Вы здесь

Взятка по-черному. Глава вторая. Завязка (Ф. Е. Незнанский, 2005)

Глава вторая

Завязка

1

Турецкий, сидя в кабинете Фролова, попросил его:

– Федор Александрович, когда у тебя появится возможность или желание устроить «разбор полетов», ты позови меня. Ирку – не надо. Во-первых, она еще не в себе, а после прочих наездов…

– Что, и такое уже было? – обеспокоенно спросил генерал милиции Фролов.

– Все было, Федя, но не будем копаться в подробностях, которые к конкретному делу отношения прямого могут и не иметь. Хотя вряд ли. Но ты же очных ставок устраивать не станешь. Нужды в них нет, если виновный готов признать свою ошибку и оплатить ремонт пострадавшего транспортного средства. Я верно излагаю твою мысль?

– Да, в общем… – неопределенно как-то ответил Фролов. – Есть, понимаешь, некоторые аспекты, нюансы, мать их… А если по существу, то у пустякового дела оказалось вдруг столько радетелей, что прямо голова кругом. Мне казалось, что проблем с оплатой не будет, как и встречных претензий. Ну ладно, давай тогда так и договоримся. Но ты Ирину Генриховну все-таки предупреди, ведь фактически пострадавшая – она, а не ее супруг и защитник. Я думаю, мы увидимся где-нибудь завтра, во второй половине, если не возражаешь. Нет? Тогда привет, до встречи.

До встречи так до встречи, решил Турецкий, а Ирине сказал:

– Ты сегодня времени не теряй и вызови представителя своей страховой компании, пусть произведет оценку повреждений. Скажи, что виновник ДТП сам оплачивает ремонт и нужно на основании оценки выставить счет. А будут звонить тебе, приглашать куда-то, отвечай, что простудилась, перенервничала, короче, приболела. Врачи прописали постельный режим. Я сам поеду к Фролову, мы уже договорились.

– Здрасте вам! – раздраженно воскликнула Ирина. – А как же работа? Мне теперь что, и занятия в училище отменять? Это в конце-то учебного года?!

– Такси возьми, если у тебя нет выбора. Но оценку необходимо провести сегодня, до конца дня. Да там у тебя, я смотрел, немного. По «жестянке» – одна небольшая вмятина на дверце, а остальное – грунтовка да окраска. Больше шума, чем серьезного дела.

– Так, может, вообще отказаться от претензий? Подумаешь, копеечное дело! – с вызовом сказала Ирина.

– Нет, отказываться совсем не надо, чтоб они полностью не обнаглели. А что наказание для них выглядит чисто символическим, ну так слава богу, что хоть «выглядит». Короче, занимайся делом, а я поехал служить Отечеству…

И он «служил» до самого вечера, пока не позвонила Ирина и не сказала, что оценщики приезжали, осмотрели машину и составили акт. По их оценке, ремонт влетит «в копеечку», в рублевом исчислении, на сумму десять с лишним тысяч, а говоря современным языком – на триста пятьдесят баксов. Турецкий примерно так и предполагал: игра не стоит свеч, но дело в принципе.

Одновременно возник и другой вопрос: а нужно ли вообще устраивать разборку, да еще в кабинете главного начальника московского ГИБДД? Не выстрел ли это из пушки по воробьям? Ну передать им акт – и пусть оплачивают! Может, действительно не стоит разводить церемонии и восстанавливать справедливость?

Своими сомнениями Александр Борисович поделился с Вячеславом Ивановичем Грязновым. А тот прямо взвился:

– Да ты что, Саня?! Хочешь вовсе оставить этих говнюков безнаказанными?! Они же эти три сотни баксов проституткам по дороге на работу швыряют, пока те их в служебных автомобилях обслуживают!

– За триста баксов? – тоном знатока усомнился Турецкий.

– Ну это я так… – сообразив, что перебрал с суммой, поправился Грязнов. – Суть, Саня, в самом факте!

– Аналогии у тебя, однако, старик, – хмыкнул Турецкий.

– Чего? А-а, извини, Саня, как-то не подумал. Но я бы на твоем месте им не спускал. А что, давай вместе к Феде подъедем? Говоришь, он ужом крутится? Нюансы у него вдруг появились? А вот и поглядим, что это за нюансы! Ох Федя, ох жук!.. Давай потом заедем куда-нибудь, вольем в него приличную дозу и расколем, а? Не станет же он врать близким своим приятелям?

– А если станет? – скептически усомнился Турецкий.

– Тогда будем знать, с кем дело имеем! – словно обрадовался Грязнов. – Помнишь анекдот про еврея, который изобрел машинку для печатания червонцев? Одному приятелю показывает, другому. А после того как продемонстрировал станок третьему, к нему является НКВД. Предъявляйте, говорят, ваш печатный станок. Еврей им: нате, смотрите. Вот сюда я тихо кладу червонец, а с другой стороны он же выпадает на лоток. Я кладу, он выпадает. Те: значит, он ничего не печатает? Еврей: не-а. Те опять: а зачем вам эта херня? И тут мудрый еврей изрекает: но я ведь должен знать, с кем дело имею!.. Слушай, чего я рассказываю? У тебя же точно такое дело было!

– Было, в Люберцах слушали. Только не у меня, а это Юрка Гордеев защищал студентов, которые кавказцев «обули» на подобном своем «изобретении». А Юрка так поставил вопрос, что присяжные хохотали, и те босяки, по-моему, вообще условным сроком отделались.[1]

– Ну верно! А чего тогда смеялся?

– А чего ж мне, плакать, что ли? Да и «бэсэду паддэржать!» – с кавказским акцентом добавил Турецкий, напомнив Вячеславу другой анекдот.

Едут два «лица кавказской национальности» в купе, молчат. День молчат, другой. Наконец один спрашивает: «Слюшай, куда едем, а?» Второй отвечает: «В Бакы едем». Снова вопрос: «Слюшай, в Бакы сито есть?» Ответ после длительной паузы: «В Бакы есть сито. В Бакы каждый семья имеет свой сито… Зачем спросил, а?» Вот тут любопытный и отвечает: «Просто так спросил – бэсэду паддэржать…»

Хоть и знал анекдот Грязнов, но расхохотался. И, отсмеявшись, твердо заявил, что обязательно будет присутствовать у Фролова. А вдруг и в самом деле понадобится беседу поддержать?


Федор Александрович не удивился, увидев друзей вдвоем, будто заранее знал об их приезде. Поинтересовался настроением, посетовал на погоду. Мол, синоптики обещали жару, а пока все дождит, и на даче делать нечего, не отдохнешь путем…

А дача у него была в «генеральском месте» – под Звенигородом. Поближе к Москве, конечно, было бы лучше, но именно это «поближе» – уже не генеральское, а, считай, маршальское место – Барвиха, Успенское, всевозможные там Горки и тому подобное. Не тянул пока на владения в тех «райских угодьях» главный московский гаишник. Хотя, надо сказать, некоторые коллеги как-то устраивались. Да и он давно уже не прочь поменять добротный бревенчатый дом с усадьбой на коттедж из красного кирпича и потому старается проявлять повышенную «гибкость» в решении некоторых вопросов, вызывающих неоднозначную реакцию «наверху». Но опять же эти вечные нюансы, будь они прокляты…

Вот, видимо, по этой причине и оставался «хороший приятель и честный мужик» Федор Александрович Фролов не в друзьях, а все-таки в приятелях у Грязнова с Турецким. И большего душевного сближения им как-то не требовалось. Приятельство обязывает к одному типу отношений, а дружба – это, насколько известно, нечто большее. А вот тональность разговоров не менялась, всегда оставаясь в высшей степени доброжелательной.

– О, какие люди! – изобразил искреннюю радость генерал при виде посетителей, входящих в его кабинет.

– Добавь традиционное: и без охраны, – хмыкнул Грязнов, пожимая Федору руку. – Ты на него, – он ткнул пальцем в Турецкого, – не греши, я тут не в качестве группы поддержки, а исключительно затем, чтобы вы потом, после вашего высокого заседания и прений сторон, если таковые состоятся, не разбежались в разные стороны, а составили бы мне компанию. Есть мысль поужинать. Нет, надеюсь, возражений?

– Чего это вдруг? – Фролов взглянул на Грязнова с подозрением.

– Ну если ты ужинаешь вдруг, а не как все люди, по необходимости, сделаю для тебя исключение. Посоветоваться хочу. По личному делу. А где ж с тобой еще можно пересечься? Не на Житной же. Вот и повод.

