ГЛАВА ВТОРАЯ
Ризничий, все еще пылая справедливым гневом, вошел в храм через открытый северный портал, и непроизвольно зажмурился. После яркого солнечного света старая романская базилика казалась погруженной в могильную тьму. Скудный свет проникал лишь через вытянутые вверх арочные окна, однако тут же упирался в монументальные колонны нефа. Не желая так просто сдаваться, солнечные лучи скользили по шершавому камню вниз, но, прежде чем успевали достичь пола, окончательно проигрывали схватку.
Устроенный за алтарем цветной витраж – единственное готическое преобразование – так же мало способствовал освещению, как и узкие оконные проемы. В храме было сумрачно и зябко даже в самый жаркий летний день.
По мнению ризничего аббату давно следовало подумать о перестройке храма, а не довольствоваться мелким ремонтом. Только настоятель не спешил, отговариваясь скудными доходами обители. Как бы не так! На пристройку нового крыла для покоев аббата деньги нашлись, и не малые, между прочим, деньги.
Увы! Падок оказался отец-настоятель на тленное богатство и суетную славу.
Святой Аполлинарий, когда в последний раз явился брату Антуану во сне, так и сказал: «Не хороший дух в моей обители, но посредством тебя я очищу ее от фарисейской закваски».
Ощущая себя едва ли не ветхозаветным пророком, ризничий с той ночи непрестанно размышлял, кого имел ввиду святой Аполлинарий, говоря о фарисейской закваске. Может, пономаря?
Вот уж сущее наказание для обители! А сцена, свидетелем которой ему только что довелось стать, лишнее тому доказательство.
Пономарь раздражал ризничего буквально всем: лоснящимся лицом, громким голосом, грубоватой веселостью, но главное – он никогда не трепетал перед братом Антуаном, даже в те времена, когда аббат еще не выделял его из среды прочих монахов. И вот ведь в чем несправедливость: ему все всегда сходило с рук!
Подойдя к ризнице, брат Антуан внимательно осмотрел замок, прежде чем отпереть дверь, – ничего подозрительного. И все же дверь – это единственная возможность проникнуть внутрь, ибо окна настолько узки, что даже ребенок не сможет в них пролезть.
Брат Антуан осторожно повернул ключ, толкнул, тихо скрипнувшую дверь, и обвел ризницу придирчивым взглядом. Сжимая в руке светильник, он медленно обошел свои владения, заглядывая во все углы. Ничего не изменилось с тех пор, как он накануне вечером заходил сюда в последний раз. Вот только запах…
Брат Антуан был абсолютно уверен – вчера этого запаха не было, вернее это был даже не запах, а самое настоящее зловоние. Он повертел головой во все стороны, при этом шумно втягивая воздух, дабы определить, откуда тянет смрадом.
«Ага, – подумал он. – Кажется из того угла. Удивительно, как эти твари сюда пробираются!»
Ризничий поставил светильник на пол рядом с похожим на гроб сундуком, откинул крышку и поморщился. Так и есть! Мерзкая тварь издохла среди старых, побитых молью стихарей, которые он из-за своей бережливости никак не решался выбросить – вдруг на что-нибудь пригодятся. Переворошив груду ветхого тряпья, он, наконец, извлек за хвост дохлую мышь и, брезгливо морщась, выбросил ее в узкий оконный проем.
Снова обойдя ризницу, брат Антуан похвалил себя за образцовый порядок. Праздничное облачение, ковчеги для святых мощей, богослужебная утварь для ежедневного пользования, сундуки с ценной посудой и светильниками – все было на своих местах. И тем не менее…
Он присел у ящика, в который складывали старые сосуды и все чем давно уже не пользовались. Аккуратно выложил его содержимое на каменный пол, пересчитал для верности и стиснул зубы.
Впервые в жизни брат Антуан пожалел о своей любви к чистоте и порядку. Если бы он, скажем, ленился вытирать пыль, то не терялся бы сейчас в догадках, а, вполне возможно, имел бы на руках изобличающие доказательства. Делать нечего, придется рассказать аббату, но сначала он все-таки посоветуется с камерарием5.
Брат Антуан отыскал камерария в сокровищнице – большой комнате с двумя забранными мелкой решеткой окнами. Здесь хранились самые ценные реликвии – берцовая кость, два зуба и полуистлевший пояс святого Аполлинария, – а также монастырская казна и несколько сундуков с архивом: реестрами приходов и расходов и прочими деловыми документами аббатства.
Камерарий копошился в одном из них, сосредоточенно перебирая свитки. Приход ризничего остался им незамеченным.
