Глава 4. Эльвёр, дочь Освивра. Наложница императора
Сёлунд, Роскилле. 15 мая 871 года
Единственный сын Хальвдана Черного, конунга из рода Инглингов, Харальд Косматый стал после смерти отца правителем Вестфольда, но не успокоился на этом.
Харальд захотел объединить под своей властью всю Норэгр и чтоб подати были едиными и все норвежцы жили вместе, имея одного правителя. И до той поры, пока этого не произойдет, Харальд поклялся не расчесывать волосы, за что его и прозвали Косматым. Ох, наверное, и чесалась его шевелюра!..
Ныне Харальду исполнился двадцать один год. А когда он был малолеткой, войском командовал его дядя Гутторм.
Мечом и посулами Харальд собрал под своей властью земли халейгов, раумов, трандов, ругов. Ярлы и хевдинги сопротивлялись яростно, не желая иметь над собою правителя, а иные, отчаявшись сохранить волю, отправились осваивать «Ледяную землю» – Исландию. Близилась решающая битва с теми, кто отстаивал старые порядки…[8]
А пока Харальд Косматый прямо из сил выбивался, лишь бы походить на великих правителей. А куда владыке без дипломатии?
И вот Харальд расстарался, отправляя в Миклагард четыре кнорра с товаром и подарками, – что не будет преподнесено в дар базилевсу, подручные конунга продадут на торгу. Уже не так жалко выйдет расставаться с добром.
Конечно же, базилевс непременно отдарится и кнорры повезут по пути «Из греков в варяги» кучу восхитительных вещичек, сработанных мастерами Константинополя, так что Косматый точно не прогадает. Однако Эйнар Пешеход, милостью Харальда-конунга вышедший в ярлы, тоже хотел подзаработать…
Эльвёр Освиврдоттур неласково усмехнулась, оглядывая кнорр «Тангриснир». В отличие от длиннотелых, изящных драккаров, суденышко было пузато, отчего ходкостью не отличалось.
Гребли на кнорре с носа да с кормы, а посередине весел не держали, там находился емкий трюм.
Кожаные мешки, набитые мехами, связки моржовых клыков, пахучие круги воска – груз был тяжел и ценен. И еще четыре наложницы – тоже подарок. Она – пятая…
Это было унизительно. Если проклятый Харальд хотел ей отомстить и сделать больно, то ему эта подлая затея удалась. Чувствовать себя подарком, мягкой игрушкой, с которой станет «баловаться» пышнотелый император, было невыносимо.
Противно!
Одна надежда еще грела Эльвёр – что родичи не спустят Харальду его пренебрежения законом, что помогут. Но как?
Вон море вокруг… И надежда таяла, как снег на камне в весенний день.
Харальд-конунг послал в Миклагард сорок человек из своей дружины – целый отряд могучих викингов. С ними идут купцы, но и они люди бывалые.
Девушка внимательно оглядела гребцов. На кнорре за веслами сидели всего трое воинов, остальные – просто крепкие парни-моряки, что ходят за море с купцами. Но и они тоже бойцы.
Ведь не секрет, что стоит купцу заприметить другого торгаша, послабже, как его мореходы мигом вооружаются, превратившись в пиратов. В море никто не отказывается от добычи.
Получается, что рассчитывать на них не приходится. Даже если кто из команды и сжалится над нею, то против воли хозяина не пойдет. Да и что он может сделать, этот вероятный добряк? Устроить ей побег? Зачем для этого чья-то помощь?
Сбежать можно легко. И что потом? В чужой стране, где ты никто, – легкая добыча для каждого, способного совладать с тобой.
Любой дан на Сёлунде может ее снасильничать и убить. Или сделать рабыней. И ничего ему за это не будет – закон не защищает чужих. И как прикажете девушке – без оружия, без денег, без еды – добираться до дому? Вплавь? Так она ж не тюлень…
Нет уж, о побеге можно думать лишь тогда, когда они прибудут в Уппсалу. Там-то, если она убежит, то сумеет добраться до родных мест по сухопутью, через темные леса, через высокие горы…
Страшно? Да. Опасно? Очень. А что делать?
Эльвёр тяжко вздохнула и, нахмурившись, глянула за борт. На юге засинела кромка берега.