– Да? – как-то недоверчиво произнес Фролов. – А что за дело-то?

– Как говорила когда-то моя бабка, на сто тысяч целковых.

– Ну да, откуда твоя бабка могла такие числа знать? – натянуто улыбнулся Фролов.

– Барнаул, дорогой, – нравоучительно заметил Грязнов, – откуда моя бабка родом, всегда на золоте сидел. Для них это – не суммы, понял? В школе надо было не пропускать уроков, тогда б не задавал глупых вопросов.

– Ох ты, гляди, какие мы! – Фролов даже руками развел.

– Такие! – Грязнов погрозил потолку указательным пальцем и показал на один из стульев у длинного стола для заседаний. – А это что за перец? – Всем было ясно, кого он имел в виду.

– Ах этот? – небрежно спросил Фролов, почему-то тоже глядя на пустой стул. – Это, мужики, забавный тип.

– В цирке работает? – наивным голосом спросил Турецкий.

– Почти, – горько усмехнулся хозяин кабинета. – Есть у нас такой мало известный милицейский Благотворительный фонд. Оказывает вспомоществование сотрудникам МВД, пострадавшим в Чечне. Ну вот и…

– И что, всем помогает? – изумился Грязнов. – Так на это же целого государственного бюджета не хватит, а ты – какой-то фонд!

– Там хитрая ситуация, – начал объяснять Фролов. – Есть учредители, есть члены фонда, разовые взносы, процентные отчисления, прочие доходы. А в сумме получается вполне солидно, хорошее дело делают, – вздохнул главный московский гаишник.

– Это ты сам знаешь или тебе сказали, Федя? – не отставал Грязнов.

– Славка, да что с тобой? – засмеялся генерал, но несколько натужно. – Хочешь подробней узнать, спроси. Он сейчас подойдет. Бывший полковник вэвэ по фамилии Брусницын. Зовут Игорем Петровичем. Нормальный мужик, так мне кажется.

– Погоди, Федор, – встрял Турецкий, – а какое отношение он имеет к моему делу? То есть к тому наезду?

– Он как бы представитель ответчика.

– А кто ответчик? – продолжал интересоваться Турецкий. – И имеет ли он право?..

– Имеет, – ответил Фролов. – Я поинтересовался, мне доложили, что по этой части вопросов к нему не возникало. И оценит, и оплатит.

– Оценку уже произвели. – Турецкий вынул из кармана акт и протянул Федору.

Тот развернул, посмотрел и… заразительно захохотал. На вопросительные взгляды, продолжая смеяться, ответил наконец:

– Ну, мужики, ну, ей-богу, цирк! Триста баксов, а мы!..

– Да вот и я ему говорил. – Грязнов быстро взглянул на Турецкого и едва заметно подмигнул ему. – И на кой тебе хрен возиться, Саня? Ну были бы еще хоть бабки приличные, а то? Не слушает старых друзей, принципиальный, блин! Не знаю, может, по-своему и прав… А чей он представитель, этот, как его, Брусницын, да? Не он же наехал? Ему-то чего? Какая радость?

– Наехал там один мудак, – поморщился Фролов, будто его заставляют говорить о чем-то чрезвычайно неприятном. – Да вот транспорт был не его.

– Привет! – перебил Вячеслав, спокойно усаживаясь у длинного стола. – Ты ж сам помогал мне пробить номер. Депутат Госдумы, за что ж ты его так неуважительно, старик?

– Да не депутат совсем наехал! Его машиной воспользовался один его знакомый. Предприниматель. Земляк, что ли. Хрен их всех разберет. Короче, там у них уже целый скандал, понимаете?

– Ничего не понимаю, – продолжал настаивать Грязнов. – Машина одного, ездит другой, ДТП устраивает третий, а угрожает пострадавшей вообще четвертый! Федя, либо я сам уже тот, кого ты только что назвал красивым именем на букву «эм», либо… Черт его знает, что…

– Вот именно, – подтвердил Федор, – об том, как говорится, и речь. Сплошной «кроксворд», мужики, если разобраться, – засмеялся он неестественно. – С одной стороны, депутат, уважаемый человек, который ни сном ни духом, с другой – тот Мамонов…

– Постой! – насторожился Грязнов. – Это какой такой Мамонов? Как его зовут?

– Его? – даже растерялся Фролов, будто случайно оговорился. – Его… зовут… а как его зовут?

– Не Гришкой случайно? Григорий Семенович – не он?

– Кажется. А что, он тебе знаком? Сейчас придет этот… уточнит.

– А чего уточнять? Кто ж в Москве не знает Мамона Каширского? «Законник», две судимости по статьям сто шестьдесят третьей, сто семьдесят третьей, сто семьдесят девятой – вымогательство, лжепредпринимательство, принуждение и так далее, – перечислял Грязнов. – Хороший уголовный букет. И чего он хочет?

– Откуда я знаю. Думаю, хочет, чтоб было тихо. Помнишь, как еще при Брежневе говорили? На три «ша» – штоб штало шпокойно. Но это, надо понимать, не он и хочет, а те, кого он невольно втянул в разбирательство. – Фролов снова взглянул в акт: – Какие-то триста баксов, а вони поднялось!..

– Черт с ней, с вонью, – небрежно отмахнулся Турецкий, – ты лучше скажи, Федор, полковник-то какое к ним всем имеет отношение? Что-то я никак не пойму!

– А полковник… – словно маленькому, стал едва не по слогам объяснять Фролов, – бывший полковник, а ныне президент Благотворительного фонда «Юпитер» и одноименного охранного предприятия с благотворительными, естественно, целями выделяет органам милиции хорошие иномарки, которые используются нами и в собственных служебных целях, и в качестве сопровождения. Кстати, и этот самый ЧОП, который при фонде, он тоже «Юпитер», охраняет в основном вип-персон, крутых бизнесменов, ну и прочих, кто может себе позволить охрану на машинах с милицейскими номерными знаками. Понимаешь теперь? Поэтому и возникший шум, как я могу себе представить, сразу нескольких важных персон с ходу задел! Мы ж начали расследование, а куда оно приведет?

– Логично, Федя. – Грязнов с сумрачным выражением лица покачал головой. – Действительно, трудно представить – вор в законе в «мерсе» с депутатским номером и в сопровождении милицейской охраны! Тебя ж первого и спросят, – Слава взглянул на приятеля, Фролов помрачнел, – куда смотрел? Почему бандит с «мигалкой» раскатывает? А если дальше копнуть? К примеру, а кого это наш якобы милицейский Благотворительный фонд на самом-то деле ублаготворяет? Так не взять ли нам его за причинное место и не пощупать ли на этот самый предмет, а, как считаешь?

Тяжко вздохнул Фролов, но ответил:

– Так тебе и позволили…

– А если не спрашивать позволения, тогда что?

– Авантюрист ты, Вячеслав Иванович. Мне, между прочим, по этому поводу уже второй день с твоей Житной звонят. Знаешь, зачем?

– А то! «Закрой ты это дело, Федя, к едреной матери! Надорвешься». Так?

– Практически слово в слово. Только «надорвешься» ты первый сказал. Остальные считают, что я – не полный идиот и сам все прекрасно понимаю, – произнес Фролов.

– Ну что, Саня? – Грязнов устроился на стуле верхом. – Будем спускать собак на этот «Юпитер», который явно не прав, или погодим? Пожалеем товарища?

– Давай посмотрим, как вести себя будет. Полезет в бутылку – поможем скоренько достать дна. Поведет себя пристойно, отдадим акт и снимем проблему. Но в уме оставим, ага? Как там? – подмигнул Турецкий. – Два пишем, три – в уме.

– А ты, Федя? – Грязнов вместе со стулом повернулся к Фролову.

– А чего я? Я как вы.

– Так, может, – с хитрой ухмылкой сказал Грязнов, – мы пока малость погуляем, а ты ему наедине, так сказать, объясни, как себя следует вести? Чтоб не затягивать разговор, а то какой же после этого дружеский ужин? И поставим на деле крест. Временный, ага, Саня?

– Ты озвучиваешь мои мысли, Славка, – улыбнулся Фролов.


Фролов «провел работу», и, когда Турецкий с Грязновым вернулись в его кабинет, атмосфера была самой доброжелательной. А господин Брусницын – тот просто светился радушием.

