Византийский путь России. Византия и Русь. Второй Рим (Г. М. Левицкий, 2017)

Вечный Рим: жизнь после смерти

Принято считать, что Римская империя разделилась на Западную и Восточную в 395 г. То был год смерти императора Феодосия, блестящего дипломата, талантливого военачальника. Именно при нем окончательно было сломлено язычество и ликвидированы последние его символы: разрушено большинство языческих храмов, запрещены Олимпийские игры, потушен священный огонь богини Весты. За эти деяния Феодосий удостоился от церкви титула «Великий». При всем своем величии император понимал, что единство государства сохранить не удастся и фактически его разделил. Он завещал старшему сыну, Аркадию ― Восток, а младшему, Гонорию ― Запад.

Реакцию населения гигантской мировой державы не понять нынешним политикам, растащившим Советский Союз по кускам. Еще долгие столетие римляне отказывались верить свершившемуся; и Запад, и Восток чувствовали себя частью единого, могучего, целого. Децентрализаторские тенденции разделили мир на две части, но многочисленные народы, населявшие Византию, продолжали считать себя римлянами, ромеями вплоть до ее падения в 1453 году.

Латинский язык еще долгое время оставался языком византийской знати, делопроизводства и права. Свод законов, большей частью доставшийся в наследство от Рима, был просеян с учетом времени и издан на латинском языке. Однако императорские указы продолжали выходить и после завершения работ по кодификации, ― такие указы именовались новеллами. В 1-й половине VI в. императору Юстиниану (527–565 гг.) пришлось сообразовываться с тем, что большинство населения страны разговаривает на греческом языке. В одной новелле император объясняет: «Мы этот закон написали не на отечественном языке, но на разговорном греческом, чтобы закон всем был известен из-за легкости понимания».

Византией Восточную империю стали именовать только в 14 в. европейские источники; ее самоназвание было по-прежнему ― Романия. Современную же транскрипцию государству дал греческий город Византий, основанный около 660 г. до н. э. Римский император Константин заново его отстроил и 11мая 330 г. объявил своей столицей. С тех пор древний греческий город мы знаем как Константинополь.

Античные историки часто именовали Рим Вечным городом. Как мы видим, это не было простым отражением римской гордыни: даже взятый и разграбленный варварами, Рим продолжал жить в умах и сердцах, продолжал оказывать влияние на бытие планеты.

Местоположение «Нового Рима» (так Константинополь часто именовался даже в официальных документах) было чрезвычайно выгодным. Город стоял на перекрестке торговых дорог: из Европы в Азию, из Африки в Европу; он контролировал самый оживленный морской путь из Средиземного моря в Черное. С другой стороны, в отличие от Рима, Константинополь находился на приличном удалении от варварских орд, которые вдруг снялись с традиционных мест обитания и обрушились на античный мир.

Великолепно украшенный город принял из Рима большинство учреждений ― был отстроен даже форум и некое подобие Марсова поля; и наконец, для особенно капризных сенаторов Константин велел построить дворцы, являвшиеся точной копией их римских жилищ.

Таким образом, не вызывает никаких возражений желание Константинополя называться «Вторым Римом».

После того, как в 476 г. был низложен последний император Западной империи, владыка Восточной части считался единым правителем Римской империи. Претензии ему было чем подкрепить. Византия (будем пользоваться привычным современным термином, хотя и далеким от исторической действительности) включала в себя Грецию, Балканский полуостров до Дуная, Малую Азию, Сирию, Палестину, Египет, восточную Армению и южный берег Крыма. Давно обжитые, густонаселенные земли Европы, Азии и Африки имели огромный экономический потенциал. Империя не только сумела отразить волны варварских орд, которые уничтожили западную сестру, но и сама часто переходила в наступление.

Крупнейшая попытка воссоединить Запад и Восток связана с именем выдающегося государственного деятеля ― императора Юстиниана I. Сын простого иллирийского крестьянина, ― он сделал головокружительную карьеру. Биография императора служит ярким подтверждением тому, что гений всегда достигнет желаемого, если при этом будет трудиться днем и ночью. Юстиниан был прирожденным политиком, и он не мог им не стать, как это видно из характеристики, данной Прокопием Кесарийским. Коварный и двуличный, он был превосходным актером и умел проливать слезы не от радости или горя, но искусственно вызывая их в нужное время по мере необходимости. Неверный друг, неумолимый враг, легко податливый на зло, он не брезговал доносами и был скор на наказания. Вместе с тем, Юстиниан позиционировал себя доступным и милостивым ко всем, кто к нему обращался. Он никогда не гневался на тех, кто стоял перед ним или говорил не так, как подобает. И также он никогда не выказывал смущения перед тем, кого собирался погубить, врагов Юстиниан уничтожал с холодной расчетливостью. Он никогда наружно не проявлял ни гнева, ни раздражения по отношению к тем, кто ему досадил. Во внешности его ни тогда, ни позже ничего не было от царского достоинства, да он и не считал нужным блюсти его, но и языком и внешним видом, и образом мыслей он был подобен варвару. Он почти не испытывал потребности во сне и никогда не ел и не пил досыта, но ему было достаточно едва прикоснуться к еде кончиками пальцев, чтобы прекратить трапезу. Казалось, для него это дело второстепенное, навязанное ему природой, ибо он зачастую по двое суток оставался без пищи.

В поисках невесты Юстиниан еще меньше руководствовался светскими условностями; избранница оказалась танцовщицей и актрисой. Но даже, не профессия женщины делала ее не слишком приемлемой партией для императора. Дело в том, что Феодора подрабатывала проституцией и проявляла неуемную энергию в предании пороку. Пожалуй, в мировой истории была только одна любительница наслаждений, с которой она могла сравниться; это ― Мессалина. «В самом деле, ― повествует Прокопий Кесарийский, ― никто не был так подвластен всякого рода наслаждениям, как она. Ибо она часто приходила на обед, вскладчину сооруженный десятью, а то и более молодцами, отличающимися громадной телесной силой и опытными в распутстве, и в течение ночи отдавалась всем сотрапезникам; затем, когда все они, изнеможенные, оказывались не в состоянии продолжать это занятие, она отправлялась к их слугам, а их бывало порой до тридцати, спаривалась с каждым из них, но и тогда не испытывала пресыщения от этой похоти». Впрочем, неизвестно, насколько справедлив к императрице этот древний любитель сенсаций ― Прокопий.

При этом Феодора была необычайно умна, красива, и безумно обольстительна ― она виртуозно околдовала императора, и тот, позабыв о людской молве и приличиях, увенчал блудницу царской диадемой.

Феодора активно вмешивалась в государственные дела и была наилучшей помощницей Юстиниану, более того, по свидетельству древнего автора «они в своей совместной жизни ничего не совершали друг без друга». Правили Юстиниан и Феодора любопытным образом: во всех спорах подданных, разногласиях религиозных организаций или стран, император и его жена выступали за противоположные стороны и еще больше разжигали конфликт. В результате, кто бы ни побеждал, в выигрыше оказывалась правящая чета. «Строя подобные козни, ― по словам Прокопия, ― они всегда пребывали в согласии между собой и, создавая видимость раздора, разъединяли своих подданных, прочно укрепляя таким образом свою тиранию».

Странный тандем крестьянина и проститутки ― безумно талантливых ― сделал невозможное: римская империя восстала почти что в границах 200-летней давности. Полководцы Юстиниана уничтожили королевства вандалов (534 г.) и остготов (554 г.), а также отобрали ряд территорий у вестготов (554 г.). Власть Византии распространилась на Северную Африку (до территории современного Марокко), Италию, южную часть Испании, Истрию и Далмацию; власть Константинополя утвердилась и на островах: Сицилии, Корсике, Сардинии, Балеарских… На некоторое время чудо свершилось ― Средиземное море вновь стало внутреннем морем ромеев.

Увы! Отвоеванные земли перестали быть римскими. В Италию устремились лангобарды и вскоре они, а не римляне, будут составлять большую часть населения Апенинского полуострова, Далмацию заселяли сербы и хорваты, различные варварские племена обосновались в Испании, Северной Африке, Галлии… Они не стремились в единое государство, и у реконкисты Юстиниана отсутствовало будущее.

Однако еще многие века византийский император считался властителем вселенной; все многочисленные короли, князья ― вполне независимые и могущественные ― правили с его высочайшего позволения. Титул византийских императоров тщательно оберегался. Показательна история Карла Великого, который на руинах древнего Рима создал огромнейшую империю, включавшую территории современных Франции, Западной и Южной Германии, Северной и Средней Италии, Бельгии, Голландии, Австрии и Северо-Восточной Испании. Завоеватель долго не решался принять титул императора и пытался представить дело так, как будто корону он получил помимо собственной воли. По свидетельству биографа Карла, Эйнгарда, осенью 800 г. великий франк прибыл в Рим для улаживания спора между папой Львом Ш и местной знатью. «Неожиданно» во время рождественской мессы 25 декабря в соборе святого Петра папа приблизился к Карлу и возложил на его голову императорскую корону. Находившиеся в храме франки и римляне громкими возгласами одобрили жест папы: «Да здравствует и побеждает Карл Август, Богом венчанный великий и миротворящий римский император». Согласно Эйнгарду, Карл подобного акта «совершенно не желал и утверждал, что если бы знал заранее о замысле папы, то в тот день не пошел бы в церковь, несмотря на то, что это был один из главных праздников». Могущественный франк «с великим терпением переносил зависть римских (Византийских) императоров, негодовавших на то, что он принял это звание. Их упорство Карл победил своим великодушием, которым он, несомненно, их превосходил, посылая к ним частые посольства и в письмах называя их братьями».

Согласно сведениям хроники, Карл Великий предложил руку и сердце вдовствующей императрице Ирине. Хотя в 800 г. правительнице Византии было 50 лет, она благосклонно приняла сватовство. Мечта о соединении Запада и Востока в единую империю снова замаячила на горизонте, но… в 802 г. «невеста» Карла Великого была свергнута и отправлена в ссылку.

Лишь в 812 г. после ряда неудач в войне с болгарами, властитель Византии заключил договор с Карлом Великим и пожаловал ему титул василевса. Эта милость обошлась последнему не дешево: император франков уступил Михаилу I ряд территорий (в числе прочих, Венецию).

Еще с большей ненавистью Константинополь встретил следующего конкурента: в 962 г. германский король Отон был объявлен императором так называемой «Священной Римской империи». Византийский двор неизменно относился к новоявленным императорам как к узурпаторам, и долгие века им мстил. Не меньшую ярость в XII столетии у Мануила Комнина вызывал Фридрих Барбаросса, посмевший надеть императорскую корону. Против германца византийский двор строил столь изощренные козни в Италии, что тому пришлось совершить пять походов в эту страну. Потерпев неудачу в последней кампании и едва не лишившись жизни, Фридрих оставил Италию в покое.

В 1189 г. Фридрих Барбаросса принял участие в Третьем крестовом походе. Его путь лежал через Византию, ― естественно, далеко не дружественную. Император Исаак Ангел приказал бросить в тюрьму послов Фридриха, а от него самого потребовал заложников и обязательств в том, что большая часть завоеванных земель отойдет к Византии. Такую наглость Барбаросса не мог оставить без ответа, и за свою опрометчивость византийцы дорого заплатили. Вместо Палестины германский император принялся опустошать византийские земли не хуже турок: он взял Адрианополь и направился к столице. Пришлось Исааку вступить в переговоры с разволновавшимся германским императором, и как можно скорее переправить его поближе к Святой земле. Вероятно, византийцы страшно обрадовались, когда Фридрих во время переправы через речку Селиф упал с коня и так глупо утонул.

Византийцы люто ненавидели только тех, кто осмеливался надеть на голову императорскую корону. В остальном, хотя они и вели войны, но никого не считали непримиримыми врагами, и всегда, при малейшей возможности, решали конфликты мирным путем. Иногда случались и парадоксы: пока сражались армии, во враждебной стране византийские купцы торговали, трудились греческие зодчие и прочие мастера.

В VII в. на землях Азии и Африки появился молодой сильный хищник ― арабы. Они методично отнимали у Византии одну территорию за другой: с 625 по 637 гг. власть арабов распространилась на Месопотамию, Сирию, Палестину, в 650 г. Византия потеряла Египет, а затем и прочие владения на Африканском континенте.

Во времена Константина IV арабы несколько лет подряд осаждали Константинополь. Отчасти столица была спасена изобретением так называемого «греческого огня». Взрывоопасная смесь в специальных сосудах выбрасывалась на палубы вражеских кораблей и при падении воспламенялась. Страшная сила сжигала арабские корабли, и потушить их было невозможно, так как «греческий огонь» горел даже на воде. Состав новейшего оружия византийцы хранили в строжайшей тайне.

Лишившись ряда территорий, ― впрочем, многие из них в силу сепаратистских тенденций, были тяжким балластом для Константинополя, ― Византия сплотила силы и отстояла Малую Азию; одновременно было нанесено поражение арабскому флоту, который хозяйничал в Средиземном море и угрожал столице ромеев. Ценой неимоверных усилий Византия закрыла собой Европу от арабского нашествия; завоевателям пришлось двигаться кружным путем: через Северную Африку и Гибралтарский пролив арабы добрались до Испании, но силы были уже не те…

Византия всегда была чужой остальному миру; своеобразным государством-изгоем она стала в силу многих обстоятельств, которые можно привести к одному знаменателю ― зависти. Восток вскоре стал мусульманским и превратился в антагонизм христианской Европы и, естественно ― Византии; Западная Римская империя, заселенная теперь варварскими племенами и разделенная на большие и малые государства, смотрела на бывшую сестру с ее древней культурой и традициями как на нечто, не менее непонятное, чем мусульманский Восток; с вожделением взирали на богатства Византии северные народы: болгары, русские, сербы, печенеги. И вопреки всему Византия стояла, действуя силой, золотом, хитростью и коварством; периодически она теряла свои территории, но иногда переходила в наступление, раздвигая свои границы во все стороны света. Множество раз государство ромеев оказывалось на краю гибели, но всегда в критический момент случалось чудо, и сожженная птица Феникс вновь расправляла крылья.

Точно также наследница Византии ― Россия ― спустя сотни лет займет львиную долю Европы и Азии, точно также ее будет бояться и не понимать Европа, не станет она своею и для Азии. И Россию будут пытаться покорить многие; она победит всех, сохранит необъятные земли, но начнет их терять, когда свернет с определенного судьбою тысячелетнего пути, когда займется ненужными поисками и экспериментами… Об этом позже, а пока рассмотрим взаимоотношения Византии со славянским миром.