– Сёлунд! – удовлетворенно сказал кормщик.
Дочь Освивра никогда не была за морем и не видела иных земель. Сёлунд даже близко не походил на ее страну, где сплошь горы да фьорды меж крутых берегов, где реки не текут, а хлещут, свергаясь водопадами.
Сёлунд был совсем другим – плоский, лишь всхолмленный слегка, остров не отличался суровой красотой северных заливов. Казалось, кнорр приближался к стране бондов, где все только и заняты тем, что пашут да скот пасут. Но нет, даны, здесь проживающие, отличались весьма воинственным нравом.
Их славный подвигами конунг Рагнар Кожаные Штаны держал в страхе всех соседей окрест, а когда король Элла Нортумберийский из Энгланда[9] коварно убил Рагнара, то его сыновья объявили Элле войну. И победили.
Даны до сих пор воюют на землях Энгланда, а Сёлундом нынче правит сын Рагнара – Сигурд Змееглазый. Этот Рагнарссон примерно отомстил убийце своего отца – он взял в жены Блайю, дочь короля Эллы.
Эльвёр усмехнулась. Наверное, Блайе будут понятны ее чувства.
К Роскилле, гнездовью Рагнара и его сыновей, вел фьорд, но какой-то несерьезный – ни одной всамделишной горы. Невысокие склоны, то пологие, то крутые, сплошь заросли дубняком да прозрачными буковыми рощами. Иной раз деревья отходили, освобождая место для заросших травою пастбищ, по которым бродили упитанные коровы.
Ни одного боевого корабля по дороге не встретилось – сплошь купеческие кнорры да рыбацкие челны. И никто не пугался скейдов со щитами по бортам – вся семейка Рагнарссонов славилась крутизной, и Сигурд тоже в отца пошел. Ежели кто обидит сёлундца, будет иметь дело с правителем острова, что означает смерть – быструю или медленную, это уж по настроению Змееглазого.
Даже сейчас, когда большая часть воинов отправилась в Энгланд, есть еще кому защитить Сёлунд.
С левого борта, обгоняя кнорр, прошел скейд Лейфа Тихони. Лейф поднялся во весь рост и зычно прокричал:
– Драконов снять или развернуть! Белые щиты поднять!
Команду исполнили быстро – носовые фигуры скейдов, изображавшие дракона, волка, ястреба, поснимали или развернули клыкасто-клювастыми пастями назад и накрыли сверху мешками. Негоже пугать местных духов, а то еще рассердятся, пакость какую учинят…
Другие бойцы в это время подтягивали к верхушкам мачт круглые щиты, с изнанки вымазанные белым, – знак добрых намерений.
Вот так, тихо-мирно, посольство и проследовало в гавань Роскилле. У причалов качалось довольно много судов, стояли тут и «длинные корабли», попадались арабские завы. А дальше на берегу начиналась столица Сёлунда – скопище «покоев», чьи стены были утеплены торфом, а крыши выложены дерном. Среди зеленых кровель попадались дома, рубленные из бревен, а парочка была сложена из камня. И ни стен, ни башен вокруг – на севере укрепления не в ходу. Оно и понятно – никаким франкам или саксам даже в голову не придет напасть на селения норегов или данов. Богобоязненные христиане пуще своего Господа страшатся норманнов – ужасных северных людей, неутомимых в кровопролитии и грабежах.
К кнорру приблизился скейд Эйнара Пешехода. Огромный викинг, назначенный главой посольства, скомандовал кормщику Фроди Белому:
– Девок на берег. Запрешь их в бараке для тир.
– Понял, – прогудел Белый. – Хунди и ты, Хальвдан, – проводите «лохматый товар».
– Сделаем! – ухмыльнулся Хунди, выказывая щербатые зубы.
Хальвдан Молчун кивнул только. Подсмыкнул кожаные штаны и махнул рукой наложницам: за мной.
Девушки безропотно подчинились, и их свели в крепкий сруб, где обычно держали рабынь-тир. Ходкий товар.
Те же арабы слюноточили при виде синеглазых и светловолосых дев.
Эльвёр зашла в барак и, пристроившись у стены, загребла побольше сена. Возможно, что здесь им и ночевать придется.
