V
Тоби
Через два часа после того, как карета суперинтенданта покатилась в Фонтенбло со скоростью облаков, гонимых последними порывами бури, Лавальер сидела у себя в комнате в простом муслиновом пеньюаре и доканчивала завтрак за маленьким мраморным столиком. Вдруг открылась дверь, и лакей доложил, что господин Фуке просит позволения засвидетельствовать ей свое почтение.
Она дважды переспросила лакея; бедная девушка знала только имя господина Фуке и никак не могла понять, что у нее может быть общего с управляющим финансами королевства.
Однако, так как министр мог прийти к ней по поручению короля, что после недавнего свидания было вполне возможно, то Лавальер взглянула в зеркало, поправила локоны и приказала пригласить его в комнату.
Но Лавальер не могла подавить некоторого волнения. Визит суперинтенданта не был заурядным явлением в жизни фрейлины. Фуке, славившийся своей щедростью, галантностью и любезным обращением с дамами, чаще получал приглашения, чем испрашивал аудиенций. Во многие дома посещения суперинтенданта приносили богатство; во многих сердцах они зарождали любовь.
Фуке почтительно вошел к Лавальер и представился ей с изяществом, которое было отличительной чертой выдающихся людей той эпохи, а нынче стало совершенно непонятным, даже на портретах, где эти люди изображены как живые.
На церемонное приветствие Фуке Лавальер ответила реверансом пансионерки и предложила суперинтенданту сесть.
Но Фуке с поклоном ответил:
– Я не сяду, мадемуазель, пока вы не простите меня.
– За что же, боже мой?
Фуке устремил на лицо молодой девушки свой проницательный взгляд, но увидел на нем только самое простодушное изумление.
– Я вижу, сударыня, что вы так же великодушны, как и умны, и читаю в ваших глазах испрашиваемое мной прощение. Но мне мало прощения на словах, предупреждаю вас; мне нужно, чтобы меня простили ваши сердце и разум.
– Клянусь вам, сударь, – растерялась Лавальер, – я вас совершенно не понимаю.
– Это новое проявление вашей деликатности пленяет меня, – отвечал Фуке, – я вижу, что вы не хотите заставить меня краснеть.
– Краснеть? Краснеть передо мной? Но скажите же, отчего вам краснеть?
– Неужели я ошибаюсь, – спросил Фуке, – и мой поступок, к счастью, не оскорбил вас?
Лавальер пожала плечами.
– Сударь, вы в самом деле говорите загадками, и я, по-видимому, слишком невежественна, чтобы понимать их.
– Хорошо, – согласился Фуке, – не буду настаивать. Только, умоляю вас, скажите мне, что я могу рассчитывать на ваше полное и безусловное прощение.
– Сударь, – сказала Лавальер уже с некоторым нетерпением, – я могу ответить вам только одно и надеюсь, что мой ответ удовлетворит вас. Если бы я знала вашу вину передо мной, я простила бы вас. Тем более вы поймете, что, не зная этой вины…
Фуке закусил губы, как это обычно делал Арамис.
– Значит, – продолжал он, – я могу надеяться, что, невзирая на случившееся, мы останемся в добрых отношениях и что вы любезно соглашаетесь верить в мою почтительную дружбу?
Лавальер показалось, что она начинает что-то понимать.
«О, – подумала она, – я не могла бы поверить, что господин Фуке с такой жадностью будет искать источника новоявленной благосклонности».
И сказала вслух:
– В вашу дружбу, сударь? Вы мне предлагаете вашу дружбу? Но, право, это для меня большая честь и вы слишком любезны.
– Я знаю, сударыня, – отвечал Фуке, – что дружба господина может показаться более блестящей и более желательной, чем дружба слуги; но могу вас заверить, что и слуга будет вам так же предан, так же верен и совершенно бескорыстен.
Лавальер поклонилась; она уловила в голосе суперинтенданта искренность и неподдельную преданность. Она протянула Фуке руку.
– Я вам верю, – улыбнулась она.
Фуке крепко пожал руку девушки.
– В таком случае, – продолжил он, – отдайте мне это несчастное письмо.
– Какое письмо? – удивилась Лавальер.
Фуке снова устремил на нее свой испытующий взгляд. То же наивное, то же простодушное выражение лица.
– После столь искреннего вашего недоумения, сударыня, я должен признать, что вы деликатнейшее существо, и сам я не был бы честным человеком, если бы мог бояться чего-нибудь со стороны такой великодушной девушки, как вы.
– Право, господин Фуке, – отвечала Лавальер, – с глубоким сожалением мне приходится повторить вам, что я решительно ничего не понимаю.
– Значит, вы можете дать слово, что не получали от меня никакого письма?
– Даю вам слово, нет! – твердо сказала Лавальер.
– Хорошо. Этого с меня достаточно, сударыня; позвольте мне повторить уверение в моей преданности и в моем глубочайшем почтении.
Фуке поклонился и отправился домой, где его ждал Арамис. Лавальер осталась в полном недоумении.
