Глава 3
Алиса в последнее время много плакала. Говорят, в четырнадцать это нормально. Кто говорит? Друзья «ВКонтакте» и «Одноклассниках»? То-то и оно. Много они знают. Тем более многие из них могут быть и вовсе взрослыми придурками. Есть у нее в друзьях Жанна Фриске. Всем же ясно, что оригинал не станет размениваться на общение с сопливым подростком. А недавно Алиса вообще узнала, что под ником Жанна Фриске сидит жирный боров тридцати лет. Старый ублюдок признался ей, что ему приятно общаться с маленькими девочками вроде нее. Педофил херов!
Друзья в реальности ее избегали. Или она их. Неважно. Главное, что у нее не ладилась дружба ни в школе, ни на улице. Она часы напролет проводила у себя в комнате за стареньким «Ровербуком». Алиса любила общаться с неизвестными ей людьми. Жанны Фриске, Ван Даммы, Брюсы Ли и д-ра Айболиты – все эти безликие существа дарили ей общение, ничего не требуя взамен. Да у нее ничего и не было.
Вчера она подружилась с молодым человеком. Ей очень хотелось, чтобы это непременно был молодой человек. Хотя после жирного борова под ником Жанна Фриске всякое может быть. Новый друг так же решил не афишировать настоящего имени и назвался Dr Weber. Алиса была не против, тем более что она тоже предпочла остаться неизвестной. Ее ник был Anny Wilks. Естественно, что с этим персонажем четырнадцатилетний подросток имел мало общего. У нее был любимый писатель, но перестань он писать, Алиса не стала бы заставлять его. Или стала? Она не знала. Как оказалось, она многого о себе не знала. Человек способен на многое, а бунтующий подросток и вовсе может горы свернуть. Ей хотелось в это верить, и она в это верила. Алисе казалось, что Dr Weber считает так же.
Привет! – написала она.
Привет! – молниеносный ответ заставил ее улыбнуться.
Anny
Чем занимаешься?
Dr
Собирался тебе написать.
Надо же. Приятно.
Anny
О чем?
Dr
Я хотел у тебя спросить.
Anny
Спрашивай.
Dr
Не обидишься?
Она задумалась. Это что ж такое он хочет спросить, из-за чего она может обидеться? Да и черт с ним, пусть спрашивает.
Спрашивай, – уже не так твердо, как в первый раз, ответила она.
Dr
У тебя никогда такого не было, чтобы хотелось умереть?
Постоянно. Она едва не ответила. Впервые, насколько она помнила, ей хотелось умереть в четвертом классе.
Впервые, – написал Dr Weber, не дожидаясь ответа, – я хотел умереть в четвертом классе.
Алиса замерла. Она тогда хотела спрыгнуть с крыши собственного дома.
Dr
Я тогда хотел спрыгнуть с крыши собственного дома.
У них много общего. Если сейчас он скажет, что…
Dr
И все это из-за придурков-одноклассников. Они вытолкнули меня в трусах из раздевалки.
Нет. Это не ее случай. У Алисы, по ее мнению, было все хуже. Мать при всем классе сказала, что Алиса писалась в кровать до пяти лет. Сейчас бы ей, возможно, было бы наплевать, но тогда… Когда твоя мать учитель русского языка и литературы, то к тебе приковано все внимание класса. Оскорбление с ее стороны прилюдно ведет…
Dr
А как у тебя дела с матерью?
Хорошо, – солгала она.
Dr
У меня тоже. Но только когда я не хожу на ее уроки.
Anny
Твоя мама – училка?
Dr
Да. Русский/литература.
Удивительно. Она так сильно была удивлена, что не смогла ничего написать.
Dr
Эй! Ты здесь?
Anny
Да
Dr
А знаешь, что я придумал по этому поводу?
Anny
Нет.
Dr
Если женщина кричит на тебя матом, то либо она знает тебя с пеленок, либо она твой учитель русского языка.
