Вторник, 22 декабря
Глава 6
– Полиция Анахейма.
– Мисс, вы – офицер полиции?
– Нет, я дежурная.
– Не могла бы я поговорить с офицером?
– А на что вы жалуетесь?
– О, я не жалуюсь. Я считаю, что ваши люди работают очень хорошо.
– Вероятно, вы хотите сообщить о преступлении?
– Не уверена. Но здесь произошла очень странная вещь.
– Как вас зовут?
– Элис. Элис Барнэйбл.
– Ваш адрес?
– Квартал Перегрин на Эвклид-авеню. Я живу в квартире «Б».
– Я соединю вас с офицером.
– Сержант Эрдман слушает.
– Вы действительно сержант?
– Кто это говорит?
– Миссис Элис Барнэйбл.
– Чем могу помочь?
– А вы действительно сержант? У вас молодой голос.
– Я работаю в полиции уже более двадцати лет. Если вы…
– Мне семьдесят восемь, но я еще не выжила из ума.
– Я этого не сказал.
– Многие люди относятся к нам, пожилым, как к маленьким детям.
– Я – нет, миссис Барнэйбл. Моей матери семьдесят пять, и она гораздо более разумна, чем я.
– Вам лучше поверить в то, что я собираюсь рассказать вам.
– А что вы собираетесь рассказать?
– Квартиру надо мной снимают четыре медсестры, и мне кажется, с ними что-то случилось. Я позвонила им, но ни одна из них не подошла к телефону.
– А почему вы решили, что с ними что-то случилось?
– В одной из моих ванных комнат лужа крови.
– Чьей крови? Боюсь, я не очень понимаю вас.
– Дело в том, что водопроводные трубы той квартиры расположены с внешней стороны стены, они проходят через угол моей второй ванной комнаты. Но не думайте, я живу не в дешевом месте. Трубы выкрашены белой краской, они практически незаметны. Дом наш старый, но в своем роде элегантный. Это совсем не дешевое место. Мой Чарли оставил мне неплохие деньги, на которые я могу жить в комфорте.
– Не сомневаюсь, миссис Барнэйбл. А что же кровь?
– Эти трубы проходят через дырку в потолке. Дело в том, что эта дырка чуть больше – всего на четверть дюйма, – чем сами трубы. Ночью кровь капала из нее, а к утру все трубы оказались вымазаны, а на полу образовалась большая лужа.
– Вы уверены, что это кровь? Может, это грязная вода или…
– Ну вот, теперь вы принимаете меня за идиотку, сержант Эрдман.
– Извините.
– Я отличаю кровь от грязной воды. И вот что я подумала: может, вашим людям стоит подняться наверх?
Патрульные Стамбауф и Поллини нашли дверь в квартиру неплотно прикрытой. Она была в отпечатках пальцев, выпачканных в крови.
– Думаешь, он все еще здесь? – спросил Стамбауф.
– Этого не знает никто. Иди позади меня.
Поллини с револьвером наготове вошел внутрь. Стамбауф следовал за ним.
Гостиная была недорого, но приятно обставлена плетеной мебелью. На выбеленных стенах висели цветные фотографии пальмовых зарослей, тропических деревень и загорелых гологрудых красоток, вставленные в разноцветные рамочки.
Первое тело лежало на кухне. Молодая женщина в черно-зеленой пижаме. На полу. На спине. Длинные светлые волосы, заколотые красной заколкой, рассыпались вокруг, как солома. На ее лице были следы ударов, а на теле – множество ножевых ранений.
– О Боже! – сказал Стамбауф.
– Что такое?
– Тебя не выворачивает?
– Я не раз видел такое прежде.
Поллини указал на несколько предметов, лежащих на столе рядом с раковиной: бумажная тарелка, два куска хлеба, баночка с горчицей, помидор, пакетик с сыром.
– Это важно? – спросил Стамбауф.
