Глава 3
Москва
Андрей отлично выспался, позавтракал, и, собираясь, запрятал письмо под стельку сапога. Не Бог весть какое укромное место, но письмо не потеряется, и сразу его не найдут. Повесил на плечо ремень от короба. В нем болталась всякая мелочь вроде бус, платков, дешевых браслетов, височных колец, застежек для плаща – такими товарами обычно торговали коробейники.
Управившись, он направился к пристани. Пешком до Москвы идти далеко, ноги собьешь. Коня ему не дали, и потому оставался один вариант – по реке, на судне.
На поиски судна ушло часа три. Кто-то только пристал к берегу и разгружался, другие уже загрузили товар, но Андрею с ними было не по пути, они шли на Валаам, или вниз, к Киеву, или в другие места.
Тем не менее попутное судно Андрей нашел. Договорившись, он отдал задаток и растянулся на палубе под навесом.
Матросы бегали по лодье, заканчивая приготовления к отходу. Андрей сам был когда-то на месте хозяина, понимал заботы. Но сейчас он был безмятежен. Вся его служба состояла в перевозке письма, фактически, выражаясь современным языком, сейчас он был почтальоном. Нож на поясе, кистень в рукаве, на перевязи под кафтаном – пара пистолетов. На первый взгляд – ничего необычного, привлекающего внимания. Но оно ему как раз и не нужно. Проскочить, пробраться серой неприметной мышкой в Москву, исполнить поручение – и все. Конечно, в Москве его могут нагрузить другим заданием – Андрей был в этом уверен. Хотя бы отвезти на обратном пути послание во Псков или другой город. Надежный гонец не каждый день или даже не каждую неделю бывает, не всякому можно довериться.
Сбросили швартовы, оттолкнулись веслом от причала, отошли на центр реки, а уж потом уселись за весла. Ветер был легкий, но встречный.
Андрей обозревал берега, отмечая про себя происшедшие изменения. На левом берегу роща выросла, на противоположном деревня появилась – все-таки столетие прошло, сколько воды с тех пор утекло!
Часа через три пристали к берегу, видимо, не торопился хозяин. Развели костер на берегу, сварили неизменный кулеш. Андрей уговаривался на перевоз с харчами, потому к котлу пригласили и его. Черпали варево по очереди, как издавна велось. Первым пробовал хозяин. Пообедав, снова тронулись в путь. И все как-то неспешно.
Андрей понял, что хозяин лодьи тянет время – или попутчиков ждет, или не хочет на ночевку становиться в опасном месте. Были на реке места для ночевок, где было безопасно. А были и такие, где грабили часто. Купцы на стоянках пересказывали друг другу, где именно на них нападение было – так и разбойники места меняли. Лихих людей было много: беглые крестьяне, бежавшие каторжники, просто авантюристы. Взять в руки дубину и крушить ею головы – чего проще, чем пахать и сеять! Да и князья охраной дорог не были озабочены.
Каждый заботился о себе сам. Купцы, идущие с обозами, вооружали ездовых и нанимали охрану. Корабельщики тоже имели оружие для защиты и, не раздумывая, пускали его в ход. И чем непонятней была ситуация в княжестве, тем все больше появлялось воров, грабителей, конокрадов и прочего людского мусора – впрочем, как во времена любой смуты.
Кромешники царю Ивану помощниками в борьбе с разбойниками не были, люди их боялись больше, чем татей.
Андрей понял, что за сто лет ничего в плане безопасности не изменилось.
Судно пристало у берега к вечеру. Пока еще было видно, собрали хворост, нарубили сухостоя, развели костер.
Когда закипела вода в котле, рядом пристало еще одно судно. Вместе отбиваться от непрошенных гостей проще. Команды судов совместные стоянки приветствовали и вели себя доброжелательно.
После ужина люди улеглись спать, выставив у костров караульных.
Ночь прошла спокойно, к утру только зябко стало, сыростью тянуло от воды.
После завтрака подняли паруса. Ветер дул попутный и ровный. Но когда вошли в Ладогу, ветер окреп до сильного, и волны поднялись не меньше, чем на море. Суденышко швыряло, переваливая с борта на борта, Андрея периодически окатывало брызгами – низкие борта лодьи были плохой защитой от воды.
Хозяин судна, он же купец, с тревогой поглядывал на север, оттуда шли тяжелые тучи.
– Как бы урагана не случилось, – сказал он, проходя по палубе.
На корме у рулевого весла стоял кормчий, он удерживал судно недалеко от берега. Случись налететь шквалу – надо успеть пристать к бухточке, укрыться.
