Школа для секретных агентов
Принимали в Корпус мальчиков с восьми лет, иногда делая исключения для особо одаренных детей. Несмотря на то что с Марселем работал хороший психолог, он был почти аутичен, погружен в себя. Но это нисколько не мешало учебе – учился он блестяще, намного опережая старших товарищей, но ни с кем не дружил. Никто не мог определить его настроения, на лице застыла мягкая, доброжелательная улыбка, которая обманывала и психологов, впрочем, это качество они и сами старались привить своим воспитанникам.
Марсель никогда никому ничего не прощал. Его обидчики всегда получали полновесную сдачу. Конечно, для будущей работы такие качества представляли определенный интерес, но жить рядом с ним было трудно.
– Когда я впервые попал в Корпус, меня потрясло такое количество ровесников в одном месте. Я привык к общению со взрослыми людьми, а тут… как будто в одном месте собрали стадо обезьян. Они толкались, кричали, дрались. Сначала мне здорово доставалось, нескольким ребятам казалось, что я девчонка. Но им быстро надоело драться со мной. Я поступал, как отец меня учил: «Быдло надо ставить на место! Оно уважает только грубую силу».
Я, не вступая в перебранку, сразу бил ногой в голень и коленом в лицо. Иногда приходилось драться сразу с несколькими, но меня это не останавливало. В конце концов они оставили меня в покое…
Обучение в Корпусе было построено так, чтобы ученик на занятиях мог быть один или в психологически комфортной группе. Соседом Марселя по комнате и на занятиях был Бернар, старше его на два года. Несмотря на то что у Бернара и Марселя до Корпуса были совершенно разные условия жизни, разный темперамент, они оба были на удивление дисциплинированны. Когда, например, после перемен наступало время занятий, они легко выходили из игры, радостное выражение лиц сменялось какой-то недетской серьезностью.
Трудно было понять, как Бернара взяли в Корпус: прилежанием не отличался, учился посредственно, но способность быть «своим» в любом обществе была феноменальной. Он просто «растворялся» среди окружающих его людей, кроме того, говорил по-русски без акцента, обожал гитару; помимо основных занятий брал еще уроки вокала.
Почти все воспитанники развивали навыки, которые впоследствии могли стать «крышей».
А вот у Марселя не было дополнительных занятий. Вернее, он изучал все предметы на более высоком уровне, ему всегда было интересно учиться. Кроме разве что боевых искусств. Скучно было заниматься развитием тела, его реакция и без того была потрясающей. Не успевал противник подумать о приеме, как Марсель его опережал.
– С нами работали опытные психологи, они постоянно проводили различные тесты. Мы не знали, зачем они два раза в месяц оставляли нас без обеда, причем мы могли пойти в кладовку и взять что угодно из продуктов, от хлеба и фруктов до сыра и ветчины. Некоторые набирали конфеты. Я предпочитал молоко и хлеб, а Бернар ставил сковородку на огонь и готовил омлет с ветчиной.
А однажды меня привели в комнату, где сидел человек, привязанный к стулу, между нами было стекло, и преподаватель, показав мне на кнопочку, сказал:
– Нажимая на эту кнопку, ты причинишь боль человеку за стеклом. Это преступник, он убил ребенка. Чем дольше ты будешь нажимать, тем больнее будет ему.
И ушел, оставив меня с этой кнопкой. Ну, я и нажал, а кто бы не нажал? Мне было интересно. Только ничего не получилось. Человек кричал, корчился, потом дернулся и затих, я держал кнопку долго и видел, что ему не было больно, что он изображает страдания, которых не чувствует. Вошел преподаватель, оторвал мою руку от кнопки. Он смотрел на меня как на чудовище. Но я крепко запомнил, что мне говорил отец: «Никогда не говори, что видишь чувства людей! Тебя посадят в клетку и будут показывать за деньги!»
Взрослые часто обманывают детей, желая им самого лучшего. Тем не менее полностью скрыть свои способности мне не удалось.