– Она проснулась среди ночи. Может, у нее была бессонница. Она собиралась перекусить, когда он вошел. Не похоже, чтобы она сопротивлялась. Он или удивил ее, или она была с ним знакома и доверяла ему.
– А ничего – то, что мы стоим тут так запросто и рассуждаем?
– А почему бы и нет?
Стамбауф пальцем указал на комнаты, которые они еще не осмотрели.
– Убийца? Он давно уже скрылся.
Стамбауф восхищался своим напарником. Он был на восемь лет моложе Поллини. Он работал в полиции всего шесть месяцев, тогда как его напарник служил там уже семь лет. На его взгляд, Поллини обладал всеми теми достоинствами, которые должен был иметь служитель закона: сообразительность, отвага и безграничная мудрость.
Но самое главное было то, что Поллини мог выполнять свою работу без лишних эмоций. Его не мутило от вида изуродованных трупов. Даже когда он обнаружил страшно покалеченный труп ребенка, Поллини был спокоен, как скала.
Хотя он старался походить на своего наставника, всегда при виде большого количества крови Стамбауфа начинало мутить.
– Пошли, – сказал Поллини.
Они вернулись через гостиную в ванную комнату, где в ярком свете лампы на плитках и умывальнике красными пятнами выделялась разбрызганная кровь.
– А здесь была борьба, – заметил Стамбауф.
– Но недолгая. Всего несколько секунд.
Другая молодая женщина, в одних трусиках, с тщательно завитыми волосами, скрючившись лежала в углу ванной комнаты. На ее теле было пятьдесят или даже сто ножевых ран: в грудь, живот, спину и ягодицы.
Это ее кровь стекала по трубам в квартиру Элис Барнэйбл.
– Забавно, – произнес Поллини.
– Забавно?
Стамбауф никогда раньше не видел такой массовой бойни. Он не мог понять, какой извращенный ум мог совершить это.
– Забавно то, что он не изнасиловал ни одну из них.
– А он должен был это сделать?
– Обычно – да, примерно в девяноста процентах случаев.
В спальне, которая находилась по другую сторону гостиной, стояли две разобранные постели, но тел не было.
Они вошли в другую спальню и там на постели увидели голую рыжеволосую женщину с перерезанным горлом.
– Здесь тоже обошлось без борьбы, – бросил Поллини. – Он схватил ее, когда она спала. Похоже, что и эту он не насиловал.
Стамбауф просто кивнул – говорить он был не в состоянии.
Женщины, которых они обнаружили в этой квартире, похоже, были католичками, и если не истово религиозны, то по крайней мере следовали вере. На полу было разбросано большое количество различных религиозных предметов.
Сломанное распятие валялось рядом с ночным столиком рыжеволосой. Деревянный крест был разломан на четыре части. Алюминиевый образ Христа был согнут пополам так, что терновый венец на голове касался обнаженной ноги, а голова была вывернута так, что казалось, он хотел заглянуть через плечо.
– Это не было сломано в драке, – сказал Поллини, поднимая остатки статуэтки. – Убийца сорвал это со стены и потратил много времени, ломая все это на части.
Две маленькие религиозные статуэтки валялись на комоде рядом с рыжеволосой. Они также были разбиты. Некоторые из осколков были растерты в пыль – они увидели на ковре несколько белых пятен порошка.
– Совершенно очевидно, что у него было что-то против католиков, – сказал Поллини. – Или против религии в целом.
Стамбауф с неохотой подошел вместе с ним к последней кровати.
Четвертая убитая женщина была задушена четками, а кроме того, ей было нанесено огромное количество ножевых ран.
В жизни она, должно быть, была красива. Даже сейчас это тело, голое и холодное, с волосами, слипшимися от крови, с разбитым носом, заплывшим глазом и лицом фиолетового оттенка, еще хранило следы красоты. Живые, ее глаза, должно быть, были прозрачны, как горные озера. Вымытые и уложенные, ее волосы были густыми и пушистыми. У нее были красивые стройные ноги, узкая талия и красивая грудь.