Anny
А в нашем случае это горючая смесь – училка, знающая тебя с пеленок.
Dr
Точно)).
Как они были похожи. Будто брат и сестра.
Dr
Но я не собираюсь с этим мириться.
Она сначала не поняла, о чем он.
Dr
Я знаю способ их наказать.
Лида вернулась около одиннадцати вечера. Сережа почистил зубы и собирался ложиться спать. Саша погладил одежду сына в школу и сложил гладильную доску. Лида, демонстративно никого не замечая, бросила сумку на кресло и пошла в ванную. Александр едва сдержался, чтобы не заорать. Он подошел к двери в ванную и тихо постучал.
– Лида, как закончишь, зайди на кухню. Нам надо поговорить.
Лида ничего не ответила, но он знал, что она зайдет. Даже если нет, он ее за волосы втащит в кухню и усадит перед собой на табурет. Сегодня ей разговора не избежать.
Лида вошла в кухню, налила себе кофе и села за стол. Взяла сигарету и подкурила. Саша ждал. Лида выдохнула дым и глотнула кофе. Впервые за то время, что он ее знал, ему захотелось ударить ее. Впервые он почувствовал ненависть к ней. Животную… Нет! Скорее даже звериную ненависть. Истомину даже показалось, что он сможет ее убить. Ее надменный вид раздражал. Аристократка, бля.
Он схватил ее руку с сигаретой и ударил об стол.
– Хватит! – крикнул Саша.
Лида округлила глаза.
– Хватит, твою мать, делать вид, что меня здесь нет!
Лида вырвала свою руку и достала новую сигарету. Его злило, что она проделывала все молча. Она подкурила, выдохнула дым и улыбнулась.
– А тебя и нет.
Волна ярости нахлынула, едва не потопив разум. И только присутствие ребенка в квартире помогло ему удержать себя в руках.
– Объяснись, – потребовал Саша и сел за стол.
Он терпеть не мог, когда она курила в квартире, но сегодня он решил не заострять на этом внимания. Есть более важные проблемы, чем соблюдение правил, принятых в их семье.
– Слушай, Истомин…
Столько яда в этих двух словах. Когда она в последний раз называла его по фамилии? В институте? Да, наверное. Но тогда в ее словах не было столько неприязни и отвращения.
– …тебе нужно за шиворот нагадить, чтобы ты понял, что тебя не хотят?
Истомин задумался. Он засунул подальше свои эмоции и попытался рассуждать здраво. Чего ей не хватало? Первое, что пришло на ум, – деньги. А чего же еще, черт бы ее побрал?!
– В каком смысле «не хотят»? – закинул удочку Саша.
– В прямом, – просто ответила она и потушила сигарету.
Саша думал, что она сейчас встанет и уйдет. Но Лида глотнула остывшего кофе, взяла новую сигарету и подкурила.
– В прямом, – повторила она. – Ни раком, ни боком, ни даже в одной квартире. Доходчиво?
Что он мог сказать? Желание ударить было единственным. И он ударил по столу. Сильно, так, что ладонь обожгло болью.
«Тварь!» – крутилось на языке, но он не хотел уподобляться ей и опускаться до оскорблений. Хотя очень хотелось.
– Ты можешь мне объяснить, в чем дело?! – повысив голос, спросил Саша.
– Не ори.
– Что тебе нужно? Деньги?
Лида засмеялась. Как-то неестественно, будто ее заставили это сделать.
– Ничтожество. – Она не скупилась на оскорбления. – Неужели ты думаешь, мне от тебя что-то нужно? Что ты можешь дать? О каких деньгах ты спрашиваешь? – Она снова засмеялась.
Желание ударить ушло, теперь он хотел ее убить. И он непременно это сделал бы, если бы не Сережка.
– Родители, вы можете потише?!
Саша задумался, анализируя собственные слова. Нет, он не оскорблял ее, не ругался матом. Он сдерживал себя, даже когда, казалось бы, ситуация выходила из-под контроля. Саша мог повысить голос, но никогда не позволял себе оскорблять людей. Он считал, что подаст плохой пример своему ребенку, если будет выражаться при нем.
