести боевые действия даже в дни Божьего мира, если это отвечало высшим государственным интересам. Это было прямым подтверждением признания особой роли герцога, который получал рычаги воздействия, присущие не только светской, но и церковной власти. Позже он этим весьма успешно воспользовался, распространив правило Божьего мира на все свои владения и превратив его в эффективный инструмент поддержания правопорядка.

Решения Канского собора были встречены с большой радостью, особенно крестьянами. Сомнительно, что правило Божьего мира могло немедленно начать действовать даже в тех местах, где оно было принято. Дальнейшее развитие событий доказывает, что его утверждение было связано прежде всего с желанием закрепить результаты победы на Валь-э-Дюне. Нормандские хроники, написанные уже после завоевания Англии, указывают, что она ознаменовала начало восстановления герцогской власти в полном ее объеме. «Нормандцы, – восклицает Вильгельм Пуатьеский, – почувствовали сильную руку своего властелина и склонили перед ним головы». Но это скорее поэтическая гипербола. Для того чтобы подобное стало реальностью, требовалось время. В 1047 году герцогству угрожало еще слишком много опасностей, до устранения которых рано было говорить о восстановлении спокойствия и порядка. В действительности победу на Валь-э-Дюне одержал не столько герцог, сколько король Франции. Положение самого Вильгельма было еще непрочным и зависело от многих обстоятельств. Пока он только избежал угрозы свержения и сумел сохранить свой титул. Будущее оставалось неопределенным и тревожным. Но юность окончилась, предстояла борьба за самостоятельность.

Глава 3

Борьба за выживание

1047–1060 годы – еще один важнейший период в истории Нормандии. Сумбур политических событий, кажущихся на первый взгляд случайными, может ввести в заблуждение. Но при более внимательном рассмотрении оказывается, что все они были логически связаны между собой и оказали огромное влияние на будущее.

В течение этих четырнадцати лет в Нормандии почти непрерывно шла гражданская война. В 1047 году начался крестьянский мятеж, который представлял прямую угрозу герцогской власти. В 1053–1054 годах герцог столкнулся с новым кризисом. На этот раз ему противостояли не только влиятельнейшие нормандские магнаты, но и сам король Франции. Вообще до 1054 года жизнь Вильгельма Завоевателя постоянно находилась под угрозой, и лишь к 1060 году его положение стало достаточно прочным.

Необходимо подчеркнуть, что речь идет именно об особом историческом периоде с четко определенными временными границами, началом которого можно считать победу в битве на Валь-э-Дюне. Она положила конец анархии, угрожавшей Нормандии в первые годы правления ее юного герцога, и дала в его руки реальные рычаги власти. Но произошедшее на берегах Орна, как оказалось впоследствии, было лишь одним из многочисленных эпизодов борьбы за выживание и самостоятельность, которую пришлось вести Вильгельму почти непрерывно в последующие годы. Причем речь шла не об отдельных мятежах, а о долгосрочном кризисе, продолжавшемся с 1046-го по 1054 год. Угроза единству Нормандии никогда не была столь реальна, как в то время. Напряженность начала спадать только после 1054 года. Уверенность в том, что этот труднейший этап преодолен, появилась только в 1060 году после смерти короля Франции и графа Анжуйского.

Нормандия 1066 года по своему внутреннему и внешнему положению так разительно отличалась от Нормандии 1046 года, что может показаться, будто произошедшие изменения свершились сами по себе, без особого напряжения. Но это не так. В борьбе, развернувшейся в этот период, герцогская корона Вильгельма II была не единственной ставкой. Молодой герцог, безусловно, играл главную роль в разыгравшейся политической драме, но от ее финала зависела не только его судьба. Противоречия между Верхней и Нижней Нормандией заявили о себе мятежом 1047 года и были политически урегулированы только к 1060 году. Тогда же разгорелось противоборство между Нормандией и Анжу за доминирование в Северо-Западной Галлии. Наконец, в это же время произошли изменения в отношениях между нормандским герцогом и французским королем. И это было событие такого масштаба, что его с полным на то основанием можно назвать поворотным моментом истории. Его непосредственное влияние ощущалось еще многие годы, вплоть до того момента, когда граф Анжу стал королем Англии Генрихом II. На первый взгляд беспорядочные, но внутренне между собой взаимосвязанные события данного периода требуют самого внимательного изучения. Основная сложность ситуации заключалась в том, что Нормандии предстояло преодолеть кризис, который на первых порах вызвал эти события к жизни, а позже превратился в одно из их следствий. И то, как эта проблема была разрешена, сказывалось на судьбах Нормандии, Анжу, Франции и Англии еще на протяжении полутора столетий.

Итак, несмотря на победу в битве на Валь-э-Дюне, герцог Вильгельм не мог чувствовать себя в безопасности в собственных владениях. Она не привела к восстановлению мира в Нормандии. Войска короля Генриха ушли, а междоусобица продолжалась. Немаловажную роль в этом сыграло то, что большинству предводителей мятежников удалось спастись. И уже одно это представляло угрозу для герцога. Нет точных сведений о судьбе Раннульфа Авраншского, но известно, что он не был лишен виконтства и передал его своему сыну. Нижель Котантенский оказался в более тяжелом положении, но и его наказали довольно мягко. Он провел несколько лет в качестве изгнанника в Бретани, но потом вернулся. Известно, что к 1054 году он вновь обосновался в своих нормандских владениях, и вскоре ему вернули практически все ранее конфискованные земли. Ги Бургундский, хотя и был ранен, сумел увести с поля боя довольно большой отряд и быстро укрепился в своей Брионской крепости.

Чтобы упрочить результаты победы на Валь-э-Дюне, герцогу Вильгельму было необходимо безотлагательно взять Брион. То, что ему не удалось это сделать сразу, имело далекоидущие последствия. Но Вильгельм осознавал не только важность стоящей перед ним задачи, но сложность ее выполнения, и поэтому подготовка к атаке затянулась. На обоих берегах Риля начались подготовительные работы. В первую очередь были построены деревянные штурмовые башни, под защитой которых можно было бы максимально близко подойти к стенам крепости и преодолеть их. Однако это не помогло. Осада длилась три года и представляла серьезную проблему для герцога, поскольку отвлекала его от борьбы за укрепление своей власти и единства герцогства. Пока Брион держался, он не мог чувствовать себя спокойно, так как по соседству с этим замком находились земли его потенциальных противников, а за его стенами – человек, который мог возглавить новый мятеж. Во время осады герцог Вильгельм почти постоянно был со своими войсками. По крайней мере, нет ни одного указания на его пребывание в каком-либо другом месте Верхней Нормандии между 1047-м и 1049 годами. Не исключено, что в это время из-под его контроля вышел даже Руан. Герцог оказался в довольно щекотливом положении. Он был отрезан от самой богатой части своих владений. А в их центре находилась не признававшая его власти сильная крепость. Судя по всему, только в начале 1050 года, после того как Ги сдался и был выслан за пределы Нормандии, Вильгельм II смог вернуться в собственную столицу.