«Я видел женщин, подобных ей, – печально подумал Стамбауф. – Они ходят с расправленными плечами, высоко поднятой грудью, с заметной гордостью и радостью, которая просвечивает в каждом шаге».
– Она была медсестрой, – сказал Поллини.
Стамбауф взглянул на форму и шапочку, которые были сложены на стуле рядом с постелью. Он почувствовал дрожь в коленках.
– Что с тобой? – спросил Поллини.
Стамбауф, поколебавшись, прокашлялся и сказал:
– Ну, моя сестра – медсестра.
– Но это ведь не твоя сестра?
– Нет. Но она возраста моей сестры.
– Ты знаком с ней? Она работает с твоей сестрой?
– Я никогда не видел ее раньше, – ответил Стамбауф.
– Так в чем тогда дело?
– Дело в том, что на месте этой девушки могла оказаться моя сестра.
– Ты хочешь, чтобы я расплакался?
– Да нет. Все нормально.
– Ты должен привыкнуть ко всему этому дерьму.
Стамбауф ничего не сказал в ответ.
– А она была изнасилована, – произнес Поллини.
Стамбауф почувствовал, что у него перехватило дыхание. Ему стало нехорошо.
– Видишь? – спросил Поллини.
– Что?
– На ней следы спермы.
– Ох!
– Не знаю, он поимел ее до того или после.
– До чего? Или после?
– До того, как убил ее, или после.
Стамбауф больше не мог оставаться там. Он выскочил в ванную комнату, находившуюся рядом с этой спальней, встал перед унитазом на колени, и его стошнило.
Когда спазм желудка прошел, он понял, что за прошедшие десять минут он сделал для себя один важный вывод. Несмотря на то, о чем он думал сегодня утром, он не хочет никогда быть таким, как Тед Поллини.
Глава 7
Макс вернулся в гостиницу в половине двенадцатого, как раз в то время, когда она закончила одеваться. Он поцеловал ее: от него исходил аромат душистого мыла, лосьона для бритья и его любимого табака.
– Прогуляемся? – предложила Мэри.
– Когда ты проснулась?
– Около часа назад.
– Я встал в половине девятого.
– А я проспала целых десять часов. Когда я попыталась в конце концов подняться, у меня закружилась голова – очевидно, не стоило принимать таблетку после виски.
– Тебе она была необходима.
– Но я не хочу еще когда-нибудь так чувствовать себя, как чувствовала сегодня утром.
– Ты прекрасно выглядишь сейчас.
– Где ты был?
– Я зашел в магазин, который находится внизу, затем позавтракал тостом с апельсиновым соком, почитал газеты.
– В них не было ничего связанного с тем, что я видела вчера ночью?
– Есть одна история в местной газете. О том, как вы с Барнсом выследили Мясника. Написано также, что Голдмэн уже вне опасности.
– Я не об этом. Мертвая женщина в видении. Что-нибудь об этом?
– В газетах ничего.
– Будет во второй половине дня.
Обеспокоенное выражение появилось на его лице. Он положил руку ей на плечо.
– Тебе следует расслабиться. Очисть свои мозги от всего этого. Не думай об этом, Мэри. Забудь. Пожалуйста. Ради меня.
– Не могу, – ответила она. Она отчаянно хотела забыть.
Прежде чем уехать из города, они заехали в магазин электротоваров и оплатили электроплиту и микроволновую печь для Дэна Голдмэна.
Потом они съехали с дороги в Вентуре, чтобы пообедать в одном знакомом им ресторанчике. Они заказали салат, сандвичи и бутылку каберне «Совиньон» от Роберта Мондави.
С того места, где они сидели, открывался вид на океан. Свинцово-серая вода казалась похожей на зеркало, в котором отражалось облачное небо. Волны были высокими и быстрыми. Несколько чаек сновали вдоль береговой линии.