Однажды, когда Марселю было уже четырнадцать лет, он решил проучить одного чернокожего педагога, который унижал учеников, демонстрируя свое превосходство в знании истории африканских народов и их обычаев. Марсель раскопал все о нем, о его собственных корнях, оказалось, что родители учителя приехали в Африку из Америки, а его диссертация была посвящена северным африканским племенам. Он тщательно собрал всю доступную информацию о северных, а потом и о западных, восточных и южных племенах. На экзамене по предмету Марсель начал сравнивать обычаи разных племен, преподаватель пытался с ним спорить, но тот сыпал примерами. В конце концов педагог обвинил Марселя в «богатой фантазии» и поставил удовлетворительно.
Это был единственный предмет, где он не получил отлично. И страшно этим гордился. Многие учителя не любили его – слишком тщательно надо было готовиться к занятиям с ним. А он платил им взаимностью, поводов для неприязни хватало: глупость, нетактичность, хамство… но особенно не любил «цветных». Его отец относился к ним с презрением, граничащим с брезгливостью, не разговаривал с ними, только иногда мог что-нибудь приказать, считал их вроде низших существ, только внешне похожими на людей. И Марсель относился к ним точно так же. В то время в Корпусе обучалось несколько вьетнамцев и детей от смешанных браков из Таиланда и Камбоджи, для них разрабатывалась долгосрочная программа. Но Марселю не было до этого дела, его вообще в первое время удивляло, когда азиаты с ним заговаривали. Впоследствии он свыкся с необходимостью быть вежливым с ними, но только когда нельзя было этого избежать.
Дружба с Бернаром немного смягчила его характер. Тот постоянно острил, из любой работы мог устроить развлечение, увлекал Марселя во всякие авантюры. Постепенно душа его оттаяла, он стал более снисходительным к недостаткам других людей, и если раньше никому не прощал никаких слабостей, то теперь стал высмеивать их, сначала зло, а потом уже добродушно подшучивая.
Корпус был таким интересным заведением, что о его устройстве можно написать целый трактат. Располагался он на острове, на небольшой военной базе. И это, пожалуй, все сведения о его местоположении. На поверхности собственно база, на которую каждые три месяца приезжали на обучение солдаты Иностранного легиона, а под ней – цитадель в скальной породе, оборудованная всеми возможными новинками техники.
На территории базы располагались небольшие, особняком стоящие дома, там жили и учились воспитанники Корпуса, дети, по тем или иным причинам оставленные родителями. Там они получали все: и внимание психологов, и индивидуальные программы обучения, и сбалансированное питание.
Летние каникулы были только у воспитанников до двенадцати лет. Те дети, у которых были родственники, уезжали к ним, а те, кому было некуда поехать, проводили лето в семьях сотрудников Корпуса.
В первые каникулы за Марселем приехала мисс Колдер и отвезла его в поместье. Он был счастлив встретить старого разбойника д'Артаньяна и вновь принялся бродить с ним по виноградникам. В то лето книги не привлекали его, он просто много ходил, катался на велосипеде, и мисс Колдер не заставляла его учиться, составляя ему компанию в пеших прогулках.
Но однажды мисс Колдер стало плохо. Она стала жаловаться на сильную боль в животе, потом прилегла на диван. Приехавший доктор сам отвез ее в больницу, объяснив, что она отравилась яблоком, сорванным около виноградников.
– Виноградники только что опрыскали бордосской жидкостью, проследите, чтобы ребенок туда не ходил! – предупредил он.
Марсель в ужасе смотрел, как его любимую, родную няню несут на носилках к машине скорой помощи, бледную, с закрытыми глазами.