Фактически в течение этих трех лет власть герцога распространялась только на Нижнюю Нормандию. Но в этом, как ни странно, был положительный момент. Проведя столь продолжительное время в той части своих владений, которая отличалась наибольшей оппозиционностью по отношению к власти руанских графов, он осознал, что эти земли могут стать звеном, объединяющим Нижнюю и Верхнюю Нормандию, противоречия между которыми постоянно угрожали политическому единству герцогства. Во всяком случае, именно в этот период Кан начинает приобретать все более заметное значение. К концу первой четверти XI века в месте слияния Орна и Ордона возникает целый конгломерат сельских поселений. Проведение здесь в 1047 году собора, утвердившего правило Божьего мира, было своего рода признанием важности этого региона. Оценивший его стратегические и коммерческие возможности, Вильгельм предпринял меры, стимулировавшие рост городского населения. Кан стал одной из его главных резиденций. Здесь были возведены каменные стены и крепость. До наших дней сохранились два заложенных при нем великолепных собора. Кан, не будучи центром епископства, превращается во второй по величине город Нормандии уже при жизни Вильгельма Завоевателя. И то, что это произошло, заслуга самого герцога. Весьма примечательно, что и похоронен он был впоследствии не в Руане или Фалэзе, а именно здесь. Бурное развитие Кана наглядно свидетельствовало об успехе курса герцога Вильгельма на политическое единство Верхней и Нижней Нормандии.

После битвы на Валь-э-Дюне происходит возвышение графства Анжу. И это новое обстоятельство не могло не отразиться на нормандской политике. В 1047–1052 годах Нормандия и Анжу вступают в новую фазу отношений, которые добавят так много ярких страниц в историю XII века и в конечном итоге приведут к образованию великой континентальной империи. Именно тогда на северо-западе Франции стали определяться очертания новой политической группировки, которой вскоре предстояло сыграть столь важную роль. Опасности, которые в тот момент угрожали непосредственно Вильгельму, а также значительность последующих событий отвлекали внимание исследователей от политики самого Анжу. Попытаемся восполнить пробел, тем более что без этого трудно будет понять ряд важных моментов и в судьбе Вильгельма, и в истории герцогства, которым он правил.

До определенного времени графство Анжу расширялось в южном направлении. Особенно преуспели в деле приобретения территорий графы Блуа. Подтверждением их успеха было официальное признание королем Генрихом I власти Анжу над Туренью, относящееся к 1044 году, то есть за три года до сражения на Валь-э-Дюне. В результате анжуйцы получили возможность, закрепившись в ключевом пункте долины Луары Туре, блокировать один из основных торговых путей королевства Капетов – старую римскую дорогу, ведущую из Парижа в Орлеан и далее к Пуату. Графы Анжу довольно быстро поняли, что именно долина Луары может стать базой для их усиления, и взяли курс на закрепление контроля над ней. Первым постарался извлечь выгоду из новой ситуации Жофрей Мартель, ставший графом в 1040 году. Грубый, беспринципный, жестокий и физически очень сильный человек, Жофрей не умел скрывать свои амбиции и плохо владел искусством государственного управления. Зато он мог действовать в полном соответствии со своим прозвищем Молот, круша на своем пути все без разбора, и добился немалых результатов. С 1044-го по 1060 год он представлял самую страшную угрозу герцогу Нормандии, причем почти на протяжении всего этого периода он оставался более сильным и влиятельным владыкой Северной Франции, чем Вильгельм II.

Нет ничего удивительного, что такой человек, как Жофрей, чувствуя отсутствие угрозы с юга, решил расширить свои владения на севере, тем более что там имелся удобный объект для захвата – графство Мен. В Мене в это время царила полная неразбериха. Новая аристократия появилась здесь совсем недавно. Есть все основания полагать, что самые сильные семьи графства, такие, как Майенн, Шато-Гонтье, Краон, Лаваль и Витре, получили свои земли в первой половине XI века, причем не от графа. В результате такого развития авторитет правящего дома был недостаточно велик, чтобы обеспечить эффективный контроль над ситуацией. После смерти в 1035 году графа Герберта Сторожевого Пса, его наследник Гуго IV вел практически непрерывную войну со своими вассалами, многие из которых имели к этому времени хорошо укрепленные замки. Одной из этих семей и предстояло сыграть особую роль в расширении масштабов конфликта. Судьба распорядилась так, что владения Беллем оказались тем пунктом, в котором пересеклись интересы не только владетелей Нормандии и Анжевена, но и династии Капетингов.

Король Франции, герцог Нормандии и граф Анжу просто не могли не обратить внимание на семейство Беллем, поскольку именно оно контролировало регион, жизненно важный для каждого из них. Это была холмистая местность на границе Мена и Нормандии, которую пересекали чрезвычайно важные коммуникации. Через Беллем проходили шесть дорог, связывавшие Мен с Шартре и Нормандией, через соседний Алансон – старая римская дорога из Мана на Фалэз. Наконец, в непосредственной близости находился единственный между Алансоном и Донфроном разрыв горной цепи, по которому шла еще одна римская дорога – на Вьё. Семейство Беллем издавна пыталось распространить свою власть на весь этот регион, и как раз к 1040 году ему это удалось. Причем собственно Беллем был пожалованием короля Франции, Донфрон получен от графа Мена, а Алансон – от герцога Нормандии. Благодаря такому уникальному сочетанию клан Беллем, умело сталкивая интересы трех своих сюзеренов, никому из них до конца не подчинялся и стал фактически самостоятельным. Его позиции были к тому же подкреплены связями с церковной иерархией. Три епископа Мена, последовательно возглавлявшие епархию с 992-го по 1055 год – Сиффруа, Авежо и Жерве, – являлись выходцами из семейства Беллем, а в 1035 году Ив, ставший впоследствии его главой, занял епископскую кафедру Се.

Так обстояли дела в Мене, когда вскоре после битвы на Валь-э-Дюне граф Анжу начал активные действия на северном направлении. На южной окраине Мена, в непосредственной близости с границей Анжевена, находилась крепость Шато-дю-Луар, являвшаяся в то время резиденцией епископа Мана Жерве. С нападения на нее и начал Жофрей Мартель. Он частично сжег замок, но захватить его так и не смог. Однако во время штурма был взят в плен епископ. Разъяренный Жофрей приказал немедленно бросить его в тюрьму. А это уже был проступок, который не мог игнорировать король Франции, тем более что он не прошел мимо внимания Святого престола. В 1050 году папа Лев IX объявляет об отлучении графа Анжуйского, продолжавшего удерживать в тюрьме епископа, от церкви. Жофрею Молоту между тем выпала неожиданная удача. 26 марта 1051 года умер Гуго IV, и жители Мана пригласили Жофрея взять город под свое покровительство. Граф Анжу с удовольствием воспользовался сделанным предложением.

По мере развития событий в них был втянут и герцог Нормандии, поскольку к нему приезжает изгнанная из Мена вдова Гуго IV Берта с сыном Гербертом и дочерью Маргарет. Примерно в то же время при нормандском дворе появился епископ Жерве, освобожденный из тюрьмы в обмен на передачу графу Жофрею прав на Шато-дю-Луар. Все они умоляли герцога вмешаться в дела Мена. Учитывая собственные интересы, Вильгельм должен был к ним прислушаться. Кроме того, он был обязан помогать своему сюзерену – королю Франции, который как раз тогда блокировал Анжевенскую крепость Мульерн, расположенную неподалеку от Боже. Не исключено, что к ее осаде подключились и нормандские войска. Но это не достоверно. Сообщение об участии в осаде нормандцев встречается только у Вильгельма Пуатьеского, который может иметь в виду события 1051 года. Вне зависимости от этого напряженность между Нормандией и Анжу нарастала. А вскоре война подкатилась к границам герцогства. Заняв в марте 1051 года Ман, граф Жофрей мог больше не опасаться за свои тылы. Он продолжил наступление в северо-восточном направлении и захватил крепости Донфрон и Алансон. Дальнейшее продвижение уже непосредственно угрожало землям Нормандии. Герцог был просто обязан предпринимать какие-то ответные меры.

Летом или ранней осенью 1051 года войска герцога Нормандского, с одобрения короля, вошли на территорию семьи Беллем, чтобы поспорить с графом Анжуйским за судьбу ключевых крепостей этого региона.

