Глава 3
Я кавалер ордена Боевого Красного Знамени, двух орденов Красной Звезды, медали «За боевые заслуги», медали «За отвагу», я совершил более ста боевых вылетов, я смотрел смерти в глаза.
Я видел, как горели и падали машины моих товарищей.
Я видел, как взрывается в небе снаряд, отнявший у меня потом руку.
Я с одним патроном в ружье встретил в лесу медведя и заставил его уйти.
Я ездил на разборки с бандитами, участвовал в перестрелках, уходил от киллеров.
Я думал, что знаю о страхе всё.
Ни хрена.
Всего пятнадцать минут работал миномет по нашему лагерю.
Мне показалось, что вечность.
Так страшно мне не было никогда. Я полз между разрывами и матерился. Мне казалось, что каждая сука-мина летит именно в меня.
После первого же залпа толпа задержанных ломанулась на выход, сметая конвоиров. Те и сами не знали, что им делать, и упустили инициативу. Несколько человек оказались именно диверсантами Волковых. Я собственными глазами видел, как пара старичков – «божьих одуванчиков» убила часового, отобрала рацию, что-то настроила в ней и стала корректировать огонь. Лишь решением держаться к ним поближе я объясняю, что все еще жив. Правда, когда на меня упала чья-то оторванная нога – каюсь, ненадолго потерял сознание.
Очнулся, когда миномет замолк. Тут и там раздавались крики и стоны. В воздухе висела пыль. А моей единственной мыслью было: «Живой! Жив!!! Выжил!!!»
Как ни странно, но, кроме нескольких порезов и ушибов, на мне не было ни одной серьезной раны. Лишь земля скрипела на зубах и пить хотелось неимоверно.
Радость была недолгой. Подошла команда зачистки. А со стороны миномета прилетела троица «Тони Старков». Я впервые видел вживую МБК, но мне было как-то не до этого. «Железные человеки» с воздуха подавляли редкие очаги сопротивления, а пехота добивала всех остальных.
Ко мне подошла пара солдат с давешним старичком. Солдат поднял автомат…
– Оставь, это гражданский, сидел с нами на фильтре, – приказал старик.
– А нам куда его?
– Да приткни где-нибудь, чтоб не мешался, вот и все. Все равно потом сюда команда Иваненко подъедет, они его и заберут.
Солдат закинул автомат за плечо и вздернул меня за шиворот. Многострадальная ткань воротника не выдержала всех издевательств сегодняшнего дня и треснула. Не обращая внимания, солдат потащил меня за периметр, где усадил на землю рядом с оцеплением.
– Ты, парень, в рубашке родился. Сиди здесь, жди.
С этими словами он развернулся и скрылся в пыльном месиве, еще недавно бывшем аккуратным палаточным городком.
Сижу… Жду…
Чтоб я еще раз, мля, поверил книжке…
Я же боевой офицер, я был на войне, почему я решил, что «войнушка» Волковых будет походить на аккуратненький рейдерский захват нашего мира?
Нет, реально, когда я представлял себе эту заварушку по принуждению отколовшегося рода, я думал, что речь идет про обычный передел собственности со стрельбой в стиле наших разборок из девяностых. Реалии нашего мира застили мне глаза. А ведь я знал, что клан Волковых имеет на содержании вооруженные силы, сопоставимые с двумя дивизиями. И отколовшийся род это знал и на что-то рассчитывал, объявляя свой рокош.
Уже потом, спустя некоторое время, я случайно выяснил, что «небольшой участок месторождения», который я себе представлял в виде мини-городка на Апшеронском полуострове со средним по величине НПЗ и парой вышек, занимает сотни квадратных километров Каспийского моря, включает в себя десятки морских платформ и несколько заводов-гигантов. Нехилая ошибочка. Двойка по географии.
Пока я приходил в себя после случившихся перипетий, рядом со мной усадили еще пару бедолаг, пыльных и ошарашенных. Женщина лет тридцати, которую я видел на фильтре, и неопределенного возраста мужик с окровавленной головой.
– Нашли Шамана, не жилец! – раздался крик со стороны руин.
– Что с ним? – спросили с той же стороны.
– Ногу оторвало! Кровью истекает!