Каждый год озеро, известное своим бурным нравом, топило несколько кораблей. Причем бури налетали внезапно и так же быстро прекращались.
Но Бог был милостив, суденышко успело войти в реку прежде, чем разбушевался шторм.
Они отошли от озера версты три и пристали к берегу. Здесь ветер почти не ощущался, только трепал верхушки деревьев. Дело шло к вечеру, и купец решил не рисковать судном. Может паруса или снасти порвать, а то и вовсе на берег выбросить. Ладно, если еще без пробоины в борту обойдется.
Добирался Андрей до Москвы две недели, но в целом плавание было благополучно. Судно пристало к причалу на Яузе-реке.
Андрей расплатился, вскинул на плечо короб. С ним оказалось неудобно. Короб был плетеный из ивовых прутьев, легкий, но объемистый, и потому мешался. Зато маскировка. Каждый видит – офеня перед ним.
Для начала он зашел на постоялый двор, пообедал в трапезной. На пустое брюхо по Москве бродить – так и сил никаких не хватит.
После еды взбодрился и, припомнив инструкции отца Гермогена, направился по указанному адресу. Конечно, ни о какой нумерации домов и речи быть не могло, поскольку самих номеров не было. Местоположение указывалось так: «От церкви Святой Матрены на Куличках по переулку, третий дом от угла».
Вот и у Андрея адрес был указан так же. Найти Гостиный двор, от него по Рыбному переулку – направо, четвертый дом.
Подвод и телег у Гостиного двора было сонмище – там велась оптовая торговля. Продавали на десятки, а то и на сотни пудов любого товара – рыбы, тканей, зерна. Наиболее почетными и серьезными покупателями были царский двор и патриархия.
Андрей пробрался через узкий и запруженный переулок. Толчея, крики грузчиков, ржание лошадей – прямо вавилонское столпотворение.
Он прошел первый дом, второй. А у третьего остановился, поскольку следующий дом был его целью, но во дворе творилось нечто непонятное. Оттуда раздавались крики, звуки ударов, плач женщин.
Вдруг ворота распахнулись, и со двора вывели связанного человека в разорванной рубахе. Андрей сразу узнал этого человека по описанию – это был тот, кому предназначалось письмо, находящееся у него в сапоге.
Следом за связанным человеком шли два кромешника с саблями наголо. За ними, цепляясь за кафтаны, бежали простоволосые и босые женщины. Они кричали, что хозяин их перед царем-батюшкой ни в чем не виноват.
Один из кромешников, не глядя, полоснул саблей одну из женщин, но в последний момент повернул кисть, и удар пришелся плашмя. Женщина упала.
За арестованным выехала телега, груженная разнообразными узлами, на ее облучке восседал опричник. За телегой верхом на лошади выезжал еще один, видимо, старший. Рожа его была самодовольной, посадка горделивой.
Андрей опустил глаза – как бы не выдать себя ненавистным взглядом.
Опричники погнали арестованного в центр.
Андрей приотстал от процессии на полквартала, но продолжал идти следом – ему необходимо было знать, куда поместят этого человека.
Шли они недолго. Немного не доходя до Ивановской площади, завели арестованного в каменный дом.
Андрей остановил случайного прохожего:
– Мил-человек, подскажи – что за дом такой?
– Вот тот? Лучше обходи его стороной – это Пыточный приказ. А хозяином в нем – Малюта Скуратов, слыхал про такого?
Андрей пожал плечами – не ведаю, мол, а сам задумался. Что теперь делать? Ведь Гермоген не дал ему других адресов и других людей, к которым можно было бы обратиться. И это было неосмотрительно! Вдруг человек заболел или хуже того – помер естественной смертью? Или в узилище помещен – вот как сейчас? Возвращаться в Новгород несолоно хлебавши? Обидно. Сюда путь в две недели, назад… А ради чего? Доложить Гермогену об аресте? Первое поручение – и такая неудача. Не бывать такому!
Андрей задумался. Что можно предпринять? Во-первых, надо узнать, за что арестован боярин и где он содержится. В принципе, это не так сложно.
Находившихся в узилище не кормили и давали только воду, чтобы узники не померли от жажды раньше срока. А еду приносила родня. Хуже всего было тем, у кого в городе не было родных: им приходилось рассчитывать на милосердие сокамерников – вдруг поделятся куском хлеба? Да еще на священников. Те посещали узников, отпуская грехи и передавая им еду, собранную сердобольной паствой.
Андрей зашел в ближайшую харчевню, заказал курицу, сала и хлеба на вынос в берестяном туеске. Заказ выполнили быстро.