– Как будет хорошо наконец оказаться дома, – сказал Макс. – Надеюсь, мы прибудем в Бел-Эйр около двух.
– При той скорости, с какой ты ведешь машину, мы будем там гораздо раньше.
– Мы можем заехать в Беверли-Хиллз купить что-нибудь к Рождеству.
– Если мы вернемся домой как запланировали, я успею попасть к своему психиатру. Я записана на половину пятого. В последнее время я пропустила много сеансов. А покупки я сделаю завтра. Да у меня пока и нет никаких идей насчет рождественских подарков. Я даже не знаю, что подарить тебе.
– Пусть тебя это не мучит, – отозвался Макс. – Я – мужчина, у которого есть все.
– Правда?
– Конечно. У меня есть ты.
– Это несерьезно.
– Но это именно так.
– Ты заставляешь меня краснеть.
– Это сделать не очень трудно.
Правой рукой она дотронулась до щеки.
– Я чувствую это. Хорошо бы, чтобы я могла контролировать это.
– Я рад, что ты не можешь, – сказал он. – Это очаровательно. Это знак твоей невинности.
– Что? Моей невинности?
– Как у ребенка, – ответил он.
– Вспомни меня прошлой ночью в постели.
– Разве я могу это забыть?
– Это была невинность?
– Это было райское наслаждение.
– Ну.
– Ты все еще краснеешь.
– Ах, пей свое вино и молчи.
– Все еще краснеешь, – повторил он.
– Я раскраснелась от вина.
– Все еще краснеешь.
– Черт тебя возьми, – выразительно бросила она.
– Все еще краснеешь.
Она рассмеялась.
За окном из океана продолжали выплывать толстые кудрявые облака.
После кофе Мэри спросила:
– А что ты думаешь об усыновлении?
Он отрицательно покачал головой с преувеличенным отчаянием.
– Боюсь, мы уже слишком большие, чтобы подыскать себе родителей. Кто захочет иметь таких детей, как мы?
– Я серьезно, – сказала Мэри.
Он долго смотрел на нее, затем поставил свою чашку на стол.
– Ты серьезно хочешь сказать, что ты и я… чтобы мы усыновили ребенка?
Удивление в его голосе воодушевило ее.
– Мы говорили о том, что нам нужна семья, – сказала она. – А так как я никогда не смогу иметь собственного ребенка…
– Но, может быть, ты сможешь…
– Нет, – ответила она. – Доктор объяснил мне это достаточно ясно.
– Известно, что доктора часто ошибаются.
– Но не в этом случае, – сказала она как можно мягче. – Внутри меня слишком многое не так, как у других. У меня никогда не будет ребенка, Макс. Никогда.
– Усыновление… – Макс размышлял об этом вслух, попивая кофе. Внезапно он широко улыбнулся. – На самом деле. Это было бы замечательно. Очаровательная маленькая девочка.
– А я думала о мальчике.
– Да, это, пожалуй, единственная вещь, где мы никогда не придем к компромиссу.
– Придем, – быстро ответила она. – Мы возьмем на воспитание мальчика. И девочку.
– Ты обо всем подумала, не так ли?
– О Макс, тебе ведь понравилась идея, верно? Я расскажу тебе. Мы можем заехать в агентство по усыновлению на этой неделе. И если…
– Подожди, – сказал он уже без улыбки. – Мы женаты всего четыре месяца. Нам нужно время, чтобы узнать друг друга лучше. И тогда мы будем готовы взять ребенка на воспитание.
Она не смогла скрыть своего разочарования.
– А как много времени это займет?
– Столько, сколько это займет. Шесть месяцев… Год.
– Послушай. Я знаю тебя. Ты знаешь меня. И мы любим друг друга. Мы интеллигентные, разумные люди, и мы скопили достаточно денег. Что еще нам нужно, чтобы быть хорошими родителями?