– Добейте! – раздался приказ.
– Есть! – Хлесткий звук выстрела.
Через полчаса суета на развалинах стихла и солдаты Волковых ушли, оставив нас дожидаться команды похоронщиков. Мужчине – моему коллеге по несчастью, стало хуже. Женщину тоже трясло. Вдобавок солнце село и стало ощутимо холодать. В поле пели кузнечики или еще какие-то твари, мимо периодически проносились поезда, и мы торчали, как три тополя на Плющихе, в окружении трупов. Полный пердимонокль! Пришлось подниматься и топать обратно в лагерь, надеясь найти что-нибудь из медикаментов, одежды и еды.
Долгие поиски в потемках дали результат. Я наткнулся на труп с индивидуальной аптечкой, нашел воду и, удивительное дело, свои кроссовки! Вспомнив о женщине, поискал рядом женскую обувь, но бесполезно. Зато нашел несколько почти целых одеял.
Вернувшись, из каких-то обломков соорудил костер и занялся раненым. Промыв рану и намотав повязку, устроил его поудобнее. Пока я занимался мужчиной, женщина пришла в себя. Оставив на нее заботу о костре и раненом, снова отправился на развалины в поисках одежды и съестного.
Неясный стон привлек мое внимание. Осторожность во мне поборолась с инстинктами лекаря – и проиграла. Полез на звук. Найдя его источник, не поверил своим глазам! Стонал мужчина в форме алиевского клана с кошмарным обрубком на месте ноги и раной посередь груди.
А вот и Шаман. Только одаренный может жить с такими повреждениями.
Обрубок был перетянут жгутом, который кто-то успел наложить в этой мясорубке. Судя по трупам, Шамана прикрывали несколько бойцов, убитых чистильщиками Волковых. Передо мной встал в полный рост извечный вопрос: «Что делать?» Новый короткий стон заставил меня действовать.
Мне одинаково безразличны были и Волковы, и Алиевы, но бросить без помощи человека, исполнявшего свой долг, я был не в силах.
Так, здесь я с ним ничего не сделаю.… Надо подтащить его хотя бы к костру.
Ухватив раненого под мышки, попытался сдвинуть его с места. Ни хрена. В Шамане было килограмм сто десять, а сил в моем тринадцатилетнем теле – всего-то ничего.
Пришлось звать женщину на помощь. Вдвоем мы кое-как дотащили его к нашей стоянке, и я занялся осмотром. На удивление, рана на груди оказалась несмертельной. Пуля попала в какой-то медальон и отклонилась в сторону, а дальше явно ударилась о ребро и застряла в теле. Как мог прочистил рану и заткнул тампоном из стерильного бинта. Обезболил последним оставшимся шприц-тюбиком. Как подступиться к его ноге, даже не представлял. Пациент все еще дышал. За нами никто не ехал.
Будь со мной сила, я достал бы его пулю и зарастил рану без особого труда. Тем более что пациент тоже одаренный. Его источник сам стремится к регенерации тела, но что, черт побери, делать мне сейчас? Без силы? Без инструментов? Без лекарств? Без помощи?
А будет ли помощь? Вот приедет похоронная команда и прям сразу бросится лечить! Лопаты только помоют! Сам-то себе не ври… Грохнут его окончательно, да и прикопают со всеми… Жалко парня, совсем еще молодой.
А если?..
Безумная мысль захватила меня. Я, как сумасшедший, бросился в лагерь. Отыскал место, где чистильщики меня чуть не шлепнули, нашел оторванную ногу.
Да, я знаю, что время уже вышло, знаю, что нестерильность и все такое! Знаю, что лишился источника.
Но Шаман-то – нет!
Сейчас, пока не прошло десяти часов с момента ранения, его источник работает на максимуме, пытаясь вернуть потерянную конечность. Еще примерно десять часов спустя, источник бросит все силы на рубцевание раны, а по прошествии суток полностью заглохнет. Потому и не стали возиться с ним бойцы Волковых, что шансов найти оторванную ногу и успешно приживить ее у них почти не было, а у калек источник почему-то отказывается работать. А так бы никто не стал уничтожать такой полезный ресурс. Но у них не было меня! Целителя, пусть и бывшего.