– Не возьмешь ли мой короб на сохранение? Я вернусь скоро, еще до заката.
– Пусть стоит, хлеба не просит, – с этими словами хозяин взял короб и поставил его в угол.
Андрей направился к Пыточному приказу.
Само название этого заведения внушало обывателю страх и ужас. Прохожие, проходя мимо, ускоряли шаг и крестились.
Андрей забарабанил кулаком в дверь. Тяжелая дубовая дверь, могущая выдержать осаду, отворилась, и появился красномордый кромешник.
– Чего тебе?
– Родичу покушать принес.
– Фамилия?
– Боярин Родин.
– Есть такой, сегодня доставлен. Давай передачу.
– Сам-то не сожрешь?
– Царева слугу недоверием обижаешь?
– Прости, коли обидел.
Привратник заглянул в туесок, понюхал. Курица, жаренная на вертеле, пахла восхитительно, даже у сытого слюни бы потекли.
– Слышь, служивый, повидаться бы мне с боярином…
– Не положено! – грозно насупил брови опричник.
– Нешто мы не понимаем! А за труды твои вознаграждение будет…
Опричник обернулся:
– Рубль серебром.
– Много.
– Тогда иди с Богом.
– Ладно, согласен, ты и мертвого уговоришь.
Андрей отвернулся, порылся в мешочке с деньгами, выудил монету и вручил ее стражнику.
– Погодь маленько.
Дверь закрылась. Стражник ушел и унес туесок с едой.
Его не было долго – четверть часа, как не более. Потом загремел запор.
– Проходи.
Андрей протиснулся в щель.
Темный, без окон, коридор освещался факелами. Было душно, воздух спертый.
Они спустились по ступенькам в подвал.
– Я тебя запру в его камере, только недолго.
– Уговорились.
Стражник загремел засовом, открыл дверь и буквально втолкнул туда Андрея.
Камера была невелика – две на две сажени. Небольшое окно, густо забранное железной решеткой, выходило во двор. На полу лежала охапка соломы, на которой сидел узник.
Сколько у него времени, Андрей не знал, и потому сразу шагнул вперед, к боярину.
– Здрав буди, боярин! Не так я хотел с тобой свидеться.
– Ты кто такой? Что-то лицо мне твое незнакомо.
Андрей наклонился к уху боярина и произнес условные слова – пароль.
– Я от отца Гермогена, из Великого Новгорода. Поклон тебе и письмо привез.
– Запоздал!
– Я видел, как тебя из дома уводили. За что тебя сюда?
– Царю кто-то навет на меня сделал.
– Просто так сюда не упекут. Пытками добьются любого признания, не многие это выдерживают.
– Не о том кручина моя, дело пострадает. И еще…
Боярин сделал паузу:
– За домашних боюсь – за боярыню, за детей.
– Я могу вывезти их из города, скажи только куда.
– Славно. Боярыня знает куда. Только слуг не осталось. Как за мной пришли, все разбежались.
– Я помогу, только из вещей взять придется самое необходимое, на первое время. Главное – деньги.
– Так ей и передай.
– У тебя есть кто-нибудь, кому письмо Гермогена передать можно? Не возвращаться же мне с ним!
Боярин пытливо всмотрелся в глаза Андрею.
– Боязно говорить.
– Второго такого случая может не представиться, – поторопил его Андрей.
– Ладно, слушай. Боярин Гаврилов, на Стромынке дом из белого камня – в два поверха. Скажешь…
Договорить боярин не успел. Загремел замок, отворилась деревянная, окованная железом дверь.
– Выходи, скоро стража меняться будет, – поторопил Андрея опричник.
Андрей обнял боярина – для стража он все-таки родственник.
Опричник громыхнул ключами, запирая дверь, и вывел Андрея на улицу.
– Ты когда еще на службе будешь?
– Послезавтра, в ночь, – опричник явно хотел заработать еще рубль.
Андрей отошел от Пыточного приказа. В первую очередь – дело, и потому он сразу направился на Стромынку.
Идти пришлось далеко, он торопился.
Вот вроде и нужный дом. Андрей постучал в ворота. Однако привратник даже калитку не открыл.
– Боярин не принимает.
– Меня примет. Передай – важные известия.
– Скажу. А уж примет или нет – одному Богу известно, – привратник не спеша ушел.
Не было его довольно долго. Потом послышались шаги, и калитка отворилась.
– Заходи. Только боярин предупредил, что если попусту побеспокоишь, прикажет высечь вожжами на конюшне.
– Ох и грозен у тебя боярин!
– Не в духе что-то сегодня.
Привратник проводил Андрея в трапезную. Боярин сидел за столом, развалившись в кресле.