Он уже посмотрел оценочный акт и предложил ремонтные работы провести в собственном «сервисе», уже давно и успешно действующем при «Юпитере», обещая все сделать в наилучшем виде. И в кратчайшее время, включая доставку автомашины на ее обычную стоянку, у дома на Фрунзенской набережной. Президент Благотворительного фонда был сама любезность. Создавалось впечатление, что этим делом он занимается всю свою жизнь и оно доставляет ему несказанное удовольствие. Еще бы – делать людям приятное! Так для того и фонд существует! И не просто приятное – иной раз жизненно необходимое! Все это он проговаривал как бы на ходу, не оставляя места и времени для каких-либо вопросов. Да и о чем еще рассуждать, о чем спрашивать, если и без того все предельно ясно.

Брусницын забрал с собой акт, оставил формальную расписку, что его организация, принимая на себя вину и так далее, обязуется в кратчайшие сроки и все остальное. Автограф, число, даже время подписания «декларации». Осталась мелочь – выяснить, когда хозяевам будет удобно передать ключи от машины человеку, который приедет за ней на фирменном эвакуаторе.

Турецкий с интересом разглядывал собеседника. А он очень неплохо выглядит, подумал Александр Борисович. Рослый, далеко не седой, хотя, наверное, давно перешагнул за «полтинник», крепкий, с доброжелательным и открытым лицом. Русые волосы свисали челкой на лоб, светлые, почти бесцветные глаза напомнили Турецкому одного киллера, которого он года два назад брал в Петербурге. То же было доброжелательство и то же, кстати, чувство собственного превосходства, которое ничем не затушуешь, даже если поставить человека в сильно зависимые условия. Сильная личность, так сказать. А вот светлая она, под цвет волос и глаз, или темная – полная им противоположность, этого сразу не разглядишь. Настоящий полковник, одним словом.

И тот «лоб», как окрестила охранника Ирина, работает у него. Значит, наверняка тоже из «бывших».

– А тот парень, Игорь Петрович, что документы у консьержки оставил, он-то как? Не болеет, не страдает? Запором там либо наоборот? – обратился Турецкий к Брусницыну.

– В смысле? – будто не понял вопроса полковник.

– Да уж больно подозрительно вел себя… Не докладывал? – пристально глядя в глаза ему, заметил Турецкий. – А у меня на эту публику глаз уже наметанный. И слух тоже, понимаете? – Турецкий улыбнулся.

– Ах вон вы о ком! – «вспомнил» полковник. – Не работает. Уволен. Я это называл самодеятельностью. В те еще времена, понимаете? Но тогда такая «самодеятельность» была чревата кровью, как правило, твоих же товарищей. А сейчас куда более печальными последствиями, я имею в виду – в моральном плане. Неуважением и недоверием к тебе твоих клиентов. Я потребовал объяснительную, после чего он написал заявление. И я не стал его удерживать, не стал ничего объяснять, чтобы не создавать плохого прецедента. Все слова мною были сказаны еще до его поездки на Фрунзенскую набережную. Он, видимо, не понял либо пропустил мимо ушей. Ваше мнение на этот счет, Александр Борисович? – предельно вежливо поинтересовался полковник.

Ух ты как! Вот это напор. Турецкий даже на мгновение растерялся, но ответил:

– Полностью разделяю вашу позицию, Игорь Петрович. А что касается Мамона Каширского, то…

– Полностью признаю свою вину, – поторопился полковник. – Охрана его уже снята, а проблемы его транспорта – это пусть разбираются свои службы в Государственной думе. Вы не поверите, Александр Борисович, – лицо полковника, которое только что изображало гнев и непонятное ожесточение, вдруг расплылось в улыбке, – закон об охране выглядит таким образом, что мы, то есть охранная структура, на самом деле сторожим, грубо говоря, не личность и даже не сам автомобиль, а автомобильный номерной знак. Абсурд ситуации в конечном счете заключается в том, что, прикрываясь этим номером, кто угодно может перевозить в салоне что угодно, вплоть до того же гексогена или наркотиков. И такое положение распространяется на сотрудников Главного управления вневедомственной охраны, я интересовался, та же картина. Чудовищно! Но – таков закон. Я им говорю, в Думе, пересмотрите, ребята! Но у них хватает времени на все, кроме того, от чего, в сущности, зависит нередко и государственная безопасность. Такова картина… Что ж, если вы не имеете ко мне дополнительных вопросов, могу ли я считать, что печальный конфликт исчерпан?

– Разумеется, – Турецкий радушно развел руками и посмотрел на Фролова: – Вы, надеюсь, не будете возражать, Федор Александрович, против такого исхода событий?

– Разумеется, – повторил за ним Фролов и протянул полковнику руку.

– А наши договоренности… Ну, полагаю, мы в ближайшее время встретимся?

– Да-да, всего хорошего.

Федор был явно чем-то смущен. Наверное, этой последней фразой Брусницына. А точнее, озвученным случайно – или же, напротив, совершенно сознательно – известием о какой-то их договоренности. Конечно, это было грамотно сыграно полковником: вроде и ничего не сказал, но успел намекнуть на нечто значительное. А вы, генералы, теперь думайте.

С Грязновым полковник как поздоровался при встрече, так и попрощался только сухим кивком. А Вячеслав Иванович даже не встал со стула: как сел верхом, так и не поднимался. И руки из карманов брюк не вынимал, чтоб не протягивать самому и посетителю не давать повода. Тоже кивнул в ответ и, дождавшись, когда дверь закрылась, негромко сказал, как бы самому себе:

– Вот прохиндей! Земля таких не видела. Ну жук! Куда тебе до него, Федя!

– Зря ты, Славка, нормальный мужик, – вступился Фролов. – А что касается ситуации…

– Да пошел он на хрен, обсуждать еще всякое дерьмо! Ну что, перекусим? Или как? Может, у вас уже другие планы? – Грязнов, хитро прищурившись, глянул на Федора.

– Сам же обещал, а теперь на попятный? – сделал вид, что готов обидеться, Фролов.

– Ну раз обещал, тогда какой разговор, – сказал Грязнов, вставая. – Поехали в «Пушкинъ», там рыбка вкусная и твердый знак в конце.

– А твердый знак при чем? – усмехнулся Турецкий.

– А чтоб крепче было!..

…Поздно вечером, можно сказать, почти ночью состоялся такой диалог.

– Не говори мне, Саня, не спорь, не убеждай! Жук – он и есть жук, жучара! Но при этом у него есть отчасти реабилитирующий его фактор. Он отлично понимает, кто он есть на самом деле. А жук, который знает уже, что он жук и жучара, в некоторой степени может считаться… как это?

– Не понимаю, о чем ты? – пытался утихомирить Грязнова Турецкий. – Ну и пусть себе жужжит, если он жук. Им положено…

– Нет, но ты заметил, как он это делает, а? Ну я тебе доложу, ай-я-яй!..

Грязнов с Фроловым надрались в «Пушкине» – пусть и не до потери морального облика, но прилично. И тут же затеяли спор о том, насколько основательно прогнила правоохранительная система, а также о том, что ее еще держит на плаву и сколько времени это может продолжаться. Примерами они оперировали такими, что, окажись поблизости кто-нибудь из тех, кто понимал бы толк в обсуждаемом вопросе, наверняка решил бы, что попал в компанию злостных диссидентов, для которых вообще нет на белом свете ничего святого…

Спор они свой так и не закончили, поскольку обозначенные персональные позиции почти не различались между собой.

По Фролову, все выходило плохо и гнило. Но тем не менее во всем этом дерьме каждый может изыскать свою собственную возможность заработать на жизнь, не столько даже благодаря, сколько вопреки всему, что характерно как для нынешнего времени, так и для истинно русского характера вообще. Мол, нам, чем труднее, тем забавнее. Не такое переживали, не помрем и теперь. А лучше совсем плюнуть на все, и позаботиться о своем здоровье, потому что никто другой тебе больше не поможет.

А по Грязнову, все в стране не просто плохо, а совсем безнадежно – и с политической волей, и с экономикой, и с общественной моралью, в связи с чем у населения растет чувство протеста, которое и приведет в конечном счете… Куда? А куда мы все идем? Вот туда и приведет, стало быть. И это вовсе не большевистский синдром – чем хуже, тем лучше! – а неотвратимая логика постсоветского бытия.

Но оба сходились во мнении, что нынешних реформаторов надо всех, скопом, в Сибирь – лет на пятьдесят, поднимать нравственность! Вот тогда к чему-нибудь путному, глядишь, и придем.

Черт знает что! Взрослые, да какое уж – старые люди, генералы, а несут!.. Расслабились, называется.