– Ну что, доволен? – язвительно спросила Лида.
– Мы еще не закончили, – огрызнулся Саша и вышел из кухни.
Свету нашла старшая сестра.
Анжела никогда не заходила к ней в комнату, а тут решила зайти и поговорить. Анжела на правах старшей всегда выбирала тему разговора сама. Поэтому-то общалась с сестрой редко. А сегодня ее так и подмывало рассказать Светке о новом приятеле. Лариска с предками укатила в Питер, Маринка никогда не дослушивала до конца, постоянно перебивала – и вообще была плохим слушателем. А Анжелке нужен был именно слушатель, а не собеседник. Вот и пал у нее выбор на младшую сестру. Если бы та попыталась перебить, то Анжела (опять же на правах старшей) шикнула бы на нее и продолжила свой рассказ о шикарном теле Андрея.
Света висела, словно зловещая кукла. Анжела даже не сразу поняла, что здесь никто не шутит. Мозг отказывался переключаться от пыхтящего на ней Андрея на самоубийство сестры. Нет! Нет! Не самоубийство! Это наверняка убийство или несчастный случай. Хотя… Она попробовала представить себе Свету, меняющую лампочку. Может быть. Потом ее бьет током, и она попадает в петлю. Черт! Откуда здесь петля? И когда осознание трагедии кулаками застучалось в двери разума, Анжела поняла, это не несчастный случай. Что угодно, только не несчастный случай.
Анжела подбежала к сестре. Обхватила ее ноги и попыталась вынуть из петли. Она зарыдала, когда поняла, что ничего не получается. Порой ее плач переходил в вой, от которого в жилах кровь стыла. Анжела выбежала из комнаты. Через минуту вернулась с ножом. Попыталась дотянуться до веревки, но не смогла. Подняла стул, взобралась и не задумываясь перерезала веревку. Тело Светы с глухим стуком упало на пол. Анжела завыла еще громче. Она не знала, что делать. Позвонить родителям или в полицию? А что, если они обвинят ее? А что, если Светка еще жива? Тогда… Она достала телефон и набрала 112. Когда наряд полиции и карета «Скорой помощи» выехали по адресу, Анжела перевернула тело сестры лицом вверх, села на стул и начала рассказывать об Андрее. Иногда ее рассказ сбивался, заглушаемый плачем, но к приезду полиции она успела рассказать все, что собиралась до этого… До этого инцидента.
Сашу разбудил какой-то шум. Он лежал и прислушивался. Истомину показалось, что он слышит шум автотрассы, проходящей в ста метрах от их дома. Легкий ветерок прошелся по ногам, когда он спустил их с кровати. Где-то было открыто окно. Саша прошел в кухню, потом в зал. Балкон и окно кухни были закрыты. Оставалась комната Сережи. Саша медленно подошел к двери и толкнул ее. Сережа стоял на подоконнике в открытом окне и смотрел вниз на верхушки деревьев. Саша не знал, что ему делать. Окликнуть? А если ребенок испугается и сорвется вниз? Подкрасться и схватить его?
– Папа, не подходи! – услышал Истомин голос сына. – Я брошусь вниз.
Сережа говорил с отцом, так и не повернувшись лицом в комнату.
– Сынок, почему?
Черт возьми! Истомин не знал, что говорят в таких случаях. Он попытался вспомнить что-нибудь из фильмов. Но о самоубийстве подростков он ничего не видел, а то, что вспомнил, использовать можно было разве что в параллельной вселенной. «Стой! Или моя мама будет стрелять» – первым пришло в голову. Там герой Сталлоне лезет спасать самоубийцу. Того достала забота мамы и все такое, но когда он узнает, что у его спасителя дела куда хуже, он просто покидает крышу, оставив Сталлоне наедине со своей проблемой. Это не годилось. Второй сюжет, всплывший в голове, был из фильма более серьезного. В «Смертельном оружии» герой Мела Гибсона после неудачных уговоров схватил несостоявшегося самоубийцу и прыгнул с крыши. Как вариант – неплохо. Подать пример, так сказать. Но в фильме герои падают на растянутый батут, а здесь, в жизни, батут порой некому растянуть.