Русские под Константинополем

Император Юстиниан воевал со всей планетой ― в Европе, Азии и Африке; в пылу грандиозных сражений и походов, имевших целью восстановить Римскую империю, он проглядел одну мелочь. На Балканах заявила о себе еще одна сила; «с того времени, как Юстиниан принял власть над Римской империей, гунны, славяне и анты, делая почти ежедневно набеги, творили над жителями этих областей нестерпимые вещи. Я думаю, ― утверждает Прокопий Кесарийский, ― что при каждом набеге было убито и взято в плен римлян по 200000 человек, так что эта страна повсюду стала подобной скифской пустыне».

Войска Юстиниана периодически выбрасывали славян и болгар за Дунай, но нашествия повторялись все чаще и чаще. Так возник славянский вопрос, а в следующем столетии он станет для Византии первостепенным.

Славяне облюбовали уголок Европы и не собирались его оставлять. Даже отпор Византии не мог ничего изменить: территория старых римских провинций обезлюдела и была обречена на заселение новым этническим элементом. Первое знакомство было не слишком дружелюбным, но Византия добивалась нужного результата различными способами.

В империи широко практиковалась политика переселения народов, ― отчасти ее копировал Советский Союз, она не потеряла актуальности и для сегодняшней многонациональной России. Но если сталинская перетасовка народов осуществлялась насильственными методами, то византийцы старались заманить требуемую национальность в нужное им место лучшими условиями проживания. Император Юстиниан II переселил 30 тысяч славян из Македонии в Малую Азии, впоследствии они использовались для борьбы с арабами. Византия, как никакая другая страна, умела извлекать максимальную пользу из международной ситуации. И потому о византийцах ― блестящих политиках ― и по сей день бытует расхожее мнение, как о людях необычайно коварных.

Иногда политика переселений и дроблений народов, имевшая целью сохранить межнациональный мир, приносила неожиданные плоды. Таким сюрпризом стало восстание Фомы Славянина, вспыхнувшее около 820 г. и потрясшее империю до самого основания. Кроме славян, переселенных в Азию, в нем участвовали грузины, армяне, персы; в союз с Фомой вступил Арабский халифат, на его сторону перешел флот Эгейского моря. Вскоре в руках Фомы Славянина оказалась почти вся Малая Азия; около года восставшие осаждали Константинополь. И тут, каким-то непостижимым образом, в числе союзников гибнущей Византии оказались болгары… Фома Славянин вскоре попал в плен, был выдан императору и казнен.

Далее Византийскую империю ожидали лучшие времена; ее последний подъем и расцвет связан со знаменитой Македонской династией (867 – 1057 гг.), основанной выходцем из македонских крестьян Василием I. Болгары еще получат страшную «благодарность» от византийцев.

И все же надо признать очевидную истину: война не являлась излюбленным рычагом византийской политики. Это обстоятельство кажется странным, так как с самого рождения Византия заявила претензии на мировое господство и не отказывалась от них даже в трудные для страны времена…

Великий город манил своими богатствами, казалось, все народы планеты. Как только какое-то племя собирало приличную дружину, то считало своим долгом навестить столицу мира. Росы (русы) не стали исключением; первый их поход на Константинополь связывается с именами князей Аскольда и Дира. В 860 г. они приблизились к византийской столице на двухстах судах. Согласно сведениям летописей, вместимость русских судов X в. составляла от 40 до 100 человек, и значит, в походе участвовало не менее 8000 тысяч воинов.

Нашествие росов принесло немало бед византийцам, и современник событий ― патриарх Фотий ― оценивает вторжение северного народа как наказание Византии за грехи:

«Что это? Что за гнетущий и тяжкий удар и гнев? Откуда обрушилась на нас эта страшная гроза гиперборейская?… Откуда низвергся этот нахлынувший сплошной варварский град…»

В своей гомилии (проповеди) Фотий уподобляет вылазку росов национальному бедствию:

«Горе мне, что вижу народ жестокий и дикий безнаказанно обступившим город и грабящим пригороды, все губящим, все уничтожающим ― поля, жилища, стада, скот, жен, детей, стариков, юношей ― все предающим мечу, не слушая никаких воплей, никого не щадя. Погибель всеобщая! Как саранча на ниву и как ржа на виноградник, точнее ― как вихрь, или буря, или ураган, или не знаю что еще, обрушившись на нашу землю, он погубил целые поколения жителей. Блаженны те, кто пал жертвой кровавой руки варвара, ибо, погибнув, они тем скорее избежали переживания охвативших нас отчаянных бедствий…»

Набег стал полной неожиданностью для Константинополя, византийцы были поражены наглостью народа, который до тех пор считался незначительным и далеким. Северные воины разграбили окрестности столицы, разорили предместья, свирепо перебили оказавших сопротивление ромеев и безнаказанно окружили город. После этого византийцы и вовсе упали духом.

Видимо это была первая попытка росов заявить о себе на международной арене. «Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный ― но получивший имя от похода на нас…», ― пишет патриарх о неожиданной грозе Константинополя.

Фотий говорит, что росы добровольно прекратили осаду и расценивает это как чудо. Напрашиваются более реальные причины: таким количеством воинов взять Константинополь не представлялось возможным, а добычи росы немало взяли в предместьях столицы. Другие авторы утверждают, поход росов был не столь удачным. Они потеряли много кораблей: по одной версии ― были застигнуты бурей, по другой ― от действий византийского флота.

В 907 г., согласно сведениям «Повести временных лет», росы совершили более масштабный поход на Константинополь. Князь Олег, «оставив Игоря в Киеве, взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли греки «Великая Скифь». И с этими всеми пошел Олег на конях и в кораблях; и было кораблей числом 2000».

И снова росы обнаруживают варварскую бесчеловечность; на этот раз их поведение описывает русский летописец, а не византийские авторы.

Волю защитников Константинополя парализовала не только жестокость врагов, но и тактика Олега. Князь велел своим воинам поставить на колеса корабли, «и когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу». Зрелище фантастическое, но такое вполне могло иметь место. Нужда заставляла варягов приспосабливаться к судоходству без воды, так как на пути «из варяг в греки» приходилось по суше преодолевать некоторые участки пути, опять же существовали трудности с днепровскими порогами. Корабли строились с таким расчетом, чтобы их можно было спокойно извлекать из воды и передвигать по суше.

Византийцы испугались и отправили послов к Олегу со слезными просьбами:

– Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь.

При этом греки еще раз решили попытать счастья, но не в открытой битве: Олегу послали лучшее вино и яства, но обильно сдобренные ядом. Русский князь раскусил хитрость византийцев, и тем ничего не осталось, как принять самые жесткие условия мира: «Что хочешь, дадим тебе».

Олег даже не просил, он «приказал… дать воинам своим на 2000 кораблей по 12 гривен на уключину, а затем дать дань для русских городов: прежде всего для Киева, затем для Чернигова, для Переяславля, для Полоцка, для Ростова, для Любеча и для других городов: ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу».

Невиданные привилегии получили русские послы и купцы:

«Когда приходят русские, пусть берут содержание для послов, сколько хотят, а если придут купцы, пусть берут месячное на 6 месяцев: хлеб, вино, рыбу и плоды. И пусть устраивают им баню ― сколько захотят. Когда же русские отправятся домой, пусть берут у царя на дорогу еду, якоря, канаты, паруса и что им нужно».

В знак победы повесил Олег свой щит на ворота Константинополя.

«Первыми словами нашего договора помириться с вами, греки, и станем любить друг друга от всей души и по всей доброй воле…», ― гласит «Повесть временных лет». Но в этом, грабительском мире были заложены основы для новых военных столкновений, ибо русские уже познали богатства Византии и не перестали их желать, а Византия не прочь была отомстить за невиданный позор.

Между тем, русские, сами того не сознавая, попали в византийский плен, из которого никогда не выберутся. Византийская организация жизни, культура, церкви и прочие достижения ромейской цивилизации скоро переселятся на Русь и останутся там навечно.

В 941 г. мир русских и византийцев закончился походом князя Игоря на Константинополь. «Повесть временных лет» и Лев Диакон говорят о появлении под Царьградом 10 тысяч русских кораблей, но большее доверие вызывают сведения епископа Лиутпранда Кремонского (ок. 922–972 гг.), оценивающего флот князя Игоря в «более тысячи судов».

Как всегда русские воюют со звериной жестокостью; о чем единодушно сообщают и византийские и русские источники. По словам Продолжателя Феофана:

«Много злодеяний совершили росы до подхода ромейского войска: предали огню побережье Стена, а из пленных одних распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов».

На этот раз удача покинула русских. Подошедшее византийское войско нанесло им поражение. Побитые дружины Игоря укрылись на ладьях, но не спешили покидать прибрежные воды Константинополя. На свою беду русские решили взять реванш в морском бою, ― и у них была надежда совершить это безнаказанно. Страшнейшее и позорнейшее поражение русских подробно описывает Лиутпранд Кремонский:

«Император Роман, услышав об этом, весьма встревожился, ибо отправил свой флот против сарацин и для защиты островов. Проведя в размышлениях немало бессонных ночей, ― Игорь в это время опустошал морское побережье, ― Роман узнал, что в его распоряжении есть еще 15 полуразрушенных хеландий, которые народ оставил (в Константинопольском порту) из-за их ветхости. Услышав об этом, он велел прийти к нему… кораблестроителям и сказал им:

– Сейчас же отправляйтесь и немедленно оснастите те хеландии, что остались. Но разместите устройство для метания огня не только на носу, но также на корме и по обоим бортам.

Итак, когда хеландии были оснащены согласно его приказу, он посадил в них опытнейших мужей и велел им идти навстречу королю Игорю. Они отчалили; увидев их в море, король Игорь приказал своему войску взять их живьем и не убивать. Но добрый и милосердный Господь, желая не только защитить тех, кто почитает Его, поклоняется Ему, молится Ему, но и почтить их победой, укротил ветры, успокоив тем самым море; ведь иначе грекам сложно было бы метать огонь. Итак, заняв позицию в середине русского (флота), они (начали) бросать огонь во все стороны. Руссы, увидев это, сразу стали бросаться с судов в море, предпочитая лучше утонуть в волнах, нежели сгореть в огне. Одни, отягощенные кольчугами и шлемами, сразу пошли на дно морское, и их более не видели, а другие, поплыв, даже в воде продолжали гореть; никто не спасся в тот день, если не сумел бежать к берегу. Ведь корабли руссов из-за своего малого размера плавают и на мелководье, чего не могут греческие хеландии из-за своей глубокой осадки. Чуть позже Игорь с большим позором вернулся на родину. Греки же, одержав победу и уведя с собой множество пленных, радостные вернулись в Константинополь».

Император Роман приказал казнить всех пленных.

Ужас поражения русских помогает оценить и Лев Диакон. Согласно его известиям, император Иоанн Цимисхий обращается к Святославу: «Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору приплыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды».

Согласно Повести временных лет, выжившие русские оправдывались:

«Будто молнию небесную, ― говорили они, ― имеют у себя греки и, пуская ее, пожгли нас; оттого и не одолели их».

Несмотря на страшное поражение, князь Игорь не оставлял надежду взять Царьград. Повесть временных лет новый поход относит к 944 г. На этот раз князь готовился основательнее:

«Игорь же собрал воинов многих: варягов, русь, и полян, и словен, и кривичей, и тиверцев, ― и нанял печенегов, и заложников у них взял, ― и пошел на греков в ладьях и на конях, стремясь отомстить за себя».

Император предпочел окончить дело миром и направил к Игорю лучших послов с просьбою: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и еще к той дани». Одновременно к печенегам было отправлено «паволоки (дорогой ткани) и много золота». У реки Дунай состоялся совет русских дружинников. Еще свежа была память о том, как большую часть флота сжег таинственный негасимый огонь, и потому воины советовали Игорю:

– Если так говорит царь, то чего нам еще нужно, ― не бившись, взять золото, и серебро, и паволоки? Разве знает кто ― кому одолеть: нам ли, им ли?

Пришлось князю довольствоваться данью.

Игорь погиб вскоре после заключения мирного договора с Византией. После него остался трехлетний сын Святослав, фактически власть перешла к жене Игоря ― Ольге. Умнейшая женщина сумела не только отомстить за смерть мужа, но и мудро осуществляла регентство во время малолетства сына, ― она, по примеру матери Александра Македонского, Олимпиады, воспитала настоящего воина и государственного деятеля, завоевателя многих земель и народов. Как и Александр Великий, Святослав прожил недолгую жизнь, но успел совершить много великих дел. Боевой путь Святослав начал в четырехлетнем возрасте. Он участвовал в походе на древлян, от рук которых погиб его отец. По свидетельству русского летописца: «когда сошлись оба войска для схватки, Святослав бросил копьем в древлян, и копье пролетело между ушей коня и ударило коня по ногам, ибо был Святослав еще ребенок». Воеводы произнесли:

– Князь уже начал; последуем, дружина, за князем!

«Когда Святослав вырос и возмужал, ― рассказывает Повесть временных лет, ― стал он собирать много воинов храбрых, и быстрым был, словно барс, и много воевал. В походах же не возил за собой ни возов, ни котлов, не варил мясо, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину или зажарив на углях, так ел; не имел он шатра, но спал, постилая потник с седлом под голову, ― такими же были и все остальные его воины». Войну объявлял Святослав посылая вестников к разным народам со словами:

– Хочу на вас идти!

В княжение Святослава (945–972 гг.) интересы Византии и Руси сошлись на Дунае.

В 967 г. император Никифор Фока отказался платить дань болгарам. По византийской привычке, Никифор хотел решить болгарский вопрос чужими руками. К русскому князю Святославу император отправил патриция Калокира с тем, чтобы за 15 кентинариев золота заполучить наемника для этого дела.

«Росы повиновались, ― сообщает византийский источник, ― на пятом году царствования Никифора… они напали на Болгарию, разорили многие города и села болгар, захватили обильную добычу и возвратились к себе. И на шестом году его царствования они опять напали на Болгарию, совершив то же, что и в первый раз, и даже еще худшее».

Далее все пошло не по планам Никифора, потому что на исторический простор вышли амбициозные личности. Император желал привести в повиновение болгар; его посол, Колокир, хотел сам завладеть императорским троном при помощи русских и обещал Святославу щедрые дары, но у русского князя были свои планы на Болгарию, а возможно и на Византию.

Согласно Повести временных лет, в 967 г. «пошел Святослав на болгар. И бились обе стороны, и одолел Святослав болгар, и взял городов их 80 по Дунаю, и сел княжить там в Переяславце, беря дань с греков».