Фролов не выдержал напора с двух сторон и раскололся, сказал-таки, кто из министерских домогался у него прекращения шума. Оказалась весьма нехилая команда: замминистра и трое начальников главков. Назвал их поименно. Ну понятно, заместителя министра волновал вопрос с Государственной думой. Нет, не в том проблема, чтобы в корне пресечь безобразие, а в том, чтобы убрать ненужный и опасный кое для кого общественный резонанс.

Да и о чем можно говорить, если в отдельных российских краях и областях уже в тандеме с государственной властью на руководящие посты пришли криминальные авторитеты и откровенные уголовники?! И все об этом знают и без конца пишут, а те плюют на так называемый общественный резонанс! Чего бояться-то? Просто замминистра не хочет сам влезать в эти разборки, а новый министр, кажется, вполне способен взять да и поручить ему такое разбирательство. Нужно? Как же, как же… Короче, прикрой, мать твою, пока тебя самого не прикрыли!

Ну а генералы из главков, те просто свой интерес имели. Это ведь только в названии фонда присутствует термин «благотворительность», а на деле все гораздо сложнее. Или проще – как посмотреть. Да, какой-то процент средств идет на оказание конкретной помощи, о чем пишут в газетах и снимают для телевидения. И без чего никакой общественный фонд просто существовать не может. Но главная-то задача данного фонда состоит в другом: он создает отдельным руководителям министерства, хотя об этом нигде не говорится открытым текстом, соответствующие условия для осуществления их общественно значимой трудовой деятельности. Причем исключительно на пользу Отечеству и народу. О царе пока говорить рано. Пробовали, но показалось неуместно. И когда в подобной благотворительности имеется твоя личная, глубокая заинтересованность, разве не должен твой коллега также проникнуться ею, оценить особую важность поддержки собственных «кормильцев» и метким плевком загасить ту пресловутую искру, из которой, в определенных условиях, способно запросто разгореться пламя, опять же мать его тудыть и растудыть?.. Вот такой расклад.

Трое генералов, сидевшие за столом в ресторане «Пушкинъ», были достаточно грамотными людьми, чтобы не заниматься чепухой и не уговаривать друг друга не поступаться совестью. Хотя если разобраться, то сегодня даже такую извечную категорию – одновременно расплывчато иррациональную и абсолютно конкретную – каждый вполне может понимать по-своему. В зависимости от занимаемого поста, уровня развития или вместимости собственного кармана. В конце концов, пришли к выводу, которым и закончили вкусный и дорогостоящий ужин (платил Славка, раз была его идея): плохо, конечно, но надо держаться. На ногах.

Сначала отвезли на грязновской машине Фролова, затем Турецкого, который держался крепче остальных, а потом уж и Вячеслав отправился к себе домой. Но, приехав, он тут же перезвонил Турецкому:

– Слушай, Саня, оказывается, я дома не один. У меня и тут гости. Знаешь кто? Ну Дениска – это непременно, да он и не гость никакой. А второй – Юрка, которого мы с тобой сегодня уже поминали. В смысле, вспоминали. Нашему адвокату, видишь ли, оказывается, мой совет нужен… был. А я как раз в том состоянии, чтобы давать ценные советы, понимаешь? Но вопрос серьезней, чем я думал. Поэтому на завтра объявляется совет старейшин. Ты и я.

– А нам это надо, Слава? – нетвердым голосом поинтересовался Турецкий, которого Ирина тщетно пыталась загнать в постель, чтобы не приставал со своими общественно-политическими выступлениями.

– Нам это надо, Саня, – твердо заявил Грязнов. – И ты скажешь, что я прав, когда услышишь от меня, что в деле фигу… фи… гурирует… Знаешь кто? Полковник Брусницын, – эффектно закончил Вячеслав. – Вот ви… дишь, я от тебя, Саня, ничего не скрываю. А Федьке никогда не скажу, потому что он… ну?

– Жук, ты уже говорил. Но, может, не такой, как тебе представляется?

– Да-а-а?! – И Славку понесло с новой силой. Но выступал он недолго, потому что вдруг резко оборвал себя и строго спросил: – Машину увезли?

– Какую? А, Иркину? Увезли. Она говорит, вежливые – спасу нет.

– То-то! Не забудь про завтра… – Грязнов отключился.

– Вы долго еще собираетесь колобродить? – сухо спросила из кухни Ирина, которая внимательно прислушивалась к разговору. – И с какой стати набрались именно вы со Славкой, когда сегодня, по меньшей мере, это была моя прерогатива?

– Папка, иди спать, – коротко резюмировала выглянувшая из своей комнаты Нинка с наушниками на голове.

– Иду, но сперва я отвечу на остро поставленный вопрос. Мы встречались именно с тем лицом, которое… ну которое обеспечило этих вежливых ребят, надеюсь, это понятно?

– Более чем. Давай перенесем окончание нашего разговора на завтра.

И столько было доброжелательности в голосе жены, что Александр Борисович благодарно ей улыбнулся и ответил:

– Давай, дорогая.

2

Знай адвокат Юрий Петрович Гордеев, чем может обернуться для него дело, которое ему с настойчивостью, достойной лучшего применения, навязывала эта уже немолодая, но весьма пикантная и достаточно темпераментная в соответствующих условиях дама, он бы нашел веские причины для отказа. А тут… Ну не устоял он перед откровенным соблазном. Впрочем, и само дело, как ему показалось поначалу, не стоило выеденного яйца.

Типичная современная ситуация. Есть выгодный бизнес. Есть давние и вполне доверяющие друг другу партнеры. Есть четкое разделение позиций – кто чем занимается. Есть официальный, юридически обоснованный и нотариально заверенный договор о процентном распределении прибыли. И, наконец, есть, как принято нынче называть, общая «крыша», получающая свои проценты и удовлетворенная этим обстоятельством.

Короче, имеются все составляющие, необходимые для успешного, прибыльного и, главное, перспективного дела.

А чего нет? Вот тут-то и закавыка. То ли неожиданно, как бы сама по себе, сложилась некая цепь вроде и незначительных обстоятельств, которые в сумме оказались очень даже значительными, то ли злой рок преследовал одного из партнеров. Что он ни предпринимал, все шло наперекосяк – особенно в последнее время. Словно бы и винить некого, кроме как самого себя, но закрадывались сомнения. А может, никакой не рок, а дело чьих-то очень ловких рук? Причем направляемых тем, кто абсолютно в курсе всех дел. Что же, значит, придется грешить на кого-то из партнеров? Или, что еще ужаснее, на всех сразу?!

Другой бы, наверное, с этого и начал свое собственное расследование, но наш «герой», защитить которого и попросила дама, оказался неспособным поверить в предательство партнеров. Да что там партнеров – можно сказать, лучших друзей! Этот парень, конечно, обыкновенный козел и лох, размышлял, внимательно слушая даму, Гордеев. Он либо забыл, либо вообще не знал, что в бизнесе, тем более успешном, друзей быть не может – по определению. Соратники – да, но и те до поры до времени. Ведь бизнес – в диком его восприятии (а у нас, в России, иного пока и нет) – это коллективная охота хищников. Они и в стаю сбиваются, чтоб легче было обложить и загнать добычу. А вот когда загнали и уже готовы приступить к трапезе, тут каждый должен помнить, что пока не нажрется главный, самый сильный, не подходи, может и тебя порвать. Надо полагать, наш парень, говоря шахматным языком, однажды зевнул своего ферзя. Ну а дальше какая уж игра! Тем более если она изначально планировалась как командная. Ты крупно подвел остальных, тебя немедленно выкинули, не обсуждая причин. Казалось бы, чего же еще? Но нет, это все-таки не игра, а бизнес, и ты уже не просто случайная жертва непредвиденных обстоятельств, ты теперь еще и виновник, на которого так удобно, а иной раз и просто необходимо списать все мелкие и крупные грехи остальных партнеров. Друзья, говоришь, были? Вот-вот…

И понял это парень, окончательно прозрел, так сказать, лишь оказавшись на тюремных нарах.

Впрочем, из достаточно сдержанной, надо заметить, исповеди дамы напрашивался и несколько иной вывод. Нет, возможно, что так и не прозрел. И главной причиной тому послужила не растраченная до конца вера человека в некие химеры, которые еще успели вколотить в головы его поколения старательные учителя. Ну, например, в то, что дружеская поддержка в трудную минуту – не хитрый способ утопить тебя окончательно, а действительно искренняя помощь, на которую каждый из нас может и должен рассчитывать, какая бы социальная формация при этом ни торжествовала.