С ногой наперевес и двумя аптечками, снятыми с трупов, я появился у костра. У женщины отвисла челюсть и округлились глаза. До этого момента я думал, что такие лица бывают только в аниме.
– Как тебя зовут? – очень своевременно решил познакомиться я.
– На-на-талья… – не с первой попытки выговорила она.
– Наташа, я сейчас приведу его в чувство и сниму жгут. Твоя задача – плотно прижимать ногу. Справишься?
– ?..
– Блин… что неясного: плотно прижимаешь и держишь!
– Я по-попробую… – Наталья решила не спорить с сумасшедшим в моем лице.
А обстановочка-то как располагает! Ночь, звезды… кровь, трупы, двое раненых и я с оторванной ногой под мышкой. Р-р-романтика!..
Аккуратно промыв водой срезы (скорее, обрывки), приставляю ногу к обрубку, ослабляю жгут и с помощью Натальи фиксирую всю композицию. Вкалываю Шаману противошоковое и стимулятор. Боец медленно приходит в себя. Вижу, как ручейки его силы устремляются к ране и затухают.
– Так, боец: не спим, а то не проснемся! Силу направлять умеешь?
Шаман тупо пялится на Наташу, силясь понять сквозь боль, что происходит. Слабой пощечиной привожу его в рабочее состояние.
– Силу направляешь в правую ногу. Концентрируешься, как будто пробку выбить хочешь!
Пациент явно что-то понял, но направляет силу не к ноге, а к груди. Еще одной пощечиной возвращаю его внимание.
– Я сказал – к ноге! Ты ногу потерять хочешь?!
Опа, дошло; вот что пендель животворящий делает…
Шаман тужится, преодолевая боль. Несмотря на серьезность ситуации, так и тянет сказать, что тужиться надо в другом месте. Просто многим проще представить процесс напряжения силы как напряжение мышц. Наталья держит его ногу и смотрит на нас широко раскрытыми глазами.
Точно ей в аниме надо.
Шаман периодически отвлекается, но на этот случай у него есть я. Пощечинами, уколами и угрозами заставляю его делать то что нужно. Ближе к рассвету кровоснабжение ноги восстанавливается, и регенерация идет бешеными темпами уже без нашего участия.
Медики оказались бессильны перед желанием пациента жить…
Даю знак Наталье, и мы дружно валимся на землю.
– Он выживет?.. И поправится?.. – сиплым шепотом спрашивает девушка.
– Теперь – да. И даже одаренным останется.
Неожиданно Наталья дергается, всхлипывает и начинает завывать раненой белугой. Стресс последних суток выходит безобразной истерикой. Из последних сил подползаю к ней, обнимаю, глажу, шепчу что-то успокаивающее. Так в обнимку мы и засыпаем прямо на холодной земле.
Утро встречает нас пением птиц, солнцем в глаза и полным отсутствием обещанной помощи. Проверяю своих пациентов. Шаман тяжело дышит, щеки ввалились, нога выглядит безобразно, но в силе все воспринимается совсем неплохо. Регенерация замедлилась, но продолжает работать. Источник пульсирует часто, но ровно, без перебоев. Рана на груди почти затянулась и выглядит лучше.
Второй мой пациент за ночь умер.
Как же так?.. Сука, почему так?!
Стою над телом неизвестного мужчины и бессильно сжимаю кулаки.
Как же так?..
Понимание, что в случившемся я не виноват, что у меня не было ни оборудования, ни лекарств, что у раненого, видимо, были внутренние повреждения, незаметные при осмотре, помогает слабо.
Соберись, тряпка!
Приказ, отданный самому себе, помогает взять себя в руки. Все верно. У меня на руках остался раненый Шаман, который идет на поправку, но которого может прибить где-то задержавшаяся похоронная команда. Остались босая и почти раздетая девушка и полный воз личных проблем, включая отсутствие денег, документов и вещей. Тяжело вздыхаю и отправляюсь в очередной раз на мародерку.
– О, Серый, гляди: артисты погорелого театра на выезде! Гастроли сусликам даете?
На придумывание достойного ответа нет ни сил, ни желания.
Весело балагурящие бойцы выпрыгивают из кузова прибывшей машины и тут же кривятся, обозрев поле деятельности.