– Папа, ты не поймешь!
– Сынок, давай поговорим.
Саша почувствовал, что ребенок задумался. «Может, он из-за Лидки?» – подумал Истомин. Дети ведь все понимают и чувствуют. В их семье уже давно разлад. Эта тварь не только на Сашу обозлилась, она и ребенка будто не замечала. Кукушка.
– Папа, – тихо позвал Сережа.
– Да, сынок, – как можно мягче ответил Саша.
– Ты меня спасешь?
– От чего? – Истомин понял, что плачет. – Конечно, сынок. Но от чего?
– От смерти, – просто ответил мальчик, так и не повернувшись к отцу.
– О чем ты говоришь, сынок? Ты так еще молод…
– Меня хотят убить.
Как он не додумался сам?! Мальчишке кто-то угрожает! Угрожает убить!
– Кто? Сынок, если ты не скажешь, кто хочет тебя убить, тогда я не смогу тебе помочь.
Мальчик как-то пригнулся и повернулся лицом к отцу.
– Папа…
Истомин очень надеялся, что это не ответ на его вопрос.
– Меня хочешь убить ты.
И в этот момент Сережа развернулся и прыгнул в окно. Саша успел только закричать… проснулся он от собственного вопля.
«Придурок», – услышал он голос Лиды.
Глаза долго привыкали к темноте. Он все еще не мог понять, где находится. Саша сел на кровати. Посмотрел на окно и тут же в мельчайших подробностях вспомнил ночной кошмар. Он резко вскочил, чем вызвал недовольный вздох жены, и побежал к спальне сына. Окно было закрыто, а ребенок спал на своей кровати. Одеяло сбилось в ногах. Как всегда. Саша подошел, укрыл Сережу и нагнулся, чтобы поцеловать.
– Пап, ты спасешь меня?
Саша дернулся и с ужасом посмотрел на спящего сына. Сережа причмокнул и перевернулся на другой бок. «Это у меня в голове», – подумал Саша. Поправил одеяло и поспешил выйти из комнаты.
Истомин не мог уснуть до самого утра. Он лежал и прислушивался. Ему казалось, что вот-вот он услышит скрип открываемого окна и сквозняк пробежит по полу, заструится вдоль кровати, забираясь под одеяло. А самое главное, Саша боялся, что сейчас прозвенит крик, полный боли и отчаяния. «Папа, ты спасешь меня?!»
От чего? От чего его надо спасти? Такие сновидения не появляются просто так. Наверняка его ребенка что-то беспокоит, а отцовское (в такие моменты хочется сказать материнское, но это не их случай) сердце это чувствует. Утром он решил немного обезопасить себя и ребенка. Конечно же в первую очередь себя. Так ему было бы спокойнее. Он снял все ручки с оконных рам. Даже с балконной двери. Сложил их в пакет и закинул под ванну. Одну ручку он все-таки оставил. Проветривать квартиру все-таки надо, да и на балкон выход нужен. Осталось придумать, куда ее деть, чтобы Сережа не нашел. Походив по квартире, он остановил свой выбор на собственной спальне. Саша подошел к кровати, встал на колени и заглянул под нее. Пыль лежала махровым ковром. Еще одна деталь, подтверждающая полное отсутствие женщины в их доме. По крайней мере, туда никто, кроме Истомина, не полезет, и ручка будет на месте. Саша встал, поправил покрывало на постели, отряхнул колени и вышел из спальни.
Спокойствие почему-то не пришло.