В то время на Киев напали печенеги; с трудом, под руководством княгини Ольги удалось отстоять город. Киевляне упрекали Святослава:

– Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул, а нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придешь и не защитишь нас, то возьмут-таки нас.

Святослав прибыл в Киев со своей дружиной, прогнал печенегов в степь, но не собирался долго здесь задерживаться. Он создал империю, которая по своим размерам могла сравниться с Византией, ― достаточно сказать, что владения Святослава протянулись от Дуная до Волги, от Новгородской земли до Северного Кавказа и Крыма. Великий завоеватель знал: где слабое место его государства, какая территория наиболее нуждается в княжеской заботе. Матери и своим боярам Святослав ответил:

– Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае ― ибо там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли ― золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы.

Святослав явно лукавил: Переяславец был краем его земли, а не центром, но по всему видно, воинственный князь собирался раздвинуть границы своих владений на запад и юг. После похорон матери Ольги в 969 г., он распределил земли между сыновьями и вернулся в Болгарию. За время его отсутствия ситуация усложнилась: болгары были не в восторге оттого, что византийское владычество сменилось на русское, и предпочитали вернуться под защиту прежнего хозяина; на императорском троне Никифора сменил талантливый военачальник Иоанн Цимисхий.

Святослав некоторое время терзал и грабил Балканский полуостров, и, согласно Лаврентьевской летописи, за малым не дошел до Царьграда, пока, наконец, его войско не было разбито при Аркадиополе. В 971 г. Иоанн Цимисхий организовал грандиозный поход против русских в Болгарии. Византийский флот вошел в устье Дуная, а сухопутная армия отняла у Святослава древнюю болгарскую столицу ― Преславу и его самого осадила в Доростоле.

После трехмесячной осады и ряда поражений израненный Святослав попросил мира у Иоанна Цимисхия; главным условием было беспрепятственное возвращения русских на родину.

Характерно, что Цимисхий, несмотря на военное превосходство и собственное славолюбие, поступил в духе ромеев. По крайней мере, так утверждает Лев Диакон: «Император почитал мир гораздо больше войны, потому что знал, что мир сохраняет народы, а война, напротив, губит их. Поэтому он с радостью принял эти условия (росов), заключил с ними союз и соглашение и дал им хлеба ― по два медимна на каждого. Говорят, что из шестидесятитысячного войска росов хлеб получили только двадцать две тысячи человек, избежавшие смерти, а остальные тридцать восемь погибли от оружия ромеев».

Восточная Болгария, бывшая ареной противоборства русских и византийцев, осталась под властью Константинополя. Остальной Болгарии, пока еще независимой, предстояло познакомиться с императором Василием, который за свою жестокость получит прозвище Болгаробойца.

Дальнейшие события более подробно описывает Повесть временных лет:

Заключив мир с греками, Святослав отправился домой водным путем. Израненное русское войско благополучно вошло в устье родной реки и направилось к днепровским порогам… «И сказал ему (Святославу) воевода отца его Свенельд:

– Обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги.

И не послушал его, и пошел в ладьях. А переяславцы послали к печенегам сказать:

– Вот идет мимо вас на Русь Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков много богатства и пленных без числа.

Услышав об этом, печенеги заступили пороги. И пришел Святослав к порогам, и нельзя было их пройти. И остановился зимовать в Белобережье, и не стало у них еды, и был у них великий голод, так что по полугривне платили за конскую голову, и тут перезимовал Святослав.

В год 6480 (972). Когда наступила весна, отправился Святослав к порогам. И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него».

Казалось бы, с виновниками смерти Святослава все ясно: «переяславцы», то есть, болгары послали к печенегам гонца. Почему болгары предали Святослава, тоже ясно: о жестокости пришельцев с Востока достаточно рассказано и в русских, и в византийских источниках. Так, например, Лев Диакон описывает действия войска Святослава после битвы под Доростолом: «И вот, когда наступила ночь, и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили несколько грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра». После взятия византийцами Преславы, Святослав умертвил около трехсот болгарских бояр, заподозрив их в измене.

Еще в предательстве подозревали Свенельда ― воеводу Святослава, который единственный спасся после бойни у днепровских порогов. Однако Свенельда, скорее всего, послал сам князь за подкреплением, и по этой причине он не участвовал в битве.

В смерти Святослава были заинтересованы даже его собственные сыновья и Русь; ведь он поделил страну перед отъездом на Дунай, и не собирался возвращаться на родину. Теперь Святослав был лишним в собственном доме (и потому он не дождался помощи у порогов); он надоел русским сумасбродными завоевательными планами точно так же, как надоел Александр Македонский грекам и македонянам.

А по большому счету, печенегов не было необходимости предупреждать о передвижениях князя. Они прекрасно знали слабое место в маршруте русских, и если верить Константину Багрянородному, постоянно дежурили у порогов.

Итак, смерти Святослава желало достаточное количество людей и народов, и многие исследователи напрасно обвиняют византийцев в том, что именно они предупредили печенегов о маршруте Святослава и даже профинансировали уничтожение его войска. Глупости! Печенеги настолько ненавидели Святослава за нанесенное им накануне поражение, что с удовольствием уничтожили бы его бесплатно. А вот у Иоанна Цимисхия не было никакого основания желать смерти Святославу и русскому войску.

Во времена князя Игоря Русь и печенеги выступали как союзники, ― они вместе участвуют в походе на Константинополь; в княжение Святослава мы видим обе силы уже непримиримыми врагами. Император был заинтересован в том, чтобы у границ Византии существовали враждебные друг другу силы, а также, чтобы одна не усилилась за счет другой. Согласно сведениям Иоанна Скилицы, император даже отправил посольство к печенегам, «предлагая им стать его друзьями и союзниками, не переходить через Истр и не опустошать Болгарию, а также беспрепятственно пропустить росов пройти через их землю и возвратиться домой. Назначен был исполнить это посольство Феофил, архиерей Евхаитский. (Печенеги) приняли посольство и заключили договор на прежних условиях, отказавшись только пропустить росов».

Впоследствии у Византии не было крупных конфликтов с русскими, за исключением одного частного случая. Мир, заключенный Святославом и Ионном Цимисхием соблюдался и после смерти обоих, а вот печенеги доставят множество хлопот Византии. Император Константин Мономах (1042–1054 гг.) будет вынужден отвести печенегам болгарские земли для поселений, вместе с придунайскими крепостями. Гостям показалось этого мало, они упорно стремились к византийской столице. Предпринятая императором попытка отбросить печенегов на север закончилась страшным поражением ромеев. Отныне им приходилось откупаться от кочевников громадными уступками и денежными пожертвованиями.

Иногда византийцы и сами предпринимали походы на русские земли. О такой экспедиции рассказывается в «Записке греческого топарха». Наместник одной из причерноморских колоний ― топарх ― во главе отряда воинов перешел по льду Днепр и довольно далеко проник на неподвластные Византии земли. Поход был невероятно тяжелым. «… мы продвигались с величайшим трудом словно в открытом море, борясь против снега, ― рассказывает топарх. ― В самом деле, казалось, земли не было, а снег не был обычным: тогда как лошадей не видно было до самой шеи, волы, хотя последними следовали за нами, гибли и многие (из них) были здесь оставлены. Говорили ведь, что снег был в четыре локтя и был трудно проходим». Проводники покинули греков и, казалось, не будет конца мучениям. Живые считали счастливыми умерших, «так как они удалились ото всех забот и страданий».

Неизвестно, чем закончился поход, так как повествование обрывается, а следующие отрывки рассказывают о нападении варваров на земли топарха.

Впрочем, росы скоро поняли, что деньги можно добывать в Византии и другим способом: их сила и мужество щедро вознаграждались Константинополем. Особенно ценились моряки. Так, в экспедиции, предпринятой императором Львом VI против арабов, участвовало 700 росов, ― их жалование более чем в четыре раза превышала плату византийским матросам.

В следующей морской экспедиции против арабов, обосновавшихся на Крите, также участвовало 629 русских моряков.

«Империя охотно вербовала солдат среди народов, поставлявших ей или целые дружины во главе со своими племенными вождями или большое количество варваров различного происхождения, являвшихся на службу в византийскую армию, ― анализирует источники военной мощи Византии Шарль Диль. ― Император был правителем, который хорошо платил. Командиры имперской армии получали чрезвычайно высокое жалование, и это было соблазном для армянской и кавказской знати и разжигало аппетиты скандинавских или русских искателей приключений. Довольно высокое жалованье получали часто и рядовые воины. Вместе с тем императоры имели к этим иноземным воинам, не заинтересованным во внутренних делах империи, больше доверия, чем к своим собственным подданным. Императоры охотно предоставляли крупные командные посты, высокие военные звания иноземцам, предпочитая их в интересах личной безопасности. Один из гвардейских полков, гетерия, состоял почти исключительно из иноземцев: русских, скандинавов и хазар. Знаменитая варяжская дружина, чьи подвиги на всем протяжении византийской истории гремели на весь мир, набиралась сначала из русских, а впоследствии из исландских и норвежских норманнов и из англосаксов. Во все времена наемники составляли значительную часть византийской армии».

Русскими воинами пользовался знаменитый Василий II Болгаробойца (958 – 1025 гг.). Фактически они и спасли императора во время мятежа Варды Фоки (987–989 гг.). Византийский автор Михаил Пселл называет росов тавроскифами и рассказывает об одном эпизоде с их участием:

«Царь Василий порицал неблагодарных ромеев, и поскольку незадолго перед тем явился к нему отряд отборных тавроскифских воинов, задержал их у себя, добавил к ним других чужеземцев и послал против вражеского войска. Те застали неприятелей врасплох, готовившихся не противника побить, а вина попить, многих убили, а остальных рассеяли, и поднялся среди мятежников бунт против самого Фоки».

Упомянутые Пселлом тавроскифы являлись шеститысячным отрядом, который послал по просьбе Василия II киевский князь Владимир. Щедрость киевского князя объясняется тем, что он был в то время женат на сестре императора Василия ― Анне.

Таким образом Византия разрушила тысячелетние стереотипы: наемники ненадежны, они могут переметнуться на сторону противника за большее вознаграждение, они не уважают битвы, связанные со смертельным риском, не переносят трудности похода, в общем, дисциплинированностью не отличаются. Сегодняшняя Россия пытается создать эффективную армию; долго продолжаются споры: будет это армия по контракту или призыву. На все вопросы давным-давно ответила Византия: хороший солдат тот, что получает хорошие деньги.

Вселенская империя

Никогда не вернется государство ромеев во времена могущественного Юстиниана, слишком много появилось молодых сильных соперников. Тем не менее, до последних своих дней Византия считала, что она единственная имеет право управлять вселенной. Могут показаться смешными претензии государства, вступившего во 2-е тысячелетие весьма ослабленным, но Византия по прежнему вела активную внешнюю политику и успешно втягивала в орбиту своего влияния сопредельные и очень далекие государства. Эта страна имела грандиозную программу покорения мира, и ее главное отличие от планов прочих завоевателей в том, что не меч был основным механизмом сложнейшего процесса.

Византия, словно щупальцами, опутала весь известный мир торговыми путями. По словам византийского географа, жившего в VI в., «все народы вели торговлю при посредстве византийской золотой монеты (номисмы или солида), которая принимается повсюду от одного края земли до другого». Уже во времена Юстиниана византийцы наладили прочные связи с кажущимися для Западной Европы запредельными странами ― Индией и Китаем. Водным и сухопутным путем через владения персов доставлялись в Константинополь, а потом распространялись по Европе экзотические товары Востока: благовония, пряности, жемчуг и драгоценные камни. Особенно ценился китайский шелк ― в виду трудности его доставки и от того, что китайцы строго хранили секреты его производства. Цена на него, всегда баснословная, особенно вырастала, когда Византия находилась в состоянии войны с Персией. Именно в руках персов находилась и сухопутная и морская посредническая торговля с Китаем. Византийцы решили проблему с шелком: они выкрали у китайцев несколько коконов шелковичного червя и освоили процесс его разведения. Фабрики по производству шелковых тканей появились в Константинополе, Бейруте, Тире, Антиохии, Фивах и Александрии. Шелковое производство принадлежало государству и являлось одним из существенных источников пополнения казны.

В момент выхода на политическую арену русских княжеств Византия торговала со всем миром. Прежде всего, византийские купцы славились как поставщики самой изысканной роскоши, но не брезговали и обычными товарами.

В пору своего могущества Византия строго регламентировала заморскую торговлю. Со всеми странами, где ступала нога византийского купца, заключались торговые соглашения. Подобные договоры заключались и с Русью в X в. Для торговых партнеров византийцев они были тяжелы и довольно унизительны; существовала целая система правил ввоза и вывоза товаров, покровительствовавшая собственным купцам. Константинополь, претендовавший на звание столицы мира, не желал становиться проходным двором. Русские торговые люди и наемники, часто его посещавшие, не имели права останавливаться в столице, ― им разрешалось жить только в одном из предместий Константинополя. В город им дозволялось входить лишь в светлое время суток и без оружия.

Гордый презрительный взгляд Византии на своих гостей, кажется, мы улавливаем спустя многие столетия. Однако чтобы выжить во враждебном окружении, было необходимо налаживать отношения со всеми народами. И дипломатия великой империи всегда находилась на высочайшем уровне. Целая сеть агентов по всему миру собирала информацию для специального «ведомства по управлению варварами». Купцы, послы и монахи проповедовали не только христианство, но и византийский образ жизни и мысли, где Константинополю отводилось центральное место в мироздании. Как бы ни ругали и не презирали хитрых коварных византийцев, но перед ними широко раскрывались двери и хижин, и дворцов. Духовные и светские миссионеры знали множество способов обращения на свою сторону и правителей, и нужных людей, и целых народов; им было знакомо столько возможностей добыть информацию, что ромеям могли бы позавидовать современные шпионы и пронырливые папарацци. Наиболее простой способ добиться результата ― подкуп. Византийцы считали, что любого человека можно купить ― вопрос только в цене.

Интересы Византии не имели границ, их не пугали расстояния; и связи далекого государства с Русью были не случайностью, а планомерной политикой.

Подтверждением активной внешней политики Византии служат обнаруживаемые по всему миру монетные клады. В 1983 г. археологическая экспедиция исследовала древнее погребальное сооружение в Монголии. Среди находок особенно много загадок доставил золотой диск с изображением человеческой фигуры. После многочисленных споров ученые пришли к выводу, что изображение является компиляцией византийских монет эпохи императора Ираклия (610–641 гг.). Именно в его правление отношения Византии с Востоком были наиболее интенсивными.