– Тем вечером я не знал, куда себя деть, я ходил по дому, по двору… Было очень тяжело, я чувствовал себя маленьким и одиноким. А когда в своей спальне увидел д'Артаньяна, холодного и закостеневшего, я заревел. Наверное, это было впервые в моей жизни. Отец запрещал мне плакать, но теперь слезы хлынули из глаз, и с каждой секундой тяжелый камень в груди становился легче. Я рыдал и вспоминал, как, пока мы все бегали, пытаясь помочь мисс Колдер, д'Артаньян сидел у порога и вылизывал свои лапы, потом он, наверное, пытался найти меня.
Два дня я лил слезы, уверенный, что остался один-одинешенек, но на третий день мисс Колдер неожиданно приехала. Тем не менее я попросил отвезти меня в Корпус, я не хотел больше ни к кому привязываться. Потери – это невыносимо больно!
Марсель продолжил учебу в Корпусе, весь второй год он часто плакал без видимых причин, за что получил кличку «Пьеро», что не мешало ему драться, принимать участие в разных играх и отлично учиться.
К концу обучения все подходили в разном возрасте, в зависимости от способностей и количества предметов.
Полное образование получали самые способные, туда входили и литература, и философия, и история (со всеобщей и отечественной историей, историей искусства), иностранные языки, латынь, эстетика, массовая и религиозная культура, политическая психология, конфликтология, социология, политический маркетинг и множество других предметов. Те, кто не мог так учиться, это определялось в 10—12 лет, становились «специалистами-прикладниками».
Были и такие удивительные предметы, как сексология. Да-да, сексология! В возрасте 14—16 лет, кто как созреет, обучались искусству любви. В столь юном возрасте подросткам объясняли, что к женщинам надо относиться как к приятному и полезному для здоровья объекту. Опытные девушки обучали этих, как они думали, детей высокопоставленных родителей, постоянно меняясь, чтобы не вызвать привязанности. О нежных чувствах не было и речи. Поэтому у детишек не было повода срываться в любовь по окончании Корпуса.
Случались иногда накладки, конечно. Один семнадцатилетний романтик влюбился с первого взгляда в девицу из бригады обслуживания, ей было 25 лет, и она тоже полюбила. Этот редчайший случай предусмотреть было невозможно. Как и то, что юноша с блеском применит полученные умения и навыки на практике. Об этой страсти никто и не догадывался, пока влюбленные не исчезли с базы. Без помощи сообщников тут не обошлось.
Система не могла позволить пройти такому безобразию безнаказанно.
Построили тех, кто общался с ними последний месяц и проходил одинаковые программы. Человек двадцать. Они стояли по стойке смирно, за ними следили через зеркальные окна, изучая и анализируя каждое движение. Тех, кто-то пытался изменить положение, хотя бы морщился, уводились на дальнейшую «обработку». Марсель тоже был там, стоял неподвижно, с безмятежным выражением лица… Ему нравилось дурачить людей. Через четыре часа такого стояния Марсель свалился как сноп. Его пришлось приводить в себя. Он всегда был уверен в себе, считал, что может все, а выносливости не хватило. Только семь юношей смогли простоять шесть часов. Таким образом выявили всех, кто помогал или покрывал юных влюбленных.
А Ромео с Джульеттой поймали на третий день. Они не смогли покинуть остров, но все равно доставили много хлопот начальству: были увольнения, понижения в должности… Он хотел жениться, «вырвать девушку из порочного круга». Девушку, по слухам, отправили в Гонконг, в какой-то притон. А юношу еще долго обрабатывали, накачивали психотропными средствами, а затем сделали гомосексуалистом. Такие тоже нужны системе.
Марсель чудом избежал этой участи, он был красив, но при первых попытках внушить ему, что есть и другая любовь, которую стоит испробовать, инструктор получил карандашом в глаз. Хорошо, что не попал, только распорол кожу на виске. Его хотели урезонить, но он пригрозил, что ляжет лицом на раскаленную плиту. И ему поверили. Он всегда говорил серьезно.
По окончании Корпуса Марсель поехал работать в Москву с рекомендацией не использовать в делах, сопряженных с опасностями травм, так как «объект» притягивает неприятности не хуже магнита.