Словом, женщина продолжала свой рассказ, а Гордеев уже примерно представлял себе печальный финал, из-за которого она, собственно, и появилась в его кабинете юридической консультации номер десять, что в десяти минутах спокойной ходьбы от метро «Таганская»…

Перешли к частностям. Этого парня пикантная дамочка называла «мой мальчик», из чего Юрий Петрович и сделал вывод о его возрасте. На самом деле «мальчику» было уже за сорок. Смешно, но бывает: маленький, удобный, под рукой. Но в любом случае «мальчику» уже пора было научиться соображать, чего он, надо понимать, так и не сделал. А кто же тогда она ему? Возраст ее – где-то около сорока, значит, явно не мать, даже если бы назвала себя приемной. Жена? Любовница? Просто знакомая?

Женщина оказалась сообразительней, чем Гордеев думал. И на не заданный ей еще вопрос ответила сама: они с Егором – это с «сидельцем» – давние и близкие друзья. Она подумала, будто прикидывая подлинный смысл слова «близкие», и добавила:

– Были достаточно близкие. До определенного времени. Затем у нас произошло взаимное охлаждение, которое обернулось новой, скажем так, исключительно духовной близостью в те дни, когда с ним случилось это.

– Под «этим» надо понимать его санкционированный переезд в Бутырки? – прохладным тоном осведомился Гордеев.

Это был момент его беседы с посетительницей, когда он сам еще не пришел ни к какому выводу и склонялся больше к тому, чтобы вежливо выслушать даму и найти веские аргументы для отказа. На худой конец, можно ее «перекинуть» кому-нибудь из коллег, у кого совсем нет работы. Да хоть бы и Вадьке Райскому – этот вмиг учует, где денежкой пахнет.

Некоторая неловкость заключалась лишь в том, что эту занятную даму направил именно к нему, Юрию Петровичу, заведующий юридической консультацией, сам «великий и ужасный» сэр Генри, то бишь Генрих Афанасьевич Розанов. Но даже это обстоятельство еще ни о чем не говорило. Тот мог просто из озорства, присущего старому ловеласу и тонкому знатоку человеческих душ, кинуть Юрочке мелкую «подлянку», зная, что он неравнодушен к загадочным и красивым женщинам. «Ах, она вам нравится, коллега? Вы не остыли еще к женским прелестям? Ну так нате, кушайте себе на здоровье!»

Интересно, а где сейчас Вадим? Может, и ему бы послушать?

– Нет, – категорическим тоном произнесла дама.

– Что, простите? – не сразу врубился занятый своими мыслями адвокат.

– Вы спросили про тюрьму, – сухо и неожиданно отчужденно объяснила она, отчего ее лицо приобрело новую прелесть. – Я ответила: нет. Но вы меня не слушаете?

– Напротив. И очень внимательно. Прошу меня извинить, мадам…

– Вы уже забыли, как меня зовут? – искренно удивилась она. И вместе с обворожительной улыбкой на ее щеках обозначились совершенно обаятельные ямочки. – Но Генрих Афанасьевич представил меня вам. Разве не так?

– Я был настолько поражен вашим совершенством, что думал в тот момент совершенно о другом, – многозначительно улыбнулся Юрий Петрович.

Вот такое «коленце» рискнул выкинуть Гордеев. И после этого дама, по его мнению, должна была либо встать и гордо покинуть помещение, либо… Либо остаться, но, возможно, в некоем новом уже для себя качестве.

– О чем же, если не секрет? – Она улыбалась, чувствуя силу своих чар.

Ну давай, давай…

– Боюсь, мой ответ может показаться вам слишком дерзким, а потому лучше умолчу.

– Господи, Юрий Петрович! – засмеялась она и закинула ногу на ногу, чем откровенно подчеркнула прочие свои достоинства. – Извините и мне мою дерзость, но у мужиков на рожах обычно столько всего написано, что прочитать эту «открытую книгу», ей-богу, не составляет никакого труда… Ладно, не отвечайте. – И добавила задумчиво: – Разве что когда-нибудь… – После чего стала снова серьезной и озабоченной. – Повторяю: нет и нет. Он уже был на нарах, когда я встретилась с его матушкой, Варварой Николаевной. Умная и добрая женщина. Во всяком случае, ко мне была.

– С ней что-то случилось? – вежливо спросил Гордеев.

– Почему? – удивилась женщина.

– Вы сказали – была.

– Ах поэтому… Нет. Она сказала мне: Леночка, ты единственная, кто может спасти Егорушку и вытащить его из тюрьмы. Вот тогда я и узнала. Но меня к нему, естественно, не допустили, я ему формально – никто, да теперь уже и во всем остальном – тоже. А матушка была у него, и он рассказал ей, что мог.

– Мне неловко называть вас Леночкой, хотя и хотелось бы, – как бы случайно заметил Гордеев.

– Обойдетесь. Елена Александровна меня вполне устроит. Повторить, чтоб опять не забыли? – просто сказала, без тени иронии или сарказма.

– Не надо, я уже вспомнил. А что же Егор… Савельевич, да?

– Вот видите, а жалуетесь на память.

– Ему уже выдвинуто обвинение? У него имеется адвокат? Кто конкретно?

– Да в том-то вся и беда, что выдвинутое обвинение, как он сказал Варваре Николаевне, притянуто за уши, и понять из него ничего толком нельзя. Какие-то глупости, полностью лишенные всякой логики. Ему, например, инкриминируют вещи, к которым он просто не мог иметь никакого отношения. То есть «загрузили» – это его выражение – тем, о чем он и понятия не имеет. Пришили еще какое-то уклонение от уплаты налогов, которого не могло быть изначально, по определению. Егор – не тот человек. Вдобавок, адвоката себе он нанял также по совету «друзей», а они, как я теперь понимаю, знали, что делать и кого ему рекомендовать. А он послушался, о чем сейчас горько жалеет.

– Так, и давно?

– Что именно? Сидение в тюрьме или вся эта история?

– И то, и другое.

– Началось, я думаю, около двух лет назад. А в тюрьму его препроводили в конце прошлого года, то есть уже больше шести месяцев.

– Ничего себе, и вы только теперь спохватились? А не могло случиться так, что поезд уже ушел?

– Можно подумать, – она иронично хмыкнула, – что вам не приходилось извлекать осужденных даже из колонии!

– Вам-то откуда известно? – удивился Гордеев, с удовольствием, однако, подумав, что у славы есть, конечно, свои издержки, но есть и определенно радующие душу моменты.

– Неужели вы думаете, Юрий Петрович, что я не навела справки, прежде чем отправиться на поиски нужного мне адвоката? – Она обворожительно улыбнулась.

– Ну почему же сразу обязательно я? У нас в консультации есть отменные кадры. Да хоть бы и тот же Вадим Андреевич Райский. Вадик – большая умница, мне нередко приходилось работать с ним в паре. Он достоин только комплиментов.

– Возможно, трудно возражать, когда не знаешь человека близко. Но я слышала несколько иное мнение. Мне говорили, что он большой любитель «микста», а в этом, по моему личному мнению, есть все-таки что-то не очень порядочное. Хотя я могу и ошибаться.

– Вам и этот наш профессиональный термин известен? Это похвально. Только я бы не возводил то или другое действие в принцип. «Микст», как вы, надеюсь, знаете, раз слышали о нем, расшифровывается как «максимальное использование клиента сверх таксы». С одной стороны – вроде как грабеж, а если посмотреть с другой? Вот, скажем, в вашем деле конкретно вам все ясно. Вы, позволю себе заметить, и знакомите меня с ним так, будто все остальное уже не имеет ни малейшего значения. И я вас могу понять. А теперь вернемся к существу. Предположим, я взялся. И для того чтобы правильно составить план защиты обвиняемого в тех-то и тех-то уголовных преступлениях, я должен детально, тщательно ознакомиться со всеми без исключения материалами, добытыми следственным путем. И, возможно, отыскать и выслушать десятки свидетелей. Но у вашего Егора Савельевича уже есть свой адвокат, которого пусть ему даже и навязали, но он же сам с этим согласился, верно? – Гордеев дождался ее кивка и продолжил: – А теперь его придется отстранить от дела. По какой причине? Придется обосновывать. И убедительно, ибо это не детская игра в «хочу – не хочу». Человек работал, рассчитывая на определенный договором гонорар. Это – первое. Но предположим, мы решили эту проблему, и, между прочим, именно мне придется добывать вам доказательства его неспособности или нежелания повернуть дело в пользу обвиняемого. Пошли дальше. Следователь, которому, по вашему убеждению, этот адвокат помогал больше, чем собственному клиенту, естественно, тоже не захочет никаких изменений и станет мне создавать максимальные препятствия при ознакомлении со следственными материалами. Допустим, и этот барьер мне удастся преодолеть. Возникает следующая проблема. Если Егора Савельевича подставили нечистоплотные люди, которые, по его мнению, «загрузили» его собственными грехами, то, поверьте мне, они и доказательства его вины предоставили следствию такие, которые не должны были вызвать ни сомнений, ни двояких толкований. Согласны?