– Брат Жильбер, – позвал ризничий, – очень хорошо, что я застал вас одного, – он опустился на скамью, предварительно проведя по ней рукой, и остался доволен – ни одной пылинки!
Камерарий неловко повернулся, ударившись головой о крышку сундука.
Это был еще довольно молодой монах с приятным лицом и кротким взглядом. изничему импонировали его сдержанные манеры и спокойная рассудительность. Два года назад он поддержал кандидатуру брата Жильбера на место камерария, хотя этой должности домогались многие, ибо она давала определенную власть, возможность состоять в монастырском совете, но главное – распоряжаться казной аббатства.
– Ах, это вы, брат Антуан, – отозвался камерарий. – Я не слышал, как вы вошли. Что-то случилось?
– Мне нужно с вами посоветоваться, брат Жильбер, – ризничий поскреб щетину на впалой щеке. – Видите ли, я в большом смятении. Кабы дело касалось меня лично, то я предпочел бы понести убыток, нежели посеять подозрения среди братии. Но речь идет о сокровищах, принадлежащих Святому Аполлинарию.
Камерарий аккуратно положил в сундук пергаментный свиток, который держал до этого в руках, закрыл крышку и сел сверху.
– Я, так понимаю, из ризницы снова что-то пропало, – скорее констатировал, чем спросил камерарий.
Брат Антуан кивнул.
– Так, ничего значительного: старый бронзовый светильник и кадильница. Мы-то ими и не пользовались давно. Но это ведь не оправдание!
– Разумеется, – согласился камерарий. – А вы хорошо искали? Возможно, один из помощников переложил их без вашего ведома?
– Что вы, брат Жильбер! – ризничий в испуге отшатнулся и замахал руками. – Можно ли этим криворуким заботу о священных сосудах доверить! Сам, все сам, из года в год, посему-то знаю точно, что и где у меня лежит. Все согласно переписи, которую я собственноручно обновляю каждый год.
– Да, ваш порядок в делах мне хорошо известен. Значит, ошибки быть не может, следовательно…
– Следовательно, среди братии опять завелся вор, – голос ризничего задрожал.
– Может, кто-то из новициев6? – предположил брат Жильбер.
– Не думаю. Светильник и кадильница старые, кто о них знать мог, кроме своих. Да и замок мы сменили в прошлом году. Ну, после той истории с канделябрами, помните? – и, не дожидаясь ответа, ризничий перешел к главному. – Вот я и хотел с вами посоветоваться, брат Жильбер, говорить о пропаже отцу-настоятелю или повременить?
– Мне кажется, лучше повременить, – ответил после недолгого размышления камерарий, – а вы тем временем хорошенько еще раз все проверьте. Хватит с нас и прошлогоднего случая, не так ли?
– Вы правы, да и нехорошо сразу с двумя жалобами к господину аббату обращаться.
– А у вас есть и другие жалобы? – удивился камерарий.
– Как не быть! – ризничий поджал тонкие бескровные губы. – Порядка в обители мало, вот братия и распустилась, а никому, похоже, до этого и дела нет. Возьмем, к примеру, сегодняшний случай, – и брат Антуан передал разговор, только что подслушанный им на хозяйственном дворе, не преминув сгустить краски.
Камерарий слушал и его приятное лицо все более мрачнело.
– Стало быть, пономарь хотел рассказать о том, что произошло с ним когда-то в Туре? – уточнил брат Жильбер. – Вы не ошибаетесь?
– Так он сам сказал, – подтвердил ризничий.
– Чепуха! Разве пономарь из Тура? Я никогда его там не встречал. Это одна из его «историек», которые он рассказывает ради дешевой славы, м неожиданно вспылил камерарий, но, взяв себя в руки, спокойно добавил. – Однако вы правы, подобные упражнения в красноречии разлагают братию. Безусловно, и рассказчик и слушатели достойны наказания.
Тонкие губы ризничего дрогнули – брат Антуан, как и подобает благочестивому монаху, позволял себе улыбаться скупо и редко.
– Я рад, что вы тоже так думаете, брат Жильбер, – он поднялся и направился к выходу, но у самых дверей остановился. – Кстати, вы знаете, что господин аббат к вечеру должен вернуться?
– О, да. Приор уже успел поделиться со мной дурными предчувствиями, – камерарий подавил улыбку. м Впрочем, его беспокойство, скорее всего, оправданно, поскольку отец-настоятель возвращается раньше времени.
Ризничий покинул архив удовлетворенным. Правильно он поступил, обратившись за советом к камерарию. Воистину добрый советчик брат Жильбер – умен, сдержан и благоразумен. Такому бы обитель возглавить, хороший бы получился из него аббат.