Серебряные византийские милиарисии во множестве находили в местностях, которые никак не отличались высокой степенью своего развития и не имели государственности. Так, например, много кладов монетного серебра IX–X вв. обнаружено на землях пруссов (ныне Калининградская область). Оказывается, прусские земли выполняли всего лишь функцию транзитного центра, а далее торговые пути шли в Западную Европу и Скандинавию.

Торговыми путями оказалась изрезанная и Восточная Европа. Проследить их во многом помогают монетные клады. Особенно много их вдоль водных артерий. Самые старые клады (VII–IX вв.) находят в низовьях Днепра, Дона, в предгорьях Кавказа. В X в. ситуация меняется: византийскими монетами теперь усыпан знаменитый путь «из варяг в греки»; по-прежнему используется Дон для торговли с хазарами, и наконец, крупнейшей торговой артерией стала Волга ― вплоть до самых верховий.

Клады византийских монет обнаружены и в непосредственной близости от Москвы. Причем они закладывались, когда «Третьего Рима» и в помине не было.

Пожалуй, наибольшие нумизматические урожаи собираются на юге России. Самый ценный клад был найден в 1989 г. недалеко от города Славянска-на-Кубани. Агрегат трактора наткнулся на керамический сосуд, и в результате поле на приличном расстоянии оказалось засеянным вместо зерна золотыми солидами. Всего в руки историков попало 207 монет; из них 2 отчеканены в столице Арабского халифата ― Багдаде, а остальные 205 произвел монетный двор Константинополя.

На арабских монетах, согласно законам Корана, отсутствуют портретные изображения (вместо них помещаются изречения из Корана, имена правителей). На византийских же солидах имеются портреты первых трех императоров Исаврийской династии, которые в общей сложности правили с 717 по 780 гг. В это время между Византией и Хазарией существовали прочные связи, и кроме этого клада находили золотые солиды (конечно, не в таких объемах) на Северном Кавказе, на Дону и в Крыму.

Следует заметить, в кладах, которые были заложены на территории Восточной Европы до середины X в., преобладают куфические (арабские) монеты. Однако во второй половине X–XI вв. в составе кладов регулярно встречаются византийские милиарисии, ― что свидетельствует об укреплении торговых связей между Константинополем и Киевской Русью. Русь включилась и в процесс международной стандартизации: в основу киевской денежно-весовой системы ложится единица, производная от византийской литры ― киевская литра.

Неизвестные крестоносцы

В 1096 г. произошло событие, взбудоражившее всю Европу: тысячи и тысячи людей разных национальностей, возрастов, социального положения и даже полов, с оружием и без него устремились на Восток с единственной целью: отвоевать Гроб Господень. Так началась интереснейшая эпоха средневековья, ― отмеченная величием и подлостью, святостью и алчностью, высотой помыслов и низменностью совершенного, героизмом и безрассудностью. Нам хорошо известны более-менее крупные крестовые походы, которые не всегда заканчивались в Палестине, и не всегда их главной целью была забота о Гробе Господнем. Однако более чем справедливыми будут неожиданные выводы, что не Запад придумал крестовые походы; оказывается, Византия многие столетия (задолго до знаменательного 1096 г.) боролась за обладание священной для христиан реликвией.

Святому месту поклонялись с 1-го века нашей эры, с момента смерти Иисуса Христа. Император Адриан, чтобы остудить пыл первых христиан, приказал в 135 г. построить на месте пещеры Гроба языческий храм Венеры. Неумолимо христианство побеждало язычество, и вскоре на святом месте возникла церковь Гроба Господня; в состав храмового комплекса вошли также предполагаемое место Голгофы и место обретения Животворящего креста. Наконец, 13 сентября 335 г. законченный комплекс храма Воскресения был освящен в присутствии императора Константина.

Еще три столетия храмовый комплекс Иерусалима был центром паломничества и поклонения всех христиан планеты. В 614 г. персидская армия царя Хосроя (Хосрова) взяла Иерусалим. По свидетельству епископа Себеоса вражеское войско, «употребив в дело меч, в продолжение 3-х дней истребило всех жителей города». В числе пленных был митрополит Захарий и священнослужители. Их жестоко пытали до тех пор, пока не узнали место, где спрятан животворящий крест ― одна из важнейших святынь христианства.

В течение десяти лет византийский император Ираклий вел борьбу за Палестину. Ему не только удалось отвоевать святые места, но и вернуть главную христианскую святыню. Животворящий крест император нес по улицам Иерусалима на собственных плечах и босым, «поклоняясь святому, чудесному и небесному обретению». Зрелище это, по словам Себеоса, никого не оставило равнодушным:

«В день их вшествия в Иерусалим немало происходило там ликования… Лились слезы умиленного сердца у царя, князей, всех войск и жителей города. И никто не мог петь Господних песен от плачевного умиления царя и всей толпы. Царь водрузил крест на своем месте, всю утварь церковную расположил по местам и роздал всем церквам, а жителям города ― благословение и деньги на ладан».

Шествие стало всемирным праздником, который и поныне отмечается христианами. Первый (реальный) крестовый поход закончился удачно, но, оказалось, что несчастья обетованной земли только-только начались. В 610 г. пророк Мухаммед выступил с первой проповедью новой религии, и скоро ислам покорит суровый Аравийский полуостров. Затем обе мировых религии встретятся на земных границах, станут друг другу враждебными, и вражда не прекратится до сих пор.

Неодолимая сила вышла из пустыни под знаменем пророка ― как раз в то время, когда христианский мир праздновал возвращение животворящего креста. Через несколько лет тот же император Ираклий потеряет отвоеванные у персов провинции.

В 637 г. Иерусалим пал под ударами войск халифа Омара, ― в его правление арабы завоевали Палестину, Сирию, Ирак, Западную Персию и часть Египта. Иерусалим стал, наравне с Меккой и Мединой, священным городом халифата.

Первоначально арабы проявляли терпимость к чуждой вере. О первой распре на религиозной почве рассказывает мифическую историю Феофан Византиец:

Вскоре после захвата Палестины «Омар начал строить в Иерусалиме храм, но здание его не стояло, а падало. Когда он спрашивал о причине, то иудеи сказали ему: «Если вы не снимете креста с горы Елеонской, то ваше здание никогда не устоит». По сему совету снят крест с горы Елеонской, и здание их устояло. По этой же причине ненавистники Христа низвергли многие кресты».

Вполне возможно, арабы были плохими строителями, и на кресты списали отсутствие определенной квалификации; тем не менее, положение христиан на захваченных территориях постепенно ухудшалось. Надо отдать должное, Византия не бросала своих единоверцев за границей; используя дипломатическую и военную силу, она любым способом пыталась облегчить участь христиан на землях халифата.

Некоторое послабление наступило во времена знаменитого халифа Харун-ар-Рашида (786–809 гг.). У халифата были неплохие отношения с империей Карла Великого. Западные паломники стали постоянными гостями в Иерусалиме, специально для них на Святой земле построили странноприимный комплекс. Он имел двенадцать зданий гостиничного типа, за комплексом числились обрабатываемые поля, виноградники и даже библиотеки. Ежегодно в Иерусалиме проходила ярмарка, которую посещали купцы со всей Европы. Так оба мира ― христианский и мусульманский ― не только мирно сосуществовали, но и охотно сближались.

Вскоре халифат оказался во власти междоусобиц, Египет провозгласил себя независимым государством. Византии показалось, что она с легкостью может вернуть потерянные владения. Множество византийских императоров и полководцев пытались отвоевать Святую землю; наибольших успехов достиг, пожалуй, император Иоанн Цимисхий (969–976 гг.). Из покоренной Сирии он вступил в Палестину, там началась паника: библейские города Назарет и Кесария добровольно сдались Цимисхию, а Иерусалим прислал просьбу о пощаде. И тут на помощь мусульманским братьям пришел сильный Египет. «Если бы жившие там поганые африканцы, ― пишет Иоанн своему союзнику армянскому царю Ашоту, ― испугавшись нас, не укрылись бы в приморских замках, то мы, с Божьей помощью, побывали бы в святом граде Иерусалиме и помолились бы Богу в святых местах».

Византийский автор восхищается победами Иоанна: «Народы испытывали великий страх перед нападением Цимисхия; он расширил землю ромеев; сарацины и армяне бежали, персы боялись, и отовсюду приносили ему дары и умоляли заключить с ними мир; он прошел до Эдессы и реки Евфрата, и наполнилась земля войсками ромеев; Сирия и Финикия были растоптаны ромейскими конями, и он одержал великие победы; меч христиан носился подобно серпу».

Однако если оставить в стороне восторги древних авторов по случаю побед Цимисхия, то ненависть мусульман к христианам ― это единственное, чего добился император. Особенно свирепствовал халиф Хаким: в 1009 г. он приказал разрушить церковь Гроба Господня и Голгофу в Иерусалиме. Арабский летописец сообщает, что подручный Хакима «стремился разрушить непосредственно Гроб Господень и сравнять его с землей. Он разбил на куски большую его часть и уничтожил его». Ужас и мрак окутал Палестину: праздничные церемонии и обряды были полностью запрещены, церкви превращались в мечети и конюшни, монахи выбрасывались из обителей, паломники спешили покинуть Святые места, а христиане-палестинцы единственное спасение для себя видели в принятии мусульманства. Весь христианский мир ждал конца света. Еще немного, и ожидание стало бы действительностью: Запад и Восток едва не сошлись в смертельной схватке. Но крестовые походы, готовые возникнуть стихийно, были отложены на несколько десятков лет. Виной тому стала смерть Хакима, а новый халиф оказался более дипломатичным и веротерпимым.

В 1023 году Иерусалимский патриарх Никифор прибыл в Константинополь и объявил, что все церкви на Святой земле возвращены христианам, и они вновь не испытывают притеснений. Даже война, которая велась между Византией и арабами не нарушила религиозного мира; все так же Иерусалим посещало множество паломников. Мирный договор заключал император Роман III Аргир (1028–1034 гг.). Интересно, что огромное внимание в договоре уделялось не территориальным спорам сторон, и, Эдесса, накануне захваченная византийцами, не была главной темой переговоров.

Иерусалим с его святынями стал главным предметом забот Византии. Согласно первому условию договора, христианам предоставлялась возможность восстановить все разрушенные церкви, а церковь Святого Гроба должна была быть восстановлена на средства имперской казны. Во-вторых, за императором оставалось право утверждения патриарха Иерусалимского.

После 1036 года император приступил к восстановлению церкви Святого Гроба. И уже в 1046 году персидский путешественник, который посетил возрожденную церковь, описывал ее как просторное здание, рассчитанное на 8000 человек. Здание, писал он, было сделано с максимальным искусством, с применением разноцветного мрамора, с орнаментами и скульптурой. Внутри церковь была повсеместно украшена живописными изображениями и византийской золотой парчой. Легенда, сообщаемая этим персидским путешественником, гласит, что император инкогнито прибыл во враждебный Иерусалим и полюбовался своим детищем.

Обе стороны убедились, что выгоднее хранить религиозный мир, чем воевать. Византия приобрела именно то, что желала. Чтобы оценить ее заботу о Иерусалимских святынях, нужно понимать, что такое византийский народ, ― по сути дела, такой общности в природе не существовало. Византийцы называли себя римлянами, но латинским языком со временем перестала пользоваться даже знать. Большинство населения составляли греки, рядом с ними в разные времена проживали армяне и славяне, евреи и каппадокийцы, египтяне и народы латинского корня. Этот, казалось бы, несовместимый коктейль довольно хорошо себя чувствовал, и в его среде трудно найти примеры национальной розни. Объединительной силой в государстве выступило христианство: именно вера заменила национальность и обеспечила мир в огромном государстве.

Пример поучителен для огромной многонациональной России, и она с успехом пользовалась византийским опытом. Православная церковь помогла сохраниться народу, раздробленному на удельные княжеству; народу, который перенес тяжелейшее монгольское завоевание и на столетие окажется под ярмом чужеземного ига. Православная церковь будет оставаться цементирующим звеном России вплоть до 1917 г., затем огромная страна его лишится и будет держаться в своих границах на страхе; когда закончится и он, великий и могучий Советский Союз рассыплется, как карточный домик от случайного сквозняка.

Истинная национальность византийцев отражена и в договоре с князем Олегом (911 г.): «Об этом: если кто убьет, ― русский христианина или христианин русского, ― да умрет на месте убийства».

Христианство было особой и важнейшей статьей византийского экспорта. «Дело Рима ― дело бога и не нуждается в мирском оружии!» ― писал один древний поэт. Задолго до официальных крестовых походов Византия оценила великую силу креста и пользовалась ей весьма успешно.

Страшное действие византийской пропаганды персы осознали еще в VI веке. В 562 г. они заключили мирный договор со знаменитым Юстинианом: соглашение было невыгодным для Византии, император обязался ежегодно выплачивать персам огромную сумму денег; персидский царь, в свою очередь пообещал с религиозной терпимостью относиться к христианам, проживавшим на его землях, ― при этом, непременным условием был отказ Византии от дальнейшей миссионерской деятельности.

Византия нашла источник собственной силы и углубляла его различными способами. Константинополь славился множеством знаменитых церквей, из которых наиболее известна св. София или «великий храм», как ее часто называли. Она была так прекрасна, что, по словам одного византийского писателя, «когда говорили о ней, не могли говорить более ни о чем другом». Не меньшей известностью и славой пользовались монастыри, из которых многие были центрами культуры и искусства. Константинополь владел огромным количеством христианских реликвий, более многочисленных, говорит один современник XIII в., чем те, которыми владел весь латинский мир. Посещение Константинополя считалось почти столь же благочестивым делом, как паломничество к святым местам.

Сохранился, так называемый, «Частичный перечень богатств храма Святой Софии, составленный по приказу патриарха Константинополя Матвея I в октябре 1397 г.». Огромное количество изделий из золота, серебра, украшенных драгоценными камнями были не главными из того, что могло привлечь паломников. Среди шедевров ювелирного искусства мы находим удивительные вещи:

«Челюсть святого Павла в ковчеге из слоновой кости.

Голова святого Евстратия, окруженная позолоченным серебром.

Мощи святого Пантелеймона в свинцовом ларце.

Мощи святого Сильвестра.

Нога святого.

Борода святого Прокопия.

Мощи святого Косьмы.

Мощи святого Федора Статилита.

Мощи святого Григория Чудотворца.