– Я думала об этом, – кивнула женщина.

– Прекрасно! Мы начинаем понимать друг друга. И вы полагаете, что следователь представит суду какие-то иные доказательства, противоречащие уже выстроенной им версии? Да никогда в жизни. Если эта компания в сговоре, она будет стоять на своем до конца. Иначе дело развалится и следователь получит крупные неприятности. А они ему нужны? Они ему не нужны, Елена Александровна.

– Можете звать меня просто Леной, – машинально сказала она и вздрогнула. – Извините, вырвалось.

– А мне – так очень приятно. Итак, продолжим, Лена. Мы с вами живем не в Америке, где адвокаты могут вести собственное расследование. Здесь, в России, по своему положению я этого делать не имею права. Это дело исключительно следственных органов. Но когда мне надо добыть контрдоказательства, я вынужден нарушать свой статус, понимаете? Ну, может, не сам, но я могу нанять опытных сыщиков в частном порядке и поручить им эту работу. А такая работа стоит иной раз больших денег. Значит, я им должен заплатить из своего гонорара? А что же, в конце концов, останется мне? Это же мой хлеб, извините. Заработал – съел, а нет – так зубы на полку.

– Ну, до этого у вас еще не доходило, – уверенно сказала она.

– Почему вы думаете? – улыбнулся Гордеев.

– Вид внушительный. И потом, голодные люди, как правило, не капризничают.

«Эх, послать бы тебя подальше, дорогая Леночка», – подумал Юрий Петрович, но вслух, улыбаясь, отвечал:

– У меня характер общительный. А вообще-то я – та еще зараза. Но мы сейчас не об этом. А касательно термина «микст», который у вас вызывает откровенную неприязнь, если не сказать большего, могу добавить одну мелочь, которой вам, полагаю, будет достаточно. Ну, скажем, так. Назначая для себя «микст», я тем самым утверждаю класс своей работы, ее профессиональный уровень и возможности. Можно, буду до конца с вами откровенен? Я потом объясню почему.

– Я до сих пор не лукавила. Наверное, не все рассказала…

– Как не все? Разве? – сделал изумленные глаза Гордеев.

– Вы шутите? – спросила она таким тоном, что у него вмиг пропало желание ерничать.

– Разумеется, Леночка… – И помолчал в ожидании реакции. Прошло. – В принципе я могу вместе со своим добрым другом и отчасти учителем, являющимся ныне помощником генерального прокурора, заехать вечерком попить чайку, а может, чего и покрепче – это по настроению, к помощнику генерального прокурора. Просто посидеть, поговорить за жизнь, заодно и посоветоваться по некоторым интересующим меня вопросам. Скажите, много вы видели адвокатов, у которых есть такая возможность? Не уверен. Но вот что я наверняка сегодня сделаю, так это возьму с собой другого своего друга, кстати, директора одного из самых толковых у нас сыскных агентств, и заеду с ним вместе к его дядьке. Тот еще недавно возглавлял Московский уголовный розыск, а сейчас, в министерстве, руководит Управлением по раскрытию особо опасных преступлений. И я попрошу Вячеслава Ивановича навести для меня справки по вашему вопросу. А он наведет и скажет все как на духу – стоит мне браться за дело или нет. Тухлое, как они выражаются, это дело или игра стоит свеч. Ну вот разве что тогда я смогу дать вам определенный ответ, понимаете? Я и сам не покупаю кота в мешке, и другим не предлагаю. Но если возьмусь, то и цену назначу соответствующую. Устроит – прекрасно, а не устроит… У вас всегда остается право выбора.

– А знаете, Юра, – задумчиво кивая и словно бы не замечая своей вольности, сказала Елена, – я, пожалуй, готова с вами согласиться. Вы правы. Смешно!

– Что именно?

– Аналогия возникла смешная. Я подумала, что весь мой долгий рассказ можно было спокойно вложить в одну классическую фразу: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Примерно столько же информации, если не читать Шекспира и не видеть спектаклей и фильмов. А вам нужны голые факты, чтобы принять верное решение. И все мои эмоции совершенно излишни. Так?

– В яблочко! – согласился Гордеев.

– Вот видите, – улыбнулась она, – получается, что и я кое в чем разбираюсь… Может быть, я не с того конца начала?

– А есть и другой конец?

– Ох, Юрий, Юрий Петрович, ну конечно, есть… Наверное, я должна была начать с того, что Егора не только подставили друзья. Его еще и… как это называется у бандитов, когда выманивают деньги?

– Некоторые говорят: «развели».

– Да, кажется, он так матушке и сказал: «Меня крупно развели». Я вспомнила. Его ведь поначалу, когда началось следствие, никто и не собирался сажать в тюрьму. Сказали, что можно дать взятку следователю, и тот ограничится подпиской о невыезде. Что и было сделано. Затем последовало следующее предложение, потом еще одно, а только уже потом Егора арестовали.

– И много он заплатил?

– Он сказал, что за три раза заплатил, в общей сложности, двести тысяч долларов.

– Сколько? – не поверил Гордеев.

– Двести тысяч. Для Егора, ворочавшего миллионами, не так уж и много, – объяснила Лена.

– Так, может, его и держат в тюрьме, чтобы доить, извините, дальше?

– Откуда я знаю? Меня к нему не пускают, а матушке он не скажет. Он за нее боится. Даже это немногое сказал под строжайшим секретом. Варвара Николаевна, которая никогда не лезла в дела Егора, чуть с ума не сошла, когда услышала такие суммы.

– У нас несколько сумбурный разговор. А чем он занимается? Откуда миллионы?

– У него сеть супермаркетов в Юго-Восточном округе, бензозаправочные станции «Стандарт», встречали, наверно, если вы автомобилист. Пакет акций нефтеперегонного завода. Автосалон. И так далее.

– Тогда понятно. Еще вопрос: кто его партнеры? Хоть какие-то фамилии назвать мне можете?

– Только те, что называл он сам. Ну самый близкий, как он говорил, и я их не раз вместе видела, знакома… Игорем его зовут, Игорь Петрович Брусницын. Но все его звали Гариком, так ему больше нравилось. Он бывший военный, кажется, полковник в отставке. Крупный такой, безалаберный, бабник – просто жуткий! Там у них какой-то фонд был, вот из-за него и произошла ссора. А до этого друзья – не разлей, как говорится, вода… Гарька мне потом звонил. Это когда Егора уже посадили. Звал приехать к нему, посоветоваться, как выручать. А я как вспомню его глаза – масленые такие, знаете? Как у бритого кота. – Лена поморщилась. – Прямо до рвоты, ненавижу этот тип людей….

– Но, может быть, отчасти вы и явились причиной того, что лучший друг вашего Егора, как вы предполагаете, отправил его в тюрьму? Из-за женщин и не такое случалось на свете. Вы ему отказали во взаимности, а он… воспользовался возможностью насолить сразу всем. С его-то точки зрения, а?

– Любопытный вы больно, Юрий Петрович, – недовольно ответила она, – не там копаете. Я с большой долей уверенности могу сказать, что такие мужики, о которых у нас с вами идет речь, из-за какой-то бабы, вроде меня, не стали бы рвать друг другу глотки.

– Так Егор же и не рвал. Или вы знаете, что было нечто иное?

Елена пристально посмотрела на Гордеева и отрицательно покачала головой:

– Нет, не знаю. Но думаю, что если когда-то, в прошлом, я для Егора представляла какую-то ценность, то уж для Гарика – никогда. Его истинная цель была написана в глазах. Нет, я тут ни при чем.

– Как знать, как знать… – вздохнул Гордеев.

– Да что вы все напускаете на себя бог знает что! Философ доморощенный! Вот вы же, – с неожиданной горячностью заговорила она, – смотрите на меня, как нормальный мужик! И ваши желания у вас тоже в глазах написаны. Но вы же не кидаетесь на меня, не заламываете руки, не швыряете на стол, как…

– А может, я вас просто боюсь? – улыбнулся Юрий Петрович.

– Да будет вам! Боится он… – уже спокойно, с невеселой усмешкой отвечала Лена.