Андрей, войдя, повернулся на красный угол, где висела икона, и перекрестился. Боярин с любопытством наблюдал за ним.
– Ты ли будешь боярином Гавриловым? – поинтересовался Андрей.
– Он самый и есть, – усмехнулся боярин. – Сказывай, зачем пришел?
– Известен ли тебе боярин Родин?
– Вроде слышал такую фамилию, только не припомню где.
– Он сегодня царскими опричниками брошен в узилище Пыточного приказа.
Боярин сразу изменился в лице:
– Ну-ну, поподробнее.
– А зачем? Он же тебе не знаком!
– Сядь и помолчи, когда боярин говорит.
Андрей пожал плечами, однако сел на лавку.
– Терентий, выйди! – приказал боярин.
Привратник вышел.
– Говори!
– Я к его дому подходил уже. Немного не дошел, как смотрю – боярина двое опричников выводят, связанного, а следом – телега с узлами.
– Дальше, не тяни.
– Я проследил. Его в Пыточном приказе, что у Кремля, заперли. Я в трактире еды купил – и к стражнику. За рубль серебром он меня с ним свел – я родичем представился.
– А кто ты ему? – Глаза боярина остро блеснули.
– Знакомый из Великого Новгорода, письмецо привез.
Боярин вздрогнул всем телом.
– Послание от кого?
– От отца Гермогена.
– Цело послание-то?
– Цело.
– Отдай.
Но теперь уже Андрей засомневался. Отец Гермоген говорил отдать письмо лично в руки только Родину, для того и внешность описал. Однако ситуация изменилась, и надо ли было отдавать послание Гаврилову?
Боярин истолковал его сомнение правильно.
– Что, не говорил Гермоген про меня?
– Не сказывал, только про Родина.
Боярин назвал заветные слова пароля.
– Убедил?
– Вроде.
Андрей скинул сапог и достал из-под стельки послание. Было оно примятым и слегка попахивало, но боярин выхватил его из рук Андрея и торопливо развернул.
– Сам читал?
– Как можно?
– Тьфу ты, не по-русски писано, толмач нужен.
– Могу перевести.
– Да ведь ты не знаешь, по-каковски писано? – изумился боярин.
– Мне все едино.
– Тогда чти, – боярин протянул послание.
Письмо было на латинском – этот язык, в основном, знали служители церкви и лекари.
Андрей довольно быстро и без запинок прочитал текст.
Боярин задумался.
– Еще раз и помедленнее, а то как пьяный пономарь на службе.
Андрей еще раз, уже медленнее, перевел.
– Ага, уяснил.
Боярин забрал письмо и бросил его в печь, в огонь.
– Что делать собираешься?
– Родин просил семью из города вывезти.
– Хорошо. Я тебе подводу с ездовым дам, охрана уж на твоей совести. Своих боевых холопов дать не могу, опознает кто – ко мне след будет. Ты же из Владычного полка?
– Был там. Сейчас на подворье Хутынского монастыря.
– Узнаю ключаря Фому, его рука – уж больно ты на офеню похож.
– Под этим прикрытием и пришел.
– Посиди, узвара выпей с баранками.
– Благодарствую.
Боярин вышел. Андрей успел попить из кружки грушевого узвара с нижегородской баранкой, когда боярин вернулся.
– Лошадь и подвода готовы. Ездовой глухонемой, жестами показывать будешь. Но силен как буйвол. Если что – поможет, потом отпустишь.
– Понял.
Боярин проводил его к подводе и показал на возничего.
Андрей уселся в телегу, и боярин сразу ушел. Телега тронулась с места, и Андрей знаками показывал глухонемому, как ехать. По пути забрал в трактире свой короб – для маскировки он еще мог пригодиться.
К дому боярина подъехали уже в сумерках. На стук в ворота долго никто не открывал. Наконец послышался испуганный женский голос:
– Кто?
– От боярина с поручением.
Послышались легкие шаги, калитка распахнулась.
– Где он? Что с ним? Он жив?
– Жив. Просил меня перевезти вас с семьей в известное место, сказал – ты знаешь.
– Господи, да как же? Вещи не собраны! – чувствовалось, что боярыня в панике.
– Боярин сказал – взять деньги и детей, а из вещей только самое необходимое, что на одной телеге помещается. И надо поторапливаться!
– Да, да! Что же это я стою? – Боярыня взбежала на крыльцо. В доме поднялась суматоха.
Андрей и глухонемой возничий терпеливо ждали.
Через час Андрей не выдержал, зашел в дом. В прихожей высилась груда узлов с вещами.