Мощи святого Климента.

Мощи различных святых».

Иногда терпела неудачу главная идея и забота ромеев: втянуть чужой народ в вассальную зависимость от Константинополя, но, по крайней мере, воевали новообращенные христиане с братьями-византийцами уже не так активно, без прежней звериной жестокости. Религиозная пропаганда и обращение в христианство стали главными рычагами византийской дипломатии.

Сегодня с тем же усердием проповедуется американский образ жизни или ценности западной демократии. Парадоксально, что стране, считавшей себя наследницей Византии, почему-то нечего предложить миру, кроме богатств, случайно оставленных природой.

Однако вернемся к технологии приобретения друзей, вассалов и новых подданных. Она проста и гениальна, причем, не потеряла актуальность и по сей день. Французский историк раскрывает механизм появления новых христианских народов:

«Миссионеры окружают варварского короля и его приближенных и вслед за ним самим обращают в христианство весь народ. Они становятся после этого доверенными лицами, советниками короля. Учреждаются епископства, зависящие от Константинополя. Христианство приносит с собой не только новый культ, таинственную и привлекательную литургию, но вводит целый круг идей, чувств, обычаев. В страну проникает новая, отмеченная печатью Византии культура, которая преображает чужеземцев. В правление Юстиниана византийские миссионеры побывали во многих странах ― от берегов Крыма до верховьев Нильской долины, от Кавказских гор до оазисов Сахары; они несли христианство готам Крыма, арабам Сирийской пустыни, арабскому государству химьяритов и эфиопскому государству Аксума, новадам и влемиям Нильской долины, берберам Северной Африки. Успех этой религиозной пропаганды так сильно поражал современников, что они считали христианскую империю, несмотря на отдельные поражения, непобедимой, так как, говоря словами Косьмы, «задача ее ― не допускать сокращения христианского мира, но бесконечно его расширять».

Однако, несмотря на все успехи, эта ловкая дипломатия таила в себе и опасности».

В духовной битве за Болгарию сошлись интересы Константинополя и Рима, православия и католичества; здесь соперничество двух родственных христианских течений приобрело остроту, граничившую с ненавистью, и от этого не приходилось ждать ничего хорошего христианскому миру. Тогда еще византийский патриарх формально находился в подчинении у папы римского, и церковь считалась единой, но внешнее единство упорно разрушалось обоими центрами христианства. Коронацию в рождественскую ночь 800 г. Карла Великого папой византийцы расценили как государственную измену, нарушившую политическое единство христиан. Братские церкви превращались в конкурентов, и Болгария стала их полем битвы.

Эту страну давно облюбовали латинские миссионеры, но византийские священники оказались более изворотливыми и в 864 году крестили царя Бориса по православному обряду. Болгарский царь был человеком предприимчивым и решил извлечь пользу для себя и страны из соперничества двух христианских течений. Борис потребовал от константинопольского патриарха автономии для болгарской церкви. Естественно, патриарху не понравилось, что новообращенная страна, еще не успев толком окреститься, стремится к независимости. Просьбы болгар не получили удовлетворения. Тогда обиженный Борис осенью 866 г. отправил посольство в Рим. Послы вернулись с двумя католическими епископами и благословением от папы. Фактически, крещение константинопольскими священниками ставилось под сомнение, и битва за Болгарию разгорелась с новой силой.

Вильгельм де Фрис, долгое время изучавший проблему отношений католичества и православия, рисует картину их жесткого соперничества в христианизируемой стране:

«В Болгарии, где латинские и греческие миссионеры конкурировали между собой, именно эта борьба привела к тому, что вследствие различия в литургических обычаях обе стороны предавали анафемам друг друга. Греческие миссионеры упрекали латинских в том, что те согласно иудейскому обычаю приносили в жертву на Пасху наряду с евхаристией и ягненка, которого возлагали на престол. Они упрекали латинских священников за то, что те бреют бороду и стригутся и утверждали, что латиняне смешивают миро с водой, и что будто бы у латинян дьяконы сразу же посвящаются в епископы. Это было отчасти непониманием, отчасти клеветой. Фотий жаловался в своем окружном послании восточным патриархам на латинян за практикуемое у них безбрачие духовных лиц, за субботние посты и за употребление молока и яиц во время постов… Главный же упрек Фотия заключался в том, что латинские епископы в Болгарии совершали конфирмацию детей, уже миропомазанных византийскими священниками. Это было действительно фактом. Латиняне ничего не понимали в привычках греков, отличавшихся от их обычаев… Таким образом, с обеих сторон собственные традиции выдавались за абсолют, считался действительным только свой обычай, но не обычай другой стороны. Это должно было привести к недоразумениям.

Однако еще хуже было то, что обе стороны бросали друг другу взаимные упреки в ереси».

Византия тем более не желала идти на компромиссы, что в это время испытывала новый подъем, ее ожидала полоса блистательных политических и военных успехов. То было великое время правления Македонской династии (867–1057 гг.). Ее основателем стал простой македонский крестьянин Василий, оказавшийся при императорском дворе благодаря своей необыкновенной силе, высокому росту и способности укрощать диких лошадей. До сих пор не выяснена национальная принадлежность основателя самой могущественной династии: многие считают Василия армянином, иные славянином, прочие ославянившимся армянином ― большинство, по крайней мере, сходится на том, что родился будущий император в Македонии. Свежая кровь на троне, пусть и простая, обычно шла на пользу Византии.

Василий вел долгую и упорную войну с арабами; соответственно, с болгарами он старался договориться. Это до поры до времени удавалось: православные священники одержали верх над католическими миссионерами, ― болгарская и греческая церковь благополучно соединились. Сын болгарского царя Бориса, Симеон, получил образование в Константинополе. Казалось, Византия приобрела надежную союзницу и с северной угрозой покончила навсегда.

Увы! Даже умному человеку трудно остановиться, когда приходит огромная удача. Дальнейшие отношения Болгарии и Византии на долгие годы оказались окрашенными кровью. Одна страна упорно пыталась поглотить другую. Последний акт трагедии произошел при воинственном энергичном Василии II. Вот как описывает привычки императора Михаил Пселл:

«Походы против варваров он совершал совсем не так, как это в обычае у большинства императоров, которые выступают в середине весны, а в конце лета уже возвращаются: время возвращения определялось для него достижением цели, ради которой он отправился. Он выносил зимнюю стужу и летний зной, томясь жаждой, не сразу бросался к источнику и был тверд, как кремень, и стоек ко всем телесным лишениям».

При императоре Василии II (976–1025 гг.). Византия была сильна как никогда. В начале XI века Болгария терпела одно поражение за другим. Война православных государств была необычайно жестокой; однажды Василий II приказал ослепить 14 000 пленных болгар и отправить их на родину. Царь Самуил, когда появились целые вереницы воинов с пустыми глазницами, умер от ужаса, а император Василий II за свою жестокость получил прозвище «Болгаробойца». В 1018 г. обескровленное Болгарское царство прекратило свое существование и было обращено в провинцию Византии.

Византия извлекла уроки из своих болгарских ошибок и сумела избежать их в отношениях с Русью. В недалеком будущем эти две страны станут примером взаимовыгодного сотрудничества, каких мало в мировой истории.

Искусные ловцы душ

Византия не упускала ни единой возможности, чтобы познакомить окружающие народы с христианской религией. После подписания договора с князем Олегом, император Лев VI приставил к русским послам «своих мужей показать им церковную красоту, золотые палаты и хранящиеся в них богатства: множество золота, поволоки, драгоценные камни и страсти Господни ― венец, гвозди, багряницу и мощи святых, уча их вере своей и показывая им истинную веру».

Ни один человек не мог остаться равнодушным, созерцая величественные храмы и монастыри. X век стал временем небывалого расцвета церковного искусства после мрачной иконоборческой эпохи. Церкви наполнялись изящной мозаикой, стены покрывали иконы лучших художников, церковная утварь создавалась талантливыми ювелирами.

По мере того, как укреплялись связи Руси и Византии, религия все глубже и дальше продвигалось по языческим землям. Русские купцы были постоянными гостями в Константинополе, и многие из них принимали христианство. Еще одним носителем христианства явились викинги. Они целыми дружинами нанимались на службу к византийскому императору; среди варяжского окружения правил киевский князь, а также князья прочих русских земель. Надо заметить, что с установлением арабского господства над Средиземным морем, путь «из варяг в греки» стал основной и почти единственной возможностью добраться от Константинополя до Скандинавии; и шел он через русские земли.

Владения русских князей находились в близком соседстве с византийскими городами в Северном Причерноморье. Еще одним фактором стала близость Болгарии, уже принявшей православие.

Христианство проникало на сопредельные земли стихийно, но еще в большей степени ― планомерно. Византийский император считался главой православной церкви, а потому каждый народ, принявший христианство, становился как бы его вассалом. Обращение в христианство язычников было одной из великих миссий императора.

Крещение Руси явилось частью грандиозной византийской программы покорения мира. Византийские миссионеры предпочитали вести душеспасительные беседы с женщинами, которые входили в ближайшее окружение языческого правителя. Их податливые сердца первыми впитывали семена христианских таинств, которыми они щедро делились со своими мужьями, братьями, детьми. С Русью византийцам несказанно повезло в этом отношении.

В 945 г. князь Игорь отправился за данью в землю древлян и был там убит. Во время малолетства его сына Святослава Русью правила, ставшая вдовой, княгиня Ольга. Следует отметить, что женское начало не помешало ей стать сильным правителем, и традиционная русская жестокость была в правилах Ольги. Достаточно вспомнить, как она отплатила древлянам за убийство мужа:

Древляне прислали к Ольге 20 лучших мужей с предложением выйти замуж за их князя Малка. В ответ княгиня приказала прямо подле своего терема выкопать огромную яму бросить в нее всех сватов вместе с ладьей, в которой они приплыли, и закопать живьем.

Спустя некоторое время Ольга сделала вид, что готова примириться с древлянами; и снова в Киев пожаловало высокое посольство. Перед приемом княгиня приказала затопить баню для дорогих гостей. «И натопили баню, ― рассказывает летописец, ― и вошли в нее древляне, и стали мыться; и заперли за ними баню, и повелела Ольга зажечь ее от дверей, и тут сгорели все».

Затем Ольга отправилась с дружиною в землю древлян, чтобы по обычаю справить тризну на могиле мужа. Древляне принялись пить хмельные меды, а княгиня приказала отрокам им прислуживать. «И когда опьянели древляне, велела отрокам своим пить в их честь, а сама отошла недалеко и приказала дружине рубить древлян, и иссекли их 5000».

Так, хитростью, мстительная княгиня уничтожила всех лучших людей у древлян. На следующий год она собрала войско и отправилась на открытый бой с ненавистными данниками. Древляне были разбиты, но их главный город, Искоростень, оказался для киевлян крепким орешком. Его сожгли с помощью голубей и воробьев, к которым привязывали тлеющий трут.

Жестокость Ольги нисколько не испугала византийских миссионеров, ― они блестяще исполнили свой долг. В 955 г. Ольга отправляется в Константинополь. «И был тогда царь Константин, сын Льва, ― описывает дальнейшие события Повесть временных лет, ― и пришла к нему Ольга, и, увидев, что она очень красива лицом и разумна, подивился царь ее разуму, беседуя с нею, и сказал ей:

– Достойна ты царствовать с нами в столице нашей.

Она же, поразмыслив, ответила царю:

– Я язычница; если хочешь крестить меня, то крести меня сам ― иначе не крещусь».

Княгиня Ольга удостоилась самой высокой чести: ее крестил патриарх, а крестным отцом стал император Константин Багрянородный. Ольга получила христианское имя Елена ― в честь матери императора Константина Великого.

Русская княгиня умела смирить гордыню, добившись желаемого. Она, склонив голову, внимала патриарху, дававшему ей «заповеди о церковном уставе, и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении чистоты телесной». После окончания учения княгиня поклонилась патриарху со словами:

– Молитвами твоими, владыка, пусть буду сохранена от сетей дьявольских.

Патриарх благословил ее и отпустил, а император снова завел разговор о замужестве. Ему казалось, что все препятствия исчезли, но не тут то было.

Альковная дипломатия

В византийской политике брачные связи имели огромное значение. Отношение к ним у императорского двора было двояким. В пору своего могущества ромеи с высокомерным презрением глядели на остальные государства и народы; императоры не допускали даже мысли, что их дочери могут оказаться при дворах низкородных правителей. Константин Багрянородный в своих наставлениях сыну решительным образом высказался по этому вопросу:

«Как всякое животное соединяется лишь с однородными себе, так и всякая нация должна принять за правило вступать в брачные союзы никак не с людьми другой расы и другого языка, но с лицами одного языка и происхождения. Ибо одно это породит между заинтересованными доброе согласие и сердечные отношения».

Отчасти, правило на то и существует, чтобы его нарушать. Византийские принцессы оказывались в чужих краях и до времен Константина Багрянородного, а после него исключение начало становиться правилом.

Император Лев III (717–741 гг.) женил сына Константина на дочери хазарского кагана, Ирине. Значение этой сделки было грандиозное, если учесть, что арабы в момент восшествия на престол Льва стояли под стенами Константинополя. Новый могущественный родственник императора создал арабам угрозу с севера, и стоявшая на краю гибели Византия получила долгожданную передышку.

Со временем принцессы станут одним из важнейших предметов экспорта Константинополя. С их помощью Византия пыталась втянуть прочие государства в свою орбиту, и в какой-то степени это удавалось. Дочери императора были штучным товаром, и давались не всякому желающему; родство с владыкой вселенной нужно заслужить. Менее заслуженные правители удостаивались рук и сердец дочерей византийских вельмож. Судьба принцесс на чужбине была незавидной; суровое средневековье не понимало и не принимало изысканной византийской роскоши, утонченных манер, и, несмотря на высокое положение при дворах, они вплоть до своей смерти оставались бесконечно одинокими белыми воронами. Однако вместе с собой византийки несли в чужие страны более высокую культуру, они многое сделали для развития цивилизации в новой отчизне, но главное, в далеких краях они продолжали заботиться о своей родине. Значение этих прагматичных браков невозможно переоценить не только для Византии, но и для мировой истории.

Со временем отношение к подобным бракам менялось и у византийского двора. Он продолжал заявлять, что «неслыханная вещь, чтобы порфирородная, дочь порфирородных, могла выйти за варвара», но это делалось лишь с тем расчетом, чтобы поднять цену поставляемому на рынок невест товару.