Достали! Именно, что называется, достали! Матери до него дела нет, а отец чуть ли не подглядывает за ним. Сережу больше бы устроило, если бы им обоим до него дела не было. По сути, папа не ограничивал его свободу, но эти его «тебя ничего не беспокоит?» или «ты же мне расскажешь, если что?». Бред! Что значит «если что»? Что ему сказать? Что вчера нашел свою сумку в мусорном контейнере на школьном дворе? А позавчера кто-то написал на доске «Томочка – лохопед»? Или как в марте кто-то зачеркнул на тетради в его имени СЕР и получилось «Истомин гей»? Как он мог об этом рассказать отцу? И дело даже не в том, что ему стыдно. Хотя и в этом тоже. Но его больше беспокоили дальнейшие действия отца. Он бы не стал упрекать его в трусливости, он пошел бы разбираться. А это чревато последствиями. Причем нехорошими, и в основном для его старика. Сергей еще помнил обвинения отца в приставаниях к Женьке. Пусть тогда все закончилось хорошо, но ощущение незащищенности осталось. Так ведь может каждый… и с каждым.
Сережке было интересно, издевались ли над папой в детстве. Даже если и нет, то сейчас его норовят пнуть все. Бабушка со своими нравоучениями, мама… С мамой вообще что-то происходит. Сережа еще помнил ее добрую улыбку и тепло ее рук. Он все еще помнил, но ни улыбки, ни нежных прикосновений давно не было. Мама была занята только собой. Вот поэтому-то Сергей и прятался в Интернете от отстраненности мамы, от назойливости отца и, самое главное, от обид и унижений одноклассников. Интернет был миром, из которого Сережа не хотел выходить.
К школе Истомин подошел в восемь двадцать. Урок начинался в восемь тридцать. То есть до того, как прозвенит звонок, с ним могло случиться что угодно. Его могли толкнуть в спину, плюнуть на пиджак, отобрать сумку со сменной обувью и забросить в женский туалет, а там… Складывалось такое ощущение, что Женька там всегда. Она была на год старше и выше, наверное, на голову. Ее боялись все, и Сергей не был исключением. То ли случай с обвинением отца так врезался в память, то ли увиденные им издевательства над ровесниками. При виде этой девицы, больше похожей на заключенного исправительно-трудовой колонии, у Сережи душа уходила в пятки.
Он спокойно миновал раздевалку, поднялся на второй этаж и вошел в кабинет русского языка/литературы. Он уже ждал какой-нибудь колкой записи о себе на доске, но там было чисто. Странное дело, но и узурпаторы, мучающие его каждый день, сейчас будто не замечали Сергея. Он медленно пошел к своему месту.
– Так, расселись все по местам, – раздался за спиной голос Марии Васильевны. – Сегодня начнем раньше.
После «раньше» раздался такой гул, будто в классе сидели фанаты «Спартака», а вместо доски висела плазма, вещающая матч с их любимой командой.
– Так, тише-тише.
Мария Васильевна была одним из тех учителей, которые себя в обиду не давали. Историчка все время плакала от выходок Скороходова и Ефремовой. Они даже прозвали ее предмет не историей, а истерией. А плаксивую женщину – истеричкой. Англичанка за прошедший год сменилась дважды. Якобы зарплата не устраивала. Может, и зарплата. За такие деньги терпеть издевательства могли только подобные историчке, которой до пенсии нужно было доработать два года.
– Скороходик…
Только Мария Васильевна могла назвать Скороходова – Скороходиком, а Истомина – Томочкой. И никто ей возразить не мог. Ладно Сережка. Он и своим ровесникам, несмотря на занятия боксом, не всегда отпор мог дать. А вот с Артемом Скороходовым непонятно. Может, ему нравится быть Скороходиком? Что-то Истомину подсказывало, что назови он его так, взбучки ему не избежать. То, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку.
– Скороходик, если ты мне сорвешь урок, неделю будешь мыть полы в кабинете. Итак, сели все по местам.
Сережа остановился у своей парты. Его стул был залит какой-то гадостью.
– Истомин, что ты там встал?