– Э, погорельцы – вы что, так всю ночь и день тут и сидели? А чего в село не пошли? В администрации вас с утра дожидаются.
– В какое село?
– В Заливку. Всего-то в двух верстах отсюда.
Захотелось грязно выругаться. Помощь была буквально в двух шагах.
– А мы знали? Нам приказали сидеть здесь, ждать вас, мы и сидим. Да и раненый у нас.
– Мля, пристрелить надо этого придурка Борисова! Мало того что приказ передал с опозданием, так еще и гражданских бросил. Урод!
Веселый старшина подошел к нам, посмотрел на забинтованного Шамана, на нас, сплюнул и выматерился.
– Ребят, простите, но у меня приказ. Сейчас здесь приберем и доставим вас в лучшем виде. Пока потерпите. Что-нибудь нужно?
– Воды бы… – робко подала голос Наталья.
– Сейчас сделаем. Мошковцев, организуй воды погорельцам, и вообще!..
От кучки бойцов отделился один и направился к машине, откуда достал канистру воды и выдал нам со словами:
– Только это… всю не тратьте, нам еще тоже надо будет.
Тем временем прибывшие деловито снарядились в балахоны и занялись организованной мародеркой – не чета нашим дилетантским потугам. Найденное оружие складывали на один расстеленный брезент, личные вещи, документы и деньги – на другой, всякое пригодное к дальнейшему использованию барахло – на третий. Убитых относили в центр лагеря, в одно место. Туда же бросали всякий хлам и мусор.
Наташу затошнило, а я внимательно наблюдал за процессом. Мне в этом мире теперь жить. К чести работающих, никакого глумления над поверженными не было. Просто противное дело, которое надо сделать. Вообще я заметил, что в команде были только степенные пожилые мужики, явно повидавшие в жизни многое. Часа два продолжался этот жуткий конвейер, но всему приходит конец. Закончив, старшина скомандовал:
– Отбой, славяне!
К этому моменту бывшее место лагеря представляло из себя небольшой курган с перепаханной вокруг землей. Командир вызвал кого-то по рации, и все дружно отошли к машине. Пока бойцы упаковывали хабар и приводили себя в порядок, старшина подошел к нам.
– Вы, ребята, это… зла не держите. Про Борисова, что вас здесь оставил, я куда надо сообщу, его там вздрючат. Нате вот, возьмите. – И он сунул нам по небольшой стопке купюр.
– Зачем нам? – попыталась отказаться Наташа.
– Ну как же, барышня… Вам теперь документы новые справлять, обувку… Багаж опять же весь потерялся. Берите. Я ведь понимаю все. Попали как кур во щи… Раненому вашему я в карман положу. – Он действительно вложил в нагрудный карман Шамана деньги.
– Спасибо… – только и смогли пролепетать мы.
– Сейчас погрузимся, дождемся погребения, да и отправимся.
Что он понимал под погребением, я понял только спустя минут пять. С севера прилетела одинокая фигура в МБК, покружилась над местом, да и пульнула фаерболом в курган.
Не, я, конечно, знал, что огневики круты, но чтоб настолько… А ведь я так же бы мог, наверное…
Еще через пять минут лишь оплавленное пятно на земле да невыносимая вонь напоминали о произошедшем здесь побоище. Волковские сняли фуражки, кое-кто перекрестился, провожая павших.
А я в душе ликовал. Почти до самого конца я опасался, что убитых как-то будут фиксировать, хотя бы фотографировать для последующего опознания. Но пронесло, и наш финт с подменой Шамана остался нераскрытым. Почему я так привязался к этому парню – и сам не мог себе объяснить. Наверное, потому что это был первый спасенный мною в этом мире человек, и я чувствовал ответственность за его судьбу…
Прекратив самокопание, отправился на погрузку. Волковские по возможности удобно разместили нас в кузове грузовика, и мы наконец отправились в путь.
Заливка оказалась большим селом, где нас сначала завезли в больницу, а потом сдали на руки участковому. Проследив за устройством Шамана, я предупредил доктора о вколотых препаратах и что пациент одаренный.
– А как зовут-то хоть его? Что в карте написать?
Тут-то я и осекся. Шаман и Шаман, а вот имя-фамилию я и не знал никогда.