Вместе с 12-летней принцессой Феофано, выданной замуж за сына германского императора Оттона II, отправилась в путь огромная свита византийцев. Немаловажный факт, что Феофано фактически правила германской империей в виду малолетства наследника престола ― своего сына Оттона III. Она растила юного германского императора в традициях византийской порфирородной семьи.

С помощью Феофано ловкие греки играли большую роль в политике Западной Европы. Весьма примечательна судьба одного авантюриста ― Иоанна Филагатоса. По словам автора Кведлинбургских анналов, «этот Иоанн, грек по национальности, раб по общественному положению, невероятно хитрый, придя к блаженной памяти императору-августу Оттону II в бедном одеянии, благодаря посредничеству его возлюбленной супруги, императрицы-августы Феофано, сперва кормился за счет королевской милостыни, а затем, по прошествии времени, с присущей ему лисьей изворотливостью обманул названного августа настолько, что, пользуясь его довольно милостивым сообразно месту и времени расположением, вплоть до его кончины считался суть ли не самым славным среди вельмож».

Высокое положение при дворе германского императора было не пределом карьеры Иоанна, а только началом. В 997 г. Кресценций, граф Террачины, захватил Рим вместе с папским дворцом. Престол блаженного апостола Петра занимает ни кто иной, как наш знакомый грек Иоанн Филагатос. Он вошел в историю как антипапа Иоанн XVI ― правил с февраля 997 г. по май 998 г. Его конец стал обычным финалом авантюриста мирового масштаба: когда в римские дела вмешался император, Иоанна схватили недовольные римляне, отрезали ему язык, ноздри, вырвали глаза и в таком виде выдали императору.

Женитьбой правителя Сербии Стефана Милутина на дочери Андроника II Палеолога император пытался сохранить влияние на эту славянскую страну. Это не могло остановить желание сербов быть независимыми, но жизнь их государства и культурное развитие были налажены по византийскому образцу.

Русский правящий дом также получит свою долю благородной византийской крови, но это будет позже…

Дата рождения княгини Ольги неизвестна, но с высокой долей вероятности можно предположить, что на момент крещения, она не была юной, и даже не молодой. Императора Константина не пугал возраст невесты и прочие недостатки, ведь приданное с лихвой их затмевало. Константин надеялся вместе с рукой Ольги получить всю Русь.

Княгиня, конечно, поняла замысел жениха и не собиралась бросать Русь в объятья Византии. Предложение императора вызвало у нее некоторое замешательство: Ольге хотелось как можно вежливее отказаться от непредсказуемого замужества (портить дружеские отношения с императором тоже не хотелось). И княгиня нашла блестящий выход. По словам летописца, она ответила императору:

– Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это, ― ты сам знаешь.

Изумленный Константин только воскликнул:

– Перехитрила ты меня, Ольга.

«И дал ей многочисленные дары ― золото, и серебро, и паволоки, и сосуды различные; и отпустил ее, назвав своею дочерью».

С этого времени между Киевом и Византией установились самые дружеские отношения, Константинополь забыл времена, когда под его стенами стоял муж Ольги ― Игорь. Немного доставит неприятностей сын Ольги ― Святослав, когда вырастет, о чем рассказывалось ранее.

Спустя два года после крещения Ольга вновь посетила Константинополь. Свита княгини поражает своей многочисленностью. Константин Багрянородный оставил описание приема русского посольства в своем труде «О церемониях». Мы видим, что с ней приехали люди, у которых были свои интересы в Византии, и особенно много купцов.

Визит посольства Ольги недешево обошелся императорской казне; особенно, если учесть, что он был продолжительным. Константин описывает два торжественных обеда данных для Ольги: первый ― 9 сентября 957 г. (по случаю ее прибытия), и второй ― 18 октября.

Русь ― Россия

Термином «Россия» мы также обязаны Византии.

Слово «росс» встречается в византийских источниках очень рано и довольно часто. Первоначально оно обозначало не какую-то определенную территорию, а дружины бродячих викингов, с которыми греки вступали в контакты.

Впоследствии название народа перешло на землю. Но что любопытно ― «Россия» ― это чисто византийское название и оно долго не приживалось на самой Русской земле. В немецких хрониках часто встречается латинизированный вариант ― «Русия», но в самой России до XIV века употреблялись только самоназвания: «Русь» и «Русская земля». Лишь в Московии XV столетия получило широкое распространение имя собственное «Россия».

На Западе русских отождествляли с норманнами, которые проникали в Византию через земли Киевской Руси. Лиутпранд Кремонский ― итальянский дипломат, историк и епископ Кремоны ― при описании событий 941 г., сообщает следующее:

«В северных краях есть некий народ, который греки по его внешнему виду называют русиос, мы же по их месту жительства зовем «норманнами». Ведь на тевтонском языке «норд» означает «север», а «манн» ― человек, отсюда ― «норманны», то есть «северные люди». Королем этого народа был (тогда) Ингер; собрав более тысячи судов, он пришел к Константинополю». (Имеется в виду киевский князь Игорь Рюрикович).

Не менее интересные сведения сообщает арабский автор Ибн-Хаукаль; оказывается, примерно в то же время, когда Святослав воевал в Болгарии, росы сражались в Андалузии (Испании) с арабами. Видимо, не все племя поселилось на Руси, часть его продолжало оставаться в Скандинавии и совершать походы с размахом истинных викингов. И еще! Корабли росов пиратствовали в Каспийском море.

Сохранилось описание росов другого арабского автора ― Ибн-Фадлана. Здесь речь идет о типичных скандинавах:

«Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились у реки Атыл. Я не видел (людей) с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, белокуры, красны лицом, белы телом… При каждом из них имеется топор, меч и нож, (причем) со всем этим он (никогда) не расстается. Мечи их плоские, бороздчатые, франкские».

Характерно, что умерших росов хоронили в корабле ― вещи самой необходимой для викинга в его земной жизни. Размер погребального ложа соответствовал социальному положению покойника: если умирает «бедный человек из их числа, то делают маленький корабль, кладут его в него и сжигают его (корабль)», ― рассказывает Ибн-Фадлан.

Многие авторы описывают походы росов (русов), сведений о которых нет в традиционных русских источниках. Понятно, что речь идет о совершенно не тех росах, что жили в Приднепровье. Еще один арабский автор ― Ибн-Мискавейх ― описывает их поход в Закавказье в 943–944 гг. Заметим, что именно в это время князь Игорь собирается воевать с Византией, и было бы глупо распылять силы. Другое дело, что те росы не находятся в подчинении у Киевского князя и воюют по норманнской привычке на свой страх и риск.

Данный историк восхищается отвагой и воинственностью росов:

«Народ этот могущественный, телосложение у них крупное, мужество большое, не знают они бегства, не убегает ни один из них, пока не убьет или не будет убит. В обычае у них, чтобы всякий носил оружие».

Еще один эпизод позволим себе процитировать из рассказа арабского автора. Он не относится к теме, но ярко характеризует русов и позволяет понять причину их небывалых побед:

«Слышал я от людей, которые были свидетелями (набегов) этих Русов, удивительные рассказы о храбрости их и о пренебрежительном их отношении к собранным против них мусульманам. Один из этих рассказов был распространен в этой местности и слышал я от многих, что пять людей Русов собрались в одном из садов Бердаа; среди них был безбородый юноша, чистый лицом, сын одного из их начальников, а с ними несколько женщин-пленниц. Узнав об их присутствии, мусульмане окружили сад. Собралось большое число Дейлемитов и других, чтобы сразиться с этими пятью людьми.

Они старались получить хотя бы одного пленного из них, но не было к нему подступа, ибо не сдавался ни один из них. И до тех пор не могли они быть убиты, пока не убивали в несколько раз большее число мусульман.

Безбородый юноша был последним, оставшимся в живых. Когда он заметил, что будет взят в плен, он влез на дерево, которое было близко от него, и наносил сам себе удары кинжалом своим в смертельные места до тех пор, пока не упал мертвым».

Вышеперечисленные сведения позволяют предположить, что «русские» Киевского княжества ― это часть норманнского племени, которое ославянилось на новом месте жительства ― примерно такую же ситуацию мы наблюдаем с болгарами, которые появились на Балканах. Другие росы продолжали бродить по миру и к Киевскому княжеству никакого отношения не имели, разве что, иногда участвовали в совместных походах. Судя по тому, что росы (русы) одновременно ведут крупные войны в разных частях мира, то вполне приемлема классификация, предложенная еще одним арабским автором ― Ал-Истархи:

«Русы. Их три группы. Одна группа их ближайшая к Булгару, и царь их сидит в городе, именуемом Куйаба, и он (город) больше Булгара. И самая отдаленная из них группа, называемая ас-Славийя, и (третья) группа их, называемая ал-Арсания, и царь их сидит в Арсе. И люди для торговли прибывают в Куйабу. Что же касается Арсы, то неизвестно, чтобы кто-нибудь из чужеземцев достигал ее, так как там они (жители) убивают всякого чужеземца, приходящего в их землю. Лишь сами они спускаются по воде и торгуют, но не сообщают никому ничего о делах своих и своих товарах и не позволяют никому сопровождать их и входить в их страну. И вывозятся из Арсы черные соболя и олово».

Учитывая информацию арабских и византийских авторов, реальными кажутся и сведения Повести временных лет, относящиеся к 862 г., ― речь идет о так называемом призвании варягов.

«Договор Игоря с греками заключили в 945 г. послы от киевского правительства и гости, купцы, которые вели торговые дела с Византией, ― отмечает историк В.О. Ключевский. ― Те и другие говорят о себе в договоре: «… мы от рода русского ели и гостье». Все это были варяги. В перечне 25 послов нет ни одного славянского имени; из 25 или 26 купцов только одного или двоих можно признать славянами».

В советское время сторонников «норманнской теории» нещадно громили историки, вооруженные марксистско-ленинской методологией. Яростной атаке подверглись не только дореволюционные историки, но «Повесть временных лет», в которой и рассказывалось о появлении варягов в наших землях. Однако ж, норманнские имена не вычеркнешь из многочисленных византийских источников, из договоров Константинополя с росами.

Сведения о призвании варяжских князей назывались смешными: мол, надоело быть независимыми, и решили пригласить господ. Действительно, звучит смешно. Однако норманнов не приглашали в Сицилию и Южную Италию, Нормандию и Англию, Исландию и даже в Америку, ― они появлялись там исходя из собственных интересов и желаний. И с этим приходилось считаться. Русский летописец видимо решил не рассказывать, что «гости» у восточных славян появились далеко не с мирными намерениями, и предложил свою (более дипломатичную) версию.

Идеальным вариантом было бы доказать, что никаких норманнов не было на Руси, но археологи переусердствовали в поиске доказательств их несуществования и в результате раскопали множество норманнских курганов ― особенно много обнаружено их в окрестностях Смоленска (в Гнездове) и в районе Старой Ладоги.

В те времена переселение народов, их смешивание и полная ассимиляция одного другим были обычным явлением. Точно также на соседних Балканах пришлые тюрки смешались с местными славянами, и в результате возникла Болгария, ставшая соперницей Византии в этом регионе. Непонятно, почему некоторые историки стремятся откреститься от варягов, как небезызвестный отрицательный персонаж от ладана. Не стоит беспокоится о том, что в процесс становления русской государственности внесли посильный вклад и воинственные скандинавские племена, тем более, они довольно скоро растворились в славянской среде. От них остались, разве что, курганы со злосчастными молоточками Тора.

Как мы видим, от контакта с норманнами молодое государство вовсе не утратило свою жизнеспособность: быстрый территориальный рост и периодические походы на Константинополь свидетельствовали о грандиозном потенциале нового государства. Успехам Руси, как впрочем, и Болгарии, можно не удивляться, так как смешение далеко не родственных кровей всегда давало положительный эффект: среди личностей лучший тому пример ― Александр Сергеевич Пушкин. Отнюдь не мешала шотландская кровь и Михаилу Юрьевичу Лермонтову создавать гениальные произведения.

Князь Владимир

Ольга стала первой русской святой, но ей не удалось вырастить сына христианином. «Жила же Ольга вместе с сыном своим Святославом и учила его принять крещение, но он и не думал прислушаться к этому; но если кто собирался креститься, то не запрещал, а только насмехался над тем, ― рассказывает летописец. По его словам мать долго пыталась оторвать Святослава от языческих богов. ― Так Ольга часто говорила:

– Я познала Бога, сын мой, и радуюсь; если и ты познаешь ― тоже станешь радоваться.

Он же не внимал тому, говоря:

– Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться.

Она же сказала ему:

– Если ты крестишься, то все сделают то же.

Он же не послушался матери, продолжая жить по языческим обычаям…»

Не взирая на упорство Святослава, христианство постепенно проникало на Русь. Этому способствовал даже сам великий язычник. Однажды в плен к Святославу попала греческая монахиня. Она очень понравилась его сыну, и «Святослав и выдал ее за Ярополка, красоты ради лица ее». По словам летописи, Ярополк был кроток и милостив, любил христиан и если сам не крестился, то никому не препятствовал делать это. Ярополк мог взять на себя миссию крестителя Руси, но вспыхнувшая между сыновьями Святослава вражда прервала естественный ход событий.

Погиб сначала Олег, затем Владимир уничтожил Ярополка. И лишь красивая гречанка выжила в междоусобной бойне и даже осталась в княжеском доме. «Владимир же стал жить с женою своего брата ― гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк, ― рассказывает летописец. ― От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиней, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Потому-то и не любил Святополка отец его, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира».

Несмотря на свое не блестящее положение, греческая монашка все же общалась с князем и видимо оказывала на него определенное влияние. Правда, летописец утверждает, что у Владимира был 4 жены и 800 наложниц, но этому вряд ли можно верить: представить язычника в самом худшем свете, чтобы затем показать чудодейственную силу крещения, ― было обычным приемом.

Летописец рассказывает, что в гости к Владимиру прибывали посольства от иудеев, мусульман, католиков и православных, ― и все стремились склонить к своей вере повелителя многих земель. В этом нет ничего удивительного; миссионеры появлялись практически в каждой языческой земле. В свою очередь, русские пытались выяснить преимущества той или иной религии. Еще в правление княгини Ольги в Киев пожаловал католический епископ Адальберт с вполне определенной целью. Более того, Кведлинбургские анналы, рассказывая о событиях 960 г., утверждают, что отнюдь не Рим и католическая церковь были инициаторами подобных контактов:

«К королю Оттону прибыли послы от русского народа, умоляя его отправить к ним кого-нибудь из епископов, который показал бы им путь истины; они признались, что хотят отойти от язычества и принять христианское имя и религию. Тот согласился с их просьбой и отправил Адальберта, епископа католической веры». Однако русским его проповеди пришлись не по душе, и епископа прогнали. «Названный епископ едва избежал смертельной опасности от их коварства».