Первой целью их наступления был Донфрон. Почувствовавший опасность граф Жофрей отдал распоряжение об обороне и уехал из замка. Его сторонники сражались упорно, но сам он через некоторое время вообще покинул Мен, видимо, чтобы защищать свое собственное графство, которому из Турени угрожал король Генрих. Вильгельм не сумел взять Донфрон штурмом. После инженерной подготовки, аналогичной той, которую он осуществил под Брионом, замок был взят в осаду. Эта осада, несмотря на бегство главного противника, растянулась до зимы, что не добавило славы Вильгельму II. Осознавая это, герцог пошел на рискованный шаг. В одну из ночей он снял с осады значительную часть войск, под покровом темноты повел войска к стенам Алансона и напал на город. Неожиданность штурма деморализовала защитников крепости. Алансон был взят, победители устроили в нем страшную резню. Слух об этой операции и, особенно, о печальной участи побежденных оказал на обороняющих крепость Донфрон ошеломляющее воздействие. Вскоре они заявили о готовности сдаться, если им будут гарантированы прощение и защита от Жофрея. Условия были приняты. Герцог Вильгельм стал обладателем сразу двух хорошо укрепленных пунктов.

Таким образом, война для герцога Нормандии оказалась весьма удачной. Алансон и Донфрон были очень важны с точки зрения обороны границ. Одну из этих крепостей Вильгельм присоединил к своим владениям, над другой установил сюзеренитет. Вошедшие в состав герцогства Донфрон и прилегающий к нему район Пассе довольно быстро восприняли нормандские обычаи и вскоре стали практически неотличимыми от остальной Нормандии. Обстановка на данном участке нормандской границы стабилизировалась, и это отразилось на позициях клана Беллем. Его роль в феодальной иерархии Северо-Западной Франции несколько изменилась. Формально они всегда находились в зависимом положении. Но одно дело иметь в качестве сюзерена королевскую семью Капетинг, а другое – быть вассалом герцога Нормандии. А Вильгельм все настойчивее и настойчивее требовал уважения своих прав. Эта новая ситуация стала питательной средой для формирования самого важного феодального альянса того периода. Примерно в это время Роже II, принадлежавший к набравшему силу при герцоге Роберте I семейству Монтгомери, женился на Мабель, дочери владетеля Беллема Вильгельма Талу. Мабель являлась наследницей значительной части земель Беллемов, что, естественно, в будущем значительно расширяло владения Монтгомери. С другой стороны, этот брак напрямую связывал семейство Беллем и его собственность с герцогским домом Нормандии.

Спорная территория Беллем, контроль над которой в ходе кампании получил Вильгельм II, могла стать базой для расширения его владений в западном направлении. Но в 1051 году было не до этого, поскольку Жофрей еще довольно долго оставался фактическим правителем Мена. Сейчас даже трудно представить, какой смертельной опасности подверг себя герцог Нормандии, вступая с ним в войну. Его, как это выяснилось позже, окружали ненадежные, готовые на предательство люди. Даже самое незначительное поражение в этой ситуации могло стать сигналом к новому мятежу. Но он выиграл, и это, безусловно, усилило его собственные позиции и позиции его сторонников. Важно отметить, что самую действенную помощь в этой компании ему оказал не только Роже Монтгомери (у него в Беллеме были собственные интересы, связанные с наследством жены), но и Вильгельм фиц Осберн, сын стюарда герцога Роберта I. Этим людям позже предстояло занять важнейшее место среди архитекторов победоносного похода на Англию. Их активное участие в событиях при Донфроне – свидетельство того, что герцог Нормандии уже начал привлекать молодых представителей знатных родов, которые именно с ним свяжут свою дальнейшую судьбу и станут его верной опорой.

Надежные помощники, причем как можно в большем количестве, ему понадобились очень скоро. Практически сразу после столкновения с Анжу линия его судьбы опасно соприкоснулась с политическим движением, которое во многом определило будущее Англии и Франции. Вся дальнейшая политика Нормандии, приведшая в конце концов к таким значительным успехам, связана именно с этим. До этого момента в своей борьбе за сохранение власти герцог в значительной степени опирался на короля Франции. В ранний период своего правления Вильгельм был еще совсем мальчиком, и уже одно это предопределяло отношения короля к Нормандии как к неотъемлемой части своего домена. Именно этим объясняется его участие в событиях, завершившихся на Валь-э-Дюне, которое, собственно, и определило их дальнейшее развитие. И, именно исполняя свой долг королевского вассала, Вильгельм практически сразу после этого начинает боевые действия в Мене. В 1052 году отношения между нормандской герцогской династией и королевским домом Капетингов приобретают совсем иной характер. Битва на Валь-э-Дюне была выиграна королем для герцога, Алансон был взят герцогом в ходе борьбы против врагов Генриха I. Но когда вскоре после падения Донфрона герцог столкнулся с мятежом, аналогичным тому, что произошел в 1047 году, он уже не мог рассчитывать на поддержку Капетингов. Наоборот, вооруженной поддержкой короля Франции пользовались его противники. Складывающиеся со времен Рольфа Викинга отношения между нормандскими герцогами и французскими монархами вступают в период кардинальной трансформации. В результате Нормандия из вассала и опоры Капетингов превращается в самого сильного их оппонента в Галлии и остается таковым целых полтора столетия.

С точки зрения влияния на будущее эта смена политической ориентации Нормандии была одним из самых примечательных явлений в правление Вильгельма Завоевателя. Однако создается впечатление, что сам он к подобным переменам отнюдь не стремился. Их инициатором скорее следует считать короля, а не герцога. Вялотекущее противоборство с графом Жофреем грозило затянуться до бесконечности, и даже победа особых практических выгод Генриху I не сулила. Этим, видимо, и объясняется неожиданное «потепление» их отношений в начале 1052 года. Сближение стало очевидным фактом 15 августа, когда граф был тепло принят при королевском дворе в Орлеане. Вильгельм, которого этот процесс, естественно, не мог не беспокоить, вынужден был наблюдать за его развитием со стороны. Правда, как минимум, одну попытку вмешаться он все-таки предпринял. 20 сентября он приехал к королю в Витри-о-Лож и попробовал воспрепятствовать сближению Генриха с графом Анжу. Попытка оказалась неудачной. Более того, это был последний раз, когда они встречались как друзья. Альянс между Генрихом I и Жофреем вскоре начал обретать конкретные формы, и это немедленно сказалось на ситуации в Нормандии. Учитывая, что конфликт с Анжу продолжался, этот союз превращал французского короля из главного покровителя герцога Нормандии в его самого могущественного противника. Для создания кризисной ситуации, еще более опасной, чем все предыдущие, в Нормандии не хватало только нового мятежа. И мятеж начался.

В разгар осады Донфрона граф Аркезский Вильгельм внезапно покидает войска герцога, отъезжает в свои владения в Восточной Нормандии и отказывается признавать вассальную зависимость. Речь идет о дяде герцога, который стал графом Аркеза в первые годы правления Вильгельма Завоевателя и родной брат которого Може являлся архиепископом Руанским. К 1052 году эти братья были, пожалуй, самыми могущественными людьми Верхней Нормандии. Их поддержка была бы чрезвычайно важна для Вильгельма, особенно учитывая развитие ситуации в Северо-Западной Франции. Но Вильгельм Аркезский изначально относился к племяннику с пренебрежением, полагая, что тот получил герцогский титул не по праву. Будучи человеком весьма амбициозным и понимая, что герцогской короны ему уже не добиться, он решил стать независимым правителем хотя бы в своих землях, расположенных в долине Сены. Стремление расширить свою власть и отобрать ее у герцога, как справедливо отмечает Вильгельм Пуатьеский, жило в нем постоянно и определяло все его поступки. О важности положения, которое он занимал, говорит не только величина его земельных владений, но и количество подписанных им важных документов. Его подпись скрепляет акты, относящиеся к делам аббатств Жюмьеж, Сент-Уан и Сен-Вандриль, монастыря Святой Троицы и даже Руана. Нет сомнений, что в значительной степени его особая роль объясняется поддержкой брата-архиепископа. Но не только. Вильгельм Аркезский был женат на сестре графа Понтьё, Ангерана II, наследником которого являлся его сын Вальтер. Это делало его одним из самых влиятельных лиц Верхней Нормандии, которая вполне могла выйти из-под контроля герцога.