На помощь пришла Наталья:
– Да мы ж незнакомы с ним. Только и слышали, что зовут Аликом вроде.
– Ладно, придет в себя – узнаем. Идите уже, а то самих впору здесь оставлять, – с таким напутствием доктор передал нас в цепкие лапы администрации.
Совсем нестарый участковый реально оказался от слова «участие». Представился, напоил нас чаем с бутербродами и только потом стал расспрашивать. Первой слово взяла Наталья.
– Меня Натальей зовут… ну то есть Иванова Наталья Сергеевна, а это племянник мой Геша, Иванов Геннадий Аркадьевич, сын брата. Живем в Каспийском, я там работаю, а Гешка в интернате учится. Решили на Пасху родне сюрприз сделать, да вот что вышло. К знакомому проводнику в поезд «Москва – Баку» напросились, а тут вот… И главное, гады, мало что с поезда сняли, так и документы отобрали, обувь, гостинцы, всё… – Пущенная слеза дополнила рассказ.
Хорошо, что участковый смотрел в этот момент исключительно на Наталью: умытая, с растрепанными мокрыми волосами, в живописно разорванной одежде, она была чудо как хороша. Удалось скрыть от его взгляда мои квадратные глаза и отвисшую челюсть.
Вот это настоящая женщина! Врет как дышит.
Ну, я ей рассказал вкратце про свои обстоятельства, без подробностей, все-таки куковали мы с ней вдвоем долго, но ничего такого не обсуждали.
А полицейский все расспрашивал и расспрашивал Наталью на предмет нашей с ней биографии, пока она не взмолилась:
– Николай Степанович, можно нам хоть справочку, а? А то ведь ехать как-то надо, да и замордуют потом в паспортном столе, штраф неподъемный выпишут…
Участковый уже давно «поплыл», глядя на девушку, но продолжил свое дело:
– На действия волковских жалобу писать будете?
Знать бы еще, какой ответ правильный…
А Наталья не подвела: уставилась на стража порядка своими красивыми глазами, хлопнула ресницами и спросила:
– А надо? Николай Степанович, миленький, вы скажите, как вам проще будет, мы ведь все понимаем…
Участковый как-то выразительно замялся, и я сразу понял: жалобы не будет. Решил подать голос:
– Тёть Наташ, ну что нам жалобы-то слать, это ведь еще задерживаться придется, а я домой хочу. Наприключались уже…
Обрадованный полицейский сразу подсунул нам бланки отказа от претензий, выдал бумагу и ручки для заявлений.
– Вы, молодые люди, все, что с вами случилось, опишите с подробностями, и что паспорта утеряли. А я пока звонить буду. – И начал накручивать диск телефона. Я уж и забыл, как эта древность выглядит.
Пока Николай Степанович говорил по телефону, мы с Натальей старательно выводили свои каракули. Сначала я заморочился насчет почерка, но потом плюнул и стал заполнять бланк как есть. Дальше Сибири не пошлют. Хорошо еще по разным углам не рассадили и я смог списать с «теткиного» заявления «свои» данные.
– Да-да, уточните, пожалуйста…. Работает такая?… А копию паспорта вышлете?…Да ничего не случилось, жива, все в порядке, паспорт утеряла, вот данные сверяем… Да-да, на факс… Спасибо.
Ощутимо напрягся, когда участковый дозвонился до канцелярии «моего» интерната, но Наталья сделала страшные глаза, и пришлось снова уткнуться в писанину.
– Учится такой?.. А куда уехал?.. А копию метрики вышлете?.. А кто забрал?.. А как тетю зовут?.. Степановна или Сергеевна?.. Ах у вас просто «С» проставлена… Да ничего не натворил, паспорт вот утерял, данные сверяем… Да-да, на факс… Спасибо.
Из факса вылезли бумажки с нашими данными. Знаете, к получившимся копиям фотографий даже марсианин бы подошел. Но Николай Степанович выглядел вполне довольным.
– Ну вот, все и уточнили. Давайте ваши заявления. Так… Наталья Сергеевна, а что ж вы не указали, как знакомого проводника зовут? Надо ж уточнить.