– А тот, значит, не боялся? Я про Брусничкина вашего, – напомнил Гордеев.

– Брусницын, – поправила Елена. – А он вообще ничего не боится. Как всякий, кто лишен совести. Воображаю, что они в Чечне творили…

– И там побывал… И что же, кинулся, значит, заломил?

– Ага, и получил по морде. Все? Нужны еще подробности? – Лена гордо глянула адвокату в глаза.

– Экая вы, Леночка, ей-богу! – с укором заметил Гордеев. – Да это ж для мужика первая радость – представлять себе, как другому по морде дали! Это ж какие надежды сразу являются! А уж про изыски воображения я и не говорю.

– Ловко перевели стрелку.

– Я пока изучаю возможные мотивы, понимаете? А про Ромео и Джульетту это у вас удивительно точное наблюдение. Постараюсь ответить вам тем же.

– Ну-ка? – с вызовом сказала она.

– Это ведь, помнится, финал трагедии, да? Последняя фраза?

– Вот именно.

– И если я, как делают некоторые, открыв книгу, загляну в конец, чтобы узнать, чем кончилось, то возникнет вопрос: «А стоит ли вообще читать?» И что я должен ответить себе? Хочу я или не хочу знать, почему же эта повесть – «печальнейшая»? Мне перевод Пастернака больше нравится. «Но повесть о Ромео и Джульетте останется печальнейшей на свете…» Звучит? Ну так и что я, по-вашему, должен ответить себе? Это – тест.

– Почти уверена, что вы захотите узнать. Мне нравится ваша логика.

– Что ж, видно, придется. – Гордеев не мог сдержать улыбки, видя серьезность Елены. – Диктуйте ваши координаты. Все, какие есть. Адреса, мобильники и прочее. Все про Варвару Николаевну. Кстати, она хоть в курсе?

– Это наше общее решение.

– Ваше отношение к «миксту»?

– Принимается.

– Сумма в десять процентов от взятки вас устроит? Или я перебрал? Меня интересуют возможности обвиняемого. Не получится ли так, что к моменту его выхода на волю он может оказаться круглым банкротом?

– Он не настолько глуп, чтобы класть яйца в одну корзинку. Полагаю, что нет. А мои возможности? Думаю, вы сможете действовать свободно – в пределах обозначенной суммы, – решительно сказала Лена. – Это пока, а там – посмотрим.

– Фамилии палачей?

– Возбудила дело Хамовническая межрайонная прокуратура, по месту жительства, но курирует, определенно, генеральная, фамилию куратора не знаю, эти деятели из Хамовников только многозначительно поглядывают наверх. А вот следователь, который ведет дело, Нина Георгиевна Ершова, – она «важняк» из Следственного комитета МВД.

– Взятку передавали ей? Кто, известно?

– Так адвокат же! Дмитрий Аркадьевич Штамо, контора где-то на окраине. Называется чудно. Помните, у Образцова был кукольный квартет – Дидл, Падл, Дудл и Семенов? Вот и у этого – тоже что-то вроде Дидла, Падла и Штамо. Я уточню. А вы сегодня в самом деле можете навестить генерала Грязнова?

– Разве я называл вам фамилию? – Гордеев посмотрел на посетительницу с мгновенно вспыхнувшим подозрением.

– Не называли, но я тоже когда-то была знакома с Вячеславом Ивановичем Грязновым.

– Так в чем же дело? Почему вы не отправились сразу к нему?

– Он же не адвокат, Юрий Петрович. Но если вы увидитесь, пожалуйста, не сочтите за труд, передайте ему привет от Лены Казначеевой. От меня. Может быть, он вспомнит.

– Ни фига себе! – Гордеев едва не присвистнул, с некоторой растерянностью глядя на покрасневшую почему-то под его пристальным взглядом женщину. – Ах дядя Слава, ах рыжая котяра!..

Она звонко рассмеялась.

– Не берите в голову, Юра. Я лет пятнадцать назад была у них на практике, так они всей Петровкой отчаянно за мной ухаживали, проходу не давали. Правда, до дуэлей не доходило… А он тогда майором еще был. И друг у него был симпатичный…

– Александр Борисович Турецкий, мой непосредственный учитель.

– Так это вы о нем? Тесен мир… Теперь я уверена, слава богу, что не ошиблась в выборе.

– Но получается, что вы сама – юрист? Не понимаю ваших проблем, – недоуменно пожал плечами Гордеев.

– Увы, давно нет. Была женой, потом любовницей, потом… скучно, Юра.

– А если расправить плечи?

Она с печальной улыбкой посмотрела на него, вздохнула, глаза ее сузились, и лицо как-то странно осунулось, стало старше. А может быть, она вдруг осознала жесткую материальность времени, которой, не будь этого разговора, и дальше бы старалась не замечать. Все-таки время для женщины – понятие конкретное и реально ощутимое, особенно когда встречается человек, в которого, вполне возможно, была тайно влюблена… давным-давно, давным-давно…

3

– Ленка Казначеева?! – вскричал Вячеслав Иванович, всплеснув руками. – Так что ж ты ее с собой не привез?! Саня, ты просто не можешь ее не помнить! Это же Ленка! Вот такие золотые волосы! – Он стал показывать округлыми движениями рук. – Вот такой бюст! Такая талия! И вот такая… ой! Все с ума сходили! Ей не в юристы, а на подиум! Венера, да куда той! И как она выглядит? – восхищался Грязнов. – Царица?

– Ну, может, не царица, но немного постаревшая принцесса – это похоже на правду. Впечатление, во всяком случае, производит. Хотя принцессы на такси не ездят, – скептически заметил Юрий. – Как правило. Но, возможно, бывают и исключения.

– Не помню я ее, – скучным голосом прокомментировал Славкин восторг Турецкий. – Ты лучше про этого Брусницына давай. Чего он там натворил?

И Гордеев выложил все, что услышал об отставном полковнике от Елены Александровны. Грязнов с Турецким слушали, переглядывались, но молчали. Никак не отреагировали они и на фамилию адвоката Штамо. Да мало ли нынче этих контор! Всех и не упомнишь. Это, кстати, куда удобнее сделать самому Юрию – через Московскую коллегию. Наверняка и его шеф, Розанов, мог что-то знать об этом типе.

А вот следователь Ершова – эта сразу заинтересовала обоих.

– Как, говоришь, ее зовут? – Грязнов прищурился. – Нина Георгиевна? Ага. А кто у нас с вами руководит Юго-Восточным округом? Куницкий. А кто его первый зам? Серега Ершов. То есть Сергей Георгиевич, так? И какая тут напрашивается связь?

– Память у тебя, Славка, однако! – похвалил друга Турецкий.

– Не жалуемся, – прокомментировал генерал. И не удержался, чтобы не уколоть приятеля: – А ты вот Ленку забыл! Плохо, Саня, стареешь…

– Мы про следователя, – напомнил Гордеев.

– Вот именно, – кивнул ему Грязнов. – Мне этот бывший полковник сразу не понравился.

– Это о ком? – не понял Гордеев.

– Да Саня знает, – как-то неохотно ответил Грязнов. – Ну чего уставился? Да о твоем Брусницыне, о ком же еще!

– Так вы с ним что, знакомы?! – изумился адвокат.

– Довелось, – вздохнул Турецкий. – Удостоились такой высокой «чести». Славка, а ведь, проанализировав твое вызывающее поведение, я вынужден все-таки признать твою правоту. Получается, ты у нас единственный, кто как в воду глядел. Так, значит, это ему Ленка и врезала по харе?

– Фи, Сан Борисыч! Ну и выражения у вас, однако, генерал! Хотя чего взять с генерала? Но Елену Александровну, судя по вашей интонации, вы определенно вспомнили?

– А ведь он уел тебя, Саня! – засмеялся Грязнов. – А вспомнил он ее, Юра, наверняка по манере действовать решительно и бесстрашно. Поди, и сам когда-то схлопотал, да? А вот со мной у нее подобного никогда не случалось! Правда, приходилось строго ограничивать себя, сдерживать. Это было, да. Особенно за руками все время следить. А так – даже очень, очень… Славная девочка. Компанейская…

– Да уж какая она теперь девочка! – ностальгически вздохнул Турецкий.

– Слушайте, отцы-милостивцы, чего это вы ударились в воспоминания? Я вам для этого разве все рассказывал?

– Ты свое рассказал – и помолчи. Дай взрослым дядям думать, – строго оборвал Гордеева Вячеслав Иванович. – Ишь торопыга! Саня, у меня возникла одна идея насчет этого фонда сплошной благотворительности. Только Юрке с ним отродясь не справиться. Тут тяжелая артиллерия нужна. Или снаряды, которые любую броню прошибить могут.