Формирование мощной оппозиционной коалиции внутри Нормандии совпало по времени с установлением союзнических отношений между герцогом Анжу и королем Франции. И хотя процессы эти развивались независимо друг от друга, на герцогство они воздействовали одновременно, удваивая нависшую над ним опасность. Однако это вовсе не означало, как полагают некоторые, что как раз в этот момент и произошел разрыв традиционных отношений с Францией. Это не совсем правильно. Судя по нормандским хроникам, герцог Вильгельм не сделал ничего, что могло бы свидетельствовать о его стремлении обрести независимость от французского монарха. Более того, он довольно долго старался показать, что не замечает ставший уже фактом разрыв. Как нормандские, так и английские авторы подчеркивают, что герцог всячески старался избежать разногласий со своим сюзереном. А вот королю Генриху после достижения мира с герцогом Анжу верность его вассала мешала. Скорее всего, он воспринимал ее теперь как признак слабости. При этом он знал о возникновении в Нормандии мощной оппозиционной герцогу группировки и, видимо, решил сделать ставку на нее. Только этим можно объяснить то, что в развернувшихся вскоре военных действиях Генрих I занял сторону противников Вильгельма Завоевателя. Началось с того, что, как пишет Ордерикус Виталис, Вильгельм, граф Талу и архиепископ Може, посоветовавшись, решили заручиться в намеченных ими планах поддержкой короля Франции. Генрих I после удачных переговоров с Анжу явно рассчитывал сыграть позитивную роль и в разрешении нормандских проблем. Это его намерение лучше многих понимал архиепископ. По крайней мере, он очень своевременно обратился к королю за помощью. Король и герцог Вильгельм оказались в состоянии войны, ознаменовавшей начало новой эпохи в отношениях Франции и Нормандии.

Нависшую угрозу трудно переоценить. Вильгельму противостояла коалиция, опиравшаяся на силы Талу. Руана, Парижа, Анжу и Понтьё. Если бы все они выступили одновременно, у будущего Завоевателя не было бы никаких шансов. Первое открытое выступление против герцога произошло в самом центре Нормандии. Там в руках мятежников оказалось сильное укрепление, незадолго до этого построенное графом Талу в самом высоком месте Аркеза. Этот замок, являвшийся образцом нормандской военной архитектуры, был задуман как неприступный. Он имел каменные стены, окруженные глубоким рвом, часть которого сохранилась даже до наших дней. Возведение такого мощного оборонительного сооружения графом, славившимся нелюбовью к своему племяннику и сюзерену, конечно же не могло не вызвать озабоченность последнего. Вильгельм Пуатьеский считает, что герцог практически сразу же распорядился разместить там свой гарнизон. Однако то, что он на самом деле мог занять замок, сооружавшийся влиятельным феодалом для своих нужд, несколько сомнительно. К тому же получается, что очень скоро весь герцогский гарнизон совершил предательство и сдал крепость. Но в любом случае к интересующему нас моменту аркезский замок находился в руках графа Талу, который намеревался превратить его в базу антигерцогского мятежа.

Имея такое мощное укрепление, граф Аркеза вполне резонно рассчитывал быстро подчинить себе все окрестности. Сопротивления и в самом деле не оказал никто, за исключением представителей одного семейного клана. Примерно в двадцати милях от Аркеза, в том месте, где сейчас находится деревушка Углевиль, находились владения некоего Ричарда. Этот человек являлся дальним родственником герцога – его мать Папия, вышедшая замуж за Гульбера, адвоката Сен-Валери, была дочерью герцога Ричарда III. В свое время он основал городок Оффи и к тому же имел собственную небольшую крепость у местечка Сент-Обин, между Углевилем и Аркезом. Ее он и попытался превратить в очаг сопротивления мятежному графу, позвав на помощь Жофрея Нёфмарше и Гуго Маримонта – сыновей того самого Турчетила, который погиб в 1040 году, защищая юного герцога Вильгельма. Жофрей также был женат на одной из дочерей Ричарда III и, следовательно, приходился родственником аркезскому землевладельцу, осмелившемуся бросить вызов графу Аркеза. Впоследствии этот родственный альянс сыграл заметную роль в истории Нормандии, но в рассматриваемый период организовать серьезное сопротивление мятежникам им не удалось. В первом же столкновении отряд, который возглавил Гуго, был рассеян прибывшими из Аркеза воинами, а сам он погиб. Заявление мятежного графа о том, что его «поддерживают практически все жители Талу», уже не звучали как хвастовство.

Герцог Вильгельм узнал о мятеже, находясь в Котантене. Видимо, граф Талу ответил отказом на герцогский приказ явиться туда или пришло сообщение об измене гарнизона замка. Как бы там ни было, герцог стал действовать быстро и решительно. Он собрал находившихся под рукой немногочисленных сторонников и немедленно отправился на восток. По дороге к нему присоединился небольшой отряд из Руана, который без особого успеха пытался воспрепятствовать доставке в Аркез продовольствия. С этими силами Вильгельм атаковал вышедших ему навстречу мятежников и заставил их отступить за стены замка. Убедившись, что штурмовать крепость бесполезно, он приказал приступить к ее осаде. Используя уже имевшийся опыт, начали с сооружения деревянных башен, с помощью которых можно было бы наносить урон защитникам крепости, находясь в относительной безопасности. Отдав соответствующие распоряжения, Вильгельм оставил Вальтера Жиффара руководить осадой, а сам уехал, чтобы подготовиться к встрече войск противника, которые в любой момент могли подойти на помощь гарнизону замка.

На тот момент главная задача заключалась в том, чтобы блокировать мятежную крепость до того, как граф Талу соединится со своими союзниками, находящимися за пределами Нормандии. Герцог Вильгельм справился с ней блестяще. Когда осенью 1053 года объединенное войско короля Генриха и графа Понтьё Ангерана II вошло в Нормандию, путь к замку Аркез преграждали довольно значительные силы. Король стремился доставить подкрепление и продовольствие мятежному гарнизону. Герцог надеялся помешать этому, но вступить в открытое столкновение с Генрихом, судя по всему, долго не решался. Некоторые из его сторонников оказались более решительными. 25 октября они у Сент-Обина на свой страх и риск атаковали большой отряд французов и практически полностью его уничтожили. Сам Ангеран II был смертельно ранен в бою. Эта победа, вызвавшая ужас у защитников Аркеза, в конечном итоге стала поворотным моментом всей кампании. Но с военной точки зрения она была далеко не столь значительной, как об этом стали писать позже. У Генриха I оставалось еще достаточно сил и средств, чтобы помочь осажденным. Урон, понесенный его армией, был не столь существенным, чтобы вызвать отступление. Но как бы там ни было, королевские войска из Нормандии ушли, и аркезский замок оказался в полном окружении. К концу 1053 года его гарнизон сдался, причем единственным условием было сохранение жизни оборонявшимся. Герцог получил в полное свое распоряжение сильнейшую крепость Верхней Нормандии. К удивлению многих, мятежный граф Аркеза Вильгельм практически не был наказан. Вскоре он по собственной воле покинул родину и обосновался при дворе графа Булонского. Каких-либо беспокойств Нормандии он больше не доставлял.