– Знаете, Николай Степанович, не буду я хорошего человека подставлять! Ему и так из-за нас алиевские накостыляли, да еще по вашему ведомству неприятности выйдут… Он нас, сирот, пожалел, а ему такие хлопоты теперь будут, – уперлась девушка.
– Хм… Ну, значит, так. Справки я вам сейчас выпишу. На автобус посажу. Только получать паспорта новые лучше у нас, по месту утери, иначе действительно штраф будет. Вы сейчас заявления напишите, да и оставьте мне. А в пятницу подъедете, заберете. Можно будет здесь часть выходных провести, места у нас красивые. Устроит вас так?
Это что ж красота-то с человеком делает! Ведь так и стелется перед Наташкой!
– Ой, Николай Степанович, вы ж нас совсем спасаете. А вам удобно будет? – закокетничала девушка.
– Работа у меня такая. Было б неудобно – не предлагал бы.
Они бы еще долго любезничали, но вмешался я:
– Давайте бланки-то!
Спустя два часа мы наконец вырвались из этого липко-сладкого царства правопорядка и устроились в автобусе. Я уже устал отбивать поползновения участкового от Натальи и был откровенно рад покинуть это сверхгостеприимное местечко. Он бы и дольше нас держал, но автобус уходил по расписанию и ждать не собирался. Жаль только купить одежду не удалось.
– Ну, Наталья, ты и артистка! Что теперь?
– Домой поедем, дорогой племянничек, наконец-то домой!
Молодой лейтенант в форме Волковской гвардии стоял навытяжку перед капитаном и получал выволочку.
– Лейтенант Борисов, скажите, какой у вас был приказ?
– Убрать подразделение Алиевых, действующее на железнодорожной ветке! Шамана уничтожить!
– Не уничтожить, а взять живым или мертвым, причем живым – лучше! Ты зачем его добил?
– Господин капитан, этот гад уже десяток наших положил, а я должен был с него пылинки сдувать?
– Борисов, не зли меня! У тебя на руках был живой Шаман! Который стоит полмиллиона рублей! Вот зачем?!
– Он не жилец уже был! Ему ногу оторвало, он кровью истекал.
– Да не твоя забота! Эти одаренные и не при таких ранах выживают!
Капитан устало потер переносицу. Лейтенант стоял, упрямо склонив голову.
– Шамана точно прикончили?
– Яковлев контроль делал. Точно в сердце. В рапорте все изложено.
– Почему тело не привез?
– А куда мне его? Фотографии сделаны. А труп команда Иваненко должна была доставить.
– Борисов, ты представляешь, что через сутки на жаре с трупами происходит? Почему сразу Иваненко не вызвал?
– Виноват, господин капитан! Завертелся.
– Виноват он… Вот именно, что виноват! Это ж надо, полмиллиона рублей!.. Ладно, закрыли тему. Доложу наверх, что Шаман выбыл. Что там за история с гражданскими?
– В ходе операции в лагере обнаружились трое гражданских. Их не тронули, просто отпустили.
– Просто отпустили?! А что ж помощь не оказали, почему бросили в поле?! Нам здесь дальше работать; почему до места не доставили?
– Виноват, господин капитан! Там до Заливки всего пара километров было. Кто ж знал, что они так и останутся на месте?
– Борисов, опять нарываешься! Тебе победа над Шаманом глаза застила! Как они с раненым бы потащились? Там тяжелый без сознания оказался!
– Не было там раненого, все целы были: так, одни царапины! Вот кого хотите спросите, проверьте! Поршнев их выводил из лагеря, Матвеев и Ильин в оцеплении стояли.
– И проверю! Дежурный: Матвеева и Поршнева ко мне!
Вызванные явились спустя несколько минут.
– Рядовой Поршнев, доложите о состоянии гражданских, найденных на месте лагеря! Были у них травмы?
– Есть доложить! Девушка и парень вроде целы были, только посечены сильно, а у мужчины на голове рана была, кровило сильно.
– Рядовой Матвеев, есть что добавить?
– Так точно! Мужчине потом хуже стало, а девушка с парнем в шоке были!
– Свободны!
Рядовые вышли из кабинета, а капитан многозначительно посмотрел на лейтенанта.