– Боярыня, вас сколько?
– Я, двое деток и служанка.
– А вещей на три телеги набрали! – укоризненно покачал головой Андрей. – Места в телеге просто нет. Берите деньги, украшения, драгоценности – и все.
– Что значит «все»? – В гневе боярыня топнула ногой.
– Не исключено, что сюда уже идут опричники. Боюсь, что все это придется оставить. Жизнь дороже.
Боярыня испугалась – картина ареста мужа была слишком яркой. Она вывела детей, и Андрей посадил их в телегу. Потом вынесла изрядного размера тяжелый узел.
– Можно ехать.
Подвода выехала со двора.
Андрей запер дверь в доме, потом ворота и отдал ключи боярыне.
– Куда едем?
– В Сергиев Посад.
Андрей мысленно охнул. Туда на подводе было три-четыре дня езды. Если кромешники вдруг вспомнят о семье, догонят верхами.
Когда выезжали из города, их остановила стрелецкая застава.
– Не положено ночью никого выпускать, – заявили стрельцы.
– Жена с ребенком недужат, к целителям везу.
– Бабская болезнь?
– Лихоманка приключилась. Опасаюсь, не заразная ли?
– Езжай! – Стрельцы отошли подальше, боясь заразиться.
Ехали до полуночи. Остановились в деревне, еле уговорив крестьянина пустить переночевать – все же детям и женщинам было бы удобнее под крышей. Сам Андрей и возчик спали на сеновале. Воздух здесь был чистый, свежий, пахло сеном.
Утром, не поев, они тронулись в путь. У селянина есть было нечего, кроме толокняной каши-затирухи, но в соседнем селе был постоялый двор с харчевней. Все наелись, повеселели.
Уже после полудня их обогнал небольшой отряд опричников. Андрей насторожился, расстегнул две пуговицы на кафтане, чтобы в случае опасности было сподручнее выхватить пистолеты, но обошлось.
Весь путь Андрей проделал пешком, держась рукой за задок телеги. Подвода и так была полна, на взгорках лошадь с трудом тащила телегу с грузом. Андрей молил Бога, чтобы не пошел дождь: тогда дороги надолго развезет, и они застрянут. Но добрались. Андрей был весь в пыли: кафтан, штаны, сапоги – пыль покрывала его ровным слоем.
Он помог боярыне занести узел с ценностями, попрощался. Потом жестами объяснил глухонемому, что ему следует ехать домой. Рот ездового расплылся в улыбке, и он показал Андрею большой палец.
Теперь следовало подумать, что делать дальше. В общем-то поручение Гермогена он выполнил: письмо доставил, боярыню из Москвы вывез, хотя разговора об этом в Новгороде не было. И Гаврилов ничего не сказал, не написал ответного письма. А коли так – можно возвращаться в Новгород.
Решив так, Андрей повеселел, подхватил свой короб на ремень и пошел по грунтовой дороге.
К Сергиеву Посаду, как к духовной столице Руси, сходились многие дороги. Какой-нибудь попутчик попадется на телеге, подберет. Вот вроде недалеко от Москвы Сергиев Посад, а люди разные. В Москве все больше алчные, за копейку в драку кинутся. В Посад же, на поклонение святым мощам народ богобоязненный, сердобольный ходит.
Так и случилось. Андрея догнала телега, на которой сидели два монаха в серых от пыли подрясниках.
– Садись, прохожий человече. Коли по пути, подвезем, – предложил один из них.
– Спасибо, – поблагодарил Андрей, укладывая на телегу короб и усаживаясь сам.
Понемногу завязался разговор. Оказалось, монахи возвращались в Тверь – в общем-то в нужном Андрею направлении. Он был доволен, что часть пути удастся проехать на телеге, и так от Москвы до Сергиева Посада пешком пришлось за телегой идти. Он не роптал, однако ноги от долгой ходьбы устали.
Лесная дорога пошла под уклон, делая плавный поворот. Проехав немного, путники увидели тарантас, почти лежащий на боку. Рядом с огорченным видом стояли женщина и молодая девушка. У слетевшего колеса возился кучер.
Монахи подъехали и остановились.
– Бог в помощь! – монахи спрыгнули с телеги.
– Вот только что отвалилось. Такой ужас, мы едва не перевернулись! – пожаловалась женщина. Андрей обратил внимание на то, что девушка лет семнадцати, стоящая рядом, была чудо как хороша. Румяные щечки, атласная кожа лица и рук, русые волосы, синие глаза… Судя по одеждам – купчиха и ее дочь.
Андрей и монахи ухватились за тарантас, приподняли его, а кучер ловко надел на ось колесо.