Хотя взятие Аркеза являлось событием первостепенной важности, эта победа еще не означала завершения войны. Граф Анжу уже практически не скрывал своего намерения вмешаться в нормандские дела, и на западе герцогства имелись силы, готовые его поддержать. Отдельные крупные феодалы в разных частях Нормандии продолжали проявлять неповиновение, а жители расположенного у границ с Беллемом города Мулен призвали в качестве правителя Ги-Вильгельма Аквитанского, зятя и союзника графа Анжу. Несмотря на то что король Франции продолжал скорбеть по воинам, погибшим под Аркезом, его участие в новой кампании почти ни у кого не вызывало сомнений. Доподлинно неизвестно, сколько времени прошло от состоявшегося 25 октября 1053 года сражения под Сент-Обин до сдачи аркезской крепости, но несколько недель она, безусловно, еще держалась. Есть все основания полагать, что герцог Вильгельм стал в ней полноправным хозяином не ранее декабря. А уже в начале 1054 года была полностью сформирована новая направленная против него коалиция. 24 февраля ее войска с двух сторон вторглись в Нормандию.

На этот раз наступление, план которого разработал Генрих I, носило широкомасштабный характер. Основной частью войск руководил непосредственно король. В нее входили воины, представлявшие всю Северную Францию, а также анжуйский отряд, возглавляемый, предположительно, самим графом Жофреем. Эта часть сконцентрировалась в Мене, откуда вторглась в графство Эврё, которое было отдано на разграбление солдатам. Вторая армия была составлена в основном из отрядов королевских вассалов северо-западной части страны. Ею командовали брат короля Одо, граф Клермонта Рейнальд и граф Понтьё Ги, который, вне всякого сомнения, горел желанием отомстить за смерть своего брата, погибшего у стен Аркеза. Эта часть войск наступала через Восточную Нормандию, также опустошая все на своем пути. Обе армии были многочисленны и хорошо вооружены. Нормандские хронисты единодушно пишут, что врагов было так много, что одолеть их, казалось, не было никакой возможности. Наверное, и здесь есть преувеличение, но в принципе эта оценка подтверждается другими источниками. На борьбу с герцогом Нормандии действительно были мобилизованы силы практически всего королевства Капетингов.

От поражения Вильгельма спасло то, что он к этому времени уже взял аркезскую крепость. По иронии судьбы замок, который должен был стать базой для мятежа против герцогской власти, превратился в ее главную опору. Именно сюда стали стягиваться со всей провинции оставшиеся верными герцогу вассалы. Вас дает весьма обширный список феодалов, пришедших оборонять Нормандию, а более надежные источники подтверждают, что в оценке их численности он не ошибся. Это уже само по себе было большим успехом. Вильгельм Пуатьеский обращает внимание еще на одну важную деталь. По его мнению, прибывавшие под знамена герцога Вильгельма люди были убеждены, что защитить свои собственные имения они смогут, лишь защитив герцогство в целом, и в этом их интересы полностью совпадали с интересами их сюзерена. В итоге в распоряжении у Вильгельма оказалось достаточно людей для того, чтобы разделить их на две армии и вести боевые действия сразу на два фронта. С одной армией, составленной в основном из представителей Центральной Нормандии, он сам направился через Эврё навстречу королю Франции. Вторую возглавили граф О Роберт, Гуго Гурне, Вальтер Жиффар, Роже Мортемерский и Вильгельм Варенн, которые выступили непосредственно из своих владений, чтобы остановить графов Одо и Рейнальда. Последние, как выяснилось, удара со стороны Восточной Нормандии совершенно не ожидали. Их армия вошла в Нормандию через Нёфшательан-Брэ и, двигаясь по дороге, ведущей к Мортемеру, занималась грабежами и насилием. Она представляла собой удобную цель для атаки, чем и поспешил воспользоваться граф О, решивший нанести удар у Мортемера сразу всеми имеющимися в его распоряжении силами. Сражение продолжалось с переменным успехом почти целый день. Но постепенно недисциплинированность французов сказывалась все больше. Из-за нее они несли огромные потери и в конце концов проиграли. К сожалению, свидетельств участников этой битвы, которые так важны для восстановления деталей, не сохранилось. Однако главное известно – граф Понтьё Ги погиб, Одо и Рейнальду удалось спастись бегством, с трудом пробившись через ряды атакующих, а их войска были полностью разгромлены. Поражение было столь полным и неожиданным, что, когда весть о нем дошла до находившегося на другом берегу Сены короля Франции, он поспешил уйти из Нормандии. Будущий завоеватель Англии был спасен.

Победа при Мортемере имела огромное значение. После нее герцог Вильгельм уже никогда не сталкивался со столь реальной угрозой потери власти. Внутриполитическая ситуация в самой Нормандии сразу же значительно улучшилась, поскольку мощная антинормандская коалиция начала распадаться. Король Франции и граф Анжу отступили, а граф Аркеза, уже находящийся в изгнании, потерял все шансы на возвращение. Его права и права его сына Вальтера на графство были аннулированы. Земли Талу вошли в состав графства Руан, и это положение сохранилось на протяжении всей дальнейшей нормандской истории. Владетельных графов в Нормандии больше не было. Не менее примечательна судьба архиепископа Може. Вскоре после сражения при Мортемере (в 1055-м, а возможно, уже в 1054 году) в Лизье состоялся церковный собор под председательством епископа Сите и папского легата Эрманфрида, на который собрались все епископы провинции. Его участники единогласно проголосовали за смещение Може и за назначение нового архиепископа в соответствии с утвержденными тогда церковными реформами. Герцог Вильгельм полностью восстановил власть над Верхней Нормандией, а собор фактически дал ему на это церковное благословление.

То, что Мортемер стал поворотным пунктом в судьбе герцога Нормандии Вильгельма II Завоевателя, является общепризнанным фактом. Для нас вышеописанные события интересны еще и тем, какой вклад в их развитие внес непосредственно Вильгельм. До 1046 года он не мог оказывать сколько-нибудь серьезного влияния на то, что происходило в Нормандии. В кампании, завершившейся на Валь-э-Дюне, он также играл второстепенную роль. Но на этот раз все происходило совершенно иначе: проявив энергию и решительность, он оказывал реальное влияние на развитие ситуации, что в конечном итоге и позволило ему занять положение, соответствующее его титулу. Личная храбрость, проявленная герцогом в Мене, не могла не вызвать восторг у его воинственных подданных. Кроме того, они впервые смогли воочию убедиться в его полководческих талантах, о которых вскоре заговорят повсюду. Даже если метод, примененный им при осаде Бриона, Донфрона и Аркеза, был обычным для нормандцев, он сумел использовать его с максимальным эффектом, а ночной рейд на Алансон, без сомнения, являлся блестящим тактическим решением. В Мене он также впервые использовал сочетание жестокости и снисходительности по отношению к противнику, которое станет столь характерным для всех его последующих военных кампаний. Дикая жестокость в отношении жителей Алансона послужила наглядным уроком для защитников Донфрона, которые вскоре сдались и получили не только прощение, но и покровительство герцога. Подобным образом он еще не раз будет действовать и в Нормандии, и в Англии. Успехи герцога способствовали появлению новых соратников, число которых постоянно увеличивается. Широкая поддержка нормандской знати в кризисной ситуации 1052–1054 годов, бесспорно, являлась следствием того авторитета, который он сумел завоевать в ее среде благодаря своим личным качествам и своей решительности.