Владимир не случайно склонился к православию; ведь оно, в отличие от остальных религий, делало князя верховным владыкой не только над телами подданных, но и над их душами. В Византии власть императора стояла над церковью, тогда как папа римский стремился подчинить своему влиянию светскую власть. Впрочем, у Константинополя имелось много убедительных средств и огромный опыт в деле христианизации языческих народов.

Византийцы видели, что привлечь в православие русских моральными аспектами невозможно – в силу того, что им они были просто непонятны. Константинополь сделал беспроигрышную ставку на умозрительное постижение христианства. Послы князя Владимира рассказывают о своих впечатлениях от посещения Софийского собора в Константинополе:

«Они привели нас туда, где служат Богу своему, и мы не знали, на небе ли были или на земле: ибо нет на земле красоты такой, и не знаем, как ее описать, только знаем, что там Бог с людьми пребывает».

В общем, от русских требовалось только одно ― смотреть, а красота и истинность веры постигались на уровне подсознания ― интуитивно.

Владимир был готов принять христианскую веру, но, как и болгарский царь, желал иметь кое-какую выгоду. Русский князь потребовал от Константинополя самое дорогое; то, что византийцы отправляли в чужие земли лишь в случае крайней нужды. Владимир захотел себе в жены единственную сестру византийского императора Василия II ― Анну.

Невеста была обещана Владимиру, но исполнять обязательство братья Анны не спешили. Слишком многие сильные мира сего добивались руки принцессы; Титмар Мерзебургский утверждает, что она «была просватана на Оттона III (германского императора), но коварным образом отнята у него». Есть сведения, что в 988 г. французский король Гуго Капет обращался к византийскому императору с просьбой о невесте для своего сына Роберта. Армянский историк сообщает, что болгарский царь также просил в жены Анну. Так что Владимир был одним из многих претендентов.

Однако русский князь был не из тех, кто умел ждать и терпеливо надеяться на лучшее, ― это лучшее он привык добывать своими руками и немедленно. В 988 г. войско Владимира осаждает Корсунь (Херсонес) ― крупнейший византийский город на Крымском полуострове. Город был сильно укреплен, корсунцы мужественно сражались, но Владимир отличался редкостным упорством. Князь заявил, что если горожане не сдадутся, то он будет стоять под стенами Корсуни три года.

Такого срока не понадобилось, в городе нашелся предатель. Некий Анастас пустил в русский лагерь стрелу с запиской: «Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобой с востока». Владимир, ознакомившись с посланием и, подняв очи к небу, произнес:

– Если это сбудется, я крещусь!

Владимир ― не первый языческий князь, который обещал креститься, если новое божество дарует ему победу.

Томимым жаждой корсунцам пришлось сдаться. Теперь Владимир имел больше шансов быть услышанным в Константинополе. Тотчас после вступления в город он отправил послов к византийским императорам Василию и Константину ― они правили совместно. Князь уже не просил у них сестру, но требовал, обещая в случае отказа захватить и Константинополь.

«И услышав это, опечалились цари, ― рассказывает Повесть временных лет, ―и послали ему весть такую:

«Не пристало христианам выдавать жен за язычников. Если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное воспримешь, и с нами единоверен будешь. Если же не сделаешь этого, то не сможем выдать сестру за тебя».

Услышав это, сказал Владимир посланным к нему от царей:

«Скажите царям вашим так: я крещусь, ибо еще прежде испытал закон ваш и люба мне вера ваша и богослужение, о котором рассказали мне посланные нами мужи».

И рады были цари, услышав это, и упросили сестру свою, именем Анну, и отправили (послов) к Владимиру, говоря:

«Крестись, и тогда пошлем сестру свою к тебе».

Ответил же Владимир:

«Пусть пришедшие с сестрою вашею и крестят меня».

И послушались цари, и послали сестру свою, сановников и пресвитеров. Она же не хотела идти, говоря:

«Иду, как в полон, лучше бы мне здесь умереть».

И сказали ей братья:

«Может быть, обратит тобою Бог Русскую землю к покаянию, а Греческую землю избавишь от ужасной войны. Видишь ли, сколько зла наделала грекам Русь? Теперь же, если не пойдешь, то сделают и нам то же».

И едва принудили ее. Она же села в корабль, попрощалась с ближними своими с плачем и отправилась через море. И пришла в Корсунь, и вышли корсунцы навстречу ей с поклоном, и ввели ее в город, и посадили ее в палате».

Источники сохранили точную дату рождения Анны ― 13 марта 963 г., следовательно, в момент знакомства с Владимиром ей было 25 лет.

К приезду Анны Владимир так разболелся глазами, что не смог оценить ее красоту, он «не видел ничего, и скорбел сильно, и не знал, что делать».

Принцесса дала рецепт избавления от недуга:

– Если хочешь исцелиться от болезни, то крестись поскорей.

Владимиру ничего не оставалось, как согласиться:

– Если вправду исполнится это, то поистине велик Бог христианский.

Крестил Владимира корсунский епископ вместе со священниками, прибывшими из Константинополя. «И когда возложил руку на него, тот тотчас же прозрел».

Многие из его дружинников, увидев это, немедленно крестились. Затем был заключен долгожданный брак, а Византия получила обратно Корсунь.

Вернувшись в Киев, Владимир «повелел опрокинуть идолы ― одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить… и приставил 12 мужей колотить его палками. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, ― чтобы принял он возмездие от людей».

Киев крестился без особых трудностей; киевляне давно было знакомы с христианством, и немалое их число исповедовало православие. Наиболее сомневающиеся, согласно византийской хронике, «хотели бы, однако, какое-нибудь чудо. Когда император послал туда епископа, они сказали, чтобы он бросил евангелие в огонь. Как велики твои, Христос, чудеса! Огонь был зажжен. Епископ поднял ладони к небу, устремил взгляд туда и молвил: «Яви, Христос, Боже ты, имени своему славу». Он положил святое евангелие в огонь, оно же, хоть и пролежало некоторое время в огне, осталось невредимым».

Было бы наивно надеяться, что смена религии произойдет мирно на огромном пространстве. Второй крупнейший город Руси ― Новгород ― упорно не желал отказываться от язычества:

«Когда в Новгороде узнали, что Добрыня идет крестить, то собрали вече и поклялись все не пускать его в город, не давать идолов на ниспровержение; и точно, когда Добрыня пришел, то новгородцы разметали большой мост и вышли против него с оружием». Война началась нешуточная: новгородцы разграбили и сожгли имение Добрыни, убили его жену и некоторых родственников. Тогда в город вошел тысяцкий князя Владимира ― Путята, и началась злая сеча. С другой стороны Добрыня поджег город; новгородцы бросились тушить свои дома, и в результате поле битвы осталось за Путятой. «Тогда самые знатные люди пришли к Добрыне просить мира. Добрыня собрал войско, запретил грабеж; но тотчас велел сокрушить идолов, деревянных сжечь, а каменных, изломав, побросать в реку». Новгородцам было приказано креститься, а кто не хотел, тех воины силой тащили к реке: мужчин крестили по одну сторону моста, женщин ― по другую. С тех пор в памяти народа осталась поговорка: «Путята крестил мечом, а Добрыня ― огнем».

Византийское содружество

После принятия христианства Владимиром Русь и Византия семимильными шагами пошли навстречу друг другу. Как мы помним, империя ромеев желала объединить под своим крылом весь мир, и Русь приняла древнюю римскую идею объединения мира. Складывающийся союз Византии и Руси был принципиально новым; то было не завоевание и присоединение, между двумя государствами шел процесс, который лишь в конце XX в. начнется в Европе и получит наименование Евросоюза. Подобные отношения между странами один русский историк назвал Византийским содружеством.

Впрочем, каждая из сторон рассматривала союзнические отношения со своих позиций. Поскольку византийский император считался главой церкви, то и русские, приняв крещение, становились его подданными. Символически Киевская Русь пошла навстречу этим притязаниям, имя императора упоминалось во время богослужения в русских храмах. Однако в силу территориальной удаленности Византия не могла предъявить никаких реальных прав на Русь. В этом отношении, Киев находился в более выгодном положении, чем подвергавшаяся постоянной агрессии Болгария.

Немаловажным последствием крещения Руси стало то, что северная соседка перестала быть опасным врагом для Византии. Наоборот, в случае необходимости Киев оказывал военную помощь Константинополю, а русские наемники во все времена с удовольствием принимались на службу Византией. Обе страны стали союзниками в борьбе с кочевыми народами: половцами, печенегами.

Особенно сильны позиции Византии были в русской православной церкви. По подсчетам русского историка, из двадцати трех киевских митрополитов, возглавлявших церковь в домонгольскую эпоху, семнадцать были греками и только два ― русскими (национальность четверых неизвестна).

На первом этапе именно благодаря византийцам на русской земле появились все атрибуты христианства. На следующий год после крещения Владимир задумал создать церковь пресвятой Богородицы; ее строительством руководили греческие мастера, они же украшали ее иконами. Весь церковный инвентарь был доставлен из Корсуни, службу в церкви вели корсунские священники.

После принятия христианства Русь совершила гигантский скачок в своем развитии. Чисто религиозный акт коснулся всех сторон ее жизни. Вслед за священниками из Византии на Русь потянулись мастеровые люди, купцы, иконописцы. Развернулось гигантское градостроительство, причем отдавалось предпочтение постройкам из камня.

Огромное значение имело то, что православие на Русь пришло на родном языке. Византия видела, что основная трудность Римской церкви была в том, что богослужение велось на непонятной многим народам латыни. Образованнейшие монахи ― Кирилл и Мефодий ― создали для славян азбуку, и с тех пор начала распространяться письменность. Вслед за письменностью на Руси появились книги и свое летописание.

Силу книжного слова Владимир оценил сразу после крещения. Согласно Повести временных лет, «посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них, ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых».

Довольно скоро на Руси появились свои непревзойденные мастера мозаики, фрески, книжной миниатюры, ювелирного искусства. В главном православном храме мира ― Софийском соборе в Константинополе ― среди важнейших христианских реликвий мы находим творения, созданные русскими мастерами. Согласно переписи 1397 г.:

«Омфор из золотых нитей, присланный из Руси.

Русская епитрахиль, покрытая жемчугом, украшенная агнцами из позолоченного серебра и эмалей».

Последнее военное столкновение Руси и Византии произошло в 1043 г. Причиной печального события стали, видимо, экономические интересы. Контакты Киева и Константинополя усилились после памятного 988 г.: Византия стала одним из основных торговых партнеров молодого христианского государства, с другой стороны ― ромеи протекционистскими мерами продолжали защищать интересы своих купцов. По версии источника, между русскими купцами и греками возникла потасовка, во время которой погиб один знатный русский. Князь Ярослав Мудрый посчитал себя достаточно сильным, чтобы не оставлять обиду без внимания. Наказать византийцев отправилось огромное войско под командованием его старшего сына ― Владимира.

«Неисчислимое, если можно так выразиться, количество русских кораблей прорвалось силой или ускользнуло от отражавших их на дальних подступах к столице судов и вошло в Пропонтиду, ― рассказывает Михаил Пселл ― очевидец тех событий. ― Туча, неожиданно поднявшаяся с моря, затянула мглой царственный город».

Противоборствующие стороны пытались уладить дело миром, но русские назначили слишком высокую цену за свои хлопоты. «Они придумали такое, то ли полагая, что у нас текут какие-то золотоносные источники, ― возмущается Михаил Пселл, ― то ли потому, что в любом случае намеревались сражаться и специально выставляли неосуществимые условия, ища благовидный предлог для войны».

Жадность сгубила русских, а греков спас все тот же таинственный, негасимый даже в воде, греческий огонь. Вдобавок на море разразился шторм, и его жертвами стали, прежде всего, легкие корабли флота Владимира. «И устроили тогда варварам истинное кровопускание, казалось, будто излившийся из рек поток крови окрасил море», ― подводит итог греческий хронист.

Владимиру с частью флота удалось бежать и благополучно добраться до Киева. Однако другого русского военачальника, Вышату, ― как сообщает Повесть временных лет, ― «схватили вместе с выброшенными на берег, и привели в Царьград, и ослепили много русских. Спустя три года, когда установился мир, отпущен был Вышата на Русь к Ярославу».

Брат на брата

Конец правления Владимира омрачился неприятным известием: его сын, Ярослав, правивший Новгородом, отказался посылать в Киев положенную дань. Ситуация накалилась до такой степени, что Владимир собирался в поход против собственного сына, а Ярослав послал вербовщиков в Скандинавию с целью пополнить войско. Но, как высказался летописец, «Бог не дал дьяволу радости». Владимир сильно заболел и умер 15 июля 1015 г.

Конфликт между многочисленными сыновьями Владимира вызревал, видимо, давно, и потому приближенные князя пытались некоторое время скрывать факт его смерти. Полулегально тело князя доставили в церковь св. Богородицы. «Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем ― бояре как по заступнике страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем».

Не зря плакала Русь по Владимиру…

Отцовское место занял Святополк и начал раздавать подарки киевлянам, желая их задобрить. Собственно, престол Святополк занял вполне законно ― по праву старшинства, но киевлянам он почему-то не нравился. В это время большинство воинов ушло воевать с печенегами под начальством другого сына Владимира ― Бориса. Именно ему ― не старшему, но любимому сыну и хотел передать Владимир верховную власть. Бориса поддержала дружина:

– Вот у тебя отцовская дружина и войско. Пойди, сядь в Киеве на отцовском столе.

Из благородных побуждений Борис отказался от власти, которая сама шла ему в руки:

– Не подниму руки на брата своего старшего: если и отец у меня умер, то пусть этот будет мне вместо отца.

Положение Святополка было шатким, и он решил его укрепить радикальным способом. Киевский князь послал приближенных убить брата. Посланные пронзили Бориса копьями, завернули тело в шатер и на телеге привезли к Святополку. Но тут оказалось, что убиенный еще дышит, и Святополк направил двух варягов прикончить его.

На всякий случай Святополк решил избавиться от другого брата ― Глеба. События развивались стремительно, и Глеб еще не получил известий о смерти отца. К нему был отправлен гонец со словами: «Приезжай сюда поскорее, отец тебя зовет: сильно он болен».