– Чека выскочила, недосмотрел! – повинился он. – Спасибо за помощь, добрые люди.
– Запасная чека-то есть?
– Есть! – повеселевшим голосом ответил кучер. Он взобрался на облучок, достал чеку и ловко вбил ее в ось.
Обе женщины поблагодарили монахов и Андрея. Но только они уселись в тарантас, а кучер взобрался на облучок, как из леса вышли два мужика устрашающего вида. Здоровенные, рослые, откормленные, мускулы на руках так и играют. В руках они держали деревянные дубины со вбитыми в них железными шипами. Такая палица запросто могла пробить любой шлем, заодно разбив и череп. Вот только одеты они были в какие-то обноски, драные и засаленные.
«Разбойники», – сразу догадался Андрей.
– Гля, Ваньша, какая добыча! У баб, наверное, деньга водится!
Длинным кнутом кучер хлестнул одного из татей. Однако он или не рассчитал удар, или ударил слабо, только разбойник успел схватиться за хлыст и резко дернуть. Рукоять кнута вылетела из руки кучера.
Второй разбойник, не мешкая, сделал огромный прыжок, сверкнув босыми ногами, и ударил кучера палицей.
Женщины завизжали от ужаса. Кучер же, обливаясь кровью, обильно текущей из разбитой головы, упал под колеса тарантаса.
Монахи стали усердно молиться.
Все произошло очень быстро. Андрей надеялся, что тати заберут деньги и скроются – просил же его Гермоген не встревать ни в какие драки, ничем себя не выдавать, если только не возникнет угроза жизни самого Андрея или сохранности послания. Но и сидеть спокойно на телеге, видя бесчинства разбойников, он не мог.
Андрей спрыгнул с телеги. Один из монахов попытался удержать его за руку:
– Не ходи, убьют!
А разбойник, куражась своей силой, схватил купчиху за волосы и рывком выдернул ее из тарантаса.
– Ваньша, эта твоей будет!
Рванув пуговицы, Андрей выхватил пистолет. С трех метров, почти в упор, он выстрелил разбойнику в грудь. Не медля, сунул разряженный пистолет за пояс, выхватил второй и взвел курок.
Купеческая дочь в тарантасе дико визжала.
Дым быстро снесло в сторону ветерком, оставив только запах серы, и Андрей, к своему удивлению, увидел, что разбойник стоит, с недоумением глядя на рану в своей груди – оттуда обильно струилась кровь.
Свинцовой пистолетной пули в тридцать грамм вполне хватало, чтобы обычного человека сбить с ног и убить. Этот же бугай стоял и с удивлением пялился на рану. Потом покачнулся, поднял свою палицу и кинулся на Андрея. Тот поднял пистолет и выстрелил татю в лицо.
Рядом, разодрав рукав кафтана, просвистела палица. Кожу на руке обожгло. Но разбойник упал, почти коснувшись ног Андрея простреленной головой. В силе и выносливости этому ублюдку не откажешь, но с простреленной башкой никто еще не жил.
Девушка снова, как бензопила на больших оборотах, дико завизжала – это второй разбойник обежал тарантас и теперь поднимал свое устрашающего вида оружие, метя Андрею в голову. Он прыгнул в сторону, и палица ударила в землю, образовав вмятину. Черт, оба пистолета разряжены!
Этот разбойник двигался несколько медленнее первого, убитого, потому и был на вторых ролях. Но он был так же велик и силен, как и первый.
Андрей вскочил на подножку тарантаса, резким рывком вытряхнул из рукава в ладонь грузик кистеня. Снизу, без замаха, вложив в бросок всю свою силу, он бросил кистень, целясь татю в лицо.
Увернуться бугай не успел – кистень попал ему в нос и в глаз. Разбойник взревел не хуже раненого медведя и стал размахивать перед собой палицей. По его лицу обильно струилась кровь, стекая на одежду. Андрею казалось, что в татя вселился какой-то злой дух, как в норманна во время боя, сделав его берсерком. Удары палицы выламывали из тарантаса щепки, и эти щепки разлетались в разные стороны.
Но с одним глазом тяжело определить дистанцию. Татю казалось, что Андрей совсем рядом, и он бил, немного недоставая, и наступал. Андрею приходилось пятиться, поглядывая за плечо. Если он запнется и упадет – конец! Своей палицей амбал просто вобьет его в землю, расплющит!
Мысли в голове Андрея метались, он искал выход. Левой рукой он выхватил из ножен нож, но чем он может сейчас ему помочь, если тать держит в руках палицу, не подпуская его близко? Ближе полутора-двух метров, учитывая длину руки, к нему невозможно приблизиться.