Но это вовсе не означало, что герцог Вильгельм мог теперь спокойно почивать на лаврах. Хотя в самой Нормандии его положение после 1054 года было, как никогда ранее, прочным, до заключения формального мира с королем Франции ему еще предстояло выдержать непростую борьбу. Не исключено, что он сам намеревался занять наступательную позицию. Возможно, именно с этим связано строительство укреплений в Бретейе, напротив Тилльери, под руководством Вильгельма фиц Осберна. Однако переговоры между герцогом и королем продолжались. Документов, раскрывающих их детали, не сохранилось, не известна также дата заключения соглашения, к которому они привели. Тем не менее, можно с достаточной долей уверенности предположить, что уладить отношения со своим сюзереном герцогу удалось в 1055 году, причем на довольно выгодных для себя условиях. Вильгельм II освобождал плененных при Мортемере вассалов короля, а король в ответ утверждал его права на все земли, захваченные нормандцами в ходе войны с графом Жофреем. Самого Жофрея такая договоренность, естественно, устроить не могла. Враждебность между Нормандией и Анжу вновь начала нарастать.

Точкой, в которой сосредоточились противоречия, опять стал пограничный район вокруг Донфрона. В двух расположенных здесь крепостях – Мон-Барбе и Амбриер – герцог Вильгельм разместил свои гарнизоны. В центре развернувшихся событий опять оказалось семейство, которому принадлежали земли на стыке границ Франции, Анжу и Нормандии. В 1054 году городок Майенн, находящийся в семи милях от Амбриера, являлся владением некоего Жофрея, предположительно сына Хемо де Медано, обосновавшегося здесь за сорок лет до этого. Помимо владений в Мене Жофрей имел земли в Шартре, а подпись его встречается также на документах Мормотье и Мон-Сен-Мишель. Таким образом, он занимал положение аналогичное тому, которое было у владетелей Беллема. Размеры его собственности были, правда, поменьше, но так же, как и семейство Беллем, он имел возможность играть на разногласиях своих могущественных соседей – графов Мена и Анжу, короля Франции и герцога Нормандии. Почувствовав угрозу со стороны Нормандии, он обратился за поддержкой к Жофрею Анжуйскому. Тот незамедлительно откликнулся. Заручившись поддержкой своих старых союзников Ги-Вильгельма Аквитанского и графа Одо Бретонского, он двинулся на штурм Амбриера. Однако на этот раз герцог Вильгельм сумел не только отстоять крепость, но и нанести серьезный урон нападавшим. Сам Жофрей Майеннский был взят в плен и увезен в Нормандию, где его принудили признать герцога своим сюзереном. Таким образом, еще одно весьма влиятельное в пограничных землях феодальное семейство оказалось в вассальной зависимости от Нормандии.

Это была важная победа, но возможностей развить достигнутый при Амбриере успех у герцога Вильгельма в тот момент не оказалось. Доминирующее положение в Мене по-прежнему занимал Анжевен. В августе 1055 года епископа Жерве переводят из Мена в Реймс, и граф Анжу без особого труда добивается назначения на освободившуюся кафедру своего протеже аббата Вогрена, служившего в Сен-Сержиусе под Анже. С этого момента исчезают последние сомнения в том, что истинным хозяином в Мене остается Жофрей Мартель. Учитывая его постоянные разногласия с Нормандией, Жофрей вполне мог использовать данное обстоятельство для формирования еще одной коалиции, направленной против герцога Вильгельма. И практически сразу благосклонность к нему вновь начинает проявлять король Генрих. Согласно источникам, уже в начале 1057 года они устанавливают довольно тесные контакты. Союз трехлетней давности был восстановлен, и практически сразу началась подготовка к военным действиям против Нормандии. В августе 1057 года войска графа Анжу и короля Франции вторглись на территорию герцогства.

Объединенная армия вошла в Нормандию по дороге на Хьемуа и, пройдя через расположенные к западу от него земли, направилась в сторону Байе и Кана. Герцог Вильгельм мог нанести превентивный удар, но, как и прежде, он не был настроен открыто выступать против своего августейшего сюзерена. Это не помешало ему собрать довольно значительные силы в Фалэзе и, отслеживая с помощью разведчиков действия противника, ждать благоприятного момента для нападения. Такой момент наступил, когда захватчики подошли к переправе через Див возле Варвилля и попытались форсировать реку. Передовые отряды сделали это без особого труда, но для основной части, обремененной награбленной за время наступления добычей, переправа оказалась слишком узкой. Продвижение стало замедляться и в конце концов прекратилось вовсе. Воспользовавшись этим, Вильгельм нанес страшный удар по не успевшим переправиться частям. Если верить сочиненным в адрес герцога панегирикам, едва ли не все французы были изрублены на куски. Потери, видимо, в самом деле были очень велики, поскольку король Франции, узнав о них, отдал распоряжение о немедленном отступлении и больше уже никогда не вступал в Нормандию во главе враждебной армии.

Но будем справедливы, по своему значению для истории Нормандии битва при Варвилле не идет ни в какое сравнение с победой при Мортемере. Это подтверждает хотя бы то, что, в отличие от Мортемера, о Варвилле в исторических источниках сообщается очень мало. Из ранних авторов о ней пишут только Вильгельм Жюмьежский и Вильгельм Пуатьеский. Вильгельм Малмсберийский фактически дает краткий пересказ написанного ими, а большинство летописцев, включая самого Ордерикуса, об этом сражении вообще не упоминают. Похоже, что своей славе столкновение у Варвилля обязано прежде всего Васу, который, как известно, опирался прежде всего на устную нормандскую традицию, склонную к гиперболизации любых поступков Вильгельма Завоевателя. Как бы там ни было, в период между 1057-м и 1060 годами Нормандии удается значительно усилить свои позиции в Мене. И способствовали этому, помимо всего прочего, обстоятельства, связанные с судьбой Герберта, сына графа Мена – Гуго. Напомним, что Герберт сразу после смерти отца, в 1051 году, был изгнан Жофреем Мартелем. Теперь он вернулся и тайно обратился к герцогу Нормандии с просьбой о помощи в борьбе с анжевенским узурпатором. Вильгельм сразу сообразил, что положение Герберта можно использовать в собственных интересах. В результате между ними в 1055 году было заключено весьма примечательное соглашение. Герберт давал обещание жениться на дочери герцога Нормандии и выдать свою сестру Маргарет за сына герцога Роберта. Более того, было оговорено, что, в случае если Герберт умрет бездетным, графство Мен станет вотчиной герцога Нормандии. С этого времени Герберт действовал как протеже, а иногда и как вассал Вильгельма. Его авторитет в Мене постепенно укрепился. Герцог, учитывая перспективы присоединения графства к своим владениям, оказывал ему всестороннюю поддержку.

Впрочем, в наибольшей степени Вильгельма Завоевателя в тот период занимали отношения с королем Генрихом. После Варвилля он берет инициативу в свои руки и вскоре оказывается на юго-западной границе, неподалеку от района, который издавна вызывал споры между герцогами и королями. При Каролингах земли между Анделле и Ойси составляли единый пагус – Вексен. После того как в этой части Галлии обосновалась династия Викингов, северная часть Вексена отошла к Нормандии, а территория к югу от реки Эпт, включая города Монте и Понтуаз, осталась под контролем местных графов. В годы правления отца Вильгельма Завоевателя один из них, по имени Дрё, решил перейти под покровительство герцога, а позже его сын Вальтер подтвердил свой вассалитет. Это не очень нравилось королю. В общем, Вексен оставался источником беспокойства, и его графы в середине XI столетия оказывали заметное влияние на отношения между Нормандией, Англией и Францией. Граф Дрё был женат на сестре Эдуарда Исповедника. Один из его сыновей – Ральф – сделал успешную карьеру в Англии. Другой – вышеупомянутый Вальтер – вскоре заявил претензии на графство Мен, что спровоцировало еще одну важную военную кампанию герцога Вильгельма.