– Тут…
Он хотел показать на стул, залитый маслом, но его взгляд встретился со взглядом Скороходова. Артем провел большим пальцем по горлу и повернулся к любимой учительнице, сделав вид, что он ни при чем.
– Что тут?!
Мария Васильевна выходила из себя.
– Что ты там блеешь, Томочка?
– А можно, я с Шерстневым сяду?
Паша Шерстнев сидел за последней партой третьего ряда, у окна. Он всегда сидел один. То ли он никому не был интересен, то ли ему остальные были по барабану. Отличник, отгородившийся от коллектива. Сережа иногда думал, что Артем был ему ближе, чем Пашка. От Скороходова хотя бы знаешь, чего ждать.
– Давай, только быстро. За срыв урока будете полы мыть вместе со Скороходовым.
Сергей как можно быстрее уселся за парту. Мыть полы со Скороходовым значило их мыть самому под присмотром Скороходова.
– Итак, достали ручки, тетради. Быстрей, быстрей. Моисеева! Что ты возишься? Повторяю для особо одаренных. Достали ручки и тетради. Книги, Казаков, доставать не надо.
Сергей достал тетрадку и положил на парту перед собой. Нагнулся, чтобы найти авторучку. Пенал он не носил, поэтому ручка могла быть где угодно – и за подкладкой, и в любом из учебников.
– Открыли тетради. Пи-шем.
Слово «пишем» Мария Васильевна намеренно растягивала. И это значило, что что-то в данный момент ей не нравилось. Сережа очень надеялся, что не его возня.
– Истомин, пи-шем.
– Сейчас, Мария Васильевна, я ручку только… Вот!
Истомин достал ручку и показал ее всему классу.
– А где твоя тетрадь, То-моч-кин?
Истомин быстро глянул на парту, исцарапанную скучающими подростками. Тетради не было. Сережа медленно повернулся к Шерстневу. Тот сделал безобидный вид и открыл свою тетрадь.
– Где моя тетрадь? – прошипел Сергей.
– Где твоя тетрадь?! – заорала Мария Васильевна одновременно со звонком на урок.
– Так, – уже тихо добавила она, – начать раньше не получилось. Ну что ж, тогда мы закончим позже.
Мария Васильевна села за стол и открыла журнал.
– Акинин.
Высокий парень с прыщавым лицом дернулся и встал. Учительница даже не подняла на него взгляд.
– Ответь мне, Акинин, почему мы не начали до сих пор урок?
– Мария Васильевна, а мы его не начали?
Вот тут она не выдержала и подняла свои маленькие глазки на ученика.
– Будь добр, ответь на поставленный вопрос.
– Не знаю, Марья…
– Садись, два.
Учительница снова склонилась над журналом.
– Борисов.
Парень в спортивной куртке с логотипом Umbro встал.
– Скажи нам, Борисов, почему урок до сих пор не начат?
– Потому что, – начал Мишка Борисов, – Истомин не достал тетрадь?
– Ее украли! – выкрикнул Сережа.
– Слышишь, Борисов? Истомин тебе подсказывает, – Мария Васильевна испытывающе посмотрела на парня, улыбнулась и что-то написала в журнале. – За подсказку я снимаю с твоей оценки бал. Садись, кол.
– Ну, по алфавиту, я вижу, мы долго будем искать умного. – Она отвернулась к доске и ткнула наугад ручкой в журнал. Посмотрела и произнесла:
– Савушкина.
Истомин был поражен поведением учительницы русского языка. Такое она вытворяла впервые.
– Скажи нам, Савушкина, где тетрадь Истомина?
– Ее украли, – ответила девочка.
– Умничка. А кто ее украл?
Аня Савушкина посмотрела на Истомина, то ли ища поддержки, то ли обвиняя его в происходящем.
– Я не знаю, – едва не заплакав, произнесла Аня.
Мария Васильевна развела руками.
– Садись, очень плохо, два.
Аня всхлипнула и села. Учительница вызывающе осмотрела класс.