Андрей бросился бежать по дороге. Ему надо было хоть немного оторваться, выгадать секунду.
Решив, что его противник струсил, разъяренный тать бросился за ним. Но вес и ранение были против разбойника, он стал отставать.
Андрей перебросил нож в правую руку, ухватил рукоять поудобнее, остановился и обернулся.
Преследователь был метрах в семи. Андрей со всей силы метнул нож, целясь в живот бугаю – ведь при попадании в грудь нож, угодив в ребро, может не достать до сердца, нанеся неглубокую, не смертельную рану.
Нож попал разбойнику в живот, войдя чуть повыше пупка почти по рукоять. Но проклятый бугай продолжал бежать. Да что он, заговоренный?
Андрей снова вытряхнул кистень в ладонь – другого оружия у него больше не было. И когда разбойник, видя перед собой близкую цель, вскинул палицу для удара, Андрей метнул кистень, вложив в бросок всю силу и ненависть.
Груз ударил татя прямехонько в лоб. Раздался хруст костей. Разбойник замер на мгновение, покачнулся и повалился на спину. Он был еще жив, хрипел и был без сознания. Было понятно, что это уже агония и жить ему осталось минуты.
Андрей подошел, выдернул из раны на животе нож, обтер его об одежду разбойника, вложил нож в ножны и побрел к тарантасу и подводе, едва переставляя ноги – почему-то после схватки он сразу обессилел.
Едва дойдя до тарантаса, он уселся на подножку. Наступила тишина, никто не шевелился и ничего не говорил.
Потом с телеги соскочили монахи и, не сговариваясь, кинулись к тарантасу, к Андрею.
– Сильно ранен?
– Вроде нет.
– У тебя вся рука в крови.
Это еще первый разбойник разодрал ему палицей рукав и поцарапал, причем в одном месте и глубоко, кожу.
– Сейчас, погоди.
Один из монахов сбегал к телеге, порылся в поклаже и принес чистую тряпицу. Он умело перевязал Андрея.
– Мха бы приложить, чтобы рана не гноилась, да нет его у нас.
– И на том спасибо.
К тарантасу подошла купчиха, которую за волосы выкинул в кусты разбойник. Платье ее уже не выглядело опрятным, кое-где оно было порвано и запачкано пылью. Низко, почти до земли, она поклонилась Андрею. Ему стало неудобно – женщина все-таки.
– Не знаю, как и благодарить тебя, смелый человек. Кабы не ты, нас бы обеих обесчестили бы и ограбили.
– Я же мужчина, – смутился еще больше Андрей, – и должен слабых защищать.
– Не каждый, у кого борода и штаны, защитник, – купчиха метнула презрительный взгляд на монахов. – Вот кучера нашего, Игнатия, жаль, славный был человек.
– Похоронить его надо по-человечески, – сказал один из монахов. – Уложим его на телегу, довезем до ближайшей деревни и похороним на погосте, как положено по христианскому обычаю – с молитвой и отпеванием.
Втроем они подняли тело убитого кучера и погрузили его на телегу.
После ударов палицей тарантас выглядел ущербно, но двигаться мог.
– Садитесь, поедем. Святые отцы, давайте вперед, мы за вами.
Андрей взобрался на облучок, на место кучера, и маленький обоз тронулся.
Версты через три показалась деревня. Купчиха дала деревенским денег, и они быстро сделали гроб. Другие вырыли могилу. Монахи сочли молитву, и мужики опустили гроб в могилу.
Когда могилу засыпали, Андрей поинтересовался у купчихи:
– Вы куда направлялись?
– В Тверь, родня мужева там.
– Тогда нам по пути. Возьмете?
– С нашим удовольствием, денег заплатим.
– Не все деньгами меряется.
Андрей забрал с телеги монахов свой короб, пристроил его сзади на тарантасе и не спеша зарядил пистолеты. Дорога ошибок не прощала. Если бы не пистолеты, Андрей мог бы и не справиться с грабителями, крепки они на рану оказались.
Ехали они до первого постоялого двора, где остановились на обед. Купчиха заказала обед за свой счет на всех, и получилось что-то вроде поминок по убитому кучеру – даже пива выпили.
Купчиха вдруг покосилась на монахов:
– Пост ведь, а вы скоромное ели и пиво пьете!
– Путешествующим не возбраняется.
После обеда Андрей осмотрел тарантас. Палицей была разбита правая часть, но ехать можно. Колесные оси были густо смазаны дегтем, все чеки стояли на месте и не качались. Андрею не хотелось, чтобы на ходу отвалилось колесо, как это произошло раньше. Не случись роковой поломки, глядишь, все были бы живы.