В 1058 году особой угрозы нормандскому влиянию в Вексене не было. Спор шел за сравнительно небольшую западную часть этого региона, расположенную у северной границы Шартре. Здесь и развернулись боевые действия. По некоторым данным, именно в это время герцог Вильгельм возвратил себе Тилльери, захваченную французами в ранние годы его правления, и, что вообще не вызывает сомнений, захватил принадлежавшую королю крепость Тимер в двенадцати милях от Дрё. Между 29 июня и 15 августа 1058 года войска Генриха I осадили Тимер. Началось последнее вооруженное столкновение этого короля с герцогом Вильгельмом. По продолжительности оно сопоставимо с осадой Бриона. Согласно французским документам, королевские войска находились у крепости в 1058-м и 1059 годах (даже к моменту коронации Филиппа I, состоявшейся 23 мая 1060 года, Тимер, судя по всему, еще не был взят). Похоже, что военные действия постепенно теряли актуальность, и король стал выказывать желание решить дело миром. Хроники сообщают, что Генрих I направлял в Нормандию епископов Парижа и Амьена. В ходе встречи с Вильгельмом и его ближайшими соратниками, которая состоялась возле Дрё, они предложили организовать прямые переговоры между королем и герцогом. Ответ Вильгельма не известен, но вялотекущая война продолжилась. Король Генрих умер, так и не заключив мирного договора с герцогом. Осада Тимера завершилась только в августе 1060 года.

Переговоры с Гербертом Менским и королем Франции, а также мелкие вооруженные столкновения, на фоне которых они велись, стали своего рода эпилогом периода правления Вильгельма Завоевателя, который длился с 1047-го по 1060 год и характеризовался почти непрерывными войнами. Основным его содержанием была борьба герцога за собственное выживание и сохранение власти. Эта борьба была тесно взаимосвязана с охватившим Нормандию продолжительным внутри– и внешнеполитическим кризисом. Осада Бриона началась через несколько недель после сражения на Валь-э-Дюне, а неожиданное падение Бриона стало преддверием открытых боевых действий в Мене. Кампания у Донфрона и Алансона, в свою очередь, напрямую связана с мятежом графа Аркеза Вильгельма, спровоцировавшим вторжение в Нормандию короля Генриха, которое закончилось битвой при Мортемере. Таким образом, можно обоснованно говорить о том, что Валь-э-Дюн ознаменовал начало самостоятельного и эффективного правления герцога Вильгельма. Но верно и то, что его власть не была абсолютно прочной и сам он не мог чувствовать себя в полной безопасности еще на протяжении семи лет после победы на берегах Орна. Причем за два последних года произошли кардинальные политические перемены, превратившие короля Франции из друга и покровителя во врага, что уже само по себе представляло смертельную опасность. Самое удивительное во всем этом то, как герцог вообще смог выжить и сохранить власть в условиях, когда столь сильные удары обрушивались буквально со всех сторон. И здесь, видимо, уже можно говорить не только о положительном влиянии административных традиций, сохраненных и развитых его предшественниками, но и о важной роли личности самого будущего завоевателя Англии, проявившего в сложных обстоятельствах несгибаемую силу воли и твердость характера.

Период между 1054-м и 1060 годами характеризовался снижением напряженности, но говорить о полном спокойствии было еще рано. Вторжение объединенных армий короля Генриха и графа Жофрея было отбито, но существовала угроза его повторения. Даже после Варвилля Мен гораздо больше зависел от Анжевена, чем от Нормандии, а позиции Жофрея Мартеля в Северо-Западной Галлии были сильнее, чем у герцога Вильгельма. Правда, на другом участке границы герцог провел удачную операцию против своего сюзерена и мог чувствовать себя в относительной безопасности. Но в распоряжении династии Капетингов имелось достаточно резервов, которые вполне могли быть использованы против Нормандии. Ситуация изменилась к лучшему совершенно неожиданно, в результате двух не связанных между собой трагических событий, совпадения которых никто не мог предвидеть. 4 августа 1060 года умер король Генрих I, и французская корона перешла к его сыну Филиппу, находившемуся под защитой зятя герцога Вильгельма графа Фландрии Болдуина V. А 14 ноября того же года скончался Жофрей Мартель, основной противник нормандского герцога на западе и главный вдохновитель междоусобицы Анжу и Мена. В результате Нормандия получила передышку, а Вильгельм – возможность заняться внутренними проблемами своего герцогства и заложить основы его будущего величия.

Успешное преодоление тех трудностей, с которыми Вильгельм непрерывно сталкивался в период между 1046-м и 1060 годами, безусловно, в значительной степени связано с его личными качествами. Но и политические коллизии тех лет влияли на его личную жизнь. Напомним, что вскоре после сражения на Валь-э-Дюне и незадолго до начала 1049 года появился план женитьбы герцога на дочери графа Фландрии Болдуина V Матильде, мать которой была дочерью короля Франции Роберта II. Папа Лев IX на Реймском церковном соборе, состоявшемся в октябре 1049 года, наложил запрет на запланированный брачный союз. Формулировка запрета до нас не дошла, но, предположительно, он связан с недопустимой для брака степенью родства между женихом и невестой. Тем не менее, свадьба состоялась. Между 1050-м и 1052 годами Болдуин V привез свою дочь в О, где состоялись пышные свадебные торжества, после которых Вильгельм с не меньшей помпой отвез молодую жену в Руан. Однако законным этот брак был признан только на втором Латеранском соборе папой Николаем II, то есть не ранее 1059 года.

Женитьба на Матильде повлияла на положение Вильгельма как в его собственных владениях, так и во всей политической структуре Западной Европы. А связанные с ней обстоятельства вызвали огромное количество домыслов и споров, которые не утихают до сих пор. Больше всего спекуляций связано с попытками выяснить причины церковного запрета этого брака, а также степень родства супругов. Одно время даже существовала версия, согласно которой Матильда к моменту свадьбы уже была замужем за неким Гербодом и даже имела от него дочь Гундраду. Но очень скоро она была опровергнута. Сейчас мысль о том, что Матильда была замужем накануне свадьбы с Вильгельмом, кажется смешным. Большего внимания заслуживают варианты, связывающие церковное несогласие на этот брак с опасностью кровосмешения. Существует предположение, что Рольф Викинг был прямым прапрадедушкой Вильгельма и Матильды и, следовательно, они являлись пятиюродными братом и сестрой. Еще одна версия в качестве первопричины запрета называет предполагаемую женитьбу герцога Ричарда III на матери Матильды Адели, договоренность о которой была достигнута, но так и не реализована. Наконец, полагают (и, возможно, не без оснований), что запрет был следствием того, что после смерти матери Болдуина V Оживы его отец Болдуин IV женился на дочери Ричарда II Нормандского. Существуют и другие теории, которые так же трудно доказать, как и опровергнуть, поэтому мы вполне можем ограничиться вышеперечисленными.