– Борисов, я тебя прикрываю только потому, что победителей не судят! С гражданскими кто надо поработал, отказ от претензий они написали. Но имей в виду: в другой раз никто за тобой подтирать не будет! То, что Шамана завалил, да еще без особых потерь – поздравляю, молодец; но то, что живым не взял или хотя бы тело не привез – это твой косяк! Идите, лейтенант Борисов, подумайте. Премию вашему подразделению выпишут до конца месяца.
– Есть идти! – И лейтенант с видом победителя покинул кабинет начальства, услышав напоследок:
– Это ж надо, полмиллиона рублей!..
Наташе Ивановой с детства внушали, что, если хорошо учиться, много трудиться, помогать младшим и слушаться старших, все в жизни сложится хорошо. Наташа старалась. Затемно вставала, чтоб покормить скотину, затем бежала пять километров по горному серпантину из своей деревушки в школу, потому что если жить в интернате, некому будет помочь маме с младшими детьми. Уроки старалась делать на переменах, чтобы дома успеть постирать, прибрать, погладить, искупать, покормить, подоить… И искренне не понимала, почему ее все вокруг жалеют. Мама, стремясь подарить отцу наследника, родила одну за другой пятерых дочерей, и только после получилось родить сына. Частые роды измотали женщину, а бабушка была старенькой и успевала только готовить на всю ораву, так что почти весь быт многодетной семьи пришлось взвалить на себя старшей дочери. Но Наташа вовсе не унывала: у нее подрастали четыре помощницы и гордость семьи – Максимка, будущий хозяин дома. Правда, сестры как-то не спешили помогать по дому, предпочитая допоздна проводить время в школьном селе, где были клуб, библиотека, детские площадки, так ведь и Наталья со временем приноровилась справляться со всем хозяйством быстрее и частенько успевала прибежать вечером на часик к подружкам. А мелкие что?.. Успеют еще наработаться…
Первый звоночек прозвенел после седьмого класса. Наташа закончила среднюю ступень на одни «превосходно» и «хорошо» и была рекомендована к зачислению в старшую школу. Одна беда – обучали старшие классы только в Павловке, которая находилась еще дальше. И директор школы наотрез отказывался принимать девочку без проживания в интернате.
– Да поймите вы! – объяснял он родителям. – Тридцать километров по нашим горам нельзя каждый день бегать! Это ж как марафон ежедневный! А если случится что-нибудь с девочкой?! А если обидят лихие люди?! Вы же сами локти кусать будете!.. Только интернат!
Но за проживание и питание надо было платить. Пусть и не очень большую сумму, но сильно ощутимую для их многочисленной семьи. Еще и младшие вой подняли, осознав, что могут остаться не только без няньки-кормилицы-поилицы, но и без обновок к школе. Всем миром Наталью уговорили годик потерпеть, пообещав взять на откорм скотину, чтоб забить по осени и заплатить за двух сестер разом.
– У тебя ж направление три года действует! Потерпи, родненькая. С Анечкой-то, поди, еще и веселее учиться будет! А пока дома сидишь – заработаешь еще. Вон козий и кроличий пух как в городе ценится: шали по пятерке на рынке продают; да и молочко парное можно возить, и творожок…
И Наташа терпела. Чесала кроликов и коз, откармливала гусей и овец. Даже пару индюков на пробу завела. За зиму бабушка научила ее вязать тонкие платки и шали, а в выходные отец сажал ее на телегу и возил в город, где она стояла на базаре и торговала рукодельем и деревенскими продуктами. Свинья с поросятами сыто хрюкала в загоне, а свинка-копилка, купленная отцом, пополнялась рублями.
Гром грянул, откуда не ждали. Сестрица Аня, окончив среднюю ступень, сбежала из дома поступать в старшую школу в Махачкалу вместе со своими подружками. Попутно опустошив копилку и родительскую заначку. Обезумевший отец вместе с другими родителями разыскал беглянок, когда уже было поздно. Девчонок ограбили, избили и изнасиловали. Существо с потухшим взглядом, вернувшееся домой, мало напоминало смешливую легкомысленную сестренку. Все деньги, заработанные той зимой, ушли на лечение и развлечение Ани.