– Мы должны быть в мире с собой, со своим внутренним миром, – ответил он.
– Ты больше не ввязываешься в драки. Ты уже в мире с собой.
– Я только на полпути к этому. И ты тоже должна смотреть фактам в лицо.
В конце концов, хотя и знала ответ, она все-таки спросила:
– Каким?
– Ты должна смотреть в лицо тому, что случилось двадцать четыре года назад. Вспомни то, что ты отказываешься вспоминать… каждую деталь того избиения… Все, что тот человек сделал с тобой, когда тебе было всего шесть лет. И пока ты не будешь в мире с этим, тебя не оставят ночные кошмары. Ты никогда не обретешь мир, пока эти воспоминания мучают тебя.
Она откинула голову назад так, что ее волосы рассыпались по плечам.
– Мне не надо смотреть в лицо тем фактам, чтобы сейчас быть хорошим родителем.
– А мне кажется, надо, – сказал Макс.
– Но, Макс, так много есть детей, у которых нет дома, у которых нет никакого будущего. И прямо сейчас мы могли бы взять двоих из них…
Он сжал ее руку.
– Ты опять играешь роль Атланта. Мэри, я понимаю тебя. В тебе гораздо больше любви, чем в ком-либо другом. Ты хочешь поделиться этой любовью, в этом смысл твоего желания. И я обещаю тебе, у тебя будет эта возможность. Но усыновление – это очень важный шаг. Мы сделаем его только тогда, когда будем к нему готовы.
Она не могла на него сердиться. Она улыбнулась и сказала:
– Я подожду. Я обещаю.
Он только вздохнул.
Мэри не любила быстрой езды. Когда ей было девять лет, ее отец погиб в автокатастрофе. Она была в машине, когда это произошло. Автомобиль казался ей вероломным изобретением.
Она могла вынести большую скорость только тогда, когда за рулем был Макс. Находясь с ним в машине, она могла позволить себе расслабиться и даже испытывала некоторое приятное возбуждение, по мере того как за окном проносились, сменяя друг друга, различные пейзажи. Макс был для нее ангелом-хранителем и опекуном. Он ухаживал за ней и заботился об ее покое. И когда она была с ним, даже помыслить не могла, что с ней может случиться что-либо плохое.
Макс безумно любил гонять на «Мерседесе» на большой скорости и при этом избегать полицейского контроля. Машина доставляла ему такое же удовольствие, как и его коллекция оружия; как это бывало с ним и в любви, когда он сидел за рулем, он целиком сосредоточивался на своем занятии. На длинных безлюдных прямых трассах, когда все его внимание было сконцентрировано только на машине, в которой он находился, и на дороге, по которой он ехал, у него редко возникало желание говорить. В эти моменты он был подобен некой священной птице: с застывшими глазами, абсолютно безмолвный, сгорбившийся за рулем.
Когда он гнал машину, Мэри представляла себе то безрассудство, вкус к внутреннему возбуждению и ярость, которые бросали его в десятки потасовок. Странно, но эти его черты не пугали ее. Она даже находила его еще более привлекательным.
Они мчались к Лос-Анджелесу со скоростью девяносто миль в час.
Английский дом на восемнадцать комнат в стиле Тюдор в Бел-Эйр казался холодным и элегантным в тени деревьев, возвышавшихся на тридцать футов. В имение площадью около двух акров были вложены все до единого доллара деньги, заработанные ею на первых двух бестселлерах. Но она ни разу об этом не пожалела.
Когда они подъехали к дому по круглой аллее, встретить их вышел Эммет Черчилль. У него были седые волосы и ухоженные усы. Ему было шестьдесят, но на лице не видно было ни одной морщины. Жизнь в услужении устраивала как самого Эммета, так и его жену.
– Хорошо доехали, мистер Берген?