– Ну что? – спросил Арамис, нетерпеливо ожидавший возвращения Фуке. – Как вам понравилась фаворитка?
– Восхищен! – отвечал Фуке. – Это умная, сердечная женщина.
– Она не рассердилась?
– Ничуть, по-видимому, она просто ничего не поняла.
– Не поняла?
– Да, не поняла мое письмо.
– А между тем нужно было заставить ее понять вас, нужно, чтобы она вернула письмо; я надеюсь, она отдала вам его?
– И не подумала.
– Так вы, по крайней мере, удостоверились, что она сожгла его?
– Дорогой д’Эрбле, вот уже целый час, как я играю в недоговоренные фразы, и мне порядком надоела эта игра, хотя она очень занимательна. Поймите же: малютка притворилась, будто совершенно не понимает меня. Она отрицала получение письма, а поэтому она не могла ни отдать его, ни сжечь.
– О чем вы говорите? – встревожился Арамис.
– Говорю, что она клялась и божилась, что не получала никакого письма.
– О, это слишком! И вы не настаивали?
– Напротив, я был настойчив до неприличия.
– И она все отрицала?
– Да.
– И ни разу не выдала себя?
– Ни разу.
– Следовательно, дорогой мой, вы оставили письмо в ее руках?
– Пришлось, черт возьми!
– О, это большая ошибка!
– А что бы вы сделали на моем месте?
– Конечно, невозможно было принудить ее, но это тревожит меня: подобное письмо не может оставаться у нее.
– Эта девушка так великодушна.
– Если бы она была действительно великодушна, она отдала вам письмо.
– Повторяю, она великодушна. Я видел это по ее глазам, я человек опытный.
– Значит, вы считаете ее искренней?
– От всего сердца.
– В таком случае, мне кажется, что мы действительно ошибаемся.
– Как так?
– Мне кажется, что она в самом деле не получила письма.
– Как же? И вы предполагаете?..
– Я предполагаю, что, по неизвестным нам соображениям, ваш человек не отдал ей письма.
Фуке позвонил. Вошел лакей.
– Позовите Тоби, – приказал суперинтендант.
Через несколько мгновений появился слуга, сутулый человек с бегающими глазами, с тонкими губами и короткими руками.
Арамис вперил в него пронизывающий взгляд.
– Позвольте, я сам расспрошу его.
– Пожалуйста, – отвечал Фуке.
Арамис хотел было заговорить с лакеем, но остановился.
– Нет, – сказал он, – он увидит, что мы придаем слишком большое значение его ответу. Допросите его сами, а я сделаю вид, что пишу письмо.
Арамис сел к столу спиной к лакею, но внимательно наблюдал за каждым его движением и каждым его взглядом в висевшем напротив зеркале.
– Подойди сюда, Тоби, – начал Фуке.
Лакей приблизился довольно твердыми шагами.
– Как ты исполнил мое поручение? – спросил Фуке.
– Как всегда, ваша милость, – отвечал слуга.
– Расскажи.
– Я вошел к мадемуазель де Лавальер, которая была у обедни, и положил записку на туалетный столик. Ведь так вы приказали мне?
– Верно, и это все?
– Все, ваша милость.
– В комнате никого не было?
– Никого.
– А ты спрятался, как я тебе приказал?
– Да.
– И она вернулась?
– Через десять минут.
– И никто не мог взять письма?
– Никто, потому что никто не входил в комнату.
– Снаружи, а изнутри?
– Оттуда, куда я спрятался, видна была вся комната.
– Послушай, – сказал Фуке, пристально глядя на лакея, – если это письмо попало не по адресу, то лучше откровенно сознайся мне в этом, потому что, если произошла ошибка, ты поплатишься за нее головой.
Тоби вздрогнул, но тотчас овладел собой.
– Ваша милость, – повторил он, – я положил письмо на туалетный столик, как я вам сказал, и прошу у вас всего полчаса, чтобы доказать, что письмо в руках мадемуазель де Лавальер, или же принести его вам обратно.
Арамис с любопытством наблюдал за лакеем.
Фуке был доверчив: двадцать лет этот лакей усердно служил ему.
– Хорошо, – согласился он, – ступай, но принеси мне доказательство, что ты говорил правду.
Лакей ушел.
– Ну, что вы скажете? – спросил Фуке у Арамиса.
– Я скажу, что вам во что бы то ни стало надо узнать истину. Письмо или дошло, или не дошло до Лавальер. В первом случае нужно, чтобы Лавальер вернула вам его или же сожгла в вашем присутствии; во втором – необходимо раздобыть письмо, хотя бы это стоило нам миллиона. Ведь вы согласны со мной?
– Да, однако, дорогой епископ, я считаю, что вы сгущаете краски.
– Слепец вы, слепец! – прошептал Арамис.
– Лавальер, которую вы принимаете за тонкого дипломата, просто-напросто кокетка, которая надеется, что я буду продолжать увиваться за ней, раз уже начал. Теперь, убедившись в любви короля, она рассчитывает с помощью письма держать меня в руках. Это так естественно.