– Ну что ж, мне двоек не жалко…
– Мария Васильевна.
– Да, Шерстнев, – сказала учительница, но на Пашу так и не взглянула. Она смотрела на Артема.
– Мария Васильевна, я нашел тетрадь Истомина. Она упала под парту.
– Ты врешь! – взревел Сергей. – Ее там не было!
– Да?! А откуда же, по-твоему, я ее взял?!
– Ты ее украл!
– Хватит! – Мария Васильевна встала и резко опустила ладонь на крышку стола. – Шерстнев со мной к директору. Истомин со Скороходовым. Вам недельная уборка кабинета после уроков.
– А мне-то за что? – возмутился Артем.
– За срыв урока, – прошипела учительница.
Саша приехал на работу с большим опозданием. Оказывается, за те два дня, что он просидел дома, РЖД начало масштабный ремонт путей на участке Подольск – Москва. Пришлось добираться на автобусе, в который он смог попасть только усилием занесших его пассажиров. Простояв всю дорогу на одной ноге, он ни разу не вспомнил о самоубийствах и возможной угрозе его сыну. Вот что, оказывается, человеку нужно, чтобы отвлечься от мучающей его проблемы. Создать новую. Человек легко поддается панике и совсем забывает о том, что все эти проблемы – временное явление. Нет, конечно, сидеть и ждать, что все разрешится само собой, плыть по течению, так сказать, нельзя. Нужно искать выход. Самоубийство – это не выход! Он вспомнил об этом резко, будто кто-то намеренно сменил слайд в его проекционном аппарате. Сашу вынесли теперь уже из автобуса у станции метро «Бульвар Дмитрия Донского». Он посмотрел на часы. Его сегодня уволят. А если нет, то он уволится сам. На метро ему еще ехать минут сорок с одной пересадкой. А он уже опаздывал на полчаса.
Через пятьдесят две минуты Истомин вбежал по широкой лестнице в просторный холл и, переведя дыхание, уже шагом направился к «вертушке». Пропуск долго не хотел вылезать, зацепившись за подкладку. Он походил на нерадивого иллюзиониста, повторяющего раз за разом неудавшийся фокус. Наконец пластиковая карточка поддалась и вынырнула наружу. Охранник, казалось, зааплодирует ловкости Истомина. Но Саша сделал вид, что не замечает заинтересованности стража порядка, и после того, как загорелась зеленая стрелка, прошел, гордо подняв голову. Два лифта набились битком курильщиками и любителями пятиминуток. Саша не курил и поэтому всегда находился на рабочем месте. Таких, как он, в их кабинете было двое. Тамара Львовна – без пяти минут пенсионерка и бесполезный работник. Порой Саша думал: лучше б она курила, тогда бы он меньше видел это сонное, вечно недовольное лицо. И Антон Переверзев – молодой человек, неизбалованный и просто хороший мальчишка. Истомину казалось, что в этом пареньке напрочь отсутствуют какие-либо вредные привычки. Глядя на него, он мечтал из своего Сережки вырастить такого же.
Войдя в лифт, он едва сдержался, чтобы не сморщиться. От женщин и мужчин разило табачным дымом, как из пепельниц. В кабинете было все как всегда. Тамара Львовна сидела в каких-то соцсетях. Он плохо разбирался во всяких «Одноклассниках», «ВКонтактах», «Твиттерах» и «Фэйсбуках». Нет, конечно, чисто визуально он одно от другого отличить мог, но какую из них облюбовала пенсионерка, он не знал. И если раньше она хоть как-то скрывала свое пристрастие, делая вид, что работает, то сейчас просто подняла голову на вошедшего, коротко кивнула и снова окунулась в царство ников, лайков и комментариев. Переверзев был, как всегда, весь в работе.
– Антон, привет.
– Здравствуйте, Александр Михайлович. – Переверзев поднял голову и улыбнулся.
– Завал? – спросил Истомин.