Под Смоленском Глеб узнал истинное положение вещей: отец умер, а брат убит Святополком. Но было уже поздно, он попал в руки врагов. По их приказанию собственный повар Глеба зарезал его, «как безвинного ягненка». Тело князя выбросили «на берегу между двумя колодами, затем же, взяв его, увезли и положили его рядом с братом его Борисом в церкви святого Василия».

Мученический конец братьев потряс Русь, впоследствии церковь объявила их святыми.

Третий брат, Святослав, не стал дожидаться своей участи и решил бежать к венграм. Однако был настигнут убийцами в Карпатских горах.

Святополк вошел во вкус; он решил: «Перебью всех своих братьев и стану один владеть Русскою землею».

Следующая выбранная жертва оказалась достойным противником. Между Ярославом и Святополком началась долгая упорная война с участием иноземных войск. Последняя битва произошла спустя четыре года после смерти Владимира, ― так долго братья делили Киевский стол. «И была сеча жестокая, ― ужасается летописец, ― какой не бывало на Руси, и, за руки хватаясь, рубились, и сходились трижды, так что текла кровь по низинам». Наконец братоубийца был побежден; израненный, он бежал до тех пор, пока смерть не остановила его на границе с Польшей.

Ярославу недаром дали прозвище Мудрый. Он понимал, откуда на Руси может случиться очередной раздор, и потому оставшиеся в живых братья не получили никаких городов. Дележ наследства произошел не по русской традиции, но вполне по-византийски. Ярослав предложил братьям искать волостей самим, ― на землях, неподвластных киевскому князю. Один из его братьев ― Мстислав ― оказался достойным наследником своего деда ― Святослава. После изрядных приключений он появился с внушительным войском на берегу Днепра, и пришлось Ярославу поделиться отцовским наследством. А потом они «начали жить мирно и в братолюбии, и затихли усобица и мятеж, и была тишина великая в стране».

Ярослав много сделал для усиления Руси. В военном отношении: на юге он разбил опаснейших врагов ― печенегов, после похода Ярослава этот народ больше не осмеливался совершать грабительские набеги на русские земли; на западе велись успешные войны с поляками, на севере он победил чудь и заложил в Прибалтике (на территории современной Эстонии) город Юрьев.

В Киеве Ярослав построил знаменитый Софийский собор, который расписывали византийские художники. Вслед за ним Софийские соборы начали появляться и в прочих русских городах. При Ярославе Киев окружили мощные стены; были сооружены, так называемые, Золотые ворота с церковью Благовещения; заложены монастыри св. Георгия и Ирины. В 1051 г. началось строительство Киево-Печерского монастыря. Многие сооружения копировали аналогичные постройки в Константинополе и Иерусалиме ― мировых центрах христианства.

При Ярославе появился первый свод законов ― «Русская правда».

Велика и просветительская деятельность князя. По словам летописца, книги он любил, «читая их часто и ночью и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением божественным».

Отношения с Византией при Ярославе не всегда были безоблачными. Возмужавшая Русь уже не подчиняется безропотно старшей сестре, порой она тяготиться излишней заботой Константинополя. Противостояние однажды вылилось в жестокую войну (об этом конфликте мы рассказывали выше). В церковных делах Ярослав также стремился к независимости: в 1051 г. киевским митрополитом впервые стал не назначенный из Константинополя, а русский ― избранный князем и утвержденный на собрании епископов. Причина конфликтов была, скорее всего, в личности Ярослава, не терпевшего диктата, и даже советов. Став обладателем огромной, вполне цивилизованной страны, он посчитал, что пора избавляться от византийской опеки, но, видимо, поспешил. У Византии еще многому можно было учиться…

Внешние сношения Руси не ограничивались Византией и походами против соседей. После принятия христианства Русь на равных вливается в семью европейских государств. Мы уже не видим отношения к русским, как к варварам-язычникам, а растущая мощь Киевской Руси внушает уважение и вызывает желание иметь ее союзником. Уважительное отношение Европы к Руси подтверждается и западными источниками: Титмар Мерзебургский считает Киев 1-ой половины XI ст. чрезвычайно большим и крепким городом, имевшим около 400 церквей и 8 рынков, другой писатель этого же времени, Адам Бременский называет Киев соперником Константинополя.

Ярослав Мудрый перенял византийскую привычку заводить друзей посредством династических браков. Киевский князь превзошел своих учителей, ибо масштабы его брачной политики поражают и ныне:

Ярослав женился на Ингегерде ― дочери шведского короля Олафа.

Их сын, Изяслав, взял в жены сестру польского короля Казимира I ― Гертруду.

Другой сын, Святослав, вступил в брак с Одой ― дочерью австрийского графа.

Третий сын, Всеволод, женился на византийской принцессе ― дочери Константина IX Мономаха. От этого брака родился знаменитый Владимир Мономах.

Четвертый сын, Игорь, женился на германской принцессе ― Кунигунде.

Не менее громкими были браки дочерей Ярослава и Ингегерды (Ирины):

Елизавета вышла замуж за норвежского короля Харальда Смелого.

Анастасия была выдана за венгерского короля Андрея.

И наконец, Анна стала королевой Франции, выйдя замуж за Генриха I.

Прочные связи с Европой привели к тому, что множество европейских традиций, привычек перебралось на русскую землю. Не всегда, если говорить современным языком, глобализация носила положительный характер. Ко времени правления Ярослава Европа разваливалась на куски; на месте империи Карла Великого появилось множество маленьких, но независимых и гордых герцогств, графств, баронств, вольных городов.

Ярослав (скорее всего, не сознавая) принял западную модель политического развития Руси. Перед смертью он разделил Русь между своими сыновьями. Летопись так передает политическое завещание Ярослава:

«Вот я покидаю мир этот, сыновья мои; имейте любовь между собой, потому что все вы братья, от одного отца и от одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов… Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Владимир, а Вячеславу Смоленск».

Киевский князь надеялся, что родственные узы будут препятствовать розни; ведь все дети Ярослава были полными братьями, в отличие от детей многоженца Владимира, взявшего беременной жену своего брата. «Любите друг друга и не ссорьтесь, говорит Ярослав сыновьям, потому что вы дети одного отца и одной матери; но когда князья не будут больше детьми одного отца и одной матери, когда они будут двоюродные, троюродные, четвероюродные и т. д. братья, то по каким побуждениям будут они любить друг друга и не ссорится? ― задает риторический вопрос историк С.М. Соловьев. ― Когда связь кровная, родственная ослабеет, исчезнет, то чем заменится она?»

При дележе наследства поступил Ярослав совсем не по-византийски. После смерти Владимира, как мы отмечали, разразилась братоубийственная война, но она велась не за то, чтобы разорвать Русь на куски, а за Киевский стол. И в Византии периодически возникали подобные ситуации, и там брат шел на брата, плелись дворцовые интриги, яд лился в питье и еду императоров. Однако никогда у властителей не возникало желание разделить империю между сыновьями. Наоборот, власть имущие зорко следили за тем, чтобы не возникало на огромных просторах сил, способных сравниться экономической и политической мощью с императором. В единстве и силе центральной власти был залог долголетия государства, существовавшего во враждебном окружении.

(Старо предание, но в современной России мы наблюдали ту же ситуацию: едва ослабла центральная власть, и окраины обрели независимость. Развал прекратился с приходом сильного авторитетного лидера).

А ведь империи ромеев сложнее было сохранить единство, чем Руси; Константинополь лавировал среди многочисленных подвластных народов, словно корабль среди айсбергов. Он умело гасил децентрализаторские тенденции еще до их возникновении; императоры зорко следили за тем, чтобы не возвысилась какая-то отдельная местность, но вместе с тем любой человек, независимо от национальности и даже социального происхождения мог подняться по должностной лестнице до самой высокой ступеньки. Византия была единственной, в своем роде, страной широчайших возможностей, ― тому подтверждением служат императоры из крестьян; иноземцы, положившие начало целым династиям.

«Если бы императоры не умели возвысить и привязать к себе одаренных армян, славян и других чужестранцев, ― приходит к выводу В.И. Ламанский, ― Византийская империя, следующая чисто националистической греческой политике, потерпела бы крах намного раньше, чем в середине XV столетия, и не под ударами турок, а своих собственных подданных, особенно славян и армян».

Византия и Русь в 1054 году

В 1054 г. умер князь Ярослав Мудрый, и вместе с ним закончилось единство русских земель. На первых порах потомство помнило его наставления и пыталось ввести какой-то порядок в наследовании престола. За основу был взят принцип старшинства. Согласно ему Ярослав и разделил земли: чем старше князь, тем значительнее и богаче ему достался удел. Глава рода был обязан заботиться о всех его членах. В свою очередь, младшие князья были обязаны по первому зову выступать в поход, даже не задумываясь о его целесообразности. В идеале каждый член княжеского рода мог достигнуть старшинства и на законных основаниях овладеть киевским столом. Однако никто не желал ждать, когда освободиться очередная ступенька на лестнице, ведущей к большим благам, на вершине которой находился великокняжеский престол.

Взаимные обиды и упреки начались сразу после погребения Ярослава. Особую проблему создали, так называемые, князья-изгои. Как они появлялись? Дело в том, что русская карьерная лестница строилась по принципу передачи власти от деда к отцу, от отца к сыну. «Но порядок рождений не соответствует порядку смертей; ― объясняет причину появления изгоев В.О. Ключевский, ― поэтому, когда у князя отец умирал раньше деда, у внука не оставалось в передовой цепи отцовского места, ибо в ней не стоял его отец. Он становился князем-сиротой, изгоем, бездольным вечным внуком, генеалогическим недорослем. Не имея генеалогической отчины, он лишался права и на территориальную, т. е. терял участие в очередном владельческом порядке как не попавший в очередь. Таких князей, преждевременно сиротевших, которые лишались отцов еще при жизни дедов, старшие родичи выделяли из своей среды, давали им известные волости в постоянное владение и лишали их участия в общем родовом распорядке, выкидывали из очереди. Эти князья-сироты становились отрезанными ломтями в княжеском роде».

Учитывая суровость и безжалостность времени, когда брат убивал брата, количество князей-изгоев постоянно возрастала, возникали целые родовые линии изначально отверженных. Они отнюдь не мирились со своим второсортным положением, тем более, в среде изгоев периодически появлялись исключительно одаренные энергичные личности. Вот лишь два из них:

Отец Ростислава ― Владимир ― был старшим сыном князя Ярослава. Ростислав мог надеяться на блестящее будущее, но, увы, его отец умер раньше деда, и теперь молодого князя ожидал маленький удел без права на лучшую перспективу. Ростислава не удовлетворила эта малость, он привык быть хозяином судьбы. Князь-изгой собрал дружину таких же искателей приключений и отправился на юг. Там, в предгорьях Кавказа он пополнил войско разноплеменными народами и отобрал у своего двоюродного брата, Глеба, Тмутараканское княжество. Затем обложил соседние народы данью и начал подбираться к византийским владениям в Крыму.

Греков не на шутку встревожило опасное соседство. Из Корсуни для переговоров к Ростиславу отправился местный начальник ― котопан. Дальнейшие события описывает Повесть временных лет, датируя их 1066 г.:

«Когда же он (котопан) пришел к Ростиславу, ― он вошел к нему в доверие, и чтил его Ростислав. Однажды, когда Ростислав пировал с дружиною своею, котопан сказал: «Князь, хочу выпить за тебя». Тот ответил: «Пей». Он же отпил половину, а половину дал выпить князю, опустив палец в чашу; а под ногтем был у него яд смертельный, и дал князю, обрекая его на смерть не позднее седьмого дня. Тот выпил, котопан же, вернувшись в Корсунь, поведал там, что именно в этот день умрет Ростислав, как и случилось. Котопана этого побили камнями корсунские люди. Был Ростислав муж доблестный, воинственный, прекрасен сложением и красив лицом и милостив к убогим».

Пока русские князья и греки боролись с Ростиславом, на северо-западе поднялся еще один изгой ― полоцкий князь Всеслав Брячиславич (1044–1101 гг.). Жизнеописания Всеслава хватило бы на множество приключенческих романов, но это не придуманная, а реальная жизнь. Удивительнее всего, что он оставался властителем Полоцка в самое неспокойное время 57 лет, а вместе с отцом Брячиславом (1001–1044 гг.) два князя правили целое столетие. Достижение редчайшее в мировой истории!

Долгое время он пытался спокойно жить в своем княжестве; он стремился сохранять хорошие отношения с соседями и даже помогал им: в 1060 г. Всеслав участвует в походе русских князей против половцев. Однако его неуемная энергия не оставила ни одного шанса на спокойную жизнь. В 1065 г. полоцкий князь внезапно нападает на Псков, ― город ему взять не удалось. На следующий год Всеслав появляется под стенами Новгорода, и здесь удача ему улыбнулась. С захваченным русским городом он обошелся жестоко: половина Новгорода погибла в огне, захваченных жителей увел в плен. Всеслав снял с новгородского Софийского собора колокола и вместе с церковной утварью увез в Полоцк.

Наказать воинственного изгоя пришли трое сыновей Ярослава: Изяслав, Святослав и Всеволод. Война между русскими князьями была, пожалуй, более жестокой, чем с иноземными завоевателями. В начале 1067 г. объединенные силы «подошли к Минску, и минчане затворились в городе, ― рассказывает летописец. ― Братья же эти взяли Минск и перебили всех мужей, а жен и детей захватили в плен и пошли к Немиге, и Всеслав пошел против них. И встретились противники на Немиге месяца марта в 3-й день; и был снег велик, и пошли друг на друга. И была сеча жестокая, и многие пали в ней, и одолели Изяслав, Святослав и Всеволод, Всеслав же бежал».

Мятежного князя долго пытались поймать, но оказался неуловимым. Недаром Всеслав носил прозвище «Чародей», «Волхв»; ходили легенды, что он был оборотнем и при необходимости превращался в волка. Летопись сообщает, что мать родила Всеслава от волхования; на голове у него имелось какое-то загадочное пятно, и потому князь всегда носил повязку.

Как бы то ни было, но полоцкий князь стал жертвой кощунственного обмана. Ярославичи устали за ним бегать и, «поцеловав крест честной» отправили к Всеславу послов: «Приди к нам, не сотворим тебе зла». Поверив страшной клятве, полоцкий князь явился в стан соперников. Тотчас его схватили, привезли в Киев и посадили в темницу вместе с двумя сыновьями.

В следующем году южнорусские земли подверглись новой агрессии: разбитых Ярославом печенегов сменили половцы. Против кочевников выступили все те же трое Ярославичей, но были разбиты и с позором разбрелись по своим княжествам.

Конец ознакомительного фрагмента.