– Барышни, все готово, можно ехать.
Выехали они вместе с монахами. Те держались позади. Отдохнувшие и накормленные овсом лошади шагали бодро.
Купчиха завела разговор:
– Тебя как звать, молодец?
– Андреем.
– А меня – Авдотьей. Дочь мою Аглаей зовут.
– Вот и познакомились.
– Ты вроде торговец, судя по коробу.
– Ага, как есть офеня.
– Женат? Детишки есть?
– Не сподобился еще.
– Сколько же тебе годков-то?
– Двадцать семь.
– О, пора уже семьей обзавестись.
– Как богатство наживу – так сразу.
– А ты ступай в услужение к мужу моему. Я словечко замолвлю – нам такие работники нужны. Разбойников-то ты здорово одолел, прямо как воин.
Андрею стало смешно. Он сам купцом был, а сейчас на службе у Гермогена, фактически у архиепископа Пимена, в дальнейшем – патриарха. Ему же предлагают на побегушках у неведомого купца служить. Конечно, женщины рядом с ним себя под защитой чувствуют, благодарны ему за помощь. Только почему купец отправил их в Тверь без охраны? Нет своих холопов – найми охочих людей, желающих полно. И еще одна мыслишка закралась: не хочет ли купчиха свою дочь ему сосватать? Дочь, конечно, и в самом деле хороша, красива даже. И фигура, и лицо – все без изъянов. Только молчит. Когда разбойники с Андреем дрались, визжала, стало быть – не глухонемая.
Большинство красавиц характер имеют скверный, к тому же – глупы. Смотришь на нее издалека – любуешься, а как рот открыла – все впечатление пропало. Дура дурой, двух слов связать не может.
– Андрей, ты чего молчишь? – вернула его к действительности купчиха.
– Думаю.
– Это хорошо, может, надумаешь до Твери. А живешь где?
– В Великом Новгороде.
– Далековато. А мы в Москве, на Солянке. Дом у нас там свой – каменный, с поверхом, – не удержалась от хвастовства купчиха.
Начало смеркаться, и Андрей забеспокоился. Если ночь застигнет в дороге – плохо.
Но, видимо, сегодня Господь был к ним милостив. На перекрестке дорог стоял большой постоялый двор. Конечно, место оживленное, и поставил его здесь умный человек, путники всегда останавливаться будут.
Они въехали во двор. Андрей с помощью прислуги завел лошадь в стойло, а тарантас закатил в тележный сарай.
– Овса или сена лошади задать? – спросил слуга.
– Сена сейчас, овса – утром.
– Как скажешь.
– И про воду не забудь.
– Обязательно.
Купчиха уже сняла две комнаты на втором этаже – большую комнату для себя и для дочери, маленькую – для Андрея.
– Мы приведем себя в порядок и спустимся в трапезную.
– Как скажете, – поклонился слуга.
Сейчас Андрей исполнял обязанности кучера, помогая по мелочи – тот же дорожный сундук поднести. Однако он не угодничал, чувствовал и вел себя независимо.
У себя в комнате он снял кафтан и рубаху – надо было осмотреть порезы. Он размотал тряпицу и застыл в удивлении: кожа была абсолютно чистой, никаких следов порезов. Не веря своим глазам, он провел по коже ладонью. Гладко, как и до ранения. Чудеса, да и только! Он подошел к зеркалу, но и в отражении не увидел ничего необычного, не углядел ни шрамов, ни порезов. Прямо как в Переяславле. Андрей вдруг вспомнил, что на постоялый двор тарантас заехал в одиночестве. А где же монахи? Он надел рубаху, сбежал вниз, в трапезную, и поймал за руку слугу:
– Двоих монахов не видел?
– Не было.
Странно! Андрей выбежал во двор: ни телеги, ни монахов. Для очистки совести он прошел за ворота и там увидел телегу и двух сидящих на ней монахов.
– Святые отцы, я что-то не понял, вы почему здесь? Лошадь в стойло поставить надо, заслужила. А вам – ужинать и в комнату: отдыхать.
Монахи переглянулись.
– Видишь ли, добрый человек, мы стеснены в средствах. Сейчас достаточно тепло, и мы можем переночевать на телеге.
– Э нет, так не пойдет. Заводите лошадь во двор, распрягайте – и в стойло. А деньги… – Андрей порылся в мешочке. Уж коли взяла его на свой кошт купчиха, он немного сэкономит. Не будет большого греха, если он из денег Гермогена даст малую толику монахам.
Конец ознакомительного фрагмента.