Арамис покачал головой.
– Вы не согласны? – спросил Фуке.
– Она не кокетка, – отвечал Арамис.
– Позвольте вам заметить…
– Я отлично знаю кокеток!
– Друг мой, друг мой!
– Вы хотите сказать, что далеко то время, когда я изучал их? Но женщины не меняются.
– Зато мужчины меняются, и теперь вы стали более подозрительны, чем были прежде. – Рассмеявшись, Фуке продолжал: – Если Лавальер пожелает уделить мне одну треть своей любви и королю две трети, найдете вы приемлемым такое положение?
Арамис нетерпеливо поднялся.
– Лавальер, – сказал он, – никогда не любила и никогда не полюбит никого, кроме короля.
– Но ответьте мне наконец, что бы вы сделали на моем месте?
– Прежде всего я не выпускал бы из дома вашего слугу.
– Тоби?
– Да, Тоби, это предатель!
– Что вы?
– Я уверен в этом. Я держал бы его взаперти, пока он не признался бы мне.
– Еще не поздно; позовем его, и вы допросите его сами.
– Прекрасно.
– Но уверяю вас, что это будет напрасно. Он служит у меня уже двадцать лет и ни разу ничего не перепутал, а между тем, – прибавил Фуке со смехом, – перепутать бывало так легко.
– Все же позовите его. Мне кажется, что сегодня утром я видел, как этот человек о чем-то совещался с одним из слуг господина Кольбера.
– Где?
– Возле конюшни.
– Не может быть! Все мои слуги на ножах со слугами этого мужлана.
– Однако повторяю, я видел его, поэтому, когда он вошел сюда, его физиономия показалась мне знакомой.
– Почему же вы ничего не сказали, когда он был здесь?
– Потому, что только сию минуту я припомнил.
– Вы меня пугаете, – сказал Фуке и позвонил.
– Лишь бы мы не опоздали! – прошептал Арамис.
Фуке позвонил вторично. Явился камердинер.
– Тоби! – крикнул Фуке. – Позовите Тоби!
Слуга удалился.
– Вы предоставляете мне полную свободу действий, не правда ли?
– Полнейшую.
– Я могу пустить в ход все средства, чтобы узнать истину?
– Все.
– Даже запугивание?
– Я уступаю вам обязанности генерального прокурора.
Прошло десять минут. Тоби не появлялся. Выведенный из терпения Фуке снова позвонил.
– Тоби! – крикнул он.
– Его ищут, ваша милость, – поклонился камердинер.
– Он где-нибудь поблизости, я никуда не посылал его.
– Я пойду поищу его, ваша милость.
И камердинер снова удалился. Арамис молча нетерпеливо ходил по комнате.
Фуке зазвонил так, что мог бы разбудить мертвого. Вернулся камердинер. Он весь дрожал.
– Ваша милость ошибается, – сказал он, не дожидаясь вопроса Фуке. – Ваша милость, вероятно, дали какое-нибудь поручение Тоби, потому что он пришел на конюшню, вывел лучшего скакуна, оседлал его и уехал.
– Уехал! – вскричал Фуке. – Скачите, поймайте его!
– Полно, – Арамис взял его за руку, – успокойтесь, дело сделано!
– Сделано?
– Конечно, я был в этом уверен. Теперь не будем поднимать тревогу, разберем лучше последствия случившегося и постараемся принять меры.
– В конце концов, – вздохнул Фуке, – беда невелика.
– Вы думаете?
– Конечно. Всякому мужчине позволительно писать любовное письмо к женщине.
– Мужчине – да, подданному – нет, особенно когда женщину любит король.
– Друг мой, еще неделю назад король не любил Лавальер; он не любил ее даже вчера, а письмо написано вчера; и я не мог догадаться о любви короля, когда ее еще не было.
– Допустим, – согласился Арамис. – Но письмо, к несчастью, не помечено числом. Вот что особенно мучит меня. Ах, если бы на нем стояло вчерашнее число, я бы ни капли не беспокоился за вас!
Фуке пожал плечами.
– Разве я под опекой и король властвует над моим умом и моими желаниями?
– Вы правы, – согласился Арамис, – не будем придавать делу слишком большое значение; и потом… если нам что-либо грозит, мы сумеем защититься.
– Грозит? – удивился Фуке. – Неужели этот муравьиный укус вы называете угрозой, которая может подвергнуть опасности мое состояние и мою жизнь?
– Ах, господин Фуке, муравьиный укус может сразить и великана, если муравей ядовит!
– Разве ваше всемогущество, о котором вы недавно говорили, уже рухнуло?
– Я всемогущ, но не бессмертен.
– Однако, мне кажется, важнее всего отыскать Тоби. Не правда ли?
– О, его вам теперь не поймать, – сказал Арамис, – и если он был вам дорог, наденьте траур!
– Но ведь он где-нибудь да находится?
– Вы правы; предоставьте мне свободу действия, – отвечал Арамис.