– Кумулятивные, – подсказал Гордеев.

– Да? – обернулся к нему Грязнов. – Тебе видней. Но мы, Юра, выступаем сейчас в роли советчиков, не больше. Ты ведь за этим пришел? Верно? Не могут, да и не имеют никакого права, не говоря уже об обычной житейской целесообразности, заниматься этим твоим делом помощник генерального прокурора, например, или начальник такого управления, как мое. Мы с ним, конечно, пушки, – Грязнов кивнул на Турецкого, – но палить по воробьям – это, извини…

– Я бы не стал сравнивать Брусницына с воробьем, Вячеслав, – возразил Александр Борисович. – Чтобы не попасть ненароком впросак. Именно в этой связи я и хотел бы от тебя услышать, с чем у тебя ассоциируется упомянутый фонд?

– Ну про гигантскую кормушку мы уже говорили. Но чтобы разложить все по полочкам и тщательно проанализировать каждую в отдельности, надо выявить, во-первых, всех его учредителей, а во-вторых, членов. И посмотреть, кто из них «ху» и где в настоящий момент находится. Влезать самим в фонд нам никто не позволит. Иначе, я думаю, этот полковник не чувствовал бы себя настолько уверенно. Значит, остается что? Ну, Саня? Ты же у нас признанный мастер версий! Пошевели мозгами, это ж тебе не руками… с Ленкой, а?

– Далась она тебе! – сделал вид, что обиделся, Александр Борисович. – И ничего в ней такого, чтоб «ах-ах!». И вообще, когда это было!.. Ладно, кончайте ржать, остряки… А касательно фонда, я полагаю, может пройти такой финт. Вот ты, Юра, обмолвился тут насчет охоты, сравнивая современный бизнес с облавой хищников на их жертвы. Ничего, подходит, есть что-то… А если нам продолжить твою аналогию? Те же наши волки, к примеру, или там львы, которые охотятся в других широтах, они ведь на крутого зверя не полезут. Они выберут себе больного или совсем еще молодого, кто не опасен для них, рогом не подцепит, копытом не пришибет, да просто опыта грамотной защиты от врага не имеет, верно? Значит, каков вывод? Если мы с этой точки зрения посмотрим на фонд как на возможную свою пищу, которую надо еще добыть, то самое время нам выбрать максимально уязвимую в этом отношении жертву. И с нее начать охоту. Скрасть, как я слышал, говорят в Сибири. А потом расколоть. И узнать структуру. А пока такого материала, причем достаточно аргументированного, на руках не будет, о военных действиях нечего и думать. Такое вот мое непросвещенное мнение.

– Скромный ты, однако. Ну что, согласимся, Юра? – спросил Грязнов.

– Да я чего? Вы битые, опытные сыщики, вам и карты в руки.

– А вот это уж – фигушки, Юрий Петрович! – возразил Турецкий. – Не на тех, братец кролик, напал. Сам валяй, все сам. Ишь, в рай он захотел! Дуриком…

– Если бы ты вспомнил, Сан Борисыч, эту поговорку-пословицу полностью, ты бы так ни за что не сказал.

– А чего тут непонятного? На чужом горбу…

– Ну это как у кого. А народ предпочитает называть другую часть тела, в смысле, орган.

– Это ты меня с чем сравниваешь?! – заревел Турецкий. – Славка, держи меня крепче, а то я сейчас разделаюсь с этим жалким адвокатишкой!

– Уже, уже! – смеясь, поднял руки Гордеев, а потом сложил их крестом на груди. – Я – труп, я молчу.

– Не показывай на себе, примета плохая, – нравоучительно заметил Грязнов, – и трижды сплюнь через левое плечо. Сколько тебе денег-то пообещали?

– Профессиональная тайна, господин генерал.

– Ну и сиди со своей тайной. Верней, вали отсюда!

– Но это же для посторонних, не для вас, ваше сиятельство. Пока условились о двадцати тысячах баксов. Половину, для начала, готов отстегнуть Денисовым парням. Если они согласятся помочь.

– Не помочь, а сделать за тебя всю основную работу, умник, – проворчал Грязнов. – Говорил с ними?

– Конкретно – пока нет. А в общих чертах – вчера.

– Ну, вчера… Мало ли, что было вчера!

– Вашей светлости…

– Чего ты к нему привязался? – встрял Турецкий. – Славка у нас отродясь не был ни графом, ни князем. Какое сиятельство? Какая светлость? Ты еще скажи – светлейшая особа! Ваше превосходительство – вот тот максимум, на который он тянет. И слава богу, а то от завистников нет отбоя. Ох уж эта мне необразованная молодежь…

– А вашего генерального, Сан Борисыч, как прикажете обзывать? Ну при случае?

– Высокопревосходительством. И Костю, кстати, тоже. Но тебе до них – как отсюда до Малаховки.

– Почему до Малаховки?

– Со временем узнаешь. Может быть, – отвечал Турецкий.

Не объяснять же Гордееву, в самом деле, что именно в Малаховку, на генеральскую дачу, мотался когда-то совсем еще молодой Сашка Турецкий, – а чего, полтора десятка лет назад все-таки! – пытаясь охмурить не поддающуюся на его всевозможные уловки Ленку Казначееву. И все – безрезультатно.

– Ладно, хватит о пустяках, – сказал он серьезно. – Надо, чтобы для начала Денискин Макс «пробил» этот фонд по своим компьютерным каналам. Он «Юпитером» называется почему-то. Кстати, при нем имеется и одноименное охранное предприятие. Так что надо быть осторожней. А вот когда картинка более-менее прояснится, можно будет осуществить операцию «Захват». Только так, чтоб мы с Вячеславом об этой противозаконной акции, что называется, ни сном ни духом. И вот только тогда, когда в фонде появится наш «крот», можно начинать планировать некоторые конкретные действия. Не раньше. Иначе все ваши задумки, ребятки, коту под хвост. Но это пока лишь наброски оперативной разработки. А теперь давайте разберемся с возможными версиями, все равно ж не отстанете…

– Если исходить из классической схемы поиска черной кошки в темной комнате, где ее нет и никогда не было, то лично у меня в настоящий момент есть только одна версия, и та лежит на поверхности, – сказал Гордеев. – Ее изложила Елена Александровна. Образно говоря, «три короля из трех сторон решили заодно, что должен сгинуть юный Джон Ячменное Зерно».

– Красиво, но не совсем по делу, – заметил Турецкий. – Если три твоих короля решили забрать бизнес своего партнера – Гусева, да? – себе, тогда понятно. А при чем здесь взятка?

– Саня, а ты не упустил из виду, – сказал Грязнов, – что гусей, прежде чем употребить в пищу, обычно ощипывают? Кто ж станет жрать птицу вместе с перьями?

– Логично, – согласился Турецкий. – Значит, процесс ощипывания, а в конечном счете приготовления обеда, короли решили поручить тандему следователь – адвокат? Но тогда отсюда следует очередной вывод, что повара для тех королей – мелкие сошки. Им можно, обратите внимание на это слово, поручить ощипать и приготовить Гуся. А кто на такое способен? Только обладающий реальной, а не показной властью, пусть даже и теневой.

– Лена сказала, я несколько ее перефразирую, что Гусь – птица очень жирная. В том смысле, что взятка в двести тысяч для него – не проблема. И вообще, он не привык держать все яйца в одной корзинке. То есть олигарх не олигарх, но бензоколонки «Стандарт» и прочая весьма нехилая собственность дают ему определенное ощущение собственной силы. И вот на него нашлась управа, понимаете? Как же это могло произойти? Я думаю, во-первых, навалился на него самый близкий друг и партнер, и, во-вторых, он никоим образом не был готов к такому повороту событий. Лопух? Вряд ли. Значит, тонкая, профессиональная работа. И надо искать специалиста.

– Примем вариант за основу, – кивнул Турецкий. – У меня тоже складывалось нечто в подобном духе. Ты не против? – обратился он к Грязнову. – Надо же ребятам дать хоть какую-то канву для начала, а?

– Согласен, – кивнул Грязнов.

– Но вы, вижу, чем-то не удовлетворены, отцы-генералы? – спросил Гордеев. – Я и сам вижу несовершенство такой постановки вопроса, но материалов не хватает. А может, отказаться? Не морочить головы ни вам, ни себе, ни тем более ребятам? А Елене? Да уж совру что-нибудь.

Конец ознакомительного фрагмента.