Не было счастья, да несчастье помогло: осознав, что могут пролететь с учебой благодаря средней сестре, младшие сестры-близняшки встали насмерть и все-таки заставили родителей откладывать снова деньги и сами стали учиться их зарабатывать.
И вот долгожданный день настал. Копилка торжественно разбита, деньги сосчитаны, начали собирать пожитки. И опять нелады! Сестрица Аня, поняв, что может остаться на хозяйстве одна, взбеленилась и устроила истерику:
– Я тоже хочу учиться! Я не поеду на следующий год с малолетками!!!
Близняшки Валя и Галя, работавшие всю зиму наравне с Наташей, уступать не хотели. У старшей оставался только один год для поступления, дальше – только за деньги. Средняя уперлась насмерть. А накопленного хватало лишь на троих…
Мать ожидаемо вступилась за Аньку, она все еще жалела непутевую кровиночку. Никакие уговоры не помогали. Бабий ор стоял такой, что отец в сердцах вылетел из дома, хлопнув дверью.
Положение спасла приехавшая в гости сестра отца. Рано овдовев, она не вернулась в отчий дом, устроившись на работу в Каспийском. Тихим голосом тетка выговорила родителям все, что о них думала:
– Вы что, вконец офонарели?! Совсем девчонку за человека не держите! У нас, между прочим, рабство законом запрещено. Ладно Варька – она баба-дура, но ты-то, братец, куда смотрел?! Тебе Анька скоро совсем на шею сядет, а ты и рад! Всю семью на уши подняла, а ты, вместо того чтоб вожжами ее уму-разуму научить, старшую умницу сгнобить решил?! Не бывать этому!!!
Но согласие не находилось. Плюнув на уговоры, волевым решением тетка забрала Наталью к себе в Каспийское, в старенький разваливающийся домик, оставшийся от мужа. И снова жизнь потекла ровно, девочка училась в школе, помогала тетке, копила вместе с родственницей деньги на ремонт халупки.
Очередной звоночек прозвенел со смертью тетки Прасковьи. Родственница слегла и сгорела быстро, в три дня, когда Наталья уже работала по распределению в лаборатории, отучившись на фармацевта в местном училище. Родственники, приехавшие на похороны, высоко оценили многолетние труды двух женщин по приведению домика и участка в порядок. Слава богу, тетка успела оформить завещание на любимую племянницу, но Анька орала, ничуть никого не стесняясь:
– Почему тебе все, а нам ничего! Ты, шалава, нас бросила, мы там всей семьей с хлеба на воду перебиваемся, а ты, оказывается, здесь жируешь!!!
Как можно перебиваться с хлеба на воду при отлично налаженном хозяйстве, Наталья не понимала, но отец, науськанный остальным семейством, отсудил у нее две трети имущества. Всегда примерная дочь такого предательства не ожидала. Участок пришлось продать, а на оставшиеся деньги купить такую развалюху на окраине Каспийского, что руки опускались.
Беда не приходит одна: жених, ухаживающий за Натальей весь последний год, бросил девушку, найдя себе невесту побогаче. На работе обошли с повышением, поставив на место старшего лаборанта набитую дуру, все достоинства которой исчерпывались наличием родового герба на рукаве.
Прожив в таких условиях последние полгода, Наталья обрела мечту: вот она заработает много-много денег, получит любым способом родовой герб и поедет по улицам Каспийского. Обязательно на шикарном блестящем авто. И обязательно по улице, где живут бывший жених с разлучницей. А когда они впечатлятся и заплачут, поедет в лабораторию. Там она небрежно так выберется из авто, обязательно в стильном платье, шляпке, выдохнет дым от сигареты с длинным мундштуком в лица заведующей и старшей лаборантки, и лениво процедит:
– Увольняйте меня, я здесь больше не работаю…
А еще обязательно съездит в родную деревню, и мать с отцом будут плакать, что не любили такую примерную дочь, а сестрица Анька – рвать на себе волосы и выть белугой…
Каким образом можно заработать столько денег, хорошая девушка Наташа не представляла, но в странном пареньке, позаботившемся о ней в трудный час, бесстрашно обшаривающем трупы в поисках спасения, бившем по лицу одаренного Шамана, Наталья увидела шанс. И не собиралась его упускать…