Дверь закрылась, грюкнул засов, и теперь темноту рассеивал лишь дымогон – дыра в крыше прямо над очагом-лонгилле.
Очаг давно не разжигали – тепло.
Дочь Освивра не успела сосредоточиться на грустных думах – дверь отворилась, пропуская мрачного горбуна, приволокшего котел с горячей кашей. Короткостриженый трэль нес за ним деревянные плошки и ложки.
Навалив пленницам по порции варева, горбун буркнул:
– Ешьте.
И удалился.
Эльвёр отказываться не стала, тем более что в плошке парила каша из толокна с признаками мяса. Слопав свой обед, она запила его скиром[10]. И немного даже успокоилась.
А что, собственно, произошло? Харальд, скотина этакая, услал ее в Миклагард? И что? Путь долог, всякое может случиться…
– Говорят, в Миклагарде все ходят в шелках и парче, – проговорила рыжеволосая и зеленоглазая Гудрун. – Мы будем есть с золота и ходить в золоте…
– Может, и ходят, – буркнула Гунилла. – Нам-то что? Мы, чай, не невесты, а подстилки. Подстилкам золото не полагается.
– Что плохого в том, чтобы стать наложницей? – томно проговорила Гейрлауг. – Плохо, если мужчина нищ и не знатен, но если наоборот – это же хорошо! Наши роды бедны и бессильны, ведь никто даже не пытался нас отбить. Ярлы, что противились воле Косматого, потеряли власть и жизнь, а мы утратили свободу. Или кто-то из вас надеется вернуться в родные края? Даже если Эйнар поворотит обратно, то куда вы собираетесь вернуться? В селения, разоренные Харальдом? А кому вы там нужны?
– А они думают, что там их ждут женихи, наперебой предлагая мунд, – съехидничала Тора. – Так и стоят толпой, готовясь раскупорить бочонки со «свадебным элем»![11]
Спор быстро перерос в ссору, но до драки дело не дошло – снаружи донесся трубный рев, после чего дверь сотряслась от могучего удара. Еще два удара сердца – и толстая створка отлетела прочь, а в барак вломился громадный человек с длинными волосами цвета соломы, заплетенными в косы. Шлема на нем не было, а вот кольчуга была и меч имелся. Глубокий шрам на лице так стягивал кожу, что любая улыбка поневоле делалась зловещей.
Оглядевшись, шрамолицый засопел.
– Ага, – буркнул он и шагнул к Гудрун. – Ноги врозь, красотка, я пришел.
– А ну вон отсюда! – заверещала «красотка».
Шрамолицый удивленно посмотрел на нее и расстегнул воинский пояс.
– Давай-давай заголяйся… – проворчал он.
Эльвёр даже на расстоянии почуяла запах перегара – насильник был пьян. Правда, судьба Гудрун ее мало волновала, куда больший интерес вызывал пояс, что упал рядом.
Гудрун отчаянно сопротивлялась, брыкалась и молотила кулачками по необъятной груди шрамолицего. Неожиданно ей помогла Гунилла. Вдвоем девушки опрокинули викинга на спину.
Шрамолицый не взревел от злобы и не убил обеих. Повалившись на ворох сена, он поерзал, помычал что-то и благополучно уснул. Вскорости храп загулял под низкими сводами.
Снаружи послышались голоса: Эйнар спрашивал сердито, Ульф оправдывался.
Эльвёр быстренько подтянула к себе пояс незадачливого любовника и вытянула из кармашков два метательных ножа – без рукояток, но с колечками, чтобы было легче выхватывать пальцами.
Спрятав трофей в складках платья, дочь Освивра приняла свой обычный – угрюмый и отрешенный – вид.
– А что я мог? – бубнил Хунди. – Это же сам Стюрмир Валун! На него таких, как я, двое нужно!
– Ладно, замолкни, – пробурчал Пешеход. Оглядев храпевшего Стюрмира, он махнул рукой: – Ладно, пусть проспится. Нам все равно скоро отчаливать.
И ушел.
У наложниц появилась новая тема для болтовни, а Эльвёр принялась потихоньку обматывать похищенные ножики тесьмой – хоть какие-то рукоятки будут. Два маленьких клиночка – это оружие.
Свободу она им не добудет, но вот честь отстоять… Попробовать можно.