– Отлично, – ответил Макс. – Несколько миль держался на ста двадцати, и Мэри ни разу не вскрикнула.
– Я бы тоже хотел попробовать, – ответил Эммет.
Мэри ожидала увидеть на аллее другой «Мерседес».
– А Алана нет дома?
– Он заехал переодеться, – сказал Эммет, – но очень торопился поскорее отправиться на каникулы.
Она была разочарована. Она надеялась, что у нее будет еще один шанс убедить его, что они с Максом могли бы поладить друг с другом.
– А как Анна? – спросила она Эммета.
– Лучше не бывает. Когда вы позвонили сегодня утром сообщить, что возвращаетесь, она сразу же взялась за приготовление ужина. Сейчас она на кухне.
– Как только Макс примет душ и переоденется, он собирается в Беверли-Хиллз за покупками, – сказала Мэри Эммету. – Вытащите наши вещи из машины, пока Макс будет переодеваться.
– Хорошо.
Она направилась к двери.
– И, пожалуйста, выведите мою машину из гаража. В половине пятого мне надо быть у доктора Каувела. Я хочу…
Мужчина подошел к ней вплотную и безжалостно, с силой нанес удар. Нож глубоко вонзился в ее желудок, лезвие изогнулось, плоть разорвалась, брызнула кровь, боль пронзила ее, и темнота стала покрывать ее, покрывать…
Она пришла в сознание, когда Макс отнес ее наверх и положил в постель в их спальне. Она прижалась к нему, не в состоянии унять озноб.
– Тебе лучше?
– Обними меня, – попросила она.
Он прижал ее к себе сильнее.
– Не так крепко.
Она чувствовала сильное неторопливое биение его сердца. Через минуту она сказала:
– Я хочу пить.
– И только? Ты не ушиблась? Может, вызвать доктора?
– Просто принеси мне воды.
– Ты потеряла сознание.
– Сейчас мне лучше.
Вернувшись из ванной со стаканом воды, он помог ей сесть. Он поддерживал стакан, пока она пила, обняв ее, будто она была маленьким ребенком. Когда она выпила, он спросил:
– Что случилось?
Опершись на изголовье кровати, она сказала:
– Это было другое видение, которое я не вызывала. Только… оно отличалось ото всех, что я видела раньше.
Очевидно, она побледнела, потому что он сказал:
– Успокойся. Все позади.
Он замечательно выглядел. Великолепно. Такой большой и надежный. Она немного успокоилась, скорее всего, потому, что он убеждал ее сделать это.
– Я не просто видела это проклятое видение, Макс. Я почувствовала его. Я почувствовала, как нож входит в меня, разрывает мои внутренности…
Она положила левую руку на живот – там не было никакой раны. Ни синяка. Ни царапины.
– Давай разберемся, – сказал он. – Ты видела, что ножом зарезали тебя?
– Нет.
– Но что ты видела?
Она встала, дав ему понять, что справится сама, когда он попытался помочь ей. Подойдя к окну, она посмотрела вниз на сорокафутовый бассейн, расположенный рядом с основным домом, и огромную лужайку, протянувшуюся до домика, в котором жили Черчилли на другом конце владения. Обычно это зрелище благосостояния успокаивало ее, но не сейчас.
– Я видела другую женщину. Не себя. Но я почувствовала ее боль, будто она была моя.
– Ничего подобного не случалось раньше.
– Но случилось в этот раз.
– Ты никогда не слышала, чтобы другие ясновидящие испытывали что-либо подобное? Хуркос? Круазе? Дикшорн?
– Нет. – Она отвернулась от окна. – Что это может означать? Что должно случиться со мной?
– Ничего с тобой не должно случиться.
Убедившись, что ей стало лучше, он начал задавать ей вопросы, способные провести ее по видению вперед или по памяти видения, которое уже прошло.
– То, что ты видела, уже произошло?
– Нет.