– Да не так уж, вот не могу найти новую планограмму торговой точки на «Юго-Западной». Там, похоже, были какие-то изменения по оборудованию. Придется ехать, выяснять на месте.
Истомин хотел сказать, что не надо. Делай как Тамара Львовна. Давай подрядчикам техзадание на основании старой планограммы. Но решил, что еще одного тунеядца он у себя в отделе не выдержит. Саша посмотрел на пустые места.
– А что, больше никого? – спросил Александр.
Антон снова оторвался от бумаг.
– На перекуре.
Истомин кивнул. Он так и знал. Сейчас на перекуре, потом по кружечке кофе, снова перекур, а там обед. И так изо дня в день. Отдел тянули Истомин и Переверзев. И дело даже не в перекурщиках и интернет-серфенгистах. Дело в руководителе. Два месяца назад Истомин занял место начальника отдела. Он был слишком мягок с подчиненными. А они относились к нему так, будто он вахтер дядя Толя. Сидит себе за конторкой и никак не влияет на рабочий процесс (перекуры, чаепития). Но он не дядя Толя, и Саша собирался это доказать.
Они будут ненавидеть его, а может, даже бояться, но относиться как к дяде Толе уже не будут никогда. Истомин распечатал шесть страниц с новыми правилами. К черту, новыми! Они были первыми и единственными. Раньше у них было только одно правило. Раз ты на рабочем месте (двор для курильщиков был одним из них), значит, ты работаешь. Теперь их немного больше. Целых шесть.
Первое. Рабочий день начинается с проверки почты (не в «Одноклассниках» и не «ВКонтакте»). На работе – рабочая почта.
Второе. Перекуры каждый час по пятнадцать минут.
Третье. Обеденный перерыв сокращается на полчаса. Вместо положенного часа обед длится тридцать минут. Почему? Смотрите пункт второй.
Четвертое. Рабочий день увеличивается на полтора часа. Мы работаем с девяти ноль ноль до девятнадцати тридцати. Почему? Смотрите пункт второй.
Пятое. На работе работаем.
Шестое. Каждый день в конце рабочего дня сдаем отчеты о проделанной работе за день. Почему? Смотрите пункт пятый.
Перечитав свое творение, Саша понял, что упустил одну немаловажную деталь. Он ни слова не сказал о некурящих сотрудниках. Почему, например, Антон Переверзев должен работать на полтора часа больше этих разгильдяев. Ну, с Антоном, положим, он как-нибудь разберется. Отгул даст или просто будет отпускать его, как всегда, в шесть ноль-ноль. Тамару Львовну можно смело причислять к курильщикам. От нее толку ровно столько, сколько и от них. Соцсети и чай – вот ее сигареты. Ничего, потрудится пару недель, как все, – глядишь, поумнеет. На старости лет. Истомин не понимал людей, доживших до седин, но не имеющих ни грамма самоорганизованности и ответственности. А таких он повидал, и немало. Взять хотя бы его отца. Пошумит, пустит пыль в глаза, а на деле же, пока мать не скажет, и с места не сдвинется.
Первым вошел Андрей Милашов. Милашка, как его звали коллеги. И по отделу, и по курилке. Тридцатилетний детина, лысеющий и уже с животиком, ни черта не сделал за те два месяца, что Истомин руководил отделом. Александр, будучи обычным работником, мягко говоря, плевал на то, чем заняты его коллеги. Он просто делал свое дело. Ответственно и с душой. Сейчас он продолжал в том же духе. Только теперь Саша отвечал за весь отдел. И если Тамара Львовна, не сверившись с новыми данными, отправляет подрядчиков электрифицировать витрины, стоящие с розетками уже полгода, то по шапке получает Истомин. О Тамаре Львовне никто и не вспомнит. Вот поэтому… В основном поэтому с небольшим опозданием, но все-таки он решил взять все под свой контроль.
– Что это? – спросил Милашка, принимая распечатку из рук начальника.
– Правила, – просто ответил Истомин. – Очень простые правила, которые нужны нам всем.