Для нашего исследования важнее проанализировать брачный союз Вильгельма с точки зрения тех преимуществ, которые он ему обеспечил. Внимательный взгляд на обстоятельства, связанные с борьбой герцога за сохранение власти, дает представление о мотивах, которыми он руководствовался, выбирая в жены именно Матильду. Даже после победы, одержанной на Валь-э-Дюне, стабильность положения Вильгельма почти полностью зависела от лояльности небольшого числа верных ему вассалов и поддержки французского короля. Уместно предположить, что соратники требовали, чтобы он женился (это давало им хоть какую-то уверенность в будущем). А Матильда была племянницей Генриха I, что имело особое значение. Поскольку сам Вильгельм являлся незаконнорожденным, в связи с чем имел лишь частичное право на герцогский престол, такой брак был крайне важен и для него лично. Не следует сбрасывать со счетов и растущее влияние Болдуина V, женившись на дочери которого герцог мог с полным основанием рассчитывать на удачный политический альянс с Фландрией. Одним словом, этот брак способствовал бы усилению влияния Нормандии в Галлии. И надо отметить, что результаты превзошли даже самые смелые ожидания.

В последующее десятилетие произошло много важных изменений. Самым значительным из них было кардинальное изменение взаимоотношений между Вильгельмом Нормандским и Генрихом I. Дружбу сменила вражда. Однако после смерти короля на престол взошел его сын Филипп, фактически находившийся в зависимости от Болдуина V. В этих условиях значение заключенного вопреки церковному запрету брачного союза усилилось многократно. Можно сказать, что он стал тем фундаментом, на котором было основано возвышение Нормандии и который обеспечил ее последующие военно-политические успехи.

Менее понятны мотивы, которыми руководствовался граф Фландрии. Может показаться, что его увлечение идеей брачного союза своей дочери с Вильгельмом было следствием случайного стечения обстоятельств. Но если это и верно, то лишь отчасти. На самом деле и здесь угадывается влияние политической ситуации в Европе. Болдуин V в то время уже был вовлечен в процесс политической переориентации с германской империи на Францию. Сам он женился на дочери французского короля, заложив тем самым основы фламандско-француз-ских отношений на десятки лет вперед. Как раз в 1049 году разногласия с Германской империей достигли апогея. Император Генрих III попытался оказать открытое давление на Болдуина V и его союзника герцога Верхней Лотарингии Годфрэ. Отзвуки этого противостояния были слышны даже в Англии, где Эдуард Исповедник уже начал собирать флот, чтобы, если на то возникнет необходимость, поддержать императора в борьбе с фламандским графом. Более того, в имперские дела оказался вовлеченным римский папа Лев IX. По крайней мере, на Реймском соборе явно ощущалась борьба двух противоположных точек зрения. В сложившейся ситуации Болдуин V видел в герцоге Нормандии верного вассала короля Франции, пользующегося расположением своего сюзерена. После свадьбы Вильгельма и Матильды он мог рассчитывать не только на герцога, но и на его августейшего покровителя. Льва IX перспективы образования сильной антиимператорской коалиции могли только настораживать. По сути, речь шла о серьезной перегруппировке политических сил в Западной Европе. Именно поэтому запрет на этот брак в 1049 году встретил поддержку и понимание. Свадьба была отложена.

В 1052–1053 годах ситуация во Франции коренным образом меняется. Король из союзника герцога Нормандии превращается в его противника. Вооруженное противоборство с Германской империей между тем продолжается. Более того, Болдуин V втягивается в бурные политические события в Англии. Памятуя о том, как повел себя Эдуард Исповедник в 1049 году, он предпринял превентивные меры, выдав в 1051 году свою сводную сестру Юдит за Тости, сына находившегося в открытой оппозиции английскому королю графа Годвина. На следующий год он помог графу Годвину создать вооруженный отряд, с помощью которого тот, вопреки запрету короля, вернулся в Англию. Все это породило острую нужду в новых союзниках. Свадьба Вильгельма и Матильды была как нельзя кстати. В результате брачный союз, оказавший такое серьезное влияние на историю не только Фландрии, но Франции, Нормандии и Англии, был, наконец, заключен.

Однако все сказанное выше – лишь наиболее очевидная часть политической составляющей этого примечательного брака. Есть все основания предполагать, что сразу после его заключения герцог Вильгельм встретил весьма серьезную оппозицию со стороны церкви и это грозило Нормандии серьезными внутренними проблемами. Весьма любопытен тот факт, что нормандские хронисты того времени старательно обходят молчанием дискуссию по поводу церковного запрета на брак герцога и вызвавших его причин. В источниках можно встретить разве что похожие на сказки истории, представляющие скорее художественную, нежели историческую ценность. Невольно убеждаешься, что столкнулся с весьма деликатной проблемой. Большинство исследователей сходятся во мнении, что женитьба герцога вызвала серьезную озабоченность нормандской церкви. По неподтвержденным данным, Вильгельм направил на Реймский собор целую делегацию епископов, чтобы не допустить принятия запрета на его брак. Но запрет все-таки был наложен, что предопределило негативное отношение к женитьбе герцога значительной части священнослужителей провинции Руан. Весьма вероятно, что желание ликвидировать эту оппозицию в нормандской церкви явилось одной из основных причин смещения архиепископа Може.

Противники герцога получили возможность скрывать свои истинные намерения под маской религиозного благочестия и благодаря этому получить поддержку со стороны в общем-то лояльных власти сторонников церковных реформ. Хроники Лебека утверждают даже, что в этот период на Нормандию несколько раз накладывался запрет на богослужения. Для молодого правителя, обремененного клеймом незаконнорожденности и вынужденного вести непрекращающуюся борьбу за выживание, это представляло серьезную угрозу. Неудивительно, что, укрепив свои позиции после Мортемера, герцог Вильгельм немедленно предпринял меры, направленные на примирение со Святым престолом. Их следствием стало церковное признание его брака. А дружеские отношения, сложившиеся у Вильгельма в этот период с Ланфранком, который помог ему наладить связи с папой, сохранились и в дальнейшем. Впоследствии они вдвоем выработали правила, заложившие основы церковной политики англо-нормандского королевства.

Из-за того, что герцог наотрез отказывался признавать папский запрет, «мирные» переговоры со святыми отцами тянулись очень долго. Успеха удалось достичь лишь в 1059 году, да и то на определенных условиях. Папа согласился снять запрет (если верить устной традиции) только после того, как Вильгельм и его супруга дали обещание построить в Кане по монастырю. Тесные связи светской и церковной власти стали одним из источников могущества Вильгельма Завоевателя. Гармония, достигнутая после периода разногласий, связанного с его женитьбой, воспроизведена в камне и поныне стоящих в Кане соборов.

Брачный союз герцога и его примирение с папой поставили символическую точку в многолетней борьбе Вильгельма за собственную жизнь и сохранение унаследованной власти. С этого времени герцог стал чувствовать себя достаточно могущественным для того, чтобы самому осуществлять вторжения на территории соседей.

Хотелось бы обратить внимание на то, что между сражениями при Мортемере и Гастингсе прошло всего двенадцать лет, а между смертью Генриха I и коронацией Вильгельма в Вестминстере – только семь. Учитывая масштабы перемен, это очень короткий отрезок времени даже для самого одаренного правителя. Достигнутое тем более удивительно, что власть Вильгельма Завоевателя в самой Нормандии довольно долго оставалась под вопросом. Но он сумел объединить два параллельно развивающихся процесса: стремительный рост влияния новой светской аристократии и возрождение нормандской церкви. Это и стало источником его силы. Данное заключение чрезвычайно важно для понимания дальнейшей истории Нормандии и Англии. Главное достижение Вильгельма – завоевание Англии – было бы невозможно осуществить без усиления Нормандии в десятилетие, непосредственно ему предшествовавшее. А усилением этим Нормандия обязана своему герцогу и той позиции, которую он сумел занять.