– Эта женщина, которую зарежут… это была одна из тех, которых ты видела вчера ночью?
– Нет. Это другая.
– Ты хорошо разглядела ее лицо?
– Да. Но только на мгновение.
Мэри сидела у окна на крутящемся кресле. Ее руки на темно-коричневом велюре были бледны, почти прозрачны. Ей казалось, что она легче, чем воздух, будто само ее существование было чем-то нереальным, призрачным.
– Как выглядела эта женщина? – спросил Макс.
– Симпатичная.
Он сел напротив нее.
– Цвет волос?
– Брюнетка.
– Глаза?
– Зеленые или голубые.
– Молодая?
– Да. Примерно моего возраста.
– Ты не почувствовала ее имя?
– Нет. Но у меня ощущение, что я видела ее раньше.
– Вчера у тебя тоже было подобное ощущение об одной из тех девушек.
Она кивнула.
– А что заставляет тебя думать, что ты знакома с ней?
– Не знаю. Это просто ощущение.
– А сцена преступления была похожа на вчерашнюю?
– Нет. Эта женщина будет убита… в салоне красоты.
– В парикмахерской?
– Да.
– Там только одни женщины?
– Парикмахер – мужчина.
– А что случится с ним?
– Он тоже будет убит.
– Какие-нибудь еще жертвы?
– Еще одна. Женщина.
Когда все эти экстрасенсорные образы прошли через ее мозг, она почувствовала огромное облегчение. Однако каждый новый образ сопровождался жестоким воспоминанием о ноже, который она мистически приняла на себя вместе с умиравшей женщиной.
– А как называется этот салон красоты? – продолжал Макс.
– Не знаю.
– А где он находится?
– Недалеко отсюда.
– Опять в округе Оранж?
– Да.
– А в каком городе?
– Не знаю.
Вздохнув, он поудобнее устроился в кресле напротив.
– А убийца тот же самый, которого ты видела вчера ночью?
– Он самый.
– Он повторяет эти убийства, он психопат? Он собирается убить четыре или пять человек в одном месте и троих в другом?
– Возможно, это только начало, – мягко заметила она.
– Как он выглядит?
– Пока я еще не знаю.
– Это высокий мужчина или нет?
– Не знаю.
– А как его имя?
– Хотела бы я это узнать.
– Он старый или молодой?
– Я не знаю даже этого.
В комнате стало душно. Воздух был влажный и тяжелый. Она поднялась с кресла и открыла окно.
– Если ты не можешь получить его образ, – сказал Макс, – как ты можешь утверждать, что это один и тот же человек?
– Могу, и все.
Она села, на этот раз лицом к окну.
Она чувствовала себя легко, бестелесно. Ей казалось, что ее куда-то уносит бризом, сильным бризом в бесконечные просторы. Возникшие видения выкачали из нее много энергии. Больше таких видений она уже не выдержит. Особенно если они будут преследовать ее постоянно.
«Очень скоро, – подумала она, – мне не понадобится и торнадо, как это случилось с Дороти. Всего лишь дуновения ветерка будет достаточно, чтобы перенести меня в мир иной».
– Что мы можем сделать, чтобы удержать его от убийств? – спросил Макс.
– Ничего.
– Тогда давай выкинем его сейчас из головы.
Она вскрикнула:
– Знаешь, когда я чувствую себя так плохо, мне даже не хочется жить.
Он ждал.
Сцепив пальцы, она сидела напротив него.
– Когда я узнаю́, что должно случиться что-то ужасное, то знаю недостаточно, чтобы предотвратить это. Если мне дана эта сила, почему я не могу управлять ею? Почему я не могу включить или выключить ее, как обыкновенный телевизор? Почему, когда мне нужна ясность, все мои видения настолько туманны? Может, это злая шутка Господа? Многие люди должны умереть, потому что я не могу видеть ясно? Черт возьми, черт возьми, черт возьми!
Конец ознакомительного фрагмента.